Не дожидаясь, когда он закончит ревизию, я поднялся и неторопливо двинулся в глубь кладбища. Почва под ногами оказалась страшно холодной, какой-то липкой и совершенно лишенной растительности. Ощущение мерзкое. Чем дальше я заходил, тем чаще под подошвами гремели и переламывались чьи-то иссушенные кости. Клементий, выставив перед собой левую руку, сжимавшую склянку, а правой волочив полупустой мешок, плелся чуть сзади.
Первые могилы стали попадаться, когда я еще не сделал и трех десятков шагов. Но это были либо простые холмики, либо нетесаные каменные плиты без каких либо изысков, и я не стал обращать на них внимания. Чуть дальше оказались захоронения более богатые. Раз или два я даже на мгновение останавливался , всматриваясь... Не то. Кости под ногой хрустят всё чаше и чаще, ножки зазябли, да какое, к черту, зазябли, окоченели нафик. Если еще через полчасика не найду искомое, замерзну к ядрене фене.
Мы уже выперлись на середину кладбища, когда под ботинком отца Клементия очередная кость развалилась с оглушающим грохотом. Он витиевато помянул пресвятую богородицу, а из-под каменных, могильных плит показались первые тени. Они перли со всех сторон, охватывая нас плотной стеной спереди, с боков и неторопливо обходя сзади. Сотни, если не тысячи скелетов, шурша и погромыхивая костяшками, медленно приближались. Я попятился и оказался спина к спине с батюшкой.
-Перекрестите их, что ли? - неуверенно попросил я, но тот только досадливо отмахнулся, видно опыт с окроплением святой водой незримых врат наложил свой грязный отпечаток на его веру. А из-за развороченных надгробий появлялись новые скелетики. "Это сколько ж надо было народу положить, чтоб такую охрану поставить"? - невольно подумал я, отступая на один шаг. Тысячи людей ради какого-то меча, не перебор ли? Хотя история знавала примеры и похуже.
-Так что будем делать? - бодрость моего голоса отнюдь не соответствовала моим мыслям.
-Молиться, - каким-то странным не своим голосом ответствовал преподобный, но креститься не спешил, а вместо этого перехватил наподобие кистеня мешок, затем, нерешительно потоптавшись, начертил вокруг нас круг и окропил его освященной водицей. Я же поднял с земли похожую на дубину, кажется берцовую, кость и приготовился дорого отдать свою жизнь.
...бряцанье костяшек стало совсем невыносимым, ближайший ко мне скелет, сделав очередной шаг, внезапно запнулся о край надгробья и брякнулся. От удара о землю его кости распались и покатились в разные стороны, рассыпаясь на отдельные составляющие, а череп откатился мне под ноги и, клацнув челюстью, обратился в прах. Уцелевшая кисть правой руки беспомощно поскрежетала по серому лежащему на земле камню и притихла.
-Ага, старость не радость?! - восхищенно возопил я и запустил тяжелой берцовой костью, оказавшейся в моей руке, в ближайшего противника. Разлетевшаяся вдребезги черепушка возвестила о том, что я на правильном пути. В рядах супостата появилось смятение. Видимо даже прозябание в столь непотребном виде казалось им более приятным, чем тьма полного небытия. Или они опасались геенны огненной?
-Во имя отца и сына и святого духа, - отец Клементий размахнулся и треснул подступившего мертвеца мешком по куполу, - аминь!
Дальше была бойня. Мы хватали, кидали, рушили. Наконец всё стихло. Последний черепок откатился в сторону, зыркнул на нас пустыми глазницами и рассыпался. Кажется, нам повезло. Я уселся на ближайшую плиту и...
Сгусток тумана появился как бы из ниоткуда и, неспешно уплотнившись, превратился в голого худущего мужика с длинными костлявыми руками, на пальцах которого загибались уродливые черные когти.
-Я устал ждать, - скрипуче исторгло исчадие тьмы и в его вспыхнувших фиолетовым огнем глазах зажглось нескрываемое торжество.
"Стылый" -сформировалась в моем мозгу отчётливая мысль, и я увидел, как на моих руках оседает морозный иней.
-Плоть, живая плоть, теплая, сладкая, - утробно заскрежетал Стылый, разевая свою пасть, и навстречу мне вытянулась громадная, бездонная воронка. Я почувствовал, как воздух скручивается в исполинскую спираль смерча, я заглянул в него и не увидел ничего, кроме бездонной пустоты. В глазах разверзлась бездна, холодом опалило щеки и спёрло дыхание, руки бессильно обвисли и, увлекаемый потоками воздуха, проваливаясь в небытиё, я раскрыл рот в беззвучном крике и рухнул на мраморное надгробье. Краешек моего сознания еще цеплялся за реальность, а тело, словно груда старого тряпья, смешавшись с обломками костей, кладбищенского мусора и лепестками непонятно откуда-то взявшейся травы, безвольно волочилось в объятья чёрного зева. Сила, сковавшая мои члены, была непонятна и безмерна. Что это было - ледяная стужа или всёпоглощающий, леденящий ужас, не знаю. Прямо перед моим носом, громыхая осколками склянок, словно метеор, окутанный бледно-красным маревом, пронесся драный мешок Бабы-яги. В моем носу нестерпимо зачесалось и:
-Апчхи-и, - оглушительно чихнуло чудовище, и сила ,сковавшая меня ,ослабла. -Апчхи, - и ужас, заполняющий мое сознание, улетучился.
-Апчхи-и, - чихнул я и попытался сесть. В носу нестерпимо свербело.
-Апчхи, апчхи, апчхи, - чихали мы хором на все лады от попавшего в нос перца.
-Апчхи-и, - чихнув в последний раз, я нашел в себе силы взглянуть в сторону всё еще продолжающего чихать Стылого. Бледно-красное облако окутало сумеречную фигуру с головы до пят. Нечисть взвыла и стала разрывать грязными когтями сгорающее от жгучего перца горло. Странная фигура Стылого, постепенно расплываясь, теряла свои грязно-серые очертания. С жутким ревом, больно резанувшим по ушам, со скрежетом, рвущим нервы, он скрутился в узкую спираль и, увлекая за собой окрасившийся в розовое туманный сгусток, ушел под землю.
Я устало привалился спиной к надгробью и перевёл дух. Отец Клементий, отплевываясь и матерясь, вытаскивал из бороды каменные крошки и мелкие косточки. Меня знобило. Где-то высоко в небе блистала луна. Её неясный свет падал на старые замшелые могилы, отбрасывавшие серые, ирреальные тени. Когда тяжесть, сковывающая моё тело, немного уменьшилась, я приподнялся на локте и огляделся вокруг. Строго на запад в окружении уродливых, изогнутых крестов или скорее даже не крестов, а крестоподобных каменных фигур, мастодонтом наступая на обветшалые могилы, высилась потрескавшаяся мраморная гробница. Её темные стены, с изломанными полуразрушенными контурами, в лунном свете казались черно-багровыми, а в самом центре, на том месте, где должна была быть дверь, ведущая в усыпальницу, зиял черный провал. Я скинул охватившее меня оцепенение и, поднявшись, решительно двинулся в сторону раскрывавшегося мне навстречу могильного зева. Поиски меча нужно было заканчивать. Мне осточертело это неприветливое место, и совсем некстати вспомнились жуткие рассказы об охраняющих кладбище упырях. А по упыреведению у Бабы-Яги были воистину энциклопедические знания.
Из её рассказов я вынес, что: во-первых, упырь скотина на редкость сильная и выносливая; во-вторых, боится серебра и осины, но ввиду вышеприведенных качеств редко становится добычей доблестных рыцарей, чаще все обстоит наоборот. Да-да, Тимофеевна знала, чем подбодрить бедных путников.
А он стоял у входа в гробницу и приветливо улыбался, если конечно его улыбку, увенчанную устрашающими клыками, можно было назвать приветливой. Нет, скорее улыбка была гнусной и довольной до отвратительности. В его намерениях не было ни малейших сомнений. По давно небритой щеке медленно стекала слюна. Он коротко рыкнул и бросился в мою сторону.
Серебряной пули у меня не было, осинового кола тоже, рукой эту бестию не убить, обратиться в бегство? Нет! Опять же, ну разве я могу справиться с ним голыми руками?! Вопрос риторический, хотя, с другой стороны, хорошая зуботычина еще никому не повредила. Я отпрянул чуть в сторону, уклоняясь от оскаленной морды, и мой кулак, описав плавную кривую, врезался в удивленно отпавшую челюсть упыря. Челюсть клацнула, как хорошо сработавший капкан, но выдержала, чего нельзя было сказать о хваленых клыках. Упырь взвыл и, подхватив лапищей вывалившиеся из пасти осколки, скрылся среди могильных надгробий.
-Куда это он? - растеряно пробормотал отец Клементий.
-К дантисту, - я ехидно улыбнулся и шагнул в темноту склепа, подсвеченную бледно-зелеными испарениями, сочившимися из-под крышки гигантского саркофага.
-Ну, наконец-то! - возликовал кто-то из глубины могильной утробы.
Опять? А я- то надеялся, что сюрпризы закончились. Доберусь до меча - это мерзкое кладбище разнесу по камешку.
-Подходи, не робей! - подбодрил всё тот же голос.
-Кто это? - ни черта не вижу, отец Клементий сопит за спиной, издеваясь над трутом и кресалом. Надо было дома тренироваться, а не теперь.
-Братан, не признал? Ну, вы, мужики, даёте! Пришли чтобы, значит, моей мощью воспользоваться, а не признают. Или... - голос слегка дрогнул, - вы не за мной?
-Кто ты? - твердо спросил я. Кажется опасность нам пока не грозила.
-Как вы ещё не узнали? Да меч я, меч! Меч - колдунец, одним ударом любой камень в капусту, в мелкий щебень, в труху, в пыль... Хотя... Это, впрочем, со второго раза. Так что, берете?
Наконец-то я его разглядел. Он прятался за небольшим постаментом в глубине узкой ниши и таращился на меня единственным глазом, располагавшимся на эфесе. Рот - узкая щель - растянулся в подобострастную улыбку. Говорящий меч? Я даже не удивился. Чему удивляться? Чем говорящий меч хуже вампира или оборотня?
-Давай, давай, бери меня, цепляй к поясу богатырскому и наверх, наверх! Тысячу лет света божьего не видел, устал впотьмах томиться, душа изржавела. Чего не скажешь о качественной стали, из коей сделано мое естество. Вынеси на свет, и она заискрит тысячей зеркал! Острота моего лезвия поразит ваше воображение! А ножны? Это произведение искусства, венец творчества несравненного мастера, забыл его имя, но вы-то наверняка наслышаны, оно наверняка пережило века...
-Помолчи, беду накликаешь, опять кто-нибудь подвалит, нас съедят и ты тут еще тысячу лет проторчишь! - не меч, а рекламный ролик какой-то.
-Да, а что, еще кто-то остался? - глаз обеспокоено забегал. - Хватай меня - и наверх! Наверх к людям, к свободе, к солнцу!
-Помолчи, - я подошел и осторожно протянул руку. Недолгое пребывание в этом мире научило меня не верить никому и ничему. Металл оказался на удивление теплым. Я вытащил замолчавший меч из ниши и в три прыжка оказался на поверхности, освещенной ослепительно-ярким лунным светом. Кажется, тут начиналось светопреставление. Налетевший с востока сильнейший ветер, тащивший по небу небольшие тучки, кружился среди надгробий, словно гигантская метла, сметая остатки скелетов и превращая их в летящую по воздуху труху. Про своё недавнее обещание разнести кладбище по камешкам я как-то само собой забыл. Где-то далеко на западной окраине кладбища тоскливо подвывал упырь. Я невольно оглянулся и, едва не споткнулся о валяющийся на земле мешок. Чертыхнувшись, я наклонился, поднял мешок, сунул в него по-прежнему молчавший меч-колдунец, забросил за плечо и неторопливой походкой направился к выходу за кладбищенскую оградку. Мимо меня, набирая скорость, промчался отец Клементий. Глядя на него, я тоже решил поторопиться.
Вслед за "его преосвященством" выбравшись за пределы злополучного кладбища, я облегченно вздохнул, собрал брошенные под кустики вещи, надел слегка влажноватые от ночной росы берцы, затем, запустив руку в лозовый куст, ухватил рукоять своего старого, проверенного мечика, вытащил, любовно погладил и, приторочив его к поясу, зашагал в направлении нашего теремочка. Близилось утро.
Яга сидела на завалинке и нервно теребила цветастый платочек. Ни дать, ни взять деревенская старушка. А солнышко уже выползало из-за горизонта, и выпавшая за ночь роса переливалась всеми красками. Соловей, еще не закончивший свои ночные трели, с любопытством взирал на округу, а откуда-то издалека доносилось чье-то заунывное пение.
-Вернулись! - всплеснув руками, воскликнула Баба-Яга, - я тут по делам вышла... Она замолчала и мне показалось, что в её покрасневших от бессонной ночи глазах снова стоят слезы.
-Здравствуйте, Матрена Тихоновна! - поприветствовали мы хором, а отец Клементий, выступил вперед и низко поклонился. Вот чего я от него не ожидал, того не ожидал, - вернулись мы и меч добыли.
-Уж и не чаяла, - она покачала головой, - заставили вы меня, старую, попереживать... Ужо и утро занялось, и самовар второй раз стынет..
-Что? Где? Пришли? Покажите мне солнце! Я задыхаюсь в душных объятьях мешковины. Свободу, свободу! Я хочу видеть мир! - донесся приглушенный голос "узника совести", и я, перевернув мешок, вывалил его в придорожную пыль. С такими, как он, не стоит слишком церемониться, иначе на шею сядут.
-Кто? Что? - это, вытаращившись друг на друга, одновременно воскликнули Яга и меч.
-Это меч, а это Матрена Тихоновна - потомственная Баба-Яга, волшебница в десятом поколении.
-Так -таки и волшебница, - усомнился меч, мигая единственным глазом, - а я и сам мог бы представиться. Тем более что я не просто меч! Мечей полно, а таких как я- по пальцам пересчитать. По двум. Итак, запоминайте: Воитель Абисийский, Нордический, Золотоордынский, покаратель верных и неверных, Блистающий гроза пустынь и солончаков, всемирно известный Меч-колдунец! Но, - он сделал многозначительную паузу, - для друзей я просто Перст Судьбоносный!
-Вот балаболка-то, - Яга усмехнулась и, нагнувшись, пристально всмотрелась в вязь букв, тянувшихся по обоим краям ножен.
