Хочешь мира…

Глава 20

Филадельфия, штат Пенсильвания, филиал Холдинга «НОРД», 7 июля 1912 года, воскресенье

— Ну, почему нет-то⁈ Почему, Юра! Он же на все варианты согласен! Хочешь — ему пулемёты закажи, он организует производство! Причем — под наш патрон, а не под британский «ноль триста третий». А хочешь — бери его в партнёры. От него — патенты, доработка и секреты производства, от нас — вложения. И прибыль можно в развитие пропускать. Или купи у него лицензию и сам производи.

— Нет! — снова повторил я. — Ничего из этого мы делать не будем.

— Но почему? ПА-ЧИ-МУ⁈

— Потому что у нас уже есть два типа пулемётов. Производство «максимов» в России налажено, и «льюисы» их не заменят. Есть множество задач, где нужен именно пулемёт на станке. А «максим» хоть и дорог, и тяжел, но очень уж точен. И надёжен. Пока он сломается, столько пуль выпустить может… Цена выстрела получится куда меньше, чем из вот этого, носимого.

Семецкий неожиданно стал мертвенно спокоен и серьёзен, как перед дракой насмерть. Однако просто жестом предложил мне продолжать.

— А в качестве носимого подойдёт наш лёгкий НТ — пулемёт Нудельмана-Токарева. Он и сейчас неплох, а будет ещё лучше. А главное, сюда недаром взяли Малиновского. Он сейчас изучает способы конвейерного производства. Мозги у него правильные, а у американцев есть чему поучиться. Наладим мы выпуск таких пулеметов, сделаем массовым, быстрым и дешёвым. Даже с парой магазинов в двести рублей уложимся. А «льюис» твой не только хуже, он и дороже. Слыхал его оценки? От тысячи до полутора тысяч рублей за штуку выйдет. Считай, за ту же цену можно пять, семь, а может и десяток наших «энтэшек» сделать. А они, повторюсь, лучше.

— Не подскажешь, чем? — всё так же мертвенно-спокойно поинтересовался Семецкий. Видно, что стадия бешенства у него прошла, и в драку он уже не бросится. Но чем-то я его достал. Крепко взбесил, точнее.

— Всем! Он легче! Скорострельнее! Ему не требуется большой расчёт, справится и один человек. Максимум — два! У него тот же калибр и та же масса пули! Да, меньше начальная скорость. Но убить всё равно может даже за версту с лишним. Дальше и не надо!

— Эхх… — сокрушённо выдохнул тёзка. — Всё забываю, что ты — сугубо гражданский.

— Я что-то упустил?

— Да всё ты упустил!

И он начал спокойно объяснять. Что это для меня винтовка или револьвер — мои инструменты. А армия сильна именно организацией. Дисциплиной. Уставом. В армии все работают вместе, и пулемёты — это инструменты командиров. Именно они говорят, когда, куда и в каком порядке стрелять. И откуда. Они ставят задачи.

Что автомат Фёдорова недаром в армейской среде «пулёмётом на зайцев» дразнят. И наши «энтэшки» ничуть не лучше! Они способны решать ограниченный класс задач. Например, остановить кавалерийскую атаку, заставить залечь цепи пехоты. Или «причесать» противника, идущего колонной. Могут за счёт своей легкости и скорострельности существенно усилить атаку на вражеские позиции или решить полицейские, по сути, задачи. Для диверсантов и партизан они тоже прекрасно подходят. Но вот армейскому подразделению…

— А ведь ты именно для армии массовое производство задумал, верно?

— Разумеется.

— Я так и понял! Тогда слушай дальше! Я ведь до нынешней зимы тоже всё больше диверсионные и партизанские задачи решал. А сейчас пришлось уже именно задачи пехоты решать. Пусть и не совсем обычной. И понял я, что пехоту менять надо. Штаты, Уставы, вооружение. Пулемёты должны не только на броневиках появиться, но и в каждой роте! Но не «Максимы», а именно легкие, носимые. Которые можно быстро передвигать без двуколки.

— Так вот тебе и «энтэшки»!

— Погоди! Я уже говорил, что в армии воюют организацией. И патронами снабжают тоже централизованно. А наши лёгкие пулемёты — они под другой патрон. Нет пока в русской армии карабинов Нудельмана. И не скоро будет!

— Это почему же?

— Вспомни Драгомирова[76] покойного, как он с пулемётами боролся! А почему? Потому что патроны экономил! Вот тебе и ответ, почему в нашей армии «нудели» появятся нескоро! А раз нет их, то нет и патронов к ним, нет и пулемётов под этот патрон!

— Поэтому тебе и нужен носимый пулемёт под винтовочный патрон?

— Именно! — обрадовался он проявленному мной пониманию. — Да и кучность у «энтэшки», уж прости, хуже. Это как с пулемётом «Кольт», что Браунинг разработал. Вроде бы — гений его делал. И автоматика для того времени — самая передовая. Вот только… Ствол у него трясёт! И точность стрельбы — никакая. На ближние дистанции — нормально, а на дальних — лупит в белый свет, как в копеечку! Даже опытные пулеметчики, стреляя из Кольта, не могли показать тех результатов меткости, которые легко давались при стрельбе из «максима» даже новичкам. Да и высокий он. Под ним надо почти два дециметра свободных иметь, иначе рычаг начинает землю рыть. За что пулемёт и прозвали «картофелекопалкой». На фронте, само собой, это никуда не годится! Мы ж и «максимы» потому в низкие превращали!

Кстати, Юрий объяснил мне, что я и про «максимы» ошибаюсь. Компания «Виккерс», выкупившая все права на этот пулемёт у Хайрема Максима, провела его глубокую модернизацию. И вот-вот запустит новое производство. Так что придется либо нашим заводам тоже модернизироваться, либо заказывать более современные и лёгкие пулемёты у британцев. Тоже тот ещё геморрой!

И потом, толстый «ствол» «Льюиса» — не ствол вовсе, а специальный кожух! Он так рассчитан, что при выстреле внутри возникает поток воздуха и эффективно охлаждает ствол.

Короче, наш капитан нашёл себе третий эффективный инструмент, а я упёрся, считая, что нашёл идеальное решение. И не слушая при этом эксперта. Тоже мне, «эффективный менеджер»!

— Не грусти, капитан! — постарался ободрить его я. — Подумаю я ещё. «С учётом вновь открывшихся обстоятельств». Глядишь, и надумаю чего. А полковнику Льюису скажи, чтобы делал свои пулеметы под наш винтовочный патрон. И магазины в достаточных количествах. С запасом. Раз уж они у него при падении повредиться могут. Сколько там тебе понадобится?

— Хотя бы по два на роту! — оживился тёзка. — Но это я и сам заказать могу. У нас от семи до двенадцати рот получится, не больше. Уж такие-то деньги я бы нашёл! Но полковник-то на такое не соглашается! Малосерийное производство ему невыгодно!

— Ничего! Я же говорю, что подумаю. Если надумаю, как именно мы этим займёмся, то и полковника уболтаем! А теперь наливай давай! Да не изображай мне невинность! Не поверю, что у тебя да вдруг коньяку во фляжке не найдётся! А нам надо «мировую» выпить. Обязательно надо! А то меня что-то потряхивает…

Из мемуаров Воронцова-Американца

'… Проблема была в том, что и я был прав. Мои ресурсы были ограничены. Даже денежные, хоть с ними было лучше всего. Но больше всего мне не хватало людей. Особенно тех, кто умел организовать. Хоть что-то. И особенно мало у нас было заводских мощностей, годных для производства оружия.

Думал я перенести производство в Швейцарию, в город Эрликон. Но там производство будет не моё. Да и в ходе войны из Швейцарии пулемёты возить трудно. И сырьё туда. То же касалось и Бельгии, Швеции, Дании, Голландии. Их легко могли захватить или блокировать. Немцы или союзники, всё равно! Те же англичане или французы тупо заберут пулеметы себе! А то и вообще, вывезут всё оборудование в метрополию.

Штаты? Тут всё хорошо! И управляющий тут имеется, и станки заказать несложно, и рабочие найдутся. Вот только… Семецкий говорил про «пару пулемётов на роту». При тогдашней численности пехотной роты получался один пулемёт на сотню пехотинцев. Для пятимиллионной пехоты — уже пятьдесят тысяч. А ведь будут потери, поломки… И на самолёты с броневиками такие пулемёты пригодятся. И союзникам, и новым соседям, и тем же китайцам, когда у них обида пройдёт. Это счёт на десятки тысяч пулемётов, а может, что и за сотню тысяч перевалит. Нет уж, эту прибыль я американцам не отдам!

В итоге решили просто — сначала завод создаётся в САСШ, здесь стажируются наши рабочие и инженеры, а потом завод «почкуется». Одна половина остаётся в Штатах для полковника, а вторая перебирается в Россию, для нас. Я не я буду, если не сумею с неё снять в разы больше, чем полковник!'

Санкт-Петербург, Охтинская Стрелка, 19 сентября 2013 года, четверг, ранний вечер

— Алексей, к тебе гости! Впустить?

Неожиданная реплика домашнего компа заставила Воронцова вздрогнуть. Что, уже шесть вечера⁈ Ну да, прибыли работники компании, помогающие в организации праздников. Всё же его студия, просторная для одного человека, с трудом может вместить два десятка, которые он позвал на традиционный мальчишник. А эти и лишнюю мебель вынесут на время, и столы со стульями расставят. Да и вообще принесут всё нужное для праздника — посуду, еду, выпивку, музыкальный центр с особо чистой акустикой…

— Впускай!

Так, а вот мемуары предка надо пока в сейф спрятать, от греха подальше. Странно, свободная неделя оказалась набита кучей мелких забот, так что прочесть он не успел. И за завтра тоже не успеет — в обед родители прилетают из Штатов с кучей родни. Вроде бы, даже тётя Мэри может приехать, хотя она вряд ли завтра. Миссис Воронцова, урождённая Мэри Морган слишком занята для разных глупостей. Но всё равно — немного обидно. Ведь дальше свадьба, потом медовый месяц, и в результате мемуары предка могут ждать невесть сколько. А ему уже не терпелось «узнать всё»!

Так, семейная тайна теперь в надёжно запертом сейфе, пора заниматься делами!

Сан-Франциско, Соединённые штаты, порт, борт лайнера следующего до Иокогамы, 16 июля 1912 года, вторник

Коля Финн вбежал по трапу нашего лайнера минут за пятнадцать до отправления. На все наши упрёки, легко отмахнулся, а потом похвастался:

— Зато я за три часа договорился на поставку сюда наших пикапов! Четыре сотни штук в течении года!

Ну, вот и что с ним прикажете делать⁈ Пикапы у нас делали на базе «бусиков», благо нашлось немало торговцев и мелких предпринимателей, которым вполне себе пригодилась бы машинка, способная везти три четверти габаритного груза в городской черте и стоящая при этом втрое дешевле «нормального» грузовика. А пикапом её уже местные обозвали! От английского «pick-up» — то есть поднимать, подвозить.

— А с бразильцами что?

— Договорились, разумеется. Они калийные удобрения и раньше пробовали, но дороговато выходило. А теперь, раз мы им цену немного скинем, то они с дорогой душой!

А почему бы нам и не скинуть? После того, как по моим воспоминаниям удалось найти и калийные месторождения в бассейне реки Случь, ситуация резко изменилась. Уже со следующего года сначала Белоруссия, а потом и часть Украины, Прибалтика, Венгрия и польские земли начнут переходить на «местное» снабжение. В результате этого часть уральских удобрений надо было перераспределять. Вот и дошла очередь до Бразилии.

По нитратам мы тут чилийцев переплюнуть никак не могли, по фосфору проще было снабжать их с островов, которые передавали мне французы. А калий… Калий пока оставался почти исключительно российской монополией. Немцы едва-едва снабжали себя и Австро-Венгрию со Швейцарией. Между тем Николай продолжал:

— Там ведь основной импортный товар — сахар и кофе. Удобрения и у них урожайность повышают. Я местным экспертам расчёты заказал — вышло, что бразильцы могут вернуться к старой цене «пятицентового кофе», но при этом прибыли получать даже больше, чем сейчас. Им понравилось!

Ещё бы им не понравилось! Недавно у них со Штатами такой скандал был, чуть до войны не дошло! Те ведь — крупнейший покупатель бразильского кофе. И одна из их маркетинговых «фишек» — «чашка кофе за пять центов». Типа, стандартную чашку американского кофе можно, не спрашивая цены, взять в любом месте — на заправке, в аптеке, на железнодорожном вокзале или даже в уличном киоске — она везде пять центов.

И вдруг бразильцы берут и повышают цену. И в пять центов за чашку уже не уложиться. Американцы попробовали надавить и на время прекратили закупки кофе. Мол, куда вы денетесь, основной покупатель всё равно мы⁈ Но бразильцы молча пожали плечами и на той же земле начали выращивать сахарный тростник. Это было выгоднее, чем выращивать кофе и продавать по старой цене.

Тогда дело дошло до обсуждения в Конгрессе, заговорили о посылке американского Флота к бразильским берегам, но — что-то не срослось. И тут мы! С таким роскошным предложением[77].

— Опять же сахар, там тоже удобрения нужны. Они не то, чтобы повышали урожайность, но увеличивают срок эксплуатации поля.

Это тоже понятно! Сахарный тростник — одна из самых производительных сельскохозяйственных культур в мире! Если не самая! А значит, истощает почву. Если вносить удобрения в нужных количествах, поле проработает дольше.

— Ну и вообще. У них полно полей, где можно по два урожая в год снимать, но от этого земля быстро истощалась. А с удобрениями — можно!

— Да ты не тарахти! Что им интересно, я уже понял. И что ты договорился — тоже. Только вот что они нам взамен дадут? Золото, свои реалы или доллары?

— Товары. Тот же кофе, натуральный каучук, который всё равно в некоторых вопросах незаменим, поставки говядины и тростникового сахара для наших Торговых домов в Европе…

— А цены? Не получится, как с теми американцами?

— А я на формулу цены договорился, как меня Наталья Дмитриевна научила. Если растёт цена хоть одного из поставляемого ими товаров, сразу же поднимается и цена на наши удобрения. Так что нам, по большому счету, без разницы, что они с ценой сделают. Товара мы примерно одно и то же количество получим.

— Вот это молодец! — хлопнул я его по плечу. — Хвалю!

Он только пожал плечами, мол, а чего ж вы ждали? Ну да, если кто от скромности и не умрёт, то это Финн!

— Ну а оттуда я быстренько до Колона доплыл, потом на поезд и через несколько часов уже в столице Панамы[78]. Потом быстренько сюда. Приплыли утром, я и думаю, чего время зря терять? И поехал про пикапы договариваться!

Санкт-Петербург, Охтинская Стрелка, 20 сентября 2013 года, пятница, утро

Проснулся Алексей снова без будильника. И вдруг осознал, что уже достаточно бодр, чтобы снова почитать историю Американца. Странно, вроде выпили вчера немало, и веселились почти до полуночи. Потом пришлось ещё дожидаться, пока сотрудники всё той же компании привели унесли всё принесенное ими, вернули хозяйскую мебель на место и привели помещение в порядок. Особенно умилило Алексея, что ему даже помогли застелить постель и поставили рядом с кроватью большую бутылку с водой, стакан и средство от похмелья. Профессионалы, чёрт побери! Приятно иметь дело. Разумеется, он не поскупился на чаевые. По недавно возникшей традиции — только в золотых и серебряных монетах, что вызвало у него не одно воспоминание из истории предка.

Так, теперь сварить себе кофе покрепче, достать из холодильника пару бутербродов и можно продолжить чтение.

Пока автомат заваривал кофе, молодой человек снова удивился. Ведь на мальчишник он звал самых близких — друзей детства и отрочества, приятелей по Физтеху, пару коллег из наиболее близких… И сходился он только по принципу «человек должен быть интересен и приятен», но поди ж ты! Среди друзей и приятелей оказались Ваня Менделеев-Горобец и Костя Тищенко, Даня Гребеневич и Влад Сикорский, Саня Бари и Олег Рябоконь. Ну и разумеется, великолепный Юрий Семецкий «сын земли Кашгарской».

Хотя как именно он сошелся с Семецким, Лёша и сам бы объяснить не смог. Просто отдыхали как-то семьёй на Крите, играли в пляжный волейбол, он и оказался в паре с этим мальчишкой. Ох и дали они тогда жару! Играли «на вынос», и пять кругов их пара продержалась. Пока противниками не оказались две симпатичные девчонки. Тогда уж, конечно, пришлось проиграть!

Ну что же, кофе готов, впереди есть около трёх часов часов… Не стоит терять времени!

Глава 21

Из мемуаров Воронцова-Американца

«… Не один Хюппинен носился, как угорелый. Я тоже чувствовал себя эдаким последователем Филеаса Фогга, персонажа романа Жюля Верна 'Вокруг света за 80 дней». Мы даже ехали тем же маршрутом! Правда, он двигался с запада на восток, а мы — навстречу.

К тому же, у меня не было цели просто быстрее домчаться, по пути я проводил массу встреч. Например, в Чикаго я провел переговоры с тамошними металлургами. Для проекта «Русский Фронтир» нужно было огромное количество тяжелых рельсов, чтобы переложить их вместо лёгких, мостовых конструкций, паровозов, колёсных пар, вагонов и прочего оборудования. Всё это Россия произвести не могла. Поэтому я и соглашался обсудить возможные объемы их поставок. Ну и связанных с этим инвестиций и кредитов в проект.

Мы с Натали и наш юный прохиндей Осип Шор оказались правы. После скандалов с поддержкой Вильсона и нападением наёмников Рокфеллера местные «денежные мешки» отбросили сомнения и начали рваться получить долю в таком шикарном проекте! А то, что деньги пригодятся нам для Мировой войны — так это ж форс-мажор! Предусмотренный, кстати, контрактами!

И во Фриско[79] мы тоже успели пообщаться с местными судостроителями. Подсолнечное масло с наших с Фредом Морганом плантаций в Мексике я собирался возить лучшими наливняками. И в данном случае «лучшими» означало не самыми передовыми, не самыми быстрыми, а самыми дешёвыми в изготовлении, эксплуатации и ремонте. Они взялись разработать такую концепцию за три-четыре месяца. А первое наливное судно данного проекта спустить на воду уже через год.

В общем, честно говоря, нам не в чём было упрекать Финна, мы и сами явились на борт минут за сорок до отправления!'

Токио, Япония, 30 июля 1912 года, вторник

В Иокогаме мы все не задержались. Финн сразу двинул по делам дальше — во Владивосток, Хабаровск и Харбин, где мы и договорились снова встретиться. А мы поездом добрались до Токио, там и заночевали. Для подготовки к войне мне были нужны все деньги, до которых я смогу дотянуться, а скорое начало проводок по Панамскому каналу ударит не только по нам, но и по японским банкам и концернам. Нет, не по всем, только по тем, что поставляли в Штаты ширпотреб, сделанный из наших материалов.

Вот с ними мы сейчас и встречались. С полным уважением к «японским церемониям». Переговорщики от нашего Холдинга были тут еще декаду назад. Вручили подарки, проговорили всё, и наконец — кульминация. Прибытие «самого» Воронцова. Меня, то есть. Раньше я не понимал, зачем это нужно, проговаривать то, что и так всем ясно. Но по мере участия в управлении своим Холдингом — осознал. Проникся, что даже крупнейшие предприниматели и чиновники могут казаться собеседнику тупыми. Просто потому, что иначе смотрят на мир, ставят иные приоритеты, и даже ключевые для меня слова им ни о чем не говорят.

И тут был тот самый случай. В Японии изменение объемов и стоимости доставки было связано в первую очередь со строительством железных дорог, а во вторую — с освоением крупнотоннажных пароходов. Важность какого-то там канала они не воспринимали. Не разумом, подсознание отвергало!

Пришлось попросить о перерыве. Я припомнил читанное и слышанное о фокусах, выкидываемых знаменитым адвокатом Плевако[80] на судебных заседаниях.

И по возвращении накрыл две стороны стола. На одной стороне стола ряд открывала кучка йен, примерно равная дневному заработку жителя Западного побережья сегодня. Дальше лежали плошки с белым вареным рисом и прочими блюдами, входящими в рацион японского среднего класса. А завершала ряд кучка йен, которая примерно равна месячному остатку. Её вполне хватило бы на покупку недорогого нового костюма и такой же обуви.

На другой же стороне стола и кучка денег в начале ряда была поменьше, и в рационе было просо и другая еда бедняков. А финальная сумма… Её едва хватило бы на покупку расчёски.

— А вот это — заработок жителей Восточного побережья, пересчитанный на ваши деньги. И остающаяся у них на покупки сумма. На Востоке живет во много раз больше людей. И потому именно их порядок установится всюду. Наши покупатели обеднеют! — с пафосом вещал я на английском. Половина присутствующих вполне понимала меня на слух, а у остальных имелся собственный переводчик.

— И что же вы предлагаете делать, Юра-сан?

— Поймите, покупателей у нас станет в разы больше. Ведь Панамский канал пропустит и наши товары на Восток. Поэтому мы сможем намного больше товаров продавать. Но для этого нам с вами сначала надо вместе найти путь к снижению экспортных цен. В идеале — без снижения нашей прибыли.

Японцев с детства учат невозмутимости. Да и читать их эмоции нам сложнее. Но, кажется, теперь они прониклись! И мы начали обсуждать способы снижения конечной цены. Трансфертные цены, изменение логистики проекта и прочие меры, названия которых я принёс из будущего, но суть была известна и сейчас.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«… Вечером я с небольшой группой сопровождающих рванул обратно в Иокогаму, а там сел на пароход нашего Холдинга. Для всех я убывал в Россию, однако на самом деле мне предстояла ещё одна встреча в Японии. По моим личным оценкам — куда более важная. Хотя многие бы удивились такой расстановке приоритетов. Они вообще бы не поняли, зачем я плыву на Окинаву встречаться с мало кому известным молодым китайским революционером. Который, к тому же, теперь скрывается от своих же товарищей…»

Город Наха, Окинава, 2 августа 1912 года, пятница, позднее утро

Пока мы швартовались, я собрал свою группу для последнего инструктажа.

— Семён Петрович, повторите, пожалуйста для всех вводную информацию. Господа, прошу слушать внимательно. Учитывая, что я придаю этой встрече особую важность. Итак?

— Цзян Чжунчжен, возраст — четверть века без нескольких месяцев, несмотря на молодость стал любимым учеником Чэнь Цимэя. Чэнь, в свою очередь, — преданный соратник Сунь Ятсена, которого в начале этого года избрали президентом Китайской Республики.

— Первым в истории президентом! — уточнил я с нажимом на первом слове.

— Абсолютно верно! Первого апреля он официально передал пост генералу Юань Шикаю. То есть, теперь у Китайской Республики второй президент. Несмотря на вынужденную отставку Сунь Ятсен пользуется огромным авторитетом в народе. По имеющимся сведениям, он собирает съезд, который утвердит новую китайскую партию под названием Гоминьдан, то есть «Национальная партия». Почти наверняка он станет лидером этой партии.

— То есть сейчас имеет место противостояние военного блока во главе с генералом Юань Шикаем и чисто политического, опирающегося на создаваемую партию и волю народа? И второй блок возглавляет Сунь Ятсен? — уточнил Семецкий.

— Верно. Но и они не такие уж «чистые» политики! Молодой человек, которого мы намерены навестить, в январе этого года убил Тао Чэнчжана, серьёзного и последовательного оппонента Сунь Ятсена. Все убеждены, что он сделал это по приказу Чэнь Цимэя, своего учителя. Тем самым он всем показал, что «политики» не чураются и силовых методов воздействия.

— Тогда почему он здесь? — с так и не исчезнувшим акцентом уточнил Генри Хамбл. — Если они не боятся насилия, а законное правительство свергнуто?

— Остальные революционеры отнеслись к этому акту без понимания, а действующий президент объявил Цзяна в розыск. Пришлось бежать.

— Почему сюда?

— Тому три причины. Во-первых, он лучше знает Японию и японский язык. Шесть лет назад он собрался поступать в военное училище. Офицерская служба очень престижна в Китае. Вариантов он видел два — Российская Империя или Японская. После победы России в войне с Японией мы в этом списке лидировали. Поэтому он поехал в Харбин, учить русский язык и готовиться к поступлению. Там и познакомился со своими будущими вождями. И проникся революционными идеями. Даже отрезал косу[81].

— Так что учтите, господа, русский язык он неплохо понимает! — уточнил я для остальных.

— Не только понимает, но и немного говорит, хотя и с сильным акцентом. Однако он быстро выяснил, что его образования для поступления в наши военные училища совершенно недостаточно. И навёрстывать придётся очень долго, многие годы. Что его совершенно не устраивало! Поэтому всего через полгода он перебрался в Японию и начал изучать японский язык. В 1908 году поступил в японское пехотное училище Симбу гакко, где и проучился два года. В Японии это учебное заведение пользуется большим уважением.

Семён Петрович, сотрудник Департамента безопасности нашего дальневосточного филиала, замолчал, подчёркивая сказанное.

— А вторая причина?

— Она в том, что сейчас китайские революционеры крайне обижены на Россию за поддержку сепаратизма, как они это называют. То, что все отделившиеся государства ранее присягали не Китаю, а маньчжурам, ими игнорируется напрочь.

Семецкий весело присвистнул.

— Кстати, учитель нашего молодого человека высказывался, что вас, господин Семецкий, и вас, Юрий Анатольевич, стоило бы за это ликвидировать. А как мы уже видели, его ученик исполняет такие пожелания совершенно буквально.

— Поэтому мы и надели скрытую броню! — успокоил я нашего безопасника. — Да и оружие будет при нас. Однако, господа, напоминаю, что наша задача — именно договориться. Поэтому никаких трупов. А в идеале, надо обойтись и без стрельбы. Это понятно? Хорошо, идём дальше.

— Вторая причина, по которой он выбрал Окинаву, в том, что китайцы до сих пор называют этот остров Рюкю-хань. И считают своим. То есть, он как бы и не покидал Родину.

— А как считают остальные?

— Для японцев Рюкю-хань стал японской префектурой Окинава в 1879 году. Большинство местных жителей до сих пор относится к японцам, как к оккупантам. И ещё живы те, кто помнит времена независимости. Опять же, японцы разрешили местным участвовать в выборах только пару месяцев назад[82]. Так что и полиция тут… Вполне может поддержать сторону китайских революционеров, если её местные сотрудники будут уверены, что об этом не прознает начальство. И это третья причина. Полиция вообще старается не соваться в этот район, тут за порядком следят сообщества контрабандистов, самогонщиков и местное сообщество бойцов окинавского стиля.

— Это такой аналог китайских тайных обществ? — весело уточнил я.

— Скорее, это уже филиал якудзы — тайной японской преступной организации. Хотя на самом деле жители этого острова всегда жили отдельно. И от китайцев, и от японцев.

— Тем более! Раз тут можно нарваться на местных бандитов, то идём тихо, действуем быстро и стараемся не шуметь. И, разумеется, пытаемся договориться. По-русски говорим с учетом того, что нас могут понять. Семён Петрович переводит то, что потребуется. Сколько их там?

— С ним двое соратников. Именно соратников, он им не платит, и живут они в абсолютно равных условиях. Обедают всегда в снимаемом ими доме, потом шляются по городу, для развлечения и в поисках подработки. Поэтому, господа, нам не стоит медлить! Иначе рискуем не застать их на месте.

Идти было недалеко, но по пути постоянно вспоминалась бессмертная фраза из «Бриллиантовой руки» про «Стамбул — город контрастов». Поблизости от порта улицы были мощены камнем, а синематограф и почта были современной европейской архитектуры. Перед ними даже были пятачки невесть откуда завезённого асфальта! Хотя, почему невесть откуда? Скорее всего, что с нашего нефтеперерабатывающего заводика во Владивостоке.

Однако было много домов из соломы, встречались и эдакие мазанки. У домов побогаче были очень своеобразные черепичные крыши — то ли из полукруглой черепицы, то ли вообще из кусков труб с дырками. Наш провожатый сказал, что это типичные для рюкюсцев крыши, в других местах таких не встретишь. У некоторых домов был надстроен второй этаж, причём видно, что такую возможность предусматривали изначально.

— И всё же, позвольте спросить, зачем вы рискуете собой? Неужто послать некого? Я ведь не шутил, в революционной среде вы — мишень номер два, лишь немного уступаете капитану Семецкому. А эти люди уже замарали руки кровью и имеют проблемы с законом. Да и район криминальный, в который полиция сунется только по прямому приказу начальства. Так зачем вам это?

— Поговорить надо. И обязательно договориться. Была бы возможность, я бы не рисковал и говорил лично с досточтимым Сунь Ятсеном. Но именно в силу перечисленных вами причин ни я не могу дойти до него живым, ни он не может приехать ко мне без ущерба для репутации. Молодой Чжунчжен — единственный, к кому я могу прийти и поговорить, глядя в глаза. Если я сумею убедить его, он убедит руководство китайских революционеров. Они поставили на наши предприятия уже почти полмиллиона рабочих. Да, те разбросаны, и безопасность хорошо их контролирует, но это только до первой искры! И её надо предупредить!

Я не стал продолжать, что с началом войны планирую эту численность удвоить, а то и утроить. Рабочие руки у будут тогда очень дороги! И потому договориться становится ещё более важным. Он же немного помолчал, а потом тихо пробурчал себе под нос:

— Всё понимаю, но… Учтите, без китайцев нам будет всего лишь плохо. А вот без вас — всё вообще развалится!

Теперь помолчал я. И во время этой паузы неожиданно ответил Генри:

— Так и постарайтесь, чтобы с ним ничего не случилось! А лично мне уже тяжело видеть, как он дёргается, что не может навестить старого Фань Вэя. Тот же не просто лидер китайской общины в Беломорске, он давно стал нашим другом, ещё с Америки. Там они с внуком спасли нам обоим жизнь. А теперь старик вынужден прикидываться умирающим, чтобы его не вынудили выбирать свою сторону.

Теперь замолчали все. И молчали, пока Семён Петрович не сказал:

— Пришли, нам в этот двор.

Во дворе невысокий, но очень мускулистый и широкоплечий китаец возился перед печкой. Похоже, заканчивал готовить обед. По крайней мере, от котелка, в котором он что-то помешивал, пахло весьма аппетитно.

Мы вошли во двор, но не успели ничего сказать, как он ухватил этот самый котелок и вылил его бурлящее содержимое в сторону Генри Хамбла, то ли определив в нём самого опасного из противников, то ли выбрав случайно. Ганфайтер, разумеется, уклонился, а китаец, вдруг дико завизжав, ухватил стоявшую возле печи лопату и бросился на меня. Надо сказать, что завертел он эту лопатку весьма ловко, работая обеими руками, но меня недаром последние годы натаскивали в баритсу. В этой борьбе учили использовать подручные материалы — плащи, тарелки, трость или зонт, которые джентльмены таскали с собой почти постоянно.

Вот тростью я и воспользовался. Хлесткий удар по кисти правой руки, уход с линии атаки и левый боковой в печень. Удар у меня поставлен неплохо, и обычно этого хватало, чтобы вывести противника из строя. Но этот крепыш явно от души прокачал мышцы пресса, да и бить пришлось вниз, всё же разница в росте у нас сантиметров тридцать. В результате эффект вышел ослабленным, противник устоял на ногах, но охнул и выронил лопату. Ну, ничего, все мои наставники учили меня не останавливаться. Рубящий удар тростью по голове — и оглушенный противник опускается на колени.

Тут сзади бухнул выстрел из чего-то очень крупнокалиберного. Почти одновременно выстрелил и револьвер Генри. Звук его сорок пятого калибра я всегда отличу от звука наганов остальных членов нашей команды. Нет, не время миндальничать — удар ногой в голову, и мой противник вырубается окончательно.

Я быстро обернулся. Семецкий валяется ничком, а ещё один китаец баюкает повреждённую руку. У его ног валяется обрез двустволки. Ох ты ж! Хорошо, если стрелял дробью, тогда у Семецкого ещё есть шанс! А вот пулю такого калибра наши броники вряд ли удержат.

— Лежать, падла! — проревел я, а Семён Петрович что-то проорал по-китайски. Наверное, перевёл, потому что китаец тут же упал ничком.

— Не убивайте их, я сдаюсь! — донеслось из помещения на русском, и во двор вышел Цзян Чжунчжен с поднятыми руками.

Глава 22

Из мемуаров Воронцова-Американца

«… Это его 'я сдаюсь!» чуть не выбило меня из колеи. Это что же, он нас за киллеров принял? Впрочем, разобраться можно было и позже. Сначала Семен Петрович подал какой-то сигнал, и сопровождавший нас на некотором отдалении китайчонок побежал за подмогой. А сами мы быстро перебрались в дом сами и туда же двое китайцев отнесли третьего. Ну и убедились, что Семецкий жив и относительно здоров. Сильный ушиб, возможно, повреждены рёбра, но броня выдержала.

После этого настала пора прояснить некоторые вопросы…'

Город Наха, Окинава, 2 августа 1912 года, пятница, ближе к обеду

— Нет, вы поглядите, господа! Да мы в самое «осиное гнездо» вломились!

В доме и в самом деле, было на что посмотреть! Для начала, на стене висели наши с Семецким портреты, обведенные как мишени. В обоих торчало несколько ножей, дротиков и метательных пластин. Рядышком висела японская газета с сообщением о том, что знаменитый Воронцов побывал там-то и там-то… И было выделено сообщение о том, что десятого августа планируется торжественное мероприятие в Харбине с моим участием.

А на столе лежали найденные нами билеты от Окинавы до Харбина и поддельные документы на эту троицу революционеров. Причем на разные имена. Может быть, ловкий адвокат в суде и сумел бы доказать, что «это ещё ни о чём не говорит», но нам всё было ясно.

Какое-то сомнительное везение у нас — ухитрились вломиться в логово к киллерам всего за несколько часов до того, как они должны были отправиться убивать нас же. План разговора пришлось срочно менять. Для начала дождались, пока не прибыло подкрепление. Нет, не бойцы с карабинами и пулемётами, а какой-то уважаемый китайский старичок на рикше. Впрочем, тот громила, что их сопровождал, вполне был способен навести порядок и без оружия. Ход оказался верным, гонцов от местных преступных авторитетов этот дуэт сумел успокоить. Те предпочли поверить, что «всё нормально, тут просто разговаривают и шума больше не будет».

Ну а потом настало время беседы. Тем более, что русский оба китайца, оставшихся в сознании, понимали неплохо.

— Как вы думаете, почему мы явились к вам лично? Могли ведь и в полицию сообщить. Или дождаться вас на «своей» земле, да повязать там тихо. И не рисковать при этом своими жизнями.

Было видно, что вопрос китайцев смутил. Действительно, наши действия выглядели не очень разумно. Да и были такими, если честно! О кто ж знал?

— А между тем, всё очень просто. Что бы вы себе не думали, но я не хочу расстраивать вашего Учителя, которого по-прежнему безмерно уважаю и считаю своим другом!

— Другом⁈ — от возмущения молодого Цзяна аж подбросило со стула. — Ты — предатель! И поступил вероломно. Ударил Китайскую республику в спину и ограбил её. Твоя смерть только порадует Учителя и всех честных китайцев!

