Хмара

День входил в свои права с медлительностью черепахи. Сгустки облаков, устилающие еще по ночному черное небо, забагровев на востоке, в зените сделались темно-лиловыми и от того еще более тяжелыми, странно похожими на литую броню, сковавшую небосвод. Морось, всю ночь опускавшаяся с беззвездного неба и мелкой холодной водяной пылью оседавшая на лицах и руках стражников, медленно истаяла, превратившись в густой, промозглый туман, окутавший высившиеся вокруг сопки и заполнивший кусками расплавленной "ваты" раскинувшиеся на западе низины. Всю ночь не сомкнувшие глаз "вои", словно сонные мухи, расползлись по поляне в поисках солнечного света и боле менее сухого места ,где можно было бы перекусить. Но увы, увы ,съестные припасы, намытые немилосердным дождём, превратились в раскисший студень. Теперь мои стражи останутся голодными. Так им и надо, о пропитании "бедного странника" никто и не подумал. Хорошо, денег не отняли и мне еще загодя удалось перекупить у рыжего Мефодия каравай хлеба, бутыль кваса и приличный кус густо посыпанного специями сала. Так что пока моя "группа" разогревалась, я неспешно завтракал, уплетая за обе щеки сало с хлебом и запивая всё это мятным, слегка забродившим квасом. Разогревалась братва долго. Вышли в путь, когда солнце поднялось высоко над лесом, а туманная мгла окончательно рассеялась.

Дорога, петляя из стороны в сторону, вела между пологих холмов, перемежающихся небольшими болотцами, где среди трясин, покрытых какими-то желтыми цветочками и вод, сплошь заросших колючим водорезником, нет-нет да и виднелись небольшие бочаги открытой воды, в которой с шумом плескались то ли мелкие водяные животные, то ли большие рыбины. Постепенно местность, до сей поры болотистая и равнинная, стала переходить в пологие предгорья. Небольшие хребты, словно путь летящей ввысь стрелы, вырастая до лысых гор, вели на юг.

Чем выше мы поднимаемся, тем становится холоднее и холоднее. Да уж, юг так юг. Приветливые южные горы, солнце, воздух и вода, что-что, а воды здесь действительно хватает, и из всех щелей так и брызжет, то с неба, то из-под земли. Под каждым хребтом ручей, под каждой сопкой ручеёк и тьма тьмущая родничков и родничёчков. В хорошую жару они наверняка пересыхают, но где эта жара? Не вижу и не слышу. В тени деревьев ни лучика света, все закрывает сплошной завес листвы. Лес тёмный, неприветливый и чем-то неуловимо похожий на Чеченский. Только деревья еще более колючие, кора темнее, а ветви гуще. Холодно. Очень холодно, короче, холодрыга ещё та.

Наконец-то лес кончился, выбираемся на лысую середину хребта. Под лучами всё еще вынужденного пробиваться сквозь завесу белых облачков солнышка становится значительно теплее, и мои спутники, вытирая обильно струящийся по лицу пот, с ностальгией вспоминают лесную "прохладу". Почва под ногами становится всё более каменистой, и вскоре на нашем пути завиднелись настоящие скальные гряды. Умаявшиеся от непривычно долгой ходьбы мужики, завидев среди камней и валунов большую щель с благодатной тенью, вознамерились "воздохнуть". Я же, привычный лазить по горам и сопкам с сорокакилограммовым рюкзаком, сунув в суму молот и оставив в руках только деревянный дрын, пошел немного прогуляться по окрестностям. Задерживать меня или хотя бы сопровождать в дальней дороге никто не стал. То ли поостереглись, то ли, справедливо предположив что "куда он с подводной лодки денется" оставили всё в руках божьих. Двигался я не спеша, размеренно, сберегая силы и внимательно поглядывая по сторонам. Дорога ,убегая в даль, и теряясь между больших валунов и хаотичного нагромождения более мелких камней, постепенно уходила вниз к подножию хребта, образованному огромным скальным монолитом, упиравшимся в черное отверстие каменного ущелья. Вот там у самого горизонта и виднелся островерхий шпиль высящейся над местностью башни, стоявшей на подступах к приземистому средневековому замку. Вот теперь я стал маскироваться по-настоящему.

На то ,чтобы преодолеть разделяющие нас мили, у меня ушло три часа, но оно того стоило. Предмет моего поиска высился передо мной во всей своей красе. Я вполз на вершину скального образования и, улёгшись среди каменных глыб, стал вести наблюдение.

Замок, стоящий на середине утеса и подобно хищной птице всматривающийся вниз в пролегающую под ним дорогу, ничем особенным не отличался. Замок как замок, ничего зловещего. А что касается мрачности, так, по моему мнению, все замки немного того - в смысле мрачноваты. Стены строения, представляя из себя вырубленный из каменного монолита прямоугольник, казались неприступными. Единственные ворота ,выполненные в виде двустворчатой арки, выкованные из блестящей, многослойной стали, которой позавидовал бы любой меч, с помощью хитроумного механизма вбирались вовнутрь стенного монолита и при необходимости тут же закрывались, входя в специально приспособленные пазы. По периметру стен протянулся глубокий ров, заполненный зловонной жижей и, судя по раздававшимся звукам, "зарыбленный" какими-то монстрами. Лишь с тыльной стороны замка, где стены вплотную подступали к бездонной пропасти, рва не было, но сама пропасть являлась непреодолимой преградой. Внутри периметра бегало с десяток весело поскуливающих животных пегой окраски, сильно напоминавших наших собак, но передвигавшихся какими-то странными лошадиными скачками. Издалека эти животные казались вовсе не страшными, а ,даже наоборот, веселыми и беззаботными. Они прыгали и кувыркались, таскали друг друга за хвосты, одним словом, веселились вовсю, но изредка доносившийся до меня лязг их челюстей наводил на некоторые размышления. Да, замок действительно был неприступен для наступающей армии, но для одиночного лазутчика в нем оставалось слишком много уязвимых мест, что тоже заставляло задуматься. Значит, нужно было придумать что-то неожиданное. В замок, вопреки всем существовавшим мнениям ,я решил пробираться в полночь, когда нечисть, по моим весьма не проверенным сведениям, просыпается для охоты и ответного хода не ждет. Итак, узнав всё необходимое для скрытного проникновения, я осторожно спустился вниз, и лавирую среди камней, заспешил обратно к поджидающей меня "дружине". Можно было и не возвращаться, но мне хотелось в ожидании полночи хорошенько выспаться под надежной охраной и не отвлекаться от столь благородного занятия на различные шорохи и звуки.

Когда я возвратился уже вечерело. Я шёл осторожно и услышал, как среди сопровождавших меня мужиков разгорелся спор, едва ли не переходящий в драку. Мне стало интересно. Я остановился за большим валуном и прислушался.

-А я гуторю, всё едино казнят. Вот тока сполнит заданьице и на плаху, - громко увещевал своих оппонентов рыжий Мефодий. - И ты, Фрол, не печалься, - (я осторожно выглянул из-за камня. Ага, Фролом звали того краснорожего мужика в куцем армячишке, что никак не хотел идти. О чем это он ,интересно, печалится? Уж, не обо мне ли? Вряд ли.) Меж тем Мефодий продолжил, - казнят его, как пить дать казнят.

-Так я што, я раз ж спорю, - Фрол виновато развел руками и на мгновение замолчал. Затем на его лице появилось мечтательное выражение, - хорошо, если б четвертовать, колесовать оно тоже ниче, но как-то всё не по- нашенски...

-Повесют его и вся недолга, - весомо заметил стоящий чуть поодаль коренастый мужик, время от времени почёсывавший свою репу широкой мозолистой пятернёй.

-С чагой-то тебе сберендилось, что повесют? - Мефодий недовольно взглянул в его сторону.

-Да вот ни с чего, от думается и всё так.

-Нет, ты не темни, - настаивал рыжий, нервно теребя в руках коричневый булыжник, величиной с собачью голову, - всегда ты, Григорий, темнишь, думаешь, думаешь, а потом как ляпнешь...

-Да чё темнить- то, ты сам-то скумекай, что четвертовать, что колесовать время надобно, а человек он пришлый, в наших краях неведомый, мож какой князь удельный? Никто ж не выпытывал, а сам-то он помалкивает, тока как зыркнет на тебя сразу оторопь и берет. Мож за ним войско уже скачет? А верёвка- она что, раз и готово.

-Ну, эт ты хватил, про князя-то. Каков же он князь, ежели пешим в город явился?

-Не ведаю, хто знает? Мож корысть есть какая, али зарок даден. Их благородеев раз же разберешь?

-Эх, мужики, ежели веревка, то такда и смотреть неча, - тяжело вздохнул Фрол и сокрушенно покачал головой. В его глазах отразилась беспросветная тоска.

-Не о том, дурень, печалишься. Опасаюсь я, как бы оно всё хуже не повернулось. Неспроста он в наш город заявился, ох неспроста...

-Так чё ж делать-то?

-Я так мыслю, мужики, токась он вернется, порешить его надобно, - понизив голос, предложил Григорий, как-то странно поглядывая на своих спутников.

-Эт как жа? А магистрам што скажем?

-Што, што... Ушел в замок и запропал, мало ли что там с ним приключилось.

-И то верно, - одобрительно закивал Мефодий, отбрасывая в сторону тяжелый булыжник. Тот, пролетев с десяток метров, с грохотом покатился вниз по склону, увлекая за собой всё новые и новые камешки.

-На том и порешим?! - уже громче, то ли спрашивая, то ли утверждая проговорил Григорий, и его правая рука потянулась к стоявшему чуть в сторонке большому двуручному мечу. Ухватив рукоять, он поднялся и весело поигрывая железной "игрушкой" неспешно направился в мою сторону. И в этот момент наконец-то вырвавшееся из-под завесы облаков солнце осветило его лицо. В свете прямых лучей оно показалось мне каким-то неестественным, с расплывчатыми, неровными чертами, под которыми проступали черты другие, странно знакомые, но он приближался, и задумываться над этими странностями времени у меня не было. Я осторожно отпрянул за валун и неслышными шагами двинулся по уже знакомому маршруту, ведущему в сторону замка. На этот раз я двигался значительно быстрее и поминутно оглядываясь назад, но погони не было. Лишь один раз мне показалось, что за дальними валунами мелькнула и пропала чья-то размытая тень. Судьба моя на данный момент, как бы это помягче сказать, немного определилась, возвращение в город ввиду раскрывшихся обстоятельств казалось невозможным. Оставалось одно: овладеть вражеской крепостью и заставить её владельца капитулировать. А убивать графа или нет, с этим можно было определиться уже на месте.

Быстро темнело. Замок, черной громадой нависая над расстилающейся под ним пропастью, казался огромным доисторическим животным, ощетинившим свой спинной панцирь в бесплодной попытке защититься от неминуемого нападения. Я порылся в своей суме и, вытащив из неё моток тонкой, но прочной веревки, закрепил один её конец на каменном выросте, торчавшем из земли, вторым обвязался сам и, мысленно перекрестившись, начал спуск в пропасть. Спуск должен был завершиться на виднеющимся внизу выступе, затем нужно было пройти по нему с десяток шагов и начать трудный подъём на гребень стены, а уже оттуда снова спускаться, но теперь на крышу зданий. Несмотря на черноту ночи скольжение вниз оказалось не сложным: два- три углубления, небольшие шероховатости- и я на нужном мне уровне, внизу бездна, а под ногами неровный скальный выступ. Вжимаясь всем телом, обдирая до крови подушечки пальцев, пробираюсь под стену и начинаю путь вверх, потихоньку стравливая веревку. Стена, издали казавшаяся монолитной, на поверку оказывается сложенной из небольших прямоугольных плит, тщательно подогнанных и скрепленных каким-то подходящим по цвету раствором. Даже не пользуясь ножом, я легко продвигаюсь вперёд. Выступы и неровности, должные показать естественность камня, на самом деле оказались искусной подделкой, как собственно и весь "каменный монолит", "изваянный" из особым способом приготовленного кирпича. Временами "камни" под моими пальцами разваливаются мелкой крошкой и сыплются на мою голову, попадают в глаза и ноздри. Нестерпимо хочется чихнуть. Вот под ногами обваливается кусок стены, и я чуть не улетаю в радостно приветствующую всякое падение пропасть. Едва сдерживаюсь, чтобы не закричать, запоздалый страх сковывает мышцы, но зато чихать уже не хочется. Мышцы снова приходят в норму, но по спине всё еще бегают мурашки, в прочность опоясавшей меня "стропы" не очень-то верится. Ну, вот не верится и все тут, и это несмотря на то, что Яга чуть ли не с пеной у рта уверяла: "Нет нитей крепчее, чем нить ,спрядённая из шерсти, выдранной с хвоста зимнего волкодлака в ночь лунную. А уж веревка-то, сплетенная из энтих нитей хошь быка, хошь буйвола, хошь самого дракона варнакского сдержит". Веревок у бабуси было, если мне не изменяет память, с десяток. По этому поводу я почему-то раньше не задумывался. Наверное недосуг было. Но теперь вися на этой самой верёвке мне не было покоя от мысли: это скольких же зверюжин надо было обесхвостить , чтобы сплести такое непотребство? Представили? А теперь представьте мою милую Матрену Тихоновну, гоняющуюся в лунную ночь по всему лесу за обезумившими от такого посрамления волкодлаками. Прямо-таки рождественская картина маслом. Почему маслом? Да фик его знает. Смешно, да? А мне почему-то не очень. Тяжело, слегка страшновато и жарко. Лезу дальше. Пот заливает глаза, и когда начинает казаться, что сил тащиться по отвесной стене больше нет, я наконец-то оказываюсь на плоской, покрытой мелким гравием и непонятно для чего здесь сделанной площадке размером с теннисный корт. Уф, можно немного отдышаться. Приваливаюсь спиной к стене и, переводя дыхание, внимательно оглядываюсь по сторонам. Из-за туч выглядывает ущербная луна и одноглазо таращится на раскинувшиеся внизу земли. Её свет, опускаясь все ниже, падает на башни и бойницы, на стены, затем на лежащую под моими ногами площадку, высвечивая стоящие поодаль странные аппараты, в первый момент показавшиеся произведениями сюрреалистов с больной фантазией. Но вглядевшись попристальнее, я едва не присвистнул от удивления. Напротив меня, блистая отполированными поверхностями, стояли три небольших летательных аппарата, несмотря на весь свой сказочный антураж сделанные весьма искусно, и если отбросить лишнюю декоративную мишуру, сильно смахивающие на укороченные дельтапланы.