-Уберите, уберите от меня это порождение темных сил, иначе я не выдержу, не выдержу...
-Слушай ты, Перст, попрошу тебя быть повежливее, а то ведь мне недолго снова тебя в мешок сунуть!
Меч замолчал, а Баба-яга выпрямилась и как-то особенно задумчиво покачала головой.
-Бабушка Матрена, совсем я забыл: тот черный колдун, когда разбойников нанимал, всё о горе какой-то говорил, с пещерой у подножия, Вы, часом, что за гора такая не знаете? - вопрос, заданный мной, совсем некстати всплывший в моём сознании, мучил меня уже почти сутки.
-Эт он, охальник, о Горюн-горе баил. - Яга на мгновение вынырнула в реальность. - И што ему там понадобилось-то? - добавила она, становясь еще более задумчивой. Затем, словно встряхнув с себя наваждение, махнула рукой и, растерянно улыбаясь, пригласила нас в терем.
Прежде чем идти в город, мы решили хорошенько отдохнуть и выспаться. Но как жестоко мы ошибались! Стоило нам только преклонить головы, как раздавался могучий храп Перста "божия", и наш сон прерывался. Так мы и мучались до тех пор, пока Яга, всё время хлопотавшая на кухне, не догадалась пригрозить ему тёмным подполом. Говорливый колдунец внял её словам и успокоился.
Утром следующего дня, едва забрезжило солнце, в дверь настойчиво постучали.
-Колюшка, просыпайся, уже зорька ясная лицо из-за дальних морей кажет, в путь дорогу зовёт, - голос нашей гостеприимной хозяйки, наполненный искренней печалью, разогнал последние остатки сна... Встаю, встаю, - ответил я и, вскочив с кровати, стал поспешно натягивать одежду. Нам и впрямь надо было поторопиться. Я чуть ли не пинками поднял отца Клементия, прицепил к поясу оба меча и в готовности к дальней дороге вышел за порог спальни. Но как бы мы не спешили, отпустить нас "не кормленными, не поенными" наша добрая старушка не могла. Её чувства я понял, принял и даже не стал отбрыкиваться, а со стойкостью оловянного солдатика принялся уминать поданный нам прощальный завтрак. И как оказалось- не прогадал. А начав кушать, я уже никуда не стал торопиться и ,рассудив, что пять минут туда- сюда ничего не решат, принялся не только набивать желудок калориями, но и получать удовольствие от самого процесса поглощения. Отец Клементий тем более никуда не спешил. Он кушал с чувством, с толком, с расстановкой, правда ,своим чавканьем мешая моему созерцательному настроению. Яга же за стол с нами не села, сославшись на то, что у неё распорядок и притулившись в уголочке, копошилась в корзине, почти доверху набитой клубочками и разнообразной местами переплетающейся меж собой пряжей.
-А кликают-то тебя как? - вдруг резко повернувшись в мою сторону и прервав мои философские рассуждения ,ни с того ни с сего спросила Тихоновна.
Я удивлённо раскрыл рот. Что это с Ягой? - я заглянул ей в лицо. Нет, на старческий маразм не похоже. -Николай, по отчеству Михайлович...
-Тьфу ты господи, бестолочь. Не об том я. Прозванье твоё как?
-Фамилия?
-Мож и фамилия.
-Хмара, - всё еще не понимая, к чему клонит Яга, осторожно ответил я. -Хмара - Туча. Так вот оно, оказывается, в чем дело! Что ж я, старая дура, раньше-то твоим прозванием не поинтересовалась. Туча... так это всё и объясняет... - она замолчала и, задумчиво уставившись в потолок, вновь погрузилась в свои мысли.
-Что объясняет? -прокричал я, почти не надеясь докричаться до погрузившейся в размышления старушки.
-Всё, - короткое слово прозвучало точкой в конце моего приговора, хотя впрочем, ничего и не объяснило, а отсутствующий взгляд Бабы-Яги подсказал мне, что большего от неё добиться не удастся. Я всплеснул руками, беззвучно высказал всё что по этому поводу думаю, и уподобившись Бабе-Яге, погрузился в свои мысли. Но есть уже не хотелось.
А получасом спустя мы отправились в путь. Матрена Тихоновна, так и не объяснив своих слов, стояла у калитки и со слезами на глазах махала нам на прощание платочком.
-Вы уж старую не забывайте, мне тут в лесу одной скушно. Да совсем запамятовала, вчера днём, пока вы отдыхали, Степаныч захаживал. Всё про тебя, Колечка, выпытывал, переживает значит. Вы уж уважьте старика, пойдете мимо - загляните, заодно передохнете. Путь-то не близкий.
-До свиданья, бабушка! И к лешему заглянем и про Вас не забудем. За хлеб-соль спасибо. Бог даст, свидимся. - Мы поклонились ей в пояс и быстрым шагом поспешили в направлении города. Шли молча, все было сказано и оговорено с вечера. Конечно для краткости пути можно было поговорить о погоде да о видах на урожай, хотя, спрашивается, какое нам дело до урожая?
-Как в город проберешься, чужой лик примешь, - пока Нурингия Лещеевна объясняла, что да как растолковывала, Хайлула грозно сверлил взглядом стоявшего навытяжку шпиона. - Перстень тебе дам заговоренный. Как выберешь в чей лик тебе обрататься, так на палец перстень и наденешь, только в глаза ему смотри да не отворачивайся. А как оборотишься- так сразу того другого и сгубишь. Кровцу, что на кинжале останется, не стирай. Зельем, что дам тебе, полей да в тряпицу шелковую заверни. Как время наказанное исполниться, так кому другому будто ненароком ранку-то и сделаешь, а опосля и за наградою поспешать можно.
-За наградою? - на лице у новоявленного "резидента" появилась робкая улыбка.
-Награжу, еще как награжу, закачаешься, - лицо Повелителя тьмы осталось непроницаемым, но в душе он улыбнулся, представив как будет качаться на веревке, перекинутой через сук, сделавший своё дело разбойник. Хайлула и в той жизни не любил быть кому-то и в чём-то обязанным, а уж в этой и подавно. А Нурингия с Мороком явились для Хайлулы радостью нечаянной. Морок секретами своими поделился, а Лещеевна, хоть и была волшебница никакая, но ведьмой оказалась порядочной. Именно она подсказала своему господину, где управу на весь мир всесильную найти. Силы пришлось потратить немалые, но Хайлула сумел добыть искомое, а попутно и артефакты древние в глубинах могильных выискал. А где их искать - это уж ему голос в ночи звенящий поведал.
-Повелитель, - бросив быстрый взгляд в сторону поспешно удаляющегося шпика, ведьма почтительно склонила голову, - всё я ему обсказала как велено, ждать остается только.
-Ждать? - Хайлула надтреснуто рассмеялся, - я не привык ждать и не привык надеяться на что-то одно. Шпионов мы своих по городам и весям росским разослали, теперь союз с землями западными заключать буду. А пока я послом ходить буду, ты здесь за меня останешься. Всё сделаешь, как прикажу, а именно: русского в плен живым взять, в цепи заковать, в подвал глубокий посадить. Пусть моего возвращения дожидается. И не сносить тебе головы, коль снова его упустите.
-Слушаюсь, - покорно ответила ведьма и, склонив голову, обиженно поджала губы, но противоречить Повелителю вслух поостереглась.
...Хорошая туча всегда приходит неожиданно и приносит дождь очищения, - леший уже который раз подряд втолковывал мне, бестолковому, столь значимый смысл моей фамилии, - вот и ты явился нежданно- негаданно. Теперь либо дождь очищения пройдет и всю грязь смоет, либо всё градом... и никаких пряников. Иначе нельзя, иначе катастрофа. Конец мира ,если хочешь, - дед потянулся за пузатой бутылкой, невесть как вырезанной из цельного куска дуба и, ухватив её за горлышко, плеснул себе в чашку ...надцать капель виноградного вина. Я же, лениво жуя сладкий корешок болотной куги, угрюмо размышлял над знаменательностью своей фамилии. Что же всё -таки Баб-Яга в ней углядела? Углядела, а мне рассказать так и не удосужилась или не захотела? А леший... Нет, конечно, кой- какой смысл в его словах есть, но что-то здесь всё-таки не так. Должно быть что-то другое, более потаённое. Интересно, а что бы сказал Степаныч, объясни я, что моё воинское звание проистекает от прапора, что означает знамя?
Перекусили мы у Степаныча. Пока перекусывали -отдохнули малость и в темпе вальса продолжили свой путь. Но как не спешили, как не торопились, а попали мы к стенам города (не помогла и короткая дорога, показанная дедушкой Лешим), лишь когда маковки теремов уже окрашивались последними розовыми лучами уходящего за горизонт солнца, а на землю медленно опускался вечерний сумрак, неся влажную ночную свежесть. Почерневшие от старости ворота взвизгнули несмазанными петлями и со скрипом захлопнулись прямо перед моим носом.
-Эк незадача! - почесывая макушку огорченно воскликнул святой отец. - Ведь не пропустят.
-Не пропустят, - согласился я, осторожно вытаскивая из ножен волшебный меч.
-Так, что? Где? - спросонья воскликнул Судьбоносный Перст, тараща на округу свой единственный глаз.
-Вылезай, приехали, - я вытянул его на свет божий и, подняв высоко над головой, обратился к стоявшей за стеной страже. - Эй вы, бестолочи, вы что так и оставите бедных путников на дороге? Не побоитесь принять грех на душу, отдавая нас злым татям на растерзание?
-??? - "но молчаньем ответила небу земля". Я разозлился.
-Козлы безрогие, открывайте ворота! А то ноги повыдергиваю и спички вставлю! - На такое явное оскорбление доблестные стражи не могли не ответить, а я слишком хорошо помнил оказанную мне в первый раз встречу, чтобы хоть немного не покуражиться вновь.
Ворота с глухим стуком разъехались в стороны и в них высыпались красные от таких оскорблений (или уж принятого на грудь?) стражники. Их было пятеро: двое зло размахивали шипастыми булавами, а еще трое небрежно перекидывали с руки на руку короткие копья. Увидев в моих руках меч, незадачливые охранники несколько стушевались, а самый сообразительный незаметно шагнул за спины приятелей.
-Ты кто таков будешь? - немного поумерив прыти и не спеша переходить к решительным действиям, вопросил дородный детина в проржавевших ,и от того казавшихся окровавленными, доспехах. - С чего над государевой стражей насмехаешься?
-Прочь с дороги! - вместо ответа воскликнул я и, стараясь выглядеть как можно более грозно, замахнулся вздрогнувшим в моей руке мечом.
-Что, убивать будем? - едва слышно уточнил Судьбоносный Перст и лениво зевнул. - Нее, я, пожалуй, не буду... Кровь- это так противно.
Зеленый глаз меча потускнел, и я почувствовал, как он начинает выкручиваться из моей руки, явно намереваясь нырнуть обратно в ножны.
-Да не будем мы никого убивать, - скороговоркой заверил я, говоря как можно тише, в надежде, что мой шепот не услышат вытаращившиеся на меня стражники, - немного пошутим, попугаем и все.
-Да? - казалось, Перст задумался. - Пошутим? Шутя попугаем? Пошутить я люблю.
Рукоять в моей руке стала заметно теплее, лезвие вспыхнуло рубиновым светом, а единственный глаз Судьбоносного налился ядовито- зеленым.
-Что уставились? - рявкнуло над моей головой таким басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин. - И вы, пыль тленная, осмелились бросить вызов мне, мне ,самому...
Ну, поперло, не остановишь. Что ж, пусть повеселится, потешится. Детина в ржавой кольчужке и стоявший подле него курносый стражник рухнули на колени сразу, двое других попятились, пятый ,самый сообразительный и, как оказалось, самый шустрый, бросив копьецо, обратился в бегство. Я же, глядя на его сверкающие пятки, досадливо поцокал кончиком языка - оказаться около городских ворот против всего местного воинства пока что в мои планы не входило. Впрочем, поднимать тревогу "Аника-воин" не спешил, а, юркнув в ближайшую подворотню, растворился в сгущающемся сумраке.
-Повязать бы их, - заметил отец Клементий, осторожно выглядывая из-за моей спины.
-Зачем вязать-то, порубить головы и всего делов, - зыркая по сторонам предложил Судьбоносный Перст и приглушенно хихикнул.
-Помилуйте, господари! Не сиротите деток малых, не лишайте кормильцев единственных! - бухаясь в пыль возопили вконец перепуганные стражники.
-Это у него что ли дети малые? - меч качнулся в сторону распростершегося ниц детины. - Врет.
-Врет, конечно, - охотно согласился я, - что б у такой морды и дети...
-Так что, рубить будем или разговоры разговаривать?!
-Не погубите, любую службу сослужим, верой и правдой, аки собака верныя, - хором запричитали "доблестные" воины не менее "доблестного" града, - не щадя живота своего.
Вот про живот они зря, да ладно, чего уж там.
-Как собака, говорите?! Что ж, посмотрим, посмотрим. Своим именем со дня сего назначаю вас в свою личную гвардию. Аминь. С колен поднимитесь. Да перестаньте причитать, будто девицы красные, - я нахмурил брови, - не то передумаю.
Стражники, кряхтя, поднялись, и с опаской поглядывая в нашу сторону, застыли в ожидании.
-Знаешь где святого человека из других стран содержат? - грозно спросил я, ткнув остриём меча в сторону ближайшего стражника.
Вместо ответа тот охнул и еще глубже втянул в плечи шею.
-Я жду! - и остриё моего меча коснулось его давно не мытой шеи.
-Да кто ж этого не знает, еще вечёрась весь город любовался как его на кресте христьянском заспянывали.
-Что??? - я отпихнул ногой ближайшего стражника, схватил за шиворот следующего и, развернув, пнул в сторону городской площади. - Веди, живо!
-Да как они посмели! - взревел разгневанный отец Клементий! - Мы же уговор имели - им меч, а нам отца Иннокентия?!
Его тяжелые шаги загромыхали рядом.
-Да им на твой уговор.., - я не закончил, ибо из-за ближайшего здания вывалила целая толпа разномастно одетого народу и, потрясая дубинами, двинулась в нашу сторону. На помощь им со стороны приказа нестройно горланя какую-то песню двигалось разношерстное местное воинство. Не доходя до нас с сотню метров "войска" воссоединились и, ободренные численным перевесом, ринулись в битву.
-Покойнички идут, покойнички! - восторженно воскликнул меч, и его зеленый глаз вытаращился на надвигающуюся "когорту". Рубиновый свет клинка осветил пространство перед моими ногами, и толпа заметно заволновалась. Как всегда самые ушлые поспешили посторониться, пропуская вперед рьяных и глупых. Но меч загорелся еще ярче, и толпа окончательно дрогнула.