Да уж. Его просто трясло от возмущения. Услышит ли он меня? Но тут реплику подал мой тёзка:

— Что за истерика? Вы военный или тряпка штатская? Ах, военный! Ну, тогда вы должны знать, что любая операция проводится на основании приказа. Господин Воронцов же — сугубо штатский. И потому был вообще не в курсе и никак не влиял на ход событий, в которых вы его обвиняете. Слово офицера! Так что ни о каком «вероломстве» и речи нет. Это первое.

— А прежде чем мы перейдём ко второму, — включился в разговор я. — Ответьте, господин Цзян, когда и почему вы отрезали косу?

— Вы прекрасно знаете ответ! — вмещался в разговор второй китаец. — Коса была символом покорности ханьцев[83] манчжурам.

— Вот! — поднял я палец вверх. — Именно, что маньчжурам. И те народы, которые отделились, тоже были покорены манчжурами. Не Китаем. И сейчас они тоже «отрубили косу». Точно так же, как вы, они не хотят больше подчиняться. Ни прежним господам, ни вам. По-моему, это справедливо. И уж кому, как не вам, понять их.

Кажется, мой довод был нов для обоих революционеров. Но молодой вождь нашёл возражение первым:

— Они — часть нашей страны! И по отдельности будет труднее и им, и нам!

— Возможно. Но тогда их надо убеждать, а не завоёвывать, логично? Сейчас они хотят именно не зависеть ни от кого.

— Но Россия их захватила!

— Нет! — снова вмешался Семецкий. — Не захватывала. Сейчас это именно, что независимые страны. Мы убеждаем их, что им будет лучше с нами. Вы могли бы убеждать, что им полезнее быть с вами. А уж они пусть решают, верно?

— Да как они решат, если на их территории стоят ваши войсковые части?

— Да, стоят! Хотя бы потому, что одних бандитов в тех местах ошивается немало. Да и маньчжуры не прочь вернуть свою власть над монголами и уйгурами. Не говоря уж про отряды Юань Шикая. Пока что он признал только независимость Маньчжурии. Так что… мы лишь обеспечили местным возможность «отрезать косу» — повторил я свой аргумент.

Китайцы ненадолго замолчали. Сравнение с маньчжурами им не нравилось, но эмоции были сильнее. Однако я ещё не всё сказал.

— Так что я не совершил ничего вероломного, да и ничего ханьского не только я сам, но и Россия не отбирала. Но сказать вашему Учителю я хотел не об этом. Есть куда более важные для судьбы Китая вещи.

Тут меня прервали. Третий революционер очнулся и начал громко и экспрессивно материться. Нет, китайского мата я не знаю, но интонации были те самые.

— Простите, я попробую успокоить брата Ма. Он очень переживает своё поражение, так как считается мастером боевых искусств.

— Не мастер он, а другое слово, но тоже на букву «м» — пробурчал я под нос. — Это ж надо — в живых людей кипятком швыряться! Ладно, успокойте его.

А сам пока в очередной раз прогонял в мозгу аргументы.

— Видите ли, я хотел донести до господина Сунь Ятсена простую мысль. Ваша революция — далеко не первая в истории. Например, прямо сейчас продолжаются волнения в Мексике. И уроки всех предыдущих восстаний учат, что просто убрать власть чужаков — мало. Нужно дать стране эффективное управление. Единую центральную власть. Обеспечить защиту от внешних угроз, создать порядок внутри… И только потом возможно развитие.

— Разумеется!

Ответ молодого революционера был не просто высокомерен. От него веяло арктическим холодом. Дескать, чего ты тут общеизвестные вещи произносишь так. Будто это должно стать откровением. Черт, молод он ещё, нетерпелив. И слишком быстро высоко взлетел.

Недаром он пошел на то убийство. Да и сейчас не нашёл иного способа порадовать Учителя и реабилитироваться, как снова убить. Люди постарше выслушали бы дальше, прежде чем делать выводы.

— Юань Шикай не уступит власти. Даже если партия выскажется против него. А вы отдали под его власть лучшие революционные отряды. К тому же у него есть и свои подразделения, лояльные не вашей революции, а лично ему. У кого сила, тот и правит, не наоборот.

Щека Чжунчжена дёрнулась. Ну да, именно генерал изгнал его из страны, так что нынешнего президента Китая он не любил, пожалуй, даже больше, чем нас с Семецким. Но правило «не выносить сор из избы» или как оно там звучало по-китайски он соблюдал:

— Вам-то какое дело до этого? Наоборот, России выгодно, чтобы наша страна ослабла. Тогда… Как вы это там говорили? У вас «будет больше шансов убедить, что с Россией лучше»!

Вот ведь наглец! А ведь не может не понимать, что их жизни в наших руках. Но дерзит.

— Вы ошибаетесь, уважаемый господин Цзян. Росси сейчас выгоден сильный Китай. Именно это я и хотел донести через вас до вашего Учителя. И ради этого и явился сюда лично.

А говорят, что китайцы — узкоглазые! Да его глаза от удивления расширились до почти круглых. Я мысленно улыбнулся, но продолжал всё тем же доверительным тоном.

— Вы должны помнить, что всего несколько лет назад японцы пытались разбить Россию и захватить Маньчжурию. Да, сейчас они притихли. Но им по-прежнему страшно нужны ресурсы и рынки сбыта. Так что, если Китай ослабнет, они неизбежно попытаются захватить его. А затем, усилившись ресурсами Китая, снова пойдут войной на нас. И хотя бы поэтому я уверен, что ослабление вашей страны не нужно не только мне самому. Но и повредит интересам России.

Он задумался. А я пожалел, что не знаю китайского. Всё русский для него — чужой язык, и при мысленном переводе часть убедительности теряется. И услуги Семёна Петровича не помогли. Потерялась бы более важная составляющая — эмоции.

— Им не дадут захватить нашу страну! Ни вы, ни другие лаоваи[84]. Так уже было!

— Да, — согласился я. — Было[85]! Но даже тогда они не вернули вам не всё, Тайвань остался у них. Однако японцы учатся на своих ошибках. Так что скоро они смогут забрать у Китая всё, что захотят. Просто дождутся подходящего момента. Вы спросите какого? Дело в том, что в Европе зреет большая война.

— Чушь! Лаоваи воюют с нами, воюют с другими слабыми странами, но между собой они теперь договариваются. Гаагская мирная конференция сделала войны невозможными[86]!

— Ну, конечно! А вас не смущает, что участниками той конференции были и Россия с Японией? И это совершенно не помешало им воевать через несколько лет. Нет, большая европейская война зреет. Она может начаться даже в этом году. И может даже расшириться на весь мир. Поэтому я и пошел на этот разговор. Время уходит, и вы, если вы патриоты Китая и сторонники Китайской Республики, просто обязаны донести мою точку зрения до Сунь Ятсена. Не как вашего Учителя, а как одного из лидеров Китайской Республики. Человека, думающего не о собственной власти, а о благополучии и развитии страны!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Не скажу, что мне удалось их убедить, но задуматься заставил. А дальше… Не надеясь на качество пересказа, я передал письмо, в котором и изложил свои доводы. И попросил доставить 'лично в руки».

После чего мы отправились дальше, дел было невпроворот, а подготовить к будущей войне надо было многих…'

Окраина Беломорска, 21 июля (3 августа) 1912 года, суббота, после обеда

— Отставить! Унтер Горобец, что у вас тут опять творится?

Ну вот, опять Смолянинова нелегкая принесла. Вечно лезет… Артём мысленно сплюнул. И ведь толковый офицер, но въевшаяся в плоть и кровь приверженность уставам всё портит.

И ведь мог бы уже понять, что не будет по его. Ну, место тут такое, ставы и методики тоже уважают, но всегда ищут, как улучшить. И знают, как излишне ревностных уставников обойти.

В прошлый раз что было? Обошли его просто и изящно. Приказ издали, «обкатать» приёмы штыкового боя для карабинов Нудельмана образца 1909 года. И всё, он тут же стал ревностным поборником. И, кстати, немало идей привнёс по переработке под более легкие и короткие карабины.

И теперь его обойдут. Всем это ясно, но… цепляется.

— Это что за удар был?

— Маятник, вашбродь! — лихо ответил унтер.

Ага, понятно, «изюминки» аспиду не понравились. Нет, поначалу все бойцы типовые приёмы отработали до автоматизма. Но потом начали снова искать, каждый своё, удобное только ему. И у Рябоконя уже была пара таких вот «изюминок» в личном арсенале. Очень это помогало в учебных боях.

— Кто разрешил?

— Капитан Семецкий, вашбродь! Приказ с утра довели. По субботам с лучшими учащимися проводить занятия с применением нестандартных приёмов. Изучать опыт и самые удачные приёмы рекомендовать ко внедрению в общий комплекс!

— Так, понятно. Продолжайте!

А сам повернулся и пошёл себе. Сплюнул, только убравшись с плаца.

Владивосток, улица Светланская, офис Холдинга «Норд», 23 июля (5 августа) 1912 года, понедельник, утро

— Нет, Юрий Анатольевич, простите душевно, но всё равно не могу согласиться! Я хоть давно уже и не вращаюсь в верхах, но слухи и до меня доносятся. Ну, смешно ведь, право слово!

— Что вы видите смешного, Сергей Юльевич?

— Возможно, вы правы. Балканский союз совершенно очевидно направлен против Турции. А сами турки не вояки, что прекрасно показала их война с итальянцами! Тем более не выдержат османы одновременно двух войн.

— Вот! А в этом случае их всегда поддерживали австрийцы, не желающие чрезмерного усиления России. Тем дадим укорот мы, и вот тогда за австрийцев непременно вступится Германия.

Витте в ответ только головой потряс.

— Может, что и не вступится. У нас с французами и британцами союзный договор.

— Ну а если?

— А вот тогда… Секретов военных мне не открывают, но войны сейчас быстрые, так что… Полгода, самое большее — год, и разобьём мы германца. Японцы же к войне не готовы. А значит, что и подготовиться не успеют.

— Скажите, Сергей Юльевич, как вы думаете, войска отсюда на фронте совсем не понадобятся? И припасы со складов? А что у нас здесь со флотом? Много ли новейших кораблей?

— Ох! Не сыпьте соль на раны. Вот как ваш «ОПРОН»[87] поднял пару броненосцев да еще несколько кораблей поменьше, так ничего больше и в строй и не вводили. А те кораблики, сами знаете, устарели уже.

Это да, пришлось мне аналог «ЭПРОНА» создавать. Четыре года назад вышел на меня флотский инженер Языков Владимир Сергеевич. И предложил, ни много, ни мало профинансировать подъём со дна моря легендарных сокровищ «Чёрного принца». Как всякий советский мальчишка, я смотрел в своё время «Кортик», так что про этот клад был в курсе. Знал также, что ничего существенного там не нашли. Но его азарт и профессиональная хватка мне понравились. Ведь не обязательно же клады искать. Можно и другой профит иметь. Цесаревич Алексей морем мало что не бредит, вот и будет ему ещё одна игрушка. Станет шефом. Опять же, поднять корабль и модернизировать — дешевле стоит, чем новый строить. Дополнительный пи-ар для Сандро. И моей репутации сторонника прогресса тоже немного в копилочку капнет.

Так что деньги я выделил недрогнувшей рукой. Правда, с условием, что сначала он подъём судов и кораблей, потонувших в Русско-Японскую войну осуществит. Это-то вполне себе реальный профит даст, что позволит затраты быстро окупить. И опыта набраться.

А на всякий случай подкинул я ему «читерский задел» в виде «гелиевого воздуха». Я ведь на тот момент был монополистом в области гелия. Синтез аммиака давал мне немало аргона. Из аргона мы отделяли неон, благо неоновые лампы быстро стали «писком моды» в рекламе. Ну а там и гелий выделить уже не так затратно.

А смесь гелия с кислородом и даёт тот самый гелиевый воздух. В своём времени я читал, что с его использованием и ниже ста метров водолазы опускались и работали. Вот и будет у нас лишняя компетенция — работать на глубинах, на которых больше никто не умеет. Опередим всех минимум на полвека[88]!

«ОПРОН» нас не подвел, и снабдил дальневосточников пусть и устаревшими, но дополнительными кораблями. Однако, я слегка забылся в воспоминаниях, пора возвращаться к разговору.

— Вот потому и говорю, что нужно готовиться. Чтобы японцы во время этой короткой войны предпочли не на Владивосток с Порт-Артуром нападать, а, к примеру, попробовали снова взять Циндао.

Тут в дверь постучали.

— Входите!

— Простите, Ваше Превосходительство, простите, Юрий Анатольевич, но срочные новости. Отряд Алексея Ухтомского подвергся совместному нападению китайцев и манчжур.

— Вот видите, Сергей Юльевич, ещё и это! Да и у китайцев вот-вот может Гражданская война начаться. Так что верите вы мне или нет, но готовить Дальний Восток ко всяческим бурям просто необходимо. Понимаю, что вы — не Наместник. Официально. Но мы оба с вами понимаем, что сейчас многое зависит именно от вас.

Глава 23

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Тот день вышел дёрганным. Дел было множество, но мысли были в узле связи. Впрочем, последующие сообщения моего шурина поумерили накал эмоций. Выяснилось, что он давно ожидал этого наката. У меня даже удалось впечатление, что он его провоцировал. Чтобы дать соседям урок, находясь во всей силе, т.е. пока 'добровольцы от Николая Ивановича» не убыли вместе с приданной им техникой.

По сообщениям наблюдателей китайцы не пожадничали, выделили около тысячи пехотинцев и четырёх сотен кавалерии. Усилили этот отряд миномётной батареей да дюжиной пулемётов. Грозная сила для этих мест…'

Внутренняя Монголия, 5 августа 1912 года, понедельник

Если кто-то спрашивал Иосифа Бабеля по прозвищу «Йоська-врата вавилонские»: «Ты чьих будешь?», тот в ответ только пожимал плечами. А как ответить? Что иудей по вероисповеданию? Так это и так ясно, по одному виду. Родной язык? Так он с младенчества говорил и думал не только на идиш[89], но и на русском, греческом и болгарском, неплохо понимал армянский и наречие турок. Место жительства? Так за четверть века судьба помотала его по всем странам черноморского побережья, да и на Адриатику с восточным Средиземноморьем досталось.

Подданство? Так и тут всё непросто. Хоть родился и вырос он в Одессе, но от российского подданства отказался, чтобы перебраться в Палестину. Формально он теперь числился верноподданным турецкого султана. Тут Йося улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно были ошарашены китайцы, увидев турецкие документы его и парочки других пленных.

Вот только с верностью султану большая проблема. Нет её, совсем нет. «Врата вавилонские» с соратниками мечтают о независимой Иудее и готовят восстание. Можно, конечно, назвать его евреем, но и тут возникает сколький момент. Дядя Аарон не раз повторял ему, что «еврей, севший на коня, перестаёт быть евреем!»

А ведь ещё в Палестине пришлось-таки освоить езду на этих норовистых тварях. Все их отряды самообороны были конными.

Одно радует, что сейчас на лошадь громоздиться не пришлось. Хоть местность тут сейчас и похожа на Палестину — та же жара, воды мало, почва выжженная, каменистая, но русские вместо лошадей выделили грузовики. А по этой части они нынче впереди планеты всей. Вот кто бы мог подумать? Но таки эти гои[90] в последние годы начали делать стоящие вещи. Вот и это шестиколесное чудо — в сухую пору пройдет по здешней степи или пустыне где угодно, догонит любого коня, не устаёт и увезти может пять тонн. Вернее, раньше могло, пока его противопульной броней по бортам не обвешали, да пушку Гочкиса с защитным щитком в кузов не поставили.

Но и сейчас осталось место для припасов и экипажа. Трясет, конечно, но терпимо. Эх, набросать бы на дно кузова сена побольше, да разлечься на нем — можно было б и вздремнуть на ходу. Но кто ж такое разрешит в боевой машине, где кругом снаряды? Если вдруг искра какая — и мяукнуть не успеешь, как перед Всевышним предстанешь. Приходится терпеть.

Ничего, недолго осталось. Китайцы уже недалеко, даже из винтовки добить можно, хоть попасть в кого-нибудь — маловероятно. Кавалеристы окружают их отряд, не подходя пока ближе. Ну а чего б не окружать? Их, как объяснил командир на инструктаже, больше полутора тысяч. А наших, то намного меньше — три сотни монгол да полусотня русских казачков.

Да дюжина грузовиков, кузова которых до поры до времени укрыты брезентом, так что китайцы их за боевые единицы не держат. Отчасти они правы, бойцов тут и сотни не наберётся. Но, с другой стороны, не только число всё решает.

«Пожалуй, пора!» — подумал Йося и немного отпил из фляги. Нет, не чудесного зелья, обычной слегка подсоленной воды. Много в такую жару пить нельзя, всё равно с потом быстро выйдет, но и в бою будет не до питья. Приходится рассчитывать момент.

И почти сразу началось. Китайские пехотинцы остановились и начали оборудовать позиции. Какие именно с такой дистанции не разобрать, но начальство говорило про четыре русских шестидесятимиллиметровых миномёта да около дюжины пулемётов. Каких именно то ли разведка не сообщила, то ли начальство не сочло нужных оводить… А винтовках там полный разнобой — есть и японские «арисаки», и русские «мосинки», и карабины Нудельмана. Как они при этом выкручиваются со снабжением патронами, Бабель понятия не имел. Трудно, наверное, приходится.

Как только китайцы остановились, наши, наоборот, ускорились. Со стороны, наверное. Смотрелось самоубийственно — бросаться в атаку на залегшую пехоту, втрое превосходящую в численности.

Но некоторое время спустя, когда грузовики опередили пехоту и с кузовов сняли тенты, китайцы должны были сильно струхнуть. Йося снова улыбнулся, представляя чувства китайского офицера. Рассмотревшего в бинокль четыре пушки Гочкиса. Они ведь только кажутся слабенькими. Моряки ими раньше мины расстреливали. Так что стреляет такая пушка быстро, в минуту до пятнадцати выстрелов. И дальность большая, почти до горизонта добить может[91]. А местность тут открытая, китайцы сами так подобрали, чтобы пулеметы эффективнее были.

Вот только… Тут «врата вавилонские» хищно усмехнулся, сейчас не спасут их ни пулеметы, ни миномёты. Первые могут попасть в грузовик да не пробьют броню. А вторые — просто не достанут. Далековато им. Шах и мат, как говорится. Сейчас пушки поработают, выбьют минометы с пулеметами, а там вперед пулеметные машины выдвинутся. Не уйти от них даже кавалерии, а уж тем более — пехоте.

И тут с неба раздался странный гул. Повертев головой боец обнаружил тройку самолетов. Те снизились, и на позиции китайцев полетели какие-то… Отсюда казалось, что капли. Вот только рвануло там так, что сомнений не осталось — это такие мощные бомбы. Сделанные специально, чтобы бросать с самолетов. Были и промахи, но миномётную позицию накрыло не один раз.

Чуть позже самолёты вернулись и с них сбросили какой-то вымпел. Хм, сдаваться, что ли, потребовали? Точно! Не прошло и пяти минут, как над китайскими позициями выкинули белый флаг.

Позже выяснилось, что за этим самым «инцидентом» наблюдал и маньчжурский патруль. После доклада о произошедшем разгроме их командование приняло решение вернуться восвояси, сделав вид, что их тут никогда и не было.

Бойцов же Юань Шикая разоружили и взяли в плен. Вернули только после подписания договоров, признающих независимость обеих Монголий и Тувы.

А Бабель всё думал, не перейти ли ему в авиацию. Грозное оказалось оружие. Свободной Иудее может пригодиться.

Опять же, уважение лётчикам со всех сторон, платят, наверняка, хорошо. Да и девки на шею вешаются. Нет, точно, нужное дело! Стоит попробовать! Самолёты — это сила!

Небольшой посёлок неподалёку от устья реки Печора, 24 июля (6 августа) 1912 года, вторник

«Самолёты — это сила!» — в который раз думал Санёк Лаухин. Вот казалось бы, отсюда до Нарьян-Мара[92] чуть больше сотни вёрст… Черт, то есть, километров. Все «Прогрессоры» старательно использовали систему измерения с метрами и килограммами. Уже не только подражая Воронцову, но и просто для удобства работы.

И вот эту жалкую сотню вёрст они на катере плелись почти всю ночь. Да еще потом до посёлка почти час добирались — дороги в этих местах даже летом не очень, да и грузовик занят был. А эти — вжух — и за неполный час долетели! И дальше полетят, уже над морем. И — вот ведь везение! — Сашку с собой берут. Он чуть не взвизгнул от восторга. Пришлось аж губу закусить, чтобы удержаться. Впрочем, его возьмут только вместе с хирургом, а того уговорить на полёт оказалось непростой задачей.

— Александр Викентьевич, ну право слово, никакого риска нет. Вы посмотрите на нашего красавца. «Сикорский-ГП-1»[93], что означает — «самолёт конструктора Сикорского, грузо-пассажирский, первая модель». Кабина полностью закрыта, удобные кресла, нигде не дует. Вы будто в автомобиле прокатитесь. Вы же не боитесь автомобилей, верно?

— Нет, господин Артузов. Я и самолётов ваших не боюсь. Но у меня есть ответственность перед пациентами. А вы предлагаете мне авантюру. Лететь над морем, без запаса горючего для возвращения… Я ведь правильно вас понял, если вы не отыщете эту самую метеостанцию, то вернуться мы уже не сможем? Да и моему молодому помощнику ещё жить да жить… Нет, я решительно отказываюсь идти на такое.

— Простите, но вы поняли не совсем верно. Наш аппарат — это последнее слово техники. Сейчас он оборудован четырьмя посадочными местами.

— Я вижу только три! — едко прервал пилота пожилой хирург.

— Четвертое слегка утоплено, фюзеляж к концу сужается, поэтому последний пассажир летит как бы в шезлонге. Но ваш молодой ассистент не возражает, тем более, что сзади есть и небольшое окошко в полу. Так что, в отличие от нас, он будет видеть всё, что прямо под нами.

Санёк, услышав это, невольно расплылся в улыбке. Ещё бы! Он был готов лететь даже в багажнике, а тут — такое предлагают.

— А наш багаж?

— Я же уже говорил! — с легкой укоризной произнес пилот. — При полной загрузке пассажирами багажник вешается под одно из крыльев. А под второе — для баланса и повышения дальности полёта вешается дополнительный бак. До места нам лететь два с половиной часа, а горючего хватит на три часа с минутами. Так что времени на поиск места посадки у нас достаточно.

— А если ветром сдует в сторону?

— На этот случай у нас есть штурман, компас и карты. Мой напарник человек опытный второй год вместе летаем, так что не сомневайтесь, не потеряемся!

— А если вдруг пурга? И пронесёт нас мимо этого самого острова Южный?

— Так метеорологи нас и предупредят, если что. А на самый крайний случай у нас прибор есть, радиокомпас[94] называется. Беломорская разработка. Он даже в темноте и в пургу сможет нас вести точно в направлении радиостанции.

— Всё равно не понимаю, почему на этой метеостанции нет своего врача?

— Как нет, имеется. Иванов его фамилия. Только вот незадача — именно у него приступ аппендицита и случился.

— Иванов? Георгий Константинович? Что ж вы сразу не сказали-то? Летим, и немедленно!

— Немедленно не получится, к вылету готовиться надо. Но минут через двадцать-тридцать можем стартовать.

— А если у меня появятся ещё вопросы?

— Ничего, я отвечу. У нас каждому шлемофон полагается. Он и голову от мороза с шумом защитит, и микрофоны там встроены. Сможем говорить почти как по телефону[95].

Борт самолёта, 24 июля (6 августа) 1912 года, вторник, через двадцать минут после взлёта

— Ух! А это что такое?

— Воздушные ямы[96], Александр Викентьевич!

— Что? Ямы не только на дорогах, но и в воздухе бывают?

— Увы.

— Но меня же тошнит!

— Потерпите, пожалуйста. Еще около двух часов осталось.

— И как вы себе это представляете? Впрочем… У меня есть тут фляжка, пара глотков, пожалуй, поможет.

«Господи!» — ужаснулся про себя Лаухин. — «Может, от тошноты это и спасёт, но как он будет оперировать?»

— Молодой человек, вам от тошноты полечиться не надо? — раздалось в шлемофоне. — Крепковато, конечно, но вкусно. Настоечка на травах! Почти на три четверти — спирт.

— Нет, мне и так неплохо! И вам бы лучше не пить! Операция же предстоит.

— Саша, милый, пара глотков мне точно не повредит.

Борт самолёта, 24 июля (6 августа) 1912 года, вторник, ещё получасом позже

— Ну, за успешную операцию, господа!

Несколько минут молчания, потом в шлемофоне снова раздалось, но уже совсем нетрезвым голосом:

— Вы бы знали, какого человека мы летим спасать! Золото, а не человек! И доктор от Бога! Ну, за его здоровье!

Саня только тихо молился, чтобы к прилёту его шеф протрезвел. Нет, он знал, что Александр Викентьевич иногда может «заложить за воротник». Но, во-первых, пил он всегда в меру. А во-вторых, он никогда не пил перед операцией. Похоже, старичку действительно очень страшно летать.

Борт самолёта, 24 июля (6 августа) 1912 года, вторник, перед посадкой

— Черт! Выпивка кончилась! Господа, есть у кого-нибудь добавка?

— Нет! — решительно ответил штурман. — И вообще, уважаемый доктор, мы заходим на посадку, так что вам сейчас лучше держаться покрепче. Посадка может быть и жёсткой.

— Н-нет, уважаемый! А вдруг опять эти ужасные ямы? Я должен встретить их в полной готовности! О! Вспомнил! У нас в багаже есть медицинский спирт! Сейчас я за ним отправлюсь!

Саша от ужаса тут же сложился пополам, сорвал шлемофон и ухитрился нырнуть под своё кресло. Нет, проползти тут не получится, но… Ура, руками удалось дотянуться до ботинок хирурга! Теперь — держать, держать мёртвой хваткой. Доктор что-то орал, но в шуме двигателя разобрать не получалось. Да и не важно! Держать, держать крепко!

Вдруг самолет ощутимо дёрнуло, и парень сильно ударился лицом о крепление кресла. Перед глазами поплыли цветные круги, а ноги доктора выскользнули из захвата. Ну что ж такое⁈ И вдруг наступила тишина. Это что же, уже сели? Ура!

Он довольно улыбнулся и начал выбираться сначала из-под кресла. А потом и из кабины. Увидев его рассаженную скулу, Александр Викентьевич сконфузился и совершенно трезвым голосом пробормотал:

— Простите меня, голубчик, не рассчитал. Пить мне действительно нельзя было, вы совершенно правы. Да я и сделал-то несколько глотков всего. В самом начале. Вот, держите фляжку! Видите, почти полная.

— Так, а… Но как же? — сбивчиво спросил юноша.

— Отвлечься мне как-то нужно было. Летать мне как-то страшновато. А вернее, так очень страшно! Вот я и подурачился немного. Уж простите, господа, но ничего другого в голову не пришло. А Иванова-то, и правда, надо спасть. Вот я и…

Затем он бодро сбежал по лесенке, приставленной кем-то из метеорологов к борту самолёта, энергично потёр руки и распорядился:

— Доставайте наш багаж! Операция не терпит!

Глава 24

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…В 1923-м году я предложил считать 6 августа Днём Санитарной авиации. Но мне отказали. Формально — потому что тот самолёт был многоцелевым, а не специализированным. Однако подозреваю, что всё дело в пилоте. Ну не готовы были люди здесь записать самого Артузова в пилоты санитарной авиации. Для них это было примерно как в оставленном мною будущем записать Кожедуба в химики. И что с того, что он в юности химико-технологическом техникуме учился? Этот факт вообще очень немногие помнили. Я, например. И то, потому что сам на химфак закончил…»

Санкт-Петербург, Охтинская Стрелка, 20 сентября 2013 года, пятница, утро

От чтения Алексея оторвал чей-то вызов. Учитывая, что он сам ограничил доступ, оставив приём только для самых близких, пришлось отвечать. Увидев, что звонит Леночка, он невольно расплылся в улыбке.

— Привет, любимая!

— И тебе привет! Ну, как ты после вчерашнего?

И она пристально всмотрелась в экран.

— Ты знаешь, прекрасно. Думал, будет хуже.

— Ну и замечательно! Я спросить решила насчёт свадебного путешествия…

— Всё по-прежнему! Сначала Японская империя — Сеул, Фусан, затем Токио и прочая Метрополия, ну а после — Окинава, Тайвань и несколько райских островов.

Ну а как иначе, если основная специализация будущей жены — именно японский язык? Разумеется, она обрадовалась идее облететь всю Империю Ямато.

— Вот! — перебила невеста. — Про острова я и хочу спросить. Ты говорил, мы там подводным плаванием займёмся. А гидрокостюмы и аппараты для дыхания мы откуда возьмём? Танька говорит, что арендованные аппараты никуда не годятся, надо свои купить!

Алексей рассмеялся.

— Твоя подруга права, если дело касается профессионального дайвинга. А мы так, любительски. Профи, честно говоря, на такие глубины без ничего ныряют. Так что сойдут нам и прокатные.

— Ладно, целую! Я побежала!

Воронцов снова улыбнулся, и подумал, прежде, чем вернуться к чтению: «А ведь прав был предок, японцы не растерялись, и лихо преумножили свою Империю. Могли и больше. Хорошо, что он был готов, и других подготовил!»

Владивосток, улица Светланская, офис Холдинга «Норд», 25 июля (7 августа) 1912 года, среда, время обеденное

— Конничива! — тут я слегка поклонился и перешёл на английский. — Увы, джентльмены, но этим мои познания в вашем языке почти исчерпаны.

— Конничива! — поклонились в ответ трое японцев.

Так, что мне там объясняли про их поклоны? Наклон около тридцати градусов, значит, приветствие официальное, но не предельно официальные.

Старик, стоявший в центре, поклонился короче остальных. Они начали поклон первыми, но разогнулись последними. То есть, он — старший в этой группе. Впрочем, у японцев так и принято, обычно молодого главным не ставят.

Костюмы европейские, а вернее — американские. Этим они дают понять, что я могу опираться на американские правила делового этикета. В общем и целом — всё в порядке, всё как и ожидалось. Скорее всего, они приехали договариваться, а не ставить ультиматумы.

— Нас предупредили, что вы очень торопитесь, мистер Воронцов! — по-английски же продолжил разговор старик. — Поэтому прошу извинить, но мы сразу перейдём к делу. Ваши предложения по применению трансфертных цен и удешевлению способов доставки сырья и готовой продукции приняты.

— Рад это слышать!

— Но мы считаем, что этого мало. Поэтому предлагаем расширить наше сотрудничество. Сегодня это затруднительно, мешают условия Портсмутского мира. Но мы обратимся к Императору с предложением слегка ослабить его ограничения. И приглашаем вас совместно построить две гидроэлектростанции на реке Ялу. А также расширить ваши концессии на территории северной части Кореи.

Надеюсь, у меня не отвисла челюсть. Против всего этого японцы боролись наиболее яростно. В конце концов, они именно ради этого на нас с войной полезли. И тут, вдруг, они сами это предлагают.

— А что вы хотите взамен?

Разумеется, что-то им будет нужно. И мне действительно интересно, что именно они попросят в качестве ответной любезности.

— Вы существенно расширите поставки еды нам. И наши рыбаки будут иметь право беспрепятственно ловить рыбу в ваших водах. Кроме того, вы поспособствуете во внедрении механизации на наших предприятиях в Корее.

— А в самой Японии?

— Там уже широко внедрялась механизация на основе паровых машин. Это трудно будет изменить. А в Корее появится электричество. В его использовании ваш Холдинг далеко продвинулся.

Я сделал вид, что обдумываю их предложения. Хм, а ведь про рыбу-то я позабыл. Нельзя её японцам отдавать, рыбные консервы во время войны самим ох как пригодятся. А ведь Витте такое предложение поддержал бы от всей души. Значит, в рыбе — отказать! И остальное…

— В электрификации и строительстве ГЭС мы поможем с дорогой душой. От концессий, если на то будет согласие обоих государей и их правительств, тоже отказываться не станем. Но, видите ли, господа, буквально вчера господин Витте говорил мне, что намерен существенно расширить вылов рыбы на Дальнем Востоке. А значит, такого же мнения будет и Наместник Алексеев.

Интересно, мне показалось, или один из молодых японцев недовольно засопел?

— Что же касается поставок еды, я в принципе готов пойти навстречу. У нас есть отработанная схема кредитования и фиксации цен, но вот конкретно сейчас… В Китае смута, с Манчжурией у нас отношения тоже непростые. А число русских фермеров ограничено всё тем же договором.

Старик постарался незаметно глянуть на сопевшего, что-то уловил и уверенно ответил:

— Мы постараемся убедить Императора и наше правительство пересмотреть и эту квоту.

Ничего себе, как им припёрло-то! Нет, на эту тему точно надо подумать.

— Думаю, в этом случае возможно существенное увеличение поставок продовольствия.

Молодой тут же перестал недовольно сопеть и даже, кажется, довольно улыбнулся.

— А ещё мы готовы поставлять вам по умеренным ценам чугун, кирпич и цемент. Если, конечно, вы расширите поставки сучанского угля по прежней цене.

Ну, тут понятно. Себестоимость всего перечисленного состоит из сырья, труда и топлива. Труд тут почти бесплатный, сырьё тоже местное, так что их лимитировал только недостаток угля.

— И снова вынужден спросить, а чего вы хотите за это?

Все эти поставки очень помогут индустриализации русского Дальнего Востока, и японцы не могут этого не понимать. Значит что? Значит, взамен они попросят что-то, очень нужное им.

— Вы будете брать этот чугун на переработку. Нас очень впечатлила ваша технология кислородных конвертеров. Но пока что у вас монополия как на неё, так и на дешёвое производство кислорода в больших количествах. Половину чугуна вы будете перерабатывать для нас, а вторую — для себя. В качестве оплаты за переработку мы и будем поставлять вам вторую половину чугуна, кирпич и цемент. То есть, то, что очень нужно вам.

Чёрт, да Витте взвоет от радости, когда услышит эти предложения Ещё бы! Он — давний и искренний приверженец развития Дальнего Востока. А теперь де-факто заменяет Наместника. И вдруг ему устраняют ограничения по сырью, стройматериалам и продовольствию. Если получится, тут развитие не просто ускорится, оно рванёт вперёд, как гоночный автомобиль!

Вот только… Японцы тоже ускорятся. А значит, снова будет «гонка». Впрочем, когда оно было иначе?

— Это очень интересно, господа! Думаю, нам стоит теперь оформить это каким-то документом, ну и подсчитать, на какие именно объёмы и цены мы можем выйти. А потом уж обращаться с этим к нашим правительствам.

Владивосток, улица Светланская, офис Холдинга «Норд», 26 июля (8 августа) 1912 года, четверг, время обеденное

— Ну что, подавайте обед. Пора!