-Чудны дела твои, господи, - тихо пробормотал я, зачарованно рассматривая это творение рук... человеческих ли? Но слишком долго сидеть и созерцать нельзя, лунный свет, освещавший все вокруг словно гигантский фонарик, высвечивает "взлетно-посадочную полосу" и мое место пребывания на оной. Поднявшись и размяв уставшие кисти, я подпрыгнул, зацепился за край стены и подтянувшись, вылез наверх. Прямо под моими ногами располагалась кухонная пристройка, из трубы которой, несмотря на поздний час, шёл, едва заметный на фоне ночного неба, дым. Я осторожно спустился на крышу и, тихо ступая, перешел на её противоположную сторону. Здесь меня кажется ждали: десять рыл в собачьем обличье поглядывали снизу вверх и, вовсе не скрывая своих намерений, облизывались длинными, слегка фосфоресцирующими в лунном свете, языками. И все это происходило в полнейшей, даже можно сказать зловещей тишине, лишь изредка нарушаемой шорохом осыпающейся со стен крошки. Я сел на слегка влажную черепицу и не спеша принялся рассматривать собранные мне в дорогу снадобья. Радикальные средства типа "Белобыльского потравителя" или "Зеленогорского мора" и слишком слабые вроде "Чесотки временной" или "Леворожского слабительного" я отложил в сторону и остановился на не таком звучном, но вполне подходящем "Лесном соннике", призванном усыплять всё его единожды откушавшего. Вытащив из сумы остатки хлеба и сала я обильно посыпал их "Лесным сонником" и, привязав к концу веревки, осторожно опустил вниз. Собаки есть собаки, легкое повизгивание с небольшой, но яростной потасовкой подсказало мне, что моё угощение принято с благодарностью. Через пару минут внизу раздался мощный храп уснувших от обильной дозы снотворного собачек. Неплохое начало. Я выждал еще пару минут, спустился по веревке на каменную брусчатку и, перешагнув через безвольно раскинувшиеся тела, скользнул под тень замка. Время давно перевалило за полночь. И судя по всему, что я знал и слышал о вампирах, тому уже давно была пора отправиться на охоту, но ни скрипа раскрывающихся оконных ставней, ни легкого шуршания крыльев я не услышал. Насчет крыльев я уже сильно сомневался. Зачем ночной твари иметь дельтапланы, ежели у неё есть собственные крылья? Или это предназначено для слуг? А может это такое хобби?

С гор налетел прохладный ветерок, приятно освеживший мое разгоряченное тело. Я перебежал к замку и решительно полез вверх. Окно верхнего этажа было приветливо раскрыто, я перевалил через подоконник и оказался внутри башни, но не успел я сделать и пары шагов, как в помещении вспыхнул ослепительный свет...

Граф стоял на небольшом возвышении и сверлил меня глазами. Его пронзительный взгляд, казалось, забирался прямо в мою печень. Мне стало, как бы это мягко сказать? ...немного не по себе, и по- прежнему вертя в левой руке кол, я попытался спрятать за спину правую руку с зажатым в ней молотом на полугнилой рукояти, чувствуя, как она (то есть рукоять) ,крошится под моими пальцами. Тем временем граф ехидно усмехнулся и, разведя в сторону руки, словно намереваясь заключить кого-то в свои объятья, двинулся в мою сторону. Впрочем, кого уж он так искренне желает обнять и к кому хочет присосаться в страстном "поцелуе", было яснее ясного. Поняв, что терять мне больше нечего я, уже не стесняясь, вытащил из-за спины "грозное" оружие пролетариата, годившееся теперь лишь разве для забивания гвоздей и отбросил его в сторону. Затем, перехватив поудобнее осиновый дрын, с видом и решительностью последнего камикадзе встал в боевую стойку. А Дракула сделал ещё шаг и остановился. По пальцам его вытянутой вперед правой руки перебегали маленькие язычки пламени:

-Кто ты такой? - его голос с шипением змеи распространился по комнате, наполняя её, как мне показалось, удушающим запахом сырости. Ответить просто и вразумительно мне не позволил мой совсем недавно "присвоенный" княжеский титул:

-Граф Гончаровский, владетельный князь Вестландии и Бастонии, рыцарь пурпурного сердца, магистр непостижимых наук и, - ну и ересь же я несу, - почетный донор королевства...

-Короче, шарлатан, - Дракула едва заметно улыбнулся. Пламя в его ладони погасло. Он неторопливо прошествовал к огромному старинному столу, целиком вырезанному из красного дерева, на котором стояли большая светло-сиреневая бутылка, до половины наполненная какой-то жидкостью и два одинаковых пузатых бокала, выполненных из такого же стекла ,что и емкость. С грацией истинного аристократа он разлил напиток по бокалам и только после этого небрежно бросил:

-Присоединяйтесь, - подкрепив приглашение кивком головы, он плюхнулся в стоящее подле стола кресло и, лениво развалившись, закинул ногу на ногу. Ну, это уж слишком, для аристократа со столетним стажем вот так вульгарно закинуть ногу на ногу? Да он, похоже, свой парень. Наш человек, ваще...

-А вино не отравлено, кровь там и прочее?!

-За кого ты меня принимаешь? - хмыкнул он и шумно втянув в себя аромат, исходящий из бокала, слегка пригубил искрящуюся от света свечей жидкость.

Аромат налитого в стакан зелья приятно щекотал ноздри, вино слегка терпкое, пилось легко, горяча кровь и располагая к непринужденной беседе. Торопиться нам было некуда. (Как-то так с налета убивать Дракулу не хотелось, впрочем, он тоже не спешил напиться моей крови). Взгляд графа рассеянно бродил по комнате, перебегая с одного угла на другой, с другого на третий, меня он откровенно игнорировал. Даже обидно.

Когда мы усидели первую бутылку и на столе появилась вторая, граф словно бы спохватился:

-А не желаете ли малость перекусить?

Смакуя очередной бокал и находясь в самом благостном настроении духа, я лишь снисходительно кивнул, как бы говоря: "Что ж, раз уж вы настаиваете, я не прочь и отобедать, хотя всё это исключительно уважения ради." Причем всё это выглядело бы вполне изыскано, если бы не предательское урчание, периодически раздававшееся в моём желудке.

Мы "малость" перекусывали третий час. За это время наша компания дружными усилиями слямзила жареного поросёнка с марципанскими яблочками, индейку в красном абиссинском соусе, две курочки, разваренные в сметане с добавлением анисового корня и разодранные прямо голыми руками, плов из золотистого месопотамского риса с мясом дикого оленя, несколько видов салатов с такими заковыристыми и длинными названиями, что ни одно из них не отложилось в моей памяти, и закончили мы всё это роскошным речным омаром, к которому было подано белое вестландское вино почти столетней выдержки. Затем все пошло по новой...

-Так всё же, уважаемый, кто Вы такой? - слегка наклонив голову, спросил граф, - Ваше почтение, - добавил он, поднося к губам уже на две трети опустевший бокал.

Я тоже пригубил свою чарку и, поскольку тон заданного вопроса не требовал быстрого ответа, сделал три больших глотка, каждый раз тщательно смакуя. Однажды моя искренняя импульсивность уже едва не стоила мне головы. Хорошо еще нашелся доброхот, предложивший заменить мою казнь добровольной подпиской на пришпиливание Дракулы. Но двугорядь мне могло бы и не повезти, а значит теперь прежде чем отвечать мне требовалось крепко подумать.

-Убивать меня пришел? - в голосе Дракулы, который с лёгкостью перешёл на ты, не было угрозы, только бесконечная скука.

Я неопределенно пожал плечами.

-Да ладно, ладно, не скромничай. Не ты первый, не ты последний. Слушай, князь владетельный, ты мне понравился, да и делить нам, собственно ,нечего... Ты на самом- то деле кто? Герой по найму?

Я отрицательно помотал головой.

-Если нет, какого черта приперся?

Я снова пожал плечами, вдаваться в подробности не хотелось.

-Значит, тебя чокнутые послали, угадал? Угадал!- граф, довольный своей сообразительностью, улыбнулся и потянулся за бокалом. Чокнувшись, мы еще малость выпили и малость перекусили, только после этого Дракула продолжил, - и никакой ты не граф. Так, человек без роду, без племени. Откуда пришел не знаешь, куда идти не ведаешь. Вот и подрядился на мое убиение. За последние годы не ты первый, не ты, стало быть, и последний. А я, признаться, убиваться никак не желаю. Парень ты ничего, свойский, жалко тебя. В подвалы сажать корысти нет, но и отпускать тоже нельзя, твои работодатели и убьют. Давай знаешь что сделаем, - граф заметно оживился, - мою "смерть" с умом обтяпаем, так что б все поверили и доказательствами тебя снабдим, меч там какой "заговорённый" аль копьё возьмешь, что б магистрам показать. То-то они обрадуются. Да ты не смотри на меня так, мне это только на руку. Я ж потом воскресну. А после моего "очередного" (я так и думал) воскрешения меня еще больше бояться станут.

-И часто ты так воскрешался?

-А, - досадливо отмахнулся граф, - раза три или четыре. А может тебе щит дать? (Я согласно кивнул головой) .Щит у меня добрый, сам ковал, не ахти какой с виду, но и впрямь чудесный, ни одним мечом не разрубить, это я тебе как спец говорю. Я в мечах толк знаю.., хотя.. был один.. колдунец звали.. или ведунец? Да не важно, главное, что это меч так меч, всем мечам меч. Только добыть его нелегко, да и не каждому он служить будет... Граф замолчал, задумавшись, - ну так что, берёшь щит али как?

-Да мне, если честно, без разницы...

-Как так?

Я дожевал куриное крылышко и рассказал всё как есть, без утайки.

-Да, паря, - протянул граф выслушав мою историю, - попал ты в переплёт. Но знаешь, чует моё сердце (ха, вот и у этого сердце как барометр), не зря я про меч-ведунец вспомнил, ой не зря, и теперь думаю, что знаю как тебе и в город попасть и на плаху не взойти. Магистры -они народ жадный, ежели уж на щит мой польстились, про кой я сам слух-то и распустил, то о древнем мече волшебном и говорить нечего. Зря обнадеживать и златые горы сулить не стану, меч тот добыть тяжелее тяжкого, можно и головы не сносить. Только думаю я, без того меча здесь тебе быть погибельно. В град вернешься, магистрам про меч скажешь: мол, поведал тебе Дракула под пытками, на осиновом колу корчившись историю древнюю и про то, как меч волшебный найти и какие слова знать, что им с толком пользоваться. Они поверят, уж очень поверить захочется, да и наслышаны они, поди, про него. Здесь все про него слышали, некоторые добыть пробовали, да никто не вернулся. Видно силы да удали мало было... Или ума недостало. Последний удалец лет сто назад на поиски вызывался, а потом вроде бы уж и не слышно стало, что б за мечом идти кто отважился. Я бы сам сходил, да на кого границу оставить? Детей нет, жены тоже, а слуги одни не справятся. Орки что не год все в нашу сторону прорваться пробуют. Я бы давно плюнул на Трехмухинск и на запад аль на восток подался, да только есть за ним и другие города росские и люди другие. А про тот меч я тебе много не расскажу, сам не знаю, ты у Яги повыпытывай, она, поди, подольше моего живет, побольше знает...

-Как это подольше живет? - у меня глаза полезли на лоб от удивления. - Ты ж вроде как бессмертный, ну типа Кощея, отродясь здесь живешь, чуть ли не триста лет с соседних сел женщин таскаешь?!

Граф, тяжело вздохнув, покосился в мою сторону.

-Так ты так ничего и не понял? (Я отрицательно покачал головой). Род наш и правда почти три столетия здесь границы охраняет. Прапрадеды, деды, отец мой и вот теперь я сам, все мы Дракулы по прозванию. Улук-ка-шен - родовое имя наше. Но оно только нами и помнится. Уж какие мы вампиры ты и сам видишь: вместо крови сок вишневый, взамен крыльев машины летательные. А про вампира еще прародитель наш Еремей Батькович придумал, чтоб врагов отпугивать. Да одной славы мало оказалось, приходится время от времени пускать стрелы каленые, мечи кровавить булатные. Мечи да доспехи мы сами куем. Да такие, что нет им равных.- Дракула гордо кивнул в сторону стены, на которой крест накрест, под огромными разлапистыми лосиными рогами, прибитыми на широком, изукрашенным затейливым рисунком щите, висели два великолепных клинка. Даже на мой неискушенный взгляд оружие показалось великолепным.

-Да, признаться, мечи -одно загляденье. Любо дорого. Я тут таких ни у кого не видел.

-И не увидишь, - граф расплылся в довольной улыбке. - Дал бы я тебе такой, да боюсь, (мало ли что), вдруг в чужих руках окажется, секрет стали раскроется и люди по недомыслию своему на замок с новым оружием кинутся? То-то же. Хотя, меч у меня для тебя есть. Не ахти какой, правда. Ржавый весь, иззубренный, но глядишь, и он сгодится, а не сгодится так выбросишь или еще кому подаришь. А насчёт женщин, тут ты прав. Никто не хочет к "вампиру" по своей воле идти, вот и уворовываем. Сироток, злыми мачехами обиженных, кому дома хуже худого живется. Да ты не думай, обратно еще никто не запросился. А парни сами приходят, кто супостата злого сразить, а кто и в услужение. Не веришь? Да иному в нищете жить хуже смерти, а старики что поумней, про нас, Дракул, и хорошее сказывают, только не всякий из слышащих слышит. И из града "твоего" бегут, погибели ищут. Только тех, кто вечной жизни в услужении мне жаждет ,гоню отсюда, запугав до икоты смертной. Так и живем помаленьку.

-Да при таком людском потоке где же вы размещаетесь-то, замок не резиновый?

Граф отвел взгляд в сторону и тихо, с нескрываемой горечью в голосе ,ответил:

-Я ж сказал тебе: орки что ни год возвращаются, замок штурмуют, вот и гибнут люди. Видно чует оркское племя, что держава наша от глупости людской да с посулов королей иноземных, на части разделенная, слабая нынче. Ни войска великого, ни полководца достойного. Король вроде и есть, а вроде и нет. Каждый барин сам по себе правит, в каждом городе свое правительство суверенное. Скоро дойдёт, в каждой деревне царей избирать да на трон сажать станут. Но, да ладно, может, что и изменится, о том и думать и мечтать буду, - он нахмурился и, повернувшись в кресле, рассеяно посмотрел в окно.