-Подходи, кому жить надоело! - я, размахивая над головой мечом, обогнал растерявшегося стражника и врубился в брызнувшее в разные стороны войско. Судьбоносный Перст с непостижимой быстротой замелькал над головами противников. Как ему при этом удавалось никого не задеть, так и осталось мне неведомо, "ибо велика тайна сия есть". Но когда площадь опустела, и последние звуки улепётывающих ног затихли вдали, на каменной мостовой среди обломков дубин, копий, кинжалов и палиц не было ни одной капли крови, пролитой моим мечом. Если не считать нескольких выбитых зубов, разбитых носов и десятка два фингалов, поставленных рассвирепевшим батюшкой, сражение прошло бескровно. На площади не осталось никого, только за нашими спинами переминались с ноги на ногу так и нерешившиеся дать деру присягнувшие нам на верность стражи городских врат.
Я молча кивнул отцу Клементию, и мы поспешили в сторону здоровенных крестов, возвышавшихся над лобным местом. Крестов отчего-то было три, а отец Иннокентий, как мне помнится, был у нас в единичном экземпляре, и это не могло не наводить нас на определенные размышления.
Я притормозил рвущегося вперед священника и последние метры до эшафота прошел очень медленно, с опаской поглядывая по сторонам и ожидая со стороны отцов города очередного подвоха.
-Вы пришли... - тихо простонал кто-то с высоты самого большого из крестов, и сердце моё ёкнуло. На мгновение мне представилось изможденное лицо отца Иннокентия, его обезображенные гигантскими гвоздями ступни и изувеченные ладони. Новая волна злости поднялась в моей груди, готовая выплеснуться наружу и подвергнуть никчемный городишко разрушению.
-Брат мой! - вскричал Клементий отстраняя меня в сторону. - Ироды, христопродавцы, дети греха и чревоугодия, что они с тобой сделали?
-Ничего, ничего, бог терпел и нам велел, - послышался скорбный голос. Я, безмерно удивляясь мученической стойкости нашего товарища, сделал еще шаг и наконец-то достиг подножия страшного креста. Мой меч засветился вновь ,и в неровном, мерцающем свете, осветившем округу, из темноты выступила поникшая на кресте человеческая фигура. Одного моего взгляда хватило, чтобы стала понятна причина столь мужественного поведения отца - настоятеля. Его ноги, густо опутанные пеньковыми веревками, стояли на небольшом выступе, а руки, раскиданные в разные стороны, были примотаны к крестовине широкими кожаными ремнями. На лице отца Иннокентия лежала печать мученического страдания. Ни каких гвоздей не было и в помине.
-А как же гвозди? - неожиданно вырвалось у меня, и я смущенно отступил в сторону.
-Сын мой, твое невежество сравнимо лишь с твоей бестактностью. Да будет тебе известно, Христос был распят на кресте бескровно, а гвозди бездарные историки и столь же бездарные приспешники Иуды придумали позже. Иисуса распяли и оставили умирать на кресте медленной, мучительной смертью, когда бы смерть от истечения кровью была бы куда более милосердна, - ответствовал мне отец Клементий, качая головой и усиленно разматывая путы стягивающие ноги собрата по вере.
Последний виток пеньковой веревки был смотан, ноги отца Иннокентия соскользнули, все его тело ухнуло вниз и он повис на высоко задранных руках.
-Боже ,как больно! Снимите меня, снимите немедленно, - заорал он, вращая глазами. Видно, изображать смиренного мученика с вывернутыми руками оказалось несколько тяжелее. Я усмехнулся и двумя осторожными взмахами рассёк кожаные ремни, стягивающие его запястья.
"Гвардейцев" мы отпустили, строго наказав рано поутру явиться на площадь, а сами, поддерживая под руки отца Иннокентия, усиленно изображавшего умирающего лебедя, побрели в поисках ночного пристанища, как-то само собой заворачивая в сторону злопамятного трактира.
-...и решили они, вас не дожидаючись, вывести меня на площадь кровавую и распять на кресте осиновом, яки мученика. Не противился я, не перечился, а с покорностью подвижника вышел на место лобное в богословском диспуте путы кожаные взамен гвоздей нечестивых отстаивая, - попивая старое вино и закусывая свиным окороком, святой отец третий час рассказывал нам историю своего мученичества. - Мужики, бабы, на казнь пригнанные ,собралися кругом и прониклись ко мне сочувствием...
Каким сочувствием к нему могли проникнуться местные жители, я примерно догадывался, но перечить, и, упаси боже, сомневаться вслух не стал, дабы избежать излишнего спора.
А в кабаке, в котором мы так уютно расположились в этот час, не было ни души. Хозяин и деваха лет тридцати, прислуживавшая при столе и недовольно воротившая нос (ели и пили мы, разумеется, за счет заведения), не в счёт. Наши "добровольные" помощники из числа стражников, как помнится, были временно отпущены, с наказом явиться по первому зову. Немножко покушавши ясноградского вина, я было захотел ломануться с "ответным визитом" к местному магистрату, но был вовремя остановлен отцом Клементием, верно заметившим, "что теперь никого из магистров ни то что ночью, но и днем с огнем не сыщешь.И следует не торопясь все обдумать, прежде чем диктат свой в городе устанавливать. А обдумывать это дело лучше в хорошей корчме за скромной едой и питием умеренным". Я не смог с ним не согласиться, так как еще с детства знаю, что утро вечера мудренее. Хотя, что не говори, а в том, чтобы побродить по городу, пламенным мечом разгоняя тьму и местных "аристократов" ,тоже есть своя волнующая сердце и потешающая русскую душу прелесть. Как бы то ни было, но в третьем часу ночи мы по-прежнему сидели в самом роскошном кабаке города и "скромно откушивали". Рассказ отца Иннокентия изобиловал образными сравнениями и метафорами, шёл, что называется, от души и слушать его было одно наслаждение. В целом, дело обстояло примерно так: почти сразу после нашего ухода местные старожилы, неизбалованные телевидением и прочими развлекательными шоу, стали требовать показательной казни заезжего еретика (доходя до этого места, Иннокентий плевался, исходя праведным гневом, как это ЕГО, истинного поборника веры, могут посчитать за богоотступника). Манифестации скучающих бездельников день ото дня становились многочисленнее, и местному магистрату во главе с "преподобным" магистром Илларионом (к своей чести настаивавшем на выполнении договора) пришлось уступить. Было решено отца Иннокентия казни предать, меч да буде тот принесен отобрать, а "еретиков прочих на крестах распяти".
Нашему спутнику еще повезло. Несмотря на то, что городишко был маленький, местная бюрократия имела столетние традиции, что сильно отсрочило начало действа. Почему? Во-первых, адвокаты (хотя финал всех процедур был известен) долго собирали материалы на упорно отрицающего свою вину священника. Во-вторых, писцы записывали и переписывали жизнеописание приговоренного, дабы у потомков не могло возникнуть и тени сомнения в виновности оного. В-третьих, делопроизводители (читай палачи) требовали точного соблюдения ритуала, как то: времени суток начала казни, качества и количества используемых пут, размеры крестов и сорт древесины. Естественно для отца Иннокентия, быстро смекнувшего, что к чему, не составило большого труда день ото дня оттягивать казнь и добиваться наилучших условий. Хотя, по словам, "святого мученика" делать это было далеко не просто. Глаза отца Иннокентия выкатывались из орбит, когда он повествовал о том, каких трудов ему стоили знания о самых редких деревьях. Но каково же было его удивление, когда оказалось, что самой редкой и ценимой здесь породой является обыкновенная осина, и что растет она аж у самых Андалузских гор (а это, по меньшей мере, верст семьдесят с гаком), вот туда и отправились подводы с добытчиками. В общем, отец Иннокентий тянул волынку как мог. Но сколько веревочке не виться, казнь назначили на вечер, "чтоб смерть от солнца палящего не принесла казнимому слишком быстрого избавления". Но даже при этом наш спутник остался верен себе и сумел выторговать ночь одинокого тихого спокойствия, "чтоб проститься со звездами хладными да помолиться за упокой души в одиночестве". Правда, мне мыслится, что отец Иннокентий "ночью хладной" просто-напросто намеревался смыться, недаром всё то время, пока мы шли к харчевне, вокруг нас вертелся какой-то мужичок и всё норовил с помощью знаков объясниться со спасенным "еретиком". Что уж ему наобещал наш преподобный и как собирался осуществить свой побег доподлинно неизвестно, как я уже говорил однажды, по другому поводу, "тайна сия велика есть".
Когда закрома гостеприимной харчевни значительно опустели, а желудки, наоборот, наполнились приятной тяжестью ,и восток уже загорелся во всю, явив нам верхний край солнца, что ,багрово мигая, выполз из-за земной тверди, наш диспут по поводу нового "мирового" устройства в отдельно взятом городке, наконец, подошел к концу. Доблестные богословы сдались, не в силах опровергнуть мои аргументы, а если честно, то просто уснули, устав от изрядно выпитого. Я остался в одиночестве. Даже меч, будто ещё с вечера нажравшийся бражки и до полночи оравший похабные песни, тихо храпел в углу. Мне ничто не мешало выпить еще сто грамм и идти к людям претворять свою теорию "строительства коммунистическо - демократического общества в отдельно взятом городе" в практику. Предложение отца Иннокентия о создании здесь "Христианского государства по канонам и уложениям монастырским" я отмел начисто. (Чем обычно заканчиваются богословские диспуты в масштабах государств- мы знаем, проходили).
Итак, раз святые отцы были не в состоянии стояния, то пришлось брать бразды правления в свои не совсем трезвые руки.
Собрать "кворум" удалось только к полудню. Местные мужичонки никак не хотели являться пред наши очи "светлыя". Думали ,что после всего хорошего разговор у нас к ним может быть лишь один: через плаху. Вот и прятались по подвалам и конюшням. Пришлось пригрозить ,что ежели не явятся: пожжем, попалим град, а горожан предадим казни "лютой, не виданной". Вот народ под стоны и пьяные песни и начал стекаться к площади. Под конец приволокли и магистров. Мне, как самому продвинутому, было поручено (мной) вести "протокол собрания". Я вышел на "трибуну", высоко поднял руку, призывая к молчанию, и придал лицу как можно более благостное выражение (все-таки в этот момент я как- никак творил историю).
-Граждане и гражданки славного города Трехмухинска! - толпа настороженно замерла. - Свершилось! Сбылось не единожды предсказанное и столь долгожданное явление трех пилигримов, о котором так давно слагали песни ваши менестрели и кричали ваши летописи! - тут я зыркнул глазами в сторону главы магистрата, как и все недоуменно таращившего на меня свои зенки, и тот, быстро поняв, что к чему (а малый, как вы помните, он был сообразительный), согласно закивал головой. - Я не думаю, что случившееся с нами в вашем городе было случайностью, - при этих словах Трехмухинцы повалились в колени и запричитали. Я повысил голос, стараясь перекричать толпу. - Вы поступили мудро, подвергнув нас суровому испытанию, - мой голос, наконец, обрел уверенную твердость. Я входил во вкус, - только успешно пройдя которое мы доказали, что Мы есть те кто есть Мы. Встаньте с колен и возрадуйтесь!
При этих словах толпа восторженно загудела, но я еще не закончил.
-С сего дня мы берем власть в свои руки. Мы будем править справедливо, - но помня, что самый короткий путь к демократии лежит через диктатуру добавил, - но жестко. - Толпа немного приутихла и, судорожно дернувшись, выпихнула поперед себя маленького оборванного мужичонку в коротком зипунишке и валенках с протертыми сталинками, из которых торчали давно не мытые пятки.
-Я тут вот представитель от народа, так сказать, - промямлил мужичонка, пытаясь задом отыскать щелку в толпе и юркнуть обратно, но народ стоял плотно, в монолитном, едином строю, как стена.
-И чего хочет народ? - в моём голосе появилась величественная мягкость.
-Да вот, интересуемся, - мужичок поскреб макушонку и вытер рукавом обильно выступивший на лбу пот, - как жа теперь с зрелищами-то? Казнить будем кого, али как?
-Нет, казнить до особого разрешения теперь не будем.
-Да эт как жа, разве можа без казней? Да не по-людски это, - раздался со всех сторон недовольный ропот. Пришлось нахмурить брови и рявкнуть как можно громче.
- Баста! Казней не будет! Теперь будем только карать. Жестко, быстро, но в рамках революционной законности. А начать можем с недовольных, есть такие? -Тишина.
-Ну, ежели в рамках, то, значится, можно и без казней, - мужичонка виновато развел руками и снова попытался юркнуть в глубину толпы, но дурных не было, - а шо, и даже в праздники ни-ни? Даже на Первоапостольский и урожайный?
-Кажется, кому-то надо прочистить уши медной проволокой, - народ возбужденно загудел. - Я накладываю вето на проведение казней в вашем Трехмухинске. - Ой, чует моё сердце, зря я это сказал, в смысле про вето.
-Значит -таки вешать будем?! - с неподдельной радостью на лице уточнил стоящий перед толпой "камикадзе", - на медной проволоке? Через уши? Мудрёно...
-Не-е-ет! - чувствую, тяжко мне придется. Уж не поспешил ли я со своей диктатурой? Если их не образумить, то скоро сами на эшафот станут бросаться. - И завтра же к утру, нет, сегодня к вечеру, всё здесь к чертовой матери разобрать, кресты и виселицы сжечь, топоры переплавить, цепи продать на сувениры.
-Значит нельзя-с... А может, маленькую такую, малюсенькую виселечку оставить, на всякий случай?!
Моё терпение лопнуло, я ткнул в мужичонку пальцем:
-Стража! - стоявшие подле меня вчерашние "гвардейцы" - стражники подобострастно вытянулись. - Схватить юродивого и колесовать через расстрел хлопушками из противотанкового ружья!
Мужичонка, посерев лицом, метнулся вдоль толпы, но стражи оказались проворнее. Зажав с двух сторон ,они подхватили его под белы рученьки и потащили к эшафоту. Несчастный пару раз дернулся и, мученически закатив глаза, взвыл на всю площадь:
-Помилуйте!
Я жестом приказал остановиться. По толпе пробежал вздох разочарования.