Обедал я сегодня в одиночку, Семецкий умчался разруливать результаты боёв во Внутренней Монголии и с кем-то о чём-то договариваться, Витте тоже был занят по горло, переваривая вчерашние предложения японцев. Он дажеуправляющего здешним филиалом и нашего «безопасника» зачем-то к себе вызвал. А Хамбл наскоро перекусил и умотал на стрельбище, форму поддерживать. Да ещё мне попенял, дескать, пренебрегаю…

— Простите, Юрий Анатольевич, но я рискну попросить вас выделить хотя бы десять минут ещё одному просителю, хоть он и без предварительной записи.

— Кто таков?

— Это отец Фёдор из Покровского монастыря.

— Это где такой, не припомню?

— На Сахалине, в городе Корсаковский пост.

— Ах вот оно что! — звонко стукнул я себя по лбу. — Приглашай, разумеется. Это — не проситель, это — друг! Больше того, это дорогой друг! И спроси его, согласится ли он отобедать вместе со мной. Если согласится, то блюда согласуй! А то я их монастырского Устава не знаю.

Блин! Ну, надо же, и восьми лет не прошло, а я уже всё позабыл! Это ведь наш айн, который постриг принял! Вернее, полу-айн, полу-нивх. Не понравилось ему в деревне соплеменников, вот и подался за утешением к Господу. Правда, некоторое время он разрывался на части, потому что не хотел покидать Сахалин, а монастырей на острове не было.

В конце концов, я разрубил этот гордиев узел, просто профинансировав строительство мужского монастыря в тех местах[97]. Для этого мужика мне денег было не жалко. Его вклад в Русско-Японскую переоценить сложно.

По каким-то своим соображениям Церковь выбрала для этого тот самый город, как его?.. Ах да, Корсаковский пост.

— Благословите, батюшка! — обратился я к вошедшему священнику. — Ну, что решили? Не побрезгуете отобедать со мной? Заодно и поговорим подольше. А не только о делах.

— Благодарствую, сын мой!

Уж не знаю, действительно ли Устав их монастыря разрешал в эти дни уху и пюре с жареной кетой или просто пренебрёг запретами, чтобы меня не смущать, но должное мы этим блюдам отдали.

За едой он и поведал, что одними молитвами не ограничивается, обитель нуждается в средствах. Вот он с его инженерной подготовкой и взял на себя всякие подсобные хозяйства. Теплицы соорудил, лес монастырские трудники валят… Теперь вот пару баркасов прикупили, рыбу ловят да коптят.

— Я к вам, собственно, поэтому и решил обратиться к вам за пожертвованием. Хотим рыбную ловлю расширить и теплицы, но средств не хватает.

Я улыбнулся.

— Мне нравится ваш подход, отец Фёдор. Очень нравится. Как говорится, дай человеку рыбу, и он будет сыт один день! А дай ему удочку и научи ловить рыбу — он будет сыт всю жизнь.

— Вы знаете эту японскую притчу? — улыбнулся мой собеседник. — Да, именно по этому принципу я и действую.

— И это хорошо! Просто замечательно! Побольше бы нам таких людей. Вот только…

— Что «только»? — напрягся монах и аж привстал из-за стола.

— Вот только я собираюсь дать вам не удочку. И даже не сеть. А целый рыболовный флот!

Тут он и сел мимо стула. Даже зубы клацнули.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Разумеется, рыболовный флот я отдавал не отцу Фёдору и даже не его монастырю. Но упускать такого флотского инженера было бы грешно. Да и айнов с нивхами он на наши траулеры завербует лучше кого бы то ни было. Как ни крути, он им свой. Да и опыт обучения представителей этих народов пользованию современными технологиями у него имеется. А они — природные рыбаки, так что пригодятся.

Хотя придётся набирать и наших моряков, мотористов. Специалистов по холодильным установкам и изготовлению рыбных консервов.

И вот за такое можно и с монастырём щедро поделиться доходами…'

Владивосток, улица Светланская, офис Холдинга «Норд», 26 июля (8 августа) 1912 года, четверг, вечер

— Юрий Анатольевич, я тут к вам душегубов привёл! — радостно завопил Осип Шор, пулей влетев в мои апартаменты.

— Ко-го-о-о⁈ — я аж гренку выронил и закашлялся. Вредно такие новости во время ужина получать.

— Ну, тех китайцев, что вас убить хотели! Двое из них сегодня днём пытались к Семецкому на приём попасть, но он уехал уже. А я главного сразу узнал.

— Как это? Тебя ж там не было?

— Это вы меня сразу с собой не взяли. А потом, когда матросы с носилками за Семецким отправились, я следом увязался. И всех их разглядел.

Я только зубами заскрипел. Ну вот что с этим неугомонным авантюристом делать? Суёт ведь нос в каждую щель! Как бы не прищемили. Больно!

— А дальше что?

— Я и смекнул, что вряд ли они на приём пришли, чтобы убивать. Да и собачки в приёмной на них ни смазки оружейной, ни взрывчатки не унюхали.

— И ты их сюда потащил⁈ — не поверил я своим ушам.

— Нет, конечно! Дождался, пока Семён Петрович освободится, и всё ему доложил. Ну а уж он со своими людьми тех душегубов навестил. Поговорил, обыскал. Сказали, что привезли вам письмо от Учителя. Теперь они вас в конференц-зале дожидаются. Под присмотром, разумеется.

Фуххх! А я уж возмущаться начал.

— Молодец. Всё правильно сделал. Подожди, минут через десять-пятнадцать я к ним спущусь.

Минут через двадцать я сидел и читал письмо Сунь Ятсена. Судя по всему, писал он самостоятельно, но на базе какого-то «письмовника». Были в этом времени такие образцы для составления писем, полные гладких и уважительных выражений. Вот, похоже, из кусков разных типовых писем он и составил своё.

'Дорогой друг, получил ваше письмо и был очень им обрадован!

Мне казалось, что с некоторого времени наши взаимоотношения ухудшились. Однако письмо ваше заставило меня отринуть худшие из опасений.

Я рад, что даже невольно, без моего умысла, не было совершено учеником моим, коий и передаст вам сие письмо непоправимого деяния. Искренне благодарю Вас за то, что он жив, здоров и невредим телесно, не понеся урона за свои губительные намерения.

Доводы ваши я тщательно обдумал и вынужден согласиться в главном. Нынешний правитель Китая более всего заботится не о благе страны, в чём и состоит долг настоящего Правителя перед Небом, а об укреплении собственной власти.

При этом ни я, ни ближайшие соратники мои не готовы отказаться от своего долга и прекратить думать о процветании нашей Державы.

Всецело разделяю ваши опасения, что эти наши поступки будут истолкованы генералом Юань Шикаем, как покушение на его власть. Однако с болью в сердце вынужден отказаться от вашего предложения усилить нас поставками оружия и обучением бойцов и офицеров.

Причина этого отказа лишь в том, что таковые действия, по моему глубокому убеждению, лишь ускорят наступление распри, кою вы именуете Гражданской Войной. Беды такой я своей стране не желаю, и потому буду отдалять её сколь можно долее.

Если же устранить её не удастся, мы примем вашу помощь с благодарным сердцем. И помните, дорогой друг, партия Гоминьдан и я лично всегда будем благодарны Вам за само предложение помощи и высказанную готовность её оказать.

С искренним уважением и признательностью к вам ваш друг Сунь Ятсен

PS Я недостаточно погружён в европейские дела, но все признанные знатоки военного дела не допускают длительной войны в Европе. Поэтому надеюсь, ваши тревоги об усилении Японии и территориальных приобретения за счёт Китая так и останутся пустыми.

PPS Прошу вас вернуть это письмо моему ученику. И с ним же передать ответ. Он оставит вам адрес, по которому в дальнейшем вы сможете передавать корреспонденцию на моё имя'.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Как говорится, я получил больше, чем рассчитывал, но меньше, чем хотелось.

Мне удалось оправдаться в глазах руководства Гоминьдана и лично Сунь Ятсена. Но предложение о помощи он категорически отверг. И осуждать его я не мог, сам не желал своей стране Гражданской войны.

Но оставался нерешенным главный вопрос. Как теперь не допустить усиления Японии? Вернее, не допустить того, чтобы мощь Японии росла быстрее, чем наша? Как избавить их от искушения?

Ведь в неизбежности длительной Мировой войны я ничуть не сомневался. А теперь не сомневался и в том, что Китай пойдёт разнос в самое ближайшее время.

Разумеется, я ответил на письмо, где поблагодарил за понимание и заверил, что наша помощь будет предоставлена в любой момент, когда он за ней обратится. А каналы связи я передоверил своей службе безопасности…'

Глава 25

Скорый поезд где-то между Читой и Иркутском, офис Холдинга «Норд», 1 (14) августа 1912 года, среда, раннее утро

— Повторяю, Юрий Анатольевич, положение критическое! Наш план строительства Иркутской ГЭС в обязательном порядке должен получить общественное одобрение! — тут профессор Тимонов судорожно дернул подбородком. — Однако некие силы по какой-то неведомой причине активно агитируют против строительства гидроэлектростанции. Именно поэтому я и был вынужден выехать вам навстречу. Проект нужно спасать! Только я пока не пойму, как именно.

Что да, то да, перехватил он нас весьма эффектно. Ночью, во время стоянки в Чите, одновременно с телеграммой, уведомляющей об этом.

В моем штабном вагоне имелась радиостанция, но дать радиограмму Всеволод Евгеньевич не сообразил. Или постеснялся обращаться с этим в иркутский филиал нашего Холдинга. В результате ему и сопровождающему его помощнику пришлось активно шуметь, чтобы их вообще пустили в наш литерный поезд, билетов-то в него не продавали.

В общем, пока суд да дело, объяснялись мы уже за завтраком, подъезжая к Иркутску. Было видно, что профессор глубоко переживал за проблемы, возникшие у проекта. Даже его знаменитые усы как-то поникли, а аккуратная бородка выглядела примятой.

Понять это было можно, как-никак, крупнейший из его проектов. Да и вообще, на сегодняшний день — это крупнейшая из построенных и проектируемых станций в Российской Империи.

— Как раз с этим всё ясно! — ободрил я его. — Нам надо ненадолго остановиться в Иркутске и разобраться, чего именно хотят противники проекта и кто они. А затем договориться с ними, либо переубедить общественность, если это невозможно. Надеюсь, материалы для презентации готовы?

— Разумеется, для обоих вариантов.

— Каких ещё вариантов?

— С прораном[98] и без него, разумеется.

Ага, понятно! Дело в том, что в качестве водохранилища Иркутской ГЭС выступает весь Байкал целиком. Но в том месте, где он переходит в Ангару, достаточно мелко, а часть скального выступа даже видна над водой. Знаменитый Шаман-камень[99].

— Чтобы ГЭС выдавала проектную мощность необходимо обеспечить пропуск достаточного количества воды за единицу времени. Для этого есть два пути — либо взрывами создать проран в подводной части скалы, либо поднять уровень озера примерно на метр.

Да, помнится, что-то такое я читал и в оставленном мною прошлом. Там выбрали повышение уровня Байкала. Значит, и тут стоит тот же выбор.

— Ну как же так, Всеволод Евгеньевич! — с укоризной заметил я ему. — Вы беспокоитесь за судьбу проекта, а сами даёте повод его сторонникам разделиться на две группы. При этом противники будут едины. Как вы думаете, есть ли при этом у нас шансы на одобрение?

— Но, Юрий Анатольевич, как же объективность? Общественность должна иметь информацию и сама выбрать…

— Я понял вашу позицию. Что же, раз вы настаиваете, то в Иркутске я задерживаться не стану. Времени и так мало, чтобы тратить его на безнадёжное дело.

Тимонов аж воздухом подавился!

— Пач… Па-чи-му без… Кха. Кха… Но почему безнадёжное?

— Потому что его научный руководитель не готов приложить все усилия для его реализации! — отчеканил я. — И готов пожертвовать интересами дела ради того, чтобы несколько его приятелей из столичных интеллигентов восхитились его объективностью.

— Но позвольте!

— Нет, не позволю! Вы сами говорите, что некие неведомые силы ополчились на наш проект. Значит, против нас с вами начата война. И то, что она не объявлена, а противник скрывается, говорит только о том, что на этой войне противник не придерживается никаких правил и обычаев.

Мой собеседник только захлопал глазами, а меня поддержал Семецкий, успевший, к счастью, не только закончить свои таинственные дела, но и присоединиться к нам в пути:

— Я много общался с генералом Клембовским, выдающимся знатоком данного вопроса. И заверяю вас, дорогой профессор, что он, как и я, полностью поддержал бы Юрия Анатольевича. Партизанская война — одна из самых беспринципных и жестоких.

— Вы сравнивали эти варианты? — спросил я, направляя беседу в конструктивное русло. — Какой из них лучше?

— Для нас во всех смыслах выгодно создание прорана. На два года короче, почти на десять процентов дешевле, вчетверо меньше сооружений потребуется перенести. Да и Кругобайкальская железная дорога не будет затоплена.

— Почему тогда вообще рассматривали альтернативу?

— Там среднегодовая выработка электроэнергии процента на три выше. То есть, на горизонте полувека этот вариант получается более выгоден. Если забыть о набегающих за это время процентах по кредиту. Ну и есть опасения, что взрывы повредят местной уникальной фауне[100].

— Ничего! Наши взрывники набрались опыта, пока мы каналы строили, так что я уверен, сумеем не повредить. Убираем из презентации вариант с затоплением Кругобайкалки!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…К моему удивлению, выяснить, кто же подталкивал общественность Иркутска на протесты с налёту не удалось. Все активные участники и даже местные газетчики либо кивали друг на друга, либо утверждали, что пришли к этой мысли самостоятельно.

При этом масштаб протестов явно указывал на некое внешнее влияние. А такая конспирация — на серьёзность нашего противника. В результате я не стал тратить время на самодеятельность, а отправил Артузову шифровку с заданием разобраться. Кирилл Бенедиктович у нас уже состоявшийся профессионал, вот пусть сам и решает, какие силы выделить на эту задачу.

Я лишь обратил его внимание на неуловимость оппонентов. Ведь они должны были вложить в этот процесс не такие уж маленькие деньги, подкинуть соответствующие идеи. Обычно при этом остаются заметные следы. Не всегда это пригодные для суда показания и улики, но некие зацепки, характерный почерк, заметные умолчания при общении. А тут — глухая стена.

Так что я не сомневался, что разбираться он пришлёт самых опытных следователей. Может быть даже к своему учителю Кошко обратится. Или к Нику Картеру[101]. Тот хоть и не местный, но сыщик удачливый и творческий.

Ну и про то, что сыщикам надо обеспечить эффективное силовое прикрытие я тоже упомянул. Не потому, что сомневался в профессионализме своего главного «безопасника», просто до сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались. А чутьё и опыт из покинутого мной будущего буквально кричали об опасности схватки с этим противником.

Я же сосредоточился на том, чтобы «погасить» недовольство местных. Оно делилось на три части: «понаедут тут и станет у нас неспокойно», «опять столичные всё под себя сгребут» и «а нам-то что с того? Пусть делятся!»

Отвечать на эти претензии рационально, как пыталась делать команда Тимонова, совершенно неэффективно. Все эти претензии, по сути своей, растут из подсознания, а потому в ответ надо зажигать эмоции. Ну, как Остап Бендер перед шахматистами в Васюках…'

Иркутск, улица Амурская, Здание Общественного Собрания,

4 (17) августа 1912 года, суббота, после обеда

— Дамы и господа, повторяю, это не просто мощнейшая электростанция в России. Это — основа процветания и славы вашего города. Посмотрите на Беломорск! Всего пятнадцать лет назад на этом месте располагалось мало кому известное село Сороки. Но теперь герб Беломорска и эмблему Холдинга «НОРД» вы можете встретить где угодно. А ведь там строились маленькие станции, можно сказать, экспериментальные.

Я остановился на секунду и сделал несколько глотков воды. Мне реально требовалось смочить горло после четвертьчасовой речи, но помимо этого я давал слушателям небольшую паузу, чтобы высказанная мысль улеглась в их головах.

— Поймите, такое количество электрической энергии не позволит нам просто повторить то, что мы уже делали в Беломорске, Костомукше, Сегеже или электростали. Нет! Тут будут осваиваться новые производства. Новые пластики, новые, удивительные металлы. Мы построим здесь завод по производству самых совершенных табуляторов. А рядом откроем институт по разработке счётных машин! И я не я буду, если через десять лет счетную машину с гордым именем «Ангара» не будут стараться поставить в самых передовых университетах и проектных бюро всего мира!

Свет ненадолго померк, и на экране, расположенном за моей спиной показали несколько слайдов с картинками табуляторов и целыми залами, набитыми непонятными, но сияющими счетными машинами.

Да, возбуждаем надежды и местный патриотизм. Только так можно перебить тревогу по поводу «понаедут и лишат нас покоя». Потому что покоя точно лишат. Но взамен нужно дать гордость и надежду.

— У вас рядом есть Усолье-Сибирское. Издавна там добывают соль, но пару лет назад добычу перевели на промышленную основу. Но посмотрите на экран — свет опять померк, и пошли слайды с изображением игрушек, изолированных проводов, дерматиновых диванов и обуви, пластиковых линеек и посуды — всё это не может быть сделано без соли, леса и электричества. Соль у вас уже есть, лес тоже валят. Гидроэлектростанция замкнёт эту фигуру, и вы сможете стать мировой столицей пластиков. И, разумеется, это повысит спрос на всё, что вы сейчас производите.

А вот и ответ местным на темы «подгребут всё под себя» и «делиться надо». Пора завершать, пока зрители не устали.

— И последнее, дамы и господа. Наш проект принесёт вашему городу не только электрическое освещение на улицах, мировую известность и большие доходы. Нет, он сделает Иркутск настоящей столицей просвещения Восточной Сибири. Для того, чтобы справиться с этими задачами городу нужен Университет. И нам нужно, чтобы у вас открылся Университет. Самое позднее — к началу следующего учебного года. У вас должно вырасти число гимназий, реальных училищ и обычных начальных школ. В ближайшие пять лет после начала строительства нашей общей гидроэлектростанции наш Холдинг откроет здесь, инженерный и электротехнический институты. И это не считая уже упомянутого мной института по разработке и совершенствованию счётных машин.

И тут я не врал ни капли. Счетные машины этого времени «жрали электричество, как бегемот веники». Так почему не создать крупнейшие расчётные центры рядом с крупнейшей электростанцией? Но покупать для этого счетные машины у американцев я не собирался. Обойдутся! Свои построим. А значит, и Институт надо создавать именно тут.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Выступать мне тогда пришлось много. Перед дворянским собранием и купечеством, перед активистками суфражисткого движения и местными филиалами партий Прогрессистов и конституционных демократов, перед учителями и местным Обществом Эоектрификации. И даже перед Обществом дружбы с Китаем. Я несколько удивился, но оказывается, здешние купцы торгуют с Китаем ещё с семнадцатого века, так что связи старые, наработанные. То выступление перед Общественным собранием подытоживало этот бесконечный каскад презентаций, было венцом…»

Иркутск, улица Амурская, Здание Общественного Собрания,

4 (17) августа 1912 года, суббота, около пяти часов вечера

— Таким образом, Общественное собрание одобрило проект строительство гидроэлектростанции на реке Ангара близ города Иркутска с электрической мощностью до миллиона лошадиных сил[102] при соблюдении следующих обязательных условий…

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Дополнительных условий иркутяне выставили немало. Помимо совершенно разумных и оправданных, вроде содействия в переезде всем, чьи дома окажутся затоплены и перевозе либо замене всех затопленных сооружений, они вписали и открытие Университета к будущему учебному году, и пятидесятипроцентное участие в Акционерном обществе по электрическому освещению улиц, а также вечный льготный тариф на электроэнергию для этого Общества.

И совсем уж ни к селу, ни к городу было финансирование ремонта набережной и дорожного покрытия на трёх улицах города…'

Поезд, около десяти вёрст от Иркутска,

5 (18) августа 1912 года, воскресенье, позднее утро

— Юрий Анатольевич, поступила радиограмма из Новониколаевска[103]! Тамошние утренние газеты очень своеобразно описывают наше вчерашнее выступление. Дескать, вскорости место первого города Сибири уйдёт в Иркутск! Боюсь, надо и там задержаться и выступить!

— Ну, твою ж мать! — не сдержался я и треснул кулаком по столу.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Останавливаться и выступать нам пришлось еще много где. В Екатеринбурге, Перми, Усть-Сысольске[104], Архангельске…

Разумеется, нам удалось успокоить жителей Новониколаевска, приводя пример Беломорска и Петрозаводска. Дескать да, Беломорск стал «столицей прогресса», но ведь и Петрозаводск не захирел, а наоборот, получил мощнейший толчок к развитию.

Но все мы рвались домой[105]…'

Беломорск, квартира Воронцовых, 5 (18) августа 1912 года, воскресенье, после обеда

— Когда ж они уже вернутся-то? — спросил кто-то из девчонок.

— Сообщили, что вчера выехали из Иркутска. И ехать будут с остановками. Думаю, числа семнадцатого их стоит ждать, не раньше, — спокойно ответила Воронцова. — Ничего, подождём! Доля наша такая женская — мужей ждать да тыл на себе держать. От веку так повелось.

— А как же дети? — вдруг как-то резко уточнила Катя Семецкая. — У нас считают, что первая обязанность жены — рожать и воспитывать детей. Мальчики должны вырасти воинами, а девочки — такими же примерными жёнами.

Она сделала паузу и добавила:

— Лично я планирую родить и вырастить не меньше дюжины.

— То-то ты, Катюша, с исполнением долга медлить не стала! — с некоторой ехидцей уточнила мадам Гребеневич. И потом существенно мягче уточнила. — Когда рожать-то?

— А то ты, Софочка, сама не видишь! — тоже в меру ехидно подколола подругу Сара Гольдберг. — Сама уже четверых родила, так что понимать должна! Срок — месяца четыре, так что примерно на новый год. Плюс-минус месяц.

Да уж, чисто женское общество — тот ещё серпентарий[106]. Но ведь надо как-то ввести молодую жену Семецкого в их общество? Социализировать, так сказать. Вот Наталья Дмитриевна и собрала, так сказать, «лучшую половину цвета местного общества».

Вот только дамы тут же выпустили коготки. Её Юра в этой ситуации либо громко гмыкнул бы, либо прямо призвал соратников иметь совесть. Но Натали знала способ получше.

— Катенька, не слушайте их! Лучше поведайте нам, как вы со своим мужем познакомились. И вообще, как всё у вас развивалось.

Катя Семецкая, или Кэт, как её прозвал муж, оглядела дам и девушек, сидевших за столом, увидела искренний интерес к этой вечной женской теме.

— Родилась я в Кашгаре. Это старинный город, и моя мама происходит из рода, который когда-то правил всей Кашгарией. В России её ещё называют Восточным Туркестаном. Папа у меня русский, он выслужил дворянство, но не наследуемое. И его прислали попробовать создать новый маршрут для «Русской почты в Китае»[107], проходящий через Кашгар. С этим ничего не получилось, зато они повстречались с мамой и полюбили друг друга. Прадедушка тогда ещё был жив. Он очень любил мою мать, даже баловал её. Но когда узнал, что она хочет стать женой гяура, запретил общаться и запер в доме.

Кэт улыбнулась.

— Он одного не учел. Моя бабушка была из горцев, у них даже женщины умеют пользоваться ножом и кинжалом, стрелять из лука и при нужде бились с захватчиками наравне с мужчинами. Так же она воспитала и мою мать. Так что та просто выждала момент и сбежала.

— За ней что, не выслали погоню? — завороженно уточнила Оксана Рябоконь.

— Наверняка гнались, но не поймали. Мама сумела добраться до Урумчи и найти своего любимого. Там они и остались. Отец считал, что безопаснее уехать в Россию, но таких знатоков языков и обычаев Восточного Туркестана у России совсем мало, а он хорошо понимал, что такое долг. Настоящий воин, хоть и служил не по военной части! — с гордостью добавила она.

— А как же она всё-таки добралась до этого Урумчи? И что это вообще такое?

— Цинская Империя расположила там столицу Восточного Туркестана, когда сделала его одной из своих провинций. А как добралась… Это отдельная история, сейчас я лучше про знакомство с Юрой расскажу. Пока же скажу, что мама у меня не только сильная и смелая, но ещё и очень умная!

Тут Кэт погрустнела и печально добавила:

— Была. Умерла она в прошлом году. Не смогла пережить смерти папы. Так что осталась я одна-одинёшенька. И тут вдруг китайцев свергают, объявляют независимость Восточного Туркестана. Ходили слухи, что всё это произошло при помощи русских войск. Даже со мной тут же стали здороваться те, кто раньше и не замечал. Лишь потому, что я русская.

— Это понятно! — нетерпеливо поторопила её Сара. — Ты давай к Семецкому поближе.

— Куда уж ближе? Там полный беспорядок был. Китайцев с маньчжурами прогнали, а новую власть ещё не установили. И тут в Урумчи родня из Кашгара заявилась. Княжество восстанавливать[108].

Кэт зло усмехнулась.

— Только это старшие восстанавливали, с кем-то там переговаривались. А молодёжь решила меня найти да наказать…

Глава 26

Литерный поезд, около десяти вёрст от Иркутска, 5 (18) августа 1912 года, воскресенье, время обеденное

— Так как ты с невестой познакомился, Юра?

Обед у нас был хороший, ресторанного качества. В Иркутске повара закупились омулем и расстарались. Вроде бы без особых изысков, но… Уха была просто восхитительна, да и сагудай под отварной картофель пошел прекрасно. Я с этим блюдом раньше не сталкивался, и теперь сожалел об этом. Рыбное филе тщательно очистили, нарезали мелкими кусочками и перемешали с крупной солью, луком и пряностями. Что может быть проще? Но вышло — уммм — объедение!

И всё это под охлаждённое шардоне. Как мне пояснили, лучше всего омуль сочетается с белым вином, выдержанным в дубовых бочках. Вот под винцо я и решил поболтать.

— Да ничего особенного. Когда уйгуры независимость устанавливали, меня случайно как раз по делам в Урумчи занесло, — тут тёзка хитровато улыбнулся. Понятно, даже сейчас, когда он полностью раскрылся перед Цзян Чжунчженом, всё равно не признает при остальных, что наши этот переворот и устроили. — И вот иду я как-то вечером по городу, слышу шум, писк какой-то сдавленный. И вижу, что два придурка пытаются девчонку изнасиловать. А та, хоть на вид и пичуга пичугой, худенькая, невысокая, но на помощь не зовёт и отбивается толково. Из захвата руку правильно вывернула, в направлении большого пальца. И тут же напряженными пальцами по глазам врезала, другому ногой по голени ударила. И тоже правильно, резко, с выдохом. Сразу видно, кто-то понимающий её учил.

Семецкий мечтательно улыбнулся, вспоминая жену и сказал, как выдохнул:

— Настоящая дикая кошка! Я её так и прозвал — Кэт, кошка по-английски. В общем, отскочила она и откуда-то выхватила ножичек. И снова видно — умеет им пользоваться. Только и эти два подонка не на помойке найдены. Тоже клинки достали, только посолиднее. У одного сабля короткая, у другого ятаган. И зажали её в угол.

— Ну, ты ж не стал стоять столбом? — подтолкнул я друга к продолжению. — Спас девушку.

— Спас, но не сразу. Они, видать, никак решить не могли, то ли убивать её, то ли постараться обезоружить и всё же надругаться. Как говорится, «и хочется, и колется». Вот они и начали её оскорблять. Убежать она не могла, а они её и самкой собаки называли, и выродком, и позором рода. Угрожали, что изобьют, а потом с ней все мужчины рода позабавятся. И насмехались, что мстить за неё некому.

— Подожди, они что, на русском говорили? — изумился я.

— Нет, на кашгарском, это диалект языка уйгуров. А ты что, позабыл уже, что тебе Леша Ухтомский говорил, когда нас знакомил? Вижу, не помнишь! — заулыбался он. — Мы же втроём в Туркестане служили, шурин твой, я и Свирский. Или ты и его позабыл?

Я аж зубами скрипнул.

— Этого подонка до смерти не забуду.

— Ну да, Стани́слав оказался тем ещё мерзавцем. Он, кстати, и служил там меньше всех. А вот мы с Ухтомским успели и обычаи местные узнать, и языки. Так что я до сих пор понимаю и узбеков, и туркмен, это основные народы нашей части Туркестана. Но и киргиз-кайсаков[109] с уйгурами тоже хватало, так что и эти языки худо-бедно выучил. А перед «командировкой» повторил.

— Ясно, понял ты их. А дальше что?

— А дальше в твоём привычном стиле. Достал наган, стрельнул в воздух и скомандовал бежать быстро и не останавливаться, если жить хотят.

— А они? — поинтересовался я. Интерес был не праздный. Знал я этих горячих восточных людей. Им остановиться сразу трудно.

— Замялись. И бросаться на человека с пистолетом боялись, но и убежать им гордость не позволяла. А ты ж меня знаешь, раз обещал пристрелить… В общем, одному из них в кисть руки выстрелил. Но попал в саблю и обезоружил. Вот тогда они и побежали. Впрочем, недалеко. Шагах в двадцати остановились и прокричали что-то типа «теперь ходи да оглядывайся!»

Он снова улыбнулся, видать жену вспомнил.

— А потом я девушку до дома проводил. И охрану приставил. А то мало ли…

Скорый поезд, где-то между Читой и Иркутском, 5 (18) августа 1912 года, воскресенье, вечер

Солдат обычно перевозят в теплушках[110], но сейчас не тот случай. Иностранные волонтёры из отрядов Семецкого были срочно нужны на Балканах, вот и оплатили им билеты в плацкартном вагоне да скорым поездом. Оружие пришлось в багажный вагон сдать, а техника отдельно, грузовыми поездами шла.

Ужин был сытным и вкусным — кулеш с мясом, вволю чёрного хлеба и чай с сахаром. А после всех потянуло поболтать. Обычно Йоська Бабель сам становился центром таких бесед, но в этот раз все упоенно слушали унтера, переведённого недавно из Урумчи.

— А на следующий день, слышь-ка, звонят нам из конторы «Русской почты» и сообщают, что местные налёт на них устроили. Но капитан Семецкий сразу команды на выезд не дал, сказал быть всем наготове, а он поедет и сам глянет, что там и как.

Унтер смачно грызанул кусок сахара, потом сухарик, а после со вкусом отхлебнул чайку. Слегка помедлил, дожидаясь, пока сахар и сухарь размокнут, неторопливо пережевал, проглотил и лишь тогда продолжил:

— С собой он только меня взял. Эту самую «Почту» тогда только организовали, но контора её в самом центре города располагалась, как и мы. Там и городишко-то небольшой, а центр — совсем крохотный. В общем, шагов триста идти надо было. Вот как на духу скажу, пешком-то и быстрее вышло б! Но… Пешеходов там не уважают! Поэтому пришлось конными выдвигаться.

— Так у вас, небось, лошади уже наготове стояли! — высказался кто-то из задних рядов слушателей. — Не задержались вы из-за форсу этого!

— Само собой, наготове. Только мне, понимаешь ли, своими ногами привычнее, я ж не из кавалеристов.

Народ понимающе загомонил. Тут все были обучены верховой езде, но предпочитали передвигаться пешим порядком. А ещё лучше — на технике. Грузовик, автомобиль, поезд — им всё сойдёт, лишь бы ноги не бить да спину не ломать!

— В общем, прибыли мы на место и видим, что никто тую почту не грабит, но перед ней с полусотню конных крутится, орут чего-то. Капитан потом мне и перевёл, дескать требовали они, чтобы девка их рода к ним вышла. А они её увезут да замуж выдадут, чтобы род не позорила.

— Так они в своём праве! — опять не сдержался кто-то из слушателей. — Оно и у нас в деревнях так, Иваныч!

— Вообще — да! А так — нет! — витиевато и не совсем понятно ответил рассказчик. — В общем, вышла тут из конторы та девица. А Семецкий, как увидал её, протискался вперёд и громко, на всю площадь скомандовал: — Прек-ра-тить!!! Тут и я его понял, потому что команда на русском была.

— А местные что?

— Главный тихо спросил что-то, а один из тех, кто рядом был громко так на русском спросил, дескать, кто мы. А капитан и ответил, что фамилия его — Семецкий. И что если кто не подчинится, он тут всех перестреляет. Они, мол, в курсе, как он это умеет!

— А они?

— А они в ответ ехидно так спрашивают, мол, а пуль-то в нагане хватит? Эх, не знали они нашего капитана! — тут унтер Иваныч и многие из слушателей заулыбались. — Он спокойненько так свисток извлёк да два раза коротко свистнул. А опосля, значит, свисток спрятал и часы на цепочке достал. Часы, сышь-ко, знатные, Павла Буре работы!

Некоторые из слушателей присвистнули.

— И минуты не прошло, как подъехал пулемётный броневичок. А в кузове пулемет Максима в башенке спрятан, и стрелок за бронёй сидит. Поводил он стволом. А капитан спокойненько так и говорит, мол, сам считай, хватит ли! — торжествующе завершил свой рассказ старый воин.

Литерный поезд, около десяти вёрст от Иркутска, 5 (18) августа 1912 года, воскресенье, время обеденное

— Я после этого с девчонкой побольше пообщался, и организовал ей переселение в соседний с нашим расположением дом. Иначе эти черти всё равно б девчонку сгубили. А про себя так и решил: согласится за меня пойти, с собой в Россию увезу. Не согласится — всё равно увезу и где-нибудь пристроиться помогу. Самой ей там не выжить было, хоть и боевая. Такая родня, да и вообще, почти гражданская война кругом. Порядка нет, защитить некому. А обидчики легко найдутся, — продолжал рассказ Семецкий.

— Значит, вот так сразу и влюбился? Понимаю, у самого так было! — улыбнулся я.

— Сразу-не сразу, какая разница? Главное, что по сердцу она мне пришлась! И вот прикинь, на следующее утро уже в наш двор снова заявляется дюжины две её родни. Мои орлы поднимают тревогу, пулемёты снова расчехляют, я весь на нервах выскакиваю и ору, мол, что неясно? Сказано же, пуль у меня на всех хватит!

— Ну и?

— А их главный, который, как оказалось, двоюродный дедушка моей Катюши, вдруг миролюбиво так мне и отвечает, мол, не твоё дело, капитан! Я своей любимой внучке, гордости нашего рода дары привёз! Мириться хочу.

— Ишь ты! — невольно восхитился я. — Просёк, значит, старый, что ты на эту девчонку запал? А о твоей роли в местных раскладах он, наверняка, и до того слышал.

Я снова покрутил головой, восхищаясь умением неизвестного мне вождя «переобуваться в воздухе».

— Да, породниться с «самим Семецким», у которого, к тому же, в рукаве почти сверхсила по местным понятиям лежит… Это могло сильно прибавить ему очков.

Тёзка скривился, будто разжевал лимон целиком.