-Глянькась, солнышко- то за край гребня перекатилось. Тебе уж и в путь пора. Щит внизу у дверей на гвозде подвешенный, там же под скамьёй и меч валяется. Бери пользуйся. Да, вот что еще, ежели меч волшебный добудешь, ни за что его не отдавай и щит мой тоже себе возверни, нечего ему в кладовых пылиться. Тебе, глядишь, нужнее будет. Если что - заглядывай, добрым гостям всегда рады, накормим, напоим. Чай живем не бедствуем. Не у одного меня разносолы бывают. Мы ж не только мечом махать, но и за сохой стоять обучены. Все как есть трудимся, вот по-людски и живем. Все по-разному, но одно дело делаем, жизнь людскую светлой сделать стараемся. Но не стану я тебя более задерживать. Ступай с богом и не оглядывайся. Помни, что не делается, делается к лучшему.

Он похлопал меня по плечу, ткнул пальцем в раскрытую дверь и, не прощаясь, вышел из трапезной.

А я, немного ошалевший от услышанного, допил оставшееся в бокале вино, вылез из-за стола и нетвердым шагом направился к видневшейся за дверью винтовой лестнице.

Когда отягощенный едой и выпивкой, перепоясанный потрескавшейся кожаной перевязью с болтавшимся на ней мечом и закинутым за спину щитом, я выбрался во двор крепости, по нему уже во всю сновали куры, бегали собаки (совершенно не обращавшие на меня внимания), суетились люди, выгонявшие на пастбище коров и звенели своими подковами великолепные гнедые. А солнце, вылезши на небосвод, уже осветило все окрестности, в коих ничто не напоминало о моих вчерашних перипетиях.

Широко зевнув, я вышел за любезно раскрывшиеся передо мной ворота и не спеша отправился в обратную дорогу.

Уже к полудню мне стали виднеться стены "славного" града Трёхмухинска. Идти под горку было куда быстрее, дорога знакомая, да и меч в руке, хоть ржавый и затупленный, придавал уверенности. Я шел прямо по тракту, не торопясь шарахаться от каждого встречного - поперечного. До города оставалось совсем ничего - спуститься в распадок, подняться к истоку ручья, пройти мимо завала, образованного нагромождением камней, перемешанных с вершинами сломанных сосен и, выйдя из леса, пробежаться с полмили по давно не паханому полю.

Я неторопливо пересёк распадок и, поднявшись наверх, оказался напротив представшего мне во всей красе, и, надо сказать, весьма живописного, нагромождения. А тут меня опять ждали: раздался уже знакомый свист тетивы и тяжелая каленая стрела, вылетевшая из-под большого узловатого камня, сверкнув на солнце, ударила меня в грудь. Я представил как она, раздирая кожу, мышцы, ломая кости, проникает в моё тело и пронзает насквозь сердце. В глазах на мгновение помутнело, тупая боль, разошедшаяся волной по всей груди, заставила пошатнуться и прийти в себя. Стрела, сдержанная кожаной рубахой, с глухим стуком упала на землю. Я опомнился и кинулся в сторону. Следующая стрела, взвизгнув над самым ухом, прошила ближайшее дерево. На этот раз вражеский лучник целил в голову. Мысленно ругнувшись, я бросился навзничь и свободной рукой вытащил из-за спины щит. Что-то слишком часто в последнее время стал я попадать в засады и скрываться от нападения в постыдном бегстве. Копившееся во мне раздражение вырвалось наружу, я зарычал, словно зверь, почуявший добычу, поудобнее перехватил меч и прикрывшись щитом, бросился на своих обидчиков.

Их было трое. Впереди ,стоя на одном колене и пуская стрелу за стрелой, расположился Григорий. Чуть поодаль, присев за большим из валунов и настороженно поглядывая из-под веток разлапистого клена, притаились Фрол и Мефодий. Остальных стражников нигде не было видно, оставалось лишь надеяться, что те отправились восвояси. Братья же, отдавая всю славу своему более рьяному собрату, в драку ввязываться пока не спешили, по-видимому дожидаясь когда обозначится чей-либо перевес, а уж там предполагалось действовать по обстановке и либо сделать ноги, либо помочь добить незадачливого чужестранца.

Тем временем коренастый Григорий, бездарно выпустив последнюю стрелу, отбросил в сторону ставший бесполезным лук, вытащил из-за спины огромный, отливающий матовым серебром двуручный меч и, с усмешкой посмотрев на моё ржавое оружие, без колебаний бросился в бой. Его ехидный взгляд и деловая уверенность заставили и меня усомниться в качестве своего клинка. Но долго раздумывать над этим мне было некогда, ибо Гришка обрушил на мой щит всю тяжесть своего меча, и я, едва устояв на ногах, вынужден был попятиться. Криво ухмыляющийся противник захохотал, широко размахнулся и нанес новый удар. Не успевая прикрыться щитом, я выставил перед собой меч и принял весь удар на его лезвие. Сноп искр, вылетев из-под перекрещенных клинков, разлетелся во все стороны. Остывая, они стали опадать на землю мелкими черными хлопьями. Ого, а мечи-то, оказывается ,равные, - подумалось мне, глядя как изменилось лицо моего противника, озадаченно рассматривающего на своём мече глубокую, образовавшуюся от удара зазубрину. Я же, воспользовавшись его замешательством ,отпрыгнул в сторону и бросил быстрый взгляд на свой меч. И, о чудо, не заметил на нем ни единой отметины. Воодушевленный я не смог не подначить всё еще приходящего в себя соперника:

-Слышь, Григорий, скажи, где такие мечи делают? Я детишкам куплю, пусть в огороде с крапивой играются.

Вместо ответа Григорий зло ощерился и снова взмахнул своим двуручником. Я принял удар на щит, и поединок закипел вновь. Он ударял, я уклонялся, уходил в сторону, принимал на щит, парировал, в ушах стоял звон, а руки гудели от беспрестанных ударов. Мой противник оказался отменным фехтовальщиком, и мне никак не удавалось подловить Григория на промахе, чтобы одним точным ударом продырявить его толстое, выпирающеё как барабан брюхо. Оставалось лишь ждать, когда эта стокилограммовая детина выдохнется, но, как назло, минуты текли за минутами, а сил у него вроде и не убавлялось. Поняв, что измором моего поединщика не взять, я стал действовать спокойнее, рациональнее, сберегая силы и выглядывая его слабые места. Наконец, когда противник особенно сильно размахнулся, собираясь сокрушить меня одним ударом, я упал на колено, подставляя ему под удар щит и, вытянувшись вперед, сделал резкий выпад, нанося колющий удар в коленную чашечку. Грохот от удара слился с воплем взревевшего от боли Григория.

-Умерщвлю! - взвыл раненый соперник, в ярости не обращая внимания на хлеставшую из раны кровь и стал осыпать меня своими ударами беспрестанно. При этом его раскрасневшееся в пылу схватки лицо, приняв багровый оттенок, начало медленно расплываться и под его мерцающей оболочкой стали проступать совсем другие, до боли знакомые черты. Размахивал мечом никто иной, как незабвенный моему сердцу Морок.

-Ах ты, мелкая гадость! - прокричал я, в свою очередь, переходя в атаку. Вскипевшая в груди злость придала мне сил и , размахнувшись, я, что есть мочи, врезал по взвившемуся надо мной мечу противника. Удар, сноп искр и мой меч, едва не вырвавшись из рук взлетел вверх, а обломок вражьего клинка, сверкнув в воздухе острыми гранями, со звоном шлепнулся на камни и заскользил вниз по склону.

-Чтоб тебя, - отскочив в сторону и потрясая обломком клинка, завопил Пантелемон Савелыч, сплюнул и, крутанувшись на месте, перекинулся в уродливую ночную зверюгу. Длинным, красным, раздвоенным ,словно у змеи языком ,зверь облизал широко расставленные ноздри и угрожающе рыкнул. Меж оскаленных клыков хищника потекла вниз зеленая, пенистая слюна. Продолжая рычать, зверь присел на задние, уродливо вывернутые лапы и, стремительно оттолкнувшись, взвился в воздух, пытаясь в длинном прыжке дотянутся до моего горла. Вместо шеи я подставил ему щит и от души врезал мечом по мохнатой, давно немытой шкуре. Пронзительный визг возвестил о том, что мой удар достиг цели. Зверина отпрянула и кинулась наутёк, оставляя за собой широкую красно-бурую полосу. Вбежав на ближайший взгорок, зверина остановилась и вновь приняла вид неказистого мужичонки. Через всю его спину тянулась узкая кровоточащая рана.

-Как же так-то?! - пробормотал Морок, рассеянно глядя на натекающую под ноги кровавую лужу, - это ж волкодлакова шкура-то, её ж мечом-то и богатырю не пробить, а с тебя какой богатырь? Али мы с Нурингией просчитались, не на ту лошадку поставили, а? - он удивленно посмотрел в мою сторону. - Да нет, вроде всё правильно, разе што.., - он опять задумался не договорив. А я, наконец-то спохватившись, сделал шаг в его сторону, но Морок уже опомнился и, взмахнув рукой, заюлил на одном месте. Весь бугорок и растущие на нем чахлые деревца заволокло серой, непроницаемой дымкой, которая, уносясь с ветром, быстро рассеивалась. Через считанные секунды о Мороке напоминала лишь небольшая лужа вытекшей крови да запах псины, забивавший мои ноздри. Увы, противник смылся, оставив меня теряться в догадках. Я развел руками, раздосадованно покачал головой и, в поисках двух незадачливых стражников, внимательно оглядел окрестности. Рядом их не было, за кустами и поваленными деревьями тоже и только у самих стен города смутно угадывались две темные дружно улепетывающие фигурки. Я усмехнулся, вытер со лба пот, подхватил оброненную в пылу схватки суму и, снедаемый печальными мыслями, направил свои стопы по следам уже успевших скрыться за стенами города братьев. А мне было от чего печалиться: что-то слишком часто за последние время я стал попадать в засады. Старею?

Когда я подошел к городу, у его ворот уже стояло два путника: то ли монахи, то ли священники, то ли еще какие святые отцы. (Я в этом не разбираюсь, мне всё едино, что поп, что протоирей, а может это одно и то же?) и благочестиво крестились.

Городские ворота, как всегда, были широко распахнуты. В меру пьяные и сытые стражники, вольготно развалившись на заботливо постеленных циновках, вели неторопливую беседу, а пилигримы, стоя пред ними ну точь-в-точь как я намедни, пытались пройти под сень "благословенного" града. Тщетно. Стража была непоколебима, полновесных тугриков у путников, похоже, не было, а без "бабок" кто же пропустит бездомного бродягу? Как говорится, дурных нема. Это с деньгами (если знать нужные ходы и выходы) идите куда хотите, везите что хотите: хоть сахар, хоть гексоген, а без евро и дойлеров в вашей же столице вы иностранец. А эти двое как я уже сказал, тугриков не имели, да и выглядели потешно, ни дать не взять два братца кролика на прогулке. Темные рясы до щиколоток, на голове такие же черные колпачочки, в руках приличного размера посохи, за плечами полупустые котомки. Ближе ко мне стоял высокий, сутулый, к тому же поджарый, словно борзая собака, и уже немолодой слуга божий с впалыми щеками на вытянутом, безволосом лице и непередаваемой скорбью в тёмных, слегка раскосых глазах. Молитвенно сложив на груди руки, глядя в бесконечность, он что-то приглушенно бормотал и всё время норовил прошмыгнуть мимо рассеянно взирающей на них стражи. Второй - дородный, коренастый, с русой окладистой бородой на румяных щеках и блестящими голубыми глазами, таившими в себе толику лукавства, стоял чуть поодаль и вел "переговоры" с начальником дневной смены - тщедушным малым лет тридцати, с маленькой, почти детской головой, но зато большим крючковатым носом, торчащим на давно не бритом лице. Одетый в красный кафтан и такого же цвета сапоги он больше походил на балаганного скомороха чем на старшого "доблестного" воинства, но кривая сабля, висевшая на боку, не оставляла сомнений во властных полномочиях её владельца.

Не желая нарушать течение беседы, я остановился чуть в стороне, не доходя до переговорщиков добрый десяток метров, и невольно прислушался. Глава стражи говорил отрывисто, зло, грубо прерывая собеседника на полуслове, речь же пилигрима была нетороплива, степенна и не лишена некоторого изящества.

-О, благородный Мусафаил (ага, теперь понятно как зовут этого мелкого начальничка), уверяю Вас, что пропустив нас с отцом Иннокентием беспошлинно, Вы не только не нарушите ваших законов и заповедей, но и поспособствуете привнесению в город благодати небесной.

-И нет, и не уговаривайте, не нать нам никакой вашей благодати, у нас своей немерено, вот вчерась еще одну ведьму спалили.

-А что же так сурово-то? Ведьма она чай тоже человек, мож молитвами да покаянием...

-Ты чё несешь, еретик клятый, рази же ведьму исправишь?! Токмо в костре пламенном истлевает суть ведьмаковская.

-И много у вас ведьм? - с нескрываемой горечью в голосе поинтересовался новоиспеченный "еретик".

-Да почитай все бабы, токась сразу не углядишь, я вот свою-то долго спознать не мог, а как спознал так сразу и в магистрат.

-Сожгли? - голос спросившего затвердел, а руки до хруста сжались на навершии посоха.

-А оно как же, на дыбе в усем созналась и как на метле лётала и как зелье дурманное из трав мне в питье подливала.

Лицо пилигрима до это слегка розовое от вечерней духоты, побагровело.

-А ты, соколик, часом ,животом не маялся?

-Маялся. Как жа не маяться, коль потравлен был? Аж семь ден с заднего двора не вылезал. А как чуть полегчало, так и в магистрат. А как ведьму спалили, так всю хворь словно рукой сняло.

-Дурень. Она же тебя, ирода, от диареи лечила, - взревел святой человек, поудобнее перехватывая свой увесистый вязовый посох, при этом сделал это так "неловко", что как бы невзначай зацепил ярого противника ведьм тяжелым бронзовым набалдашником, выполненным в виде львиной морды, по носу. Нет, что не говорите, а мне эти ребята определенно понравились.

-А-а-а-а, мой нос, мой нос, - запричитал стражник, собирая в пригоршню текущую из носопырки кровищу. Пару минут он героически боролся с кровопотоками, затем, что-то невнятно бормоча и зажимая нос рукой, улегся на свою лежанку и задрал лицо кверху. Полежав так какое-то время, он отпустил руку и, приподнявшись на локте, явил миру побагровевшую от удара картофелину, в коею превратился его орлиный носик. Он обеспокоенно огляделся по сторонам и, увидев своего обидчика стоявшим на прежнем месте, пронзительно рявкнул:

-Взять! На плаху! Казнить! Казнить немедленно! (Ну, тут он загнул, скажет тоже казнить... Это, по-моему, явное превышение должностных полномочий. Насколько мне помнится, вопросами казней и помилований в этом отдельно взятом "дурдоме" ведал местный магистрат, а точнее сказать, тот маленький дяденька по имени Илларион).