-Казнь временно отменяется и заменяется принудительными работами по демонтажу сих сооружений, - я указал на эшафоты. - К вечерней трапезе я жду выборных от сословий и.., - я сделал драматическую паузу, - попрошу не опаздывать. Магистрат тоже должен прислать своего представителя. Со стороны бывших хозяев города послышались ропот, тут же смолкший под грозным взглядом входящего в роль "гвардейца". - Всё, концерт окончен. - Я повернулся и в раскачку двинулся в направлении столь гостеприимного трактира. Отойдя с полсотни шагов, я незаметно оглянулся и искоса оглядел площадь. Народ медленно расходился, на все лады судача о невиданной и неслыханной казни: "колесование через расстрел хлопушками из противотанкового ружья". Тихий ужас.
А на дальнем эшафоте, рыдая в голос, бился головой о колоду оставшийся без дел палач. Подивившись его профессиональной преданности, я уважительно покачал головой. Не каждый день видишь человека так искренне преданного своему делу. Я тяжело вздохнул и глубоко задумался. Всё, комедия кончилась. Цирк уехал. Клоуны разбежались. Не придется ли мне пожалеть о взятом на себя бремени правления? Но жить так, как жили они до сегодняшнего дня- не годилось, нужно было менять всё, как говорится снизу доверху, причём быстро и кардинально, полумеры здесь не годились, только знать бы еще с чего начать... Но с чего-то начинать надо. А так как демократия на первом этапе пути мной отметалась полностью, я решил оттолкнуться от вопроса более всего мне знакомого, а именно с восстановления боеспособности... или вернее сказать с "создания" боеспособной армии. Мне почему-то думалось, что она может пригодиться уже в ближайшее время, но даже в самых больных моих фантазиях я не мог представить сколь скоро...
Трактир "У Якова", временно оккупированный нашей славной троицей, превратился в штаб "революционного восстания". С утра поразогнав пьяниц, завалившихся сюда в надежде опохмелиться, я занял самый большой стол ,и под косые взгляды хозяина, расстелив на нем кусок пергамента, принялся "издавать" законы. А так как все должно было выглядеть не столько грамотно ,сколь по- аристократически солидно, угробил я на написание свода указов не один час. Первый пункт "меморандума" гласил:
Высочайшим повелением сего месяца, сего дня приказываю-повелеваю:
1. Создать войско образца и подобия военного, состоящее из роты пехотной (одна), комплектованной из трех взводов, на категории делящихся:
Первая. Ратники-рукопашники - два взвода;
Вторая. Стрелки-лучники - один взвод.
Дополнительно иметь:
два отделения кавалерии по десять человек в каждом;
одну разведывательную группу для выполнения специальных государственных заданий;
один учебный взвод для пущего воспитания боевых качеств;
одно вспомогательное отделение, как-то для: постирки, чистки обмундирования, ремонта оружия и снаряжения, так же приготовления пищи обильной и славной.
По сему повелеваю: Армии Трехмухинска быть!
О приеме на службу и назначении на должности будет оглашено дополнительно. Оклад назначается от полезности.
Примечание: до вступления в силу данного Указа старая стража от исполнения своих служебных обязанностей не освобождается. Службу караульную вести, как и положено. Окромя того из людей знающих (опытных) следопытству и скрытности обученных, отрядить отряд конный в разъезд-дозор на подступах городских для оберега и наблюдения тайного. Дабы ни один враг конный ли, пеший ли в наш город незамеченным не прокрался.
2. В десятидневный срок назначенным главам ремесленнических цехов представить на моё рассмотрение предложения по налаживаю и реорганизации производства (доклад о новшествах, кои у кого имеются), количестве производимого товара, пути его сбыта и потребления.
3. Назначенному мной магистрату организовать проведение культурного досуга и отдыха населения в выходные и праздничные дни, рассмотреть меры по организации спортивных праздников (забег на пять тысяч метров) и прогулку на природу (попутно можно и лес заготовить).
4. Магистрату в недельный срок провести перепись населения, как то: сколь лет, мужеска или женска полу, род занятий, работает где али нет, какими ремеслами владеет. Какой доход имеет...
Поскриптум: за неисполнение в срок наказание в виде прилюдной порки розгами на площади.
И.О. градоначальника Н.М. Хмара, прапорщик Российской Армии.
Перечитав написанное, я едва не умер от чувства стыда и смеха, посетивших меня одновременно. Половина написанного была маразмом (по стилю написания), а половина плагиатом армейского расписания выходного дня. Как говорится, стереотип- он и в Африке стереотип. Немного подумав, я почеркал эту самую половину, оставив нетронутыми лишь первый и последний пункты. Остальное я решил довести вечером в устной беседе, но для точности исполнения дав им под Указ запись в части их касающейся.
Дядя Яша никак не мог определиться в своих чувствах. Выражение его лица менялось каждую минуту. То его лик озарял свет эпохального события - истории, творящейся в его скромном трактире, и тогда его щеки раздувались от гордости. То он останавливался и глядел на накрытые столы с выражением величайшей скорби - в эти мгновения Яков Моисеевич подсчитывал ущерб. Убытки, которые он терпел от нашего присутствия, по моим скромным подсчетам, были вполне сопоставимы с суммой, переплаченной мной во время прошлого нашего визита. Ну, если мы чуть больше и съели, то лишь на самую малость. Совесть меня не мучила. Я был уверен, что за те годы, что стояла здесь его третьеразрядная забегаловка, он обчистил карманы не одного бедного путника. И прежде чем вернуться в прежние товарно-денежные отношения, я намеревался погостить у него достаточно, чтобы вернуть себе все убытки трижды.
Итак, за столами восседала довольно разношерстная компания. Во главе стола- я, собственной персоной. По правую руку- довольный до нельзя подбоченился Феофан (один из моих "гвардейцев", тот самый дородный детина ,что так невежливо встретил нас у ворот), назначенный мной временно исполняющим обязанности главы городской стражи. На нем была новая просторная рубаха зеленого цвета, такие же зеленые шаровары, заправленные в новенькие хромовые сапоги. Поверх рубахи блистала всё та же старая кольчужка. Только едва ли кто признал бы в ней тот самый ржавый кусок металла, что красовался на Феофане еще сутки назад. Отчищенная, отремонтированная лучшим оружейником города, она казалось совсем новой. Сам оружейник, худосочный, с небольшими залысинами, горожанин Михайло Осипович, скромно восседал в углу и с откровенной гордостью нет-нет, да и бросал взгляды на плоды своего труда. Подле него, подобно скале возвышаясь над заседающими и явно стесняясь своего гигантского роста, сутулился представитель кожевников, молодой (нет и тридцати), но всеми уважаемый Всеволод Эладович. От цеха гончаров присутствовал почтенный дед Леша, в свои восемьдесят лет всё ещё непревзойденный мастер изготовления горшков и плошек. Плотник Игнат, весельчак и балагур, сидел напротив Всеволода и весело подтрунивал над его ростом. Представитель виноделов, толстый, веснушчатый, с рыжими волосами мужик, слегка (как и положено представителю его профессии) уже предавшийся Бахусу, восседал чуть в стороне от стола на маленьком резном стульчике, едва вмешавшем его заднюю точку опоры. Слева от меня ёрзал на скамье, протирая портки, вчерашний глава города, а ныне разжалованный и принявший в своё ведение управление делами Илларион. Купцы прислали сразу двоих, объяснив своё решение невозможностью определить лучшего и более уважаемого. Были здесь и представители других профессий: портные, трактирщики, ткачи и так далее. Всего за столом у дяди Яши собралось человек двадцать. Прежде чем начать говорить самому, я терпеливо выслушал каждого готового высказаться. Кто-то говорил больше, кто-то меньше, кто-то по существу, кто-то просто трепался. Илларион выступал долго и бессвязно, ничего толкового от бывшего магистра я не услышал.А вот Всеволод Эладович меня искренне порадовал, его мысли во многом совпали с моими. Оказывается, не мне одному хотелось перемен в этом захолустном городочке. Последним же выступил оружейник Михайло Осипович, высказался он коротко, но по существу. Его "доклад" изобиловал цифрами, и некоторые места из этой речи мне даже пришлось записать, особенно в части касающейся количества металла в пудах, наличествующих в городе, его доставки и мена, возможностях производства и способах налаживания нового способа ковки. Представитель весьма преуспевающей гильдии портных и скорняжных дел мастер Борис Глебович Курдюков не сказал ничего путного, только жаловался и всё норовил подсунуть мне какую-то бумаженцию на подпись. В конце концов он так мне надоел, что пришлось пригрозить ему, если не уймётся, дыбой. Портные же стали и первыми, кого коснулась тяжкая длань военного времени. Я не стал ничего экспроприировать, а просто возложил на их плечи первый военный заказ: одеть в военную форму сто персон. Мной было определенно в месячный срок пошить по три вида одежд на каждого. Первая: полевая - для выхода на учения и занятия по боевой подготовке; вторая: повседневная - для несения службы в карауле и хождения в городе; третья: боевая, пошитая из прочной буйволовой кожи, коей, как мне было известно, в городе недостатка не было. Для спецгруппы предполагалась своя специальная форма с элементами повышенной маскировки. Этими-то тремя видами формы я пока решил и ограничиться, разговор о парадном мундире, в виду скудности бюджета, пока отложив на более славные времена. Начать пошив следовало с одежды боевого фасона. Красильщикам и ткачам вменялось в трехдневный срок поставить нужное количество ткани указанной расцветки, а кожевникам хорошо выделанные буйволовые (бычьи) кожи. Кольчуги, мечи и наконечники для стрел предстояло выковать оружейникам. И если с изготовлением мечей и наконечников, кажется, проблем не возникало, то с кольчугами и латами дело обстояло никак. В городе попросту не было достаточного количества металла ,чтобы начать их производство. Да и мастеров, умеющих "разговаривать" с раскаленным металлом, было недостаточно. Почти все кузнецы- умельцы были либо совсем старыми, либо их возраст давно подходил к пенсионному. В такой ситуации на первое место выходил извечный вопрос кадров. Невольно вспомнился практик марксизма-коммунизма со своим знаменитым тезисом "Кадры решают всё". Не долго думая, я добавил еще один пунктик в сборник моих указов: "Мастеровым и ремесленным людям иметь в обучении не менее одного ученика, премудростям своим обучаемого".
-Да мало мальцов-то в городе. Как баб повывели, так и не стало ребятишек, - угрюмо пробасил Всеволод, уперев взгляд в растрескавшиеся доски стола. Все смолкли, я задумчиво покосился на главного продолжателя инквизиторских традиций.
-А что умеют делать наши достославные магистры? - невинно поинтересовался я у приунывшего Иллариона.
-Как что? - вздрогнув от внезапно заданного вопроса бывший отец города уставился на меня выпученными глазами. - А зачем им что-то уметь-то? - его удивление было искренним.
-???
-Они же магистры, ремеслам не обучены, без надобности, им же думы думать надобно, - бывший, бывший и еще раз бывший магистр, отвечая на мой незаданный вопрос, совсем скис.
-Говоришь, думы думать? Это хорошо, конечно, а скажи, им руки думы думать не мешают?
Высокомудрый беспокойно заерзал на своем месте, выискивая подвох в моем вопросе, но так ничего и не усмотрев, согласно кивнул головой.
-Ну, вот и славненько! Вот вам, господа мастеровые, еще с десяток подмастерьев. И смотрите у меня, - я повысил голос и, насупив брови, погрозил пальцем, - ежели бывшие магистры у вас будут прохлаждаться!
-У меня не попрохлаждаешься! - Эладович, расправив плечи, весело улыбнулся. - Я их, миленьких, живо обучу!
-Вот и берите сколь надобно, а мальцы другим достанутся.
-Я тоже от магистров не откажусь, подал голос оружейник, - нам в кузнях молотобойцы нужны, какие из ребятишек ударники-то?
-Хорошо, быть посему. А Вам, почтенный Илларион ,(я на него зла не держал, в конце концов не он же придумывал эту чудовищную систему казней), - провести перепись. Можете оставить себе одного из бывших сотрудников кто посмышленей.
-А-а, - отмахнулся тот, немного повеселев, - сам управлюсь.
-Вам, обратился я к главе плотницкой артели, - завтра же либо срубить новые ворота, либо залатать старые, но так ,чтобы крепче новых были.
-Будь сделано, боярин, - Игнат весело улыбнулся, - всё сполним как велено. Мореный дуб есть, их великомудрёность на шкафцы посудные да на креселы магистратские заготовили, аккурат на ворота хватит.
Бывший градоправитель скрипнул зубами, но смолчал.
-Вам, гончары, работа тоже найдется. Горшки оборонные для смол и кипятка изготовить надо бы.
Дед Леша молча кивнул.
К виноделам и виночерпиям у меня пока вопросов не было. В будущем я планировал малость подсократить выпуск винно-водочной продукции, но пока говорить об это было рано. Еще неизвестно как поведет себя "электорат", лишенный еще одной "радости" жизни. Зато к купечеству вопросов имелось множество.
-Как, мужики, торговлю вести думаете, по чести ли, по совести? - без обиняков спросил я дородных купцов, занимавших чуть ли не половину скамейки.
-Так ведь дело известное, какая торговля-то. Лешалые со всех сторон поборами обложили, удорожала торговля-то.
-Удорожала, говорите? А если разбойников избежать да подать им не платить, сколь цены-то снизите?
-Так ить как их избежишь-то? - хором ответили оба лавочника. - Усе дороги перекрыты.
-А ежели всё же, тогда как же?
-Ну, поелику совсем без опаски, так мы чего, мы согласные ажно в двое товар-то подешевле продавать, оно и нам сподручнее. А то Лешалые когда дань примут, а когда и весь товар заберут. Никто им не указ. Сами закон пишут, сами и нарушают.
-Что ж, раз так, то будем сообща думать, как пути от разбойников освободить, дороги да тракты безопасными сделать.
Купцы согласно закивали головами, а я продолжил совещание. Говорили мы ещё долго. Ели жареное мясо с картошкой, запивали терпким вином и квасом. Наконец все насытились и наговорились. Аграрного вопроса я решил пока не касаться. Я хорошо помнил, что случается с политиками, берущимися за столь неблагодарное дело...
-Итак, - сказал я, подводя черту под наше совещание, - ежели у кого имеются проблемки или заботы какие, можете спрашивать. Все промолчали, а почтенный "портняжка" Курдюков снова попытался подсунуть мне свою петицию, но был вовремя остановлен широкой ручищей Всеволода, сграбаставшей его за шиворот. Щуплый Борис Глебович громко выругался и попробовал вырваться, не понимая, как ему повезло .(Если бы он всё же дотащил до меня свой пасквиль, я бы ,наверное, обломал об его голову тяжелую дубину Феофана). У остальных вопросов не было.