— Вот-вот. А самое гнусное, что моё начальство с ним согласилось. Правительства там ещё не было, потому и посольства нашего там тоже нет. Неизвестно, кому верительные грамоты вручать. Но эрзац-посольство завелось в первый же день переворота. Со специальным посланником. И уж не знаю, кто ему всё в подробностях изложил, но вызвал он меня к себе и прямо в лоб заявил, что моя женитьба на Кэт весьма усилила бы позиции её рода. И дала бы неслабые козыри специальному посланнику в его дипломатических играх. Так что, дескать, если девица мне не противна, то надобно её руки у главы рода попросить. А после смерти её прадедушки главой рода этот самый козёл стал, двоюродный дед.

Помолчал тёзка немного, потом набулькал себе шкалик водки и залпом выпил. После чего продолжил:

— Так мне противно стало, что хоть стреляйся. Или козла того вместе с родом стреляй. Одно только и остановило… Девчонка-то после этого снова одна останется. И перестанет быть «любимой внучкой». В общем, пришёл я к ней вечером. И как на духу всё выложил. И что нравится она мне, просто сил нет. И что игры вокруг недетские завертелись. Но если немил я ей, то пусть скажет, придумаю я, как её в Россию эвакуировать… И знаешь что?

— Что? Оказалось, хмырь этот, кандидат в князья, ей тоже прямо намекал, что надо, мол, меня окрутить. Про честь рода твердил, но так, невзначай, намекал, что иначе судьба её будет незавидна. Тут мне снова его зарубить захотелось, но сдержался. Ещё раз повторил, что понравилась она мне сразу, и что я планировал просить её руки. Так что если она не против, то сломаю я свою гордость и пойду к её двоюродному деду с просьбой.

— Ну, раз вы поженились, понятно, что она согласилась.И что, сломал гордость?

— Не пришлось! — улыбнулся Юрий. — На то сваты со свахами и придуманы, чтобы через них такие вопросы решать.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…В той поездке спутники неоднократно покидали меня, а потом снова присоединялись, не раз было и так, что выезжали навстречу, лишь бы подольше пообщаться или побыстрее встретиться.

Вот и Артузов не утерпел, перехватил меня ещё в Обозерской…'

Литерный поезд, около десяти вёрст от станции Обозерская, 16 (29) августа 1912 года, четверг, ближе к полуночи

— Чаю, Кирилл Бенедиктович?

— И покрепче, пожалуйста. Я, пока вашего поезда дожидался, придремал немного на станции. А разговор у нас серьёзный предстоит. И сахару с баранками неплохо бы, а то с обеда ничего не ел.

Какое-то время пришлось обождать с разговором. Сначала ожидали, пока нам подадут всё запрошенное, а потом пили чай. В этом времени даже вагоны литерных поездов взбрыкивали порой так, что чай приходилось всё время держать на весу, парируя эти рывки. Иначе непременно обваришься.

— Итак, я слушаю вас!

Вернее, слушали мы с Семецким. Остальных я непреклонно отправил спать, догадываясь, что услышу нечто серьёзное. Хоть и странно было ожидать результатов в столь короткое время, ведь следователи, посланные Артузовым, просто не могли успеть добраться до Иркутска. На всякий случай. Решил высказать эти сомнения, но в форме лести.

— Вы меня поражаете, Кирилл Бенедиктович. Неужто уже раскопали что-то? И без выезда на место?

— Да-с, раскопали! — подтвердил наш сыскарь. — Но даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Рассказываю коротко, но, не опуская важных деталей. В вашей шифрограмме было коротко описаны уже предпринятые вами действия. Вы внимательно присматривались к действиям, и не обнаружили ничего, наводящего на след. И тогда я решил пойти другим путём.

Тут я невольно усмехнулся, вспомнив знаменитую в оставленном мной будущем фразу Ленина, потом спохватился и замахал руками, мол, продолжайте.

— Вы совершенно правы, что такое дело без денег не провернуть. Скажу больше. Без довольно больших денег по меркам Иркутска. И я ни за что не поверю, что все участники процесса удержались и не стали тратить часть денег на себя.

Мы с тёзкой одновременно кивнули, соглашаясь с этим аргументом.

— Причем деньги эти появились совсем недавно. Судите сами, впервые вы объявили о проекте Иркутской ГЭС в Нью-Йорке 11 июня по григорианскому календарю. По-нашему это 29 мая. Какое-то время нужно на обдумывание, на выделение финансирования. Следовательно, раньше начала июня смотреть бесполезно. А 1 августа профессор Тимонов уже встретил вас, обеспокоенный размахом действий наших противников. Вот и получается, что нам достаточно узнать, кто неожиданно разбогател за эти два месяца! — слово «неожиданно» Артузов подчеркнул интонацией.

— Согласен с вами. Но как это разузнать-то? Ведь вряд ли они понесли эти деньги в филиал нашего банка.

— Вопреки распространённому среди наших либералов мнению, что каждый человек уникален, люди тратят неожиданно свалившееся на них богатство достаточно однообразно! — улыбнулся он. — Кутят в ресторанах, играют, покупают недвижимость или яхты, балуют своих женщин, покупая им шубы и драгоценности. Ещё когда я служил в полиции, мой наставник учил меня, что надо иметь осведомителей среди ресторанной прислуги, в местах, где играют, среди ювелиров и агентов по продаже недвижимости и предметов роскоши. Просто потому, что внезапные деньги часто либо имеют своим источником преступление, либо толкают на криминальный путь окружающих.

— А среди служащих в уголовном сыске Иркутска у вас есть приятель? — предположил Семецкий.

— У меня — не оказалось. А вот у Аркадия Францевича Кошко там ученик нынче служит. Так что хватило телеграммы с просьбой подойти в местный филиал Банка «Норд». А там уж обмен несколькими шифрограммами, и список этих новоявленных богатеев оказался у меня.

— Ли-и-хо! — присвистнул я. — Это получается, что вы по телеграфу всего за пару дней всё раскрыли?

— Разумеется, нет! — снова улыбнулся Кирилл Бенедиктович. — Список мы получили на третий день, потом ещё проверяли. Вычеркнули из него внезапно получившего наследство купеческого сына да чиновника, сорвавшего куш в карточной игре.

— И кто же остался в списке? Ну же, не тяните!

— Как мы и подозревали, редактор «Иркутских губернских ведомостей» и парочка известных в Иркутске журналистов.

— А помимо них? Ну, полноте, вы не стали бы выезжать навстречу, если бы в списке не оказалось и тех, кого мы не ожидали.

— А помимо них — председатель губернской фракции партии прогрессистов, его заместитель и секретарь!

— Оп-паньки! — не удержался я. — А этим-то мы чем навредили⁈

— Этого я узнать не успел, но отмечу два важных обстоятельства. Во-первых, деньги у них появились уже в первой половине июня. То есть, кто-то начал действовать молниеносно. А во-вторых… Видите ли, направить туда следователей мы не успевали, поэтому подрядили журналиста из Новониколаевска. Дескать, Холдинг хочет издать книгу, в которой будет отражён проект Русского Фронтира. И особенно — его сердца — строительства Иркутской ГЭС. Проплатили столько, что он побежал, теряя тапки, выяснять детали. Кто, как, когда и что говорил и делал. Очерки для книги он присылал ежедневно, а мы ставили ему новые задания…

— Кстати, насчёт книги — прекрасная мысль! Не потеряйте эти материалы, надо будет её действительно издать! — протянул я.

— Хорошо, учту. Но я говорил о другом. Формально эта троица всячески ратовала за проект. Вот только… Как-то неловко. То они направили своего активиста поведать о деталях местному сутяге. Такому, знаете ли, мизантропу, которого в Рай Божий пусти — он и тогда доброго слова не найдёт да пять исков против архангелов учинит. И дюжину клеветнических статей напишет. А потом пригласили известнейшую защитницу животных и поведали ей между делом, что часть лесов будет затоплена. И что часть работ будет выполняться взрывами. Сами можете догадаться о реакции на такие известия.

— Да уж, могу. И что, все остальное в том же духе?

— Да, примеров хватает.

— Тонко. По-иезуитски тонко, я бы сказал. И что, они всегда славились умением интриговать и провоцировать? — уточнил я, кривя губы.

— И снова в самую точку угодили! Нет, такое им было не свойственно. Разумеется, политическая деятельность не предполагает простодушия, но тут они вышли совершенно новый для них уровень. Кто-то им помогал и наставлял.

— Судя по хитрому блеску глаз, вы выяснили, кто именно?

— Ничего от вас не утаишь! Впрочем, я и не собирался. Вся эта троица время от времени играла в вист[111] с новым руководителем Общества дружбы с Америкой, неким Сэмом Л. Честнеем. Кстати, он прибыл в Иркутск пятнадцатого июня.

— А как же он успел?

— А он не из Штатов ехал, а поближе. До того обретался в Нагасаки. И, кстати, представлял там одну из нефтяных компаний Рокфеллера. По всему выходит, что вы нажили серьёзного врага, Юрий Анатольевич.

Глава 27

Беломорск, 17 (30) августа 1912 года, пятница, утро

Может показаться странным, но после того, как Артузов назвал имя гипотетического противника, я вздохнул с облегчением. Прогрессисты? Да я их в бараний рог сверну! Сами по себе они мне не противники. И не потому что я такой уж страшно-могучий и злобный олигарх, а потому, что обычные члены их партии и сочувствующие — на моей стороне. Руководители партии лишь агитировали за прогресс, а я его толкал! А без поддержки народа они никто, просто людишки с большим самомнением и некоторыми связями.

Да и Рокфеллер… Звучит, конечно, круто! А если вспомнить, что он не сам по себе, за ним банки, газеты, союзные компании и продажные политики — то и вовсе силища. Но только и я уже не «так, сам по себе мальчишечка, погулять вышел». Наш Холдинг пусть и не так богат, но в России мои позиции однозначно круче! Да и в Европе, скорее всего, я тоже могу больше. Он однозначно сильнее в Соединённых Штатах и в Латинской Америке, из которой янки сделали свой задний двор. Пожалуй, что больше моего может в Британии и в её колониях. Ну не любят меня британцы, сложно мне действовать в их юрисдикции.

Так что я погнал всех спать, пообещав, что утром договорим. Дескать, утро вечера мудренее! И совершенно спокойно продрых всю ночь.

А вот за утренним чаем пришлось продолжить обсуждение. Вернее, начать раздавать начальственные указания.

— Значит так, Кирилл Бенедиктович, первое — своих людей в Иркутск вам всё же послать придётся. Нужно как можно больше выяснить про этого американца. Второе — также про него надо разузнать в Японии и в САСШ. Как можно больше. Но тайно, не привлекая внимания. Вам виднее, как действовать, но в Америке я бы советовал привлечь Ника Картера. Третье. Деятельность привлечённого вами журналиста из Новониколаевска не прекращать. И книгу обязательно издать, причем с издательством связаться немедленно.

— У работников издательства лучше создать впечатление, что сначала ваш аппарат работал самостоятельно, а потом понял, что нужны профессионалы! — вмешался Семецкий.

— Это ещё зачем? — удивился я.

— Сами ж говорили, война против нас началась. Вот сейчас мы разведчиков направляем. Но ведь и противник может захотеть про нас всё выяснить. Вот пусть и получит подтверждение, что целью с самого начала была книга.

— Согласен. Обратите, пожалуйста, внимание на этот момент, Кирилл Бенедиктович. Нельзя нам подставляться самим и подставлять стороннего человека. Четвёртое — необходимо выяснить всю подноготную про прогрессистов. Не только про эту троицу. Может, мы кого-то упустили, потому что он денег не тратил. Или потратил на то, чтобы долги отдать, а мы и проглядели. Особое внимание уделите тому, сами они действовали или их руководство партии подтолкнуло.

— И про союзников пусть пошустрят. Может, прогрессисты не в одиночку действовали, — снова подключился тёзка.

— Именно. И последнее — надо проверить, нет ли аналогичного противодействия другим нашим проектам. Причем сначала проверим российские. А потом расширим на зарубежье.

Артузов аж закрятел.

— Понимаю. Тяжело придётся. Но нам стоит начинать реагировать раньше, чем кризис созреет. Так что уж постарайтесь! На это закончу, тем более, что уже перрон за окном. О! Да нас встречают! В такую-то рань, ещё ж шести утра нет!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…На перроне нас действительно ждали. Моя Натали и Катя Семецкая, жены других членов группы, старший брат Осипа Шора — все они стояли и нетерпеливо всматривались в окна вагонов, чтобы заметив родное лицо тут же начать махать. Многие не сдерживали слез. И даже у меня, человека пожившего и не сентиментального вдруг защемило сердце. Мы — дома!..»

Беломорск, квартира Воронцовых, 17 (30) августа 1912 года, пятница, утро

Разумеется, по приезде всё закрутилось. Для начала быстро принял душ, переоделся в домашнее и тупо посидел минут пятнадцать, обняв жену. Вот ведь, двух месяцев не прошло, как мы не виделись, а — соскучился просто смертельно.

И вдруг из детской раздалось: «Папка приехал!» и пара ножек затопотала с неудержимостью лавины. Женечка, средняя наша. Через несколько мгновений к ней присоединился и Мишка. Набежали, обняли… Родные мои!

— Так, а теперь — подарки!

Женька завизжала от восторга, но меня не выпустила.

— Тише, оглашенная! — цыкнула на неё Натали. — Оленьку разбудишь!

— Поздно, родная! — улыбнулся я, услышав рёв из нашей спальни. — Разбудила уже. Знаешь, неси её сюда, ведь времени у меня мало, а подарки без тебя вручать не буду.

Женской половине семьи я привёз настоящие японские кимоно и шёлковые зонтики. Подождав, пока они наахаются всласть, я вручил Мишке дзюттэ.

— А что это? — озадаченно спросил он. — Вроде меч по весу, но тупой.

— Это и есть меч, специальный такой, дзюттэ называется. С японского переводится как «десять рук». И не смотри, что он без заточки, в умелых руках он чудеса творит. Есть в Японии такие бойцы, ниндзя называются. Жутко умелые, про них легенды ходят! Так вот они как раз такими штучками и пользуются.

— А почему тогда про них мультиков нет?

— Так мне тут про них некому было рассказать! — немного слукавил я, хотя формально говорил правду. Тут, в этом времени, некому было рассказать мне легенд про легендарных японских лазутчиков. — А теперь я про них знаю, так что и мультики снимут. И все захотят такой вот дзюттэ иметь, а у тебя первого будет! Да ещё и из самой Японии, настоящий!

Мишка подбежал и порывисто обнял меня.

Беломорск, квартира Воронцовых, 17 (30) августа 1912 года, пятница, поздний вечер

Странная это штука — чувство долга. Казалось бы, я — хозяин одного из крупнейших Холдингов мира. Устал с дороги, соскучился по семье. Да и не руководили тут без меня управленцы — не мне чета. Однако пришлось забросить всё и погрузиться в череду совещаний и встреч. И ладно бы всё это по неотложным вопросам. Нет, господин Козлов и тут ухитрился втиснуться без очереди и украсть у меня четверть часа. И он не один был такой, кого проще принять, чем объяснить, почему это не срочно.

Поэтому новости о деталях очередного наезда Рокфеллера и саботаже иркутского филиала партии прогрессистов я поведал жене, только когда мы улеглись в постель.

— Знаешь, милый, — задумчиво протянула моя Натали, обняв меня. — Вроде и большая война, о которой ты твердишь, не началась ещё, а накат на наш Холдинг всё усиливается.

— Разумеется. Потому война и неизбежна, что накат усиливается на всех. Одни друг у друга сладкий кусок пирога из рук тянут, другие пытаются не загнуться под этим прессом.

— Я не о том, родной. Просто наша система управления Холдингом, она под мирное время настроена, когда более-менее соблюдаются договора, законы и обычаи. Война заставит многих об этом забыть. Ведь многие потеряют рынки. А другие увидят такие прибыли, которых в мирное время не получить.

— Ты это к чему?

— К тому, что нам нужны люди, мыслящие иначе. Более государственно, что ли. И такой человек у нас имеется. Пётр Аркадьевич у нас прямо под боком живёт, в этом же доме. И у него огромный опыт управления страной, причем в России в то время бушевала революция. Вот его и надо привлечь, тем более, что после того покушения на вас обоих он относится к нам совсем иначе. Если ты скажешь, что Европу и весь мир ждёт большая война, он поверит тебе.

— Ты ж моя умница! — поцеловал я жену в плечико. — А поскольку он — настоящий патриот, он не станет стоять в стороне и подключится к подготовке.

— Так я зову его на обед в воскресенье?

— Зови! Нам будет полезно познакомиться с иным взглядом.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…И на следующий день дела не отпускали. Счастье ещё, что я сделал субботу коротким рабочим днём. Так что удалось мне пообедать дома с семьёй, а потом ещё и погулять с ними.

И всё это время в голове продолжала крутиться мысль о необходимости свежего взгляда…'

Беломорск, 18 (31) августа 1912 года, суббота, после обеда

В оставленном мной 2001 году меня назвали бы идиотом. Хоть «лихие 90-е» и прошли, но только календарно. И выйти с семьёй на чинную прогулку по центральной улице, когда на тебя началась охота — верх неразумности.

Но, во-первых, такого от нас никто не ожидал. Нечасто я семейные прогулки по улицам устраивал. Во-вторых, в этом времени ещё не было традиции устранять «объекты» при помощи автоматического оружия или снайперских винтовок. Здешние «киллеры» обычно применяли взрывные устройства, яды или оружие ближнего боя. А против всего этого наша охрана не раз показывала высокую эффективность.

Ну и в-третьих, жена очень просила. Тоже весомый довод.

Со стороны, конечно, мы представляли то ещё зрелище. По тротуару шествовала Натали с коляской, в которой лежала наша младшая дочка, я же катил креслице с Женечкой. А между нами солидно шествовал наш первенец, всем видом показывая, что он уже взрослый, как-никак на днях в четвёртый класс пойдёт.

Четвертый класс был важным рубежом, после его окончания можно было вступать в «Дружину Прогрессоров» и заниматься кучей интереснейших вещей.

Для стороннего глаза охраны почти не было заметно. Ну, подумаешь, по проезжей части, слегка опережая нас, катит «бусик», из которого время от времени выскакивает нянька. То с бутылочкой подогретого молока, то с одеяльцем, «а то ветерок подул, малышке может быть холодно».

То, что помимо няньки и водителя там еще полдюжины вооружённых охранников, наоборот, в глаза не бросалось, как и то, что вокруг хватало охранников «в штатском». В том числе прогуливалось несколько девушек с собачками, натренированными на обнаружение оружия и взрывчатки.

Я рассказывал Мишке про легендарных воинов-ниндзя и их необычное оружие, средняя дочка время от времени засыпала нас свойственными пятилеткам вечными «почему», а Натали, если присмотреться, наслаждалась немного непривычными ощущениями матери благополучного семейства. Так что правильно я сделал. Что согласился на эту прогулку.

Нет, не подумайте дурного, я всегда старался выделить время для семьи, рассказывал детям сказки на ночь, которые сам же и сочинял, отвечал на вопросы, вывозил на пикники… И супруга моя тоже была в первую очередь матерью, и лишь во вторую — «бизнес-леди», но… Но именно требования безопасности редко позволяли нам вот так, выйти семьёй на люди.

И параллельно, как бы со стороны, я смотрел по сторонам. Нет, не высматривая опасность, а высматривая приметы того, как изменился окружающий мир, благодаря моему сюда «попаданию». И я говорю не о том, что без меня здесь была бы пустынная окраина захолустного села, а не «город Будущего». Я подмечал другое. То фотоэлемент, открывающий двери «Беломорского тучереза», то обвалованный большой баллон с пропан-бутаном во дворе, окруженном многоэтажками. Газификация пришла в Беломорск.

А вот напротив вывеска вычислительного центра. Да, пока что здесь нет компьютеров, и даже табуляторы импортируем из Соединённых Штатов. Но электромеханические арифмометры в Риге уже производят. По планам года через три и табуляторы начнём свои делать. А там, глядишь, и до компьютеров дело дойдёт.

О! Как по заказу в небе пролетел самолёт Сикорского. Удачная проба оказалась, на его базе можно и чисто пассажирский самолёт создать, и дальний разведчик, и бомбардировщик. Самое то для надвигающейся мировой бойни!

Кинотеатр «Прогресс», характерное название. Я не помнил, когда в реальной истории появились цветные мультфильмы со звуком, но тут они не просто прочно вошли в реальность, они потянули за собой и синематограф. Теперь фильмы монтируют, чередуя разные планы, и озвучивают. До раскраски в цвет не дошло, но здешняя публика не очень требовательна, принимает и черно-белые шедевры.

Аптека «Джонсон и Джонсон». Да, мой прежний компаньон открыл целую сеть филиалов, охватившую не только Северную Америку, но и Россию. Нет, в самой по себе аптеке ничего нового нет, но посмотрите, сколько дополнительных и новых лекарств там появилось.

И это не считая развитой системы переливания крови, рекомендаций по режиму жизни для диабетиков и страдающих гемофилией, инсулиновой терапии и танталовых нитей и скобок для хирургии.

Нет, ребята, вдруг понял я, мой след из этого мира хрен сотрёте, даже если убьёте прямо сейчас. И самый большой след — здесь. Все эти люди вокруг, они дороги мне именно потому, что я в них вложил время и душу.

Так что, хотите или нет, но я и Рокфеллера заломаю, и прогрессистов порву на лоскуты. И большевикам с эсерами не дам здесь свою революцию устраивать. И пофиг, что я политику не люблю, а управлять государством не умею. Так я и не лезу управлять самолично. Слава Богу, в России есть те, кто умеет это лучше меня. Я лишь поддержу их и дам ресурс.

А вот и памятник Жюлю Верну. Беломорск так потряс его, что он завещал половину своего сердца захоронить здесь. А муниципалитет как-то так устроил, что саркофаг оказался не на скромном католическом кладбище, а на центральной площади. Сам саркофаг почти целиком располагался ниже уровня земли, и одновременно он служил постаментом памятнику в три человеческих роста. А постамент был украшен изображениями всего, что так красочно описывал в своих романах мэтр фантастики — подводных лодок, самолетов, геликоптеров и радиовышки, снаряда, посланного на Луну…

О! Сюрприз! Перед памятником стояла кучка девчонок и мальчишек, на вид — Мишкиных ровесников и чуть помладше. Им как раз договорил речь Юра Семецкий, а потом они начали по одному подходить к нему. Наш первый в истории лётчик находил для каждого несколько слов, потом жал руку и, судя по всему, цеплял какой-то значок.

— И что это тут происходит? — поинтересовался я, ничуть не сомневаясь, что и время прогулки и темп движения были выбраны так, чтобы мы подошли как раз к разгару церемонии.

— А это дядя Юра Семецкий лучших учеников в пионеры принимает! — быстро выпалил Мишка.

— Ы-ы-ы. Э-э-э… — только и смог произнести я, вдруг в очередной раз, усомнившись в реальности происходящего!

А сынуля торопливо, пока не прервали, продолжил:

— Мама с Софьей Карловной и Ксенией Александровной[112] обещали, что первых примет лично он! Вот и дожидались, пока вы вернётесь!

Тут я совладал с собой и уточнил:

— Так куда принимают?

— Как тебе уже доложил твой наследник, — с лёгкой улыбкой, обозначавшей, что сюрприз удался, ответила моя ненаглядная — мы втроём выступили с инициативой создания детской организации «Пионеры Прогресса». А ты сейчас наблюдал приём первых членов в эту организацию.

— Так, стоп! — решительно и громко сказал я. — Я тоже хочу обратиться к ним.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…А мысль-то у наших дам была правильная. Готовить будущих прогрессоров, повышать престиж членства в организации, брать только лучших. Но я, само собой накидал им идей. И галстук цвета прометеева огня предложил, и на значке помимо букв ПП, означающих 'Пионеры Прогресса» тоже сверху добавить символ прометеева огня.

И клятву пионера. Ту, которую я приносил в детстве, я уже почти не помнил, но накатал нечто в том же стиле, а увлекшиеся дамы и Юра Семецкий потом отшлифовали. Ну и клич «Нести прогресс будьте готовы!» с отзывом «Всегда готовы» и пионерским салютом.

Всё это прижилось и дожило до времени, когда я пишу эти мемуары. Надеюсь, просуществует и дольше. Вот только… Не удалось мне только навязать, чтобы галстук был красным. Организаторы дружно заявили, что поощряют творчество и свободу самовыражения, поэтому каждый пионер сам выбирал расцветку галстука, лишь бы это были оттенки пламени.

Так что некоторое время спустя на пионерах можно было увидеть и красные галстуки, и оранжевые, и желтые, и даже совмещающие «языки пламени» всех этих оттенков. Поначалу это меня слегка напрягало, а потом привык и согласился, что так даже лучше…

Кстати, судя по всему, моя Наталья Дмитриевна не просто пригласила Столыпина в гости, она ему еще и тему разговора прояснила. Поэтому уже вечером в субботу он прислал нам записку на пяти листах, где перечислял возможные направления подготовки и просил обдумать их до нашего разговора. А также предлагал расширить круг приглашенных, добавив в него Вернадского, Обручева и Ферсмана…'

Глава 28

Беломорск, квартира Воронцовых, 19 августа (1 сентября) 1912 года, воскресенье время обеденное

— И всё-таки, Владимир Афанасьевич, объясните подробнее, что мешает резко увеличить добычу золота и серебра в стране? — ангельским голоском уточнила моя Натали после того, как гости покончили с десертом. — Сама я не горный инженер, но имею диплом в области экономики и финансов. И потому прекрасно понимаю, что проект Русского Фронтира увеличит внутренний и международный оборот товаров страны, для этого потребуется увеличить денежную массу, а значит нам потребуется много драгоценных металлов в ближайшие десять- пятнадцать лет. Но вы говорите «нельзя». Почему?

Когда моя супруга желает этого, у неё всё еще получается выглядеть… Ну, не юной дурочкой, конечно… Но у мужчин возникает желание «защитить и разъяснить». Даже Ферсман, видно, дёрнулся было объяснять, хоть он на пять лет её моложе, да и вопрос задавали не ему. А уж Обручев, который был старше её на пятнадцать годиков, тем более легко поддался.

— Не то, чтобы совсем нельзя, Наталья Дмитриевна. Золото сейчас добывают в основном на россыпях. Если поставить дополнительные драги или заменить существующие на более мощные, увеличить добычу довольно легко.

— Почему же так не делают?

— Придётся увеличить мощность всего прочего оборудования, поставить чуть больше работников, жечь больше топлива в паровых приводах драг или на электростанциях. То есть, вы почти пропорционально увеличите начальные вложения.

— Вот теперь понятно! Запасы золота при этом не увеличатся. Хм… То есть оборудование изначально подбирается так, чтобы обеспечить наибольшую прибыль?

— Именно! — не удержался и вступил в разговор самый молодой из геологов.

— А если у меня нет такой цели? Если я вообще готова отказаться от прибыли, Александр Евгеньевич? Или, точнее, если я готова получить прибыль на ином предприятии, работу которого невозможно запустить, не имея этого дополнительного золота?

— Как-то странно вы говорите, — прищурился Вернадский. — Чтобы предприниматель да отказался от прибыли? Где ж это видано? На такое может пойти государство, да и то, в обстоятельствах чрезвычайных, вроде войны.

Он обернулся к Столыпину:

— Пётр Аркадьевич, вы ведь давеча как раз о большой войне в Европе мне говорили. Не к ней ли готовитесь? Как вы там говорили? Итальянцы напали на турок. Теперь ещё Балканский Союз на них нападёт, Османская Империя зашатается…

— Такое может быть! — вмешался я. А там и австрияки вступятся за турок, чтобы не допустить усиления России. Наши цыкнут на Австро-Венгрию, а там и Германия выдвинет очередной ультиматум, дескать, не обижайте наших союзников.

— А дальше уже французы будут вынуждены вступиться за нас, потому что в одиночку нам против такой силы не выстоять, а без нас им не видать возвращения Эльзаса, как своих ушей. Вот и уже почти готовая всеевропейская война! — спокойно закончил Наместник.

Настроение сидящих за столом при этих словах как-то неуловимо переменилось. Я оглядел присутствующих. Помимо троих геологов, присутствие которых со мной согласовали, пригласили ещё двои специалистов в другой области. Пётр Иванович Лисицин[113] плотно сотрудничал с нашим Холдингом, занимаясь научным обеспечением семяводческих хозяйств по всей стране. Да и с селекцией лично занимался. Без него и еще полутора десятков его коллег мои затеи с «удобрениями» такого выхлопа не дали бы.

А господина Бушуева нашла наша Софья Карловна. Именно усилиями его коллектива мы и вывели бройлеров несколько лет назад. Впрочем, сейчас Михаил Михайлович вернулся к работе с крупным рогатым скотом[114]. Зачем их позвали, я не спрашивал, но видел, что до недавнего времени эту пару гостей одолевала скука.

Сейчас же они насторожились.

— Всё равно я не думаю, что война начнётся! — уверенно сказал Вернадский. — Разум должен возобладать. Средства разрушения сейчас таковы, что потери от войны в людях и производительных силах перекроют полученные выгоды даже у победителя. К тому же войны разрушают торговые связи, и это усугубляет суммарные потери.

Он подумал, покачал головой и решительно подытожил:

— Нет, сейчас всем выгоднее договориться! И тот, кто только задумает начать войну, должен подвергаться изоляции от соседей.

— К тому же, вы не учитываете солидарность пролетариата! — вступил в разговор Михаил Михайлович. — Рабочие разных стран просто не согласятся стрелять друг в друга!

— Будет просто замечательно, если оба вы окажетесь правы! — погасил я возможную политическую дискуссию. — Но и тогда нам всё равно понадобится много разнообразнейших ресурсов, чтобы проект принёс максимальную пользу нашей стране и народу. Вот и давайте это обсудим. Итак, Владимир Афанасьевич говорил, что помимо россыпного золота есть другой вид?

— Да, рудное!

— И что можно сделать, чтобы увеличить его добычу?

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Примерно через полтора месяца после этой встречи по инициативе Вернадского при Академии Наук была создана Комиссия по изучению естественных производительных сил России, или коротко — КЕПС[115].

В первую очередь она изучала природные богатства тех или иных краёв — её агенты искали рудные месторождения, изучали основные типы растений и животных, разводимых или существующих в разных местностях, наиболее перспективные породы и методы хозяйствования… Причём, вопреки названию уже с 1913 года они изучали и богатства Ферганы, Кашгара, прочих частей Восточного Туркестана, обеих Монголий и Тувы, Турецкой Армении, Северной Персии, Маньчжурии, Северного и Южного Китая и даже северной части Кореи, то есть всех мест, в которых российский бизнес уже действовал или мог начать действовать некоторое время спустя.

Разумеется, для этого потребовалось множество людей, но, как говорят в Одессе, «если проблему можно решить деньгами, это не проблема, а расходы!»

В данном случае Комиссию потому и основали при Академии Наук, что у них был был, как говорили в моём будущем, целый пул энтузиастов из числа молодёжи и, наоборот. Отставников и пенсионеров, готовых действовать, но не имевших финансирования.

Мы создали краткосрочные курсы дополнительной подготовки и снабдили их деньгами и необходимым оборудованием. Причём часть расходов взял на себя государственный бюджет, ещё часть погасили Академия Наук иМинистерство Императорского Двора. Барон Фредерикс уже имел не один случай убедиться, что «Воронцовы умеют превращать лежащее в земле в звонкую монету и ассигнации», а, а Академии наук это был, как говорится, «профильный вид деятельности». Удалось убедить их, что странно будет выглядеть, если они останутся в стороне. Ещё часть расходов удалось финансировать за счет народных сборов и специальных облигаций займа. Но около половины пришлось оплачивать Холдингу и другим предпринимателям, связанным с добывающей промышленностью.

Таких, кстати, нашлось немало. Глядя на наш успех, и другие пытались заработать, разыскивая, добывая и перерабатывая природные богатства. Например, полтора десятилетия назад нефть в России добывали только в Баку. Теперь к этому добавились не только Усинск с Ухтой, какие-то мелкие месторождения разрабатывались на Северном Кавказе и Бессарабии[116], что-то открыли и в Казанской губернии, хотя там добыча только начиналась, да и серы там было многовато[117]…

Многие из них были готовы финансировать КЕПС при условии, что и с ними поделятся информацией о новых месторождениях.

Использовали мы КЕПС и для оперативного прикрытия. Уже в начале 1913 года Столыпин инициировал создание при КЕПС «отдела по взаимодействию с государственными структурами». Формально этот отдел занимался только перепиской. На деле же там удалось создать пусть и не очень большой, но настоящий информационно-аналитический центр…'

Беломорск, квартира Воронцовых, 19 августа (1 сентября) 1912 года, воскресенье вечер

На ужин в тот день мы снова принимали гостей. Нет, это не планировалось, но внезапно выяснилось, что наши Семецкий этой ночью отбывает в Одессу, где собираются части волонтёры, а оттуда уже на Балканы. Вот и устроили маленькую «отвальную» у нас. Пригласили только «узкий круг», так что в какой-то момент беседа невольно, но вполне предсказуемо перескочила с Балканской войны на её возможное расширение. Ну а там и на подготовку.

Не знаю, как другие, но я был поражён до глубины души, когда вдруг высказалась Катенька Семецкая:

— Вы не о том говорите. Всё это материальное, суетное. Для войны прежде всего надо готовить души. Я ни от кого не слышала объяснения, почему для России эта война — праведная. Об этом прежде всего и нужно думать! Необходимо каждому русскому человеку и инородцу объяснить, почему это его война. И в чём она отвечает его интересам.

Чёрт! А ведь это моя вина! Меня еще в юности убедили, что само понятие «идеология» — сугубо отрицательное. В оставленном мной времени отсутствие государственной идеологии даже в Конституцию включили[118]. Вот и сюда я это отношение перетащил. И, похоже, как-то незаметно для самого себя заразил этим отношением своё окружение.

— И ещё вам нужна своя организация. Сотни тысяч людей, которые будут доносить этот взгляд на войну до окружающих, объяснять в деталях, отвечать на вопросы, при нужде — спорить. А то и утешат, если по какой-то семье беда катком пройдёт. А сами не сумеют — донесут наверх, помощи попросят.

— У них есть целая партия, Кэт! — весело ответил тёзка.

— Нет! Нет у них партии. Есть отдельные люди, симпатизирующие Воронцовым и их окружению. А партия сейчас работает против них! — неожиданно бухнул Тищенко.

Беломорск, квартира Воронцовых, 19 августа (1 сентября) 1912 года, воскресенье, поздний вечер

Когда все гости разошлись, супруга вдруг прервала разговор о мелочах и решительно сказала:

— А знаешь, милый, ведь Катюша и Олег Викторович правы. Прогрессисты как партия сейчас против нас. И мы думали лишь о том, как убрать из руководства своих самых оголтелых противников. А надо думать о том, как сделать эту партию нашей!

Я поморщился.

— Родная, ты же знаешь, политика — это не моё! Да и грязное это дело.

— А когда мы с тобой Вильсона поддерживали, это не политика, что ли была? — улыбнулась Натали.

— То для дела было!

— Вот и сейчас не думай об этом, как о политике! Давай решать управленческую задачу — как взять эту партию под свой контроль и не получить от этого проблем. Бери лист, карандаш и черти табличку — «мероприятия», «сроки», «цели», «средства», «ответственные».