Повинуясь приказу, стражники, подбирая разбросанное по сторонам оружие, стали нехотя подниматься на ноги. Ну, всё, быть драке, - подумал я, неторопливо снимая с перевязи свой меч. Но в этот момент отец Иннокентий, запустив руку за пазуху, вытащил оттуда большой серебряный крест и, наставив его на одного из стражников, залепетал какую-то очистительную молитву. При виде креста стражники все как один раскрыли свои сонные зенки и вытаращились на обладателя столь великолепного серебряного "куса". Их взгляды стремительно наполняла жадность. Что сейчас должно было произойти, мне представлялось предельно ясным. И тут произошло нечто странное.

-О, - воскликнул глава стражи, вскакивая со своего ложа.

-О, - хором повторили вслед за ним остальные "вперед смотрящие".

-Этого не может быть! - старшой обхватил крест обеими руками и едва ли не целуя, пристально вгляделся в очертания распятой на кресте фигуры. -Это, это, - у стражника не находилось слов что бы выразить восторг от увиденного.

-Федор, - повелительно гаркнул щуплый Мусафаил, обращаясь к одному из стражников. Его голос был хриплым, он не поворачивал головы и дрожал от волнения - гарцуй до магистрата, кажи пускай кворум собирают. Да еще, кажи, такого у нас отродясь не бывало. Тикай же, тикай живее.

Все еще держась за крест, не в силах оторваться от созерцания столь скорбной библейской сцены и что-то беззвучно шепча, Мефодий поволок отца Иннокентия за стены города. Вслед за ним, совершенно забыв про свою службу, потянулись восторженно покачивающие головами стражники. Второй пилигрим, уже совсем было приготовившийся к драке, задумчиво поскреб макушку и хмыкнув в бороду, двинулся вслед за прочими. Я остался в одиночестве, никому ненужный и всеми покинутый. Видя как приняли святых отцов, я уже не опасался за их дальнейшую судьбу. (При таком восторженном отношении к христианской святыне их наверняка ждет сытный ужин и уютный ночлег) и можно было бы отправляться прямиком к Бабе Яге. Но, во-первых, являться в её урочище раньше, чем на следующей неделе, она запретила, а во-вторых, что-то не дает мне покою столь неожиданное радушие... Я плюнул, вернул меч на место и вальяжной походкой вошел в никем не охраняемые ворота.

Площадь перед лобным местом заполонила бушующая толпа. Народ давился, пытаясь продвинуться ближе к стоявшим на эшафоте магистрам, плотно обступившим возвышающегося над ними отца Иннокентия. То и дело в толпе возникали потасовки, заканчивающиеся тем, что кого-нибудь выкидывали в задние ряды. Одно мгновение мне показалось, что я увидел в толпе странно знакомую бородатую рожу, но видение пропало так же неожиданно, как и появилось. Я постоял немного в раздумье, а затем, обойдя площадь и спокойно залезши на эшафот с противоположной стороны, присоединился к компании магистров.

-Дети мои! - и сказал тогда Христос, - уверуйте и простятся вам грехи ваши, - вещал отец Иннокентий в тот момент, когда его крест, сопровождаемый восторженными восклицаниями, переходил из рук в руки млеющих от восторга магистров. Святой пилигрим повернул ко мне не менее чем у них восторженное лицо и, простирая руки в мою сторону, торжественно вопросил:- Желаешь ли ты, сын мой, придти в лоно истинной церкви христианской? Желаешь ли уверовать в святые мощи Христовы, как уверовали братья твои... - Он простер руку в сторону, обводя ей беснующуюся толпу. Желая поскорее понять суть творящегося, я согласно кивнул миссионерствующему пилигриму и, без малейших угрызений совести растолкав магистров, пробился к предмету их безудержного восторга. Крест как крест, распятый Христос с мучительной тоской взирает на мир полуприкрытыми глазами, тусклое серебро, отделка так себе, видно, что поточное литье, одним словом - халтура. А эти, знай себе, восторгаются, разве что не визжат от радости. Та-ак, ничего непонятно. А где, кстати, второй-то батюшка? Ага, вот он стоит с краюшку и разделить всеобщий восторг пока не спешит, ладушки, может он что подскажет. Бесцеремонно отпихнув с дороги великомудрого Иллариона, в пылу восторга даже не заметившего столь бестактного отношения к своей особе, я протиснулся к одинокой фигуре, в задумчивости теребившей роскошную бороду и изредка осенявшей толпу крёстным знамением.

-Святой отец, я боюсь показаться невежей, но не подскажите ли Вы мне по какому поводу сие торжество? Уж не намечается ли крестного хода?

Святой отец степенно повернулся, оглядел меня с ног до головы, и, по-прежнему теребя бороду, угрюмо бросил:

-Кто их поймёт, вера не наша, обычаи не наши, а вот ишь вцепились в распятие, не отцепятся. Может и взаправду что такое увидели моему взору недоступное. Подождем, узнаем, - их преподобие замолчал, затем пристально, словно только что увидел, уставился на мою личность. - А ты-то сам кто такой будешь?

-Не местный я.

-То-то я смотрю, крест не целуешь, с расспросами толкаешься, я тебя еще у ворот приметил, видел как ты меч с перевязи снял. Что, хотел в спину ударить?

Я отрицательно покачал головой.

-Неужто за нас вступиться? - изумленно воскликнул святой батюшка и с подозрением покосился на торчащий из-за моей спины щит. - Рыцарь, вой по- ихнему, да?

Я снова отрицательно покачал головой.

-Тогда кто?

Я неопределенно пожал плечами.

-Ну, парень, так не бывает.

-Бывает, - нехотя возразил я. Мне не хотелось ему врать, но и откровенничать, я пока тоже не спешил. - Издалека я. Как пришел сюда, кем был - не помню, куда путь держать - не знаю.

-Хм, мы тоже, грехи наши тяжкие, не местные. Как сюда попали так же не ведаем. Шли по делам церковным, по пути к могиле святого диакона Амвросия завернули с покаянием. Тут глядь на небе тучка расползлася, потом вроде как молния над головой сверкнула, а вслед небеса разверзлись, глазом моргнуть не успели: в лесу стоим, вокруг молнии бьют да дождь хлещет. Но у нас-то всё понятнее. Ежели оказались здесь, так знать на то веление божье и путь у нас прям: нести слово Христово. Мне отец Иннокентий, как только спознали что не наши эти места, так и сказал: "Отец Клементий, скрепим души свои смирением и понесем крест свой мученический аки агнцы божие". Да, сын мой, так и было.А не подскажешь ли ты, где здесь смиренным слугам божьим возможно потрапезничать малую толику, молитвами хозяина одаривая? Со вчерашнего дня по лесам мотаемся, крошки хлебной во рту не было.

Я невольно улыбнулся и кивнув в сторону бурлящей толпы, ответил:

-Кабаков здесь хватает. А коль вас так привечают, то и с обедом, я думаю, не задержатся. - Я снова с неприязнью взглянул на заполненную людьми площадь, мне-то уж дармовой обед не светит. Хорошо еще что деньги при мне, а то пришлось бы подаяния просить. Нет, пока в кармане еще позвякивают монеты, я в этом городе не пропаду. Или пропаду?

-А скажите, святой отец, давно ли вы в этом мире по дорогам бродите?

-Да почитай месяца два будет. Вот как на вербные празднества в лесу оказались, так до сих пор свет истины и ищем.

-А много ли городов да деревень малых на пути вашем лежало?

-Хм, - отец Клементий, сдвинув на бок шапочку, в задумчивости почесал макушку. - Да городов, почитай, ни одного, окромя этого и не было. А вот деревень малых целых, - он смолк, словно бы вспоминая, - две. Первую-то мы прошли почти не задерживаясь. Два- три дня пожили, с обычаями местными знакомившись да молитвами хозяев одаривая. А как прознали что да как, так и в путь поспешили, благодарными селянами провожаемые .- При этих словах он воровато огляделся и почему-то почесал то место что находится чуть пониже спины и которому обычно достается, когда непрошеного гостя выпроваживают за околицу. Ой, что-то темнит батюшка. - Вот во второй деревеньке, что и деревенькой назвать язык не поворачивается, так, хуторок в три домика, приют себе ужо долгий сыскали, что бы, значит, в молитвах и смирении поразмышлять над путями божьими... - он хотел добавить что-то еще, но в бурлящей на площади толпе произошли какие-то изменения. Слаженный крик, вырвавшийся из нескольких сотен глоток, пронесся над городом, едва не разорвав мои перепонки.

-Зрелищ, зрелищ! - скандировала толпа, стоящая на площади. - Казнь! Казнь! - вторили им жители города, высунувшиеся из окон близлежащих зданий. Я присмотрелся. Магистры, сплоченной группкой покидая помост, уходили в сторону магистрата. Вслед за ними два дюжих стражника волочили изо всех сил упиравшегося отца Иннокентия, еще десятка полтора осторожно подступали к нашим персонам.

-Вам не кажется, святой отец, что за разговором мы упустили нечто важное? - глядя на наступающих, спросил я у беспокойно переступавшего с ноги на ногу отца Клементия. Тот согласно кивнул и поудобнее перехватил свою "тросточку". Тучи сгущались. Я ухватился за меч и, не вытаскивая его из ножен, первым начал драку. Ох, мы и повеселились. Первая моя потасовка ни шла с этой ни в какое сравнение, да и где было развернуться в тесноте кабацкого помещения? Рубились мы долго, дубася всё увеличивавшегося числом противника направо и налево. Я, размахивая над головой так и не вытащенным из ножен мечом, словно дубиной молотил по головам и спинам особенно обнаглевших, а отец Клементий, вконец изломав свой посох, мутызгал нападавших кулаками. Рухнули мы почти одновременно, я от предательского удара обрушившегося на мою голову сзади, а отец Клементий под весом облепивших его со всех сторон противников. Очнулся я во всё той же келье. Ни меча, ни щита не было и в помине, зато старая сума, крепко притороченная к поясному ремню, была на месте, всё её содержимое цело, а она сама оказалась только слегка порванной, но это не беда. В камере царил полумрак, свет утренней зари едва пробивался под её каменные "своды". Серые тени, отбрасываемые нашими телами, плясали под неровными лучами сального огарка, стоявшего на грязном столике. Я огляделся. Рядом храпел связанный по рукам и ногам Клементий, а у решетчатого окошка нервно вытанцовывал отец Иннокентий, вслух выражая свое недоумение произошедшим:

... свет веры им, погрязшим в суете и темноте беспросветной як подвижник на ладонях подал, а они в искуплении Христовом злое углядели. Казни ишь такой не ведали, всяк казнить пробовали, а на кресте, значит, не сподобились. - (Вот значит, откуда ветер дует, вот с чего распятие так всем приглянулось. Ну и нравы, а я-то всё удивлялся, с чего это они так ошалели). - Ироды, христопродавцы, иуды златокорыстные, крест отняли, - продолжал разоряться разочаровавшийся в людях священник, - казни прилюдной подвергнуть хотят... (Всё, дальше мне было не интересно). Я поднялся с устеленного неструганными досками пола, потрогал руками свою слегка гудящую голову и, бесцеремонно растолкав храпящего батюшку, принялся развязывать стягивающие его путы. Мои труды не прошли даром, через полчаса изрядно помятый, но вполне бодрый Клементий, освободившись из своих "оков", поднялся на ноги и, походив немного по нашей клетушке, решительно забарабанил кулаком в запертую дверь. Стучал он долго, его пудовый кулак размеренно каждые две-три секунды с грохотом обрушивался на прогибавшиеся от удара доски. Невольно подумалось: "Да так он себе все руки поотшибает".

-Скажите, отец Клементий, - обратился к нему я, пытаясь хоть как-то отвлечь от столь костедробильного занятия, - я вот во второй раз прихожу в этот город и второй раз ввязываюсь в драку. Как вы думаете ,уж не становится это доброй традицией?

Батюшка хмыкнул в ответ что-то неопределенное и принялся молотить в дверь дальше. Нет, всё-таки я думаю, событие повторившееся дважды - это и впрямь уже традиция. В следующих раз, когда вернусь, снова устрою нечто подобное. Пусть у людей будет праздник.

Наконец-то к нам пришли. Сначала заявились трое стражников и убедившись, что мы еще не разнесли стены вдребезги, убрались восвояси, потом появились пятеро магистров и уж за ними приплёлся сам великомудрый.

При виде великомудрого я ,поднатужившись, оттеснил от дверной решетки упирающегося Клементия и, не давая никому раскрыть рта, начал подготовленную на этот самый случай речь. Говорил я долго, складно, умело апеллируя известными фактами и на ходу придумывая новые, под конец так расписал возможности волшебного меча, что искренне захотелось заиметь его самому.

-Так ты говоришь, Дракула был повержен? (Ага, значит слух о его воскрешении уже дошел до ушей магистрата, впрочем это ничего не меняет).

-Да, Ваше сиятельство, - я чуть склонил голову. С волками жить по волчьи выть. - И на смертном одре, под пытками железом каленым и щепками осиновыми, вбиваемыми под когти желтые, раскрыл он тайну сию, как я и сказывал.

-Меч-колдунец, говоришь? Занятненько, занятненько, - магистр задумался. - Думали мы за непотребство с мордобитием на площади устроенное, придать вас казни заморской, диковинной, мудрёной, но слова твои привели меня в смятение. Может и правда отпустить тебя с поручением, а ежели меч сыщешь, гражданством пожаловать?! Только оправдаешь ли ты надежды наши, не сгинешь ли в пути тайном?

-Оправдаю! - без обиняков заявил я, толкая в бок всё норовившего вставить свое слово Клементия.

-Да будет так! А этих осудить и ра-ас-спять, - глава местной администрации растянул новомодное слово, словно пробуя его на вкус.

-Э-э, так не пойдет, ни каких казней, эти двое идут со мной, и кроме того слова о гражданстве и на них распространяются тоже.

Великомудрый задумался. Желание лицезреть казнь боролась с таким же нестерпимым желанием владеть колдунцом. Казнь, как известно ,дело великое, но и после казни жизнь продолжается (ну окромя казнённого, конечно), а с волшебным мечом в руках можно будет вершить и не такие дела. Он молчал долго, наконец прагматичность победила:

-Хорошо, одного можешь взять с собой, другой останется, чтобы у вас не было соблазна сбежать. Срок вам даю месяц. Если к тому времени не вернётесь, он еще до заката свой крест на грудь примет.

-Пусть так и будет, - поспешно согласился я, боясь как бы тот не передумал, - только щит и меч отдайте.