На том и разошлись. Каждый поспешил донести услышанное до сотоварищей. Я же, дожевав гусиное крылышко, двинул на постоялый двор ,чтобы малость отдохнуть- выспаться, но лечь мне так и не дали. Едва я разделся и приготовился отойти ко сну, как в мои апартаменты постучали.
-Батюшка господарь, батюшка господарь, - донесся до меня приглушенный толстой дверью встревоженный голос Феофана.
-Что случилось? - спросил я, быстро натягивая одежды и вытаскивая из перевязи старый, проверенный меч. Связываться с колдунцом лишний раз не хотелось.
-Гришку нашли!
-Какого Гришку? - уточнил я, ещё не совсем понимая ,причем тут моя персона.
-Гришку, что в лесу на ваше сиятельство нападал.
-Занятно, - наконец-то я понял, о ком речь. Вот ведь ситуация. Пришлось снова одеваться и переться почти через весь город в полузаброшенные старые кварталы. Григория нашли в одном из темных закоулков. Он был весь в крови, едва жив и уже несколько суток как без сознания. Одного взгляда на его раны мне хватило, чтобы понять: они нанесены не мной. Впрочем , я в этом не сомневался с самого начала. Против меня дрался Морок, а не этот городской стражник. Правда и живым его увидеть не надеялся. У нас свидетелей убирают быстро и чисто, не забывая сделать контрольный выстрел. Здесь, похоже, этому только учатся (вон ещё сколько времени этот Григорий спокойно разгуливал по городу), но, судя по тому какой у них учитель, можно было не сомневаться - эту науку они освоят быстро). На Григория напали сзади, ударом по голове сбили с ног, а затем нанесли несколько ран ножом.
-Ниче, раз до сих пор богу душу не отдал, теперь оклемается, - уловив тень беспокойства на моем лице, Феофан попытался меня успокоить. Я благодарно ему улыбнулся, но не о раненном была моя печаль-забота. Дело было в другом : раны на теле Григория были нанесены кем-то, кто, возможно, ещё оставался в городе.
- В богадельню раненого отнести, охрану выставить, глаз не спускать, и чтоб никто не входил, не выходил, даже я, до особого на то указания. Ясно?
-Будь сполнено, Ваш благородь, сейчас же шестерых отрядим. И никого ни туда, ни сюда, даже Вас, до особово...
-Молодец, всё правильно.
-Рад стараться, Ваше высокоблагородие.
-Лекаря при нем посадить, пускай дежурит. Всё, исполняйте, - я окинул взглядом бегающие в свете факелов фигурки и, круто повернувшись, зашагал в сторону ожидающей меня теплой постели. Но как следует поспать мне была не судьба. Выспавшиеся за день "паломники", проснувшиеся от стука в дверь сидели за столом, дожирали остатки ужина и вели непринужденную богословскую беседу, временами преходящую в базарный диспут. Разошлись они полвторого ночи, я натянул на голову одеяло и сразу же уснул.
Второе утро моего "царствования" началось штурмом. Я едва успел проснуться, как в дверь моего "номера" снова забарабанили.
-Батюшка господарь, батюшка господарь, - голос кричавшего сорвался на хрип.
-Войдите! - крикнул я, вылезая из-под одеяла.
В комнату ввалился запыхавшийся Фрол. Его глаза бешено вращались, а руки лихорадочно дрожали.
-Батюшка господарь-воевода, - ого, я уже и воевода (главнокомандующий, значит), расту, расту, - беда!
-Что, опять кого побили, порезали? - с сарказмом заметил я, неспешно поднявшись и натягивая штаны.
-Хуже господарь, хуже. Война. Окурки да Лешалые на город идут, приступом брать хотят.
-Что??? - я не поверил своим ушам.
-Не вели казнить! - всегда красная рожа Фрола теперь была бледна, как шляпка поганки, - вели слово молвить.
-Валяй, - лениво отмахнулся я, накинул куртку, перепоясался ремнем, на правую сторону повесил старательно не замечавший происходящего и спящий волшебный ведунец, прицепил простой меч на левую.
-Токась от дозорных, что по вашему приказу на подступах к городу вчерась поставлены, нарочный прискакал. Докладал значица: идет на нас тьма-тьмущая. - Фрол вытер выступивший на лбу пот полой своего армячишки, - люди Лешалые да окурки заозёрные.
-Окурки, а это кто ещё такие?
-Так ить что орки, тока помельче будут. - Тьфу, я так прям всё и понял, можно подумать про орков я знаю больше, ничего, в борозде разберемся.
-Сколько? - уже идя к двери, уточнил я, пинком отшвыривая стоявшие на пути сапоги отца Клементия. Мефодий, отряженный в дозор старшим, хоть мне и не очень нравился, но был вполне опытным, чтобы прежде чем отсылать гонца выяснить численность вражеского войска.
-Лешалых сотни две, - ну это мы разберемся, какие они вояки, я видел, - да окурков сотен пять. (Всего семьсот, а это уже серьёзно).
-Вооружение? - на всякий случай уточнил я, не думая, что услышу что-то новое.
-Луки со стрелами, мечи да дубинки, да доспех заморский, кованный, почитай на каждом окурке понадетый.
-Доспехи? - вот тебе бабушка и прощённый день. И чем мы их побивать станем? У нас мечей двух десятков не наскребается. Плохо, все плохо.
-Да ваше благородие, Тихон грит, так и блистает, так и блистает.
-Ладно, Фрол, бог с ними, беги на площадь, бей в набат, собирай народ. Пусть кто чем может вооружается. Я сейчас подоспею, до ворот сбегаю, что как гляну.
-Куда это ты без меня и слова божьего бежать надумал? - из распахнувшихся дверей спальни показалась заспанная физия отца Клементия.
-Война, - коротко ответил я, собираясь выбежать вслед за загромыхавшим по лестнице стражником.
-Вот и я говорю, куда ить собрался без молитвы, без напутствия, без причастия божьего, без помощи дружеской. Мы ведь тоже ,чай, не всегда господа славили, - произнес, закатывая рукава, достопочтенный Клементий. - Было дело и кистенем помахать пришлось.
-(Ага, вот откуда у него такие многообещающие навыки да снисходительное отношение к чужим слабостям и порокам. Как он тогда за ведьм-то вступился, а?!).
- Если что и мечом подмогнуть можем.
-О чем ты говоришь, брат мой? - из-за другой двери показалась рожа отца Иннокентия. - Разве к лицу человеку духовного звания за оружие браться? Только молитвами да смирением, смирением да молитвами.
-Истину глаголешь, брат мой, - отец Клементий трижды перекрестился, - молись за нас и упокоятся враги наши на веки вечные. Аминь.
-Что ты, отец Клементий, мелешь? Разве же я могу вас бросить? Я иду с вами, - при этих словах Иннокентий натянул на макушку свою "панамку" и решительно шагнул к двери.
Я представляю, как выглядела наша троица со стороны. Посредине я в коричневом кожаном костюме аля джинсовка, на голове бандана из медицинской косынки, с боков длинные мечи в ножнах. Справа и слева, словно черные вороны, в развевающихся под порывами северного ветра рясах два батюшки. Один- худой и длинный как каланча, в черной шапочке и с искрящем на солнце серебреным крестом на груди. Второй - коренастый пузатик с пудовыми кулачищами, в правом из которых зажат наподобие дубины такой же серебреный крест, в левой здоровенный посох. Чёрная богословская шапочка небрежно засунута в карман, а непокрытая голова сияет лысиной. Идем, печатая шаг, ать-два, ать-два, ни дать, ни взять знаменосцы на параде. А на площади уже толпа, ничего, подождут, до ворот недалеко, пара минут хода.
Поднявшись по полуразрушенным ступеням, мы выбрались на гребень стены и взглянули вдаль. На горизонте уже показалась большая толпа наступающих. Пыль, поднятая ногами, застилала ряды вражьего воинства, двигавшегося на город, но и того, что я видел, было достаточно, чтобы понять всю тщетность надежд выдержать натиск нападавших.
-Идем назад, быстро, - отрывисто бросил я и, ничего не объясняя, кинулся вниз по ступенькам.
Толпа шумела, я взобрался на последний еще не до конца разобранный эшафот и, призывая к тишине, поднял руку.
-Граждане! Враг у порога! Всех способных держать оружие прошу выйти... (чуть было не ляпнул "из строя") ... и занять место позади меня. Толпа нестройно загудела, несколько десятков мужиков отделились от "обчества" и неторопливыми шагами направились в указанное место, некоторые незлобно отбивались от пытавшихся их удержать жен.
-И это всё? - вопросил я, надеявшийся увидеть хотя бы сотни две добровольцев. Толпа притихла.
-Ой, люди, что деется, что деется? - раздался пронзительный женский голос. - Это что же, мой теперь на смертный бой помирать пойдет, а Юлевнин дома будет отсиживаться? Да я лучше сама рядом с мужем встану, чем такой позор-то видеть.
-Правду говорит женщина, - неожиданно встретив поддержку, я воодушевился, - так дело не пойдет. Раз нет добровольцев, то своим именем объявляю тотальную мобилизацию.
-Чаво, чаво? - переспросил у молодого, едва вошедшего в лета, парня, старый, сгорбленный дед, стоявший прямо напротив меня.
-А что тут понимать, господарь градоначальник гуторит, коль кто на бой не пойдет, татью того объявит и мудреной смерти предаст, - вот это, я понимаю ,перевод. Народ сразу воодушевился и, расталкивая друг друга, наперегонки кинулся становиться добровольцем.
Вскоре две сотни разномастно одетых и вооруженных мужчин, гремя дубинками, вилами, самодельными пиками, нестройной толпой двинулись к воротам, из которых на взмыленных конях галопом выскочили четверо всадников и, не останавливаясь, проскакали в мою сторону.
-Ваше господарство! - Мефодий соскочил с коня, припал на колено и тяжело дыша, будто это он, а не лошадь, мчал две мили, начал рассказывать. -Девятьсот окурков и почти три сотни Лешалых в вооружении полном на город движут... - он притих, ожидая моих вопросов, но я промолчал, давая ему закончить уже вертевшуюся у него на языке мысль самому. - Не сдюжить нам.
-Молчи, - тихо приказал я. - Скажи лучше, почему сведения были столь неточны? -Я специально навалился на него, чтобы отвлечь от безрадостных мыслей.
-Дак ведь, гонца отправил, а потом еще подвалили.
-Ладно, хорошо (хотя, что тут хорошего?), считай, на сегодня ты прощен. Бери своих людей и айда на стены. Каждому из стражей по пять человек граждан штатских придашь, а тем, кто посмышлёнее да пошустрее можешь и десяток. Да скажи Феофану, пускай сюда с "гвардейцами" прибудет, а ты его место у ворот займешь и народ как надо для обороны расставишь.
-Разрешите выполнять?! - совсем по -нашенски, по-армейски уточнил Мефодий, победно поглядывая по сторонам. Гордость за оказанное доверие так и сочилась сквозь его круглые щеки.
-И не перечь! - пару минут спустя выговаривал я примчавшемуся ко мне Феофану, - для нас сейчас самое важное спасти женщин и детей. Для того и народ на стены поставил. Слушай приказ и не оглядывайся, на воротах и без тебя обойдутся.
-Я ить что, я не возражаю, я ить думал на вылазку куда, аль в разведку, ну то есть того, ну это самого, а тут в тыл значится... - мой "гвардеец" растерянно мял в руках шапчонку.
-Да пойми ты, дурья башка, самое дорогое тебе доверил, будущее спасать надо, а без детей и женщин какое будущее? Мужиков и десятка хватит, а без женщин как быть? А без детей? Хорошо, если город удержим, а если нет? Ты представляешь, что будет, если окурки вырвутся на улицы?
-Не дай бог! - Феофан испуганно замотал головой. О жестокостях, творимых мелкими орками, время от времени нападавших на небольшие поселения, уже давно шла мрачная слава.
-Тогда давай исполняй, и чтобы через пять минут никого в городе не осталось, все дома обойди и лично проверь. За каждого ребёнка головой отвечаешь.
Первую атаку мы отбили. На головы наступающих посыпались стрелы, камни, тухлые яйца и даже помои, принесенные к стенам какими-то доброхотами. Существенного урона нападавшим мы не нанесли: несколько десятков пробитых голов, полсотни синяков и столько же воняющих на всю округу доспехов. Стрелы, выпушенные нашими лучниками, по большей части пролетели мимо, а те что попали - отскочили от кованных панцирей.
-Мефодий! - окликнул я стоявшего неподалеку "полководца". - Пробегись по лучникам, передай мой приказ: стрел зря не расходовать, стрелять в упор под стенами, бить в лицо, чтобы наверняка.
-Есть! - громко ответил Мефодий и кинулся исполнять приказание. Ему бы еще только руку к шлему приложить и точь-в-точь мой сержант-срочник.
У нас уже было двое раненых, а что будет через час - страшно подумать. А к штурмующим подтягивались всё новые и новые силы. Останавливаясь на расстоянии, предельном для полета стрел, они, готовясь для решающего штурма, постепенно накапливались. Трубы, гудящие во вражеском стане, заглушали все звуки и действовали на нервы. А денек какой выдался! Теплый, ласковый, и это несмотря на бьющий в спины ветер. Но это и хорошо, этот ветер нам союзник, наши стрелы будут лететь дальше. Пусть дует.
К обеду подход вражеских сил, наконец, закончился. Орда, бессмысленно горланя, выстроилась полукругом и замерла. Но вот в ней началось какое-то движение, и от вражеской толпы отделилась странная процессия: впереди, держа в лапищах древко штандарта, шел здоровенный гоблин, именно гоблин, ну по крайней мере выглядел он именно так, как я представлял себе этих сказочных персонажей.
-Орк, - услужливо подсказал кто-то из стоящих рядом добровольцев. Орк так орк, а по мне, что гоблин, что орк, разницы, считай, никакой.
Итак, в его лапищах развевался странный флаг, дикая смесь американских звезд и мусульманского полумесяца на зеленом фоне. Сбоку от орка двигалась тварь помельче, державшая не такой помпезный, но зато хорошо понятный мне флаг белого цвета. За ними, двигалась, как я понимаю, "официальная делегация парламентёров". Глава делегации, мелкий окурок в золоченых доспехах, на голове которого красовался рогатый шлем, выкованный из золота и украшенный розовыми перьями, торчавшими над макушкой, возлежал на подушках в два слоя наваленных на деревянные носилки, поднятые на плечи четырех крупногабаритных носильщиков. Окруженный со всех сторон разномастной свитой, он, кажется ,чувствовал себя вполне комфортно и уверенно. Носильщики, повинуясь невидимому знаку "властителя", остановились в полусотне шагов от стен, и из рядов свиты выскочил кругленький, страшненький окурок. Обеспокоенно оглядевшись по сторонам, он прочистил горло и начал говорить.