— В общем, всё, как обычно! — улыбнулся я. — А знаешь, давай прямо сейчас и начертим. Потом и спать крепче будем, с чистой-то совестью.

— Нет уж, сразу спать я тебя не отпущу! — лукаво прищурилась жена. — Два месяца тебя рядом не было! Так что будешь компенсировать всё недоданное!

— Ох, бедный я, бедный! — притворно вздохнул я и неожиданно ущипнул её. — Так опять не высплюсь! А ведь с раннего утра опять совещания, а потом ещё Хамбл на стрельбище потащит. Он тоже требует «возместить недоданное».

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Разумеется, тот план мы ещё не раз дополняли и уточняли. Но именно после его составления я вдруг почувствовал, что наши планы 'обрели объём», стали системными, что ли.

Вернее, почти стали. Оставалась в них одна зияющая дыра. И закрыть её мог только Малиновский. Сан Саныч идеально подходил для руководства Институтом научной организации труда. Потому что без конвейерного производства нечего было и думать состязаться с германцами в снабжении фронта. А конвейер — это не только машины, и даже не столько. Это в первую очередь люди. Организация малообученных и неопытных людей, включая подростков и женщин в производственные цепочки. Если всё сделать правильно, то получится то самое немецкое «порядок бьёт класс!»

Да и в других делах он был крайне необходим — в создании теории и практики программирования, в разработке национальной системы переливания крови…

Однако Институт НОТ был центральным для меня. И вот тут возникали у меня серьёзные сомнения. Человек только-только отошел от революционной деятельности. А ведь поставленная задача, говоря языком революционеров, состояла в том, чтобы «поднять эксплуатацию пролетариата на максимально возможную высоту». Захочет ли он? Согласится ли, что это временная мера, необходимая именно для того, чтобы пролетариату не стало ещё хуже, чтобы пресс войны не лёг на простых людей тяжким бременем?

Я этого не знал…'

Беломорск, стрельбище, 20 августа (2 сентября) 1912 года, понедельник, раннее утро

— А теперь попробуй с двух рук!

Бах! Бах! Ба-бах! Перенос стрельбы на другой сектор с одновременным изменением стойки и снова — Бах! Ба-бах! Бах!

Пауза и — Бум!

Как по мне, так очень неплохо! Пять мишеней девятью выстрелами. Промахов нет, просто некоторые цели поражал «двоечками». Но Генри, естественно, будет ворчать.

— Плохо! — подтвердил он мои опасения. — Семь с половиной секунд, это очень много. Более-менее грамотные стрелки тебя просто изрешетили бы, как ты ни вертись!

— Так я сейчас один и не хожу! — с улыбкой парировал я. — А у охраны и «нудели», и «натахи» есть. Они за это время взвод выкосить могут.

— Что за «натахи»? — непонимающе вытаращился на меня Хамбл.

— «НТшки», лёгкие пулемёты под нудельмановский патрон.Убойная вещь, и лёгкие. И спрятать в кофр можно, а перед стрельбой неожиданно извлечь.

— Во-от! — торжествующе ткнул в меня пальцем наставник. А с такими вот 'натахами пятеро стрелков покрошат и тебя, и охрану твою! Вы и рыпнуться не успеете!

— Ладно, устыдил! Буду в тир каждый день спускаться.И не меньше двух раз выезжать на стрельбище. Всё на этом? Мне вообще-то работать надо! Люди ждут.

— Не всё! — проворчал ганфайтер. — Не нравятся мне эти поделия Браунинга. А ты на них перешёл, хотя твои наганы и точнее, и надёжнее.

— Браунинг раза в полтора скорострельнее! — возразил я. — Я в один ствол могу стрелять с той же скоростью, что и из пары наганов[119]. Да еще и точнее!

— Патронов это тебе не прибавит! В двух наганах их четырнадцать, а в этой игрушке — семь.

— Зато магазин сменить — дело пары-тройки секунд. И магазинов я могу хоть десяток таскать.

— Кхе! — Генри явно не ожидал этого довода. — А если осечка? С любым револьвером я просто еще раз нажму на курок, а тебе придется «пушку» перехватывать да передёргивать затвор. Потеря темпа. За это время я тебя всего издырявлю.

— Сказал тоже! Ты и так меня дырочками покроешь. Но ты — талант!

Он ухмыльнулся, а я закончил эту затянувшуюся дискуссию:

— И вообще. Считай, что я хочу старине Джону Мозесу приятное сделать! Вот и пользуюсь его подарками. Так что, всё на этом.

— Нет, погоди! Помнишь, в Штатах наша Марьям бандитов под орех разделала, когда Бунзена охраняла. Так вот один из них, которого ещё посадили, сюда приехал. Да не дергайся, не покушаться. Девочка наша его потрясла. Влюбился говорит, жениться хочу.

— А я тут причём? Сама пусть решает!

— Отшила она его. А этот Фрэнк Ричардстон упрям, как все техасцы. Взял её в осаду.

Я молча пожал плечами. Не до матримониальных дел мне было.

— Как мы приехали, он сразу ко мне подкатил в «АмБаре». Дескать, пособи земляк. Жить здесь долго планирую, работа нужна, а кроме как кулаками махать да стрелять не умею ничего.

— А ты, значит, на меня это свалить решил? Думаешь, я его в охрану возьму? Нет уж! И квалификация у него не та, раз его девчонка уделала, и доверие ещё заслужить надо.

Хамбл поскучнел.

— Ладно, не кисни. Скажу, чтобы Артузов его в охране объектов попробовал! — решил я. — Прямо сейчас и распоряжусь. Хотя слишком много вокруг меня проблемных людей концентрируется.

— Ты о чём?

— Да так, о своём. За мной же приглядывают. И что видит министерство внутренних дел? Мало им евреев и суфражисток, так и революционеров теперь столько, что кружок марксистский открывать можно. Доливо-Добровольский, Шагинян молодая, Бушуев, теперь вот и Малиновский, он же — «товарищ Богданов», добавится.

— И что? Какое им дело?

— Я ведь в политику лезть собрался, дружище. А тут в ближнем окружении такие люди. МВД обязано задуматься — «А вдруг они на меня дурно влиять начнут? Вдруг и я в революцию ударюсь? Или вдруг они предадут в опасный момент?» Понимаешь? Да и сам я об этом же думаю.

— Ну, что делать с министерствами, я тебе подсказать не смогу, не мой уровень. А вот насчёт обеспечения лояльности так скажу, что дурью ты маешься!

— Чего вдруг?

— А вот сам задумайся, с чего тебя теперь патриотом и «государственником» многие числят? Да потому, что ты им и стал. Да, и не дёргайся! Важно, не то, кем ты себя привык считать, а что делаешь! Господь так и учил, — тут Генри перешёл на английский, сразу видно, что Библию только на родном языке читал — Мол, «по плодам узнаете их»[120]!

— И что с того? Пусть даже я перековался, как обеспечить, чтобы и эти изменились.

— Совсем ты Писание забыл, — покачал головой американец, и снова продолжил, цитируя Библию на английском. — «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше!»[121]

Потом снова перешёл на русский:

— Ты в этот край и в этих людей вкладывался, и добился многого. Вот и сердце твоё с ними теперь. Ну и учись на своём же опыте! Дай им дело, дорогое их душе. Пусть работают, вкладывают сердце. Тогда они и пройдут той же тропкой что и ты!

Глава 29

Санкт-Петербург, Охтинская Стрелка, 20 сентября 2013 года, пятница, ближе к обеду

Алексей оторвался от текста и скомандовал домовому компьютеру:

— Открой-ка, дружище, Бикипедию и выведи на экран, что там про начало Первой Балканской войны пишут.

Секунды через две на экране всплыла надпись «Бикицер-Энциклопедия», вся в позолоте и финтифлюшках, и, как бы приплясывая, заняла весь экран. Воронцов даже чертыхаться не стал. Все пользователи уже с неделю стонали от этой манеры подачи, но пока что руководство сетевого ресурса не считало нужным убрать эту «долгую» заставку. Но и пользователи не спешили уходить, так как полнота информации искупала некоторые недостатки.

Так, что у нас там пишут?

«Официальный представитель Черногории… 8 октября 1912 года объявил турецкому министру иностранных дел… войну и покинул Османскую Империю… Принято считать, что Черногория сделала это раньше срока, согласованного с другими странами Балканского Союза…»

Хм, интересненько. А дальше что?

«…18 октября 1912 года войну Турции объявили Сербия и Болгария, на следующий день — Греция. Сербские войска, сконцентрированные на линии границы от Враньи до Ужицы, перешли в наступление. 19 октября активные военные действия начала Болгария…»

Ага, теперь понятно, почему Семецкий и прочие волонтёры присоединились к боевым действиям уже после их начала, хотя выехали в Одессу за месяц с лишним до начала войны! Просто черногорцы поспешили и скомкали остальным все планы…

Турецкий фронт, окрестности Курт-Кале, 19 октября 1912 года, суббота, утро

«С одной стороны, удобно, когда твоя эскадрилья подчиняется напрямую командованию» — рассуждал про себя поручик Артузов. — «По мелочам не дёргают, да и шансов на награду больше. А в штабс-капитаны выйти хочется!»

Проблемы выплывают, когда боевую задачу ставит начальник штаба 2-й болгарской армии, который передовой и не видывал! А хотелось бы подробностей.

Ладно, хватит ворчать! По информации разведки турецкие укрепления на этом направлении не достроены, батарея стоит под открытым небом, а боеприпасы хранятся рядом на грунте. Не цель, а мечта для бомбардировки с воздуха.

И при этом фактически только эта батарея и мешает болгарам взять этот самый Курт-Кале. Если проделать это быстро, турки могут не успеть подорвать мост через реку Марица, и тогда «братушки» прямо по «железке» перебросят войска под Адрианополь[122]. А там, глядишь, и до Константинополя недалеко! Николай улыбнулся. Как и положено человеку военному, он был честолюбив, хотя не особо это выпячивал.

Но сейчас-то ему свезло. Считай, при зарождении боевой авиации присутствует. Все шансы на успешный рост! Только воюй-ка надо, и всё само придёт.

— Командир, доверни вправо на пятнадцать градусов! — раздался в шлемофоне голос штурмана. — Расчётный срок — девяносто секунд до цели!

Пилот глянул на высотомер и набрал еще около тридцати метров. Всё, высота расчётная, а скорость… Добавим немного!

Та-а-ак, ну и где тут они?

— Командир, правее!

О, точно! Еще немного вправо довернул.

— Вышел на боевой курс! — сам себе доложил он.

Дождался, пока цель скроется под фюзеляжем, и скороговоркой пробормотал:

— По два пуда на крыло, получите прям в табло[123]! — после чего скоренько щелкнул тумблерами сброса обеих бомб. Самолёт ощутимо дёрнуло. Да, так куда удобнее, чем у итальянцев, которые вручную небольшие бомбочки бросали. В Беломорске всё продумали, даже ещё не начав воевать. Хотя… С другой стороны, тридцать один с половиной килограмм руками тягать было бы не просто.

Тут внизу рвануло так мощно, что их машину замотало по курсу. Хор-ро-шо-о! И главное — сразу ясно, что поставленная задача выполнена и цель уничтожена. Вылетали на бомбардировку они звеном, но двум оставшимся машинам, похоже, придется другие цели выискивать.

— Командир, правы ведомый доложил по рации, цель уничтожена! — подтвердил голос в шлемофоне.

— Домой!

Прифронтовой аэродром, 20 вёрст за линией фронта, 19 октября 1912 года, суббота, получасов позднее

— Николай Константинович, а что за считалку ты там бормотал? — полюбопытствовал штурман после приземления.

— А это, тёзка, я вместо секундомера. Смотреть на него в бою неудобно, я и подобрал текст, чтобы и по теме, и произнести можно было точно за то время, что бомбы до цели долетают.

Турецкий фронт, недалеко от Куманова, 23 октября 1912 года, среда

— Господин капитан, подпоручик Рябоконь по вашему приказанию прибыл!

Да, с началом боевых действий его из вольноопределяющихся перевели, присвоили офицерское звание, пусть и младшее.

— Ладно, Артём, не тянись наедине-то! — с лёгкой досадой приказал Ухтомский. Капитана, кстати, ему пока не дали, но в армии было принято при обращении к офицерам порой пропускать все эти приставки «штабс-» и «под-». — Лучше вот, на карту посмотри. Турки в наступление пошли, пытаются окружить наших сербских «братушек». Нам бы вот сюда с пяток «максимов» перебросить, да хоть пару пушечек, отбросили бы их.

— Так туман же!

— Местные говорят, к вечеру разойдётся. Да и не такой уж густой туман. На версту ничего не разглядишь, так что артиллерии он мешает, а вот шагов на четыреста — уже стрелять можно. Турки вот тут и тут пулеметы поставили, а где-то здесь здесь — он снова ткнул в карту батарею полевой артиллерии. Обычных солдат туда посылать нельзя, посекут их из пулемётов, а то и шрапнелью накроют. Броню посылать нужно, поэтому к нам и обратились. А мы… — тут он прямо зубами заскрипел.

Артём, фактически исполнявший обязанности зампотеха[124], прекрасно его понимал. Что и говорить, прекрасно показавшие себя в степях Монголии артиллерийские грузовики да пулемётные броневики сейчас не то, что по бездорожью идти не могли, со вчерашнего дня. Когда зарядил мелкий дождичек, они безнадёжно вязли даже в том, что в шутку называлось в этих местах грунтовой дорогой.

— Нет! — решительно сказал он. — По этому киселю даже та пара полугусеничных вездеходов не пройдёт. Завязнет. А неподвижную машину турки артиллерий раздолбают. Зря только людей погубим.

Говорить это ему было противно, но… Его же позвали именно как эксперта, верно? Вот он и должен говорить, как есть, а не то, что приятно слышать.

— Э, нет, погоди! Сказать «нет», я и сам могу. Ты мне помоги придумать, что нужно, чтобы из «нельзя» стало «да, можно, если…» Вот я тебя, как своего заместителя и главного специалиста по нашей технике, и спрашиваю, если что?

— Хм… Ну, если кустов нарубить, да ветками в грязи гать настилать, эта пара коробочек может и пройти. Но сам понимаешь, это только там, где турки нас не видят. Иначе будет всё, как ты сказал — порубят из пулемётов, шрапнелью побьют.

— М-да-а… Постой-ка! А если по кустам, пройдут эти коробочки? Там ведь корни вместо гати выступят, даже лучше, они грязь крепят.

— От кустов зависит. Попробовать надо. Слишком плотные и высокие сами машину остановят.

— Ясно, пошли пробовать! Какие именно кусты нашим коробочкам по силам. А потом разведку пошлём, путь прокладывать. Вот и получится. Что сначала мы гать до кустарника проложим, а потом по кустам к нужной точке выйдем.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Маневр русских добровольцев оказался эффективным. Вечером туман разошелся, и пара 'коробочек» открыла огонь по турецким пулемётам и полевой артиллерии. Сорокасемимиллиметровый калибр пушек Гочкиса только на первый взгляд смотрится несолидно. Против целей, не прикрытых толстым слоем земли, бетона или бронёй он невероятно эффективен. А учитывая их скорострельность и наличие на «коробках» курсовых «максимов», порезвились наши знатно.

Те, разумеется, отвечали, и их было больше, но ни пули, ни шрапнель не пробивали брони. А попасть фугасным снарядом по маневрирующей цели очень непросто.

Правда, необходимость маневрировать привела к тому, что один из вездеходов то ли покинул зону, где корни кустов держали почву, то попросту прорвал эту «подушку» и увяз.

К счастью, Рябоконь предвидел такую возможность и приказал в таком случае немедленно покидать машину. В результате турки одну из коробок смогли уничтожить. А мы окончательно пришли к выводу, что в черноземной зоне полугусеничники «работают» только в сухой сезон.

Тем не менее, этот единственный удачный для вездеходов бой позволил задержать турок. А назавтра сербы ранним утром перешли в атаку по участку фронта и «взяли турок на нож». Турки бросили под Кумановом большую часть своей артиллерии и отступили на Скопье.

Впрочем, война продолжалась, и не только в Турции, хватало и других фронтов…'

Иркутск , дом мистера Честнея, 13 (26) октября 1912 года, суббота

Повод для встречи была традиционная партия в вист.

— Александр Иванович, что сообщают с фронтов?

— Доносят, что турок разгромили под Кирк-Килисом, в результате чего они не просто отошли, а отступили на 60 вёрст! — солидно ответил руководитель иркутской фракции. Он был богатырских статей, и всё предпочитал делать не торопясь, подчёркивая значимость совершаемого.

— На сорок миль, то есть, мистер Честней. — пояснил для американца молодой человек лет двадцати пяти, секретарь фракции.

Его начальник кивком подтвердил сказанное и продолжил рассказ:

— В результате войска Балканского Союза на этом участке фронта просто отстали от них.

— Чего ещё от турок ожидать? — Презрительно фыркнул сидевший справа толстячок-заместитель.

— Не скажи, Пётр Георгиевич! Иностранные репортёры пронырливы, они разузнали откуда-то, что фон дер Гольц, инструктор турецких войск перед началом битвы, заявлял, мол, для овладения этим самым Кирк-Килисом потребуется три месяца времени и армия, трижды превышающая болгарскую как по численности, так и по качеству.

— Ну, мало ли чего немец скажет! Разбили-то за считанные дни! — запальчиво высказался.

— Это потому, что прогресс — неостановим! Один французский эксперт объяснил это неожиданностью и новым качеством военного применения авиации и блиндированной техники.

— Которую, кстати, туда Россия предоставила! Наши парни турок громят-то! — с неожиданным пафосом вдруг провозгласил упитанный заместитель.

— Не Россия, а Воронцов — поправил его американец. — И руководство вашей партии, кстати, планировало его за это всемерно осудить, как только война начнётся.

— Постойте, Сэм, — обращаться к американцу по имени дозволялось только главному из прогрессистов, да и то, того слегка корёжило. Поэтому Александр Иванович и не преминул лишний раз обратиться фамильярно. — А почему нам об этом ничего не известно?

— Они опасались утечки. Указания планировалось разослать лишь накануне войны. Но та неожиданно началась раньше.

— А потом почему не прислали?

— Во-первых, поддержка этой войны российским обществом оказалась неожиданно сильной. И стало ясно, что сыграть на фразе «разумные люди обходятся без войн» не получится. А во-вторых, наш оппонент Воронцов сыграл на опережение. В первый же день военных действий в газетах появилась целая серия интервью с ветеранами «Общества содействия прогрессу и гуманности», в которых они все как один вспоминали о традициях поддержки народов, угнетённых турками.

Тут он сделал паузу для глотка виски.

— А ведь ваша партия из этого Общества выросла, многие из нынешних ваших руководителей выросли на их статьях и речах. Так что на следующий день уже губернские газеты пестрели высказываниями прогрессистов с поддержкой Балканского Союза.

— Красиво! — оценил толстячок.

— Да, Воронцов и его люди умеют играть. Что жаль, нам бы с вами противника послабее.

— Почему? — наивно поинтересовался секретарь.

— Не знаю, как вы, господа, а я лично работаю на результат. Мне нужна не красивая игра, а победа. За неё мне платят.

Тут американец снова прервался на глоток виски, затем изучил карты, подумал и сделал ход.

— И вот лёгкая победа нам как раз не светит. Он обыграл нас с общественным одобрением здесь, а теперь он борется за контроль над вашей партией.

У толстяка от этих слов даже сигара из рук вывалилась.

— А это вам откуда известно? — завопил он. — Откуда⁈ Вам что, лично «Американец» докладывался?

— Нет, Пётр. Но я же здесь не сам по себе. Есть у нас люди в столицах. За последний месяц вдруг выяснилось, что там вербуют отдельных функционеров партии. Причем работают тонко и разнообразно. Кого-то немудряще подкупают, применяли и шантаж к тем, кто занимался чем-то неблаговидным. И откуда только раскопали, да так быстро? Третьих переманивали, предлагая карьерный рост или, напротив, место в Холдинге Воронцова, — тут американец изменил тон на глумливый, — где можно будет по-настоящему содействовать прогрессу. В общем, они начали собирать информацию о руководстве партии.

— Господи! — всплеснул руками Александр Иванович. — Ну а методы вербовки-то вам откуда известны?

— Видите ли, дорогой мой мистер Кротов, некоторые из тех, к кому подходили люди Воронцова, были за некоторое время до этого завербованы нами! — тут мистер Честней торжествующе усмехнулся. — И они побоялись не донести. И вам я это рассказываю не просто от нечего делать, а чтобы донести важную мысль. Скоро и вокруг вас начнутся шевеления. На вас будут собирать информацию, так что будьте осторожнее. Не дайте им посадить вас на крючок. Вы очень важны для нас!

Новая пауза, глоток виски и очередной ход

— К сожалению, вы ещё более важны для Воронцова.

— Не верю! Все эти столичные считают нас чем-то вроде медведей в берлогах! — с горечью выкрикнул толстячок. — Они могут прийти на нас поохотиться. Сгрести тут гигантский куш. Но никогда не посчитают равными.

— Именно. Они не предложат вам справедливой доли того куша, что собираются сгрести. И их надо заставить!

— Да что за куш, право слово? Для Воронцовых всё, что они тут могут поиметь — сущие копейки! — так же запальчиво произнёс секретарь, явно не замечая противоречия между своими двумя последними репликами, после чего дотянулся до графина с водкой, наполнил по чарке себе и руководителю, чокнулся с ними, после чего они залпом выпили.

Секретарь же продолжил воздерживаться от выпивки до конца игры.

— Господа, вы просто не в курсе того, почему меня сюда прислали. Нет, вы знаете цель, но о причинах мы пока не говорили.

Сэмюэл Честней допил остаток виски и снова наполнил стаканчик.

— Видите ли, ваш Воронцов выглядит королём делового мира. Его Торговые дома, предприятия и банки имеются по всему миру. И лишь немногие знают, что это — фикция. Вот уже два года, как все его предприятия в Европе превращаются в вывески. Им не принадлежат даже здания, в которых они находятся. Всё, всё господа продаётся, и тут же снова берётся в аренду. Склады и магазины полны товаров, работают заводы и фабрики, но на самом деле под залог этих активов уже набраны кредиты. — Американец оглядел ошарашенных известиями иркутян и продолжил: — Если бы не другие страны, можно было бы сказать, что Воронцов уже банкрот.

— Дру… — тут голос здоровяка дал петуха, он налил себе водки, выпил и продолжил: — какие другие страны?

— Правильный вопрос! Формально, для ближнего круга ваш «Американец» всё объясняет грядущей скорой войной в Европе. Дескать, страхуется от потерь. Но мой босс в это не верит. Анализ действий мистера Воронцова показывает, что все средства он вкладывает в Азию и Соединённые штаты.

— А в Россию?

— Здесь он тоже вкладывается в основном в «Русский Фронтир». В Восточную Сибирь, джентльмены. А это — Азия. И самый центр его вложений тут, в Иркутске!

— Вы не боитесь нам это рассказывать? — спросил толстяк подвыпившим голосом. — Ведь мы можем и с ним договориться, вы-то нам даже малой доли того куша не обещаете!

— Не боюсь, мистер Замятин! И даже не потому, что на каждого из вас у меня уже имеется крепкий «крючок», нет. Есть другие резоны.

Он снова сделал глоток виски.

— Во-первых, вам нечего ему предложить, кроме как «мы не будем мешать». А это — слабая ставка. Он просто вас сменит. И, судя по тому, что его агент, ну, этот журналист из Новониколаевска, который собирал материал для книги, прекратил тут вынюхивать, Воронцов даже не будет вам благодарен за предупреждение о врагах. Он уже знает, кто и как работает против него.

Секретарь при этих словах вздрогнул всем телом.

— Не бойтесь, мы вас защитим! — покровительственно произнёс американец. — Всё продумано! В понедельник вы получите телеграмму об учреждении Восточно-Сибирского комитета вашей партии. А через неделю-другую соберутся делегаты и проголосуют за вас. В результате на пять лет ваши места будут закреплены за вами. И снять вас смогут, только если всплывёт что-нибудь неблаговидное.

Он усмехнулся, намекая на что-то, известное ему и гостям и, выделяя интонацией, повторил строки из партийного Устава: «По дискредитирующим обстоятельствам».

Секретарь, плюнув на принципы, налил водки в стакан, предназначенный для чая, и торопливо, давясь, выпил как воду. Пётр Георгиевич втянул голову в плечи и смотрелся пришибленно.

— Вы сказали, «во-первых», мистер Честней! Есть и другие причины? — спросил предводитель прогрессистов, пытаясь выглядеть бесшабашно.

— Вторая причина в том, дорогие вы мои! — снова усмехнулся янки, явно имея в виду. Что дорого ему эти люди обходятся. — Что и сам Воронцов не получит ни цента. Не поделившись с моим боссом. Здесь строились и строятся производства, здесь будут добывать сырьё. Но источник денег будет там, где сидит покупатель. То есть в Северо-Американских Соединённых Штатах[125]. И если мы создадим ему «плохую прессу» там, то все его средства, вложенные в строительство здесь, будут потрачены напрасно.

Он тяжелым взглядом обвёл гостей.

— Теперь вы понимаете, что нам — именно нам всем — предстоит много работы? Наш противник показал, что бороться с ним непросто, но всё это время, пока он будет строить свой Русский Фронтир, мы будем создавать поводы, чтобы американская пресса вымазать его в грязи. Впрочем, господа, есть и хорошие новости. За более тяжёлый труд больше и платят! — и он раздал три конверта. — И давайте выпьем!

Глава 30

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…как-то, уже на второй год своего премьерства зазвал меня премьер Джугашвили к себе на ближнюю дачу, шашлыков поесть, о судьбах Родины пообщаться… Сначала-то речь зашла о своеобразном перемирии. Дескать, если я со всеми друзьями и единомышленниками не буду противостоять их коалиции социалистических партий, то и он не будет искать способов нарушить положение Конституции о 'территориях опережающего развития» и связанные с этим законы.

А там слово за слово… И вспомнили мы про мое противостояние с прогрессистами. И особенно — с их Восточно-Сибирским отделением. Иосиф Виссарионович тогда первым меня спросил: «А почему вы их просто не убили? Времена были горячие, и политические убийства были привычной частью применяемого арсенала. Так почему вы вместо этого их агитировали, перевербовывали, спорили с ними?»

Я тогда ответил, перефразировав ещё не написанную Толкиеном книгу: «Многие из живущих достойны смерти, и многие из умерших — жизни. Если ты не можешь возвращать жизнь, не спеши и отнимать!»[126]

Но сам задумался, а почему, действительно, мне этого даже не предлагал ни один из соратников? Ответ нашёл только один: они уже изучили мой стиль действий, и заметили, что даже из врагов я постепенно ухитряюсь получать партнёров…'

Турецкий фронт, аэродром километрах в тридцати от Чаталджанских высот, 4 ноября 1912 года, понедельник

— Значит так, братцы, слушайте сюда. Текущая ситуация простая. Во-первых, братья-славяне позавчера замкнули кольцо вокруг Адрианополя.

— А хвастались, что ещё пять дней тому назад! — саркастично заметил Володя Ленивцев.

— Ну, сам знаешь, как оно бывает. Одни воюют, другим выслужиться хочется. Но сейчас уже точно замкнули. Мне Тимоха Ефимов[127] подтвердил, он нынче над Адрианополем летает. Говорил, что своими глазами видел. И не просто кольцо замкнули, но и дековильку параллельно позициям протянули, «от железки до железки». Так что теперь и у нас с боеприпасами и снабжением получше будет. Не придётся по этой грязище непролазной телегами возить.

— А чего сразу нормальную дорогу не сделали?

— Умный больно? Там больше сотни вёрст получается! По этой грязюке да нормальную они месяц тянули бы! А так — за несколько дней управились. Начали-то ещё позавчера. Но для нас важно другое. Благо что теперь не предвидится проблем с подвозом боеприпасов, генерал Радко Дмитриев решил не стал дожидаться прибытия из Болгарии осадных орудий, подкреплений и боеприпасов, а с ходу взять первую линию Чаталджанских укреплений.

Кто-то из лётчиков присвистнул. Чаталджанские высоты были легендой в русской армии. Укрепления тут турки начали строить ещё до войны с Россией[128], а потом не раз усиливали и дополняли. Тянулась они от Чёрного до Мраморного моря вдоль восточного берега реки Карасу и включали в себя двадцать семь фортов и батарей.

Кроме того было еще шестнадцать полевых укреплений, восемь редутов на юге, и столько же — на севере. Каждому форту полагался гарнизон из четырёх дальнобойных орудий и пары рот пехоты.

Помимо этого их оснащали пулемётами, защищали фугасами, проволочными заграждениями и многочисленными рвами. В стратегически важных фортах имелись мощные орудийные установки, снаряды к которым автоматически подавались из казематов.

И на закуску, как говорится, турки перевезли сюда с Дарданелл электрические прожекторы и огромные береговые орудия.

— Брать такие укрепления с ходу? — пробормотал кто-то. — Как бы кровью не умылись.

— Вот в этом нас и просят помочь. У болгар пока в наличии только полевая артиллерия. А турки решили перенять наш опыт — с утра пара их самолётов пыталась бомбить наши батареи. В этот раз погибших не было, бомбы у турок не такие мощные, они их из снарядов к крупповским 75-миллиметровкам переделывали, но сами понимаете, это вопрос удачи. Будут повторять, пока не получится. В общем, нам приказали что-нибудь придумать для борьбы с ними.

— А что тут думать? — недоумённо поднял голову Ленивцев. — Не из нагана же с ними в воздухе перестреливаться? Надо поймать их на аэродроме да разбомбить к чёртовой матери!

— Это тоже попробуем! — кивнул Артузов. — Но сначала испытаем другой способ. Есть у меня одна задумка.

Турецкий фронт, над Чаталджанскими высотами, 4 ноября 1912 года, понедельник, двумя часами позднее

Лететь пришлось всего одной парой, хотя от желающих отбоя не было. Но одну из машин пришлось ставить на переборку мотора — как ни старайся, как ни совершенствуй, но авиационные движки живут недолго, а ремонтировать их надо часто. Тройку второго звена Артузов по просьбе болгар выделил для корректировки артиллерийского огня.

Так и вышло, что на 'испытание задумки отправился сам Артузов с одним из ведомых. Вылетели не наобум, а дождавшись сообщения по радио от дежурного корректировщика.

«Ты не поверишь, но турки второй раз за день вылетели!»

Да, машины те самые, раскраска у них приметная и тип узнаваемый. Парочка «Блерио». Оно и понятно, своего производства самолётов у турок пока не было. А вот второй полёт за день был при нынешнем состоянии авиации сродни подвигу. Или хотя бы заявкой на него. Для этого надо очень верить своей машине и иметь толковых и проворных механиков.

Штурман вывел их пару в точности, как договаривались — на две сотни метров выше и слегка сзади. А что с ведомым? А ведомый-то с выходом на исходную запаздывает. Николай досадливо скривился. Турки могли заметить их и задёргаться, осложнив и без того непростую затею.

Прошло полминуты, и голос ведомого в шлемофоне подтвердил:

— Мы на позиции!

— Ну что ж, пятисекундная готовность! — скомандовал ведущий. И после небольшой паузы:

— И-и-и… Начали!

По этой команде обе машины синхронно добавили оборотов и начали снижаться с одновременным набором скорости. Манёвр удался, и через два с небольшим десятка секунд каждый из русских самолётов летел метрах в тридцати-сорока правее «своего» турецкого аппарата. И в обоих «сикорских» колпак штурмана к этому времени был открыт и закреплён.

— Огонь!

По этой команде его штурман открыл огонь из «натахи». Та-да-да-да-да!

— Так его, тёзка! Жги эту сволочь! — азартно подбодрил подчинённого пилот. Вообще-то, он сам охотно вёл бы огонь, но… Для стрельбы без турели необходимо иметь обе руки свободными. Потому, кстати, и заходили с правого бока: «натаха» приспособлена для стрельбы с правой руки, но тяжеловата, надо левой за цевьё поддерживать. А вперёд штурману стрелять неудобно — и винт можно сбить, и колпак пилота мешает.

И снова — та-да-да-да-да! Правильно Николай работает, короткими очередями, с небольшими паузами между ними. А чтобы легче было попадать Артузов расстарался и раздобыл трассирующие пули. Зарядили, как принято у пехоты для ночного и вечернего боя, каждый третий — трассер. Оказалось, огненные черты и днём неплохо заметно.

И снова та-да-да-да-да.

— Ура-а-а! — Заорали оба лётчика, когда мотор турка задымил, а машина клюнула носом и, всё больше разгоняясь, устремилась к земле. В какой-то момент пламя вырвалось из движка и охватило часть самолёта. Звука при столкновении вражеской машины с землей им слышно не было…

Беломорск, Штаб-квартира Холдинга «Норд», 22 октября (5 ноября) 1912 года, вторник, вечер

Кирилл Бенедиктович, весь сияя, прибежал и поведал мне о подвиге его двоюродного племянника. А я, услышав об этом, чуть не выматерился. Ну что ж такое? То итальянцы придумывают бомбардировку с воздуха, причем не только дневную, но и ночную. Теперь вот этот гений додумался авиацию противника с самолётов истреблять…

А я ведь собирался придержать эти ноу-хау до Первой Мировой. Да и то, внедрять не сразу, а в тот момент, когда это даст максимальный эффект. А теперь все планы — псу по хвост!

Видимо, что-то такое, не очень радостное отразилось на моём лице, потому что Артузов резко прервал рассказ и собрался уходить. Пришлось извиняться:

— Ты уж прости, Кирилл Бенедиктович, но я на нервах весь. Результатов голосования в Соединённых Штатах жду.

Он, слегка недоумевая, покосился на настенные часы.

— Так это у нас вечер! А у них день в разгаре. Выборщики ещё даже не начали голосовать. Но всё равно, видишь, сижу, жду сообщения. По предварительным подсчётам у Вильсона, которого мы поддерживали, вполне реальные шансы. А нас с женой он числит не только спонсорами его программы, но и друзьями. Мы его первыми решительно поддержали…

Тут я прервался, мечтательно зажмурился и почти пропел:

— Если его выберут, ты не представляешь, как мы развернёмся! И там, и здесь… Вот я и жду результатов, заснуть-то всё равно не получится!

Иркутск, улица Амурская, Здание Общественного Собрания, 26 октября (9 ноября) 1912 года, суббота

Вообще-то, по сибирским традициям завершить съезд делегатов прогрессисткой партии полагалось в ресторане. Но в казне филиала было негусто, вот и сослались на американскую традицию фуршетов. Дескать, сам Воронцов-Американец фуршеты устраивает, вот и мы вслед за ним, передовой опыт перенимаем. Ну а фуршет можно накрыть и прямо в зале — поставили столы, расставили закуски, а водку из графинов каждый наливал самостоятельно.

Под эту сурдинку и присутствие на закрытом, в общем-то, мероприятии руководителя «Общества дружбы с Америкой» выглядело вполне уместно.