-Нет, - твердо заявил Илларион, поворачиваясь к нам спиной и собираясь удалиться, - щит ты принес нам в услужение.

-Но меч-то хоть отдайте!

-Принесите его меч, живо! -бросив косой взгляд в мою сторону, приказал магистр стоявшему неподалеку стражнику.

Стражник, как истинный солдат, бросившись выполнять приказ, едва не растянулся по дороге о валяющуюся на полу метлу и, громко топая сапогами, скрылся во тьме коридора. Явился он уже через минуту, тяжело дыша и держа на вытянутых руках мое, ставшее уже почти родным ,оружие.

Подумав, Илларион взял в руки мой меч, повертел и брезгливо поморщившись, бросил его под ноги.

-Владей. Всё едино эта ржавая железяка гроша ломанного не стоит, - ехидно добавил он и, повернувшись на каблуках словно заправский солдафон, поплелся восвояси. Через полчаса пред наши очи предстали два десятка стражников и, окружив вход в нашу камеру, открыли дверь.

-Сволочь, - беззвучно процедил я, нагибаясь, что бы поднять свой лежащий на куче мусора меч. Отец Клементий, выбранный мной в сотоварищи, согласно кивнул головой и безошибочно направил свои стопы к выходу из этого мрачного помещения.

-Что будем делать? - осведомился он, выползая на свежий воздух, под яркие лучи восходящего над горизонтом солнца. "Значит, еще один день прошел", - машинально подумал я, оглядываясь по сторонам в поисках знакомого кабачка и, лишь обнаружив его неподалеку, ответил:

-Вот малость отдохнем перед дорогой и завтра с утречка в путь и тронемся, "или послезавтра", - добавил я уже мысленно. Я не спешил, о предостережении Яги не являться в лес раньше срока я ещё помнил.

Мы немного потолклись на одном месте, глазея на раскрывающиеся ставни и лениво снующих по улицам единичных прохожих и двинулись в направлении уже знакомого мне трактира. Ясное дело, что на довольствие нас не поставили и пришлось нам завтракать на мои (а точнее на бабки Матренины) кровные. Да оно бы ничего, если бы трактирщик не драл с меня втридорога. Время, как обычно на отдыхе, текло незаметно.

Малость отдохнувши, а точнее попросту провалявшись трое суток на мягких перинах из пуха "лебяжьего" в блаженном ничегонеделании и лишь изредка выползая в трактир, как говаривал отец Клементий, "для утоления голода лютого и собирания всяческих сведений разнообразнейшего характера как касающихся предмета поиска нашего так и нравов местных, не- изведанных", мы приготовились в дорогу. Отдохнули хорошо, славно отдохнули. И если бы не клопы, время от времени ходившие на нас походом, я бы наверное еще сутки погостил на постоялом дворе радушного батьки Пахома. Конечно, его палаты не пятизвездочный отель, но жить можно, к тому же рядом все тот же трактир "У Якова". Кормят там прилично, но ,как я уже говорил, чересчур дорого. И хотя нам как оптовым покупателям (а кушали мы за четверых) давно полагалась существенная скидка, прижимистый трактирщик не уступил ни полушки. В общем, поиздержались мы изрядно. Когда в путь уходили, от моего былого капитала едва ли половина осталась, а жили мы в городе всего ничего.

За ворота вышли рано утречком, чтоб, значит, солнышко не припекало. А на душе даже радостно, "приказ получен и собран вещмешок". Всё почти как в "старые" добрые времена: совершив марш-бросок, выдвинутся в квадрат Н, по координатам икс.... игрек... провести поиск, обнаружить вражеский тайник, извлечь содержимое и доставить на базу. В случае столкновения с противником в бой не ввязываться, отойти и продолжить выполнение задачи. Все элементарно, но! Вот в это НО всё и упирается. Во-первых, координат-то у меня и нет; во-вторых, вместо автомата уродливая проржавевшая сабелька, точнее меч, и справедливости ради надо отметить хоть на вид ржавый, тупой, но из хорошей стали; в-третьих, и это пожалуй хуже всего, со мной не проверенная РГСпН,* а один толстенный священник; ну и в-четвертых, противник мой фик поймёшь кто, в смысле не люди или правильнее сказать нелюди. Не ведьмы там, лешие всякие, эти уже привычные, а упыри, умертвия, да какие-то "Стылые люди". Кто они такие и сами горожане не знают, но уж больно боятся. От одного упоминания вздрагивают, видно крепка память прошлого. Поговаривают, в стародавние времена прошлись эти самые "Стылые" по городам и весям, да так прошлись, что на сотни верст вокруг всё обезлюдело, да и в здешних местах лет сто никто не селился. Вот так-то. Да бог с ними, теперь уж куда кривая вывезет. Главное наобум никуда не лезть. Вот и сейчас решил не рисковать: идти по натоптанной дорожке одно удовольствие, но мне до того надоело попадать в засады, что на этот раз несмотря на яростные протесты своего спутника я потащился лесом параллельно тракту и правильно сделал. Не успели мы отойти от окраины леса и полверсты как я заметил мелькнувшие за кустами вооруженные фигуры. Призвав святого батюшку к молчанию и стараясь не шуметь, мы двинулись в обход этого непонятного отряда. Хотя почему не понятного? Очень даже понятного: обыкновенные разбойники и, кажется, они ждали именно нас. Зайдя с тыла, мы разошлись чуть в стороны и медленно, шаг за шагом, стали приближаться к устроившим засаду разбойникам. Немного понаблюдав за их действиями, я уже не сомневался в их намерениях и потому не собирался спускать им это дело с рук за просто так.

Пока мы двигались, у меня было время тщательно рассмотреть занятую ими позицию. Лесные тати лежали на взгорке за небольшими кустами багульника и пристально вглядывались вдаль. И снова в который раз я был удивлён: расположились они над тропкой слишком уж грамотно для обыкновенной средневековой шайки разбойников, как говориться, по всем правилам военного искусства: справа, слева наблюдатели, посередине "огневая" подгруппа с луками, по бокам подгруппы досмотра и нападения с дубинами. Вот только подгруппу обеспечения не выставили, а зря. Подкрались мы незаметно, и когда лежавший чуть позади остальных совершенно лысый разбойник, бывший по-видимому тут за командира, опомнился, было уже поздно. Отец Клементий проворно вытащил из-за пазухи полуметровый серебряный крест и выставил его навстречу вскочившему на ноги разбойнику. Тот мерзко ухмыльнулся и, воздев над головой кривую саблю, бросился на безоружного пилигрима. Я кинулся наперерез, но вскоре понял, что не успеваю. Разбойник приблизился и нанес удар, метясь в незащищенную голову священника. В ожидании неминучего, мысленно уже прощаясь со своим путником, я взревел от досады и бессилия, но отец Клементий неожиданно легко уклонившись от удара, отступил в сторону и, в свою очередь размахнувшись, огрел лысого крестом. Тот охнул и повалился на землю.

Я не мог удержаться ,чтобы на весь лес не выкрикнуть:

-Вот что крест животворящий делает!

Ополоумевшие от такого беспредела разбойники, вскочив на ноги и бросая оружие, стали поспешно разбегаться в разные стороны, прячась по придорожным кустам, и оставив своего руководителя на произвол судьбы.

В себя наш новоявленный противник пришел далеко не сразу и уходя с места засады от греха подальше, пришлось тащить его на себе. Гад оказался неимоверно тяжелым, и мы выбились из сил ,прежде чем нашли укромное место чтобы остановиться. Теперь нам было необходимо разговорить лежавшего подле ног лихоимца.

-Ну так что, касатик, сразу тренькать будешь али подождешь, пока мы тебе пятки в костёр положим? - нарочито громко спросил я у нашего пленного и, чтобы не оставить сомнений в искренности своих намерений, принялся разводить костёр. Лицо разбойника от таких слов аж позеленело, глаза закатились и он бухнулся в обморок. Вот тебе и главарь банды, слабоват парниша оказался. Еле-еле в чувство привели, аж водой отливали. Наконец пленный устал изображать спящую красавицу.

-Все, все скажу, - взмолился он, ползая на коленях, - только помилосердствуйте, не губите!

-Рассказывай, а там посмотрим, может быть и даруем тебе смерть легкую.- Разбойник побледнел, и я подумал:- "Ну вот, сейчас опять шлепнется", но обошлось.

-Всё, всё расскажу, только скажи, что надобно-то, я, всё, всё готов сделать. Не губите!

-Всё, говоришь, расскажешь? Вот всё и рассказывай, - я попытался изобразить на лице злобную усмешку.

-Родители мои: отец, дед и прадед, все как есть лесными людьми были. (Это если по-людски, то разбойниками). Пропитание добывали трудами ратными, а не в земле ковыряючись. (И этот туда же, у него разбой как воинский подвиг. Значит не только в нашем мире всё с ног на голову стало: крутой бандит- это престижно, а Родину защищать западло. А впрочем, что я эту болтовню слушаю, мне его биография ни к чему. Пусть он когда на пенсию выйдет мемуары пишет, если доживет, конечно).

-А ну кончай молоть всякую чепуху, а то эдак мы тебя до завтра слушать будем. Скажи-ка лучше, кто тебя на нас науськал да на этой дороге грамотно так расставил? И не думай доказывать, что это ты сам в тактике военной так разбираешься, всё одно не поверю. Давай колись да поживее.

-Он меня убьет, убьет, зарежет как последнего барана, - катаясь по траве запричитал бывший главарь.

-Кто убьет? Говори живо, иначе я сам с тебя шкуру спущу.

-Злой человек, злой, черный, Хайлулой назывался.

-Черный говоришь, это как понимать, лицом как сажа?

Разбойник отрицательно помотал головой:

-Лицом он и взаправду темен будет, но страшная чернота не снаружи, внутри него сидит. Злом от него так и тянет, так и холодит, хлад ажно в душу пробирается.

-А вот с этого места попрошу подробнее, как выглядит, что делал, куда пошел? О чем говорил?

-О Вас всё говорил, что убить Вас ему надобно, недосуг, мол, самому пока за Вас браться - вот нас и подряжает, золота сулил много. А выглядел.., - разбойник на мгновение задумался, - да неказисто так выглядел, ростом невелик, но силен. Лицо со шрамом, что через всю щеку тянется, оттого видать и бороду носит. Глаза карие, нос тонкий, сломанный, к низу как у хищной птицы загнутый. Куда пошел не сказывал, токась все про какую-то гору выпытывал да про камни самоцветные бормотал, больше ничего не знаю. Мамой клянусь. Не погубите несчастного!

-Что будем с ним делать? - Я пристально посмотрел на катающегося по траве разбойника, похоже, он действительно рассказал всё что знал.

Сидевший в тенечке отец Клементий, с усмешкой наблюдавший за проводимым мной допросом, неопределённо пожал плечами:

-Да кто ж его знает, убивать не станешь, а отпустить, так опять разбойничать начнет.

-Да, задачка. А не отвести ли его нам к дедушке лешему? Может по хозяйству куда приспособит...

-К кому, к кому? - озадаченно переспросил Клементий, поправляя съехавшую на бок шапчонку.

-Да знакомец у меня тут один есть, в лесу живет, леший, Степанычем кличут.

-Ну что ж, к Степанычу так к Степанычу, - охотно согласился священник, поднимаясь на ноги. - Поторопимся, а то как бы разбойнички-то наши не опомнились и не возвернулись.

Я тоже поднялся, помог встать на ноги перепуганному насмерть пленнику и, завязав ему глаза его же рубахой, мы двинулись дальше.

Скоро, но не слишком споро, но добрались мы до знакомого дуба. И ничего вроде не изменилось, но приметил я тоненькие ниточки в траве, на ветках протянутые. Кто по минным полям не ходил, кто про растяжки* ничего не знает, тот и тут на них внимания не обратит, а у меня глаз опытный, к таким делам привычный... Я поднял руку, останавливая идущего следом Клементия, тот встал как вкопанный и придержал рвущегося вперед разбойника.

-Постойте здесь. Я сейчас. Только с места не сходите, так стойте.

После случая с засадой проникшийся ко мне уважением священник молча кивнул и, держа за шкирку беспрестанно вздрагивающего бандита, застыл как изваяние.

Внимательно поглядывая по сторонам и минуя многочисленные ловушки, я начал осторожно продвигаться вперед. Несколько минут показались часом. Наконец я выбрался на поляну и облегченно вздохнул.

-Дедушка Леший, - позвал я, стуча рукоятью меча в замаскированную дверь лаза, - Степаныч!

-Хто, где, как? - раздался из глубины землянки испуганно-сердитый голос лесного деда.

-Это я, Николай, - поспешно откликнулся я, торопясь успокоить разволновавшегося старикана.

-Николай? - дверца землянки откинулась и на свет вылезла озадаченная физия Степаныча.- Николай говоришь, - он недоверчиво оглядел меня с ног до головы. - Мда, похож, я это.. на мне что? - дед победно ткнул в накинутую на голое тело маскировочную хламиду.

-Маскхалат.

-Верно. Знать и взаправду Никола, токмо не пойму я, как это ты мои секреты спознать и обойти умудрился?

-Да это не сложно, если знаешь что делаешь. Меня этому не один день учили.

-Не врешь? - дед недоверчиво покосился в мою сторону.

-Смысл?

-И то верно, но все же... Эт понимашь, токо мой секрет-то, даже Яга про охранные нити не ведает, а ты-то как же?

-Да у нас в нашем мире, поди, каждый вой про них слышал, да и не только вой. У нас на таких нитях этакие штуки понасажаны что вам и не снилось. Тысячи стрел в разные стороны зараз пускают, но это так, к слову. Я вот чего боюсь, если мои подозрения правильны, то тот, кто здесь заваруху затевает, тоже про твой секрет знает и про маскхалат знает, и еще много чего.

-Эвон как...- глядя куда-то в даль, задумчиво протянул дед, - тогда надыть нам секретное слово придумать, чтоб значит только ты да я? Как думаешь?

-Согласен, - коротко ответил я и наконец-то вспомнил о своих спутниках.

-Степаныч, я тут не один пришел. Ты не возражаешь, если мы у тебя на ночлег остановимся?

-А чего ж перечиться ежели человек хороший?! Сейчас я тока кулюторный вид приму и зараз тропку секретную укажу.

-Не спеши, Степаныч. Тут, понимаешь, какое дело... Двое их, отец Клементий и вправду человек неплохой, а второй... - мне стало неловко, - разбойник.

-Прямо-таки и разбойник?! - дед с сомнением покачал головой.

-Да тут такая история приключилась... - и я рассказал ему приключения сегодняшнего утра.