-Ми.. э-э.. пришёл с миром.. э-э.. ми не ест война, отдайте нам.. э-э.. то что итак.. э-э.. наша и мы уйдем на наш гор. - Невольно подумалось, если этот толмач- образец красноречия, то каковы должны быть все остальные?
-Чего он хочет? - на всякий случай уточнил я у стоявшего рядом Мефодия.
-Сам не пойму, темнит. Что тебе, падаль, надобно, отвечай?
-Дайте мну.. э-э.. меч война и ми вас эта, э-э.. не будем резат как баран, - ах вот о чем эта гадина, о волшебном мече, ну уж дудки. Как бы его послать покультурнее, но пообиднее?
-А мож, мужики, и взаправду меч отдадим и вся недолга, что ж нам помирать из-за какого меча, пусть и волшебного. А ежели кто отдавать не захочет, так и его за стены, пусть там и оборонится. - Пока я обдумывал что ответить, какой-то шустрый мужичонка уже нашел выход из положения. Вот ведь, гад, как всё здорово разложил. Любо-дорого.
-Что это ты, паскудник, такое удумал? - Всеволод сгрёб своей лапищей говорившего за шиворот и, оторвав от земли, приподнял над стенами города, - посмотри вокруг, разве их теперь остановишь?! Меч им нужен?! Может и нужен, но на такую армаду меч не поделить, им другая пожива нужна. Слушайте все! Мужики! Все меня знают, кто любит, кто побаивается, но врать отродясь не врал и другим не советую. С других краёв я к вам пришел, что да как и откуда никому не говорил, теперь сказывать буду. Слушайте. Я совсем мальцом был, когда на мою деревеньку напали. Могли мы оборониться, могли, да не захотели, польстились на посулы окурковские в живых оставить. Оружие бросили... Один я чудом спасся, ни женщин, ни детей не пожалели... - Голос говорившего прервался, но через мгновение зазвучал вновь, окрепший, уверенный: - Жизня наша в руках наших, умрем, но не отступим!
Вот это я называю агитация. Народ возбужденно загудел, а мужичонка в руках Всеволода, неимоверно изогнувшись, вывернулся, оказался на ногах, молниеносно вытащил из кармана узкий стилет и, ударив кожевника в бедро, сиганул со стены. Никто не успел даже опомниться, как он растворился в толпе вражьего войска.
-В лазарет, живо!
-Да к чему мне лазарет, рана-то пустяковая, - возразил Всеволод и, неожиданно пошатнувшись, рухнул на заботливо подставленные руки товарищей. Шестеро ополченцев, подхватив раненого, опрометью кинулись в сторону лачуги местного лекаря. Я проследил за ними взглядом и вновь повернулся лицом к противнику. Парламентеры, и без нашего ответа поняв, что миссия провалилась, поспешно смотали удочки, и теперь нам виделись лишь их сверкающие пятки. Глядя на улепетывающих окурков, на стенах сдержанно засмеялись. Я снова бросил взгляд в сторону лазарета, но как не хотелось мне узнать о судьбе раненого, заниматься одним, пусть даже и очень хорошим человеком, сейчас было недосуг. Надо что-то придумать, что-то хитрое, неожиданное, способное, если не разбить, так отпугнуть противника. Что-нибудь...
-Илларион, - пораженный внезапно пришедшей в голову мыслью, я грозно окликнул сжавшегося у стены магистра.
-Всегда готов, Ваше степеничество. - Илларион, дрожа всем телом, вскочил на ноги. Со своим бледно-серым лицом в этот момент он был похож на восковую куклу.
-Есть ли в городе лаборатория?
-???
-Химическая лаборатория есть в городе?
Илларион отрицательно покачал головой, кажется, он не совсем понимал, о чём его спрашивают.
-Хоть кто-нибудь может указать, где найти химические препараты?
-Какие параты? - переспросил у стоявшего на стене парубка все тот же сгорбленный дедок.
-Химические, - парень проорал ему на ухо так, что тот аж вздрогнул.
-Алхимик, что ля? - сунув палец в ухо, снова уточнил дед.
-Не-е-а, - юноша, посчитав ответ исчерпывающим, отвернулся.
-Постой, постой, что за алхимик? - я вцепился обеими руками в плечи растерявшегося деда.
-Да-а-а-а не тря-си ты, та-а-ак душу вытрясешь.
-Дедушка, где алхимик, где живет-то?
-Да почитай пятый десяток как в аду горит синем пламенем, а мож и в раю, кто знат, огонь-то у кострища грят очистительный. -(Вот ведь и этого сожгли! Ну народ, ну народ, единственного научного работника и туда же).
-А дом его где, от дома хоть что-нибудь осталось?
-Дом-то его, вон вишь развалины, - дед ткнул костлявым пальцем куда-то в пространство. - Вот как раз его домина и будет.
Я вгляделся в городские кварталы. С высоты городской стены весь город был как на ладони. Неподалеку от площади высилась обветшалая от времени хоромина. Спрашивать о чем-то ещё не имело смысла. Я либо сам найду то, что мне нужно, либо не подскажет никто.
-Вы, отец Иннокентий, оставайтесь здесь, чтобы дух воинства поднимать, а Вы, отец Клементий, отправляйтесь со мной. - Я спрыгнул вниз и, не дожидаясь засопевшего от моего командного голоса Клементия, поспешил к обители алхимика.
Едва войдя в здание, я увидел то, что искал. Раскинувшаяся на всё внутреннее пространство лаборатория поражала своей огромностью, все стены помещения занимали бесконечные стеллажи и полки. Стоявшее на них великое множество колб, колбочек, пробирочек, скляночек, склянок и бутылок, наполненных разноцветной лабудой, вызывали просто нестерпимое желание похимичить. И как мне было при таком обилии ингредиентов не почувствовать себя великим химиком?
-Знаешь что, мой друг Гораций, что здесь самое главное? - отец Клементий тупо вытаращился на мою "учёность". - Самое главное здесь не перехимичить...
-Чаво?
Ну, всё! Батюшку, кажется, заклинило. То ли это стресс от пережитого, то ли он Шекспира никогда не читал.
-Не чаво, а тащи сюда бутылочки с нижней полочки, да вон тот тазик.
-Аккуратнее! - крикнул я минуту спустя, видя, как наш преподобный сгребает своими лапищами устилающие полку бутылки, норовя припереть все это добро за один раз. В школе он, похоже, не учился. Иначе, знай что содержимое некоторых бутылей, расплескайся оно по штанам, может оставить его и без штанов, и без прочих радостей жизни, ни за что бы не позволил себе подобные вольности.
Всё, бутыли под рукой, тазик на месте, теперь главное не спешить. Легко сказать: не спешить... За воротами города толпа разъярённых разбойников вкупе с окурками, а на защитных стенах лишь два десятка стражников, ополченцев человек полтораста да тощий отец Иннокентий. Не думаю, что им удастся надолго сдержать лесную братию. Святое слово- оно, конечно, вещь великая, но... Короче, чем быстрее я схимичу нечто этакое взрывчатое, тем лучше. Взрывчатку сделать я могу запросто, вот только как определить что здесь что. Каждая бутылка, колба, колбочка, склянка, скляночка аккуратно пронумерована и подписана, но вот что означает такая, к примеру, надпись: "жабья сыть" или того хуже "гадья жжечь"? То-то и оно. Будем экспериментировать... Нет, я, конечно, всегда чувствовал в себе задатки великого алхимика, но смешивать алхимические препараты наугад даже для моего больного разума было чересчур, и удовольствия мне не доставляло.
...На десятой минуте жахнуло... Меня швырнуло прямо в объятья отца Клементия, потолок над тазиком треснул, а ближайший стеллаж угрожающе накренился.
-Бежим! - заорал я, представляя, что случится, когда все это богатство, согласно закону всемирного тяготения, рухнет на пол и, согласно еще какому-то неведомому мне закону, жидкости смешаются в невероятную смесь, до которой, судя по произведенному взрыву, произошедшему от слияния всего двух капель какой-то гремучей жидкости, ой как далеко.
Наученный горьким опытом, на этот раз отец Клементий не заставил себя долго ждать и бросился к выходу не раздумывая, стремительно обошел меня на одном из поворотов и, чуть ли не кубарем скатившись по ступенькам, ведущим вниз, выскочил на улицу первым. Едва мы нырнули в ближайший ров, за спиной ухнуло, здание тяжело осело и стало осыпаться, разваливаясь на отдельные фрагменты. Второй взрыв окончательно развалил стены и снес крышу. Над нашими головами пронеслись сотни разноцветных бутылок и с тихим свистом сгинули за стенами замка. Черт бы побрал этого химика, может и правильно, что сожгли?! Кто знает, похимичь эта зараза еще немного, не разнесло бы в результате очередного безумного опыта половину города? Взрывы продолжались. Боже, клянусь как на Библии, если выживу и вернусь в свой мир, обязательно присоединюсь к какому-нибудь движению, ратующему за закрытие вредных производств в черте города. К зеленым, мать вашу...
Отец Иннокентий с тоской глядел на стоящую перед воротами братию. Весь его запас красноречия иссяк, а разбойники, уже изготовившие из здоровенного дуба таран, подняли его на плечи и теперь отходили чуть назад, чтобы как следует разбежаться. Под прикрытием сотен лучников они двинулись вперед. Со стороны противника стрел не жалели. Вот грянул очередной залп, и множество стрел, просвистев над головами защитников города, шлепнулись на каменную мостовую. Кто-то тихо застонал, выдергивая из плеча зазубренный наконечник, кто-то дико взвизгнул, уворачиваясь (как ему показалось) от летящего прямо в глаз наконечника, кто-то подобрал вражеский "снаряд" и, грязно ругнувшись, отправил обратно. Штурм вступил в новую фазу.
Таран врезался в ворота подобно не вышедшему из пике истребителю. Раздался треск, старое дерево разлетелось на мелкие щепы, а по всему вражескому лагерю, словно неистовый смерч, пронёсся восторженный вопль. "Таранщики", потеряв двоих убитыми и троих затоптанными собственными товарищами, спешили оттащить таран в сторону, дабы освободить проход завывающему в нетерпении воинству.
-Милосердие и покаяние! - возвысив голос, отец Иннокентий в очередной раз приготовился рассказать сказочку о житие в мире и добрососедстве. - Братья мои да наполнятся ваши сердца... Ой, - краснопёрая стрела, взвизгнув, пролетела над самым ухом почтенного священнослужителя, едва не задев его сбившуюся на бок шапочку. Лицо батюшки пошло пятнами: внимать голосу разума и совести штурмующие не захотели, оставалось только одно... Святой отец выпрямился, простер над собой кулаки и принялся извергать проклятия. Что-что, а это у него получалось гораздо лучше, чем призывы возлюбить ближнего своего аки самого себя. А казалось бы, всего-то и разница, что в первом случае Иннокентий поступал согласно учению сына божьего, а во втором слова шли от души, от сердца, а если хотите, то и от самой сущности человеческой.
-...Я призываю на вас молнии и громы небесные, пусть небеса разверзнутся, и дождь огненный вгрызется в плоть вашу аки костры адовы, я призы...
Что еще хотел призвать отец Иннокентий - неизвестно, ибо его слова потонули в грохоте разрывов и в вое летящих над головой бутылок. Тащившие бревно разбойники замерли, вытаращившись на невесть откуда летящие бутыли, засыпавшие разбойное войско острыми осколками и зловонной, прожигающей до костей жидкостью. В двух или трёх местах раздались взрывы. Высокое пламя лизнуло вершину тут же почерневшей сирени. А две бутылки, упавшие на твердую поверхность тарана, разбившись, забрызгали облепивших его разбойников какой-то едкой, вонючей жидкостью. Они дружно взвыли и бросилась в разные стороны, позволив стволу дуба рухнуть, похоронив под собой самых нерасторопных. Тем временем окурки, пока еще не принимавшие участия в битве, сидевшие в стороне и хитро скалившие свои желтые зубы, всем кагалом вскочили на ноги и засуетились, забегав из стороны в сторону в непонимании того, что происходит. Ухнувший прямо посередине войска взрыв похоронил в глубокой воронке и их главаря и всю руководящую верхушку его "великого" воинства. Несколько последовавших вслед за этим взрывов угробили почти всю гвардию и ввергли оставшихся в живых окурков в панику. Закованное в броню войско тут же превратились в насмерть перепуганную бандитскую шайку. Обезумевшие вояки с визгом кинулась к спасительному лесу, на ходу сбрасывая тяжелые доспехи и оставляя на поле боя еще совсем недавно любовно лелеянное оружие.
-Матерь божья! - оседая на каменную кладку, пробормотал отец Иннокентий. - Это же надо такое устроить! И сам-то не чаял, а глянькось, вера-то истинная и помогла, - он покачал головой и задумчиво окинул взором улепетывающие к лесу остатки международной банды.
Голубое небо над полем битвы едва заметно подёрнулось сиреневой зыбью наступающего вечера. Как раз в этот момент на стене города появились я и мой очумело таращившийся по сторонам "лаборант", а на горизонте стало разрастаться новое облако пыли, стремительно приближавшееся к городским стенам. Я вгляделся и мне стало немного не по себе, ибо пыльное облако поднималось от закованных в черную броню всадников, скакавших на таких же черных конях. Пригнувшись к гривам и выставив вперед длинные чёрные копья, они мчались в сторону ворот, а над их головами реяло черное пиратское знамя с черепом и двумя перекрещенными крест-накрест костями. Всадников было немного - сотни полторы, но, глядя на их безупречный строй, на отливающую вороновым крылом броню я понял: ВСЁ - кранты! И потянулся к рукоятям обеих мечей сразу. Кажется, стоящие на стенах ратники тоже это уразумели. Я заметил, как побелели костяшки пальцев у сжимающего древко копья стражника, как закусил до крови губы стоящий поодаль ополченец, как положил руку на плечо брата нахмурившийся Мефодий. Что это конец осознали все, но ни один не бросился бежать, ни один не вскрикнул от страха, ни один не опустил оружие. Глядя на них, мне невольно подумалось: нет, еще не конец, мы еще повоюем! И мне почему-то стало не страшно умереть, умереть в этой битве, сражаясь за раскинувшийся позади город, за чужих, но ставших вдруг такими родными людей. Что ж, мы будем драться! И мы победим! По моей команде лучники подняли луки и приготовились выстрелить.