— Ну что, господа, поздравляю вас с победой! Теперь на пять лет эти посты ваши! И работы нам с вами предстоит даже больше, чем мне представлялось ранее.

Тут мистер Честней чокнулся с каждым из троицы новоиспечённых руководителей Восточно-Сибирского отделения и продолжил:

— Этот Воронцов оказался невероятно везучим сукиным сыном! Пока два основных кандидата боролись между собой…

— А почему основные — именно они? — перебил его секретарь.

— Потому что у президента всегда больше шансов! А тут сцепились бывший президент и нынешний. И в этой неразберихе выбрали Вильсона, который вообще-то в политике новичок.

— А этот самый Вильсон дружит с Воронцовым и его женой. И высоко ценит их поддержку на выборах! — не преминул показать свою информированность руководитель отделения. Дескать, и мы не лыком шиты.

Честней только улыбнулся про себя. Похоже, его речь о важности Соединённых Штатов дошла до иркутян. Ну, и замечательно, он только рад!

— Именно! Так что возможности Воронцовых на ближайшие четыре года существенно возросли. Причём не только у нас в Америке, но и в России. А значит что?

— А значит, нам придётся ещё больше работать! — уныло заключил толстый зам.

— Выше нос! Как я уже не раз говорил, это будет лучше оплачиваться! — демонстративно бодро произнёс американец.

— Вот за это и выпьем! — подытожил Александр Иванович.

Беломорск, Штаб-квартира Холдинга «Норд», 9 (22) ноября 1912 года, пятница

Плановые доклады глава нашей службы безопасности делал трижды в неделю, по понедельникам, средам и пятницам. Обычно в сокращённом составе — он, я, супруга и Софья Карловна. Но сегодня мы были вдвоем.

— Слышал, Кирилл Бенедиктович, твоего племяша двоюродного решили к ордену представить? Поздравляю от всей души! Молодец он у тебя! А теперь давай, докладывай, да покороче, если можно. Сам знаешь, Морган из Америки приехал, да не один, а с целой делегацией. Так что у меня нынче цейтнот.

— Если коротко, то новостей у меня всего четыре. Самая свежая из них в том, что лаборатория Байкова выдала нужный результат. Он вчера только официально подвёл итоги, теперь они вам отчёт кропают. Думаю, на следующей неделе официально сообщат.

Уф-ф! Мысленно выдохнул и перекрестился я. Отличная новость! А то ведь я, когда узнал, как в этом времени делали станины для станков, просто охренел! Их отливали и выбрасывали на двор. Часто даже в грязь и в снег. Минимум год, а порой и несколько лет заготовка лежала «во всём этом» и… Её медленно корёжило. Это из металла постепенно уходили напряжения, возникающие при охлаждении отливки. В итоге, по каким-то признакам поняв, что процесс закончился, местные кулибины выкапывали заготовку из грязи, в которой она успевала утонуть, отмывали и начинали «выводить». Нет, не из себя! Это так процесс выравнивания поверхностей называется. И вот только после этого на полученной станине монтировался сам станок.

Причём, чем массивнее заготовка, тем дольше приходилось ждать, и тем выше был процесс отбраковки.

Нет, можно, конечно, как в старину, станок на тонкой рамке с ножками крепить. Вот только… Любой станок при работе вибрирует, и эти вибрации передаются и детали, и резцу, причем не всегда фазы совпадают. В результате поверхность деталей выходит недостаточно ровной. И качество обработки тем выше, чем массивнее основание.

Противоречие получалось. Между качеством и скоростью. А мне нужно и быстро, и качественно! Да ещё и много! И что делать? Ответа я не знал. Но понимал, что решение лежит где-то в области ускорения снятия возникших в стали напряжений. Это мог быть отжиг[129] в специальном режиме, воздействие вибрациями или их комбинация. Вот поиск решения и поручили одной из лабораторий, возглавляемых Байковым. И он не подвёл!

— Во-вторых, Дегтярёв просит поделиться секретами производства «льюисов». Они с Токаревым свой носимый пулемёт создают, на базе токаревской самозарядки под винтовочный трёхлинейный патрон. Говорят. получается неплохо, но там с диском проблемы. Пружина постоянно то перекашивает, то лопается.

— Я в курсе. Они на Байкова с Черновым уповают, что те нужную сталь для пружины подберут. У меня такое впечатление, что если проблему пружины решить, их изделие и получше «льюиса» будет.

— Вот именно! А в диске «льюисов» пружин нет! Вот они и хотят попробовать пока что гибрид создать. Своя конструкция, но с чужим диском.

— А получится? Там же механика подачи патронов другая, сам диск вращается. Впрочем… Получится или нет, а попробовать стоит. Дам распоряжение! — пообещал я и сделал пометку в ежедневнике. А что поделаешь? Память уже не та, а количество дел всё возрастает.

— Мистер Сэмюэл Честней несколько дней назад добрался до Москвы и проводит встречи с московским купечеством. Выбирает в основном недовольных «питерскими». И особенно — недовольных вами и нашим Холдингом. На следующей неделе планирует перебраться в Петербург и встретиться с рядом политиков, предпринимателей и руководством партии прогрессистов. Список встреч пока неизвестен. Уточняем. Но он явно сколачивает коалицию, направленную против вас.

Тут он помолчал и добавил слегка просительно:

— Надо бы и нам с этим ускориться, а?

— Некуда уже! Морган с американцами тут до послезавтра, а на субботу мероприятие и запланировано! Ладно, давай свою последнюю новость и я побежал! — и я даже привстал, демонстрируя, как тороплюсь.

— На вас опять готовят покушение.

— Кто на этот раз?

— Марсиане!

Ноги у меня подкосились, и я тяжело плюхнулся на краешек стула. Тот затрещал и покосился, но удар центнера живой массы выдержал.

Глава 31

Беломорск, квартира Воронцовых, 9 (22) ноября 1912 года, пятница, поздний вечер

Эта пятница тянулась бесконечно. Поезд, которым отбывали Морган и делегация американцев, отходил ровно в десять вечера, и они не отпускали меня до последней минуты. И да, речь именно об американцах. Помимо граждан США присутствовали бразилец, мексиканец и пара канадцев. В общем, домой я добрался вымотанный до предела, мечтая только о том, чтобы быстро что-нибудь сожрать, запить это дело стопкой спиртовой настойки на травах и провалиться в сон. Но планы рассыпались в пыль.

— У нас в гостях Фань Вэй! — шёпотом предупредила супруга. — Ждёт тебя. Ему внезапно стало лучше, и врачи посоветовали ему выдвигаться на Родину завтра с утра. Но ты же знаешь, какой он ответственный! Он не мог уехать, не попрощавшись с тобой.

Меня снова охватил обжигающий стыд. За всё сразу. Мы-то думали, что старый китаец притворяется больным, чтобы не пришлось выбирать между мной и организацией «Старших Братьев». И поэтому и врачей к себе не допускает. А оказалось… Когда проблема снялась, его осмотрели разные специалисты. Как сказал мне сам Боткин, они вообще не понимали, как он до сих пор жив.

Похоже, что старый китаец, наоборот, на одном лишь чувстве долга прогонял о себя смерть, чтобы выбирать не пришлось его внуку. Джиан ещё молод, ему при любой альтернативе было бы трудно удержать власть. А потеря власти внесла бы в китайскую общину внутренний раздор.

Старый Фань держался, держался, и вдруг случилось чудо! Или как говорят врачи, «наступила ремиссия». Ему стало легче, но здоровье полностью не вернулось. Все эти месяцы он передавал власть внуку. И ждал, когда сможет уехать. Для всех — на Родину. На самом же деле, он взял на себя ещё одну миссию. И собирался выполнять её, пока смерть всё же не заберёт его. Врачи говорили, что осталось ему недолго, в лучшем случае — пара лет. Так что… Попрощаться стоило. Вряд ли у меня получится отправиться в те края, куда он собрался.

От горечи предстоящей разлуки у меня просто сердце стиснуло. Но Натали, похоже, это предвидела. Быстренько подала стакан с чем-то, пахнущим спиртом и валерьянкой.

— Выпей, родной, это успокаивающая смесь. Выпей до дна и иди в гостиную. Будем чай втроём пить.

Часа три мы сидели со старым Фанем, вспоминали прошлое, обсуждали дела и пустяки, затронули и его поездку в Кашгар. Миссия там предстояла из разряда «врагу не пожелаешь, и не всякому другу доверишь». Новоявленные родственнички Семецкого сцепились с конкурентами в клинче, и так и не смогли из него выйти. Сил не хватало на победу, а гордость и чувство поддержки «самого» Семецкого не давали отступить.

Так и всё и тянулось, пока наши дипломаты не предложили «соломоново решение». Ну, помните, где «младенца разрубить и каждой женщине дать по половине»[130]? Только вот претенденты на власть страны не пожалели. И теперь всё уверенно шло к тому, что отдельно будет Кашгарское княжество под управлением этой самой родни и Республика Восточный Туркестан, где управлять станет Парламент, набранный из их противников. А толчком к этому должна была стать концессия на строительство железной дороги от границ Ферганской долины до города Кашгар, подписанная новым князем Кашгара. Тем самым двоюродным дедом Катерины.

Процесс заключения и выполнения концессии предстоял весьма деликатный, и надзирать за ним должен был кто-то доверенный. Причем кандидата на это место должно быть невозможно запугать! И очень трудно убить. Для чего с ним ехал отряд для охраны железной дороги, состоящий из русских и китайцев. Личного состава было не очень много, но мы усилили отряд так хорошо показавшими себя бронеавтомобилями и самолётами.

Была у этого отряда и дополнительная функция — «учебка», то есть учебное подразделение. За ближайшие полгода планировали незаметно для Юань Шикая «прогнать» через неё несколько сотен «обрусевших китайцев». А потом потихоньку передать их в распоряжение Гоминьдана. И начать готовить новых. Лишними точно не будут[131]!

— Не волнуйся, Юра, я не подведу! — заверил он меня на прощанье. А ты знаешь что… Будет осторожнее! Эта история с марсианами выглядит нелепой и даже слегка глупой. Но угроза от неё настоящая. И я думаю, тебе стоит поберечься.

Я не выдержал, и крепко-крепко прижал к себе этого упрямого старика.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…История с марсианами могла служить иллюстрацией безграничности человеческой страсти верить во всё таинственное. Началось всё с того, что дорогой наш Сан Саныч Малиновский оказался вдобавок к прочим своим талантам ещё и писателем фантастом. Четыре года назад под псевдонимом «Богданов» он издал книжку, в которой марсиане были похожи на людей, ходили среди нас и исследовали Землю[132]. В том числе — и на предмет завоевания. В романе они сильно опередили человечество в развитии, но испытывали огромный дефицит энергоресурсов. То есть покорить нашу планету они могли легко, истребить человечество — тоже. Но колебались, потому что им гуманизм мешал.

Роман этот, как и полагается, нашёл своих читателей. Социалисты даже разослали его друзьям по борьбе в разных странах. И вот тут-то и произошло нелепое совпадение. Очередная экспедиция «по поиску посёлка, в котором вырос Воронцов» вернулась с частичным успехом. Они нашли подходящий под описание остров, могилы жертв эпидемии и… могилу с именем «Юрий».

Кому-то из читавших роман пришло в голову, что я рассказывал правду. Но настоящий Юрий Воронцов умер. А я — подменыш, подкинутый марсиан! Гипотеза эта быстро обрела массу сторонников в Британии. С учётом того, что британцы вырастают на историях про фейри[133], в этом нет ничего удивительного! Они просто заменили сказочный народец, в который верить неловко, на инопланетян, о которых можно прочесть в книгах уважаемый писатель Герберта Уэллса. Правда дальше сторонники этой теории расходились в том, марсианин ли я или человек, с детства воспитанный в качестве агента.

Но они снова сливались в экстазе по вопросу о том. Зачем это нужно марсианам. Конечно же, захватить нашу планету. А людей по большей части истребить, а остальных — поработить. Для того, дескать, я и «предупреждаю» всех о грядущей страшной войне, чтобы никто не удивился, когда я спровоцирую её начало.

Бред, скажете вы? Согласен! Но в нём, как во всяком бреде, есть своя логика. Достаточно только принять одну-другую неверные аксиомы, и любой. Рассуждая логически, придёт к тем же выводам. Поэтому «секта свидетелей марсианина Воронцова» набирала всё новых сторонников. И в какой-то момент они провели сбор, средства от которого пустили на то, чтобы меня убить!

Причём, что самое опасное, метод выбрали почти неотразимый. Они не стали нанимать киллера или формировать бригаду боевиков. Нет, они почти открыто и законно объявили конкурс на самое лучшее и точное предсказание деталей моей смерти. Дескать, ищут людей со способностями прорицания, присылайте письма по адресу. Тому, кто наиболее точно укажет дату, место и обстоятельства моей смерти, выплатят восемь тысяч фунтов. Весьма солидная сумма даже сейчас, а уж для того времени — почти фантастическая. Не уверен, что какому-нибудь ещё киллеру предлагали столько даже за короля[134]!

Впрочем, за последний год в созданное ими общество поступило немало анонимных пожертвований, сделанных с условием, что большая часть сумм пойдёт на увеличение вышеупомянутой премии. Так что нынче сумма премии выросла уже до сорока с лишним тысяч фунтов стерлингов.

Почему я говорю именно об убийстве? Да потому, что в предсказателей не верю. А наиболее точно назвать всё требуемое способен именно убийца. Мне этот способ напомнил какой-то рассказ Агаты Кристи, но она в этом времени ещё не издавалась, я проверил[135].

Похоже, что и джентльмены из со мной в этом вопросе солидарны, потому что информацию о премии они распространяют через не очень крупные газеты, читаемые однако отставными военными, полицейскими и прочими крепкими ребятами, многие из которых не слишком обременены моралью и почти не боятся закона.

Артузов обратил на это моё особое внимание. И получил в ответ распоряжение опубликовать похожие статьи в газетах Беломорского Наместничества. Почему? Это же очевидно! Они натравливают на меня почти весь мир? Тогда и я привлеку к своей защите всё общество края, где проживаю. Есть риск, что и здесь найдутся душегубы. Желающие премии? Есть! Но вот только они, скорее всего, и так узнают. А так — им придётся опасаться не только моей охраны, но и своих друзей, родственников, соседей, сослуживцев. По-моему. Так надёжнее…'

Беломорск, Большая Химическая аудитория Беломорского Университета,

10 (23) ноября 1912 года, суббота, утро

— Дамы и господа, доброе утро! График у нас очень плотный, поэтому для тех, кто меня ещё не знает, представлюсь самостоятельно. Юрий Анатольевич Воронцов по прозвищу Американец. Начну же я с того, что расскажу анекдот. Многие из вас смотрели пьесу «Ханума»[136], а кто не смотрел, те, наверняка о ней слышали. Так вот, поспорили как-то раз конкурентки с этой самой Ханумой, что не сможет она женить простого одесского амбала Хаима на дочке самого Ротшильда.

В аудитории раздались смешки, похоже, слушатели оценили задачу, как невыполнимую. Замечательно, мне это и нужно!

Первым делом она отправилась в самый известный банк Соединённых Штатов и спросила: «Вам новый член правления не нужен? У меня есть на примете одесский грузчик Хаим!» — «А зачем нам такой?» — «А если он зять самого Ротшильда?» — «Это совершенно меняет дело!»

Кое-кто из присутствующих захихикал.

— Потом она отправилась к Ротшильду и спросила: «Вам не нужен в зятья простой одесский босяк Хаим?» — «Разумеется, нет!» — «А если он при этом член Правления самого крупного банка Америки?» — «Это совершенно меняет дело! Я согласен, если сумеете уговорить мою дочь!»

Заулыбалась примерно половина присутствующих.

— Ханума отправилась к дочке Ротшильда и спросила, не хочет ли та выйти замуж за члена Правления крупнейшего банка Америки. Дочка в отказ, денег у неё и так полно, а деловые перспективы папеньки важны лишь для папеньки.

Реакция женская половины зала явно разделилась. Большинство дам совершенно явно считало упомянутую дочку зажравшейся дурой. Но нашлись и те, кто так же очевидно полностью разделял тезис «не в деньгах счастье».

— Но сваха не отступилась и задала вопрос: «А если он при этом молодой и весь красивый из себя грузчик из Одессы, крепкий во всех отношениях?» — «Что ж ты сразу не сказала? Это же совершенно меняет дела!»

Судя по тому, как дружно грохнул весь зал, моя интерпретация анекдота про челночную дипломатию имела успех. Дав им отсмеяться, я продолжил:

— Так вот, дамы и господа, тем из вас, кто пожелает, я предоставлю возможность побывать в шкуре Ханумы из анекдота. Нет, мы не будем никого сватать.

В зале снова вежливо посмеялись.

— Нам предстоит решить несколько задач. Первая — продвинуть на американском континенте, и особенно — в Соединённых Штатах российские товары, услуги и технологии. Вторая — найти способ эффективно применить в Российской Империи и в её сателлитах оборудование американского производства, сырьё с американского континента и особенно — эффективно и с пользой для себя и России привлечь сюда американские деньги.

Кто-то в зале громко присвистнул, а с галёрки выкрикнули:

— А что, ваш «Русский Фронтир» всё это не переварит?

— Все ваши идеи, а вернее, те из них, которые будут признаны стоящими, станут частью этого огромного проекта.

— Ещё задачи есть?

— Осталась одна. Надо придумать, как максимально широко вовлечь в эти процессы партию прогрессистов. Пусть не только мечтают о прогрессе, но и делом помогут!

— Верно! — выкрикнула с места некая экзальтированная юная дама.

— Я собрал тут самых разных людей. Изобретателей. Молодых предпринимателей, деятельных сторонников прогресса. Вы именно те люди, которые нужны для этих задач. Просто потому. Что вы и так этим занимаетесь.

Часть зала воодушевлённо загудела.

— К тому же, у нас с вами есть одно преимущество. В Америке уже знают, что «Воронцов — личный друг президента Соединённых Штатов». Вчера убыла делегация, уже предложившая много интересного. Теперь уже нам стоит подумать, что мы предложим им! И как привлечь к процессу других русских предпринимателей.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Не скажу, что это было просто, но с этой конференции потихоньку началось привлечение к проекту 'Русский Фронтир» русских купцов и предпринимателей. А ведь многие из них имели в партии прогрессистов сына, свата или кума, которые использовали политику для помощи «родному человечку», получая взамен неплохое содержание.

Попросту говоря, мы начали «перекупать» деятелей из прогрессисткой партии в розницу. А порой — и оптом.

Для того, чтобы лучше сходиться с купцами и предпринимателями соратники даже убедили меня изменить стиль одежды и отпустить бороду. Выглядеть «по-купечески». Так сказать. Не думаю, что согласился бы, но подключилась моя Натали, бессовестно используя для этого свои женские чары. «Дорогой, мне интересно, как тебе пойдёт.» и прочие извечные уловки дочерей Евы.

Это действительно работало. Вот только и противник не сидел, сложа руки. Мистеру Честнею удалось запустить кампанию под лозунгом «Не довольно ли Воронцову славы». Нет, не ему лично, но недоброжелателей хватало и у нашего Холдинга, и у Сандро, и у Воронцовых-Дашковых. Вот все вместе они и добились того, что про меня и наш Холдинг хорошее стали говорить существенно реже, а вот всякую грязь где только не публиковали.

Например, изобрели в лабораториях Холдинга новый алюминиевый сплав, прочнее обычного дюраля. И выпустили его в свет под наименованием «сегаль», в честь «Сегежского Алюминия»[137]. А некий мсье Жак Сегал вдруг выкатил претензию, что «мы украли его фамилию для названия, но не платим за это!» Свои вздорные претензии он подкреплял утверждением, что сегаль — тот же дюраль, и вся популярность достигнута только за счёт нового названия, за которое мы и должны ему заплатить.

Самое возмутительное, что этот вздор перепечатали даже некоторые авторитетные издания, хотя легко можно было установить, что и состав у сегаля иной. И свойства существенно отличаются от обычного дюраля.

Успехи этой кампании привели к тому, что все наши заслуги были вычеркнуты из материалов выставки, посвященной трёхсотлетию династии Романовых…'

Санкт-Петербург, Эрмитажный театр, 30 ноября (12 декабря) 1912 года, пятница

День для царской четы вышел утомительным. Император пожелал лично ознакомиться с подготавливаемыми материалами выставки, а Аликс составила ему компанию. Эрмитажный театр лучше других мест подходил для просмотра слайдов с эскизами. К тому же это здание связано в единое целое с Зимним дворцом системой арок и переходов.

Выставка планировалась грандиозной, материалов было много, и потому знакомились с ними в три приёма. С утра все материалы были посвящены периоду от Михаила Романова и до Екатерины Великой. Отдохнув, перед обедом отдали должное части истории от Александра I и до отца нынешнего Императора. А уж после обеда предполагалось просматривать материалы, посвященные русским достижениям при ныне правящем монархе.

— Авиация. Первый полёт в истории совершил поручик Сикорский…

И тут весь зал услышал шёпот императрицы:

— Друг Воронцова. Постройка и разработка аппарата финансировалась Воронцовыми. Двигатель для него разработан группой, созданной по инициативе Воронцова и на его деньги.

Докладчик тем временем продолжил:

— Авиация имеет не только мирное, но и боевое применение. Самолёт конструкции Сикорского «ГП-1» осуществил самую эффективную бомбардировку в истории. С него же впервые истребили аэроплан противника.

— Спроектирован в результате конкурса, объявленного Воронцовым, и на его деньги! — непреклонно уточнила царица.

— Радиобашня Шухова, с недавних пор наращена до высоты 350 метров и ныне является самым высоким сооружением на Земле.

— Построена на деньги Воронцовых, по инициативе Натальи Дмитриевны Воронцовой, супруги Юрия Анатольевича! — добавила, обращаясь к Императору, его супруга. Но так громко, что слышал опять весь зал.

Радио. Шунгитные батареи-ионисторы. Торпедные катера. «Магический куб». Институт Управления. Крупнейшее в мире производство алюминия. Каскады гидроэлектростанций и каналы. Почти всюду Аликс находила повод упомянуть заслуги дорогого ей Воронцова или его жены.

— Хватит! Довольно! — вдруг почти проревел Николай II. — Мне всё ясно! Прекратите показ и включите свет.

Когда свет зажёгся, он оглядел зал и, указав на кого-то, приказал:

— Записывайте! Сим повелеваем! Воронцову Юрию Анатольевичу за заслуги перед Отечеством присвоить титул графа и прозвание граф Беломорский. Титул наследуется законными детьми оного графа, вне зависимости от даты их рождения[138]. Далее! Воронцову Наталью Дмитриевну за заслуги перед Отечеством наградить орденом Святой Великомученицы Екатерины[139]. Пиши далее! Все соответствующие экспонаты выставки переработать, справедливо и разумно отразив в них роль четы Воронцовых и людей из их окружения.

Санкт-Петербург, некое помещение в Зимнем дворце, 30 ноября (12 декабря) 1912 года, пятница, получасом позднее

Если бы кто-то мог заглянуть в эту запертую комнату, он подслушал бы весьма забавные разговоры одного из придворных. Но подслушать было некому, в столице уже внедрили автоматические телефонные станции, так что любопытных барышень к телефонным разговорам теперь не подпускали.

— Мистер Честней? К сожалению, обстоятельства изменились, и потому я не имею возможности, да и желания выполнять вашу просьбу. Что? Нет, государь явственно выказал расположение к чете Воронцовых. Поэтому попрошу более меня не беспокоить!

— Редакция «Русских Ведомостей»? Попрошу вас придержать публикацию моего интервью. Некоторые моменты надо сильно переработать в подаче. Что? Нет, это не моя просьба, это распоряжение Его Величества. Да, именно так.

— Коля, дорогой, учти, акции русских предприятий Воронова сейчас сильно скакнут в цене! Да, именно! Не забудь об этом впоследствии. Нет, милый мой, одним «спасибо» ты не отделаешься!

Глава 32

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…После столь внезапно выказанного благоволения императорской четы атаки на меня резко сократились. Более того, Императорская Академия Наук вдруг 'неожиданно вспомнила» о моих научных заслугах, и быстренько произвела в свои член-корреспонденты[140].

Даже МИД внезапно проявил инициативу и решил помочь в моих проблемах…'

Санкт-Петербург, Дворцовая площадь, Штаб-квартира МИД Российской империи,

30 ноября (12 декабря) 1912 года, четверг

Сидел я в кабинете, обставленном с казённой роскошью, и мысленно пенял себе за то, что избаловался. Привык, понимаешь ли, с Великими Князьями, премьер-министрами и министрами в неформальной обстановке общаться.

А тут вызвал меня к себе на Дворцовую площадь товарищ начальника[141] Департамента внешних сношений. Я пришёл, но хотя почувствовал себя ущёмлённым, тем, что не сам Сазонов[142] мне время уделил, и даже не начальник департамента, а всего лишь его товарищ. И не пригласил, а вызвал. Чаю не предложил, говорил казённо, сидя во главе стола, а мне предложил сесть в кресло просителя. Ишь ты, какая цаца великая!

Правда, «господином Воронцовым» он меня поименовал только один раз, в самом начале, а потом, перешёл к общению по имени-отчеству. Кстати, перешёл, не спрашивая, можно ли. А я ведь, пусть и свежеиспечённый, но граф. И нахожусь в фаворе у Императора. Да и миллиардщик, в конце концов, то есть, как ни крути, могу причинить ему множество неприятностей.

Могу. Но, пожалуй, не буду. Просто жалко на него время тратить. Да и он не со зла такое творит, просто «встречают по одёжке». А мой наряд купеческого стиля и купеческая же бородка просто провоцировали его считать себя «выше».

В общем, я сдержался и решил послушать, что скажут, а там уж и решать, ставить его на место аккуратно или резко.

— Юрий Анатольевич, дорогой вы наш. Мы, конечно, выкажем озабоченность тем, что конкурс, объявленный в Британии Марсианским Обществом, провоцирует опасность для подданного Российского Императора и угрожает российским интересам. Но скажу вам честно, легко предсказать их реакцию. Ответят, что Британия — свободная страна и её подданные вольны заниматься научными изысканиями, пока те не представляют доказанной опасности для кого-то. И предложат вам обратиться в британский суд.

— Кстати, — вступил в разговор приглашенный специалист по британскому праву. — Рекомендую вам сделать это как можно быстрее.

— Думаете, суд примет мою сторону? — с явно выраженным скепсисом уточнил я.

— Разумеется, нет! Суд будет тянуться и тянуться. Ваши юристы будут подавать апелляции, обращаться в суды высшей инстанции, но! — тут законник поднял вверх указательный палец. — Эти интриганы сами себя перехитрили, давая объявления в газетах. Через какое-то время этим же путём пойдут потенциальные наследники и предприниматели, желающие устранить конкурентов. Причём не только в Британии. Так что эту «лазейку» через какое-то время прикроют, причем в разных странах.

— Насколько нам известно, — оживился хозяин кабинета, министерство внутренних дел уже готовит распоряжение, запрещающее подобные действия в Российской Империи. А там подтянутся и наши союзники, потом и другие страны. В общем, хочу вас ободрить, дорогой вы наш! Продержитесь несколько лет, а там вы снова, как показывает опыт, станете нужны тем, кто реально правит Британией. После этого, уверяю вас, их суд «внезапно прозреет» и быстро и окончательно закроет этот дурацкий конкурс.

— Это всё?

— Да, можете идти, сударь!

— Ваше сиятельство! — громко и твёрдо сказал я, встав в полный рост.

— Ш…Что? — оторопело переспросил этот чинуша.

— Указом Его Императорского Величества от 30 ноября сего года мне присвоен титул графа Беломорского! — затем я ещё повысил голос до звенящего и потребовал: — Извольте титуловать, как положено!

— Да, Ваше сиятельство… — выдавил из себя товарищ министра, сообразив, что несколько перегнул палку.

— Благодарю вас, за то, что нашли время нас навестить! — уже тише, почти шёпотом подсказал я.

— Благодарю вас… — начал он завороженно, а потом вдруг стряхнул с себя гипноз и громко повинился:

— Извините, Ваше сиятельство. Помутнение какое-то нашло. Был неправ, прошу вас, простите уж дурака.

Тут он широко улыбнулся и прижал руку к сердцу. Не уверен, что искренне, все дипломаты должны владеть навыком лицедейства, но… Придраться было не к чему.

— Полноте, пустое! — я великодушно махнул рукой и удалился.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Забегая вперёд, скажу, что этот МИДовец почти точно угадал. В разгар Великой войны, когда Британии позарез были нужны поставки нашего Холдинга, судебный процесс, до того тянувшийся, как густая смола, внезапно ускорился и суд скоренько принял окончательное решение в мою пользу.

Правда, эти хитрецы не стали ущемлять британцев в «праве на научный поиск». Конкурс продолжался. Постановление суда лишь запрещало производить выплаты до тех пор, пока совершенно точно не будет установлено и доказано, что смерть произошла от естественных причин или от несчастного случая. При малейших сомнениях выплату производить запрещалось. О чём я, немного потратившись, сообщил потенциальным киллерам через те же самые газеты, из которых они раньше узнавали о возможной премии…'

Санкт-Петербург, Миллионная улица, 7 (20) декабря 1912 года, пятница

Между тем всё шло своим чередом. Фан Вэй с приданным отрядом успел добраться до Кашгара, на полигоне отстреливали уже второй вариант автоматической пушки конструкции Браунинга. Правда, чтобы нормально работала автоматика, пришлось сделать снаряды безрантовыми. Токарев представил на рассмотрение очередную модель самозарядной винтовки, более надежную и технологичную[143] и трудился над модернизацией пулемёта Максима.

А Сан Саныч носился между Беломорском, Москвой, Питером, Интой и Воркутой. После памятного разговора с Генри и его совета, я решился загрузить Малиновского милыми его сердцу задачами. Свёл с Оксаной Рябоконь и озадачил идеями создания компьютера, потом осторожно поведал ему про основные принципы стахановского движения. Он заинтересовался и начал ездить на наши шахты. А задачу создания систем по забору, хранению и переливанию крови в обеих столицах я ему поставил ещё в Америке. Вот и приходилось ему значительную часть времени проводить в дороге.

Кстати, он сам, по своей инициативе сообщил мне, что уже завершает книгу-продолжение, в которой у марсиан победил гуманизм, и они передумали захватывать Землю. И просил помочь в издании, переводе на английский и распространении в нашей стране и в Британии. Я ни на секунду не верил, что это заставит передумать хотя бы одного моего недоброжелателя, но помочь обещал.

А в войне с турками две с половиной недели назад внезапно объявили перемирие, меньше, чем через неделю в Лондоне должны были начаться переговоры… И хотя болгарские войска не переставали копать окопы и укреплять линию обороны, у меня затеплилась надежда, что в этот раз обойдётся, и на подготовку к Мировой войне у нас будет больше времени. Ведь развитие шло полным ходом — строились новые заводы, рос выпуск стали, прирастало население. И что более важно, куда быстрее прирастала численность грамотного населения.

Даже с сельскими школами премьер-министр Коковцев выкрутился. Провёл конкурс и отобрал несколько простейших типовых проектов сельских школ. Для одних местностей — бревенчатые, для других — утеплённые мазанки. Всё с печным отоплением. Максимальное использование местных материалов и местного же труда.

Мужикам даже оплачивали их труд по заготовке стройматериалов, их доставке и строительству. Но не деньгами, а облигациями госзайма, мотивируя тем, что они всё равно «для общества» стараются. А дальше каждый волен сам решать, то ли продать их подешевле, но за живые деньги, то ли подождать постепенного погашения в трёхлетний срок.

Да и всё остальное, потребное для школ, оконные рамы там, кирпичи для печей, материалы для вяжущего раствора, краску, учебники, наглядные пособия и прочее он тоже брал у крупных производителей в рассрочку. Похоже, его подчинённые внимательно изучили наш беломорский опыт.

Кстати, мы с женой высоко оценили то, что во многих сёлах параллельно со школами параллельно со школами строились и фельдшерские пункты. Больше народу будет выживать, и особенно — детей. А дети — это будущее страны.

Опять же, народ достаточно шустро перебирался в города, так что доля горожан росла и достаточно быстро. А горожане в этом историческом периоде давали в разы больше прибавочного продукта, чем крестьяне. Я уж молчу о том, что средний горожанин на покупки за год тратил на порядок больше жителя сельской местности. Быстрее росли обороты, развивались банки… Россия ускоренно шла по пути промышленного развития.

Эх, нам бы ещё десяток мирных лет. А лучше — два! Тогда и войны могло б не быть. Не рискнули бы! Но именно поэтому она и была неизбежна. И довольно скоро. Не позднее трёх-четырёх лет даже при самом большом везении.

Но, похоже, не в этот раз, очень уж Великие державы склоняют обе стороны к миру. Хотя… То, что местом переговоров выбрали именно Лондон меня лично настораживало. Мой опыт учил не доверять британцам.

Кстати, с этой войной и была связана наша сегодняшняя прогулка. Некий Василий Агапкин из полка, стоящего в Тамбове, написал мелодию «Прощание славянки», мгновенно ставшую популярной. На неё сочиняли тексты все, кому не лень, даже я слышал уже не менее семи вариантов.

А наши беломорские мультипликаторы решили дополнить песню видеорядом, причем чередуя цветную анимацию с черно-белыми кадрами хроники. Разумеется, мы их всемерно поддержали. Причём поддержали не только выделением денег. Когда у них вышел «затык» со сценарием, я организовал мозговой штурм, в котором и сам поучаствовал. И в итоге, вы не поверите, но в этом мире родился первый музыкальный клип!

И тут «дождь благодеяний» продлился. Николай II распорядился, чтобы премьера прошла в Эрмитажном театре. Билеты раздавали только самым избранным, даже нам досталась всего парочка. Зато это была премьера сразу в двух смыслах. Первый показ клипа и первая демонстрация «фильмы» в дворцовом комплексе Зимнего.

Учитывая успех показа, думаю, дальше демонстрация здесь фильмов и мультиков станет регулярной.

В столице было достаточно тепло, и мы с Натали решили прогуляться до дома длинным путём. Разумеется, в сопровождении охраны. Охота «марсиан» пока не отменена, да и других недоброжелателей у нас хватает. Уже на подходе к дому жена вдруг уточнила у меня, который час. Услышав ответ попросила:

— Юрочка, давай пока не пойдём домой, а? Там сейчас Мишку спать укладывают. Он как услышит, что мы пришли, и сам из постели вскочит, да ещё и девчонок разбудит!

— Хорошо. Погуляем ещё?

— Нет, я замерзла. Давай лучше в ресторанчик зайдём? И не к «Карену», а в «Элизиум»? Ну, тот, что чуть подальше. Он недавно открылся, так что заодно и с кухней ознакомимся.

Заведение оказалось почти целиком набито офицерами, оставался только один столик на двоих. Посовещавшись, решили, что двое охранников останутся у входа, а остальные пойдут в ресторанчик Карена, греться. А время от времени дежурную пару будут менять.

Ресторанчик по первому впечатлению вполне оправдывал своё название[144]: внутри было весьма мило, выбор блюд и напитков не разочаровал. В ожидании заказа мы потягивали неплохое игристое вино, производства Одесского завода игристых вин, закусывая сухим печеньем и сырной нарезкой и непринуждённо болтая.