-И правильно сделали, что ко мне привели, - успокоил меня леший. - Мы его вытяжкой из "обелень-травы" напоим, и станет как шёлковый, не то что в разбой не вдарится, букашки обидеть не посмеет. Давай веди его сюда, а я покеда травки насобираю. Вот видишь, цветы лютики дорожкой стелются? По ним и ступай. Красу потоптать не бойся, цветочки заговоренные, как пройдешь - сразу поднимутся.

Я кивнул и поспешил за Клементием.

-Энт ведь штука какая складывается заковыристая. - Уже битый час мы сидели в "хороминах" Степаныча, пили чай с пряниками и обсуждали события последних дней. - Значитца, на тебя уже как на зверя дикого охотятся?! Нехорошо. Нечисть-то Яга покамест с твоего следа сбила. Волкодлаки да оборотни всё за обманками бегают, а плохие людишки вишь поосталися, Морок тот же... Да и Нурингия, поди, на тебя зубы точит. Эх, говорил я Матренушке, нельзя было их отпущать, в кой раз уже безобразничают, не послушалась. Добрая она, доверчивая, лживому слову поверила. Да чего уж там... - дед вздохнул, отхлебнул из розового блюдечка большой глоток исходящего паром чая, и надолго задумался. Я тоже молчал, казалось, всё было трижды говорено - переговорено и теперь надо было крепко подумать. Отец Клементий также молча допивший пятую или шестую чашечку, довольно постучал себя по животу, завалился на предоставленный ему топчан, постеленный мягким мхом и, укрывшись волчьей шкурой, предался ночным "молитвам". А недавний разбойник сидел в уголочке и, что-то сюсюкая под нос, кормил на собственном колене "бедного, голодного комарика". Невольно подумалось, уж не перестарались ли мы с травкой-то?

На следующий день, проснувшись, не спеша и степенно откушали. А завтрак был прост и вместе с тем удивительно хорош. Я давно не едал такой вкусной, рассыпчатой и разваристой картошечки. Она была особенно хороша со свежими малосольными огуречками да с грибочками солеными. Красота! Запили мы это наслаждение чайком с сухариками ванильными в маковой посыпухе. А вышли в путь, когда солнышко уже близилось к полудню. Шли неспешно, но к избушке Бабы-Яги подошли засветло.

Яга сидела на пороге и вытирала платочком скатывающиеся с уголка глаза слезы. Увидев меня, она всплеснула руками.

-Батюшки-светы, Коленька, явился сокол ясноглазый, а я уж испереживалась, всю ночь глаз не сомкнула. Как сорока на хвосте новости принесла, что вы из города-то вышли, так почитай и глаз не сомкнула. Дай-ка обниму тебя, в щечки облобызаю.

-Здравствуй, бабушка, здравствуй родная, - в свою очередь поздоровался я, с радостью обнимая её сухощавую фигурку.

-А эт кто с тобой, что-то я его раньше в нашем лесу не видала?!

-Этот? - я, повернув голову, глянул через плечо на отстоявшего в сторонке священника. - Да это отец Клементий. Святой человек.

Бабка моя недовольно поморщилась.

-Знаем мы этих святых, они почитай с полстраны пожгли. Ить были бы и взаправду ведьмы, а то, тьфу, бабы да девки молодые одни. Разве ж хорошая ведьма кому в руки дастся?

-Бабушка Матрена, он не такой, - я вступился за нашего священника. - Он вообще не из вашего мира, скорее уж из моего, только века другого, раннего.

-Да ладно, чего уж там бояриться, веди в дом, коль пришли. Не гнать же его на ночь глядя. Чайку с дороги попьете, покушаете. Святоша он тоже, чай, человек. - При этих словах я невольно улыбнулся. Яга ,сама того не ведая, почти в точности повторила слова стоявшего поодаль "святоши", только сказаны они был о ведьмах.

-Благодарствую, бабушка, но некогда нам чаи гонять, идти надо.

-Так как же так-то? - Баба-Яга растерянно заозиралась по сторонам в поисках незримой поддержки. - Я стол накрыла, на столе самовар стынет, а вам и заглянуть к старухе недосуг?

-Простите меня, бабушка Матрена, нам действительно надо идти.

-Не мудри, - строго одернула меня Баба-Яга. - Никуда вы не пойдете, пока мне всего не расскажите, о своих горестях не поведаете. В дом идти уговаривать не стану, на скамею садитесь и в чем печаль сказывайте.

Я махнул рукой. Спорить с доброй старушкой не хотелось и, честно сказать, куда нам переться-то на ночь глядя? К тому же Дракула говорил, что моей благодетельнице "поболе его известно"... Наверное, поэтому, так легко дав себя уговорить, я плюхнулся на "скамею" и рассказал всё как есть.

...а вот где искать этот меч я и не знаю, может быть, Вы что слышали?

-Слышала, как же не слышать. Сказывают, пятьсот лет назад в битве великой, злой колдун обманом и хитростью побив богатыря сильного, богатыря славного, завладел мечом волшебным. Да токмо воспользоваться им не смог, сам весь израненный уполз на старое кладбище, где и издох еще до наступления ночи. Только и успел, что меч спрятать да чары черные наложить, место захоронения стерегущие. Что правда, что вымысел не ведаю, знаю только что это кладбище сыскать можно лишь в ночь лунную, ночь ясную, безветренную. Днем его и не ищи - не сыщешь. А многие искали в темень кромешную, с факелами да кострищами, так никто и не нашел.

-А с чего это они в темень поперлись, ежели в лунную ночь хоть что-то да видно?

-Дак ведь и опасней в сто крат. В первые-то годы, говорят, много охотников было наследством колдуна завладеть, так и пёрли на кладбище, по ночам крики стояли - за сто вёрст слышно, потом поутихло. Почитай годков полтораста никто не хаживал. Да и вам незачем. Ну, а коль уж совсем невтерпеж головы сложить, так тож торопиться не к чему, луна еще силу не набрала, место заколдованное вам не укажет. Оставайтесь у меня дни коротать. Хлеб-соль не жалеем, гостей накормлю, напою, доброе что присоветую.

-Коли правда про новолуние, так мы что ж, мы с радостью, да не стесним ли?

Тихоновна криво усмехнулась и обвела рукой стены избушки:

-Это только темные сплетники да недалекие умом людишки полагают, что, ежели мы в лесу живем, так совсем и одичали?! Я бабка старая - мне покой и уют надобен, а в этой клетушке разве развернёшься?! Да и не прилично потомственной карге со столетним стажем в такой хибаре ютиться. Избушка на курьих ножках так для гостей заезжих, непрошенных да традиции для. А для отдыха душевного терем-теремок за погребцом стоит. Я ж тебе еще в прошлый раз намёкивала: коль возвернешься - приму по королевчески. При этих словах она шустро поднялась со скамейки и, кивком пригласив нас следовать за ней, поспешила на задний двор.

Двухэтажный терем в изразцах и наличниках стоял посреди трех сосён, сверкая отполированными стеклами. За нашей спиной свисала маскировочная сеть, до самых вершин развешанная на соснах. Сеть мудреная, вроде бы и не волшебная вовсе, а всё равно непонятно как устроена. Когда за бабкой шел, кроме кустов да деревьев ничего не видел, а как вошли под сосны: ба! Стоит терем-теремок, а позади вроде ничего и нет, это я о массети. Но ведь была же! Я даже на шаг отступил и рукой попробовал: и правда весит, вот она. Выглянул наружу - кустик зеленый, обратно вовнутрь шагнул - как в стекло глянул. Занятная вещица, нашему маскхалату "леший" до неё далеко. Надо бы у Яги кусочек выпросить да с собой взять, на экспертизу. И Степанычу, пожалуй, стоило бы намекнуть, какое сокровище Яга прячет.

А теремок себе ничего: и снаружи красота, и внутри всё уютно, чистенько, диваны ну точь-в-точь как у нас в России. На диванах игрушки плюшевые разбросаны: дракончики, ведьмочки там всякие, это, значит, вместо подушек. На первом этаже печь русская, на второй тепловой коллектор из хрусталя тянется. В гостевой стол широкий, на полу ковер персиянский самолетный, на стене еще один такой же и оба аршинными гвоздями приляпаны. Нет- нет, да по ковру и пробежит рябь легкая, видно никак не успокоятся - все взлететь хотят. Самое смешное, я и не заметил, как Яга и сама преобразилась. Помолодела, морщины разгладились, волосы на голове в высокую прическу уложились, на самой вместо замызганного сарафана деловой костюм (брючный), на ногах черные туфельки на тонкой шпильке. Вот тебе и Яга! Так и кажется, что сейчас официальным голосом скажет: - Господа... - Не успел я так подумать как Яга действительно заговорила. Ан нет, голос остался прежним.

-Милай, и ты тоже, - (это она попу нашему) - не желаете ли помыться, искупаться с дороги? Хотите, банька по-росски али ванная по-европски?!

-Да нам, бабуль, сперва немного обмыться да перекусить, а будет день, там уж и в баньку сходить можно. Так что не обессудь, мы уж в ванную, по-скорому.

-А за что ж мне вас судить-то, ванная так ванная и мне хлопот меньше. Токмо одежку свою под дверь суньте - я её почищу, поштопаю. Ты уж, Коленька, направо иди в золоченую дверцу, а ты "святой" в серебряную. Полотенца махровые да шампунии разные сами найдете на полочках да на вешалочках. Вы уж идите купайтесь, не торопитесь, пыль дальнюю отскребайте, а я покудова стол накрою.

И она, элегантно повернувшись, продефилировала в сторону комнаты, на дверях которой каллиграфическим почерком было начертано: кашеварня. Я, не сумев сдержать улыбки, направился в сторону двери, ведущей (как сказала Баба-Яга) в "золотую ванную". Прежде чем войти я обернулся, как там мой спутник: отец Клементий, уже стоя перед распахнутой дверью, трижды размашисто перекрестился и лишь затем, сжав зубы, шагнул внутрь.

Ванна Бабы-Яги представляла из себя круглую, золотистую чашу. Если считать, что она действительно выполнена из золота, то это о-го-го, а вы сами представьте чашечку двух метров в диаметре и полтора метра в высоту? Представили, а теперь добавьте сюда такую же золотистую лесенку, перекинутую за край чаши и ведущую на небольшую узорчатую площадку из того же благородного металла. Кроме того все полочки, на которых стояли шампуни и лежали мочалки, все вешалки и вешалочки, на которых висели полотенца и полотенчики тоже были либо золотыми, либо ужасно похожей подделкой. Тьфу ты, краны тоже были из золота. Я, не спеша, снял с себя слегка засаленную, посеревшую от пота одежду и, аккуратно сложив, сунул под дверь, затем, не торопясь, поднялся на площадку и ступил на дно ванной. Тут же краны сами собой открылись и поток воды, разбрасывая брызги во все стороны, обрушился вниз. Не прошло и пары минут, как ванна была полна, а я блаженно покачивался в теплых водах.

Распаренный, слегка сонный и донельзя довольный я вылез из пенистых вод и тут же оказался под тугими струями ароматного душа. Смыв последние остатки пены, теплый "дождь" прекратился так же внезапно, как и начался, а в воздухе появилась приятная свежесть, насыщенная ароматами маттиолы. Смахнув пятерней стекающие по лицу капли, я поднял взгляд и раскрыл рот от удивления: прямо перед носом на изящных плечиках висели мои шмотки. Тщательно отстиранные и аккуратно выглаженные, они казались только что купленными. От недавних царапин, потертостей и обширных засаленных пятен не осталось и следа. Не став загоняться по поводу, как они здесь появилась, я, обтершись насухо большим махровым полотенцем с изображением розовых не то собачек, не то кошечек, с удовольствием облачился в эти ставшие уже привычными одежды и взялся за дверную ручку. От мягкого, эластичного материала рубашки пахло вечерней свежестью и почему-то только что сорванной мятой.

Отец Клементий, появившийся из ванной минутой позже меня, довольно отдувался. Святая благость, казалось, так и сочилась из его разгоряченного тела, а лысина на макушке лоснилась и блестела словно святой нимб. Спускавшаяся до пят ряса была тщательно выстирана, выглажена и аккуратно заштопана, но над его одеждами Яга перенапрягаться не стала - на толстом сукне сутаны явственно виднелись следы времени.

Батюшка стряхнул повисшую на бороде каплю, расправил плечи, выпятил грудь, поправил на груди крест, широко перекрестился и решительно шагнул к столу, за которым восседала наша хозяйка, разливавшая по огромным расписным чашкам исходящий паром борщ. Аромат, витающий по комнате, был столь аппетитен, что я тоже поспешил к застеленному белоснежной, шелковой скатертью столу. В самом центре оного, словно большой пузатый рыцарь, взгромоздился блестящий серебряный самовар, окруженный блюдцами и блюдечками, на которых лежали маленькие ложечки и стояли чайные чашечки. Немного обособленно, в деревянной хлебнице, выполненной в форме большого изогнувшегося сазана, расположилась горка подрумяненных баранок, напротив неё высилась высокая хрустальная ваза, наполненная красными яблочками, с другой стороны самовара в большой супнице, накрытой прозрачной крышкой из неизвестного мне материала, поблескивал жиром борщ, а в чугунке, поставленном на изящную, золотую подставочку, очень напоминающую корону (что наводило на определенные мысли), еще пыхтела пшенная каша. Все было красиво и элегантно. Я еще не приступил к еде, но мне почему-то подумалось, что все будет безумно вкусно, и я не ошибся.

Ели быстро и молча, совершенно забыв про этикет и правила приличия. Отец Клементий, отбросив все свои былые предрассудки и перестав поминутно молиться, наворачивал третью чашку борща. Я же, умяв свою порцию, принялся за кашу и, лишь наевшись досыта и приступив к чаепитию, нарушил дружное молчание, задав давно вертевшийся на языке вопрос, тем более что предмет моего интереса все время трепыхался под моим креслом.

-Вот Вы мне скажите, - это я Бабе-Яге, - они, - я ткнул пальцем вниз, - ковры-самолеты ,стало быть, всегда так дергаются?

-Да почитай завсегда, касатик, разве што иногда ночью затихают, да и то ненадолго.

-Так что ж, если их от гвоздей освободить, так они и улетят?

Тихоновна, по-видимому удивившись моему вопросу, подозрительно посмотрела в мою сторону: не шучу ли я, затем покачала головой ,дивясь моей необразованностью и, шумно вздохнув, ответила:

-Что ты, милый, нет конешно, будут из угла в угол мотаться, мешаться да суету наводить, пока лететь не прикажут. А без приказа ни-ни.

Мы поговорили еще немного о технических характеристиках ковров-самолетов: грузоподъемности, скорости, погодных условиях, пригодных для полетов... Из этого разговора я вынес для себя много нового и интересного, например: в дождь на коврах- самолетах летать можно, а в град нельзя, в жару - грузи хоть коня, а в мороз вообще не взлетит (вот отчего они оказывается больше на юге прижились, а на севере все больше печи, что по щучьему велению) и чем грознее окрик, тем ковер послушнее. Занятная, надо сказать, вещица. С ковра мы незаметно перешли на погоду, потом поговорили про виды на урожай. Когда чай закончился, уже вечерело, поблагодарив хозяйку за хлеб-соль, мы разошлись по своим спальным комнатам...

...Дорога, извиваясь подобно гигантскому питону, медленно уползает вверх. Мышцы мои мал - мала побаливают, но сейчас разомнёмся и всё будет в ажуре, с подошвами ступней хуже, болят и болеть не перестанут. Ничего, перетопчемся.

Секунды, минуты, часы плавно перетекают в версты за нашими спинами, усталость сковывает натруженные ноги, а оттянутые рюкзаками плечи противно ноют. Изнуренные переходом бойцы идут всё медленнее и медленнее. А время бежит и бежит. Солнышко, последними кровавыми лучами заливая вновь выползающие на небосклон тучи, медленно скатывается за горизонт, и сгущающийся сумрак с величественным спокойствием перетекает в ночную тьму, а мы всё топаем. Вот и место нашей трёхдневной засады. Жму руку остающемуся здесь Аясову, подгоняю своих бойцов, которые вслух завидуют остающимся, и чапаю дальше. Впереди еще два квадрата. Два квадрата- это всего лишь два километра. Всего лишь для тех, кто никогда не ходил по кручам подъемов и спусков, для тех, кому никогда не давили на плечи двухпудовые рюкзаки и тяжеленные разгрузки. Я понимаю бойцов, просящих привала и не желающих идти вперёд, я и сам устал, но я привык выполнять приказы. Темнеет, дойти засветло уже не удастся... Будь я один - я бы дошел...

-Пошли, пошли, - шепотом тороплю бойцов, но бесполезно. Бидыло, идущий где-то сзади, тоже что-то бурдит и... разрешает пятиминутный привал. Зря, после этого, так сказать, отдыха идти будет еще тяжелее. Группа садится, а я направляюсь к командору, что в тщётной попытке определить координаты нашего местонахождения, вошкается с джипиесом. На хрен они (координаты) нужны? Я и так знаю где нахожусь. Мои колени ноют не переставая, и на душе что-то паршиво. К чему бы это?

-Сергей, дай карту, - спрашиваю я, и тот, не отрываясь от экрана прибора, протягивает мне сложенную в несколько раз полуверстовку. Дорога на карте петляет из стороны в сторону, кажется, что это пьяный водитель промчался по целине, а дорожники, недолго думая, проложили путь по следам его машины.

-Мы здесь, - наш доблестный командир весьма приблизительно тыкает пальцем.

То, что мы где-то здесь, я и без него знаю. Важно не то, сколько метров и километров нам еще топать (по карте километраж видно прекрасно), а как. Попробуй угадай число подъемов и спусков что ждёт нас впереди, если на карте помечено далеко не всё. Внимательно вглядываюсь в извилистые контуры. Это надо запомнить: перекрёсток, а на полпути до него ручей, затем (за перекрёстком) поворот налево, один километр на север, потом на восток метров пятьсот по азимуту. Это если всё время двигаться по дороге, если же идти по лесу, то это другой азимут и другой разговор. Но мы пойдем по дороге. Опасней, но даже мне, тупоголовому прапорщику, понятно, что напрямую мы не дойдем, сдохнем.

Уставшие бойцы идут медленно, слишком медленно и чем дальше мы уходим, тем сильнее грызет меня червь сомнения относительно правильности принятого решения двигаться по дороге. Это пока по ней чапал весь отряд, едва ли нашелся бы идиот, посмевший бросить вызов совместной огневой мощи трех групп. Но когда вначале одна, затем другая РГ СпН отделились, уйдя к местам ночных засад, то уже наша, оставшаяся на бесконечной ленте дороги, группа стала казаться кучкой самоубийц, двигающихся к неизбежной гибели.

Становится всё темнее, но скоро будет перекресток, и дорога начнёт забирать влево. Уже видится возвышающийся над местностью хребет, странно похожий на обвислый речной утес или скорее даже на одиноко плывущий айсберг. Я здесь ни разу не был, но, кажется, догадываюсь, что это за место и по напряженным лицам бойцов, по их настороженным взглядам убеждаюсь, что моя догадка верна... Группа растягивается еще сильнее, интервалы между бойцами уже измеряются десятками метров. Что ж, сейчас это, наверное, более чем неплохо. Медленно втягиваемся по изгибу дороги под нависающие глиняно-каменные карнизы. Бросаю короткий взгляд назад. Рогоз, как и я, сердито зыркает по сторонам. Лицо идущего за ним бойца, осунувшееся от усталости, то ли выжидательно - сосредоточенное, то ли затравленное и... Что это я? Самое то сейчас разглядывать чужие физиономии! Моя, поди, не многим лучше. Ну их в баню, эти лица! Надо смотреть по сторонам, а не заниматься физиономизмом. Верхотура над моей головой приличная, с обрывом метров до тридцати. Удобное место для засады: изгиб дороги, мы внизу как на ладони, сама круча заросла молодыми деревцами, можно отойти - подойти совершенно незаметно, попробуй разгляди снизу что-нибудь в этой листве. Пока палить не начнут - ничего и не увидишь. Увидишь - не увидишь, а предугадать или даже предвидеть надо - за мной куча пацанов. Да-а, ничего не скажешь, место опасное, но иду, как говорится, без дрожи, значит- повезет. (Надеюсь). Этот чертов глиняно-скальный выступ, так похожий на размытый речной утес, тянется на сотни метров. Место красивое, но что-то мне не нравится бугорок, виднеющийся впереди меж двух небольших буков. Может муравейник или еще какая хрень? А может голова замаскированного духа? На всякий случай - ствол в ту сторону. Ну, давайте, мужики, подтягивайтесь, подтягивайтесь. Шаг за шагом выгребаем из этой опасной седловины. Ещё немного. Всё! Дьявольский "утес" закончился. Н-да, не хотел бы я оказаться на месте мужиков, что попали здесь в засаду пару недель назад. Двое погибли... И это считай что чудо...

Наконец из-за поворота "выползает" замыкающий колонну Алданов, вот и ладушки, теперь уже вся группа за линией перекрестка. Чертова подкова осталась позади. Можно перевести дух. Мы с Рогозом производим рокировку. Теперь он впереди и... черт бы его побрал, тормозит группу. Беззвучно матерюсь и показываю руками: какого фика?! Двигай, двигай. В ответ доносится:

-Бидылу подождем, а потом пойдем, а то он опять орать будет.

Возможно и будет, но стоять здесь на открытой местности, под высоткой - смерти подобно. Интересно, что на самом деле руководит Рогозом: страх перед командирским нагоняем или же желание передохнуть?

-Какого черта встали?! - вот и подошел наш доблестный командор. Это он мне.

-Все вопросы к нему, - весьма недружелюбно отвечаю я, кивая на опустившегося на корточки контрактника.

Несется мать - перемать. Бидыло все же не совсем дурак, понимает, что здесь мы - мишени. Алга *- вперёд. Бойцы бурдят, но идут.

Тьма сгущается, на небе местами видны звезды, всё остальное в тучах, еще несколько минут, и ночь полностью овладеет земными просторами. Начинаем движение. Еще кое-как видно идущего впереди, а дальше чернота полностью поглощает окружающее пространство. Звуки становятся громче, отчетливее, слышно как там-сям журчат среди камней убегающие вдаль ручьи. На развилке уходим на север. Вытягиваемся за поворот и делаем привал. Бойцы устали, очень устали, они даже не садятся, а валятся на землю, но надо отдать им должное - что-что, а оборону занять не забывают, да и места высматривают где поудобнее, хоть чему-то их Бидыло да научил. Они-то отдыхают, а мне этого делать некогда. Чапаю к командору. Досадно, что шли так медленно, теперь к месту ночной засады придется идти в кромешной тьме. Да и сейчас зря мы остановились. Уставшие мышцы не успеют отдохнуть, только закостенеют, и разминать их вновь будет тяжко. А вот и командор, тут же Рогоз, этот "вкушает" какие-то очередные нравоучения от своего начальства.

-Надо идти, - это говорю я, а мне-то самому, если честно, как идти не хочется, кто бы знал.

-Товарищ прапорщик, ну куда мы попрёмся?! - чуть ли не с отчаянием восклицает Рогозов, но крик его души - глас вопиющего в пустыне. Наверное, поняв это, он выкладывает, как ему кажется, солидный козырь, - ноги уже не идут...

Чудак, прослужив не один год, он так и не понял, что в армии это не козырь и даже не аргумент, и даже не причина, так, досадная помеха, которую нужно стойко преодолевать. Я молчу.

-Так что будем делать, пойдем в заданный квадрат?! - словно не расслышав моих слов, то ли спрашивая, то ли утверждая, пробормотал Бидыло и, замолчав, бросил взгляд на светящийся циферблат командирских часов, на которых минутная стрелка, обгоняя часовую, поползла на круг ведущий к одиннадцати часам.

Ох, Бидыло, Бидыло, задолбал ты своей душевной простотой. Если бы помогал мне торопить бойцов, давно бы уже пришли. И сейчас сомневается идти или не идти. Да ладно, мое дело высказать свое мнение, а там хоть и не рассветай.

-Не знаю, можно было бы, конечно, сесть и здесь. Место удобное: сопочка, перекресток, но задача- то у нас другая - мы должны быть в километре отсюда, так что я бы пошёл, но в любом случае решать тебе.

-Тогда идем, - уверенно бросил летёха и, тронув за плечо Рогозова, приказал: - Давай поднимай всех.

-А-а-а, гремучий - вонючий, - недовольно процедил старший сержант и, безнадёжно махнув рукой, отправился выполнять приказание. Через пару минут группа продолжила свой путь.

Идем медленно. И хотя изо всех сил стараемся не шуметь, нещадно гремим по камням берцами. Вслушиваюсь в ночь, ушки на макушке. Небольшой спуск в самом начале пути перешел в такой же некрутой подъём. Ничего, еще несколько сот метров и будем уходить вправо в сопки, а там час ходу и мы на месте. Я уже давно иду впереди, Рогоз погромыхивает чуть сзади... Почти физически ощущаю, как постепенно выдыхаются и отстают идущие позади меня бойцы, иду все медленнее и медленнее. ...Блин, какого черта? Останавливаемся. Из темноты, словно привидение, выползает Рогоз. Тяжело дышит мне в ухо:

-Товарищ прапорщик, возвращаемся.

-???

-Командир приказал, у перекрёстка ночевать будем.

Какого черта? Как же так, отшагать треть пути и теперь возвращаться назад? Дико. Непонятно. Глупо... Хочется плеваться. Зачем вообще было начинать движение? Ну да бог с ними, назад так назад, но как говорится, во всём есть свои прелести - ночевать на той высотке гораздо спокойнее...

Сон оборвался. Яркое, уже высоко поднявшееся солнце било прямо в глаза. Я прикрыл их ладонью и, сладко потянувшись, сел. Ступни коснулись мягкого ворса расстеленной взамен коврика шкуры. Я еще раз потянулся и, стряхнув остатки сна, принялся неторопливо одеваться. Где-то за окном горланил припозднившийся петух. Когда я уже совсем оделся, в дверь настойчиво поскреблись. Кто бы это мог быть, подумал я, и аккуратно её приоткрыв, увидел крутившегося за ней Барсика. Обрадованный столь приятным и неожиданным визитом я наклонился, чтобы подхватить его на руки, но тот ловко увернулся и убежал. Ничего не понимая, я пожал плечами и уже хотел вернуться в свою комнату, когда мой взор случайно коснулся пола... На пороге лежала большая серая мышка.

Вот так и стали мы жить у Бабы-Яги. День каждый из нас проводил так, как только мог и в соответствии со своими желаниями, но с обязательными перерывами на завтрак, обед и ужин. С утра- неспешный завтрак с традиционной яичницей, затем чай или холодное коровье молоко со сдобными булочками. В полдень- плотный обед с борщом или щами на первое, с жареными ребрышками свежего кабанчика (где уж Баба-Яга каждый день брала свежих?). В перерывах между приемами пищи, как я уже сказал, каждый занимался в меру своих способностей и потребностей. Баба-Яга либо крутилась на кухне, либо улетала в лес. Я бегал, прыгал, плавал в небольшом озерце, махал мечом, в общем, тренировался, готовился к тяготам и лишениям. А святой отец проводил своё время, как он выражался, в молитвах и смирении, а, попросту говоря, дрых в тенёчке. Но как только наступал вечер и багровое солнце усаживалось в свою ночную колесницу, чтобы всю ночь мчаться на другой край света, мы собирались в тереме. Бабулька усаживала нас вокруг стола, ставила на стол котелок с парящей картохой, выкладывала каждому на тарелку большую икристую селедку и в который раз рассказывала нам, "олухам, как поступать надобно":

-...и пойдете вы на кладбище ночью лунной первой на седмице, ни один хлад металл с собой не берите, не пропустит вас оградка каменна. Как взойдет луна над горой шабашной, так сразу плиту мраморную и ищите. Кровавый мрамор в темноте чёрным кажется, так вы уж не перепутайте, на нем буковки светиться будут, что те светлячки во лесу дремучем. А ежели буковок светящихся не будет, так вот вам трут и кресало, с опаской да сторожкой искру высечете, огонек вам и будет. Подсветите что где да поглядите.

Я живо представил себя ходящим меж надгробий и сыплющий искрами во все стороны...

-Да ты, мялок, не лыбся, не лыбся. Ночь лунная, а, знать, любое злое чародейство возможно. Ить ведь хоть меч давно зачарован, лет пятьсот, не мене, так есть твари и подоле живущие.

-Матрена Тихоновна, - подал голос отец Клементий, - вот горожане по вечерам всё байки сказывают, про оборотней, вампиров там всяких, про колдунов и ведьм, (извиняюсь покорно), а как речь заходит про "людей стылых", так притихают и отмалчиваются?

С лица Бабы-Яги будто схлынула кровь или в неярком свете ночного светильника мне это показалось? Она задумчиво почесала нос и, прежде чем начать рассказывать, повела рукой, шторы на окнах с легким шорохом плотно задернулись.

-Бают всякое, но давно о них не слышно, может сгинули, может подались куда, а может дремлют в ожидании. Вот все и бояться, никак проснутся? Вдруг разговорами да пересудами зло накличешь? Но я -то их суевериев не боюсь, так что слушайте. Давно это было, годков так полтораста, я еще тогда вот такой крохотулькой была. Появились они неведома откуда, все кругом порушили, всех поничтожили: людей, лесных жителей, животин разных - все что на пути попадалось. Кой-кто на болотах попрятался, и туда пришли постылые, уцелели лишь только те, кто в Дикое урочище да в пустошь великую подался да детишки малые, которых на ковры - самолеты подсадили. За Стылыми нежить всякая привалила: скелеты, умертвия. Тогда еще говаривали, что скелеты - люди с высосанной душой и телом - есть порождения Стылых. Всю осень и зиму Стылые бесновались, а как стало солнышко припекать, без следа и сгинули, а прочая нежить еще долго по окрестным лесам бродила. Умертвия-те первые в курганах да могильниках сокрылись, а скелеты и позже колобродили, людей пугали да путников растерзывали. Сами-то Стылые происхождением темные, ликом не человеческим, ноги как бревна, руки длинные костлявые и нет от них спасения кроме как в бегстве постыдном. Аднака, кто сумеет уйти от их адского наваждения и в глаза не посмотрит, может и спасется, прозябнет малость, да и отлежится. Токма бродят Стылые чаще не в одиночку. Ляжешь, за камнем укроешься, глядишь, а упырь и туточки. Так что ежели узришь Стылого, токась в ноженьках спасение-то и будет. Беги не оглядывайся. Да вот еще что: на меч-то не больно надейтесь. Что на свой, Дракулой подаренный, что на волшебный, ежели найдёшь его, конечно. Запамятовала я, старая, точно ужо и не помню, но то ли тот меч не всякому службу служит, не то на кладбище на древнем не будет в нем силы волшебной , не то вовсе в ночи не рубит, не колет.

После таких рассказов да напутствий на душе сплошная веселуха. Вот гадство, ведь куда ни кинь все клин. Пойти на кладбище в лунную ночь, разрушить надгробье и извлечь из-под могильной плиты меч, который к тому же до наступления дня ничего рубить не станет?! Шизофрения, тихая шизофрения. Ну, мне это надо, а? Может мне и меч-то этот вовсе не нужен, и этого старого за глаза. Вон он как двуручник - то перерубил, любо-дорого. С другой стороны, приключение - высший класс. Богатые люди вон какие деньжищи платят чтобы экстримом позаниматься, а тут бесплатно куча адреналина, причем и экстрим покруче. Там-то как бы они ни хорохорились, а риска только видимость. На страже здоровья экстримующихся триста тридцать подстраховок, а здесь, если выживешь - уже счастие. Нет, что-то мне идти не хочется, ну право дело, неужто они действительно могут отца Иннокентия на крест приколотить?! Могут. Еще как. Как они обрадовались, когда святое распятие на его кресте увидели! Заинтересованно так рассматривали, языками цокали, и он, дурак, тоже расхорохорился, уши развесил, думал щас в христианскую веру ударятся, а у них совсем иной повод к восторгам имелся - они о такой казни еще не ведали и интерес у них чисто "гастрономический". Тоже мне гурманы казней. Такие своего не упустят. С ними ухо востро надо держать. Нет, как ни крути, а идти придётся.

Эх, как не думалось мне, что это еще на следующей неделе, через пять дней, послезавтра, завтра, а глядишь уже вот он первый день на седмице, луна в самой поре и дело уже к вечеру. Полдень проскочил и не заметил. Отцу Клементию хоть бы хны, дрыхнет в тенёчке, руки на пузе сложил и похрапывает. Пойти его разбудить, что ли? Зачем? Просто так, чтоб жизнь мёдом не казалась...

Но когда во мне окончательно созрело решение пойти и разбудить нашего святошу, он проснулся и, широко зевнув, с наслаждением потянулся. Потом встал, не спеша прошествовал к озеру и, присев на корточки, запустил свои длани в его глубины. Затем плеснул на лицо водицей и блаженно улыбнулся, ни дать, ни взять натуралист на природе. Утершись рясой и согнав улыбку он направился в мою сторону.

-Да благословит Господь труды наши! Удел наш труден, но высок! Не всякому мужу по силам деяния сии и да пребудет...

Ну, понесло...

-Аллах акбар!

Отец Клементий, поперхнулся, недовольно на меня покосился и продолжил свою проповедь, но, опасаясь новых выходок с моей стороны, явно её (то есть проповедь) подсократил. Ибо уже через пару минут обратясь ко мне перешёл на нормальный человеческий язык.

-Так что, Никола, готов ли ты за дело правое голову положить?

-Не-а, - я помотал головой, - не готов я предстать пред Господом нашим. Мне сперва грехи искупить надо, да и жить пока нравится, так что я повременю. Ну, а Вы, если уж так невтерпёж, давайте, вперёд на мины.

Что такое мины батюшка не знал, но смысл в целом понял. На его морде лица проступило удивленно - раздосадованное выражение, правда быстро сменившееся на грустно-отеческое. Посмотреть: прямо-таки старая нянька над дитем-несмышленышем.

-Ты, Николай, - оказывается он имя мое и правильно говорить может, - просто молод еще, не понимаешь, что судьба нам не часто дает возможность за веру постоять. Ежели и погибнешь, Господь не обойдет тебя своей милостью, да и мы с отцом Иннокентием поспособствуем, помолимся. А как возвратимся к братии, молебен по тебе отслужим.

-Вот за молебен тебе, батюшка ,спасибо, удружил, всю жизнь только об этом и мечтал. Но не выйдет у тебя ни шиша, я же тебе говорю: рано мне пока помирать.

-Так я тебя и не тороплю, меч сперва достанешь, а там уж как получится, за оградку главное его перекинь...

-Так ты что, "святое причастие в рясе", Ку-клукс-клан недоделанный, решил, что я один на кладбище попрусь? То-то ты и не чешешься. Нет уж, ни фига. Или идем вдвоём или не идем вообще. И ты идешь первым! - я сознательно перешёл на ты, что бы добить его окончательно.

-???

-И не смотри ты на меня так, ты не Ленин, я не буржуазия. Мне что, твой отец Иннокентий брат, сват? Мне ваши проблемы по барабану, я могу уйти и тебя одного здесь оставить. Хочешь за мечом - иди, а хочешь- у Яги живи. Это уж вы как договоритесь. У меня своя дорога, у вас своя.

Здорово я его, аж пятнами весь пошел. Привык чужими руками, хотя насчет рук может я и ошибаюсь, руки у него самые то, лопаты, а не руки. Значит отвык, обленился, ничего, мы его быстренько пообломаем, всё вспомнит. Не может - научим, не хочет - заставим.

-Таки и не пойдешь? - произнес батюшка вкрадчиво, кажется, он осознал всю серьёзность положения, но до конца так и не поверил.

-А мне это надо?

-Хорошо, хорошо, вместе так вместе, сейчас перекусим и пойдем.

А быстро он сориентировался, стоит бодрячок бодрячком, только морда малость красная и веко подрагивает. Ничего, свыкнется, хотя первым на кладбище его всё равно не затолкаешь, да оно может и к лучшему, ещё неизвестно где безопаснее: спереди или сзади, на спине-то глаз нет.

Когда мы вышли уже смеркалось. Узкая лента дороги серой змеёй убегала в даль, пропадая среди чахлых, исковерканных бурями деревьев. Я повторял про себя последние инструкции, полученные от Бабы-Яги, отец Клементий поудобнее устраивая перекидывал с плеча на плечо мешок со всевозможными защитными амулетами, склянками со святой водой, кадилом, ладаном, завернутым в серую парусину десятком разнокалиберных свечек и огнивом, выданным Бабой Ягой под строгое обещание вернуть в цельности. Из карманов его рясы во все стороны торчали пучки каких-то сушеных трав, призванных если не сразить, то как минимум отпугнуть обитающую в округе нечисть. Травка эта, так же как и огниво, была получена от Тихоновны. Отец Клементий, хоть и почитавший нашу хозяйку за ту же самую нечисть и сильно досадовавший, что та после наложения на неё креста не корчится в страшных муках, в преддверии большей опасности не только не стал открещиваться от её советов, но и сгреб в мешок все что попало под руку. Так что после его набега Яге пришлось извлекать из мешка: сушёные мышьи лапки, лягушачьи шкурки, змеиную желчь, гадючью печень, пучок базилика и скляночку черного перца. Правда, поразмыслив, она решила перец оставить, для того чтобы, как она выразилась, "врагам в глаза посыпати".

Идем не спеша. Тишина, благодать. Луна уже корячится на горизонте, переваливая своё раскрасневшееся тело через возвышающийся над лесом косогор, ни дать, ни взять глаз циклопа. Под её блеклыми лучами в куче бурелома сверкнули чьи-то "моргалки" и тут же повеяло странным пронизывающим холодом. Или это мне показалось? Мурашки, пробежавшие по телу, заставили зябко поёжиться. Предчувствие опасности бодрит не хуже самого холодного ветра. Мой ржавый меч, зажатый в правой руке, особой уверенности не придаёт, но с ним всё же лучше чем без него. Дракона, конечно, не завалит, но голову супостату помельче срубить можно (с трех раз). Сколько бы я его не точил, он остаётся таким же тупым, как и был, то ли металл такой, то ли я точильщик... А его "преосвященство" вышагивает чуть сзади, и всё норовит перестроиться мне за спину, поминутно крестится и зыркает по сторонам: "не вспыхнул ли от сего деяния бес али демон". Никто не вспыхивает и спустя полчаса отец Клементий успокаивается, а зря. Зенки самых разнообразных цветов и размеров таращатся на нас чуть ли не из-за каждого пня, и я далек от мысли, что это простые зайчики и лисички. Что-то я не помню, чтобы глаза наших зверюшек так разнообразно светились или здесь природа такая? Чья-то длинная тень мелькнула меж деревьев и, потонув во внезапно вспыхнувшем бледно-сиреневом мареве, осветившим широкую клыкастую пасть, исчезла. Не хотел бы я встретиться с этой зверушкой нос к носу. А ведь наверное смотрит на нас, облизывается, но напасть почему-то не решается, может сыта? Или ждёт когда это сделает кто-то другой, а она уж на готовенькое? Не дождётся. Скорее ,что ли ,добраться до кладбища, но что-то его не видно. А луна уже из-за косогора вылезла, от тумана опросталась, побледнела, налилась ясностью, вся округа как на ладони. Чав, чав - под ногами мох. Осока справа, слева, кустик рогоза впереди, а дальше только кочки, никакой тебе оградки, никаких врат кладбищенских.

-Бум-с, - больно-то как. Как шел -так лбом и печатался, чуть меч не выронил и вроде нет ничего, а стена. Лоб болит, но одно утешает, кажется пришли. Отцу Клементию повезло больше, остановился вовремя, теперь стоит с ноги на ногу переминается, руки чем занять не знает.

Интересная все же штука: твердая, невидимая, надо попробовать мечом поковырять. Бесполезно, не ковыряется, а если со всего размаха. Эхма... глухой удар и ничего больше. Руку только отшиб.

-Акстись, ты чего вытворяешь? - ну слава богу, отец Клементий проснулся, - ты же всю нечисть так разбудишь.

-А Вы что-нибудь конкретное предложить хотите? - с тех пор как он со мной в одной связке, я снова перешел на Вы. А чёрт, а лезвие-то как от удара по нему молотом, это сколько же его теперь точить надо? - может, попробуете крест наложить или святой водой сбрызнуть?!

Лунного света мне вполне хватило, что бы заметить как наш святоша взбледнул с лица.

-Ить как спровоцируем чего?!

-А кого нам бояться? Нечисти? Так мы к ней и идём. Два- три лишних демона нам не помешают, - ну может это я и зря про демонов- то, хотя с другой стороны не век же ему бояться, привыкать пора, - так что, батюшка, с богом, с богом.

Клементий еще немного потоптался на месте, шмыгнул носом и, нерешительно вытащив из мешка скляночку со святой водицей, с видом обреченного на казнь шагнул вперёд. Изрядно окропив водицей самого себя и покосившись в мою сторону, он трижды перекрестился и с резким выдохом ливанул из склянки на невидимую стену: в первое мгновенье ничего не произошло, во второе тоже, про третье и четвертое я молчу. В общем , мы постояли так пару минут, затем отец Клементий повернулся в мою сторону и беспомощно развел руками.

-Что, батюшка, не сработало?

-Дак, оно ж ты видел...

-Да уж, видел, - ничего не попишешь, придется хлад металл оставить...

Я огляделся в поисках места поприметнее, но ничего лучше куста лозы не было. Куст так куст, всё-таки какая никакая, а метка. Сказать ,что я расстался с мечом без сожаления, это значит ничего не сказать. Меч хоть и ржавый, но лучше чем кукиш. Я аккуратно сунул его в переплетение ветвей и отпустил рукоять. Туда же последовали мои часы и кожаный, с металлической пряжкой, ремень. Вот о ремне мне надо было заранее подумать. Хорошо хоть у Яги немного поправился, а то свалились бы с меня мои порточки... Все, дело сделано, иду к воротам. Уп-с - не тут-то было, стена прогнулась, но не пропустила.

-А ежели с разбега?!

-Да иди ты...

Тут что-то не то, подумать надо, можно конечно и с разбега попробовать, но это уже край. Так что же я упустил? Может где металл остался? Может мелочь какая в кармане завалилась? Нет, ничего нет. Так не пойдет, надо по порядку. В головном уборе металла нет, в карманах куртки тоже, в рубашке, брюках... Остаются берцы. Вот черт, точно! Гвозди! И как я забыл?! Берцы летят под рогозовый куст, а мои бедные ступни погружаются во влажный, но, слава богу, теплый мох. Вот теперь с богом. Раз, два, левой, стена с легким хлопком остается за моей спиной и я плюхаюсь на землю. Святой отец что-то мнется и ко мне присоединится не торопиться. Я уже было решил, что он надумал отсидеться, когда тот, матюгнувшись (О, оказывается, чего мы могем!), прыгнул в мою сторону и с громким воплем отлетел обратно.

Вот ведь дурень.

-Крест снимите.

-Да разве ж можно?

-Ну, сиганите еще пару раз, если понравилось.

Клементий недовольно поморщился, потёр ушибленное плечо и, тяжело вздохнув, стянул с шеи святое распятие.

Сквозь пелену стены батюшка проломился со скрежетом и треском. Отдуваясь, словно после забега, он беспокойно огляделся вокруг, но, не заметив ничего подозрительного, успокоился и принялся проверять содержимое мешка. Как ни странно, святую воду и прочие причиндалы странный страж пропустил.