-Цельтесь в коней, - предупредил я, поднимая вверх правую руку...
Секунды бежали, всадники приближались, я уже приготовился взмахнуть рукой, когда кони наступавших замедлили бег и остановились. Из первого ряда выехал ничем не отличимый от остальных всадник и, отсалютовав мне рукой, медленно приблизился.
-Думал, что не поспею, - донесся до меня странно знакомый голос. Черный всадник приподнял забрало, и под ним показалось улыбающееся лицо графа Дракулы. - Привет, Николай! Скакал, скакал, а вы и без меня управились. Ловко! Не думал я... - граф восхищенно покачал головой.
-А уж я - то как не думал! - мы посмотрели друг другу в глаза и громко расхохотались. Народ, столпившийся на стенах, некоторое время непонимающе смотрел на наше веселье, затем приступ смешинки поразил и его. Вскорости на стенах города стоял оглушительный хохот.
-Заходи, гостем будешь, ворота открыты, - я показал рукой на разбитые врата.
-Спасибо, Николай! Какой из меня гость, мы уж домой. - Увидев на моем лице неподдельное огорчение, добавил: - Неспокойно у нас, а в крепости гарнизон малый, если что - долго не продержатся. Прощай! - развернув коня прокричал Дракула и его войско поскакало в обратный путь.
-До свидания, - подумал я, но кричать не стал, сквозь топот сотен подков до графа было не докричаться.
-Вот и закончилась битва, - протянул подошедший сзади Мефодий.
-Боюсь, что она не последняя, - я устало опустился на выступающий из стены камень. - А "урки" - то нам даже службу сослужили, - добавил я, глядя на поверженные ворота и улыбнулся.
-Не понял, как это? - Мефодий выглядел озадаченным.
-А что тут понимать-то. Это ж, сколько возни было бы: старые ворота снимать, на дрова растаскивать, а тут гляди - одни щепы. Сразу можно новые навешивать.
-Ну, если так, тогда конечно, - задумчиво согласился он, медленно окидывая взглядом поле, заваленное предметами закончившейся "баталии".
В эту ночь никто не ложился спать. Трёхмухинцы праздновали победу. Народ был в меру сыт и не в меру пьян. Такого праздника у них еще не бывало. Фейерверк с разрушением доброй половины города - это нечто. Ликование было всенародным. Ремесленники и подмастерья, магистры и простые дровосеки братались, распивали дешёвое, кислое, черноморское вино и, бродя по городу, пьяно горланили наши имена. В полночь, совсем окосевшая толпа с криками ворвалась в наши опочивальни и, несмотря на протесты, подняв на руки, пронесла по щедро освещенному факелами городу. Я и отец Иннокентий отделались временным отлучением от сна и мелкими потерями в виде оторванных пуговичек, потерянных тапочек и прочее. Отцу Клементию повезло меньше. Пьяная толпа не могла удержать его едва ли не полуторацентнерное тело и то и дело роняла на каменную мостовую. Наконец, нам удалось вырваться и убраться восвояси. Уже практически уснув, я неожиданно вспомнил, что так и не справился о здоровье раненого Всеволода.
-Вот ведь склеротик, - сбросив одеяло, я быстро оделся. Чтобы не быть узнанным, надвинул на лицо чью-то висевшую на гвозде шляпу и поспешил в лазарет. На небе заиграли первые зарницы, хотя до рассвета было еще далеко. В чьем-то курятнике орал петух- полуночник. Откуда-то со стороны площади доносился дружный стук топоров. Игнат, как и обещал, спешил срубить к утру новые ворота.
У порога лечебницы меня встретил слегка подвыпивший Феофан. Лицо его было осунувшееся и усталое.
-Ну? - одним кивком головы спросил я у него и, невольно боясь услышать самое страшное, потряс головой, словно отгоняя этим дурное предчувствие.
-Всеволоду совсем плохо. Нож - то, видать, отравленный был, помрет к утру.
-Что значит помрёт? А лекарь? - что за чушь? Неужели в таком сказочном мире кто-то, кто мне глубоко симпатичен, может вот так запросто взять и умереть? Такого просто не может быть!
-Так ить, не способен он, трав таких не ведает, а что знал - не помогает, - Феофан совсем скис.
-Седлать коней живо, разведдозор на выезд! - решение пришло мгновенно.
-Батюшка воевода, а кого за старшего?
- Никого, я сам поеду.
Уже через десять минут пять конников в готовности стояли у ворот. Мефодий, вызвавшийся сопровождать меня в поездке, держал в поводу изящного скакуна, в нетерпении переступавшего с ноги на ногу. Пока я неуклюже взбирался в жесткое седло, стражники, дежурившие на въезде, совершенно бесшумно отворили новые, только что сработанные ворота, и встав по обе стороны створок вытянулись по струнке. Плотницкая артель стояла тут же, ожидая моего одобрения проделанной работой, я молча поднял вверх большой палец. Мастера, почти всю ночь не покладая рук, трудившиеся над вратами, довольно заулыбались, я махнул им рукой, мол, ступайте по домам, тронул поводья и, провожаемый взглядами совершенно трезвой стражи, выехал за пределы города.
-Куда ж поедем, ваше сиятельство? - поинтересовался ехавший чуть позади "разведчик".
-Знамо куда, к Яге, - ответил за меня уже смекнувший что к чему Мефодий.
-Куда, куда? - переспросил "разведчик", растерянно оглядываясь по сторонам.
-Я ж тебе сказал.
-Да неужто и впрямь к ведьме? - стражник не унимался.
-Тебе же сказано, токмо не к ведьме, а к бабушке Яге - костяной ноге.
Я невольно улыбнулся. Переубеждать их в том, что у Матрены Тихоновны нога не костяная ,я не стал.
Ох, и отбил же я себе задницу! Отродясь на конях не ездил, а тут два с половиной часа скачки, да какой, да ещё не по ровной гаревой дорожке, а по ухабистому лесному тракту. Еле выдержал, а как прискакали, с коня сполз и повалился на землю.
-Что хотите со мной делайте, а обратно я на коне не поеду!
-И не надо! - с готовностью согласилась выскочившая из избушки бабушка Матрена. - Сейчас мы тебе примочечки поставим и через полчаса как новенький станешь.
-Бабушка, не до примочек сейчас! - возразил я, с трудом поднимаясь на ноги. - Прошу, собирайтесь, в город поедем.
-Я? В город? - Яга заметно засмущалась. - Да я в городе отродясь не бывала...- Внезапно она насторожилась. - Случилось чего?
-Много чего случилось, но не о том речь, человек хороший помирает, помощь нужна.
-Так ведь у них, чай, и своих лекарей хватает!
-Лекарей хватает, только лечить некому, хороших лекарей-то и нет. Кто был, в травах да настоях разбирающийся - повывели. Кого на костер свели, а кто и сам убежал. А эти только и могут, что кровь остановить, да если загангренится - руку аль ногу оттяпать. А тут и вовсе ничего поделать не могут, рана-то не простая, то ли ядом напитанная, то ли клинком, на смерть заговоренным, нанесенная.
-Ох ты, ох ты, грехи наши тяжкие! - совсем как обыкновенная российская старушка разохалась Баба-Яга. - Я покудова травки-то в котомочку уложу, ты к теремку сбегай, ковер освободи, гвоздики позолоченные повыдёргивай.
-Бегу, - немного приободренный ,я кинулся выполнять её приказание.
-И ружие свое странное с собой захвати, - донеслось мне вслед, я кивнул и побежал дальше.
Гвозди-то я выдернул, а вот дверь входную прикрыть забыл. Так и пришлось мне, изо всех сил упираясь, ковер за угол удерживать. Таскал он меня из стороны в сторону, пока мои дозорные не подоспели. Впятером мы еле-еле управились. Так и стояли, за ковер держась, покудова Яга из избушки не вышла.
-Горе ты моё луковое! Да неужто он куда без команды улетит? Покружит, покружит да на месте так и останется. Я ж тебе сказывала. А ну-ка все, геть в сторону! - Мы отпрянули, а она сделала пас рукой, и ковер, повинуясь этому жесту, медленно поплыл в её руки.
Удивительные всё же машинки эти ковры-самолеты: не гудят, не воняют керосином, а летят. Причем ровно, без воздушных ям и прочей неприятностей, в виде тряски, например. Но вот ремни безопасности пристегнуть, пожалуй, на всякий случай, стоило бы, а то ветер в лицо такой, что гляди, снесет. Это как на мотоцикле без шлема: скорость под сто, ветер в ушах, пыль в зубах, правда, здесь наверху пыли не было. Мы с Ягой на ковер уселись, а "разведчиков" я назад тем же макаром отправил. Люди бывалые и одни доберутся. Нам теперь лишь бы поспеть, а уж бабушка Матрена своё дело знает. Это она всё вздыхает и сетует, а я - то точно не сомневаюсь что справится, так моё сердце чует.
А летит ковёр, кстати, и впрямь быстро, только взлетели, а уже и снижаться пора. Неторопливо так вниз пикируем. Оба-на, что это внизу? Вспышка - словно факел зажгли. Только факел странный какой-то: вверх взлетел рукоятью вперед и стремительно к нам приближается... ПЗРКа!!!* Обалдеть...
-Бабушка, в сторону, в сторону бери! - заорал я, стараясь перекричать шум ветра. Но она и сама заметила опасность. Никогда такой штукенции не видала, а вот ведь догадалась. Ковёр накренился на бок и в сторону отвернул, а в том месте, где мы должны были быть, ужасно грохнуло, осколки со свистом пронеслись со всех сторон. Я и Яга целы, а коврик как решето, как набок накренённый был, так боком и падает.
-Касатик, помоги! - цепляясь обеими руками за ковер, крикнула Баба-Яга, и я немедленно протянул ей левую руку, - да не мне! Ковер надыть переворотить. Перевались на другую сторону да слово заветное шепни. - Слово заветное я знаю, Яга, когда лететь собрались, научила.
-Уф! - ковер выравнивается, но, не снижая скорости, продолжает пикировать вниз.
-Держись! - кричит бабка Матрена, и передняя часть ковра задирается, едва ли не становясь на дыбы. Скорость падает, и мы начинаем спуск, планируя, словно на парашюте. Удар о землю жесткий, но терпимый.
-Ух, приехали! - Бабушка со вздохами осматривает свой летательный аппарат, смотрит сквозь него на встающее над горизонтом солнышко: как дуршлаг, полная негодность, можно разбирать на нитки. Я тем временем озираюсь по сторонам. В полуверсте позади темный лес, оттуда и прилетела запущенная коварным врагом ракета, впереди Трехмухинск.
-Ну что, касатик, пошли, что ли?! - Яга еще раз вздохнула и, окинув взглядом распластанный на земле ковер, широким шагом зашагала к распахивающимся нам на встречу воротам. Стало быть, признали, ждут.
Четверть часа спустя мы прошли в широкие двери местного лазарета. В нос впиявился сильный запах йода, сивухи и какого-то едкого разнотравья. Взбодрило не хуже чем от нашатыря. В просторном и довольно светлом помещении на широких дощатых топчанах, укрытых толстыми соломенными матрасами, разместилось с десяток раненных, а чуть дальше, у крайнего окна стояла широкая двуспальная кровать, на которой лежал, тихо постанывая, Всеволод Эладович. Его осунувшееся лицо было цвета старой церковной свечи, а неестественно позеленевшие руки мелко подрагивали.
-Вот ведь незадача! - осмотрев раненого, Яга нахмурилась. - А ранка- то и впрямь непростая. Здесь и мои травки не помогут.
-Неужели и сделать ничего нельзя?
-Помереть-то мы ему не дадим, но и на ноги поставить не сумеем. Яд-то не здешний, - Яга задумалась, - страшный яд. Вот зачем твой Хайлула к Горюн-горе хаживал, яд тлетворный доискивался. Нашел, стало быть. Ох, беда. Ежели он энтим ядом пользоваться зачнёт - большому мору быть. А мор горюновский, пожалуй, пострашнее Стылых будет. Как пойдет - не остановишь. И Наполеондор Черный, и Ганцах Жестокий - злодеи из злодеев про него ведали, а ить даже в смерти неизбежной не воспользовались. Видно, всё ж какое - никакое понятие, а было. Нельзя всё живое как есть губить. А энтот, гляди-кось, не убоялся такое проклятие на себя взять. Видно, и впрямь душа его чернее ночи черной! С такой душой даже демон загробный не примет, будет он бесприютный скитаться в безвременье бесконечном, неприкаянный, пороками своими снедаемый.
-А нам-то что делать?
-Что-что, в путь-дорогу собираться. Да ты об нем не печалься! Я пока травками да заговорами хворь-то приглушу. Так и будет он лежать ни жив, ни мертв, покудова мы в Темный край ходить будем. Но ежели к новолунию не поспеем, не возвернемся, - Яга махнула рукой, - то лучше и не возвращаться, на край света бежать плакаться. Только, боюсь, и на краю света спасения не будет.
Яга готовила отвар долго, тщательно подбирая травы и отмеривая щепотки каких-то непонятных порошков, потом понабросала в отвар три куска сброшенной змеиной кожи и, осторожно приподняв голову раненого, влила ему в рот большую чашу своего зелья.
-Вот так. Теперича он в оцепененье закостенелом до нашего возврата и полежит, - громко заявила Тихоновна, глядя, как лицо Всеволода принимает какое-то противоестественно - умиротворённое выражение, кожа становится мёртвенно-бледной, а дыхание исчезает.
-Что ты ему дала, ведьма? - взвился под потолок пристально наблюдавший за ней местный эскулап. - Он умирает!
-Яду, конечно! - ровным голосом ответила Яга, будто и не заметив яростного огня, пылающего в глазах лекаря. - Токмо яд яду рознь. Этот яд к черте смерти подведет да там и остановится, и яду, что у него в крови, по телу струиться не даст.
-Но, не помрет ли он раньше срока-то? - сообразив, что к чему, уже почти спокойно спросил лекарь.
-А сколь ему жить оставалось, напомни мне старой-то, а то я, бестолковая, что-то совсем память потеряла!
-Ну, так до вечера сдюжил бы, - нехотя протянул лекарь, накидывая для верности целый день, хотя еще ночью уверял, что если кожевник переживет зорьку раннюю, то до утренней трапезы не сдюжит уж точно.