Давненько мы вот так не сидели, никуда не торопясь и просто флиртуя. Наталье, сразу видно, тоже понравилось. Щёчки раскраснелись, глаза заблестели. Она и так у меня не выглядит на свой возраст, а сейчас вообще смотрелась на «едва за двадцать». Её нельзя было не любоваться.

Тут принесли заказ, и беседа сама собой сошла на нет. Не то, чтобы мне было интересно, о чём говорили заполнявшие зал офицеры, но трое из них как раз перешли на повышенные тона, похоже, достигли соответствующей стадии опьянения.

— Это перемирие — просто позор, господа! Мы застряли в столице вместо того, чтобы ехать на фронт. И вот увидите, англичане опять украдут победу над турками. Отец рассказывал, так уже было в прошлую войну.

— Помилуйте, поручик! Какая такая «победа»? Вы что, хотите, чтобы болгары заняли Константинополь и оставили нас без Босфора навеки?

— Господа! Господа. Не ссорьтесь, прошу вас! — уговаривал их третий. — Давайте лучше о дамах поговорим. Посмотрите, какая фея у окна сидит.

— Подпоручик, вы что, не видите, что она не одна?

— Полноте! Ну, купчина какой-то… Сейчас шугнём его, а она только рада будет вниманию настоящих гвардейцев!

Судя по лукавому взгляду, Натали всё слышала, но совершенно не обеспокоилась.

— Мадмуазель, позвольте пригласить вас за наш столик! Оставьте этого мужлана, вам будут рады настоящие герои.

М-да, как говорилось в известном фильме, «вечер престаёт быть томным»[145]! Судя по всему, господа офицеры как раз дошли до кондиции, в которой душа жаждет не только внимания дам, но и показать удаль молодецкую. А тут какой-то купчина сидит с красоткой, самое то, чтобы побить его и выбросить из заведения.

Ну что ж, «ты этого хотел, Жорж Данден!»[146]!

Лет двадцать назад я в такой ситуации отодвинул бы стул и начал вставать. И, скорее всего, в тот же момент схлопотал бы удар в голову. Очень уж трудно увернуться встающему человеку.

Но после тренировок у Генри Хамбла и особенно — у Джорджа Стетсона, я даже и не подумал этого делать. Напротив, я откинулся на спинку стула, раскинул руки пошире и, изображая пьяное дружелюбием произнёс:

— Сударь, вас мама не учила, что приличные люди за разрешением на внимание дамы обращаются к её кавалеру?

Он слегка оторопел, настолько мой тон не вязался со словами. Я же, не делая никаких агрессивных движений, просто слегка повернувшись к нему корпусом и слегка опустив правую руку, в которой как раз держал «деревянную книжечку» с меню, поспешил усугубить:

— Или она отчаялась вырастить из вас приличного человека?

— Что-о-о⁈ — взревел он. — Хамло! Быдло! Учить таких надо!

И замахнулся, чтобы отвесить мне полноценный удар в лицо. Он же не знал, что это была одна из «заготовок» мистера Стетсона. Я просто отклонил корпус и, почти одновременно с этим резко нанёс удар «книжечкой» снизу вверх. Прямо между ног. Всё, на некоторое время этот уже не боец!

Ещё не встав, я резко и сильно толкнул согнувшегося гвардейца в макушку, отправив валяться на полу.

Неожиданно я почувствовал азарт. Учебные схватки всё же немного не то, что реальный бой. А мне надо некоторое время продержаться, пока не подоспеет моя охрана. С улицы уже раздались свистки, подзывающие остальных, так что это — минутное дело. Вот только и минуту продержаться может оказаться непросто.

«Наших бьют!» — старый принцип, и хоть сейчас этот крик не прозвучал, но вид купца-штафирки, бьющего гвардейского офицера заставил наброситься на меня не только тех двоих, что сидели с побитым забиякой за одним столом, но и некоторых других.

Вот теперь настала пора выскочить из-за стола и выдвинуться немного навстречу, чтобы эти бузотёры не задели мою Натали. Их превосходство в численности и возрасте (а большинство присутствующих были моложе меня хотя бы на десять, а некоторые — и на все двадцать) надо было нейтрализовать, так что, выскочив из-за стола, я тут же забаррикадировал проход своим стулом. Для драки он всё равно был тяжеловат, а так им придётся снижать скорость или перепрыгивать через него.

И точно, первый из драчунов решил не замедляться, а совершить прыжок.

— Ха! — с резким выдохом, как меня и учили, я нанёс встречный удар. Мистер Стетсон называл его «твист», то есть «кручёный», я же, по укоренившейся с детских времён привычке использовал термин «урумаваши».

В кино от таких ударов, нанесённых бойцом, весящим около центнера, противники отлетают на несколько метров. В реальности же он просто рухнул на тот самый стул, который мешал ему пройти. Отлично, теперь меня ещё труднее достать.

Следующего, протискивавшегося боком через узкую щель между столом и образовавшейся баррикадой, я встретил ударом тарелки. В киношных кабацких драках ими обычно бьют плашмя, но результативность такого применения весьма сомнительна. Я же нанёс удар ребром, рука при этом движется, как плеть. В результате при правильной технике исполнения этот достаточно твердый и прочный предмет в момент встречи с телом противника имеет в момент встречи с телом противника очень высокую скорость.

Я бил по правой руке, стараясь её «отсушить». Судя по тому, что этот противник отскочил и начал, отчаянно ругаясь, растирать пострадавшее место, у меня получилось.

Однако, где же подмога? Ладно, те, что сидели в «У Карена» ещё не могли добежать, но где двое дежурных? Позднее выяснилось, что швейцар ресторана просто закрыл дверь, не желая допустить разрастания драки.

С громким звоном вдребезги разлетелось витринное стекло ресторана.

Несколько новых звуков бьющегося стекла и через пару мгновений внутрь влетела пара моих охранников. Один из них сжимал складную дубинку, которой, похоже, и вышибал преграду, а у второго в обеих руках было по нагану.

— Прекратить! — заорал он. Увидел, что подвыпивших офицеров это не остановило, а наоборот, только раззадорило, и к драке вот-вот присоединится десятка два новых участников, убавил голос:

— Господа, мы на службе! Охраняем Его сиятельство графа Воронцова! Прошу вас, остановитесь, иначе мы будем вынуждены открыть огонь.

Это несколько отрезвило присутствующих, но… Я думаю, драка всё равно продолжилась бы, если бы не подбежала остальная охрана, вооруженная уже карабинами.

— Действительно, господа, повеселились и хватит! — громко сказал, поднимаясь из-за стола пехотный капитан, похоже, самый старший и присутствующих. И добавил, обращаясь ко мне:

— Простите, ваше сиятельство, не признали вас в этом маскараде.

Я в ответ только кивнул, краем глаза наблюдая за первым забиякой. Он то ли не расслышал, что наехал не на купчину, то ли ему было уже всё равно и обида застила глаза и туманила рассудок. Но он упрямо продолжал извлекать из кармана зацепившийся за что-то дерринджер. Оружия у меня при себе не было, поэтому я готовился остановить его иным образом, но не пришлось.

Новый звон, и Натали ударом бутылки по башке отправила заводилу в нокаут.

— А я посмотрю, ваша дама совершенно не волновалась! — громко заметил всё тот же капитан.

— Рядом с моим мужем мне переживать не о чём! — звонко заявила моя ненаглядная.

— Тогда зачем же вы ударили этого несчастного бутылкой?

— Ваш «несчастный», — язвительно произнесла Наталья Дмитриевна, — готовился стрелять. Вот я его и пожалела. Вы же все видели, как умеет биться граф Воронцов. Поверьте, этот подпоручик сейчас дёшево отделался!

Санкт-Петербург, квартира Воронцовых на Миллионной улица,

7 (20) декабря 1912 года, пятница, часом позже

— Знаешь, дорогая, а бороду я сбрею. Завтра же! Этот купеческий вид окружающих на хамство провоцирует. Надо менять стиль.

— Согласна, Юрочка, но согласись, одежда академика на переговорах с предпринимателями и купцами будет выглядеть странно. А инженерный мундир или костюм лётчика ты не заслужил.

— Значит, разработаем новый стиль! — твёрдо ответил я. Потом поцеловал её и добавил:

— Вокруг же столько изобретательных людей, неужто не справимся?

Глава 33

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Как я и опасался, переговоры в Лондоне длились почти месяц, но так и не увенчались успехом. Нет, Великие Державы сумели добиться успехов от турок, но 23 января Энвер-паша и турецкие прогрессисты[147] заявились в Парламент, убили визиря, военного министра и ещё нескольких министров, после чего власть перешла к младотуркам, а страны Балканского Союза заявили, что теперь война продолжится.

Правда, благородно дали ещё почти десять дней на подготовку, боевые действия возобновились только вечером 3 февраля. Поначалу шли они, честно говоря, вяло и бои весь февраль носили сугубо позиционный характер. Так что никакие новости не отвлекали россиян от празднования трёхсотлетия династии.

Кстати, и в Китае дела тогда пошли на лад. Сунь Ятсен похвастался, что Гоминьдан выиграл парламентские выборы и теперь формирует однопартийное правительство Китая. Помнится, я тогда слегка скептически хмыкнул, но… Мне тоже хотелось надеяться на лучшее.

Главным же для меня была Россия. И здесь я попробовал сравнить показатели 1897 года, когда меня почти без спроса приволокли в Одессу, и, так сказать, текущего момента. Хотя данные были разнородными, какие-то показатели плановые на 1913 год, какие-то — факт на конец предыдущего года.

Но всё равно, разница между «было» и стало' впечатляла! Численность населения согласно переписи 1897 года — 125,7 миллиона человек. А сейчас — всего полутора миллионов до 180 не хватает. Почти в полтора раза. А с бюджетом ещё круче получилось, было 1,3 миллиарда рублей, а стало — четыре с половиной! Почти в три с половиной раза! Эх, как же обидно мне было, что я не мог вычислить «свой» вклад в этот рост. Ну не помнил я тех данных, хоть не раз их слышал с экранов телевизоров от страдальцев по «России, которую мы потеряли»[148], что развитие до Первой Мировой шло просто бешеными темпами.

С другой стороны их противники столь же яростно доказывали, что все рассказы о процветании царской России — сплошное враньё. Я тут уже прилично пожил, и понял, что в чём-то правы были обе стороны.

Вот и хотелось, чисто для себя оценить собственное влияние. В том, что оно было, можно было не сомневаться. Хотя бы предотвращение эпидемий холеры и тифа в армиях стран Балканского Союза — точно без меня не обошлось. Они ведь почти начались, несмотря на то, что наш Холдинг оплатил дорогу сотням медиков-добровольцев и поставлял хлорку и карболку сотнями тонн[149].

Наша борьба за влияние на прогрессистскую партию напоминала карточную игру, обе стороны выкладывали всё новые козыри и увеличивали ставки. Мы всё активнее вербовали промышленников, имевших своих людей в руководстве, и привлекали на свою сторону уважаемых ученых и инженеров. А главное — мы открывали по всей Империи всё новые и новые Дружины Прогрессоров и Пионеров Прогресса. Кто-то хмыкнет недоумённо, но это от недомыслия. Помните, что мне Генри говорил, цитируя Писание? «Где сокровища ваши, там и сердце ваше!»

Сердца большинства матерей и многих отцов отданы их детям. И потому вступление в дружину ребенка не так уж редко приводило и к появлению нового активного союзника из числа родителей или даже дедушек-бабушек. А со временем союзник мог и членом партии стать.

Но и противники всемерно консолидировали наших недоброжелателей, завистников и просто конкурентов. Так что на какое-то время мы достигли равновесия.

Именно поэтому я страстно ожидал окончания Балканской войны. Нашей фракции не хватало харизматичного вождя. И Семецкий как первый в мире лётчик и герой войны годился на эту роль, как никто другой! И вот, в марте наконец-то начался штурм Адрианополя[150]…'

Людвигсхафен-ам-Райн, штаб-квартира химического концерна« Бадише анилин унд зода-фабрик»,

1 апреля 1913 года, вторник

Генрих фон Брунк, Председатель Наблюдательного Совета концерна «Бадише анилин унд зода фабрик» начал достаточно вежливо:

— Герр майор, позвольте представить вам двух наших лучших химиков — герры Фриц Бош и Карл Габер. Это лучшие эксперты в нашей стране. Господа, позвольте представить вам майора Рейхсхеера[151] Ганса Шредера.

Присутствующие обменялись кивками.

— Герр майор, мы внимательно слушаем ваш вопрос.

— Войны между Турцией и Италией, а затем — и странами Балканского Союза представляют для нас большой интерес. Поэтому мы наблюдаем за ней со всех сторон. Турки и итальяцы приняли наших военныых наблюдателей. А в болгарской армии есть немало немцев, не забывших фатерланд.

— Это понятно, учитывая, кто у них король! — понимающе заметил фон Брунк.

— Но успех штурма Адрианополя задал нам ту ещё загадку. Его нельзя объяснить только активным применением авиации и бронеавтомобилей.

— В газетах писали, что немалый вклад был от ударного добровольческого батальона герра Семецкого! — отозвался Бош. — Они применяли в огромных количествах миномёты, ручные и винтовочные гранаты, а также носимые пулемёты. Может, в этом и кроется разгадка?

— Нет! — отрезал майор. — Фактор миномётов и гранат мы учли полностью. А эффективность носимых пулемётов сильно преувеличена газетчиками. Это всё русское оружейное лобби, господа. Они пытаются всучить эти свои «натахи» кому только могут. Но даже итальянцы купили эти лёгкие пулемёты и карабины под тот же патрон только для нужд карабинеров. То есть, для полицейских функций. Помимо них покупают только китайцы и мексиканские повстанцы. Нет, господа, секрет этой победы кроется в другом. У сербов невесть откуда резко выросло производство тротила.

— И что же в этом вас удивило?

— Мощность их химических производств позволяла такое увеличение, — нехотя признал Шредер, — но нам совершенно непонятно, откуда они взяли столько толуола?

— На этот вопрос мы вам легко ответим! — криво улыбнулся Фриц Габер. — Это один из трюков Воронцова, с которым мы как раз недавно разобрались. С началом войны сербы объявили «Патриотический алкогольный займ». Собирали у крестьян так называемый «шмурдяк», то есть низкокачественный алкоголь с большим количеством сивушных масел. Из него выделяли и получали бутанол.

— Простите, я достаточно глубоко изучал химию, но с вами мне не сравниться. Пока что я не понял, к чему вы ведёте.

— Воронцов построил для сербов несколько цехов по производству ацетона. Загоняешь обычный спирт и на выходе имеешь ацетон. Оказалось, что если вместо обычного спирта подавать тот самый бутанол, увеличить температуру в аппаратах и заменить катализатор, вместо ацетона получится бутирон. Посмотрите, — тут он стал писать на листочке реакцию, из бутирона легко можно получить гептен. Ну а из гептена Воронцов умеет получать толуол.

— Только он?

— Пока что — да. Как и бутирон из бутанола. Поэтому мы прекрасно понимаем, из какого сырья сербы получили дополнительную взрывчатку. Но увы, мы не способны повторить этот процесс.

— Пока не способны! — веско уточнил председатель Наблюдательного Совета. — Только пока! Дайте нам время, и мы во всём разберёмся!

— Увы, но как раз времени у нас нет. Нам нужно срочно как-то помочь туркам. Иначе есть риск чрезмерного усиления России. Желательно получить оружие, способное прорвать оборонительную, построенную болгарами на Чаталджанских высотах. Может быть, какие-нибудь химические снаряды?

— Во-первых, их применение запрещено Гаагской декларацией от 1899 года! — быстро ответил Габер. — Во-вторых, быстро не удастся произвести их в достаточном количестве, мы считали. И в-третьих, выливные баллоны не запрещены, они гораздо эффективнее и имеются в избыточных количествах на складах нашего концерна. Лично я рекомендовал бы применять «коктейль» из хлора, фосгена и слезоточивого газа. Соответствующие рекомендации и таблицы с расчётами могу представить сегодня же[152]!

— И что, других препятствий нет?

— Одно имеется. Применение нельзя доверить туркам. Нужна хотя бы рота германских солдат и два толковых майора во главе!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Потихоньку война в Турции подошла к своему логическому завершению. После взятия Адрианополя около месяца велись позиционные бои, а 30 мая в Лондоне был подписан мирный договор между турками и странами Балканского Союза.

В Китае же всё было ровно наоборот. Юань Шикай не принял результатов парламентских выборов. Почти никто не сомневался, что именно с его подачи в марте убили Сун Цзяожэня, одного из лидеров и создателей Гоминьдана, а по совместительству — и руководителя Правительства.

Большинство китайцев пребывало в растерянности. Гражданской войны им не хотелось, а вера в демократические институты не оправдалась. Генерал же не брезговал ни подкупом, ни угрозами и постепенно переводил воинские части под своё управление. Дело явно шло к вооруженному конфликту. Поэтому в мае, после того, как в противовес Гоминьдану основали «Прогрессивную партию»[153], Сунь Ятсен, пусть и очень неохотно, но согласился принять помощь.

Кстати почти одновременное завершение конфликта в одном регионе и разгорание гражданской войны в другом дало нам возможность для небольшого «дипломатического манёвра».

Дело в том, что российское руководство в обмен на признание суверенитета выделившихся государств обещало китайскому президенту свой нейтралитет. Поставлять оружие и технику Пекину я не собирался. Тем более — в кредит! Президенту и так Великие Державы двадцать пять миллионов кредитов выдали.

А так оружие гоминьдановцам поставят сербы и болгары. Что-то отпустят американцы, там у меня тоже есть «дочки». А Россия будет абсолютно ни при чём!

Оставался вопрос с людьми. Любая техника бесполезна без грамотных и подготовленных пользователей. И старый Фань не подвёл. Мало того, что концессии были заключены без особых проблем, так в начале июня начала работать узкоколейка от Кашгара до станции Ош. А там уже можно было пересесть на нормальную «железку»[154].

К тому же, он в разы превысил планы по численности подготовленных бойцов. Где взял? На месте! Китайцев там хватало, а после объявления независимости многие из них были не прочь вернуться на родину. Желательно — при деньгах и вместе с семьями. Вот он и предложил им заработать, послужив делу революции. Добровольцев оказалось столько, что была возможность отбирать самых лучших и надёжных.

А ещё он выдвинул две интересные идеи. Первое предложение было направлено на то, чтобы помочь родне Семецкого с пополнением казны. Оказывается. В Кашгаре уже была своя Железная долина, где было налажено производство серого чугуна. Старый китаец предложил расширить это производство и наладить переделку в сталь. Цены на которую сейчас примерно на порядок выше. Естественно, я одобрил, причем не только «до стали», но и до готовой продукции. Плюс вся наша программа кредитования. При правильном исполнении это крепко привяжет тамошних князей к России и к нашему Холдингу.

Второе предложение было ещё интереснее. Он попробовал для разведки и мобильной поддержки пехоты использовать пулемётные пикапы и «императрицы». И теперь просил подумать над увеличением их проходимости и надежности в условиях плохих дорог.

У меня перед глазами тут же всплыли кадры из фильмов с немецкими солдатами, поливающими противника из пулеметов, сидя в мотоциклетных колясках.

Разумеется, это предложение я тоже одобрил…'

Тракт Санкт-Петербург-Москва, 28 апреля (11 мая) 1913 года, воскресенье

Ну вот! Ашот еле сдержался, чтобы не выругаться. Уже третья попутка обогнать Волобуева не удалась. А до финиша оставалось версты две, не больше. По улицам столицы гонку «императриц» проводить не разрешили, опасно, дескать. Носитесь по тракту, благо он в города не заходит, а качество дорожного покрытия вполне позволяет ехать со скорость сорок вёрст в час, а кое-где даже и побольше.

Данелян и разогнался бы, но этот… нехороший человек виляет по дороге и не пропускает. Даже на обочину пытался вытолкнуть[155]. А обочина слегка раскисла после дождя, коляска там резко притормозит… Так можно и на третье место откатиться. А Воронцов твёрдо пообещал, что закажет полторы сотни таких же мотоциклов с коляской, как у победителя гонки.

Что же делать-то? Нет, есть одна идейка, но рискованная… А была не была!

Парень снова пошёл на обгон, но лидер гонки не зевал и преградил ему путь, дополнительно притормозив. Чтобы не столкнуться Ашот был вынужден податься вправо и коляска его «железного коня» выкатилась-таки на обочину.

Ну же! Не подведи! Двигатель взревел и мотоцикл Данеляна вырвался на первое место.

— Ура-а-а! — бешено заорал он, принимая влево.

Теперь ещё немного прибавить… Всё, теперь Волобуеву его не обогнать. Его идейка с приводом мощности на колесо коляски сработала! Не на испытаниях, а в суровых условиях гонки! Еще несколько минут, и первое место у него в кармане!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Хотя мир и был подписан, но Семецкий и остальные добровольцы оставались на позициях. Туркам никто не доверял, да и в рядах Балканского Союза начался раздор…»

Чаталджанские высоты, 13 июля 1913 года, воскресенье

— Всё равно добром это не кончится, вот увидите! — заявил майор Вальтер Кох на прощание.

«Достал уже!» — подумал майор Шредер.

В самом деле, сколько можно ныть, что «немцам от союза с турками пользы не бывает»? И главное. Причина-то смехотворная. Подумаешь, убили мятежники его дядю на Крите шестнадцать лет назад, и что? Судьба военного такова — рисковать жизнью и исполнять свой долг! И ведь не был сослуживец ни размазнёй, ни трусом. И службу правильно понимал. Но по поводу турок у него был пунктик. Возможно, дело в том, что погибший дяди был его полным тёзкой? Да ещё и в звании они теперь совпадают? Ладно, долой посторонние мысли!

Как и ожидалось, утренний бриз дул в сторону позиций болгар, а значит, пора приступать к атаке. Болгары поплатятся за своё вероломство.

Ганс довольно усмехнулся. Кажется, «чёрная полоса» в этой его операции нацонец закончится.

Началось всё с того, что он неожиданно для себя попал в список из «двух толковых майоров». Оказалось, что в Рейхсхеере дельных офицеров много, а вот химиков — маловато. Потом они долго добирались и прибыли на место только накануне подписания Лондонского мирного договора. Казалось, что придётся возвращаться домой, так и не выполнив поставленного задания. Но начальство приказало сидеть и ждать. И они дождались.

Полмесяца тому назад, болгары, не объявляя войны атаковали сербские войска в Македонии. Это оказалось неожиданностью не только для сербов, но и для большинства стран. Как мигом завопили журналисты, началась Вторая Балканская война. И у турок появился шанс вернуть не только то, что им и так причиталось по условиям договора. Но и нечто большее.

Надо только ударить посильнее, одним мощным рывком прорвать оборону болгар и потом развивать успех.

На часах 06:58, отметил майор. Что же, в осталось всего две минуты до того как мир познакомится с новым оружием!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Турки были не первыми, кто воспользовался распрей в лагере бывших союзников. 10 июля на Болгарию напала и Румыния, стараясь отгрызть свой кусок пирога. Забегая вперёд, отмечу, что им это удалось, и они оттяпали у болгар Южную Добружу. Да и турки смогли в дополнение к положенному по условиям Лондонского договора вернуть ещё дополнительный кусок Восточной Фракии.

Но нас всех волновало другое. Под химическую атаку попали и русские добровольцы. Спустя неделю мы убедились, что в списках тех, кому удалось отступить, не было ни Юры Семецкого, ни моего шурина, ни младшего Артузова. Не числилось их и среди захваченных турками в плен…'

Глава 34

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Турки вовсю хвастались невиданной мощью нового оружия. А чуть позже в европейской прессе всплыли и некоторые фото жертв химической атаки. 'Османская отрава» вызывала панику в войсках, уже несколько раз отступление начиналось только от панических криков, что «турок снова газы пустил».

На следующий же день после первого в истории применения ОМП[156] я распорядился собрать со складов и выслать в Болгарию запасы противогазов. Тридцать две тысячи единиц ехали туда почтовыми вагонами со всей возможной скоростью, и я надеялся, что они успеют до следующей атаки.

Но многое с этими самыми «газами» мне было неясно. Для грамотного и эффективного применения химического оружия нужна развитая химическая промышленность и персонал. Честно говоря, я был уверен, что сейчас это «потянем» только мы и Германия. Возможно, что Штаты. Даже французы с англичанами уже вызывали у меня некоторые сомнения, больно уж их рынки химической продукции мы под себя подмяли. И тут — турки. Нищая и отсталая страна, с населением, едва перевалившим за 26 миллионов. Как⁈ Откуда⁈ Да ещё сразу так эффективно. Я понимал, что такие же вопросы возникли и у руководства Болгарии, но в политической текущей обстановке они, скорее всего, обратятся к немцам, в BASF. А там, скорее всего, разбираться поручат Бошу и Габеру. Те же с нами ни за что не поделятся.

Нет уж! Через связи Николая Ивановича я добыл командировку в добровольческий батальон на себя и Степана Горобца, из своей службы безопасности несколько бывших офицеров и помчался в Болгарию разбираться…'

Поезд Петрозаводск-Москва, 21 июля 1913 года, понедельник, начало ночи

— Молодой человек, вы с ума сошли? Какое интервью в час ночи? — Юрий Анатольевич должен отдохнуть! — послышалось из коридора. Понятно, охрана бдит. Вот только я не спал. Нервы проклятые.

— Господа, войдите в моё положение! К нему было не пробиться уже в течении месяца! Он занят с раннего утра и до поздней ночи! А тут такая возможность! Он обязан со мной поговорить!

— Впустите его! — прервал я бесполезный спор. — Я всё равно не сплю. Четверть часа я точно могу найти!

— Спасибо! — уже ввинчиваясь в моё одноместное купе поблагодарил молодой человек в «универсале». Ты смотри, мой «воронцов-стайл», выработанный после той памятной драки взамен «купеческого», принимают уже и в молодёжной среде. — Александр Баландин, корреспондент 'Петрозаводских ведомостей. Можно просто Саша. Начну с главного вопроса: зачем вы строите станкостроительные заводы в Иркутске и Новониколаевске[157]?

— Чтобы строить станки, разумеется! — усмехнулся я. — Ладно, не обижайтесь, Саша. Смотрите сами, в этом году во Владивостоке запускают вагоноремонтный завод. Но это только для начала. Мы планируем на его базе развернуть вагоностроительный и паровозоремонтные. А там, глядишь, и локомотивный завод будет. В Москве этой осенью запускают АМО[158], а в Саратове — крупнейшие в России завод сельскохозяйственного машиностроения и авиационный. Причем первый будет делать не только сеялки-веялки, но и «вездетяги». Это такие маленькие трёхколесные машинки, которые всё могут — и телегу тянуть, и электричество дать, и приводом для прочей техники поработать. Что? Нет, плуг не утянут, но огород вскопать тоже могут. Полезнейшая штука для крестьянина, согласитесь!

— А ближе к теме?

— Куда уж ближе, Александр! Смотрите сами, уже в конце следующей осени в Иркутске закончат подготовительные работы и начнут насыпать дамбу по Иркутскую ГЭС. Вы же видите, как электрификация преобразила наш край. Могу вас заверить, на Донбассе творится то же самое, пусть и с отставанием. И Ангара и Енисей имеют в десятки раз больший потенциал! И уголь там есть. Так что заводы там будут строиться, строиться и строиться! Да уже в августе там запускают завод передового телегостроения.

— Как вы сказали? — прыснул репортёр. — Передовое телегостроение?

— Только в репортаже не упомяните. Иркутяне обидятся. Официально он будет называться «Завод по производству грузовых автомобилей, прицепов и прочего транспорта». Но, по сути, он достаточно долго будет выпускать разборные телеги, а прочую продукцию освоит потом. Ведь подумайте сами, не только в России, но и по всему миру пока что основная тяговая сила — лошади, быки и прочие животные. Соответственно, большая часть местных перевозок — на телегах. Но их почему-то мастерят местные мастера из местных же материалов. Потому и служат они недолго, и перевозят меньше, чем могли бы. А наш завод будет делать несколько типов разборных телег, которые по железной дороге можно доставить туда, где они понадобятся — на большую стройку, на новый рудник… Ну и или в армию, если придётся.

На самом деле, я рассчитывал, что мой визави не удержится и упомянет в статье хлёсткий термин. А там и споры пойдут, разъяснения… Нам нужен сбыт этим телегам, так что пусть о них узнают заранее и как можно шире. Повторить наш пул технологий по конкурентной цене они всё равно не смогут.

Мысль насчёт телег нарыл «информационно-аналитический центр», созданный Столыпиным. Они же предложили потом, когда производство устоится, разработать на его базе простейший автомобиль с маломощным мотором.

— Вот видите. Только в России строится масса заводов. А ведь пока мы даже текущие свои потребности едва на три четверти закрываем. На тот же «телегостроительный» половину станков в Америке заказывать пришлось, наши заводы просто не успели бы. А ведь есть еще новые страны, есть освобождённые территории Турции, которые надо развивать. Почему не нам? Так что и нынешние сорок пять станкостроительных заводов загрузим, и расширим их, и новые построим. Спрос будет, не сомневайтесь!

— Вот об этом мой последний вопрос. А что в этой связи вы планируете для нашего города?

— А в Петрозаводске мы как раз и планируем расширение уже существующих мощностей. Причем производиться будут не только станки, но и инструменты. А рядом будет завод по производству котлов и аппаратов химической и нефтяной промышленности. Так что не волнуйтесь, и заверьте своих читателей, что земляков мы тоже не обидим!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Как мы ни спешили, но в штабе русских добровольцев оказались лишь 26 июля. К этому времени линия фронта дошла до окрестностей Адрианополя[159], вокруг которого спешно восстанавливали старые турецкие укрепления, поврежденные при штурме и возводили новые.

Общаться пришлось в основном с Сергеем Щетининым, в отсутствие Артузова возглавившим сводный русский авиаотряд, и Артёмом Рябоконем, аналогично возглавившим бронеотряд в отсутствие моего шурина. Кстати, награждать за подвиги его не стали, но до поручика уже повысили. Растёт парень! Да и при отступлении они на пару с лётчиками неплохо болгар прикрыли, благо сухая погода позволяла. Крутились, как ужи на сковородке, потеряли оставшийся «полугусеничник», но задачу свою выполнили.

Расспросы позволили отбросить последние сомнения: с той стороны действовали немцы, и не первые попавшиеся, а те, которых инструктировал лично Фриц Габер. Никто другой додуматься до коктейля «слезогонка-хлор-коктейль-» не смог бы. Первый компонент мешает ориентироваться, людям труднее сообразить, что происходит и покинуть опасный район. Второй компонент сам по себе убивает редко, но вызывает кашель и заставляет чаще и глубже дышать. Тем самым они усиливают степень и длительность третьего и главного компонента.

Нет, до такого додуматься мог только один из лучших химиков планеты! Я не в счёт, я просто многое знаю. Да и Габер, насколько мне известно, в реальной истории додумался не сразу[160]. Но тут, похоже, моя вина. Вечное соревнование с «этим Воронцовым» прекрасно «натренировало» его. Да и производство у нас более развитое, значит, и утечки чаще. Наверняка, он, как и я, изучал отчеты, и понял, что в чистом виде даже фосген, не говоря уже о хлоре, убивают не сразу, чаще калечат.

Да и тут, погибших собственно от газа было немного. Куда больше зарубила иррегулярная конница турок, да покололи штыками, не желая брать в плен. Хотя и пленных хватало.

Думаю, если бы удалось предотвратить панику и сохранить зрение, болгары вообще могли бы отбиться. Им, чтобы переждать атаку достаточно было плотно прилегающих к лицу защитных очков да самодельных масок

В итоге, кажется, меня услышали, в том числе командир гарнизона Адрианополя. Убедиться на практике в этом я не смог. Уже 31 июля моя же охрана буквально сгребла меня за шкирку и отконвоировала сначала из города, а потом и из страны. Так что знаменитая «атака на Адрианополь» застала меня уже в Одессе…'

Адрианополь, Болгария, 2 августа 1913 года, суббота, позднее утро

Поднялся ветерок, и снова завыли гайды[161]. Почему-то звук именно этого инструмента выбрали для сигнала химической тревоги.

— Химическая тревога! Унтера! Проверить наличие противогазов, защитных масок и очков у личного состава! — послышалась команда.

— Третий взвод! — тут же взревел унтер Горобец. — Противогазы, маски и защитные очки к осмотру!

На самом деле, со вчерашнего дня в их батальоне противогазы были уже у всех. Но команду менять не стали, а то мало ли… Вдруг кто свой противогаз испортит или потеряет? Да и воровство в армии никто не отменял. На этот случай имелся запас простеньких защитных очков из пластика и кожи да самодельные маски. Полностью они противогаз не заменяли, разумеется, но насмерть уже не отравишься. Да и инвалидом, скорее всего, не станешь.

— Братцы, напоминаю, что Воронцов сказал! Убивает паника! Газ сам по себе не так уж и опасен. Да и не дадут туркам применить его во всю силу. Наша задача переждать самое начало да пострелять тех, кто решит, что мы опять драпанули, и окопы пустые.

Адрианополь, Болгария, 2 августа 1913 года, суббота, двадцать минут спустя

— Это добром не кончится! — привычно пробурчал майор Вальтер Кох и скомандовал:

— Готовность две минуты!

Потом выждал назначенное время и пролаял:

— Начали!

Адрианополь, Болгария, 2 августа 1913 года, суббота, ещё парой минут позже

— Первое и второе звенья — на взлёт! Остальным ждать!

Заревели моторы и пятерка «сикорских», основная ударная сила этого дня, начали выруливать на взлётную полосу. Машина Ленивцева шла без бомб, только для корректировки артиллерийского огня, остальные зарядились по полной, благо лететь недалеко. Даст Господь, ещё и из пулеметов турок «причешут».

— Внимание, обнаружена цель! — раздался в шлемофонах голос корректировщика. — После взлета идите на два часа. Примерно через две с половиной версты. Ориентир — развалины большого дома с ярко-жёлтой крышей!

— Принято, Володя!

Примерно через минуту в указанном месте удалось углядеть растянувшуюся цепочку солдат с какими-то баллонами и… похоже, это штаб и склад резервных баллонов.

— Я — Первый, обнаружил штаб и склад баллонов с газом на правом фланге! — зазвучало в эфире! Второй, атакуешь после меня! Третий, четвёртый, ищите резервный пункт управления! Воронцов говорил, что тот, скорее всего, поставят на другом фланге.

— Пятый! Ленивцев, слышишь меня?

— Тут пятый!

— Володя, не спеши с корректировкой! У нас после первой атаки вторая будет. Потом начинай. Парни, после второй атаки отходим в сторону и ждём! Те, кто пытается сбежать — наши! Они нам все за Семецкого ответят, гады!

Адрианополь, Болгария, 2 августа 1913 года, суббота, через сорок минут после начала химической атаки

— Отбой химической тревоги! Противогазы и маски снять! Унтера, проследить за обработкой личного состава и снаряжения специальным раствором!

— Слышали! — обратился ко взводу Горобец. — Я ж говорил, что не опасно! И побыстрей давайте, чувствую, скоро нас в контратаку двинут!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Последствия 'атаки на Адрианополь» были катастрофичны для турок, их прилично отбросили, так что своего Эдирне они по условиям мирного договора лишились. Но хуже всех пришлось немцам. Один убитый майор, дневник другого, куча пленных дающих показания, найденные наставления по применению ядовитых газов, целые и взорванные баллоны с маркировкой BASF, всё это уличало Германию и её крупнейший химический концерн в непосредственном применении варварского оружия.

К тому же, весь мир увидел, что оно не так уж эффективно против подготовленной армии, но зато смертельно опасно против применяющей его стороны. Всё это вместе с международным осуждением привело с тому, что химическое оружие попало под запрет и до сих пор ни разу не применялось, ни в Великую Войну, ни позднее.

Опять же, позиции германофилов в болгарской элите существенно ослабли, а среди простого народа — упали до нуля. Вместе с шумихой о роли русских добровольцев и снятыми нами фильмами «Чаталджанские высоты», «Взятие Адрианополя» и «Турецкая отрава. Ответный удар» это существенно качнуло симпатии «братушек» в сторону России…'

Южная Мексика, 10 августа 1913 года, воскресенье, утро

— Мистер О’Брайен! Патрульные на связь вышли. Говорят, милях в десяти обнаружили вооруженный отряд. Примерно двести всадников, с заводными лошадьми. Из оружия — винтовки, револьверы и, похоже, пара пулемётов во вьюках. Двигаются в сторону центральной конторы. Я думаю, они считают, что все в церковь пошли, воскресенье как-никак. Надо бы доложить миссис Морган, раз она здесь, я думаю.

— Малыш, думать здесь положено мне! Я охранял её, когда она была ещё мисс Мэри Мэйсон, понятно?

— Что, и Воронцова видел?

— А этому я вообще несколько раз морду начистил, кого угодно спроси! Он и из страны-то именно от меня сбежал!

Увидев недоверчиво скривившиеся лица подчинённых, Том перешёл от воспоминаний к конкретным приказам, благо командиры групп сидели в этой же комнате:

— Выделить три грузовых бронеавтомобиля и шесть пикапов. Полный экипаж. Первые и вторые номера — за «максимом», третьи и четвертые — с «натали», пятые номера за рулём. Стрелть по лошадям. Можно в воздух. Постарайтесь поменьше убивать и взять побольше пленных. С собой иметь запас воды, проволоки и цепей для связывания пленных. Связываете руки, и крепите к цепи, цепи крепите к пикапам и грузовикам. Буксировать со скоростью быстрого шага. Нам надо, чтобы они устали, а не остались без рук. Вопросы есть?

— Что делать с ранеными и убитыми, Том! — серьёзно спросил молодой техасец, бывший правой рукой старого ирландца. — Как бы мы ни были аккуратны, они будут.

— Ты прав, Билл! Возьмём еще пару обычных грузовиков. Трупешники просто навалим, раненых связать и уложить на дно. В кузова по трое наших ребят с «нуделями» для охраны. И да, трофейное оружие туда же! И местных гаучо возьмите, им сюда трофейных лошадей гнать придётся.

Тут Тома осенило и он добавил:

— А потом грузовики с местными еще несколько раз смотаются, убитых лошадей привезут. Нечего шкурам и конине пропадать!

Южная Мексика, 10 августа 1913 года, воскресенье, полдень

— Вы командир этого отряда? Как к вам обращаться? Вы понимаете английский?

Пленный угрюмо посмотрел на обращавшуюся к нему американку лет тридцати пяти-сорока на вид, но хорошо ухоженную и промолчал. Том О’Брайен дёрнулся было закатить ему вразумляющую оплеуху, но был остановлен властным жестом.

— Меня зовут Мэри Морган, и я здесь главная. Хочу заметить, что вас не бьют, и постарались взять в плен, хотя проще было всех перебить. Сами знаете, какие нынче времена, а вы явно готовили нападение на наш посёлок. Тем не менее, ваших людей сейчас кормят, раненым оказывают помощь, а лично вас мы не пытаем и не допрашиваем. Пока что я склонна считать это недоразумением. И хочу всё прояснить.

— Да, я — командир этого отряда. И не только этого, у меня более тысячи человек в подчинении. Но наша база далеко отсюда, в штате Чиуауа, а нас информировали, что у вас и сотни человек в охране не наберётся, да и то, большинство из них никогда не воевало, обычные громилы. Нашего отряда должно было хватить, если б не эти ваши адские повозки!

Тут пленный ненадолго прервался, а потом продолжил:

— Я понимаю и говорю по-английски, весь последний год я провёл в Соединённых Штатах. А насчёт имени… Здесь меня называют Панчо Вилья[162], зовите и вы так же! И это не было недоразумением! Я знаю, что здесь теперь самая большая плантация в Мексике и что вы берёте с арендаторов самую большую в стране плату, хотя тут — каменистая пустыня. Добровольно на такое никто не пойдёт, очевидно, что фактически мои земляки у вас в рабстве!

Тут он гордо выпрямился на стуле и решительно закончил:

— Делайте со мной, что хотите, но я не буду юлить, всё равно мои бойцы расскажут вам это при допросах. Я пришел покарать вас и освободить всех ваших рабов!

Но эта пафосная речь лишь заставила молодую гринго звонко и заливисто рассмеяться.

— Милый Панчо, это всё же недоразумение! Мы освободим вас и дадим походить по этим землям. Вы легко убедитесь, что не только мы никого не держим, но к нам ещё очереди стоят! Сделать земли поливными непросто, поэтому сразу всех желающих мы взять не смогли. И арендаторов у нас нет. Эти люди купили эту землю, причём купили не очень дорого.

— Скажите ещё, что они вам не платят! — язвительно процеди вождь революционеров, хотя видно было, что он засомневался.

— Пока не платят, им нечем, но вы правы — будут платить. По кредиту, за воду, тут она дорогая, за удобрения… И да, выходит много, побольше, чем у среднего арендатора в стране. Но мы назначили хорошую цену за подсолнечник и кукурузу, которые они выращивают. А урожайность тут высокая, выигрывают они много. И кормим хорошо, дома построим, школы…

— Не верю! Гринго никогда не упустят случая ограбить мексиканца!

— Вы снова правы. Но поймите, в данном случае рабство просто невыгодно! Мы ждём высокую прибыль, и готовы поделиться ей со своими работниками. Если б вы свой набег устроили года через три, в вас стреляли бы эти люди, а не наша охрана.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Не сразу, но Панчо Вилья убедился, что его нагло обманули, чтобы натравить на конкурентов. Его рассказ дал косвенные доказательства, что Рокфеллер не остановился, и теперь атаковал наши активы в Мексике. В письме Мэри приписала: 'Не сомневайтесь, он поплатится!»

Но помощи не просила, так что я на время выбросил это из головы. Наоборот, заказал у них сотню «мексиканских» пикапов, с широкими шинами, высоким клиренсом, объёмными баками и улучшенной подвеской. Вместе с полутора сотнями «императриц», поставленных Ашотом, они должны были неплохо усилить мобильную оборону Гоминьдана.

Кстати, добавились и люди. Турки вернули себе большую часть Фракии. И среди нескольких миллионов человек, её населявших, большинство было христианами. Несколько тысяч таких даже успело вступить в добровольческие отряды Балканского Союза.

Нет, тем, кто не готов был воевать, мы охотно предоставили работу и жильё в России. Но нашлись и те, кому воевать понравилось. Или они захотели заработать, чтобы прийти на новое место не нищими. Так что около полутора тысяч волонтеров у нас нашлось. Но очень не хватало Семецкого и остальных пропавших…'

Москва, филиал Холдинга «НОРД», 31 августа (13 сентября) 1913 года, суббота

Я так и не смог понять, почему съезд для выборов руководства партии прогрессистов назначили в Москве. Разве что по принципу «дома и стены помогают», так как большинство моих противников коренилось в этом городе. Но зачем им нужно это мелкое преимущество, если мне всё равно некого выдвигать? Не нашлось у нас фигуры, равной Семецкому. Даже я ему несколько уступал, хотя «по совокупности заслуг» и превосходил. Однако он пропал, и судьбу его так и не удалось узнать. Его не было ни среди убитых, ни среди попавших в плен.

— Юрий Анатольевич, разрешите? Вам шифрограмма! Из Одессы, от Рабиновича.

Ничего себе, лично Артузов курьером решил поработать! Это что ж там такое сообщают?

«Семецкий жив! Остальные — тоже! Сегодня были у меня. Объяснил им про ваш Съезд. Сумел достать им „Сикорского ГП-1“ и организовать заправки в пути. Вылетели на Киев, оттуда поездом до Москвы. Завтра в восемь утра будут на Киевском вокзале. Обеспечьте встречу!»

Внизу была приписка: «Я так рад, Юрий, так рад!»

— Гррр! — зарычал я. Хотелось орать, бить посуду. Ломать мебель и вообще бушевать. Выкрутился! Этот чёртушка опять обманул старуху с косой! Да и ещё двоих прекрасных парней вытащил! Но бушевать нельзя, напротив. Артузов недаром лично сообщение принёс. Чем позднее наши противники узнают, тем лучше! А в идеале — прямо на Съезде. Однако сохранить спокойствие и молчание было выше моих сил, вот я и рычал!

Артузов понял, что со мной творится, и протянул фляжку. Ну да, сейчас — можно! И даже нужно!

Москва, Московский Императорский Университет, 1 ( 14) сентября 1913 года, воскресенье, два часа пополудни

С утра с нашими «пропащими» поговорить не получилось, их встретили, доставили в гостиницу, выделили четверть часа на приведение внешнего вида в порядок и притащили на Съезд за пять минут до его начала. Потом была обычная говорильня, затем оппоненты попытались отложить проведение Съезда «в связи с открывшимися обстоятельствами», но у них не получилось. Голосовали тайно, так что сейчас Счётная Комиссия определяла победителей, которые и войдут в Центральный Комитет. Потом список избранных огласят, они по новой удалятся и простым голосованием изберут… Тут на язык просилось привычное «Генеральным секретарём», но нет! Председателя.

Однако пока они считают мы, наконец-то смогли компанией «своих» запереться в одной из аудиторий. Нам даже сервировали стол с бутербродами и чаем, но, несмотря на голод, на первом месте у всех было другое.

— Не томите, черти, рассказывайте!

— Да нечего рассказывать, тёзка! — ответил Семецкий. — После заключения мира авиаотряд перелетел в Адрианополь, там условия для ремонта лучше. Весь, кроме одной машины, у той мотор сломался, и пришлось замены ждать. Артузову скучно было, поэтому он сам решил самолет перегонять. Механики машину починили и отбыли. Ну а мы… — тут он слегка засмущался.

— Да понятно, что пили вы!

— Ну да, всю ночь почти. Время вылета Николай сам назначает, дел особых нет, так почему бы и не выпить? А под утро я повёл его сапы смотреть. Что? Подземные ходы в сторону противника. Можно мину заложить, можно солдат послать… Мы всё время копали, пока война шла. Но приходилось стеречься, действовать тихо, а там камень сплошной. Потому немного и не успели, мир раньше наступил. Ну так вот, мы вдвоём внутрь пошли, а Ухтомский снаружи остался…

— А что я там не видел? — пробормотал Алексей. — Я-то не летун, на земле обитал, так что насмотрелся уже. А как турки газ пустили, я внутрь сапы и нырнул. В Беломорске то многие про опасность газа в курсе. Закрыл плотно одеялом, щели заткнул и за ними. Они как услышали, так сразу и протрезвели.

— Соорудили мы маски из материи, внутрь немного ваты из ватника выпотрошили, золы древесной из печурки добавили, в ней поташа много, считай щелочь готовая. Если смочить, то он неплохо хлор связывает.

— А глаза чем защитили? — полюбопытствовал я.

— Так у летуна нашего очки летные с собой были! Дождались мы, пока самый газ пройдёт, а потом и побрели. Он смотрел и вёл нас. А мы, зажмурившись, за ним шли. Благо, что до аэродрома недалеко было. Дошли, в самолет погрузились…

— Втроём? Бомбардировщики же двухместные!

— Так жить очень хотелось. Мы с Алексеем в штурманскую кабину стиснулись. А Коля — за штурвал и на взлёт.

— Я на север курс взял! — перехватил инициативу Артузов-младший. — С востока у нас турки, с запада — облако ядовитого газа. Лететь можно только на север или на юг. Но на севере — родина. Вот и…

— А дальше?

— Да забыл я, по запарке, что топливо с машины на время ремонта сливали. Так что через несколько минут двигатель заглох. Я нашел поле, попытался сесть, но не повезло — в траве скрытый валун колесом повстречали. Машина в хлам, мы поломались крепко.

— А выжили как?

— Там почти сплошь христиане живут. Греки, болгары, сербов немного… — перехватил рассказ Юрий. — Вот их детишки нас и спасли. И в подвале схоронили. А их дед взял топор и лопату, порубил остатки самолета на куски да в поле и закопал. Если б обыскивали тщательно — нашли бы. А так… Вот и лежали в подвале, выздоравливали. Дед тот в прошлом полковым лекарем был. Не у турок, у греков. Перевязывал нас. Лубки сделал, чтобы переломы правильно срослись. Но весточку подать отказывался. До болгар далеко, да и зуб у него на них теперь. А он — инвалид, далеко не ходит. И послать ему некого, детишки малы ещё, а другому кому доверишься — могут выдать. Так и лежали мы до сентября. А потом попрощались и пошли к одним контрабандистам. Те нас через море и переправили. Без денег, просто назло туркам. А где-то в море нас уже к одесским контрабандистам пересадили. Те и довезли до Одессы. Ну а дальше вы в курсе!

Тут открылась дверь.

— Господа, просим всех в зал!

Естественно, Семецкого выбрали в их ЦК. И снова томительное ожидание.

— Большинством голосов Председателем Центрального Комитета партии Избран господин Семецкий! Похлопаем ему, господа!

Глава 35

Санкт-Петербург, квартира Воронцовых на Миллионной улице, 2 (16) сентября 1913 года, вторник, вечер

— Позвольте представить, полковник Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич, штаб-офицер, заведует офицерами, обучающимися в Николаевской военной академии. Я считаю его одним из лучших военных теоретиков в современной России!

— Но после вас, Владислав Наполеонович! — вернул представленный комплимент генералу Клембовскому.

— У меня специализация узкая. Партизанское движение, ударные части[163], военная контрразведка. А вы смотрите куда шире.

— Господа, прервал их я, если мы будем обмениваться комплиментами, то до завтра не закончим. Подполковник Семецкий сегодня имеет самый передовой опыт в практике действий ударных батальонов, Николай Артузов — в воздушной войне… Ну и так далее. Давайте коротко и по делу. Нам обещали поделиться итогами анализа обеих Балканских войн. Ждём-с!

— Извольте. Если коротко, то ударные части, усиленные боевой авиацией и механизированными частями — основа грядущей войны! Но при этом в наших краях и в Восточной Германии, где предстоит воевать, их можно использовать только в сухую погоду. Нужны более проходимые машины. Хотя и эти не стоит прекращать совершенствовать, на дорогах и в сухую погоду они себя покажут. Кстати, поинтересуйтесь наработками Адольфа Кегресса.

— А кто это?

— Личный водитель императора и технический директор Императорского гаража. Изобретатель. Он изобрёл что-то подобное вашему, но намного проще и дешевле.

— Свяжемся с ним и попытаемся перенять опыт! — кивнул я, записывая. Ещё что?

— Кроме того, пулемётные пикапы и пулемётные мотоциклы с колясками прекрасно подойдут для передовых дозоров. Ваши лёгкие пулемёты и носимые пулемёты потребуется. Как нам кажется, в гораздо больших количествах. Но как их продвинуть?

— О! Тут и вопросов нет! Мы уже работаем над этим. Наши «светки», «натахи», «льюисы» и «нудели» очень понравились и сербам, и болгарам. А за ними и черногорцы потянулись. Но мы продавать не спешим, объясняем тем, что не хотим лезть в политику. Дескать, обратитесь к императору. Их военные, само собой, обратятся к своим монархам, а те уже сделают заход через свою родню при нашем дворе.

— Дальше понятно. Наш царь потребует пояснений от Великого Князя Александра Михайловича, ну а дальше и вы свою презентацию устроите. Ловко! — улыбнулся Клембовский.

— А теперь — самое неприятное. Все наши нормативы по расходу боеприпасов оказались занижены минимум в пять-семь раз. А то и на порядок. При штурме Чаталджанских укреплений и Адрианополя пушки часто ломались, а иногда — и взрывались во время выстрела. Не хватило их ресурса. Господа, не только планы Главного Штаба, но и все ваши старые планы надо пересматривать. Существующих запасов нам, при всём напряжении заводов, не хватит даже до весны. Не хватит и оружия — пулемётов, винтовок, но главное — орудий! Проблема в том, что их производство наращивается очень медленно. Так что если война начнётся в ближайшие год-другой, мы рискуем остаться с голой… — тут он прервался, глянув на дам, и поспешил поправиться. — с голыми арсеналами.

— А миномёты не могут заменить? — уточнил я. — Их производство намного проще, да и увеличить его можно куда быстрее.

— Миномёты ваши хороши, но уж больно малы калибром. Если бы увеличить, то в некоторых вопросах они выручат.

— Так отрабатывали уже! — возмутился я. — И девяносто миллиметров, и сто двадцать. Нам ответили, что «с пушками и гаубицами миномётам по точности не сравниться, и Воронцов только хочет ввести казну в лишние расходы!»

— Они во многом правы, полностью заменить пушки и гаубицы они не смогут, и не надейтесь! Хотя их высокая скорострельность и крутая траектория позволяют решать задачи, которые не по силам обычной артиллерии, — тут он вздохнул. — Эх, найти бы способ увеличивать ресурс стволов и способы их восстановления…

— Что-о⁈ Но позвольте! — негодующе вскричал Чернов с дальнего конца стола. — Ещё полтора года назад я делал доклад на эту тему[164]! Причины ускоренного выгорания и повреждения стволов лежат в высокой температуре сгорания современных порохов. И теперь это чисто химическая задача — уменьшить температуру сгорания без снижения энергии снаряда. В Главном Штабе что, не в курсе⁈

Повисло неловкое молчание. Причём неловко было даже мне. Воистину, «нет пророка в своём Отечестве!»

— Дмитрий Константинович, но вы тоже хороши! — начала профессионально «переводить стрелки» Софья Карловна. — Если вы понимали, что задача — в основном химическая, почему же об этом не узнали ни Юрий Анатольевич, ни я? У нас ведь две лаборатории порохами занимаются. И еще одна — взрывчатками. Уж как-нибудь да решат они эту вашу задачу.

— Больше скажу! — криво усмехнувшись, добавил я. — Я догадываюсь, что именно надо добавить[165]. Получается, у нас есть деньги, есть специалисты, чтобы её решить, есть понимание, где искать решение. Так что проблема ваша — и не проблема вовсе! А так, небольшие расходы.

Чернов вдруг схватился за сердце.

Окраины Беломорска, 7 (20) сентября 1913 года, суббота, позднее утро

— Вот, душа моя, это и есть самое передовое в нашем городе, как ты и просила! — и Кирилл Артузов с гордостью указал спутнице на неказистое строение, возле двери которого висела запылённая и даже, кажется, закопченная табличка с крупной, но непонятной надписью «ЛИРД». Впрочем, приблизившись, женщина смогла прочесть написанное ниже мелкими буквами: «Лаборатория исследования реактивного движения».

— Ничего не поняла! — с непонятной гордостью тут же заявила она. Но пояснить глава местной безопасности не успел. Из глубин здания вдруг раздались дикий рёв и завывания. Дама тут же прыгнула на спутника, обхватила его и крепко прижалась, как бы ища защиты. Рев, то слегка ослабевая, то снова наращивая громкость, продолжался, казалось, бесконечно. Когда же он всё же закончился, Кирилл Бенедиктович оторвал от себя спутницу и что-то сказал.

— Что⁈ — громко прокричала она в ответ. — Я ничего не слышу!

На это он только сделал успокаивающий жест рукой, дескать это нормально, взял красавицу под локоток и сопроводил внутрь.

— Господа, позвольте представить, моя лучшая подруга — Мария Соррель!

— И вы знакомьтесь, душа моя! Светила современной науки и надежда человечества. Константин Эдуардович Циолковский и его главный помощник Фридрих Цандер. Не смотрите, что ему едва за тридцать перевалило. Если человечество и полетит на Марс, то только благодаря этим двоим!

— На Марс?

— Ну, вы же знаете, Воронцова обвинили в том, что он — агент марсиан! Работает на них против человечества.

Тут Артузов улыбнулся, как бы демонстрируя нелепость подобной мысли, но на самом деле — совсем другому. Несколько месяцев назад Воронцов сообщил, что по его информации некая Мария Соррель является любовницей и содержанкой генерала Рененкампфа. И есть подозрения, что она шпионит в пользу Германии, выманивая из Павла Карловича и его окружения военные секреты. Предложил подсунуть ей агента, изображающего богача. Дескать, если клюнет, то и порядок. Значит, не шпионила.

Но Кирилл, увидев фотографии, решил выступить «наживкой» сам. А что, мужчина он холостой, с положением и достатком. И доступ к секретам у него покруче будет, чем у генерала. Так что должна она на него клюнуть, вне зависимости от того, шпионка она или нет. Так и получилось. Вот только теперь он и сам гадал, кто же она. Просто искательница богатств или вражеский агент?

— Вот он и согласился финансировать разработки, позволяющие полететь туда. И пригласил двух самых больших энтузиастов.

— Ну, до полета на Марс нам ещё далеко! — улыбнувшись симпатичной даме, взял слово Цандер. — Пока что даже разработанной теории реактивного двигателя нет, никто не знает, как он работает.

— Получается замкнутый круг! — подхватил тему Циолковский. — Без теории нельзя построить двигатель, а без испытаний двигателя почти нереально создать теорию. К счастью, Фридрих Артурович нашёл выход. И создал простейший двигатель, лишь слегка переработав паяльную лампу[166]!

— Однако сегодня у вас двигатель как-то долго проработал! — заметил Артузов.

— Девять минут и двадцать семь секунд! — похвастался Константин Эдуардович. — Для кого-то и немного, но вполне хватит, чтобы вывести космический корабль на орбиту[167].

— Замечательно! — восхитился гость.

И тут же обратился к спутнице:

— Мария, дорогая, нам пора! Ты помнишь, что после обеда нас ждут Воронцовы?

Беломорск, квартира Воронцовых, 7 (20) сентября 1913 года, поздний вечер

— Представляешь, родная, мы тут три года бились над проблемой новых двигателей для торпед, потратили десятки тысяч рублей, а этот рижский хитрюга решил проблему мимоходом. Оказывается, если покрыть камеру сгорания не тугоплавким материалом, а сталью с разрушаемым веществом, можно и десяток минут проработать. А нам достаточно семи с половиной, за это время торпеда на пять морских миль уйдет!

— Разрушаемым веществом? — как-то безразлично повторила Наталья. — Каким?

— Их много. Например, карбонатом аммония. Или мочевиной. Или… Да много вариантов. Нет, ну ты прикинь! Это же наша главная проблема на море была! И решилась вот так…

Жена только раздражённо дёрнула плечом и промолчала. Ой, блин! Кажется, я где-то накосячил. Скандалы моя «половинка» устраивала крайне редко, почти всегда по делу… Но зато ото всей души.

— Натали, милая, что случилось? — спросил я как можно душевнее, одновременно погладив её по плечику.

— Что случилось⁈ — зашипела она, вскочив. — И ты ещё спрашиваешь⁈ Да ты же с неё глаз не сводил! Коты мартовские! Что ты, что Артузов этот!

Тут она просто задохнулась от бешенства, но несколько мгновений спустя нашла силы продолжить.

— Он-то хоть холостой! А тебе не стыдно⁈ При живой-то жене!

Уфф! А я-то думал… Нет, посматривал я на нашу гостью частенько, но только потому, что гадал, шпионка она или нет.

— Дурочка ты моя! — нежно пробормотал я, пытаясь обнять разъярённую супругу. Пытаясь, потому что отбивалась она не притворно. — Ну, когда ж ты поймёшь, что ты для меня — самая красивая! Ну не люблю я низких и пухленьких. Вообще!

Натали замерла, я обнял её покрепче.

— Ты, и только ты мне нравишься.

— Да-а-а! — пробурчала она, постепенно сдаваясь. — А вот Марьям, к примеру? Она и худенькая, и моложе. Да и прибавила я в весе после родов.

— Зато она невысокая. К тому же, за ней этот техасец ухлёстывает. Он тоже на баритсу записался, ещё приревнует да покалечит меня. Нет уж, ну её, твою татарочку! Да и не люблю я азиатские черты! — тут я ловко подхватил её на руки и понёс в спальню. — Ничего, сейчас я тебе докажу, кого люблю!

Мексика, Тампико и его окрестности, 7 декабря 1913 года, воскресенье

Два монгольфьера[168] уже рвались в небо, удерживаемые только веревками. Командир третьего, который пока ещё только набирал подъёмную силу, торопливо проводил предполётный инструктаж.

— Парни, ваша задача пройти над нефтяным терминалом. Ветер дует примерно в сторону моря, скорость около шести метров в секунду. Это около двенадцати узлов. Через четверть часа сверяетесь по месту и при необходимости корректируете направление. Ещё примерно через тринадцать минут будем над целью. Задача ваша и вторых номеров — максимально повредить нефтяные ёмкости. Не цельтесь особо, всё равно расстояние большое, у вас задача побольше выстрелов сделать. Осколки у винтовочных гранат слабые, а скорострельность низкая. Так что старайтесь! Ну а следом я пойду с зажигательными. Нам бы всего в нескольких местах поджечь, а дальше само разгорится!

Он еще раз оглядел соратников, и продолжил:

— Когда отстреляемся, вес уменьшится и нас подбросит примерно на километр. А дальше идём по ветру. Впереди нас идёт парусник. Он чуть помедленнее, но догоним мы его часа через три-четыре, не раньше. К этому времени как раз и снижайтесь. Нас подберут и отвезут, куда договорено. Ну, товарищи, удачи нам! Не подкачайте!

— Не подведём! Про нас ещё будут говорить не меньше, чем про победу под Тьерра-Бланка[169]!

Нью-Йорк, квартира Морганов, 10 января 1914 года, суббота

— Мэри, сладкая моя, ты не поверишь! Мы получили предложение от Рокфеллера.

— Ты прав, милый, верится с трудом. И что он предлагает?

— На первый взгляд, ничего особенного. Слить три небольших банка в один, средних размеров. В результате Он, я, ты, Воронцов и твой папа станем компаньонами.

Мэри недоуменно наморщила лобик.

— Но в чём смысл? Если банки мелкие, как ты говоришь, то наше время стоит дороже, чем возможная выгода.

Фредди торжествующе усмехнулся. Дело не в выгоде. Просто бандиты Вильи его совершенно достали. Помнишь, как описывали катастрофу в Тампико? «Небо, обагренное пожарами до самого горизонта» и прочее? А ведь на этом они не остановились. Кто-то заминировал два крупнейших танкера, возивших его нефть. Потом несколько подрывов нефтепроводов и миномётный обстрел района нефтедобычи. И знаешь, что самое поганое для него?

— Ну, говори уже! — надулась супруга.

— Что идеи Панчо Вилья про «нефть принадлежит мексиканскому народу, и прибыль от неё должен получать наш народ» приобретают всё больше сторонников.

— Но это же ужасно! Так могут и нашу собственность отобрать!

— Это труднее. Нас будут защищать сами мексиканские фермеры! — Тут Фред улыбнулся. — Воронцов придумал потрясающую схему.

— Не в первый раз! — улыбнулась миссис Морган. — Но теперь нам не пришлось ничего воровать и подсматривать.

Фред недовольно поморщился.

— Важно другое. Что мы с тобой, дорогая, здесь абсолютно ни при чём! — тут он довольно улыбнулся. — А ещё важно то, что предложением объединения банков Рокфеллер показывает, что готов прекратить войну. Союзником он нам не станет, но, раз мы сумели отбиться и нанести ему ответный удар, не переходя границ допустимого, он решил, что хватит нести потери.

— Так и напиши Воронцову! — посоветовала Мэри.

Прага, трактир «U kalicha», 28 июня 1914 года, воскресенье, вечер

— Ну что, ещё по кружечке? — спросил у меня Войтех Дворжак, директор нашего пражского филиала, совершенно не смущаясь тем, что буквально пять минут назад с этим же вопросом к нам подходил хозяин заведения, трактирщик Паливец[170].

— Не будем спешить, пан Дворжак! Я намерен отсюда отправиться прямо на вокзал. И не хочу опьянеть.

Объяснил бы кто-нибудь, что я здесь и сейчас делаю? Жена ведь только вчера родила. Ну да, когда мы мирились после скандала, вызванного Марией Соррель, оба слегка потеряли осторожность. Вот и… Ровно через девять месяцев. Мальчик. Толик. Мы заранее договорились об имени. У нас ведь первенец в честь её деда по отцу назван, а дочки — в честь наших матерей. Так что пацана назовём в честь моего папы.

Ну ладно, можно сказать, жена меня сама сюда выпихнула.После того, как наша троица военных авторитетов — Клембовский, Бонч-Бруевич и Семецкий — заявили, что Германия настолько готова к войне, что реально имеет шансы «завтракать в Берлине, а обедать в Париже»[171].

И виноват снова я. Увы, в реальном мире попаданцы не всемогущи. И любое их действие вызывает реакцию остальных участников. Мои действия существенно усилили химию Германии. У них намного больше теперь удобрений, пороха и взрывчатки. Есть чем кормить своих людей, более развита металлургия и обрабатывающая промышленность. А вот Британия, похоже, стала богаче, чем в прежней истории, но — за счёт финансов и торговли. А её армия и промышленность хорошо, если не ослабли. С французами же полный швах вышел. Мы и немцы почти «в ноль» задавили их химию. А развитие нашей металлургии и промышленности «откусило» у их промышленность часть рынка. Ну и главное — мы уже почти дюжину лет «откачивали» оттуда дешевые деньги своими эрзацами ренты. В итоге у них подорожали кредиты для собственных промышленников и торговцев.

Вот и получилось, что «в денежном выражении» Франция и французы процветали, а вот возможности их бюджета, армии и промышленности существенно уступали своим аналогам в известной мне истории.

И, как будто этого мало, германские военные внимательно изучили наш опыт в Балканской войне. Чёрт побери, они даже ухитрились украсть у Моргана технологию изготовления полугусеничников. Для французского театра военных действий это было настоящее «вундерваффе».

Когда мы это осознали, дружно ухватились за головы. А потом начали срочно менять планы. И искать деньги. Вот я и поехал по Европе. Искал, где ещё можно выжать хоть немного денег.

А сегодня, как снег на голову, это убийство в Сараево[172]! Совершенно неожиданно для меня. Я ведь помнил, что Первая Мировая война началась 1 августа 1914 года, вскоре после убийства. Потом страны обменялись ультиматумами, поугрожали друг другу и начали мобилизацию. Но я вспомнил историю с «Титаником». Здесь он так и не потонул. Да и «Варяга» не оказалось в бухте Чемульпо к началу Русско-японской.

Получается, нет ничего удивительного в том, что некоторые даты сдвинулись. И хотя я прекрасно понимал, что покушение на эрц-герцога — не причина войны, а повод, но шанс, что этим поводом воспользуются был достаточно высок. В общем, мне надо срочно домой, пока не закрыли границы. Билеты в Россию нашлись на ночной поезд, и пан Дворжак предложил выпить вечерком пивка. Позвал в пивную «У Флеку», которая по его словам действовала ещё с XV века.

А у меня тут и щелкнуло в голове: «Убили, значит, Фердинанда-то нашего!» Нет, Гашека я не читал, но папа его любил, и кое-какие цитаты в памяти застряли. Я и предложил сходить в пивную, чешского названия которой я не знал, но русское помнил — «У чаши».

Выяснилось, что такой никто не знал, но… Желание «большого босса» — великая сила! Местный безопасник пошёл в полицию, которая имела картотеку всех заведений питания. Нет, не официально, а к знакомому, которого регулярно радовал всякими «подарками». А тот обратился к коллегам и… Уже через час у нас был адрес.

А теперь мы сидим в этом не очень большом заведении, заняв половину столиков. За одним сидим мы с Войтехом, остальные заняты охраной, моей и его. И ещё столик отдали полиции, чтобы предотвратить драку, если местным наше нашествие не понравится.

С хозяином всё договорено, ему пообещали щедрую компенсацию за беспокойство, так что сидеть мы будем до часа ночи. А потом я отправлюсь на вокзал.

Вот только… Зачем я пришёл сюда? Ну, пиво неплохое, что уже везение. И кормят хорошо. Но какой-то особой атмосферы тут пока нет. Новодел, ещё десяти лет нет. И известно это заведение только среди местных. Но не уходить же!

— Простите, то вы есть пан Воронцофф? — вдруг спросил чех лет тридцати, благоразумно держа руки на виду. Русский язык у него получился не особо чистым, но вопрос был понятен.

— Да, а в чём дело? — спросил я, на всякий случай сдвигаясь на край скамьи и упираясь ногой. Мало ли, «заказ» от «марсиан» пока ещё в силе, вдруг очередной энтузиаст сыскался? За эти годы их выловили уже около двух дюжин.

— Я хотел взять ваш автограф! — провозгласил он. — Если ваша охрана не против. Я принесу вашу книжку, она лежит вон на том столике.

Книжка оказалась тощей брошюркой на чешском. Я протянул её Дворжаку, взглядом прося пояснить, что это такое.

— Юрий Анатольевич, так вы ещё и писатель⁈ — изумлённо спросил он. — Тут три Фантастических рассказа под вашим именем. Тираж — триста экземпляров. Издано почти семнадцать лет назад!

Я тоже был потрясён. Надо же, те мои поделки, предназначенные только для того, чтобы заинтересовать Натали, кто-то переводил и издавал.

— Разумеется, я дам вам автограф! Приятно иметь такого преданного поклонника. Как вас зовут и чем вы занимаетесь?

— Я — ваш коллега, тоже журналист и писатель. Меня зовут Гашек. Ярослав Гашек.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…После этого вечер прошёл волшебно. Кстати, выяснилось, что сам Гашек в это время жил довольно далеко отсюда, и завсегдатаем этой пивной уже не был. Так, сиживали тут с приятелем, который как раз жил по соседству.

А сегодня он как раз пришёл забрать мою книгу, которую дал приятелю неделю назад «на почитать». Так мы и собрались в этом месте в одно время — я, Гашек и моя книга. Только поэтому он и решился подойти за автографом.

Кстати, из нашей беседы я узнал, что три года назад он уже издал цикл из пяти рассказов «Бравый солдат Швейк. Увлекательные приключения честного служаки». То есть Швейк, как герой, уже родился.

Под конец нашей встречи я начал зазывать его срочно бросить всё и приехать в Беломорск, он даже обещал, но что-то помешало…'