-Ить пройдоха! - Яга пригрозила лекарю пальцем. - Знает ведь, что жить ему оставалось минуты считанные, а корячится. Да шут с тобой, нам теперь, почитай, разницы никакой. Будет лежать, покудова мы не возвернемся. Но ты, - она ткнула пальцем в грудь замолчавшего знахаря, - за него головой отвечаешь! Ни еды, ни питься к губам не подносить, слово громкое над ним не молвить, всех прочих больных да раненых в другие хоромины поотселить, охрану для порядку надлежащего подле него выставить, не то отдаст душу раньше срока указанного. Если случится страшное - от меня не убежишь, не скроешься, три шкуры спущу, белого света не взлюбишь, а может и на завтрак скушаю.
Вот тебе и на, вроде бабка в лесу диком живёт, а как разрулила?! Быстро, строго, коротко, по-военному. Любо-дорого. Запуганный посулами нашей кудесницы, лекарь, откланявшись, побежал исполнять сказанное, а я с Ягой остался сидеть рядом с раненым.
-Бабушка Матрена, а что, и правда ни питья, ни еды раненому давать не следует или Вы так позабавились?
Яга с улыбкой посмотрела в мою сторону.
-Ишь, спознал хитрость бабкину! Можно всё: можно и еду, и питье разное, только оно ему сейчас без надобности. Лишь покою давать не станут, а ему сейчас покой нужен, больше сил останется, легче и хворь побороть получится... Так что, касатик, пойдем, пора нам, - и Яга, поднявшись с лавочки, первой пошла к выходу.
-Да где же это видано, чтобы священник христианский с Ягой бесовской одну компанию водил? - буйствовал воспротивившийся нашим намерениям отец Иннокентий.
-Брат мой, знать такова судьба наша и таково испытание божеское нам ниспосланное. Вон и славный воин Николай свет Михайлович ей исцеленный был, да и в твоём чудесном спасении толика и её участия есть, - увещевал его аж взопревший от этого дела Клементий.
-Не пойду, и не уговаривайте...
-А если в лоб? -неожиданно рявкнул Перст Судьбоносный, вытаращивши свой одинокий глаз на упиравшегося священника.
-??? - Иннокентий очумело уставился на высунувшийся из ножен меч, но к нашей вящей радости больше спорить не стал.
Провожали нас всем городом. Женщины, коих оказалось поболе, чем думалось, (кое-кто дочерей да жен своих от греха подальше в деревнях близлежащих да в закутках домовых прятал), теперь на люди выбравшись, махали платочками и, нет-нет, да и вытирали украдкой набегающие слезы. Все ж, что ни говори, а простой люд нас полюбил. Прощальных слов не было. Игнат - глава плотницкой артели, назначенный мной временным градоначальником, был как никогда серьёзен. Накануне мы с ним всё обговорили: и устройство жизни будущей и законы, надлежащие издать перво-наперво. Говорили долго, серьезно, мужик он оказался толковый, грамотный и потому, прощаясь, по- простому обнялись и, хлопнув друг друга по плечам, повернулись и направились в разные стороны. Я двинулся за ворота, а он - к ожидавшим его чуть поодаль новым членам местного магистрата. Как говорится, проводы проводами, а дела делами. Коней мы брать не стали, да и какие из нас конники? Отец Иннокентий да отец Клементий только кадилом махать мастера. Яга, окромя метлы, ни на чем верхом, поди, не сидела, а уж какой я наездник и говорить нечего. Так что потопали пёхом. Котомки за спиной, в руках посохи тяжелые. Не у всех конечно, у меня от собак каких отмахнуться есть кое-что и посущественнее, а у Яги - клюка суковатая. У меня за плечами котомка с запрятанным в тряпицы автоматом, а на груди, поверх кожаного костюмчика - разгрузка. Вышли мы из ворот и по узкой тропиночке-дорожке вдоль стен городских через лес вязовый да ясеневый в Темный край, что на севере, отправились.
К утру третьего дня лес кончился. Только изредка то там, то здесь попадались раскорячившиеся и словно бы приплюснутые березки, затем и они исчезли. Каменистая пустошь предстала пред наши светлы очи во всей красе. Куда ни кинь взгляд, всюду только камни да скальные глыбы. Я двигался впереди всех, держа курс строго на север и внимательно поглядывая по сторонам. Местность была хоть и пустынная, безжизненная, но кто знает, что может таиться за ближайшим камнем? Этот полный неожиданностей мир еще был далек от того, что бы раскрыть мне все свои тайны, а тем более подлости.
Мы шли все дальше и дальше. Время клонилось к обеду, по небу плыли небольшие тучки, из которых, нет-нет, да и капали на землю редкие, но тяжелые капли дождя, а пустошь всё не кончалась.
-Сказывают, - уверенно шагавшая рядом Тихоновна окинула взглядом расстилающийся вокруг простор, - когда-то, когда уж - никто и не помнит, на этом месте стоял замок. Такой огромный, что шпили его башен задевали пробегающие мимо облака, а стены были так широки, что три кареты, поставленные рядом, могли ездить по ним наперегонки. Жили в этом замке не то великаны, не то циклопы одноглазые. Долго жили, в лес ходили, охотились, оленей да кабанов стадами выводили. Но то ли надоела им дичина, то ли несподручно за кабанами было гоняться, но стали они всё чаще и чаще на людей нападать да телами убитых питаться. Много людей нашло кончину в их ненасытных утробах. Но видно, не стерпела такого мать - сыра Земля, вздрогнула от ужаса и омерзения да плечом повела. В одночасье рухнул вертеп каменный, погребя под валунами гранитными своих жестоких обитателей. Второй раз земля плечом повела - и рассыпались стены замковые. С тех пор сколь веков, сколь тысячелетий пролетело - неведомо. Время сгладило камни, прахом тленным присыпало, а ведь как была пустошь так пустошью и остается. Ни куста на ней ни растет, ни былиночки, даже зверь лютый и нечисть черная сюда не захаживают. Побаиваются. А по мне так нет места более безопасного.
Ох, мне бы её оптимизм! А камни и вправду больше похожи на огромные, вытесанные рукой блоки, чем на естественные скальные выступы. Я присмотрелся внимательнее. Многие камни с западной стороны были слегка закругленные и гладкие, словно отполированные: то ли ветер, тысячи лет дувший с одной стороны, отполировал их до стеклянного блеска, то ли гигантский огненный смерч дыхнул на них своим огнем. Огненный смерч... А что если... Не может этого быть! Ядерный взрыв? Здесь? Тысячи лет назад? А почему бы и нет? А что, если здесь до сих пор сохранилась губительная радиация? Тогда понятно, почему звери обходят это место стороной. Но уж трава-то должна расти. Хоть какая-нибудь былинка... А если нет? Или трава разная или радиация другая. Мне стало жарко. Первые признаки облучения? Нет, пожалуй, нет. Стоп, стоп, не торопись, может не так всё и страшно...
-Матрена Тихоновна, а вы сами здесь бывали?
-А, милок, сколь разов и не упомню. Почитай, всё детство на пустоши провела, от Стылых да умертвий прятамшись.
После этих слов у меня, признаться, отлегло от сердца. Значит, какая бы здесь "радиация" не была, на человека она не действует. На человека?! А Баба-Яга - человек? Вот, блин, задачка.
-Бабушка Матрена, а чем простой человек от лесных людей отличается?
-Энт как?
-Ну, вот вы, волшебники там, лешие и другие, кто в лесу живет, колдовать да на метлах летать умеете, а городские или деревенские - нет, но это мне понятно, а вот чем ещё?
Яга задумалась.
-Ить, как сказать-то. Ежели волшбу в сравнение не брать, так, почитай и ни чем. Мы ж еще в столетнюю войну одним народом жили. Эт уж потом, когда волшебников иноземных побили, по сторонам-то и разбежались. Царь-то наш больно зол на волшебников был, много они кровушки-то попили. Токма за соринкой бревна не разглядел. Бились-то с колдунами иноземными, а он в собственном царстве-государстве всякое учение чародейское запретил да волшебников -ведунов наших, в шею гнать приказал. Мой батюшка, царство ему поднебесное, сказывал: силы волшебной тогда было предостаточно, что б царя с трона скинуть да другого посадить, но крови людской лить не захотели. Вот и разбрелись кто куда. Кто в лес подался, а кто в других городах осел, что б, значица, средь народа местного затеряться. Всё думали: царь молодой, взматереет - образумится. Взматерел, как же - пятнадцать лет спустя, чёрной ночью пятничной, аккурат под Марфы Ломеевской праздник, вырезали всех волшебников, кто в городах остался, начисто, с детьми и домочадцами. Только самых слабых не тронули. Вот с тех пор по лесам и прозябаемся. Так что, ежели глубжее копнуть, так мы до сих пор, почитай, одним народом будем. И коль у ребеночка струнка к волшбе имеется, то её развивать надобно, а городской ли он житель или в глуши лесной родился - это дело не важнецкое. У моей сестры троюродной, она чуть постарее меня будет, даст Род- познакомишься, долго богатырь один жил. Ребеночек у них и народился. И знаешь што, знатный ведун, то бишь, по-городскому, колдун вышел. Вот и получается, что не такие уж мы с людями и разные. Только те, городские то бишь, все чудное извели, веру иноземную приняли, а свое истинное забыли, забросили. (А вера та что? Не вера, так, одно безверие!) А мы сберегали да в "копилочку" откладывали, вот теперь и ведаем, как взлететь да не споткнуться. Я так про себя думаю: царь Ильдемар 1 и ведунов наших извел, по глупости своей немерянной, с вражьего наущения, с навета злобного. Ну да сделанного не воротишь, а племянничка свого я двугорядь вспоминала. Вот он бы тебе щас помог, с ним бы вы враз заразу пришлую одолели. Да далеко он, в варнакских горах, на дракона людоедского охотится. Ить тоже тварь - повадился в города наши летать да девок красных пожирать десятками, то ли сам по себе лютый такой, то ли по чьему приказанию. Поклон-то я племянничку с голубем послала, токмо кады он еще долетит-то. Чай, не на соседний огород слётать. Так что я на него и не рассчитываю. Тут либо мы сами управимся, либо придется ему наши косточки беленькие хоронить.
Да уж и впрямь весёленькая история получается: воевали, воевали вместе, одним народом жили, а потом бац - разделились, враждовать начали, и уже корней общих не помнят. Все прямо как у нас. Друг с другом ссоримся, чужих народов слушаемся, с бывшими врагами братаемся. Эх, братья славяне, может всё-таки вспомним древнее, тысячелетнее прошлое? То, что еще до Древней Руси зачиналось... Я задумался, Яга так же молча шла рядом. Под ногами была зеленая трава, а впереди виднелись какие-то невысокие заросли. За разговором мы и не заметили, как пугающая своей огромностью Каменистая пустошь осталась далеко позади.
Хайлула был вне себя от злости. Он рвал и метал: мало того, что русскому благополучно удалось избежать расставленных силков, так еще этот маленький, плюгавенький городишко, который - то и городом назвать стыдно, сумел разбить его объединенное войско. Впрочем, сейчас это не имело значения. Засланный в город шпион своё дело сделал. Жаль только, всё произошло при свидетелях и теперь русский отправился в Темный край. Но ничего...
-Повелитель, прикажите, и мы нагоним Вашего врага! - униженно поскуливая, предложил склонившийся пред Хайлулой огромный, мышастого цвета волкодлак, но особой уверенности в его голосе не было.
-Нет, я уже посылал тех двоих из вас, чьи кости давно обглодали вороны, - махнул рукой Хайлула, пытаясь сдержать накопившуюся злость. - Кроме того, заслон ему уже выставлен, а по пятам война жестокая идёт. Но мы будем ждать его возвращения. Мне почему-то кажется, что ему снова удастся избежать гибели. Этот русский скользкий как угорь и хитрый как змея. Я хоть не привык ждать, но я подожду, я подожду, - не в силах больше сдерживать вспыхнувшую ярость, Повелитель тьмы поднял вверх правую руку, туго стянутую у запястья широким выкованным из золота артефактом, и с его ладони в звездное, ночное небо со змеиным шипением сорвалась и растеклась призрачным облаком сине-фиолетовая молния.
-И куда это мы прёмся? - подал голос отмалчивавшийся почти четверо суток меч.
-На Кудыкину гору! - довольно невежливо ответил я, отклоняя в сторону загородившую дорогу ветку. Начинались густые заросли орешника и я, ожидая очередной подлянки, был сейчас вовсе не расположен к светским беседам.
-А это где ж такая, а?
-Нигде, местечко такое поближе к аду.
-Ой, как загадочно! - воскликнул не понявший моего сарказма Блистающий. - А карта у нас имеется?
-Заткнись! - тихо посоветовал я, так как углядел впереди какое-то шевеление. Ветка чуть согнулась и отошла в сторону. И ничего, никого, нигде. Тишина. Странно, мечи вытащены из ножен, руки напряжены, глаза обшаривают пространство в округе. И правду никого, ни следа, ни звука. Показалось? Что-то не верится. Может птица, вспорхнула с ветки и улетела? Кто знает, поживем, увидим. Но что-то мне неспокойно, душа чует подлянку и все тут. Подлянка подлянкой, а впереди большая поляна. Казалось бы, иди да радуйся, ан нет, ну их в баню, эти полянки. Открытое место, оно и в Африке открытое место, посади на краюшке пару лучников и можно сушить весла. На этой полянке и зазимуешь. Я осторожно выглянул, осмотрелся и повел свою команду по замысловатой кривой, огибая открытое пространство с восточной стороны.
-И куда же ты ведешь нас, бестия? - недовольно пробурчал Иннокентий, споткнувшись об очередное корневище, торчавшее из-под земли, - дорога пряма к цели ведущая, а ты чего удумываешь? Это ж надо, завести в дебри непролазные, погибельные.
-Брат мой! - вступился за меня шествующий рядом отец Клементий, - прапорщик Никола, чай, воин. Ему больше нашего ведомо, куда и как идти надо, что бы битв ненужных избежать и врага злейшего посрамить.
-Удивляюсь я тебе. Только слепой не различит свет истины, так в глазах и сияющей. Прямая дорога много крат легче и безопаснее. На полянке-то любой враг как на ладони видится, да и нет там никого. Только в голове темной мерещится, а здесь, в чащобе мрачной, того и гляди, зверь какой в горло вопьётся.
-Дурень ты, хоть и свят человек будешь, - это вставила своё веское слово ковылявшая позади Яга. - Я хоть и баба, да про опаску Колюшкину смекнула. Стрел он летящих с листвы опасается. Вот и ведет нас по лесу, от погибели оберегаючи.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги