Хождение Восвояси

Часть четвёртая

В светлеющем предутреннем воздухе зазвенели колокольчики, засверкали серебряные искры, запахли нектарины, и Сю Сю Сю, добрая богиня добра и доброты, со своим двором, добром, бобром и ковром растворилась в эфире, увозя сдавать Лепесток Персика на поруки отцу.

Друзья, бросив мимолетный взгляд на развалины оплота оборотней, занялись своими подарками. Иванушка развязывал и завязывал кошелёк, размышляя, будет ли прилично воспользоваться им прямо сейчас, когда им руководит не нужда, а любопытство, не говоря уже о том, что употребление сего предмета на постоянной основе может в перспективе спровоцировать инфляцию и девальвацию золотовалютных запасов Вотвояси и вообще тянет на фальшивомонетчество в особо крупных и с отягчающими. Агафон, тоже раздираемый в противоположных направлениях этикой и любопытством, рассматривал и ощупывал коней, жаро-износо-устойчивых, стрелонепробиваемых и ресурсосберегающих, если верить богине, и размышлял, стоит ли ей верить, или лучше проверить, и если второй вариант, то каким образом. И только Серафима с азартной физиономией и без всяких сомнений крутила на пальце кольцо и что-то бормотала себе под нос.

Странный порыв ветра и хруст камней под чем-то тяжелым оторвал Иванушку от моральных страданий. Настороженно оглянулся он на источник, отчего-то находившийся там, где стояла его супруга – и выронил кошелёк. Потому что глаза в глаза и ноздря в ноздрю перед его лицом маячила огромная безобразная башка, приделанная к еще более огромному, чтобы не сказать, длинному, и безобразному, чтобы не сказать, дурацкому, телу.

Меч как по мановению волшебной палочки оказался в руке царевича[89]. Чудище шарахнулось, причем передние лапы шарахнулись назад, а задние вправо и вперед, роняя своего обладателя и едва не завязывая узлом.

– Где?!.. – возопил царевич, и секундой позже ледяной шар просвистел из-за его спины над головой, замораживая кончики вставших дыбом волос.

Если бы монстр не наступил на собственные космы в попытке подняться, быть ему свежемороженым. Заклинание Агафона ударило ему под передние ноги, и те поехали, шмякая длинную морду об обломок ворот и выбивая из груди зверя неистовый рык.

– Где Сима? – прицеливаясь, процедил сквозь зубы чародей.

– Не знаю! – в голосе Ивана звенела паника. – Мне кажется, он ее проглотил!

– Тогда насмерть не бью. Зафиксирую, вспорешь брюхо.

Чудовище принялось изгибаться, точно на него напала икота и одновременно атаковал батальон вшей, в попытке рассмотреть спину наступило себе на хвост и брякнулось на бок, выскребая когтями искры из камня. Разъяренный рёв потряс окрестности, загоняя в дупла припозднившихся ночных птиц и заставляя задуматься просыпающихся дневных, а настолько ли они уже выспались.

На пальцах и губах чародея стало зарождаться новое ударное заклинание.

– Не трогай его! – прорычал оправившийся от шока Иванушка и кинулся в атаку. – Я ему сам башку отрублю!

Монстр, чудом ухитрившись не столько передислоцироваться, сколько завалиться за высокую груду обломков, высунул голову и правую лапу и стал совершать ими какие-то загадочные манипуляции.

– Ишь ты, тварюга! Тоже колдует! – недобро прищурился Агафон. – Третья серия невербальных заклятий Ундини! Хм… А вот мы ему в ответ сейчас… Он у нас как шелковый лежать будет… пока ты его на фаршик не распустишь.

– Погоди… – меч Ивана опустился, рука, рискуя отвалиться или превратиться во что-то невыразимое, легла на плечо друга. – Мне кажется… А тебе не кажется?

– Чего еще? – недовольно прервался маг. Контрзаклинание зашипело и искрящей спиралью ушло в пещеру, оплавляя стены.

Иван покрутил пальцем у виска.

– Сам дурак, – насупился волшебник.

– В смысле, оно нам показывает, что мы свихнулись! – поспешил объяснить лукоморец.

– Это мы свихнулись?! – возмутился его премудрие. – Да это оно свихнулось, если додумалось твою жену сожрать!

– Ну спасибо! – голос Серафимы сочился обещаниями возмездия, может, и неадекватного, но эквивалентного.

– Сеня?!

– Сима?!

Мужчины глянули на развалины, за которыми несколько секунд назад залегала заморская тварь – и опешили. От импортного чуда-юда не оставалось и следа, зато на вершине кучи щебня стояла, грозно воткнув руки в боки, ее царское высочество.

– Ты откуда?..

– А где?..

– Не нарывайся на рифму, Вань, – пробурчала царевна и не слишком элегантно съехала на волне оползня под ноги своим защитникам.

Иванушка воткнул клинок в камень и поспешил взять жену за руки, поднимая.

– С тобой всё в порядке? – взволнованно принялся он оглядывать супругу в поисках хоть малейшего признака недавнего съедения неведомым чудовищем – и остановился взглядом на ее пальце. Рядом с кольцом-кошкой, ставшим за последние годы постоянным, привычным и часто единственным украшением, блестело еще одно кольцо – подарок Сю, простой сиренево-розовый камушек над ободком из черной эмали, разбитым золотыми перегородками на десять треугольничков.

Девять черных и один белый, если быть точным.

– Сима. Я не нарываюсь ни на что, но ответь, – прищурился его премудрие, – это была ты?

– Ну я, – вздохнула царевна.

– Это… Вот это… – супруг ее выпустил маленькие руки жены с застарелыми мозолями от меча и для пущей экспрессии изобразил в воздухе что-то вроде пародии на все пассы Агафона вместе взятые. – Вот это… была ты?! Но зачем?! И кто это был вообще?! Что за червяк небритый лапчатый?!

– Дракон это местный, насколько я разумею, – с отвращением выдавила Сенька.

– Дракон?.. – мужчины переглянулись, торопливо воскрешая в памяти свои путешествия по Забугорью, нахмурились, переглянулись еще раз, безмолвно сравнивая результаты воспоминаний – и приходя к одинаковым выводам.

– Да ну, – озвучил первый вывод его премудрие.

– И зачем нам дракон, Сень? – поделился вторым Иванушка, и тут же поспешил добавить: – Нет, если ты хотела побыть драконом… поэкспериментировать с кольцом… я понимаю твои мотивы.

– Ничего ты не понимаешь. Я хотела превратиться в кого-нибудь большого и летающего, кто мог бы поднять вас обоих и добраться до Маяхаты за полчаса. Ну или за сутки. Потому что пешком туда переться…

– Сенечка, миленькая… – Иванушка прижал ее к груди. – У меня у самого всё внутри переворачивается, как только подумаю, что Оле и Яру приходится сносить в вамаясьском плену!

Напрягшиеся плечи жены стали сигналом к срочному отступлению.

– Хотя я уверен, что с ними там обращаются хорошо! – затараторил царевич – И они ни в чем не нуждаются! И нашли себе друзей, которые их защитят, просветят, укроют…

– В вечной дружбе поклянутся и жизни свои за них положат, забыл сказать, – прорычала супруга, выворачиваясь из объятий. – Вань. Я понимаю, что ты как лучше хочешь… но утешитель из тебя – как из Агафона таньваньский монах.

И пока слегка опешивший маг размышлял, комплимент ему сказали только что или наоборот, продолжила:

– Я сперва хотела в горного Змея превратиться. Но вспомнила, что у него три головы… а шизофрения никогда не была пределом моих мечтаний… и на всякий случай остановилась на драконе. Но вместо дракона получился этот лохматый ужак-переросток, который не только летать, но и на ногах стоять не мог!..

– Рожденный ползать стоять не может, – авторитетно вставил его премудрие, но остался проигнорированным.

– …Да еще и дар речи с превращением теряется, оказывается! Презент на память, раскатай его телега… Теперь вот десять раз подумаю, прежде чем вторую попытку сделать.

– Дареному коню… то есть кольцу… – начал было царевич и замолк. Куда не следовало смотреть доставшемуся бесплатно коню он знал, но вот насчет колец уверен не был.

– В зубчики не смотрят, – договорила за него жена и вопреки собственному совету уставилась на белый треугольничек в ободке. – Эх, ядрёна Матрёна… Превращение пропало…

– Не переживай, – покровительственно усмехнулся его премудрие, взгромождаясь на коня. – Когда я рядом, дешевые трюки местных паранормальных явлений нам не понадобятся. Собирайтесь, и выезжаем. Время не ждёт.

Но как бы ни нервничало время, поглядывая на часы, как бы ни намекало, что ждать более не намерено, ну или совсем чуть-чуть на крайний случай, ну полчасика еще, ну максимум до вечера, но не дольше, чем до следующего утра, лукоморцы, преодолев три горы и добравшись до перекрестка, остановились на привал.

Вернее, остановились только Иван с женой. Агафон на привал свалился.

– Подумать только… я думал… что настоящий конь… это больно… – страдальчески кривясь, он застыл в положении "согнутые в коленях ноги на ширине плеч", опасаясь даже двинуться с места.

Иванушка, наездник получше, с достоинством ледника сполз с седла и плавно перетек на дорогу. Серафима смогла доковылять до обочины и рухнуть в траву. Кони флегматично остались стоять там, где их покинули всадники, презирая зеленый перекус, и по какой-то заразной общеконской привычке помахивали хвостами, отгоняя оводов. Хвосты ритмично ударялись о бока с хлестким стуком гальки о булыжник, наводя царевну на мысль никогда не превращаться в муху в радиусе их поражения.

– Едрена матрёна… – промычала она из дебрей гаоляна высотой в полтора человеческих роста, аркой склонявшегося над дорогой. – Еще один божественный подарочек… Лучше бы я пропрыгала это время задом на городской стене…

– Стена остается на месте… а мы… значительно продвинулись, – стоически пропыхтел из-под копыт своего скакуна Иванушка.

– Я, конечно, слышал… что сначала лошади не умеют ходить под седлом… и их учат этому в специальной школе… – простонал его премудрие, наконец-то падая на колени, – но этим потребуется как минимум шесть высших образований… и то не факт, что…

– Тихо! – прошипела ее высочество из травы. – Слушайте. Или мне кажется?..

Ее компаньоны последовали рекомендации, и через перестук каменных хвостов по гранитным бокам разобрали шарканье множества ног и позвякивание металла. Совсем близко.

– Косари… – отмахнулся его премудрие, осторожно вытягивая ноги и дивясь, что они еще не отломились по линии верхнего сгиба. – Вон трава какая вымахала. И вёдро стоит. В такую погоду косить – милое дело. Эх, бывало в деревне в сенокосье батя как даст пенделя… как возьму косу в руки… как выйдем с мужиками на луг… только раззудись, плечо!

– Может, это рудокопы или лесорубы идут, – торопливо выдвинул Иванушка встречное предложение[90], заодно вспоминая, существует ли в Вотвояси какой-нибудь особый обычай по приветствию больших скоплений рабочего класса.

И тут из-за поворота, скрываемого гаоляном, появились первые аборигены.

В принципе, представлению Ивана о местных работягах они соответствовали вполне: выцветшие халаты до колен, стоптанные чуни, круглые черные шапочки, усы ниточками, глаза щелочками, носы пуговочками, один пониже, другой повыше – шапочек на десять… кроме одной мелочи. Вместо мотыги или кайла в руках громила держал глефу, а коротышка – лук с наложенной стрелой.

Увидев лошадей и распростертых вокруг всадников, они остановились – точно на стену налетели, и проворно выставили своё оружие вперед.

– Оба-на…

Сенька хихикнула, приветствуя знакомое словечко, когда-то успевшее стать международным. Дылда подпрыгнул, как если бы она зарычала.

– Отходим, там пень! – прошипел лучник, не сводя глаз с иноземцев.

– Ага! – с облегчением согласился его напарник, и ратники энергично попятились.

Серафима озадаченно огляделась, но никакого пня ни близко, ни далеко не узрела. Может, это был какой-нибудь местный сленг?..

– Господин старший советник Хо Люй! Господин старший советник Хо Люй! – нервно возвысил голос лучник, бросая взгляды то на встречных, то на дорогу за своей спиной. – Тут…

– Оба-на! – воскликнул чуть дребезжащий голос из-за их спин, Сенька заметила среди нависших кистей гаоляна восседавшего на коне тщедушного старика в треугольной коробочке на голове, привязанной под подбородком ленточками, и халате цвета хаки. Рядом с ним, на пегой кобыле осторожным шагом ехал пухлый вотвоясец неопределенного возраста с физиономией, напоминающей пшеничный каравай за двадцать пять копеек, и в ярком халате с вышитыми на груди маленькими птичками.

– Лазутчик О Ба На и младший лазутчик Чей Там Пень слушают ваши приказания, многоуважаемый воевода Ка Бэ Дань! – под его колючим взглядом воскликнул лучник и ткнул локтем под рёбра напарника. – Кланяйся, бестолковый!

– Ага!

Глефоносец развернулся стремительно, но неуклюже – и конь воеводы шарахнулся, уворачиваясь от мелькнувшего у морды клинка. Команданте Ка охнул, поехал по крупу вниз, но не доехал, зависнув на поводьях между небом и землёй. Похоже, верховая езда в курс обучения вотвоясьского бонзы входила получасовым факультативом, который тот всё равно прогулял.

– Болваны и дети болванов! – возопил старик, пытаясь не то усмирить пугливого скакуна, не то взобраться по поводьям на спину коня, как по веревке. – Головы оторву! Шкуры спущу! В ямыне сгною!..

– Пади, дурачина! Винись! – лучник, не выпрямляясь из поклона и демонстрируя навыки, достойные мастера боевых искусств, дал пинка под зад стоявшему за спиной напарнику. Тот выронил глефу, спешно хлопнулся на колени и сложил перед собой молитвенно руки лодочкой.

– Ага…

Не слушая самобичеваний разведки, Ка наконец-то догадался выпустить поводья из рук и блаженно растянулся на дороге. Побросав оружие, лазутчики во главе со своим главой кинулись поднимать вельможу.

– Многоуважаемый воевода Ка Бэ Дань, разрешите недостойному рабу отряхнуть правый рукав вашего почтенного халата! – самозабвенно ворковал Хо Люй, кантуя босса осторожно, как драгоценную фарфоровую вазу.

– Кланяйся, бестолковый! – шипел лучник.

– Ага… – нервно кивал его товарищ.

– Многопочтенный воевода Ка Бэ Дань, разрешите никудышному рабу отряхнуть левый рукав вашего уважаемого халата!

– Кланяйся, бестолковый!

– Ага!

– Почтенноуважаемый воевода Ка Бэ Дань, разрешите никчемному рабу отряхнуть подол вашего премногоуважаемого халата!

– Кланяйся, бестолковый!

– Ага!

– Много-премного-уважаемый воевода Ка Бэ Дань, позвольте ничтожному рабу поправить вашу драгоценную шапку!

– Кланяйся, бестолковый!

– Ага!

– Препочтительнейше почитаемый воевода Ка Бэ Дань, позвольте жалкому рабу…

– Кланяйся!..

– Ага!..

"Не боевая единица, а Хо Люй со своими холюйчиками…" – с отвращением покачала головой Серафима, располагаясь поудобнее в гаоляне и наблюдая за происходящим. В принципе, если не шевелить отбитыми ногами, спиной и тем, что располагалось между ними, жизнь была не так уж и скверна. Теплый ветерок, солнышко, увлекательное представление… Семечек бы еще – ну да не бывает в жизни полной гармонии.

Мало-помалу по укрытой гаоляном дороге стал подтягиваться арьергард, сбиваясь за командиром из слабого подобия колонны в очень качественную толпу. Все они, отметила Серафима, были похожи на разведчиков как близнецы, отличимые друг от друга лишь цветом халатов, стоптанностью чунь или вооружением. Обшарпанные луки и стрелы, кривоватые палицы, ржавые мечи – словно в сэкондхэнде деревенского оружейника случилась массовая распродажа. Сенька со вздохом признала, что "Справочник купца", говоривший, будто все вотвоясьцы на одно лицо, причем абсолютно не запоминаемое, был прав.

Когда премногопочтенноуважаемый военачальник был, наконец, установлен вертикально, освобожден от пыли, насколько это можно было без применения выбивалки, и водружен на коня, он свирепо свел брови над переносицей.

– Старший советник Хо Люй! То, что твой брат – начальник ямыня, не оправдывает непочтительного поведения твоих никчемных воинов! Человек, стремящийся к званию начальника шпионов моего двора, не должен выставлять себя… а самое главное, меня, посмешищем перед всем южным Вотвояси! Для продвижения нужны победы, а не позоры! А пока я решаю, сколько ударов палкой твои недоумки заработали сегодня своими манерами, вернее, их отсутствием, доложи мне обстановку на стратегически важном объекте перекрестке!

– Лазутчик О Ба На! Доложи мне обстановку! – грозным эхом прорычал Хо. Лучник согнулся в поклоне и, дрожа и заикаясь, взялся за доклад, приложив одну руку к груди и исподтишка тыкая другой в иноземцев, постепенно принимавших сидячее положение[91]:

– Мы д-доходим до перекрестка, в-ваше превосходительство с-старший с-советник, и видим: т-трое! – шептал он на ухо босса, опасливо косясь на воеводу. – То есть ш-шестеро! Лежат! То есть с-сидят! Теперь! Но т-тогда-то лежали!.. И с-стоят тоже! И г-глядят! И к-какими г-глазами!..

– Аг-га… – закивал изо всех сил его товарищ.

Хо выпятил нижнюю губу и вздернул подбородок, давая понять, что доклад окончен. Лазутчики с облегчением попятились, кланяясь наперебой, а их руководитель обратил свой маслянисто-круглый лик к воеводе и что-то заговорил в полголоса.

– Понятно, – кивнул ему Бэ Дань, точно не слышал только что тот же самый доклад из первых уст. – Я хочу посмотреть на них поближе.

– Привести? Принести?

– Я воин, Хо, и вокруг – моя отборная сотня. Не выставляй меня в еще более нелепом свете, – упрямо выпятился узкий подбородок воеводы.

– Как вам будет угодно, воевода Ка, ваша мудрость и проницательность не знают равных в этой провинции.

Ка удовлетворённо вздохнул и шлёпнул пятками по бокам коня. Не дожидаясь инструкций, Хо обогнал его на пути к иноземцам, и весь отряд потянулся за ним.

– Доброго дня. Приятно ли кушали? Хорошо ли спали? Чиста ли была ваша вода? – поклонился Хо Люй. – Ровна ли была под вашими ногами дорога? Не досаждали ли насекомые? Вы не оборотни ли случайно?

Сенька на всякий случай быстро оглядела своих компаньонов, слегка ошарашенных таким ассортиментом вопросов, убедилась в неизменности результата усилий Сю Сю Сю, и твердо ответила:

– Нет. На всё. Кроме третьего вопроса.

– Мы – люди, – для тех, у кого глаза оказались слишком узкими, подсказал Иванушка.

– Гомункулюс вульгарис, проще говоря, – авторитетно изрек Агафон и скрестил руки на груди.

Хо закачал головой:

– Сожалею. Сожалею. Рад. Сожалею. Сожалею. Не бывает таких людей.

– Чего? Чего? Чему? Чего? Чего? Каких? – недружелюбно насупился его премудрие, на лету перенимая у оппонента манеру пакетного общения, пока его товарищи в ступоре пытались понять, кто, о чем и когда сейчас говорит.

– Таких, – лаконично обвел их широким жестом старший советник. – Посмотрите, к примеру, на нас.

– Ну, посмотрели, – ворчливо ответила Серафима. – Ну люди, как все, только прищуренные. Вы оборотней настоящих не видели!

– А вы видели? – оживился команданте Ка.

– Мы… недавно проходили мимо пещеры оборотней. Там никого больше нет. Вообще. Проход свободен! – сообщил Иванушка.

– Свободен?! Как – свободен?! А где оборотни? – круглое лицо Хо вытянулось, становясь вместо каравая похожим на батон.

– Разбежались, – развел руками его премудрие.

– Вот так штука… – пробормотал советник. – Наместник послал нас усмирять оборотней, а если их действительно не стало… вообще…

– Но это же хорошо, Хо? – недоуменно нахмурился воевода.

– Чего хорошего, ваше несравненное превосходительство? – Хо Люй картинно воздел руки к небу. – Наместнику вы что предъявлять станете в доказательство вашей победы? Отсутствие присутствия? Он нам не поверит! И где тогда окажутся наши почести, дары… перспективы?

– И что же делать? – Ка глянул на советника почти жалобно. Тот задумался.

– Я тут подумал, господин воевода Ка Бэ Дань… – спустя минуту проговорил тот, многозначительно расширив очи.

С точки зрения лукоморцев, результат усилий не стоил, но команданте Ка был впечатлен.

– Что?

– Я подумал… что с высокой степенью вероятности… – на кандидата в главные шпионы внезапно напал нервный тик, осложненный косоглазием. Один глаз поедал начальство, как рекомендовалось в уставах всех армий Белого Света, а второй норовил зыркнуть на иностранцев, взиравших на действо уже с неприкрытым интересом.

– Если ваше высокопревосходительство понимает… на что я намекаю… не в каждом присутствии всех и кого попало будь сказано…

Узкая физиономия воеводы вытянулась еще более, потом снова сложила морщины в ребус сомнения, и тогда Хо Люй встал на цыпочки и что-то зашептал ему на ухо. Ка нахмурился, потом перенахмурился – с другими обертонами, и милостиво кивнул.

Хо Люй обвел взглядом солдат:

– Бурая сотня! Вы хотите стать белой сотней?

– Да! – проревели единогласно те, словно репетировали весь вечер.

– Тогда слушайте меня внимательно! Вы когда-нибудь видели таких людей, как эти путники?

– Никогда и нигде!

– Тогда… – Хо развел руками, взмахнул ими, и не успели лукоморцы и ртов открыть, как несколько десятков луков с наложенными стрелами направились в их сторону.

– Свяжите их, – распорядился старший советник.

Серафима встретилась взглядами с ближайшими стрелками и воздержалась от резких движений. Залог успеха в поединке с лучником – подойти к нему на расстояние вытянутого меча. Залога успешного поединка с отрядом лучников не существовало.

Ее супруг и Агафон не были столь рассудительны, и первые же их попытки шевельнуться были вознаграждены залпом стрел с тяжелыми тупыми наконечниками. И не успели контуженные путники придти в себя, как их накрыла вторая волна – людей с веревками.

Попытка связать коней не была такой же успешной и, оставив на поле неравного боя с десяток зашибленных хвостами вояк, вотвоясьцы отступили в ожидании новых вводных от командования. Но командование было занято получением глубокого морального удовлетворения от блицкрига. Спешившись и сложив руки на животах, Ка и Хо обходили своих пленников по периметру, разглядывая со всех сторон так, словно и впрямь с родом человеческим те не имели ничего общего.

– Развяжите нас… Незамедлительно… Мы… не оборотни… Мы… иностранцы! – промычал Иванушка, медленно приходя в себя. На виске у него и на скуле так же медленно расцветали огромные синяки.

– Какая разница? – философски отмахнулся Хо.

– Для нас – огромная, – на удивление[92] вежливо пояснила царевна, с волнением глядя на его премудрие, неподвижно лежавшего там, где его застал обстрел и команда вязчиков.

– Всё в мире относительно, – Ка поучительно поднял к небу палец. – К тому же интересы дикарей стоят лишь немногим выше интересов оборотней, и уж намного ниже интересов подданных Вотвояси, самой великой империи Белого Света.

Не вступая в дискуссию по поводу относительности, величины и величия, Сенька процедила сквозь стиснутые зубы:

– И что вы собираетесь с нами делать?

– Отведем в город, конечно! – заулыбался Хо Люй. – За искоренение оборотней, державших в ужасе местное население столько лет подряд, наместник щедро наградит его превосходительство и тех, кто был с ним рядом… представит ко двору его величества императора, да проживет он десять тысяч лет… И даст право на один презамечательнейший поход. А вас, мерзких нелюдей, разрубят на куски, которые развезут по городам и деревням нашей провинции – в назидание вашему брату, а головы обмажут дегтем и выставят у городских ворот.

– Дёготь… плохо отмывается… – пробормотал Иванушка, пытаясь подняться и тихо валясь на бок.

– Не будьте эгоистами. Воевода Ка Бэ Дань – самый выдающийся военачальник нашего времени, оценить всё величие которого мешало только отсутствие соразмерно великих побед. Но с вашей помощью этой несправедливости больше не торжествовать, а его седины… когда они у него появятся… осыплются давно заслуженными почестями и благами! – белозубая улыбка Хо Люя осветила день, затмевая солнце. – Крохотная частичка которых, я надеюсь с замиранием сердца, прольется и на тех скромных, но незаменимых людей, что помогли нашему военному гению достигнуть триумфа.

– Хо, а ты уверен, что наместник поверит?.. – обеспокоенно нахмурился величайший из современных.

– Вы скажете, что у оборотней была армия в десять тысяч голов, и мы их всех порубили, а остались только эти трое. Ваши воины – настоящие тигры, при виде врага их было просто не удержать!

– А если эти ино… оборотни… обвинят нас во лжи? – нервно не унимался Ка.

– Не смогут. Если не будут иметь языков.

Почтительно поклонившись воеводе, старший подхалим и интриган штаба и по совместительству не менее старший советник вытянул из скрытых в голенище чунь ножен тонкий острый нож, склонился к Сеньке… и встретился взглядами с огромной медведицей под треск разрываемых пут.

– Оборотни!!!..

Отборная бурая сотня, став белой со страха, бросилась врассыпную.

Иванушка проводил взглядом супругу, скрывшуюся в колышущемся лесу гаоляна вслед за советником Хо, и вздохнул. Что бы она сказала, узнай, что ее благоразумному мужу порой очень хочется отчебучить что-то эдакое, броситься в свалку, очертя голову, и пусть кто-нибудь другой в это время думает об этике, стратегии, тактике и тактичности? Ведь сорви-оторви-сломи-головой у них всегда была она, и все самые невероятные происшествия, выпадающие на долю их семьи, если разобраться, случались именно с ней, что бы ни являлось тут причиной, а что – следствием. И хотя бы раз кто-нибудь спросил его, Ивана, не хочется ли ему, к примеру, превратиться в медведя и погонять обнаглевшего карьериста по горам и долам? Наверное, Серафима решила бы, что он шутит. Или заболел. Или его подменили, и надо срочно лететь на край Белого Света, чтобы выручать Ивана Настоящего, Рассудительного, Ответственного и Занудного, как учебник хороших манер. И наверное, будет права. Потому что первым делом, догнав Хо Люя, он постарается внушить придворному ошибочность его взглядов и поведения. Что с ним сделала бы Сенька, зажав в тихом уголке, у Иванушки просто не придумывалось. Наверное, ей и достаётся всё самое интересное потому, что она знает, что с этим делать…

Он снова вообразил себя на месте жены, и философски пожал плечами. С другой стороны, две Серафимы в одной ячейке общества, как, наверное, и два Ивана, было бы слишком – и для ячейки, и для общества.

– Не переживай, – раздался за спиной голос Агафона. – Она никого не съест. Максимум закусает.

– Некоторым людям закусывание не поможет, – вспомнив Хо Люя и воеводу, поморщился царевич.

– Но и не помешает, – оптимистично отозвался его премудрие. – Слышишь?

Он вытянул шею. Иван тоже прислушался: не так далеко раздался вопль, наводящий на мысли о тяжких телесных и глубоких моральных страданиях. Или его супруга кого-то догнала, или…

Гаолян вдоль второй дороги зашевелился. Земля под многострадальным, и от этого очень чувствительным задом Иванушки тихо задрожала. Окажись на его месте и в его состоянии Никита Кулебякин или Семен Соловьев, они бы изобрели сейсмограф или детектор подкопов. Его высочество же, не обладая изобретательским складом ума, пришел лишь к простому заключению:

– По-моему, сюда еще кто-то идет. И много их.

– Много? – ухмылка Агафона медленно расползлась сперва до правого уха, потом уткнулась в него, и стала прокладывать путь к левому. – Много – это хорошо.

Иван настороженно глянул на друга. Вот еще один человек, которому не мешало бы стать более рассудительным и ответственным. Но рассудительность, ответственность и Агафон настолько не укладывались в одно понятие, что царевич прыснул и, безуспешно скрывая улыбку, воззрился на мага:

– Только без эксцессов, Агаш. Хорошо?

– Кто к нам с эксцессом придёт… – подмигнул чародей и скрестил руки на груди в ожидании.

Гаолян, аркой нависший над дорогой, зашевелился, и Иванушка почувствовал накатившее дежа-вю. Коротышка с луком, здоровяк с глефой, попятившиеся при виде необычных путников – и двое вельмож на конях в сопровождении пешего отряда с разнокалиберным вооружением, высокий пухлый и низенький узколицый. Единственным отличием от предыдущей армии стало распределение ролей между ними: худощавый вотвоясец оказался советником луноликого. Впрочем, на сценарий встречи влияние это оказало небольшое.

– …а вы, почтенные путешественники, извините за интимный вопрос, случайно не оборотни? – нервно озираясь в поисках не то подкрепления, не то путей к отступлению, закончил приветствие тощий. По мановению его руки воины, скромно столпившиеся было за спиной командира, неохотно потащились на боевые позиции, изо всех сил стараясь оказаться за спиной товарища. Некоторые даже умудрялись, шагая вперед, двигаться назад, но заработав тычков от менее способных и более завистливых соратников, были вынуждены удовлетвориться энергичной ходьбой на месте и быстро оказались в авангарде. Похоже было, что оборотни в здешних краях пользовались здоровым уважением.

Иванушка оглядел место встречи, ставя себя на место туземцев: поломанный гаолян вдоль левой дороги, брошенное оружие, шапки, чуни и вещмешки, странные кони, еще более странные люди…На его месте он тоже почувствовал бы себя не в своей тарелке. Но эти хоть здравомыслящие, вроде: стрелами не угрожают, надуть своего правителя за чужой счет не собираются. Ну и что, что глаза у советника бегают, а физиономия у бонзы неприятная. Может, для этого у обоих имеются медицинские причины. И справка. Надо бы сказать им что-нибудь успокаивающее. Дружелюбное.

Но его премудрие, тихо всё это время что-то бормотавший себе под нос в кои-то веки опередил его.

– Нет, что вы, какие же мы оборотни, – добрым убедительным голосом проговорил он за его спиной, и Иванушка устыдился недавних мыслей на счёт Агафона. И вовсе он теперь не авантюрист и раздолбай, а отзывчивый и добрый человек, каким был глубоко… очень… чтобы не сказать, чрезвычайно… в душе всю свою жизнь.

Он повернулся к другу, ободряюще улыбнулся ему – и подавился не высказанными словами. Сдавленный хрип – точно на дырявой гармошке пробовали играть – раздался за его спиной, и не успел он повернуться к делегации передом, к Агафону задом, как под топот ног, звон бросаемого оружия и вопли "Хуо-ди!!!.." дорога опустела.

Рука Ивана метнулась к мечу, взгляд – по сторонам: "Кто ходи? Куда ходи? Зачем ходи? И куда всех ходи с такой скоростью?" Но никого – даже вотвоясьских коней – на дороге не осталось.

– Что случилось? – не зная, тревожиться ему или подозревать, оглянулся он на волшебника, и заметил вокруг него – и себя – слабое дрожание воздуха.

– Агафон?.. – сурово нахмурился Иванушка.

Маг понял, что отпираться бесполезно, и расхохотался. Хлопнув в ладоши, он проговорил "образина и конец", и ноги Ивана едва не потащили его вслед разбежавшимся воякам: на несколько секунд на месте мага возникло трехметровое зеленое чешуйчатое чудовище с алыми выпученными глазами, окровавленной пастью, в доспехах и вооруженное до двадцатисантиметровых зубов – и пропало.

– Иллюзия, – чародей пожал плечами. – Не мог удержаться.

– Но они не сделали нам ничего плохого! – возмутился Иванушка.

– Ну так и мы им тоже, – парировал его премудрие. – Даже наоборот. Лекари говорят, что бег по пересеченной местности очень полезен для здоровья.

– Агафон, – голос Ивана был строг. – Это было… безответственное ребячество! Недостойное твоего положения мага-хранителя!

Недостойный маг-хранитель наконец-то стушевался.

– Ну подумаешь… – буркнул он, и это было самое близкое к "я не прав", что получил от него царевич. – Но неужели тебе сегодня ни разу не хотелось обратиться каким-нибудь чудом невиданным и разогнать всех этих Холуев и трусов, чтобы думали… или не думали…

Маг махнул рукой.

– Хотя с кем я говорю… Ты у нас единственный трезвомыслящий человек, и только благодаря тебе мы можем побыть безответственными раздолбаями.

Иванушка покраснел.

Новый взрыв воплей "Оборотень!" и треск ломаемого гаоляна донесся справа, и через несколько секунд к привалу вышла Серафима в человеческом обличье.

– Наткнулась на аборигенов до того, как превратилась обратно, – слегка пристыженно[93] пожала плечами она. – Старые вернулись?

– Нет, новые не успели доразбежаться, – ответил Иван, одарил Агафона недешифруемым взором и со вздохом пошел к коням.

– Ну, по какой дороге поедем? – взгромоздившись на равнодушных скакунов, Иванушка с видом витязя на распутье оглядел разбегавшиеся пути. – Кто-нибудь помнит наставления селян?

Сенька и Агафон переглянулись: "А разве это было не пять лет назад?.." Иванушка заметил, понял и вздохнул: значит, придется выбирать наугад.

– Мне кажется, что в провинциях слева и справа к иностранцам не очень хорошо относятся, – задумчиво проговорил он. – А вот насчет мест, куда ведет дорога средняя, у нас никакой информации не имеется. И я полагаю…

– Уговорил, – хмыкнула Серафима и шлепнула пятками коня по бокам. – Едем по средней до ближайшего города, деревни или чего там, и берем языка.

Но как назло, до самого вечера среди гаоляна, незаметно сменившегося лесом, ни одного жилища им встретить не довелось. Путники ехали по петляющей вокруг холмов дороге, хмурясь всё больше с каждым прошедшим часом и пожирая взглядами другие дороги, иногда впадавшие в их[94]. Свернуть направо? Ехать прямо? Свернуть налево? Под вечер они были бы рады встретить даже еще один отряд охотников за оборотнями, или два, или три – но солнце садилось за холмы, быстро погружая низины в глубокую тень, а признаков разумной жизни так обнаружено не было. Неразумная, конечно, свиристела, шуршала и порыкивала в подступающей темноте под покровом леса, но толку в информационном плане от нее было ноль.

– Оборотни их всех сожрали, что ли? – сквозь зубы бормотала царевна, разводя костер в стороне от дороги. – То так десятками шатаются, не знаешь, как отвязаться, а то…

Мужчины, чувствуя, что в таком настроении ей под руку лучше не попадаться, на цыпочках подрейфовали к коням дораспаковывать поклажу. Иван понурился, в который раз мучительно размышляя, было ли что-то такое, что он мог сделать для поиска дороги в Вамаяси, но не сделал, и, не находя вариантов, чувствовал себя виноватым еще больше. Агафон, в попытке отвлечь его, натужно хохотнул:

– Ну, как тебе понравились мои гигантские щитомордники?

– Гигантские щитомордники? – коротким, но туповатым эхом повторил царевич и опасливо заозирался по сторонам. – Где?

– Иллюзия. На дороге. Когда на нас второй раз напали, – лишенный заслуженных восторгов и оваций, брюзгливо напомнил маг. – Ну? Вспомнил?

– На дороге? – к недовольству друга упорно не выходя из роли эха, переспросил Иванушка.

– Да! Ну?..

– Так это были… щитомордники?!

Разглядев в угасающем свете достаточно на Ивановом лице, чтобы получить на всю оставшуюся жизнь комплекс неполноценности, его премудрие насупился и скрестил руки на груди:

– Да, щитомордники!

– Да-да, замечательные щитомордники! – поспешил согласиться Иванушка. – Правда, руки и ноги получились толстоваты… на мой вкус…

Чародей закашлялся, подавившись своим возмущением…

– …и доспехи фасоном староваты…

…издал сдавленное "ы-ы-ы"…

– …и щитов там не было, одни мечи-алебарды-ножи-топоры…

…хрюкнул…

– …но морды зато получились хоть куда.

…вдохнул-выдохнул несколько раз, напыжился и снисходительно повел плечами:

– Ну так это – самое главное. И вообще! Я художник! Я так вижу!

– Пойдем постели доставать… ваше искусие… – ухмыльнулся Иванушка, но короткое "ядрёна кочерыжка!" остановило их на полпути.

– Что случилось, Сима?

– Какой-то снайпер драный утром нам большой бурдюк пробил! У вас в маленьких вода осталась? В моем нет.

Иван и Агафон быстро проверили – с неутешительными результатами.

– На полкружки в общей сложности, может, и наберется, – подвел Иван итог инвентаризации.

– Я вернусь – помните, с полчаса назад ручей был? – и наберу! – встрепенулся его премудрие и, не дожидаясь одобрения от Сеньки и попыток присоединиться от друга, проворно собрал пустые бурдюки спутников, вскарабкался на коня, довольный, что в сгущающихся сумерках не видно его страдальческой физиономии, и поскакал назад.

– Ваньша, не стой просто так! Терпеть не могу, когда я тружусь, а остальные смотрят! – голос Серафимы уколол его словно шилом. – И нет, отвернуться – не вариант! Иди и займись чем-нибудь общественно-полезным! Принеси хвороста, например!

– Уже принес.

– Тогда унеси!

– Зачем?!

– Чтобы потом снова принести! Ну делай же хоть что-нибудь!

Пробормотав в удаляющийся стук копыт "дезертир", царевич поплелся искать себе работу.

Где пробегал ручей, его премудрие помнил не точно, но проехать мимо он не опасался. Дорога последние часа два не разделялась и не пересекалась, так что достаточно было поглядывать по сторонам, не блеснет ли под луной вода – и благополучное завершение похода гарантировалось.

Отъехав от лагеря метров на сто и убедившись, что погони нет, он немного снизил скорость. Минут через пять, вняв возмущенным жалобам натруженного посадочного места – еще немного, потом еще чуть-чуть, раздумывая, а не стоило ли предоставить обязанности водовоза Ивану, а минут через двадцать вообще рассудил, что ручей никуда не утечет, пока усталый и полусонный человек добирается до него неспешным шагом на своих двоих.

Выполнив свой коронный номер – сползание в раскорячку с поворотом и добрыми тихими словами в адрес коня и его создательницы, Агафон перевел дух, потом собрался с ним, убедил себя, что еще немного – и он будет в лагере, где с постелью его уже не разлучит ничто, и двинулся вперед, ведя божий дар в поводу. Каменные копыта звучно цокали по булыжнику, хвост ритмично похлёстывал бока, ночной лес убаюкивающе насвистывал соловьями, нашептывал ветками, наухивал совами и нашуршивал в траве кем-то упитанным, но проворным, заглушая все посторонние звуки… И именно поэтому, как позже говорил себе[95] Агафон, а вовсе не потому, что уснул на ходу, он понял, что вокруг происходит что-то незапланированное, только когда дубина со всего маху опустилась ему на плечо. Внутри что-то хрустнуло, чавкнуло – и пронзительная боль в ключице заставила его взвыть – и почти не почувствовать второй удар, пришедшийся вскользь по затылку. Чуть правее – и путевой журнал его премудрия оборвался бы на этой странице. Но дубиновладелец то ли не хотел его убивать, то ли отнесся к своей задаче спустя рукава – и чародей повалился, доосвещая залитую луной ночь фейерверком искр, посыпавшихся из глаз.

– Еще один! – сквозь принакрывшее его ватное одеяло услышал он противный скрипучий голос, и тут же чьи-то руки принялись его переворачивать в поисках кратчайшего доступа к карманам.

Повертев с боку на бок, его переложили на спину, и в расфокусированные глаза, заклинившие в полуоткрытом положении, ударил ослепительный лунный свет – быстро загороженный узкоглазым мужиком в белой шапке с мохнатой опушкой и с кудрявой красной бородой.

– Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты… – перенесенный каким-то чудом в раскрашенное дальтоником детство, лыбясь, пробормотал Агафон.

– Ты – его дед? – недоверчиво прогундосил голос слева.

– Восвоясьская обезьяна ему дед! – прорычал уже знакомый противный, предвосхищая появление теории Дарвина, и звонкая оплеуха огласила ватно-одеяльную вселенную его премудрия.

И порвала.

Клин выбило клином, одеяло разлетелось на клочки, засыпая ватным снегом соседние миры, а на Белом Свете остался лежать Агафон нос к приплюснутому носу с неправильным вотвоясьским дедморозом.

– Ах ты ж…

Не находя подходящего эпитета, маг схватил его за бороду, и та брызнула у него под пальцами рыжими искрами. Грабитель в панике дернулся… и борода осталась у мага в кулаке, трепеща на ветру пеньковыми завязками.

– Это ты как это? – в поле его зрения возникла еще одна краснобородая морда – ошарашено-любопытная.

Маг было потянулся к ней другой рукой, снова взвыл от боли – но жажда отмщения за всё и сразу уже обуяла его. Не выпуская первой бороды, он ловко сцапал вторую – и та взорвалась обжигающей оранжевой пылью, отправляя владельца с завываниями прочь.

"Шайка фальшивых дедов-морозов?.." – промелькнула в мозгу изумлённая мысль и сгинула, оставляя мощности под оперативные нужды.

Маг вскочил, предусмотрительно опираясь на правую руку, и стремительно оглядел поле боя. Телеги, кареты, лошади вдоль дороги, костер, люди, сваленные в кучу вокруг – и с десяток дедморозов с дубинами, глефами и палицами. Привлеченные неожиданными фейерверками и звуковым сопровождением, дальние краснобородые повернулись в его сторону и увидели парочку депилированных коллег, несущихся к ним во всю прыть.

Если бы не было мирного населения, несколько порций ледяного столбняка или воздушного кулака решили бы проблему преступности на дорогах этой провинции перманентно. Но главная особенность мирного населения с точки зрения боевых магов заключалась в том, что они в самый неподходящий момент всегда путались под ногами – и эти были не исключение.

Под неодобрительными взорами главных сил удиравшие бандиты остановились и принялись размахивать руками и тараторить наперебой, тыкая пальцами то в свои подпалённые физиономии, то в застывшего в нерешительности чародея.

Высокомерно фыркнув в ответ на стенания подельников, несколько бандитов рванули из-за плеч луки и стрелы.

Дважды наступать на один и тот же колчан его премудрие не планировал, равно как и бежать с поля боя, но под вскидываемыми луками ни на что замысловатое времени не оставалось. И почти одновременно с натягиваемыми до упора тетивами с пальцев его сорвалось старое доброе школьное заклинание, немного улучшенное им за эти годы.

Стрелки отпустили тетивы, но долей секунды раньше чуни на ногах всей банды отрастили шнурки, которые бросились навстречу друг другу точно родственники, потерявшиеся тридцать лет назад, и принялись заматываться в клубок. Стрелы веером разлетелись в ночь, неся гибель низко летящим комарам. Бандиты же на задах ногами вперед устремились друг к дружке, сметая на своём пути и пленников, и костёр. Через пару секунд подошвы их врезались в шнурковый клубок размером с арбуз.

Не удовлетворённый результатом, Агафон добавил еще один небольшой штрих, и из клубка шнурков вынырнули свободные концы, покрутили самонаводящимися эглетами, стреножили ошеломлённых грабителей и ринулись к их запястьям.

Спутанные по рукам и ногам, бандиты лежали одной большой кучей, совсем как их недавние жертвы, потрясённо и беззвучно разевая и закрывая рты, почти не видимые под сбившимися красными бородами. Могучим усилием воли Агафон удержался от желания подпались оставшиеся, хотя рука, пронзаемая при малейшем движении болью, так и вопила об отмщении, и двинулся к распростертым на земле потерпевшим.

Размётанный костёр догорал последними угольками. Маг сделал привычный жест, зажигая перед собой небольшой золотистый шар, оглядел робко зашевелившихся людей… и глаза его округлились. Еще больше, чем у спасённых – если это было возможно, потому что впервые за несколько дней очи обеих сторон находились в одной геометрической категории.

– Гвент? Шантонь? – осторожно начал он с перечисления наиболее вероятных вариантов.

– Ларишка, Ларишка, ащь! – повернула голову к поднимавшейся рядом молодой женщине старуха лет восьмидесяти. – Шего он говорит?

– Где шампунь, спрашивает! – брюзгливо закатила она к небу глаза. – И не надо так кричать, бабушка. Чай, не глухая.

– Это кто глухая? Шего ты бабушку так перед молодым шеловеком пожоришь? И шкажи ему, что волошы надо жолой мыть, а не шем попало! Облыщеет – пождно будет! Шкажи, шкажи!

– Да не ты глухая, а я не глухая, хотя ты и глухая, и вообще – он тоже не глухой и всё уже слышал! Чего – скажи?

– А вы откуда будете, наш доблестный спаситель? – встал и усердно поклонился вопреки необъятному животу мужчина лет пятидесяти пяти с настоящей бородой, каштановой, окладистой, до груди.

– Сабрумайские мы, – с горделивым достоинством отозвался волшебник.

– О, сосед наш никак! А мы из Лукоморья! Боярин Демьян, позвольте представиться. Это – боярыня Серапея и внучка ее Лариск… Лариса Ивановна.

– Боярыня Конева-Тыгыдычная. Настасья Петровна, – подала голос грузноватая женщина из-за его спины, отряхивая платочком парчовое платье. – С благодарностью. Мы уж думали было, что конец нам пришел. Но мы-то ладно, пожить успели, а вот молодые… доченька моя…

Платок устремился к глазам, потом к носу.

– Боярыня Настасья, ну что вы, и вовсе вы пожить не успели… – с земли, кряхтя и держась за самые различные места своей анатомии, поднялась еще одна фигура, в длинном балахоне но, судя по голосу, мужская.

– Геша хотел сказать, что вы тоже молодая еще, маменька, – метнула в говорившего убийственный взгляд круглолицая румяная девушка с бровями вразлёт и чуть полными искусанными губами, и торопливо представилась: – Наташа. Конева-Тыгыдычная. Так что вы, говорите, у вас с рукой?

– Да ничего страшного, локоть зашиб, когда меня этот… чучело… толкнуло… – с видом умирающего лебедя промычал Геша, но слова Наташи были обращены не к нему.

– И кстати, как вас звать-величать? – стреляя глазками не хуже, чем поверженные бандиты из луков, спросила Лариска, но ответ его премудрия предназначался не ей.

– Агафон… Мельников сын…

Но по всеобщему самообразовавшемуся закону момента и он получил ответ не от того, от кого ожидал. Человек в балахоне – белом, хотя под слоем грязи и пыли за это поручиться было нельзя – застыл, вытянув шею, сжав кулаки и сощурив глаза:

– Так это ты?!..

Его премудрие недоумённо сдвинул брови, разглядывая в полутьме лицо нежданного знакомца – и тело его непроизвольно приняло аналогичное положение.

– Так это ты?!.. Ой…

– Рука болит? – Наташа, не замечая противостояния, страдальчески сморщилась. – Сейчас я вас осмотрю. Вы не волнуйтесь, я медицину в Постольском реальном училище изучаю! И кстати, забыла представить. Это Геша. В смысле, Геннадий Парадоксов. Профессор.

– Специалист по куриным отбивным, – припомнил его премудрие первую встречу, по милости Гены чуть не закончившуюся их с Иваном и дедом Зимарём смертью от жала каменного скорпиона. – Профессор кислых щей.

– Нет, что вы! – засмеялась Наташа и замахала руками. – Кулинарию и гастрономическую историю народов Белого Света у нас в училище преподает боярин Демьян. А Геша… то есть Геннадий – самый молодой и самый талантливый преподаватель нашего училища…

Гена воспрянул…

– …в своей области.

…и чуть приувял.

– …Какая она у него – я так и не смогла запомнить правильно, но что-то невероятно увлекательное и головоломное. Просто магия!

"Не надо сравнивать меня с этими полоумными фокусниками!" и "Ему до мага как до луны пешком!" прозвучало одновременно, поэтому Наташа ничего уловить не сумела, кроме того, что тут таится[96] какая-то старая история. С глазами, вспыхнувшими любопытством, она подошла к Агафону и решительно принялась расшнуровывать его рубаху. Маг попытался перехватить инициативу, но ойкнул, схватился левой рукой за плечо, снова ойкнул – хотя отнюдь не хотел – и со стиснутыми зубами застыл, левая ладонь зависла над правым плечом, не касаясь.

– Ограничьте по возможности движения пораженной конечностью, пациент, во избежание осложнений, – строгим медицинским голосом произнесла боярышня. – Я всё сделаю сама.

– Наташа! Не трогайте его! Вы же его совсем не знаете! – Гена бросился к ней, но не смог обогнать боярыню Настасью, кинувшуюся к дочери как наседка к попавшему в переделку цыплёнку, размахивая узорчатой шалью словно крыльями:

– Наташенька! Обдумай, прошу тебя, свои действия!

– Маменька?.. – удивленно обернулась девушка.

– Геннадий говорит правильно: трогать незнакомого мужчину…

– …неприлично! – грозно довершил учёный, сверкая очами и очками а-ля Дионисий.

– Я его не трогаю! – возмущенно заалела Наташа. – Я оказываю ему первую медицинскую помощь!

– Вот и оказывайте! Не трогая!

– Это невозможно, Геша, не будьте смешным! Я давала клятву Айболита!

– Кого?..

– Мы поклялись не оставлять ни одно живое существо без медицинской помощи перед статуей Айболита, первого врачевателя Белого Света, который прославился своей способностью излечить кого и от чего угодно! Имеются достоверные письменные свидетельства того, что он создавал и имплантировал новые конечности зайцам, восстанавливал пораженные ткани чешуекрылым…

– Ага! Значит, он был генным инженером, как я!

– Нет, он был магом, как я!

Взгляды мужчин встретились, высекая искры, но попадание противника в категорию чешуекрылых зайцев и прочих абстрактных живых существ Геннадия слегка успокоило.

– Хорошо, Наташа. Давайте я буду вам помогать. Вы будете мне говорить, что надо делать, а я…

– Геша, скажите честно. Если бы я пришла в вашу лабораторию и попросила поделать… что вы там делаете… нет, не ваши уборщики и ассистенты, а вы сами… что бы вы мне ответили?

Парадоксов хотел сказать что-то обтекаемое и бодрое, но честность возобладала, и он насупился, признавая поражение. Буркнув что-то неразборчивое, он направился туда, где собирая имущество, разбросанное разбойниками по дороге и в канавах, копошились Синеусовичи, боярин Демьян и слуги.

– Если тебе что-то надо, Наташенька – я рядом, – многозначительно проговорила боярыня и, верная слову, отступила на полшага и застыла в позе сторожевой башни.

– Спасибо, маменька, – не оборачиваясь, пробормотала девушка и продолжила разоблачение раненого героя – вместе с его допросом.

– А вы на самом деле волшебник? А вы с Гешей давно знакомы? А вы где-то учились этому ремеслу? В Высшей школе магии Шантони, наверное? Но это ведь так далеко от Сабрумайских княжеств! Как вас только родители отпустили! Или где-то ближе, может, у частного профессора, достаточно квалифицированного, чтобы подать все аспекты и тонкости, хотя Геша говорит, что если у человека имеется предназначение, и он осознал его, то возраст и расстояния для него не помеха. Вот взять, к примеру, меня…

Главная особенность этого допроса состояла в том, что Агафону не представлялось возможности не то, что ответить – а и рта открыть.

– А как вы считаете, магия – это ремесло или искусство? Многие то же самое говорят про медицину, дескать, это ремесло, что тут такого, прочитай рецепты лекарств, прослушай лекции, если не запомнил – загляни в записи. Лечить может каждый, у кого есть подготовка, и при чем тут вдохновение и озарение. Но есть и другое осмысление этого вопроса, совершенно противоположная точка зрения, сформировавшаяся, может, гораздо ранее первой, и заключается она в том, что медицина – это…

Прекратив попытки вставить хотя бы слово, его премудрие просто отдался потоку слов, плавно уносивших его и без того не слишком бодрое сознание в мир медитативного полусна, покачиваясь на волнах умозаключений и не тревожась от брызг восклицаний. И тем более неожиданно пришла в его уютный дрёмный мирок ослепительная боль в суставе плеча.

– А-а-а-а-а-а!!!.. – только и смог сказать он, выныривая из ступора, готовый испепелять и вымораживать, уверенный, что это краснобородые злодеи освободились и решили ему отомстить. Но первое, что он увидел перед собой – Наташу, умиротворяюще вскинувшую ладошки:

– Всё-всё-всё, пациент!

– Что – всё?! – прорычал он и вдруг понял, что левая рука его с трудом, но слушается, не сподвигая при малейшем шевелении на новые вокальные достижения.

– Вывих ваш вправлен, – деловито отрапортовала боярышня. – Но некоторое время плечо будет болеть и давать дискомфорт при перемещении конечности на большие амплитуды, особенно резком. К тому же там от удара, который выбил сустав, растекается обширная гематома, что характерно при массивных травматических поражениях тканей и не является особым поводом для беспокойства. А в остальном ваша конечность теперь вполне функциональна. Мазь для вас… в смысле, для вашей гематомы… я поищу в багаже, а если не осталось, то изготовлю.

– С-спасибо, – только и смог проговорить его премудрие.

В его персональной вселенной девушка, знающая такие слова, как "тургор" и "тремор", была сродни солнечному ветру: все про него слышали, но никто не знал, где и как его уловить. Что же было говорить по девушку, умеющую еще и отличить одно от другого!..

– Пожалуйста, – впервые за вечер улыбнулась боярышня, и на розовых гладких щеках проклюнулись ямочки. – И прошу прощения, что столько всего наговорила. Если честно, я сама не помню, что, поэтому если обидела вдруг чем, не обессудьте, я нечаянно. Но наш преподаватель учит, что при отсутствии нужных трав женская болтовня – самое лучшее обезболивающее средство. Ну или отвлекающее.

– Что тоже неплохо. Как бы то ни было, благодарю вас от всей души, сердца, а особенно плечевого пояса за чудесное исцеление, о компетентнейшая из жриц святого Айболита, – с галантной улыбкой маг поклонился.

Не разгибаясь, он прошептал короткое заклинание темпорального букета, сопровождая его быстрыми движениями пальцев здоровой руки. Этот простенький, но эффектный трюк срабатывал на его памяти при общении с девушками на двести процентов, и если он сработает с Наташей хотя бы процентов на сто…

Понимание того, что на этот раз оформляющие жесты делались пальцами левой руки, и душераздирающий женский визг обрушились на него одновременно. В панике[97] Агафон взглянул на букет в своей руке – и отшвырнул его, что было сил. Огромный пучок метровых зеленых с листиками и шипами кобр с раздутыми красными капюшонами приземлился в самой гуще грабителей.

Его премудрие не припоминал, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь смог порвать его заколдованные шнурки. Но как сказал неизвестный философ, всё когда-то бывает в первый раз. С оглушительным рёвом бандиты ринулись врассыпную – на четвереньках, бегом, ползком, кувырком, раздирая одежду и путы и теряя чуни, халаты и остатки реквизита народного вамаясьского театра – бороды и парики. Но если бы кто-то теперь и увидел их без чужих волос, то вряд ли узнал бы, ибо своя шевелюра стояла у них дыбом, а от выпученных глаз и перекошенных ртов бежали бы даже самые злонамеренные хуо-ди.

– Зато теперь в Вотвояси станет больше на дюжину честных людей, и на дюжину преступников меньше, – натужно попытался чародей отыскать в бочке дёгтя ложку мёда.

– Только что в Вотвояси едва не стало меньше на двух боярынь, – с холодным, хоть и алым от пережитого лицом проговорила Наташа и отвернулась.

– Это была очень неудачная шутка, молодой человек, – словами и телодвижениями вторила ей мать. – Очень неудачная. Недаром Геннадий всегда нас предостерегал от общения с магами.

– Но я… я…

Агафон прикусил язык. Что он мог им сказать? Что не подумал? Ошибся? Что он не нарочно? Что вообще-то магия наслаждения и удовольствий – полностью чуждая ему область, и заклинание букета он смог выучить только благодаря многочасовым стараниям его друга Абуджалиля? И выставить себя неуклюжим хвастуном и неучем? Ну уж нет. Лучше прослыть неумным шутником, чем неумелым магом. Наверное.

И под палящими взорами Коневых-Тыгыдычных и ехидным – Парадоксова он набрал воды, взгромоздился на коня и с вызывающе-надменным видом конной статуи командора[98] галопом унёсся в ночь.

Вообще-то он не собирался рассказывать друзьям о встрече с земляками, но первый же вопрос поставил его в тупик, из которого выход был один: ползком вверх по стенке неудобной истины.

– Там вода платной стала? – поинтересовалась Серафима, едва глянув на вернувшегося водовоза.

– С чего бы? А что? – не понял он.

– А разве ты рубашку не в обмен отдал?

Агафону, неосмотрительно открестившемуся от продажи воды предприимчивыми вотвоясьцами, ночными духами, скуповатыми хомячками или сребролюбивыми водяными – невостребованные варианты промелькнули в голове в изобилии – ничего не оставалось, как последовать заветам Серафимы, то есть сказать правду.

– Ее сняла с меня прекрасная незнакомка, нашептывая прелестные пустяки.

– До или после? – заинтересовался теперь и Иван.

– Чего? – опешил маг, не ожидав подобных вопросов от обычно тактичного друга, но быстро восстановил пропавшую было игривую ухмылочку.

– Того, как она тебя избила, – уточнила Сенька.

– А, ты это имеешь в виду… – игривость прокисла и испарилась. Агафон покосился на свою тёмную сторону: чернильно-лиловый синяк с красивым именем "гематома" занимал с каждой минутой всё больше пространства. – Это не она…

И не дожидаясь дальнейших предположений и наводящих вопросов, он кратко поведал и о коварном нападении, и о славной битве, и о старом знакомце, и о новых, и – покривившись – о неудаче с букетом.

– Лукоморцы?! Тут?!.. – Иванушка потерял дар речи.

Но, похоже, на потерянный дар наткнулась Серафима, потому что количество вопросов, задаваемых ею в минуту, моментально превысило обычное количество раза в два.

– Не знаю я, чего они сюда припёрлись… – хмуро побуркивал в ответ его премудрие, не понимая жестокосердия друзей, которые вместо того, чтобы выдать пострадавшему от распоясавшихся аборигенов запасную рубаху, покормить и уложить почивать в мягком теплом месте, насели с нелепыми расспросами.

– …То ли учатся они всем скопом в какой-то нереальной школе, то ли преподают, то ли замуж решили выйти друг за друга, то ли наоборот, еще не решили… Да не помню я, кто!.. Да бояре какие-то, и слуги их, все лукоморцы, вроде, кроме этого куриного бога!.. Да не говорили они, куда!.. Да откуда мне знать, зачем!.. – только и успевал отбиваться он, пока почти одновременно супруги не выдохнули:

– Едем к ним!

– Езжайте, – пожал плечами и почти не вздрогнул от боли Агафон. – Рубашку только мне привезите.

– А ты?

– А я уже сегодня наездился, спасибо, – отозвался он загробным голосом, пристраиваясь к котелку с дымящимся серафиминым варевом.

– Мы не можем бросить их посреди этой Тьмутаракани на произвол судьбы и хунхузов, – опустившись на траву у ручья рядом с женой, проговорил Иванушка.

За спиной в лагере укладывались спать родовитые и простолюдины, отужинав кулинарными шедеврами боярина Демьяна, за которые дома пришлось бы отдать немалые деньги в его ресторациях, да еще постоять в очереди, чтобы получить эту возможность.

Испуганные и взволнованные нападением бандитов, отважные путешественники-исследователи и к ним примкнувшие успокоились не скоро. За полночь просидели они вокруг костра, наперебой рассказывая свалившимся на их головы лукоморским высочествам обо всём и сразу, или не рассказывая, а просто намекая крупнокалиберным молчанием, ковровыми вздохами или снайперскими взглядами. Так Иван и Сенька узнали об извилистом пути Демьяна Дормидонтовича, боярина Похлёбкина, к преподаванию истории и практики кулинарии Белого Света в Постольском реальном училище, о его решении объехать все царства-государства, чтобы отведать национальные блюда в исполнении их авторов[99] и собрать наилучшие рецепты. Скорее намеками, чем открытым текстом, было им поведано о нелегкой судьбинушке боярышни Ларисы Синеусович: вершиной бесплодных попыток обратить на себя внимание Демьяна стало сперва ее поступление на его курсы "в этом мухами жабытом Поштоле", как неодобрительно выразилась боярыня Серапея, а потом сопровождение его в странствиях по городам и весям.

Романтической нитью вплеталось в это повествование мечта Наташи Коневой-Тыгыдычной, врачевателя седьмой ступени, закончившей Постольское училище, изучить медицинские практики народов Белого Света, и желание Парадоксова, архипрофессора оного училища, бросить всё и последовать за ней хоть для обустройства фельдшерского пункта в Нени Чупецкой, если таковая нечаянно откроется им на пути.

Но пока на пути им открывались только двери научных сообществ Вотвояси: рекомендательные письма от Сабрумайских "белых магов" к удовольствию путешественников служили пропуском как в учёные собрания "белых магов" вотвоясьских, так и на их кухни. И так как Нень Чупецкая в плане экспедиции всё равно не значилась, текущий расклад дел удовлетворял всех[100].

До Сунь-Дунь, столицы одноименной провинции, исследователи проделали путь с лукоморским купеческим обозом под охраной суровых лукоморских дружинников. Но в столице, продав в который раз всё, что продаже подлежало, и закупив диковинных товаров столько, что возы трещали, купцы почувствовали ностальгию[101] и повернули обратно. У научной же экспедиции, только вошедшей во вкус, на руках имелась еще немалая пачка рекомендательных писем и свиток с краткой программой исследований длиной в пару метров.

Воевода Сунь-Дуня Ка Бэ Дань, полный понимания и сочувствия, после долгих обменов любезностями, комплиментами и восхвалениями[102] предоставил им по сходной цене[103] вооруженный эскорт из пяти человек, самых лучших воинов этой провинции и как минимум пяти окрестных, если воеводе верить.

Что верить ему было не надо, путники поняли слишком поздно, когда при первом же разбойничьем посвисте доблестные стражи с криком "Хунхузы!" – познавательным в страноведческом плане, но бесполезным в оборонительном, нырнули в кусты. До самого последнего момента лукоморцы надеялись, что это была хитрая вотвоясьская стратагема, что вотвоясьские витязи не сбежали, а отправились перегруппировываться, что дождавшись, когда всё внимание грабителей будет обращено на беззащитных гражданских, они выскочат из кустов супостатам в тылы и порубят их – ну или просто напинают… но напрасно. И если бы не задремавший на ходу сабрумайский маг, ошарашивший своим появлением не только хунхузов, но и путешественников, грозило им распрощаться этой ночью с имуществом, а то и с жизнью.

При вопросе, а не присоединиться ли им лучше к тому обозу и не отправиться ли домой, исследователи загрустили: купцы покинули Сунь-Дунь недели полторы назад, и найти и догнать их было еще менее вероятно, чем сбежавшую охрану. Впрочем, решив не омрачать так удачно завершившийся день невеселыми мыслями, путешественники отправились ко сну, не выставив караулов. На вопрос "отчего" они лишь фаталистично пожали плечами: если налетит очередная шайка, то спящие или бодрствующие, что они смогут с ней сделать? А так хоть все выспятся… Конечно, Серафима тут же прочитала лекцию на предмет использования предметов быта в качестве оружия и преимущества умения быстро разбежаться и спрятаться в кустах при первых же признаках опасности, поделила путешественников на караулы, вооружила их упомянутыми предметами и расставила в стратегически важных местах лагеря. Но результатами и перспективами не обнадежился даже ее супруг-оптимист. Поэтому, переглянувшись, они единогласно и безмолвно решили остаться на ночь с путешественниками: в способность Агафона позаботиться о своей ночной безопасности они верили так же единогласно и безмолвно[104].

Царевич бросил в воду камушек, обращая в бегство пучеглазого рачка, направлявшегося к берегу, и понурился. Больше всего на свете ему хотелось мчаться вперед[105] без отдыха и сна, и безо всякой телепатии он знал, что их с женой желания совпадают. Но бросить на произвол судьбы эту несуразную экспедицию означало обречь на гибель, потому что именно произволом судьба привечала несуразных и беззащитных в чужих землях.

– Не можем… – вымученным эхом его мыслей отозвалась Серафима, и в воду полетел еще один камушек.

Иван приобнял ее. Жена уткнулась макушкой ему в щеку и замерла.

– Сень… Я уже всякое передумал. Оставим их в ближайшем городе. И если им ничего безопасного за время нашего отсутствия не подвернется, заберем на обратном пути.

– Угу, – выдохнула царевна. – Так и поступим. Хотя боярина Демьяна я бы с собой взяла.

Иван вспомнил ужин и облизнулся.

– Может, предложить ему тогда?

– А с ним увяжется Лариска. А за ней – бабка Серапея. И слуги. А если поехала одна часть экспедиции, то вторая оставаться не захочет. Поэтому давай будем придерживаться в питании необходимого и достаточного, ибо в сдержанности желаний кроется добродетель, а кто не согласен – тому лбом в переносицу, как говорил Кунг Фу Цзы.

– Мудрый всё-таки был человек, – усмехнулся Иванушка. – Умел убедить.

– Самое главное в убеждении – четко описать все альтернативы, – хмыкнула Сенька, ласково боднула его в скулу и поднялась, отряхивая штаны. – Возвращаемся в лагерь? Первый караул мой.

– Ага. Давно пора. Завтра рано выезжать… Или уже сегодня?

К удивлению их высочеств утром из кустов к лагерю вышел незнакомый вотвоясец преклонных лет и невозмутимо направился прямиком к котлу, за которым уже во всю трапезовала экспедиция.

– Это наш толмач, Дай У Ма! – радостно представила его Фигура – служанка Коневых-Тыгыдычных[106], выплывавшая из кареты с цветастой шалью боярыни через плечо. – Сбёг вчера, как только охрана про разбойников крикнула. Мы уж думали было, что с концами, как и те защитнички огородные!

– Почему огородные? – улыбнулся Иван.

– Потому что им только огород от воробьев охранять! И то если не очень крупных, – Фигура сверкнула белыми крепкими зубами.

– Не слышала такое выражение, – хмыкнула Сенька.

– В Хорохорье так говорят. Оттуда я родом, как и человек мой, – карие очи Фигуры на мгновение затуманились ностальгией.

Толмач остановился рядом с лукоморцами и уставился на них с выражением мучительного сомнения на морщинистом лице.

– Доброго вам тихого утра, господин… Ге На… и госпожа На Та Ша?.. – нерешительно проговорил он по-лукоморски.

– Это не они! – прошипела Фигура ему на ухо[107].

Губы У Ма сконфуженно поджались.

– Глубокомногоуважаемый боярин Де Мяо На… желаю вам прекрасного солнечного дня… успехов в делах… приятных встреч… С короткой бородой вам очень к лицу, – старательно закланялся он Ивану, потом перевел взгляд на его жену. – Почтимая госпожа Ла Ри Са… необычный фасон… юбки… уделает вашу честь.

– Это тоже не они! – прикрывая рот ладошкой, прошипела служанка.

Взор вотвоясьца остекленел: разум пытался справиться с неразрешимой загадкой.

– С-старая… госпожа С-се Ра Пей?.. – нерешительно предположил Дай, взирая отчего-то на Иванушку.

– Да нет же, Умка! – не в силах больше сдерживаться, Фигура замахала на него рукой, прикрывая рот ладошкой другой. – Это наши, лукоморские! Вчера приехали, пока ты в бегах носился, и нас всех спасли! Ты только послушай, как Иван-ца…

Не дожидаясь подробностей ночного появления добавочных лукоморцев, Дай рухнул на колени и стукнулся лбом о землю.

– Простите! Позор мне, позорище!

– Да вы не переживайте так, У Ма! – шагнул к толмачу Иванушка. – В таком преклонном возрасте у многих зрение портится… немного… Особенно по утрам!

– Да у него глаз – алмаз, ваше высочество! Нам бы так в его годах! – Фигура расширила очи, иллюстрируя сказанное. – Просто мы вотвоясьцам все на одно лицо кажемся.

– Как и они нам, – справедливости ради заметила царевна.

– Но нам-то понятно, отчего: потому что они и есть все на одно лицо, – рассудительно возразила служанка. – А вот как нас друг от друга не отличить… Не понимаю.

– В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, Фи Гу Ра, – оторвался Дай от прободания дырки в земле и поучительно поднял к небу палец.

– В чужой… – нахмурилась та, силясь понять – и поняла. – А-а-а, со своим уставом, ты имеешь в виду!

– Это ты имеешь в виду, – строго прогудел толмач от земли. – А в универсальном трактате о лукоморских фразеологизмах его низвергнутого царского величества Ша Ре Мань Семнадцатого в переводе премного учёного языкознатца и страноведа Сагу Перевраки говорится именно так.

– Да выбрось ты эту книжонку бестолковую. Ведь чепуховина написана там чепушенская расчепушинистая, – вяловато буркнула Фигура. Похоже было, что разговор сей затевался не первый раз – и заканчивался всегда одинаково.

– В книге чупуховина… чупошенская… расчупуп…шинистая… быть написана не может, – сурово сдвинул жидкие бровки У Ма. – Потому что книги пишут учёные мужи, и не прислуге судить их знания и достижения.

– Зануда вотвоясьская, – Фигура закатила глаза. – Начитаются чего попало, и несут потом что ни попадя не разбери куда. Вот уж правду говорят: что написано пером…

– …вылетит – не поймаешь, – гордо закончил вотвоясец и попятился в сторону котла, доставая из-за пояса ложку, но не забывая почтительно кланяться землякам своих работодателей.

Когда все были накормлены, умыты, рассажены по каретам и возам согласно штатному расписанию и табели о рангах, лукоморцы со стоическим видом водрузились на коней, и процессия тронулась.

Серафима поехала рядом с окошком экипажа Коневых-Тыгыдычных. Разложив на коленях дорожный планшет для бумаг и пристроив на переносице очки, поближе к ней расположился архипрофессор. На диванчике напротив него разместилась Наташа с рукописным фолиантом, на обложке которого по-лукоморски угловатым почерком человека, боле привыкшего к написанию иероглифов, было выведено: "Сильно объединенный учебник вотвоясьской оздоровительной, профилактической, лечебной и восстановительной медицины традиционной ориентации, включая пособие по зоогигиене, ясновидению и внутриносовой хирургии, описание конституционных типов и справочник акушера, зубодёра, шмелевода и коновала, написанный в году деревянной магнолии (сияющей жабы по альтернативному летоисчислению) главным лекарем Не Бо Лей при дворе его превосходительства Ду Бин А, наместника его императорского величества Благоденствия и Стабильности в провинции Ба Нан в переводе ничтожного толмачишки Дай У Ма при научной экспедиции князей Де Мяо На и Ге На Ди из Лю Ко Мо Тоу".

Раскрыв том на отмеченном закладкой месте, девушка наморщила лоб, сложила губки гордиевским узлом, и погрузилась в чтение, как коновал во внутриносовую хирургию при свете сияющей жабы. Одарив попутчицу взором влюблённого телёнка, Парадоксов с трудом согнал с лица умильное выражение, откашлялся и обратился к Серафиме, бережно расправляя на планшете лист желтоватой толстой бумаги, потёртый и потрёпанный не только множеством владельцев, но и лет.

– Это карта окрестных семи провинций. Более полная, включающая запад и север, далеко в багаже, а то бы я с удовольствием показал весь наш маршрут. На этой видна только самая последняя часть нашего путешествия, ну и пунктиром – грядущая.

Царевна вгляделась. То, что она сперва приняла за густые лесопосадки и отдельно стоящие елки-палки, при ближайшем рассмотрении оказалось иероглифами. Где нарисованные плотными колонками, где отдельно стоящие, привольно разбросанные по бумажному полю, они, должно быть, обещали путникам уйму неровностей, водных преград, населенных пунктов и просто памятных мест, милых вотвоясьской душе. Царевна попробовала их прочитать и выяснила, что лингвистическое заклинание Агафона не распространялось на письменность.

– И куда мы-вы теперь? – перешла она от изучения письменных источников к опросу свидетелей.

– Вот об этом я и хотел поговорить, – учёный озабоченно свёл брови над переносицей. – Нам, право, неловко отвлекать вас от вашего маршрута и цели путешествия… не то, чтобы вы открыли, куда едете и зачем…

Он как бы невзначай сделал паузу и покосился на собеседницу, но та на провокацию не поддалась, и он продолжил:

– Мы направляемся в город Дай Юань, столицу одноименной провинции, где базируется очень сильная школа физиков и химиков. Чтобы заниматься прикладной наукой, они, к сожалению, были вынуждены пойти на сделку с властями, хоть и неофициальную, но… Но зато Дай Юань считается теперь родиной бумаги и фейерверков, – не без гордости закончил он и снова покосился на Сеньку.

На этот раз та показала лицом приличествующее моменту удивление и восхищение, и почти утешенный Гена пустился в объяснение маршрута: через горный массив Шань Га по новой дороге путь займёт неделю-полторы, в зависимости от погоды: горы – они и в Вотвояси горы.

Правильно истолковав причину помрачнения Сенькиной физиономии, он виновато пожал плечами:

– Если Шань Га объезжать с запада, равнинами, на дорогу уйдет раза в два больше времени. Но наши коллеги из Жи Ши разъяснили и на всякий случай нанесли на карту оба пути.

– Можно глянуть? – протянула руку Серафима и, подозвав супруга, уставилась в шершавую поверхность карты, изучая скупые рисунки, скромно притулившиеся между описаниями: похоже, вотвоясьские картографы целиком полагались на силу слова.

– Мы здесь, – услужливо ткнул Гена пальцем в карту и отвернулся. Чтобы угадать направление его затуманившегося взора, быть ясновидящим с дипломом зубодёра было не обязательно.

Царевичи же, сначала взглядами, а потом пальцами, принялись отслеживать все возможные пути, ведущие в сторону Вамаяси, словно дети, проходящие лабиринты в книжке загадок. Только лабиринты на карте были самые настоящие: дороги сбегались и расходились от села к селу, от поля к полю, от канала к городку… Горы, равнины, холмы, реки, мосты, каналы, маленькие домики – деревни, большие – города… Если бы не подсказки, вычерченные красными чернилами, заблудиться-запутаться было бы слишком легко. Дорога туда, поворот сюда, петля вокруг этого, тупик там… Снова и снова взгляд Серафимы бегал то к Шань Га и через него, то вокруг в поиске идеально короткого пути – и не находя. Все дороги вели в Ба Нан, но не спеша.

– Ну что, – неохотно проговорила она в конце концов, переводя взгляд на мужа. – Через Шаньги к Банану?

Луч солнца, выглянувший из-за веток деревьев, обступивших дорогу, упал на карту, освещая благородную бледность выцветших от времени чернил и шероховатую поверхность старой бумаги.

Слишком шероховатую в одном месте.

– Погоди… – почти одновременно воскликнули супруги. Иван попытался поднести карту поближе к глазам, Сенька – словить еще один луч, и едва не разрывая бедное произведение вотвоясьского картографического искусства, они снова выдохнули в унисон:

– Смотри! Тут что-то стёрто!

– Тут была нарисована дорога!

Почти не дрожащим пальцем Серафима коснулась места, где от отмеченного красным маршрута отходила шершавая дорожка соскобленных чернил. Уволенная дорога уверенно шла мимо гор по лесам, пересекала в процессе несколько рек и в пределах дней пяти, если верить масштабу, благополучно приходила в Ба Нан.

– Вроде, так? – глянула царевна на супруга, и тот уверенно кивнул:

– Всё верно. Но остается вопрос: если эта дорога такая простая и короткая, отчего ее стёрли?

– Да какая разница! – отмахнулась Сенька, мыслями уже на полпути к столице провинции. – Ну подумаешь, опять какие-нибудь оборотни завелись. Расшугаем!

– Давай всё-таки спросим у местного населения, – мягко, но настойчиво предложил Иван, хотя по глазам его было видно, что какую бы причину гипотетический абориген ни назвал, ни одна не посчитается уважительной.

– Ну давай… – кисло протянула Сенька и уставилась в изученную наизусть карту в поисках деревни на пути к отвороту на забытую дорогу. Но как назло, деревни, кучковавшиеся в других районах как кумушки на базаре, на протяжении этих километров отсутствовали напрочь.

– Ну или хотя бы пусть Дай нам подписи прочтёт, – не сдался Иван.

Толмач сидел на возу с прислугой, свесив ноги и уткнувшись в какую-то книгу, и что-то тихо бормотал.

– Господин У Ма, – мягко окликнул его царевич – раз, другой, третий, пока Фигура не скроила раздраженную мину:

– Да когда он свои учебники читает, над его головой хоть палкой по чугунку молоти.

– Пробовали? – хмыкнула Сенька, и горничная лукаво усмехнулась:

– А то! Но если сковородкой по чугунку – помогает. Только и то, и другое в клади утыркано, чтобы достать, остановиться надо…

– Попробуем по-другому.

Дай перевернул страницу, и вдруг книга из его рук настойчиво поползла вверх.

– Будьте так любезны, подскажите, пожалуйста… – заговорил Иванушка.

Вотвоясец озадаченно глянул на опустевшие руки и поднял взгляд.

– Прерывать учёного мужа в его трудах по обладеванию знаниями – как ласточку сбить в полёте, – сурово проговорил он. – Только невежественные невежды…

– Цыц ты, учёный-кипячёный! – Фигура возмущённо вытаращила глаза. – Ты как с их высочествами разговариваешь?!

– Да не надо…

– Потом…

– С кем?!

– С царевичем Лукоморским Иваном и супружницей его Серафимой, долдон ты вотвоясьский!

Ужас и потрясение отразились на лице Дая, и он с воплем: "Ваши высочества, простите недостойного, не увидел!.." попытался упасть на колени и стукнуться лбом о землю.

От удара лбом о дорогу из положения "сидя свесив ноги на телеге" его спас царевич, еле успев поймать за шкирку. Сенька протянула Фигуре выроненный фолиант, оказавшийся учебником узамбарского языка, бережно нахлобучила шапочку на лысую макушку опущенного обратно на воз переводчика, и вложила карту в руки.

– Вот тут, и тут, и там, и вообще везде всё нам немного прочитайте, пожалуйста. И не стоит больше так реагировать на наше приближение.

– Но вы – особые царской крови, ваши высочества! О позор мне, никчемному старикашке, позор! Мне и моему роду, до двунадесятого колена, горе и унижение! Почитать особ царских кровей надобно прилежно и истово, дабы оказать надлежащее уважение, достойное сана…

– Простого "добрый день, ваши многоуважаемые высочества" в таком случае хватило бы.

– …каждый раз при встрече! – упрямо договорил толмач, не слыша или не желая слышать такой профанации древней традиции.

– А если мы будем проезжать мимо вас сорок раз на дню? – Иван прибег к элементарной логике. – Вы сорок раз будете спешиваться и нам земные поклоны отвешивать?

– Хоть сто сорок, ваши высочества, да продлятся ваши годы до тысячи! – просипел У Ма с такой убежденностью, что даже царевна поняла всю тщетность стараний ввести послабление режима поклонения. Но тем не менее, попыталась.

– Хорошо. Но поклонами в пути вы замедляете путешествие, вызывая наше царственное неудовольствие. Поэтому повелеваю вам замечать, сколько раз за день мы проедем мимо, и отбить все поклоны вечером после ужина.

– Но Сеня!.. – округлив глаза, прошипел из уголка рта Иванушка.

– Ваня, цыц, – еле слышно шепнула она в ответ. – Если будем ездить мимо без чугунка и сковородки… И к тому же, где ты видел филолога, способного досчитать до десяти и не сбиться столько же раз?

Царевич согнал расплывавшуюся улыбку.

– Да, – сурово сдвинул он брови. – Повелеваем вам поступать именно так.

– А теперь не могли бы вы всё-таки прочесть, что написано на карте?

Минут через двадцать, получив все топонимы с карты сполна, супруги отъехали. Вроде, ничего необычного – если считать обычными стандартные вотвоясьские географические названия вроде "Рощи жёлтой совы и синей сойки", "Пещеры трёх листьев магнолии, унесённых на закате восточным ветром" или "Ручья умиротворённых женщин". Они попросили У Ма несколько раз перечесть всё написанное вдоль их нового предполагаемого маршрута, но ничего диковиннее "Реки текучих песков" и "Леса ста цветов и грибов" не обнаружили. Отчего опальная дорога была стёрта с лица карты, Дай не ведал: его родная провинция располагалась далеко к северо-западу, да и откуда такие подробности могли быть известны языкознатцу-теоретику, проведшему всю жизнь в библиотеке за книгами?

– Надо оповестить бояр о смене маршрута, – подвела итоги семейного совещания царевна.

– На привале в обед, – проговорил Иван и пришпорил коня: за размышлениями не заметили, как доехали места одинокой ночевки Агафона.

Как и ожидалось, его премудрие был уже чист, свеж, выспан и выбрит. Весь багаж покоился на надежной, как каменная стена, спине его коня, вдобавок к собственно чародею, державшемуся в седле с грацией, улыбкой и огромным букетом полевых цветов – абсолютно настоящих. Из окна головной кареты выглядывала Наташа с сияющими очами и прижатыми к груди руками и мрачный, как все тучи Вотвояси, Гена Парадоксов. Кажется, собиралась гроза. Из окна кареты боярина Похлёбкина высунулись едва не по пояс Лариска и ее бабка в ожидании представления. И они его получили.

– Дабы загладить мою неуместную шутку вчера, разрешите преподнести вам эти скромные цветы, – склонился в полупоклоне его премудрие, стреляя томным взглядом прямо в сердце зардевшегося адепта медицины.

– Спасибо… – обе руки Наташи с трудом сомкнулись вокруг стеблей ароматного разноцветного веника, при виде которого любой флорист спалил бы свою лавку и удавился на плюще.

– "Скромно, но со вкусом" – не наш случай, – багровей всех маков букета, с прищуренными, как бойницы, глазами за толстыми стёклами очков, отчётливо пробормотал Гена.

– Да что ты знаешь о вкусе, книжный червь, засушенный между страницами учебника! – пренебрежительно отмахнулся маг.

– Приблизительно то же, что ты – о своей магии, – фыркнул учёный и, не дожидаясь озвучивания недоумения, отразившегося на физиономии соперника, перешёл в наступление: – Всё, на что она способна – букет гадюк. Нет, невозможно не отдать ей должное: когда надо что-то разгромить или кого-то напугать, ей нет равных. Но созидание… красота… радость… Тут она противоестественна. Тут повелевает искусство, которое есть отрасль науки.

Договорив, Геннадий со снисходительно-усталым видом отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и результат обжалованию не подлежит.

"Да ты это с Абуджалилем не знаком!" – едва не выпалил возмущённый волшебник, но Наташа его опередила. Уткнувшись носом в нежное, покрытое росой ложе цветов, она вдохнула их аромат, сладко зажмурилась и проговорила:

– Может быть, Гена, вы и правы… Но получить цветы… особенно когда не ожидаешь… это так приятно… так чудесно… так… блаженно…

– Даже если в букете – змеи? – ядовитее любой кобры уточнил Парадоксов.

– Иногда считается не столько результат, сколько попытка, – улыбнулась Наташа. – И признайте, что Агафон подарил мне столько же букетов за полдня, сколько вы – за шесть лет.

– Но если бы вы сказали, что вам нравятся цветы… – растерянно пробормотал Парадоксов под ликующим взором волшебника.

– Не всё надо говорить, Гена, – с лёгким укором вздохнула боярышня.

– Как это – не всё?! Я ведь вам говорю! Когда мне надо что-то, я не жду, когда вы прочтёте мои мысли… Ну, в смысле, почти никогда не жду… то есть почти всегда говорю… Но в остальных случаях я просто подхожу и!..

– Кое-что люди должны чувствовать сердцем. Ну или просто понаблюдать и сделать выводы.

– Да я вам теперь этих букетов… если они вам так нравятся… – чувствуя, что теряет под ногами последнюю опору, воскликнул Парадоксов, но девушка его не слушала. Мечтательно улыбаясь, она снова втянула полной грудью головокружительный аромат, отняла лицо от букета, покрытое пыльцой как веснушками… и чихнула. И еще раз. И еще.

– Будь здорова! Будь счастлива! Будь красива! – наперебой принялись желать спутники, но боярышня, не слыша их и не в силах остановиться, судорожно ткнулась носом в букет, втянула воздух и чихнула так, что цветы рассыпались у нее по коленям и по полу кареты.

– Будь!..

Наташа подняла на Гену покрасневшие слезящиеся глаза, хлюпнула носом и прогудела:

– Кашется, у бедя одгрылась аллердия.

– Что? – не поняла боярыня Настасья, до сих пор тактично сохранявшая нейтралитет и молчание.

– Ал-лер-гия, – перевел Гена, в душе которого, к его стыду, злорадство и сочувствие боролись сейчас за первенство.

– Наташенька, это опасно? – моментально всполошилась боярыня.

– В коршине под тиванчиком толшна пыть… пыть… – Наташа не договорила: приступ зуда в ладонях заставил забыть всё, кроме желания немедленно почесаться.

– Что с тобой? – всплеснула боярыня пухлыми руками.

– Да ничего страшного! – с деревянной жизнерадостностью провозгласил снаружи Агафон. – У меня… такое… же… Сейчас… пройдёт…

– Что ты ей там нарвал?! – насквозь прожигая взглядом лихорадочно почёсывающегося соперника, прорычал Парадоксов.

– Сам посмотри, если такой ботаник! – огрызнулся маг.

Гена не стал никого утомлять объяснением разницы между генным инженером и ботаником, и уж тем более рассказом о проваленном в своё время экзамене по ботанике. Подняв несколько цветов, среди которых выделялся огромный желтый с выпуклой полосатой синей серединкой, он поднёс их почти к самому носу, чтобы получше разглядеть, вдохнул… и чихнул.

– Пудь… А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

Со скоростью и грацией горной козы, ни на мгновение не умолкая и размахивая руками, словно пытаясь взлететь[108], девушка запрыгнула на диванчик, метнулась в одну сторону, в другую, потом в дальний угол – и притаилась, сдавленно поклацывая зубами и почихивая.

– Наташенька, золотце, что случилось?! – как боевая наседка, боярыня растопырила руки и подалась вперед, взором орла с астигматизмом выглядывая врага… и выглядела.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

В дальнем углу диванчика стало на одну бледную трясущуюся Коневу-Тыгыдычную больше.

А на диванчике напротив, где только что сидела Наташа, лежал большой и абсолютно жёлтый цветок, от которого, нервно оглядываясь и вздрагивая, пятился к двери огромный синий полосатый паук.

Мужественно сдерживаясь от чесания ладоней, скрипя зубами подавляя приступы чихания и сморкания, Гена открыл дверцу кареты и остатками букета вышиб бедное членистоногое прочь. Через секунду за ним последовали цветы. Последнее, что видел яростно расчёсывающий ладони Агафон перед тем, как дверца закрылась газовой занавеской – торжествующий блеск очков конкурента.

Запрещенная дорога отошла от официальной уже после обеда. Если бы не карта, с которой лукоморцы глаз не сводили ни на минуту, экспедиция проехала бы это место и не заметила. "Это где-то здесь, это где-то здесь, это где-то здесь…" – тихо бубнила Сенька, зыркая то направо, то на желтоватый лист, не выпускаемый из рук с самого утра – и через час после короткого привала ожидания ее сбылись. Слишком густо растущие придорожные кусты, слишком правильно расположившиеся деревья за ними, слишком одинаковые по росту, толщине и породе… Иванушка, погнавший коня напролом через кустарник при первом же слове жены, скоро вернулся с сияющими глазами: дальше, за деревьями, и впрямь начиналась другая дорога! Кто-то разобрал ее покрытие тут, засадил место ее примыкания к большой дороге, но оставил всё нетронутым там!

Обоз остановился. Кучера и возчики спрыгнули на землю, сгрудились перед потоптанными кустами и зачесали кнутами в затылках под картузами: дорога-то там, а они – тут. Маловата прогалинка будет. Не ездят колеса по кустам да буеракам, хоть три дороги им потом пообещай. Конечно, ежели царевич-батюшка еще разов сто петьдесят своим коньком по этим зарослям туда-сюда проедется, то и кареты, поди, за ним пробраться смогут, но по любому не дальше деревьев. Там и целая конница не поможет.

– Дорога – дело наживное, – деловито пообещал царевич.

– Истину глаголешь, Иван царский брат, – то ли разминая пальцы, то ли почесываясь украдкой, к зелёной преграде вальяжно прошествовал его премудрие[109]. – Посторонитесь-ка все… Я тут как раз припомнил одно подходящее заклятьице…

Все попятились[110]. Иванушка выхватил из ножен свой иссиня-черный меч. Мужики охнули, ожидая побоища, но не дождались. Выслушав речь друга о том, что он лучше сам, потому как единственный маг экспедиции должен беречь силы на всякий непредсказуемый случай и охранять их теперь каждую секунду, не отвлекаясь на пустяки, Агафон отступил. Откровенно говоря[111], вычитанное утром в шпаргалке и наспех вызубренное заклятьице относилось к удалению лишней растительности на незащищенных поверхностях приблизительно так же, как усекновение главы к эпиляции. Но если друг сказал, что путников надо охранять каждую секунду, то именно с такой частотой охранять он их и станет. И под благоговеющими взорами наблюдателей его премудрие занял выжидательную позицию: очи прищурены, уши навострены, нижняя челюсть мужественно выпячена, руки наготове, над пальцами шипят и сыплют искрами огненные шары. Самый край прищуренных очей совершенно случайно[112] уловил в окошке кареты Коневых-Тыгыдычных за газовой занавеской багряно-малиновый лик с распухшим носом и слезящимися глазами, впившимися в него с непонятной эмоцией, но была то матушка, дочка или ее воздыхатель, на такой стадии аллергии было неясно. Надеясь на лучшее, Агафон всё же гордо расправил плечи[113].

– Орёл, наштоящий орёл, шмотри, я вещь день толкую тебе, Ларишка! Что в анфаш, что в профиль! Не кривой, не горбатый, жубы тшелые, волоши на меште, чего еще тебе надо? – тихий, но настойчивый голос боярыни Серапеи за спиной сбил боевой настрой чародея, как ястреба стрела.

– Ну что вы опять такое несёте, бабушка! – перебил ее раздраженный шёпот Лариски. – На кой пень он мне сдался!

– Это вы про меня? – сурово обернулся маг. Никогда ни одна его подзащитная не была так близка если не к испепелению, то к эпиляции растительности на незащищенных поверхностях.

– А ты не подшлушивай, вьюнош! Это между нами, женщинами. Не мужское дело – о женшкие ражговоры уши греть, – боярыня поджала губы.

И пока сбитый с толку чародей, позабыв про позу, раздумывал, что бы такого ответить, Лариска подхватила бабушку под руку и потащила прочь, что-то сердито бубня ей на ухо. Та возмущенно отзывалась во всю ивановскую:

– А ты не кричи на бабушку-то, Ларишка! Не глухая я, поди! И иж ума не выжила! И што такого, што не люб да бежродный? Жато вон дружья какие!

– Верно сказано лукоморским народом: не имей сто рублей – ни одного не поймаешь, – важно кивнул Дай и устремил на мага взор в ожидании одобрения своим познаниям лукоморского фольклора.

– Д-да? – с остановившимся взглядом уточнил его премудрие.

– Любовь не картошка, в лес не убежит, – довольный, сделал контрольный выстрел У Ма, подобрал фолиант и, оставив мага приходить в себя, двинулся под уцелевшие пока кусты – дочитывать.

Не замечая манёвров товарища, Иванушка тем временем примерился, поплевал на ладони – и экспресс-реставрация старой дороги началась. Волшебный клинок косил зеленые насаждения, старательно кем-то насаженные лет тридцать назад, как коса траву, и прислуга лишь успевала оттаскивать в стороны ветки и стволы. Когда отрезок пути метров в сорок до булыжной дороги, скрывавшейся в лесу, был расчищен в первом приближении, Иван занялся пеньками. Упрямые деревяшки тщательно срезались вровень с землей и отпинывались в стороны: теперь повредить колесо или ось в самый ответственный момент никому не грозило.

Час спустя исследователи, временно переквалифицировавшиеся в подручных лесоруба, выпрямили спины, отерли пот со лбов и окинули гордыми взорами плоды трудов. Теперь вотвоясьскому путнику байками про отсутствие короткой дороги на Ба Нан голову не заморочишь! Чего бы они все без лукоморцев делали!

Плоды были собраны сразу по окончании вырубки: кареты, возы и кони решительно двинулись по старой-новой дороге, морально готовые ко всему. Иван ехал в авангарде с мечом наголо поперек луки седла, Серафима – за возами, просверливая взглядом обочины в поисках затаившихся бед, а Агафон взял на себя защиту середины обоза, каковая совершенно случайно оказалась рядом с каретой Коневы-Тыгыдычных. Не в силах решить, что причиняет ему большие страдания – седло или плечо, маг стиснул зубы и принялся с видом компетентным и опасным оглядываться по сторонам[114].

Дорога же, словно из вредности, являла собой воплощение покоя и миролюбия. Трава, проросшая в щелях между булыжниками, нежно щекотала бабки коней и шуршала под колесами. Сирень на обочинах склонялись под тяжестью соцветий. Деревья в розово-белой пене цветов, наперебой расточали ароматы, привлекая бабочек – огромных, черно-желто-красных, с ажурными резными крыльями, как вычурные дамские броши. Яблони, груши, сливы, вишня и еще целый дендрарий неопознанных, но очаровательных растений – у путников только разбегались глаза и рассыпались восторги. То там, то тут проглядывали шляпки грибов – с блюдце и с ложечку для варенья, выпуклые и вогнутые, высокие и приникшие к земле, кучкой и поодиночке…

– Эх, грибовнички бы на ужин… – вздохнула невидимая за газовой занавеской Наташа. – Как дома… Страсть как хочется… Хоть из сыроежек…

– Вы только Демьяну намекните, он вам такую грибовницу завернет – вместе с тарелкой съедите и не заметите, – негромко проговорил Геннадий, но слух его премудрия, навостренный на самое главное, уловил всё до последнего слова. И как только процессия остановилась на вечерний привал у первого подходящего ручья и дверцы карет распахнулись, выпуская засидевшихся пассажиров, его премудрие сполз с коня, превращая, как умея, путь с лобного места в томное соскользновение, и враскорячку направился к возам в поисках Фигуры.

– Корзину? – удивилась она. – Да на кой пень… простите мой вотвоясьский… Но хозяин – барин, хотите – берите. Две было, но которую поменьше эти ироды краснобородые растоптали намедни, так что чем богаты…

– На то и напоролись, – радостно договорил за нее Дай, захлопнул указатель шатт-аль-шейхских диалектов и бодро потрусил собирать хворост.

Оторвав потрясенный взгляд от оказавшегося в его руках тридцатилитрового чудища корзиностроительной промышленности Лукоморья, он увидел в шаге от себя Гену. И выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Скользнув невидящим взором по конкуренту, учёный подошёл к горничной:

– Тетушка Фигура, говорят, у вас тут имеются корзины…

– Брешуть, – решительно мотнула головой она. – Не корзины, а корзина, не имеются, а имелась, и не у меня, а вон у чаровника. Первая и последняя.

– Но… а… может, хотя бы котёл какой-нибудь есть?

– На три ведра, – подтвердила служанка и охладила пыл не состоявшегося собирателя грибов еще больше: – Только Демьян-батюшка за ним придёт сейчас.

– Но… а… может, мешок?

– Сундук есть пустой! – радостно вспомнила Фигура. – На колёсиках! Выдать?

Парадоксов с сомнением нахмурился. С одной стороны, в сундуке грибы не помнутся. С другой, если проходимость сундука окажется недостаточной…

– Ну так что, ваше премудрие. Мешок или сундук мне искать? – нетерпеливо спросила служанка.

– Гена, какой сундук? И зачем нам мешок? Мы же не картошку идём копать, а за грибами! Давайте присоединимся к Агафону! – жизнерадостный и почти не гнусавый голосок Наташи прозвенел за спинами мужчин как колокольчик.

– Лучше к его корзине, – тут же поправил ее Парадоксов, но, не слыша его, боярышня продолжала:

– …Если, конечно, он обещает не дарить мне больше цветов… пока мы из этой страны не уедем.

Ямочки на щеках с пятнами аллергии, проглядывающими несмотря на наложенные полкило белил, просияли для волшебника как солнышко, вышедшее во вторую смену.

– Ни былиночки от меня не дождетесь больше! – поклялся он, и поисковый отряд в составе его, Парадоксова, Наташи, ее маменьки и справочника купца двинулся в поход.

Стремясь привлечь к себе забродившее внимание боярышни, Парадоксов важно обвел рукой цветущие кущи:

– Дай перевел подписи на карте. Сейчас мы находимся в Лесу ста цветов и грибов.

– Десятка-другого будет достаточно, – с видом матёрого грибника отмахнулся чародей[115].

– А по-моему, на наш котёл и полусотни маловато придется, – практично прикинула боярыня.

– Ну наберем полусотню, – легко сдался маг. – Или две. Демьян Дормидонтович сам разберется, сколько куда и чего. На худой конец, на второй раз оставим.

– Или три полусотни… – загорелась азартом Наташа и замерла: в пределах видимости показался первый объект их охоты. Большой лилово-палевый гриб с пузатой ножкой скромно притулился под развесистой сиренью, прикрывши шляпку редкими травинками как лысеющий модник.

– Глядите, какой!..

Гена быстро озвучил мысль, не успевшую сорваться с уст чародея:

– Наташа! Ну вы даётё! Никогда не сомневался, что вы – самая глазастая! Ваша добыча – вам и брать!

Девушка польщенно зарделась.

– Возьмите мой нож, – галантно протянул ей орудие грибоубийства Геннадий.

– Не надо никаких ножей, – грудью встал на пути клинка Агафон. – Берите его голыми руками.

– Наука утверждает, что грибы надо собирать, аккуратно срезая под самый корешок, а не выдергивать вместе с грибницей, – процедил учёный с таким видом, будто готов был пустить нож в ход, не доходя до гриба.

– А никто их и не предлагает выдергивать, не одуванчики, чай, – с ядовитой вежливостью чуть поклонился Агафон. – Потому что практика показывает, что грибы следует аккуратно выкручивать, так как остающаяся после срезания часть ножки гниёт и заражает грибницу.

– Всегда срезал, и буду срезать, – Парадоксов прищурился и подался вперед, сжимая ручку карманного ножика как рукоять меча.

– Выкручивал, и буду выкручивать, – зеркально отразил его позу волшебник, примериваясь корзиной к голове противника.

– Наташа, возьмите нож.

– Наташа, не берите.

– А я говорю…

– А этот гриб съедобный ли, кстати? А то вы тут распетушились, а это какая-нибудь поганка! – торопливо прервала схватку гладиаторов Конева-Тыгыдычная, вклиниваясь между ними и не забыв бросить осуждающий взгляд на дочку. – Что-то среди лукоморских я таких не припомню.

Противники выдохнули и отступили – но недалеко.

– Ну так ведь мы не в Лукоморье, маменька, – не слишком уверенно возразила боярышня. Других грибов вокруг видно не было, да и расставаться с титулом самой глазастой не очень хотелось.

– Вообще-то, все грибы съедобные. Но некоторые из них только один раз, – чуть натужно улыбнулся его премудрие и покосился на боярышню в ожидании одобрения своего остроумия. Наташа слегка улыбнулась, и сердце Агафона заныло: слегка – это больше, чем равнодушие, но меньше смешка. Недолёт.

– Вот сготовим – и поставим опыт, – хмыкнул Гена. Взгляд его не оставлял сомнений, кто подопытным кроликом должен оказаться.

– Погодите! Вспомнила! – боярыня хлопнула себя по лбу, то ли убивая комара, то ли выбивая склероз. – У меня же с собой справочник купца, третий том! А там я как раз видела…

И не дожидаясь расспросов, она раскрыла фолиант, неуклюже придерживая сгибом локтя на весу. Его премудрие, победно зыркнув на Гену, первым успел подставить под книгу руки, и боярыня принялась переворачивать листы, бормоча алфавит. Дойдя до "Г", она сказала "Га!" и не успокоилась, пока не выдохнула "Гр".

– Грабители, градоначальники, гребцы, грелки, гренки… Грибы!

Короткий толстый палец забегал по строчкам статьи, заметно снижая скорость по мере продвижения, едва дополз до конца страницы и застыл на последней точке.

– Ну так что, Настасья Наумовна? – как бы невзначай Геннадий переместился так, чтобы в случае чего отрезать магу пути наступления на гриб Наташи. – Можно его срывать?

– Да не понятно, Геночка, – боярыня разочарованно закрыла том и оставила его на руках чародея как на конторке. – Про виды тут не сказано ничего. Сказки какие-то…

– Интересные хоть? – полюбопытствовал Агафон, тщетно пытавшийся, пока боярыня читала, разобрать витиеватый шрифт вверх ногами.

– Да если бы интересные. Например, там говорится, что если в вотвоясьском лесу увидите собачку – знайте, это дух грибов. К примеру, белая собачка – дух белых грибов. Значит, рядом найдутся белые грибы.

– А развязка? А мораль?

– Всё, – пожала плечами боярыня, словно извиняясь за лаконизм неведомого составителя справочника. – Ничего больше нет.

– Какая-то аморальная сказка, – разочарованно хмыкнул чародей. В пику ему Парадоксов важно поднял к небу палец:

– Зато теперь, как истинным адептам науки и полагается, мы можем экстраполировать, используя дедукцию и анализ!

– Что… деду… делать с анализами? – боярыня ухватилась за единственное знакомое слово.

– Это узкоспециальная терминология, Настасья Наумовна. Мы, адепты науки, носители скрытых знаний, – он одарил нежным взглядом Наташу, – между собой всегда так разговариваем. А для непосвященных говоря, это значит, что теперь мы можем делать выводы на основании имеющейся информации. Например, если собака имеет окрас оранжево-коричневого спектра, то…

– Это к красноголовикам, – перехватил инициативу маг. – Для непосвященных. Для скрытых адептов же поясняю: к подосиновикусам интертравникусам грунтового типа.

Не замечая человекоубийственных огоньков в глазах Геннадия и смешка матери, Наташа просветлела:

– Поняла, поняла! Черная собака тогда к груздям, получается! А белая с черными пятнами… к подберезовикам!

– А сиреневая? – со странно остановившимся взглядом спросила вдруг Конева-Тыгыдычная.

– Маменька, сиреневых собак…

– К подсиреневикам, Настасья Наумовна! – ухмыльнулся Агафон, проследил за взглядом боярыня – и справочник купца с тяжелым шмяком хлопнулся из его рук на траву. А из-под сирени прыснула, закрутив хвост ершиком для спиральных труб, сиреневая собачка.

– Ой, смотрите!.. – ахнула девушка.

Большой гриб пропал, а на том месте, откуда собака сорвалась, лиловела россыпь его младших родичей – таких же крепеньких и пузатых. Наташа с корзиной и ножом наперевес устремилась в атаку.

– Ох, смотрите!.. – возглас матери остановил ее.

Боярыня застыла, разинув рот и тыча пальцем под сандал, где порозовевшая собачка энергично пропалывала траву, открывая грибную пару, похожую на два багряных зонта.

– Под…сандальники? – расширила очи боярышня.

Собачка встала на задние лапки, вприскочку, как матрос, танцующий "яблочко", отдефилировала под следующее дерево и остановилась, навалившись на ствол локтем. Тут же порыв ветра раздвинул траву и открыл взглядам сбившиеся в кучу грибы на тонких желтых ножках со шляпками цвета старого янтаря. Сборщики в один голос выдохнули:

– Прод…рон…дрын…дран…ран…

– Подрододендроновики! – четко, как на лекции, проговорил Геннадий.

– Да!

Кувыркаясь через голову как акробат, собачка закончила серию кульбитов под соседним древом и поклонилась, медленно зеленея в тон выглянувшим из-за ствола мелким изумрудным грибочкам.

– Под…ябловики! – выбрал глас народный название попроще.

На передних лапах собачка промчалась к следующему дереву, потом вприсядку – дальше, и за ней изумлённой толпой, не забывая кидать в корзину всё, что подворачивалось теперь под руки, неслись лукоморцы, раскрывая недюжинное познание в экзоботанике под руководством Парадоксова:

– Подлещики!

– Подмагнолики!

– Подкофейники!

– Подкаштанники!

– Подвязники!

– Подвишнёвики!

– Подземляничники!..

Добежав спиной вперед до дерева в десять обхватов, верхушка которого терялась в облаках, намурлыкивая что-то невнятное, но невероятно знакомое на вамаясьском диалекте собачьего, псинка помахала лапой, расшаркалась, послала воздушный поцелуй, юркнула за ствол как за кулисы… и пропала. А на ее месте взорам лукоморцев открылся бежевый гриб величиной под стать приютившему его дереву, на толстой ножке, покрытой нежными розоватыми чешуйками.

– Под… под… под…

Грибники задрали головы в попытке идентифицировать лесного гиганта, породившего это чудо микологии.

– Пальма?

– Ёлка?

– Рябина?

– Конопля?..

– Какая разница, – рассудительно проговорила Наташа, опуская корзину наземь. – Всё равно мы не знаем, съедобный он или нет. Пойдем уже назад!

– П-погодите… – разрумянившееся лицо боярыни вытянулось. – А где же грибы?!

– Что?..

Спутники ее глянули в корзину – и замерли. Листья, цветы, камни, сухие ветки, живая лягушка, два пера, кусок муравейника… На этом перечень их добычи заканчивался.

– А где?..

– Где?..

– С чем же мы к Демьяну вернёмся? Он уж, поди, воды вскипятил, подготовил всё, ждёт нас… – всплеснула руками боярыня Настасья, прерывая озадаченную немую сцену. – Мы раззвонили, что с грибами вернёмся… а сами… Замах на рубль, а удар…

– На лягушку, – ухмыльнулся его премудрие.

– Говорят, в Шантони лягушек едят, – осторожно намекнул Гена, но среди остальных членов экспедиции идея поддержки не нашла.

– Зачем лягушка, когда у нас есть гриб! – встрепенулась Наташа. – Давайте сорвем его, пока никуда не сбежал – его одного на грибовницу хватит вполне!

– А есть-то его можно? – подозрительно нахмурилась боярыня. – И вообще, всегда было любопытно мне: как люди узнают, можно есть какой-то гриб или нельзя?

– В античности давали пробовать рабам. Или пленным. Или просто антипатичным личностям, если пленных под рукой нет, – проговорил Агафон, косясь на соперника. – Результаты записывали.

– Антигуманный путь дикаря и профана! – презрительно фыркнул Гена, по лицу которого, тем не менее, было видно, что профессиональный гуманист не возражал против третьего способа.

– А мне кажется, раньше были отважные люди, которые пробовали всё на себе, и их племя потом в голодные времена могло питаться разнообразно и без страха, – задумчиво произнесла боярышня. – Люди, болевшие за свой народ.

– Всегда сильно, но иногда недолго, – хмыкнул маг.

– Я бы знакомством с таким мужественным испытателем гордилась, – вздохнула девушка, не обращая внимания на шутки чародея.

– А с чего вы взяли, Наташа, что такие люди перевелись? – Парадоксов выступил вперед. Очи юной Коневой-Тыгыдычной расширились.

– Гена?!.. Вы… вы собрались…

Он сурово усмехнулся.

– Настоящий учёный мужественно идет на шаг впереди остального человечества, принимая удары будущего на себя, а не ищет козлов отпущения. Не всякому это дано, конечно, удел не для посредственностей, – губы Парадоксова покривились в снисходительной улыбке. – Первопроходцы – народ особенный.

Наташа устремила на него обожающий взор. "Всякая посредственность", которому речь была адресована, закаменел лицом.

Делая вид, что реакция соперника ему не интересна, учёный отломил маленький кусочек шляпки, понюхал, поразглядывал со всех сторон, положил в рот и сосредоточенно начал жевать.

– Органолептические показатели неплохие, – устремив задумчивый взгляд в будущее, проговорил он жевка после третьего. – Запах типично грибной. Приятный. Вкус сладковатый, но ближе к нейтральному. Текстура чуть пористая, упругая. Думаю, токсины в образце отсутствуют. Можно срезать. А если я своим ходом доберусь до лагеря, то можно и варить.

Девушка всплеснула руками:

– Гена!.. Вы… необыкновенный! Вы… античный герой!

Не в силах больше выносить происходящего, Агафон деловито бросил: "Нужно еще с ножки пробу снять", отковырнул кусочек, сунул в рот и быстро задвигал челюстями.

На вкус образец был противным, словно тряпку мокрую жуёшь или только что сломанную ветку, на зубах поскрипывала пыль, а в нос шибало сыростью и грибных духом. Но пока маг обдумывал, как бы наблюдения выразить позаковыристее, не хуже этого сабрумайского шарлатана, внимание его привлекло движение под лопухами за древом. Торопливо сглотнув кусочек и ощутив к мимолётному изумлению привкус жареной картошки с колбасой, он сделал шаг влево – и столкнулся с Парадоксовым, тоже устремившим подозрительный взор на огромные пушистые листья. Агафон наклонился, приподнял лист и увидел пропавшую собачку.

– Так вот она куда делась! – весело воскликнул Геннадий. – А я-то думал…

– Тс-с-с! – шикнул на него маг и прислушался.

Собачка лежала на спине, забросив одну заднюю лапу на другую, и подперев голову лапой передней, держала в свободной перед носом бежево-розовый грибок, копию большого. Прикрыв глаза, она с художественными подвываниями тянула знакомую песню – но теперь слова можно было разобрать совершенно ясно. И как он не уловил их раньше!

Оказалось, Гена узнал ее тоже и, расплывшись в блаженной улыбке и положив руку чародею на плечо, затянул. Агафон радостно подхватил:

От подержавшего ее дуэта собачка встрепенулась, растянула пасть до ушей и, воскликнув "Ключ на старт!", выудила из подмышки маленький золотой ключик и поковыряла им в грибе. Шляпка его затрещала, закрутилась, как волчок – и вдруг гриб и собачка вместе с ним стали подниматься в воздух.

– Чого я не бобик… чого не летаю… – печально вспомнил Гена песню из хорохорского репертуара Фигуры, и скупая слеза учёного плюхнулась магу на пальцы.

Парадоксов ревёт?!

Агафон глянул на повисшего на его руке человека – и растаял. Летать! Срочно летать! Только летать – и никак больше! От переполнявшего его счастья он прокричал какое-то заклинание, о существовании которого не подозревал секунду назад – и они взмыли ввысь.

У подножия неведомого древа остались стоять Коневы-Тыгыдычные. С ошарашенным видом они наблюдали за тем, как Агафон и Гена, постояв рядом над абсолютно голым пятачком земли, запели что-то несуразное, выпрямились, обнялись, отрастили радужные крылья, способные заставить позеленеть от зависти любого махаона, облетели прогалину, держась за руки, и приземлились на самом высоком суку десятиобхватного дерева. Обнявшись с новой силой – насколько можно было различить на такой высоте – они на два голоса грянули:

С последними словами от плеч их отвалились крылья и, как осенние листья на ветру, запорхали к земле, но не долетев и до половины ствола, побледнели и растаяли в воздухе.

– задушевно затянул дуэт, подрыгивая в такт ногами. Ветка под певцами опасно закачалась.

– Гена! Агафон! Слезайте немедленно! – срываясь на визг и заламывая руки, выкрикнула Наташа. – Вы разобьетесь!

– Гена! Агафон! Вы нас слышите?! – присоединилась к ней мать. – Немедленно спускайтесь!

Гена услышал. Опустив счастливый взгляд на мечущиеся внизу фигуры, он выкрикнул:

– Шарлатан! Наглец! Профан! Престидижитатор! Она выбрала меня! Убирайся!

– Гена?.. – Наташа открыла рот и забыла закрыть.

– Агафон! Вы слышите меня? Агафон! Вы же ответственный человек! Приведите его в чувство! Немедленно! Пожалуйста!.. – приложив руки рупором ко рту, взывала ко второму участнику бедлама боярыня.

Чародей наклонил голову.

– Парадоксов, прекратите бесноваться и издавать противные звуки! Валите к своим пробиркам! – донесся с пятидесятиметровой высоты самодовольный глас его премудрия. – Третий здесь лишний!

– Геннадий!..

– Агафон!..

Но ни тот, ни другой на помехи снизу внимания больше не обращали.

– Маменька, проследите, чтобы они не упали – а я побегу в лагерь за помощью! – выкрикнула Наташа. И не объясняя, что именно боярыне следует предпринять, если вдруг заметит восьмидесятикилограммового мужика, летящего ей на голову с высоты полусотни метров, кинулась обратно по следам их так бесславно завершившегося грибного похода.

Через полчаса вся экспедиция во главе с царевичами стояла под секвойей, задрав головы. Наташины поклонники, ни на кого не обращая ни малейшего внимания, выхватывали что-то из воздуха и с гоготом бросали друг в друга.

– Сделайте же что-нибудь! – боярышня чуть не рыдала.

– Допилищя, шоколики! – приговорила Серапея и отвернулась, возмущенно скрестив руки на груди.

– Не, допиливать тут – дохлый номер… – Серафима с сомнением оглядела древо диаметром с иную избу. – Даже Ивановым мечом. Ну допилит, в смысле, дорубит, ну юхнутся они…

– Нет, не надо, чтобы юхались! – всплеснула руками Наташа. – Юханье… то есть падение с такой высоты несовместимо с жизнью!

– Чтобы их оттуда юхнуть, дерево губить совсем не обязательно, – ехидно заметила Лариска.

– Ну тогда вопрос, поражающий своей неожиданностью: а как мы их оттуда доставать должны, по-твоему? – Серафима скрестила руки на груди.

– И как мозги им на место поставить? – жалобно вопросила боярыня Настасья.

– С мозгами проще… с одной стороны, – печально вздохнула ее дочка. – Я нашатырь захватила. Он что угодно на место поставит – и даже дальше. Но вот как его им сунуть под нос…

– Стрелой? – невинно стрельнув глазами в сторону Сеньки, предложила Лариска. – Примотать вату, смочить нашатырью, пустить стрелочку калёную – и прямо к стволу промеж них пригвоздить?

Царевичи прикинули взглядами расстояние и одновременно качнули головами:

– Невозможно.

– Нереально.

– Как?! Даже вам, ваше высочество Серафима? – бровки Синеусовны, выщипанные и подрисованные до состояния двух каштановых каплевидных радуг поползли вверх. – Или преувеличивают в стольном граде Лукоморске ваше искусство выходить из любых положений?

– Скорее, преуменьшают, – одарила ее лучезарной улыбкой Сенька и обратилась к Наташе: – Мочи ее.

– Лариску?! – охнула боярышня.

– Вату, – царевна закатила глаза. – Не выдавай желаемое за действительное.

Всё еще не слишком веря и не очень понимая, адепт медицинских наук выловила из замшевой торбочки с перекрещенными красными молотком и пилой[116] в белом круге коричневую бутыль и комок ваты и, сморщившись и закрыв лицо рукавом, вылила на вату половину содержимого. Сгрудившаяся вокруг группа поддержки отшатнулась, копируя ее позу и мимику. Поддерживать – так поддерживать всех и во всём.

– Дальше что делать? – не поворачивая головы, просипела боярышня, утирая слезящиеся глаза.

– Что делать, что делать… – вздохнула царевна. – Взлетать, что же еще-то.

– Ч-что?.. – сомневаясь в правильности услышанного, девушка обернулась – и остолбенела.

Орёл, невесть откуда взявшийся на месте царевны[117], замахал крыльями, поднимая с земли пыль и зазевавшихся кузнечиков, потоптался, замахал еще сильнее – и неуклюже попёр на взлёт, разбегаясь прямо на нее. Наташа взвизгнула, отшатнулась, закрылась руками, уверенная, что еще миг – и хищник растерзает ее, нечаянно вдохнула полной грудью бодрящий аромат нашатыря, засипела, закашляла – и не поняла, когда ватный ком был выхвачен из ее пальцев и вознеся к небу – вместе с птицей.

Лукоморцы обернулись на шум. Первой всеобщую мысль выразила Серапея:

– А где тшаревна?

– Слетает по делам и вернется, – провожая птичку взглядом, ответил Иван.

Когда его плечо нежно стиснула когтистая лапища, а другая, не менее когтистая, притиснула к лицу какой-то мягкий вонючий комок, Агафон выронил перочинный нож, которым вырезал на суку "Фоня и Таша тут были". Судорожно хватая воздух, пропитавшийся вмиг непонятной дрянью, он рефлекторно призвал огненный шар, но вместо этого ощутил в ладони что-то холодное и круглое.

Провожая ошарашенным взглядом круглую жестяную коробку со спичками, направившуюся к земле, он забыл, что надо дышать. Втянув тройную порцию воздуха с нашатырем[118] только когда коробок угодил по лбу кому-то, стоявшему под деревом, чародей засипел, закашлялся, замахал руками, стараясь оторвать от носа вонючую массу – вместе с лицом, если потребуется – и лишь забившиеся за его спиной крылья удержали его от падения.

– Или я стал ангелом… или… – хрипя и содрогаясь всем телом, попытался он обернуться.

Зловонный комок пропал. Радужная пелена, разъеденная его миазмами, плавала рваными клочьями на границе обзора. Отчаянно болело плечо. Голоса, доносившиеся снизу, казались странно знакомыми и не менее странно встревоженными. Агафон повернул голову на голос более близкий и нахмурился: отчего ему казалось, что соседство по ветке должно быть более приятным?..

По ветке?!

СНИЗУ?!

Хватанув добавочную порцию пронашатыренного воздуха, маг вцепился всеми руками и ногами в сук под собой, зажмурился, чтобы это "снизу" лишний раз не давило его нежную и, как только что выяснилось, чрезвычайно акрофобическую психику, и принялся лихорадочно отматывать назад ленту последних событий. Поиск грибов – дурацкий сам по себе, потому что кто в своем уме ест незнакомые грибы?.. Потом собака… дрессированная… или бешеная… за которой все носились зачем-то… После – пропажа всего урожая… Разбежался, что ли? Или что там Находка рассказывала про сбор грибов в своей ненормалии?.. Затем дискуссия о способе определения съедобности грибов… Большой гриб, милый и безобидный с виду… Потом… потом… А потом – вонь, когти, высота и Парадоксов под боком, лыбящийся на него, как дурак на новый самовар.

Когти?!..

Не выпуская ветки и не глядя вниз, его премудрие приоткрыл один глаз, повернул голову – едва-едва – и встретился взглядами с орлом, нагло рассевшимся между ним и стволом. Показалось ему, или и в самом деле птица мотнула головой, точно спрашивая, как самочувствие? На всякий случай он скроил кислую мину и пожал плечами – всё еще не выпуская ветку. Да, экспертиза установила, что последний час он вел себя как недоумок, но это еще не повод начинать разговаривать с птичками. Так и до совместных спевок недалеко и полного тру-ля-ля…

Не дождавшись вербальной коммуникации, орел с непонятным комком в когтях одной лапы пожал плечами, неуклюже взмахнул крыльями и переместился сперва на голову его премудрия, а затем на плечо Парадоксова.

Маг получил возможность посмотреть со стороны на то, что с ним происходило несколько минут назад.

Отбившись в агонии и отхрипев, удерживаемый от падения белым от страха конкурентом за благоволение Наташи, Гена замер. Осознание окружающей действительности медленно просачивалось в замороченный грибным местом мозг. Когда серое вещество учёного пропиталось ею как губчатое подбрюшье шляпки гриба, первый же осмысленный взор был адресован волшебнику.

– Как ты меня сюда затащил? – прищур Парадоксова говорил, что безо всяких слов ему известно, чьи это были происки и по какому поводу. – И самое главное, как собираешься снимать?

– А кто тебе сказал, что собираюсь? – невинно округлил глаза Агафон. – Себе сейчас скажу заклинание и слечу на землю-матушку аки лист, а ты тут сиди, формулы свои сочиняй. От каждого по способностям, и каждому своё, как говорится.

На бледной физиономии соперника отразилась внутренняя борьба, потом внутренний бокс, потом – кунг-фу с контрольным ударом доской-сороковкой по темечку.

– А вот и сочиню! – гордо вскинул голову он. – И сам спущусь! Вот только если что, Наташа тебе не простит.

– Да она мне спасибо скажет! – фыркнул Агафон – и получил крылом леща.

– Ты чего, сдурел?! – обернулся на странного соседа его премудрие.

Орёл по мере своих скромных мимических возможностей скроил страшную рожу и покрутил указательным когтем у виска.

– С…сима?.. – дошло до мага, наконец.

– Кто? Где? С кем ты там?.. – Парадоксов вытянул шею, выглядывая собеседника чародея – и помрачнел, рассмотрев. – Ну ничего себе… Уже стервятники слетелись.

– Нет, ну а что я? – невинно округлив глаза, пожимал плечами волшебник, не слушая Геннадия. – Ты не думай! Я думаю. Неужели ты думаешь, что я не думаю…

Орёл изобразил лицом: "думай бегом".

– Я бы побегал… если бы было где, – проворчал маг, смерил тоскливым взором расстояние до земли, где четверо стояли и один сидел, прислонившись к дереву и держать рукой за лоб. Метров пятьдесят, не меньше… Что у нас там имеется простенького про групповые полёты… а лучше планирование!

Пробормотав запрос шпаргалке, выловленной из заветного кармашка в рукаве, он увидел, как исписанный корявым почерком пергамент опустел – и через пару секунд покрылся новым текстом.

– Щас мы спланируем… как фанерка над Шантонью… – ухмыльнулся чародей и принялся торопливо читать: – "Планирование – это определение системы целей функционирования и развития организации… а также путей и средств их… достижения…" Что за?!.. Так, а полёт? Полёт на две персоны без подручных средств. Кратковременный.

Пропавший текст, текст появившийся…

"Если у вас отсутствуют подручные средства для сотворения заклинания кратковременного полёта на несколько человек…"

– Ага, то, что надо!

"…идите в лавку магических товаров магистра Броше на…"

– Сами вы идите… на!.. – вскинулся и отчего-то покраснел его премудрие.

– Ты чего? – подозрительно глянул на него Парадоксов.

– Не твоего ума дело, – вежливо ответствовал маг[119], и сквозь стиснутые зубы прошипел:

– Заклинание отращивания крыльев!

"Чтобы отрастить крылья (грузоподъемность не более восьмидесяти килограммов), нужно…"

– Кабуча… – прорычал Агафон, яростно зыркнув на соседа.

Даже с беглого взгляда было понятно, что килограммов в нём было не меньше, чем в самом чародее, и снять его с дерева без совместного перелома всего и сразу при помощи этого заклинания возможным представлялось вряд ли. Конечно, можно было просидеть на суку до тех пор, пока оба не станут весить кило по сорок, но отчего-то эта мысль особой привлекательностью для него не обладала. Пока.

Что еще можно было придумать? Может, если гора не хотела сходиться с горой… Нет, подтянуть поближе землю, даже кратковременно, пробовать стоило вряд ли. Что еще? Увеличить себя, чтобы раз – и одним шагом внизу? Уменьшить дерево? Хм. А ведь это идея! Главное, конечно, вместе с деревом не прихватить никого еще… вроде себя или зевак на земле… Но это маловероятно! Неизбежный элемент риска, так сказать, которым можно пренебречь, как говорится в учебниках магии. Или не так там говорится?.. Да какая разница!

Грозно нахмурившись в направлении ствола, маг прошептал инструкции шпаргалке и погрузился в чтение. Вернее, попытался.

– Эй. Престидижитатор, – окликнул соседа Парадоксов.

– Не знаем таких, – не поднимая головы, процедил сквозь зубы волшебник.

Учёный помялся, поскрипел зубами, и выговорил – словно свой смертный приговор читал:

– Колдун. У твоей бумажки обратная сторона чистая. Дай ее мне.

И, помявшись еще с полминуты, выдавил:

– Пожалуйста.

И пока Агафон размышлял, какой бы из потрясающе остроумных ответов, скопом пришедших на ум, озвучить первым, Геннадий договорил:

– Мне кое-чего посчитать надо.

– Пальцы на руках?

Гена побагровел, но понимая, что с единственным пергаментообладателем в радиусе пятидесяти метров рекомендуется быть повежливей, пробормотал:

– У меня есть идея, и я хочу проверить ее алгебраически.

– Какая тут у тебя может быть идея? – снисходительно хмыкнул Агафон.

– Надо высчитать углы, сопротивление древесины, ее плотность и векторы сил, действующих на ветку под нами.

Его премудрие был почти впечатлён.

– На кой пень?

– Если нашу ветку надломить в определенном месте – я хочу узнать, в каком, в какой степени и с какой силой – то есть шанс соскользнуть на ветку пониже. С нее таким же образом переместимся на соседнюю. И так далее.

– Пока не окажемся на самой нижней метрах в тридцати от земли? – его премудрие ткнул пальцем вниз, где лесной гигант сверкал на всеобщее обозрение голым деревянным пузом.

– А там я придумаю что-нибудь еще, – бодро соврал Парадоксов. – Как настоящий человек науки…

– …ты начинаешь думать только тогда, когда пора заканчивать, – усмехнулся маг и, свернув шпаргалку, сунул в рукав. – В карете скоро посчитаешь. Ворон в окошке. А мы пойдем другим путём. И да устыдятся маловерные.

Орёл-Серафима вытаращил глаза, заклекотал, захлопал крыльями, но чародей оставался невозмутим и непоколебим:

– Сима, успокойся. Всё под контролем. Это ерундовое заклинание, на втором курсе проходили.

– Про это ты Парадоксову рассказывай, – усмехнулась царевна, и чародей насупился.

– Если у тебя имеются другие предложения, о светоч разума и неожиданных идей…

Сенька поджала губу.

– Кроме съесть еще кусок того гриба, чтобы как забрались, так и слететь?

– Гриба?!.. Сима, ты гений!

Маг глянул вниз, но кроме группы поддержки ничего примечательного не обнаружил. Одна из женщин сидела, прислонившись спиной к стволу, другая хлопотала над ней, третья пристроилась на пенёк, аккуратно разложив юбки, и взирала на происходящее как зритель в театре. Мужчины стояли, горячо переговариваясь и посматривая то вверх, то друг на друга. Отдельных слов было не слышно: говорили все и сразу.

– Нет его где-то, – разочарованно протянул Агафон. – Убежал, что… Погоди! Погоди-погоди! На чём Лариска сидит? Там не было никакого пенька!

– Агафон, ты о чём? – озабоченно вскинула брови Серафима. – Тебе плохо?

– Мне замечательно! Она сидит на нашем грибе! Сима… Мне, по совести говоря, претит тебя просить о таком нелепом одолжении, но не могла бы ты…

– Намёк понят. Могла, – вздохнула царевна, и в следующую секунду гриф камнем рухнул в пике.

Внезапно лишившись подставки, зад Лариски хлопнулся наземь под испуганный визг своей владелицы, а птица с грибом в когтях взмыла на насест к воздыхателям Наташи.

Отщипнув от шляпки кусок, Агафон протянул его соседу.

– А мне-то зачем? – воспротивился было тот, но чародей рыкнул "ты с дерева слезть хочешь, или нет?!", и учёный смирился.

Отыскав место предыдущего взятия пробы, маг отковырял себе порцию ножки – ровно такую же, как первая.

– Чистота эксперимента. Воспроизведение условий аналогичных и идентичных, – пояснил он аудитории, и по крайней мере половина ее понимающе кивнула.

Остатки гриба Серафима стряхнула с когтей, проводила взглядом до места их приземления и с чувством неглубокого, но широкого удовлетворения пришла к выводу, что кокошник резко переставшей ругаться Лариски никогда уже не будет прежним.

– Ну, на счет "три", – тем временем приказал чародей.

Под его суровым взглядом Парадоксов сунул свою порцию в рот, не дожидаясь команды "раз". Не мешкая, маг последовал его примеру.

Царевна, затаив дыхание, следила за каждым движением друга. Вот сейчас, сейчас из лопаток или плеч начнут прорезываться крылья… Сейчас… сейчас…

Но крыльев не просматривалось. Вместо этого Парадоксов, забыв бояться высоты, встал в полный рост, скрестил руки на груди, и скучным голосом заговорил на непонятном языке со случайным вкраплением лукоморских слов, обращаясь к царевне:

– Изучение последовательностей нуклеотидов в генах проводят с помощью рестрикционных эндонуклеаз, которые расщепляют дезоксирибонуклеиновую кислоту в специфических участках нуклеотидных последовательностей…

Несколько фраз – и Сенька почувствовала, как взгляд ее стекленеет, а мозг превращается в нечто полужидкое с консистенцией манной каши. Ну когда уже начнут расти эти драные крылья?!

Агафон же, не замечая ее напряжения и не слыша лекции Парадоксова, развалился на ветке как на диване, болтая ногой, и с нездешней улыбкой озирал раскинувшийся лес Ста цветов и грибов. Далеко внизу ветерок колыхал кроны цветущих деревьев, пёстрые бабочки в экстазе от изобилия и ароматов стаями взмывали с соцветий, чтобы стать ужином стаи таких же восторженных[120] птичек, разноцветные собачки кружились в хороводах под божественные аккорды собачьего вальса, исполняемого народным хором цикад в сопровождении кузнечиков, солнце клонилось к горизонту, заливая землю неповторимым теплым предсумеречным светом…

"Где у них эти драные крылья?!" – свербела в мозгу Серафимы одна-единственная мысль. Но вопреки ее ожиданиям, наличие или отсутствие изменений в анатомии самого чародея волновали меньше всего.

– Красота-то какая! – полуприкрыв глаза, выдохнул он первые слова за несколько минут с такой страстью, что Гена прервал свою лекцию на полуслове и озадаченно воззрился в пустоту. – Так бы и остался тут жить!

Сенька расправила крылья и взмахнула ими несколько раз, намекая, что для образованного молодого волшебника существуют перспективы и получше, но его премудрие намёку не внял. Наоборот, сверкая очами, он вскочил, закатал рукава и взором, горящим неземным энтузиазмом, уставился на ствол.

– Вижу!.. – в лучших традициях предсказателей провыл он. – Вижу!!! Только небольшой косметический ремонт сделать – и всё будет в лучшем виде!

Царевна невольно оглянулась, чтобы убедиться, что они имеют в виду один и тот же ствол, а чародей тем временем взмахнул руками с видом художника, внезапно обуённого вдохновением у холста:

– Вид с балкона замечательный! Сад, огород, речка, дворец… Всего-то, что рамы поменять… ставни повесить…

Из пальцев мага в ствол ударили струи разноцветных искр, сливаясь то в топор, то в долото, то в рубанок, и не успела царевна понять, что происходит, как в стволе прорубились окна лукоморско-сабрумайского покроя с чуть косоватыми, зато резными наличниками и закрытыми на кривой, но блестящий крючочек ставнями.

– …стены поштукатурить…

Кора превратилась в стену бревенчатой избы[121] и стала покрываться полосами жидкой побелки.

– Двери смастрячить…

Одно из окон вытянулось, превращаясь в дверь с двумя створками, подозрительно напоминающими ставни.

– Балкончик укрепить опять же, – спохватился Агафон, и в руках Парадоксова, бормочущего себе под нос то ли проклятия, то ли основы генетики[122], появилась доска и молоток.

– Чего-то не хватает… – озабоченно сдвинулись брови волшебника, и учёный заткнулся в буквальном смысле этого слова: между губ его внезапно материализовалась дюжина длинных кованых гвоздей.

– Работай, работай! Не стой, как пень! – прикрикнул на него чародей, обратил мечтательный взор на плоды своего труда… и ругнулся. Всё, непосильным трудом нажитое: окно, три штуки, наличники, тоже три, ставни – шесть, и даже дверь, одна, но большая, стало таять, сравниваясь с побуревшей и одеревеневшей корой.

– Эй, я не понял, что за!..

Возмущенный маг приналёг, удвоил усилия – и перемены к прошлому[123] отступили.

– Наличник подкрасить… Ставни подправить… Подкову приколотить… – деловито приговаривал чародей, не оставляя в покое фасад своего древесного жилища ни на миг. Изменения еще несколько раз пытались возвратить статус-кво, но упрямству его премудрия они были не ровня.

– А, и верандочку! – спохватился он.

Новый заряд магии выровнял, распластал ветку под их ногами, снабдил резной загородкой, столом с вышитой скатертью, водрузил на него самовар, чашки и тазик с плюшками, и развёл вокруг табунок стульев и табуреток.

Агафон осмотрел получившийся шедевр экстерьерного дизайна и насупился:

– Чего-то не хватает, чего-то не хватает, чего-то не хватает…

Он озабоченно повернулся направо, налево – и углядел Парадоксова, гвоздём вычерчивавшего на доске крестики-нолики.

– Ты чего просто так стоишь, ничего не делаешь?! Забил?

– Рецессивный… Нет. Доминантный… Щас.

Гена послушно прислонил доску к плечу, выбросил гвоздь, достал изо рта новый и попытался его забить. Потом еще один. Потом другой. Глядя на него, Сенька поняла, что поговорка насчёт работы, боящейся мастера, должна иметь продолжение, касающееся ее отношения к архипрофессорам под воздействием дурманящих средств.

– Ну вот, другое дело, – поглядев на ход работ, довольно буркнул Агафон, отвернулся, но тут же снова насупился. – Чего-то не хватает, чего-то не…

Гвозди сыпались на головы группе поддержки внизу под регулярные всплески в громкости постулатов генетики.

– Что?..

– Что за?!..

– Что у вас там происходит?!

Выкрики снизу отвлекли чародея. Лик его помрачнел еще больше.

– Это кто там ещё?

Парадоксов, не понимая разницу между риторическим вопросом и экзистенциальным, выплюнул остатки гвоздей и ёмко ответил:

– Наши.

– Наши?..

Физиономия волшебника просветлела.

– На-а-аши! – блаженно протянул он, словно леденец смаковал.

И не успела Серафима опомниться, как повинуясь взмаху рук чародея под его счастливый рёв: "Наши пришли!" на новую веранду ракетами взмыли все, кто стоял внизу, и кучей-малой приземлились на свежеокрашенный дощатый пол.

– Новоселье! – с улыбкой в сто свечей воскликнул маг. – Располагайтесь, люди добрые! Гостями в моём тереме будете! Давайте знакомиться!

Может быть, вновьприбывшие попытались познакомиться. Может, представиться. Но скорее, подозревала Серафима, рассказать его премудрию, что они про него думают, в нескольких частях, с прологом, эпилогом и антрактами на дополнительный набор воздуха. Как бы то ни было, отдельных слов было не разобрать: шум и гам стоял, как на базаре в воскресный день. Когда ловили конокрада. И, начинала подозревать ее высочество, с приблизительно таким же исходом в перспективе.

Агафон, не понимая перевозбужденного состояния дорогих гостей, сперва пятился к стволу-фасаду, но упершись спиной в стену, ввязался в перепалку с азартом истинно деревенского парняги, иногда ухитряясь перекрывать вопли почти десятка голосов.

– Да перестанешь ты стучать когда-нибудь, или нет, Парадоксов?! – отвлеклась от наступления на мага Лариска и повернулась к Гене, азартно забивавшим виртуальные гвозди в отсутствие настоящих. – Дятел нашелся! В ушах от твоего стука звенит! Сама себя не слышу! По голове себе постучи!

– А ты не кричи на чужих… архипрофессоров – тогда слышать будешь! – взвилась Наташа, среагировав на ключевое имя, и всеобщий ор показался монотонным бубнением. – На Демьяна своего кричи иди!

– С чего это она на меня кричать должна?! – иерихонской трубой возгласил боярин Похлёбкин.

– Тошно-тошно, батюшка! – поддержала его боярыня Серапея, не замечая внучки, прикусившей язык от счастья: насчет "своего" Демьян не возразил. – Не должна! Иштинный швет, не должна! Вот жамуш за тебя выйдет – тогда должна будет кришать, хошет-не хошет, ноблеш облеж, а шейчаш она по жову щердша кричит!

– Милые бранятся – щепки летят! Два сапога – одна сатана! – сообщил всему миру[124] Дай У Ма, потрясая цитатником Шарлеманя Семнадцатого перед носом огорошенного таким поворотом боярина.

Гена, подхихикивая, принялся выстукивать молотком по доске марш Крендельсона. Доска отзывалась то стальным звоном, то гудением меди, то бряканьем разбиваемого стекла, то поросячьим визгом.

– Дай сюда! – не выдержал Иванушка, доселе тщившийся сохранять невозмутимость и объективность.

Учёный со шкодной ухмылкой увернулся и, не переставая тарабанить – уже не в лад, невпопад, бросился в толпу, расталкивая новосёлов весело каркающей доской. Царевич ринулся за ним. Уровень громкости благородного собрания вырос еще на несколько делений.

– Отдай, бяка, фу! – догнав, Иван под хор советов и одобрений принялся вырвать из рук Геннадия орудия аудиопытки.

Почувствовав, что проигрывает, тот вывернулся и отшвырнул их с горестным воплем: "Не доросли вы еще до моей музыки!"

Агафон едва успел пригнуться, когда молоток, сбив самоварную трубу, просвистел над его головой, пробил ставни, и с грохотом, звоном и бряком заскакал по невидимой комнате в стволе. Еще миг – и доска врезалась в дверь, как таран, проламывая расписные створки.

– Дом! Мой дом! Кто посмел?!.. – возопил возмущенный волшебник.

– …И когда всё это безобразие завершится, разрешите нижайше поинтересоваться?! – перекрывая шум-гам-тарарам, как водопад журчание ручья, вежливо прогремел незнакомый голос.

Новосёлы замерли. Даже Агафон и Гена застыли и открыли рты, не сводя взглядов с раскуроченной двери. Чтобы видеть получше, царевна вспорхнула – и забила крыльями как какая-нибудь колибри, позабыв, как летать. Потому что недобитые створки обрушились, вдруг разбегаясь по полу веранды лианами, а в дверном проеме, сразу ставшем похожим на гигантское дупло, показалось неведомое существо. Не мышонок, не лягушка… Квадратное лицо, белый вотвоясьский халат поверх птичьего тела, циркуль в человеческих руках, тонкие аистиные ножки, палочками торчащие из-под полы, а вместо ступней – два дракона. И то, что драконы мелкие, местные, бескрылые, и что ступни, тоже птичьи, начального воздействия на лукоморцев не самортизировало.

"Разлюли твою малину…" – ошалело думала Сенька, раз в пятый ощупывая взглядом явление с головы до драконов и обратно. – "Неужто гриб, зараза, подействовал?"

– Гоу… Гоу-гоу… – в разлившейся тишине сиплый голос Дая, мечущегося между лукоморским и вотвоясьским, прозвучал неожиданно громко. – Гоу…Ман. Приветствуем вас… препочтительнейше… Гоу Ман… старательнейший… и любимейший… помощник наиуважаемого Фу Фу… Верховного владыки Востока… благородный и учёный муж… птиц… дух…

– Ларишка, ашь, Ларишка! Шего толмач заигогокал аки конь? И это што ишшо за чучело? – боярыня Серапея подалась вперед, моргая подслеповатыми глазками. – Или тут халаты продают? Так мне белый не надо, так и шкажи ему, такой ушвинячишь – не отштираешь. Про синий шпрощи, ш драконами крашными, ешть у них или нет. Ешли тшену шкинут, я куплю.

И, не дожидаясь ответа, накинулась на Гоу Мана:

– Ты пошто, бештолковый, ледащий товар покупателям выштавляещь, а добрый прячешь? Какой ты пошле этого купетш?

– Моя не купетш… купетц… – неуклюже попытался оправдаться дух на не менее неуклюжем лукоморском, но несущийся под откос кабриолет полёта мысли Серапеи так просто было не остановить.

– Купетш без шметки – как птитша без крыльев!

Гоу Ман кинул взгляд на свои верхние конечности, и лицо его из квадратного стало вертикально-прямоугольным.

– Обидно…

– На обиженных воду вожят! – торжествующе сообщила Серапея, не замечая, как Лариска, багровая от конфуза, дергает ее за рукав, пока тот не оторвался.

– Ничего тут не продают! – яростно наматывая рукав на кулак, шипела она ей в ухо. – И не чучело это! Это дух!

– Тут вотвоясьский дух, тут Вотвоясью пахнет… – мечтательно улыбаясь, продекламировал Парадоксов с закрытыми глазами.

– Дух?! Привидение, што ли? – оживилась старуха и вперила взор маленьких выцветших глазок в Гоу Мана. – Это жначит, кого-то тут рядом жакопали, неправедно жижни лишенного! Надо на могилку шходить в полночь на молодую луну, жапор-траву шушоную в головы покрошить, или гриб-могильнитшек воткнуть шляпкой вниж, кошть куриную к нему паутиной примотав. А в ноги шешть перьев иж хвошта белой птитшы жакопать, и медовухой полить!

– Какие перья?! – с видом привидения, изводимого по рецепту боярыни, взвыла Лариска.

– А вон, гляди, шойдут и такие, – Серапея двинулась к хвосту Гоу Мана. – Хоть и жавалящие, дома шроду такие бы не купила, а на безрыбитше и ботинок – каращь. Молодой шеловек, можно мы иж вашей курошки перышков надёргаем?

Ассистент владыки Востока попятился, роняя циркуль и торопливо прикрывая ладошками гузку.

– Руки, пожалуйста, прочь!.. – не понимая, как и когда инициатива выскользнула из его рук, почти жалобно проблеял он. – Я есть помощник… любимый… дух!..

– Старый дух лучше новых двух, – в духе фольклорных предпочтений толмача проговорил Гена, открывая глаза, и засучил рукава. – Ты нам тут головы не заговаривай!

– Зубы не морочь, – не удержался, чтобы не блеснуть эрудицией, У Ма.

Гена кивнул и снова неодобрительно уставился на Гоу Мана:

– А ну отдай бабушке птичку, бездельник!

– Геннадий! Серапея Карпуньевна! Прекратите! – опомнившись, наперерез перешедшим в контрнаступление лукоморцам выскочил Иван. – Мы тут в гостях, и ощипывать хозяина – неприлично!

Пользуясь передышкой, Гоу Ман задом юркнул в дверь-дупло, захлопнул одну створку, полуприкрыл другую, впервые за последние десять минут почувствовал себя в подобии безопасности – и взорвался в негодовании. Если бы река в половодье, разворотившая запруду, ойкала, раскланивалась и извинялась после каждой снесенной деревни, впечатление было бы полным.

– Но мы не знали, что тут кто-то живёт! – только и успевал оправдываться Иванушка. – А если бы знали, ни за что не стали бы беспокоить вас! Мы вообще не собирались так далеко… в смысле, высоко… заходить! Мы ехали по старой дороге и остановились на ночлег!

Царевич осёкся. Насколько он понимал, "ночлег" происходило от слова "ночь", но вокруг, впервые обратил он внимание, было светло, как днем. Вернее, как ранним вечером: за то время, что они провели в лесу, солнце не сдвинулось с места ни на волос.

– Не хочу сказать ничего нелестного про ваше извращённое чувство вкуса, – не унимался Гоу Ман, будто не слыша ни единого слова из обращенных к нему, – но извольте посмотреть, во что вы безответственно и бездумно превратили моё уединенное жилище, безмятежную обитель гармонии и покоя! Бросили вызов мне, прожившему тут сотни лет! Да можете ли вы хотя бы представить, сколько усилий будет потрачено на придание сему обиталищу изначального облика, сколько вздохов на оплакивание безвозвратно утерянной первозданности! Даже если Древо мудрости снова обретет прежний вид, в памяти моей навсегда останется вот это… это…

– А по-моему, очень мило, – сухо пожала плечами боярыня Настасья.

– Нет такой цены, которая стала бы слишком велика, чтобы заплатить за ваше надругательство!

– Это не мы! – вылезла вперёд Лариска. – Мы тут сами жертвы обстоятельств, свет истинный! Это вот этот тип виноват, чародей так называемый! Он тут всех с панталыку сбил, перебаламутил!

Обвиняющий перст боярышни ткнул в сторону насупленного Агафона.

– Чародей?.. – Гоу Ман впервые за долгие минуты своей филиппики подал признаки отсутствия глухоты. – Один?!

– Мы с ним, – сурово сдвинув брови, Иван сделал шаг к другу.

– Уважаемый господин, чьё имя мне не ведомо, тоже известен как чародей среди ваших племён? – как бы невзначай поинтересовался дух.

– Нет. Но друга в обиду не дадим.

– И недруга тоже, – сурово вмешался вдруг Парадоксов, вставая рядом с его премудрием. – Сабрумаи своих не бросают. Даже если сабрумайский хряк им свояк. А если отремонтировать чего надо…

Пальцы его рефлекторно задвигались, будто сжимая рукоять невидимого молотка.

– А вы, уважаемый Гоу Ман, про чародейство отчего спрашиваете, разрешите выказать малую толику любопытства? – чувствуя, что надвигается[125] что-то интересное, ради чего можно пожертвовать очередным превращением, Серафима за спинами бояр приняла человеческий облик и ловко проскользнула в первый ряд. – Если у вас имеется нужда в услугах самого могучего и искусного мага современности, вписавшего своё почтенное имя, осиянное подвигами, равных которым нет и не будет, золотыми буквами в историю Белого Света, где оно будет непревзойденным сиять тысячелетия, мы можем об этом поговорить. За чашкой-другой-третьей чая. И скромным ужином блюд из десяти, не больше.

– Почтенная госпожа – чародейка? – насторожился Гоу Ман.

– Хуже, о премного чтимый помощник достопочтенного Фу-Фу, – ласково улыбнулась Сенька.

Квадратное лицо Гоу Мана стало прямоугольным вбок. Скорее всего, это была ответная улыбка.

– В знак перемирия… то есть примирения… учитывая, что никто из достопочтенных присутствующих не имел намерения причинять вреда моему дому… как я понял…

Гости энергично закивали.

– …Я как хозяин нижайше умоляю войти в моё убогое обиталище, не достойное посещения таких возвышенных особ, и разделить нашу трапезу.

– Скудную? – продолжила лингвистический ряд эпитетов Наташа.

Гоуман дипломатично поджал губы:

– Я бы не стал оценивать ее именно таким образом.

– И что у вас на ужин? – боярин Демьян потянулся за блокнотом и грифелем.

– Грибы.

Не пропустив мимо ушей упоминание "нашей трапезы", ее высочество Серафима была морально готова к тому, какого рода компания могла дожёвывать угощения Гоу Мана, пока хозяин сражался с иностранными хулиганами на незваной веранде – но не настолько.

Исторгнутые же из грудей остальных лукоморцев "с дуба падали листья ясеня" и различные вариации на эту тему залетали по комнате как подвыпившее эхо. Подумать только, минут двадцать назад они считали Гоу Мана странным…

– Так вот кто лиж-ж-жил нас такого ж-ж-жредкого удовольж-ж-жтвия от мирного течения ж-жпокойногож-ж-ж вечера! – поднялся из-за стола на хвосте огненный змей со свиным рылом, главным украшением которого стали пчелиные глаза – если бы на Белом Свете водились пчелы величиной со свинью[126]. В человеческих его руках мерно[127] раскачивалось коромысло весов, наводя на мысль о том, что не все весы полезны для здоровья. Огненные чешуйки боевито встопорщились, рассыпая вокруг искры.

– Жу Жун! – возмущенно охнул Гоу Ман.

Чешуйки со стуком сотни линек по столу моментально прижались к телу змея, и вместо искр из-под них стал вырываться дым.

– Я так ж-ж-жол! – тоном, которым обычно произносят "прости, я нечаянно", заявил змей.

– Это благородный Жу Жун, первый помощник владыки Юга, ответственный за лето, мой гость, – представил змея Гоу Ман, с изяществом начинающего фигуриста[128] маневрируя драконами между змеем и лукоморцами. – Жу Жун, это тоже мои гости.

– Благородные, – дотошно уточнил Агафон, пока Дай переводил слова духа своим подопечным – со многими украшениями и дополнениями.

– Благородные в такое время дома сидят, в окошки смотрят, – набычился, не вставая из-за стола, человекообразный тигр. Или тигрообразный человек?

Губы на оранжево-полосатой лицеморде дрогнули, обнажая желтоватые клыки. В левой лапоруке как по волшебству появилась секира. Когти на концах коротких пальцев правой руки выпустились, с хрустом раздавливая в черепки чайную чашку величиной с детское ведерко. Содержимое лужей ароматного кипятка залило стол и устремилось ему на колени. Челотигр подскочил, рычание закончилось отчаянным мявом, оружие с грохотом рухнуло на стол с необратимыми последствиями для половины хозяйской посуды и меню.

– Жи Ши, опять!.. – квадратное лицо хозяина стало отчаянно-треугольным. – Ну Жи Ши… Ну… Это же был цзынь-о-пеньский фарфор…

Лицеморда челотигра из оранжевой стала красной. Дух скукожился, точно шарик, из которого выпустили воздух, и пробормотал, пряча когтистые длани подмышки:

– Но у меня же лапки…

– Разрешите представить вам мастеровитого Жи Ши, неоценимого помощника властителя Запада, – стоически делая вид, что не замечает разгрома на столе, и вообще, это был не его стол, и фарфор тоже неизвестно чей, представил его помощник владыки Востока. – В его руках… лапках… всё горит и спорится.

– Это было не совсем уместно, Гоу Ман, – насупился тигрочел.

– Жи Ши управляет осенью и покровительствует ремесленникам, – не обращая внимания, продолжил дух весны, указывая на секиру, на глазах превращавшуюся в плотничий угольник.

– И дровосекам? – уточнила Наташа. – Или воинам?

– Отчего уважаемая госпожа так решила?

– Ну… топор как бы намекает?..

– Если бы вы представляли, как иногда мои подопечным бывает непросто получить заработанные деньги… – вздохнул Жи Ши, неуклюже пытаясь подцепить когтями преображенный инструмент и переворачивая в процессе несколько тарелок.

– С таким покровителем, как вы? Не представляем! – округлила глаза Серафима.

Тигрочел зарделся еще больше – теперь уже от комплимента, выронил угольник и расколотил чудом уцелевшее блюдо перед собой, доказав, что чудес не бывает.

– Компанию нам составил также… также… – Гоу Ман забегал взглядом по круглой огромной комнате – его гостиной в стволе секвойи, отыскивая кого-то – и не находя.

Серафима последовала его примеру. Тигрочел, Жу Жун, стол, циновки, алтарик с разноцветными болванчиками и табличками, изрисованными какими-то кругляшами, несколько светильников, открытые сундуки, забитые свитками настолько, что мыши не втиснуться, не то, что без вести пропавшему другу, полки с десятками чернильниц и кисточек, тёмное круглое отверстие в дальнем конце комнаты, погруженном в полумрак – похоже, путь в комнату нижнюю… А был ли мальчик?

– День Но Чуй? – закатив очи под лоб, терпеливо выдохнул и позвал Гоу Ман. – Выходи, пожалуйста, прошу. Я представлю тебя моим уважаемым гостям. Ну и их тебе.

Темнота в проёме люка колыхнулась, чуть сгустилась – но не двинулась с места.

– День, не стесняйся, выгляни хоть на минуточку, – присоединился к хозяину Жи Ши.

– Ж-ж-жди да ж-жрадуйся, – хмыкнул змей, опускаясь за стол и подхватывая одним крюком коромысла чайник. Хвост его уже заарканил пустую чайную чашку. Один пчелиный глаз подмигнул лукоморцам, другой косил в подпол. – Стеснивец наш ж-ж-жаконфузился при виде неж-ж-жнакомых ж-ж-женщин. Теперь его днём ж-ж-ж огнём не сыж-ж-жеж.

С нижнего этажа пахнуло холодом – и вдруг ударил порыв ледяного ветра, выметнувший к Жу Жуну гирю. Коромысло змея проворно сманеврировало, отбивая ее обратно – но тут из подпола выплеснула волна, вынося вторую гирю. Стук, звон, плеск, шипение, комната наполнилась паром вперемешку с дымом и возгласами – возмущёнными и растерянными…

– Да, День Но Чуй, наши гости тоже тебя очень рады видеть, – откашлявшись, просипел Гоу Ман. Взмах руки – и воздух очистился, гиря, взлетев со стола, направилась в проём, осколки посуды – в мусорную корзину, а коромысло провинившейся змеёй юркнуло под стол.

– Прошу извинить моего друга, помощника владыки Севера, духа воды и ночи День Но Чуя, но в силу своей скромности он продолжит свой ужин… из удаления, – сложил руки лодочкой перед белой шёлковой грудью дух дерева.

– Главное, чтобы мы наш продолжили из приближения, – практически ни на что не намекая, проговорила Лариска.

– Да-да, как я неуклюж и рассеян! О, порицание мне и укор! – всплеснул Гоу Ман руками, потом развёл, совершая попутно замысловатые движения пальцами, точно заплетал их в косичку и завязывал бантик – и маленький столик на четверых вытянулся, раздвигаясь на полкомнаты, чашки и тарелки выросли на его спине как грибы, медный вок разделился на пять, а глубокие миски – на десять, и все наполнились разнообразным варевом. Серафима потянула носом и поняла, что какие бы духи им сегодня не повстречались, главенствовать этим вечером тут будет дух один – грибной.

– Ужин – это не только вкусно, но и интересно, – сделал вторую попытку законспектировать меню боярин Демьян.

– Прошу к столу, пожалуйста, располагайтесь, многоуважаемые гости! – заметив горящие очи боярина, Гоу Ман разливался лектором, указывая циркулем на представляемые блюда. – Сегодня у нас небольшое угощение из грибного супа, грибов в грибном соусе, грибов с овощами, грибов с рисом, грибов с кореньями, грибов с кореньями и овощами, грибов с овощами в грибном соусе, грибов с кореньями и овощами в грибном соусе, грибов в грибном соусе с грибами…

– А какие грибы-то хоть? – подозрительно уставилась на банкет боярыня Серапея.

– Самые лучшие, конечно! Подсиреневики, подъябловики, подсандальники, подрододендроновики…

Боярыня Серапея, привычно кляня бестолковых вотвоясьцев, не удосужившихся изобрести стулья или хотя бы украсть их идею у более развитых государств, первой приземлилась на циновку с помощью внучки и Дая.

– Имеется ли в лукоморском лингвистическом наследии веков какая-либо народная премудрость, трогающая грибы, знатная госпожа Се Ра Пе? – толмач потянулся к поясу за листочком бумаги, чернильницей и кисточкой.

– А Шарлатань твой нишего ражве не говорит? – ехидно ответствовала боярыня, которую при имени "Шарлемань" к этому времени уже начинало подбрасывать.

Толмач поскучнел.

– Ша Ле Ман его почтенное имя, о знатная госпожа Се. И только "Это были грибочки, а ягодки еще впереди", больше ничего.

– "Это были шветочки!.."

– А что, про грибочки – очень своевременно! – перебил боярыню Агафон.

– Да, как весь ваш неповторительный фольклор! – оживился при поддержке Дай, но тут же развел руками: – Но мало. Обычно у вас на каждую старушку своя погремушка, как записал уважаемый Ша Ле Ман, а вот про грибы…

– "У каждой ижбушки – швои погремушки" правильно говорить надо! – с упорством стеллийской нимфы, приговорённой богами носить воду в решете, прорычала старуха, продолжая спор, начатый в первый день их знакомства. – Шлышишь, толмащ? Выброщь швою пишульку бештолковую!

– Если знатная госпожа имеет в виду научный труд почтенного Ша Ле Мана, изданного не менее почтенным издателем Гу Ге Бе, то там написано "грибочки", – привычно насупился Дай, – а значит, грибочки это и есть, ибо два почтенных книжника, сочинившие научный труд и сделавшие его достоянием просвещенной аудитории, ошибаться не могут.

Боярыня одарила соседа испепеляющим взором, набрала в грудь воздух для продолжения дискуссии, успевшей за время совместного пути не только натереть на языке мозоль, но и износить ящик бинтов, на эту мозоль наматываемых – но в разговор вскользнула Серафима:

– Верно. Это всё потому, что у вас издание сокращенное. Я видела полное, и кое-чего запомнила. Немного, но…

– О премудрая дочь императора Сыма Цзян, да продлятся ваши годы до тысячи… – разволновался было лингвист, но Сенька торопливо отмахнулась:

– Пятисот хватит, благодарю. И пока не забыла – к примеру, "первый гриб комом". Как вам?

– Ошеломительно! Я запишу эту мудрость! – воскликнул У Ма, дрожащими от волнения пальцами извлекая из-за пояса походный набор учёного мужа.

Царевна встретилась взглядами с ошалело моргающей боярыней Серапеей, подмигнула – и переключилась на зарождающиеся переговоры супруга и духов. Старуха же моргнула еще несколько раз, сдвинула брови, наблюдая за кисточкой толмача, выплясывающей по желтоватой бумаге – и медленно прищурилась.

– А ведь я тоже книжку ту тшитала. Про которую ее вышочештво говорила, – произнесла она, едва Дай оторвался от записи лукоморской инородной мудрости.

– Да?.. – в голос выговорили толмач и Лариска.

– Жапишивай, – тонкие губы старухи растянулись в злокозненной улыбке. – "Жа двумя грибами погонишьщя – ни одного не поймаешь".

– Что?.. – вытянулась физиономия Дая.

Но стеллийскую нимфу, узнавшую вдруг, что ее только что назначили эринией, на жалость было уже не взять. В пылу возмездия за многонедельную пытку Шарлеманем она нахлобучила мокрое решето на голову приговорившего ее бога, пристукнула полным собранием сочинений и вылетела на охоту с горящей в душе жаждой крови – или хотя бы чернил.

– Бабушка! – округлила очи Лариска. – Ты чего несешь?

– Куры нешутщя, бештолковка. А я говорю, – грозно нахмурилась старушка. – А ешли бы ты меньше батюшке Демьяну глажки штроила, а больше тшитала, то шама бы вщё жнала!

– Бабушка!..

– Пиши, яжикожнатетш! – гордо проигнорировала ее Серапея. – "Беж труда не выловишь волнушку иж пруда"!

– Как?..

– "Беж труда…" А домой вернёшьщя – Шарлатаню швоему отщёт отправь, – коварно подмигнула она. – От жавишти полыщеет!

– О!..

Озадаченность переводчика растаяла, оставив после себя непаханое поле восторга перед вершинами академических достижений в области лукоморской лингвистики, не ведомых самому выдающемуся лукомороведу современности.

– Жапишивай-жапишивай, – торжествующе хихикнула эриния.

– Я готов, знатная госпожа Се!

И госпожу Се понесло.

– Грибы по ощени щитают! Болтаетщя, как мухомор в проруби! На бежгрибнитше и подкаблутшник – гриб!..

Серафима обманулась. Переговоры не начались, пока всё меню с добавками, закусками, аперитивами и десертами не было употреблено по назначению, пока все погодные явления Вотвояси и Лукоморья за последние двадцать лет не получили дотошной оценки, пока не был сравнен каждый способ приготовления подосиновиков и лисичек и их местных дженериков, и пока не убедились в неизменном здравствовании всех членов семей присутствующих, включая родню духов – с не менее непроизносимыми и незапоминающимися именами и еще более головоломной степенью родства. Когда ее высочество уже отчаялась услышать хоть что-либо конструктивное этим вечером, Гоу Ман, рассеянно скормив своим дракошкам последний пельмень вместе с тарелкой и палочками, деликатно вытер руки о халат Жи Ши и обвел взглядом гостей.

– Давно ли путешественники из Лу Ко Мо оставляют свои следы в пыли Вотвоясьских дорог? – начал он издалека. По меркам Серафимы – из Шантони.

– Изрядно, и вполне достаточно для того, чтобы пропитаться духом вашей чудесной страны, – так же удалённо ответствовал Иван.

– Ну что ж… Если вы больше ничего не хотите… – начал было Гоу хоровод политеса по второму кругу, но перехватил отчаянный взор Агафона, быстро продолжил: – …мы бы хотели поделиться с вами нашими заботами.

– Спасибо, у нас своих хватает, – пробормотал в ответ Агафон.

– Если феникс клюнет в затылок дракона, дракон вырвет хвост фениксу, – многозначительно улыбнулся Гоу Ман.

– У нас это называется "как кошка с собакой", – покачал головой Иван, не понимая, куда клонит дух весны.

– Не будем о вкусном, – мечтательно облизнулся Жи Ши.

Его премудрие позеленел и прихлопнул ладонью рот. Хозяин удивленно глянул на царевича, потом всплеснул руками, роняя в грибовницу циркуль, применявшийся им вместо палочек:

– О, я не объяснил, порицание мне и укор! Это древняя вотвоясьская поговорка. Единственное место на теле дракона, которое он не может достать, когда оно чешется – затылок. А фениксу, для того, чтобы вырос еще более роскошный хвост, нужно выщипать старый – только сам он этого сделать не умеет. Поэтому…

– Если вы помож-ж-жете нам, то мож-ж-жет, мы помож-ж-жем вам. Если смож-ж-жем, – заговорщицки прихрюкнул огненный свинозмей.

– Слишком много "если", – неодобрительно качнула головой царевна и тут же улыбнулась: – Но за такой умопомрачительный ужин мы готовы выслушать ваше предложение.

– Благодарим за ваше великодушие, – склонил голову Гоу Ман и пустился в повествование:

– Много-премного тысяч лет назад Нефритовый Государь, правящий на небе богами, бессмертными, духами, драконами, демонами и прочим народом, да не знают его годы предела, а благословения – конца, построил на земле дворец Синь Пень из снежно-белого нефрита, дабы отдыхать там от небесных дел, наслаждаться гармонией и размышлять о вечном…

– Всё ясно. Неверно назвали. Я бы предложил "Бел Пень", но если имеются другие идеи, готов рассмотреть, – деловито отметил Геннадий. – И если уж совсем придерживаться фактов, то простейшее решение вашей проблемы – переименовать дворец в Бел-камень. Потому что пень – это дерево, что вступает в противоречие с ономастикой топонима. Теорема доказана.

– Че-го? – открыл рот Жи Ши.

– Ономастика, Жи, это наука, занимающаяся… – бросив рассказ, забормотал на ухо коллеге Гоу Ман.

– Какая она… мазь… мастика?! Какая наука?! – челотигр яростно завел глаза под лоб. – Причем тут вообще твоя наука, Ман?!

– Это не моя наука, Ши. Это…

– В корне неверный подход. В корне неверный, – заглушая изъяснения коллег, громогласно изрек Агафон. – Пень – это не дерево. Пень – это остаток оного. И посему, если придерживаться наипростейшего пути, наименование дворца можно оставить при условии перекрашивания. И перестройки из пней.

– Ж-ж-ждворец? Иж пней? – нервно прихрюкнул Жу Жун. – Ж-ждорово!

– Дворец из пней – не здорово, Жун! И не престижно! Над нашим повелителем самые последние якши смеяться будут! – жалобно воззвал к здравому смыслу дух весны – но тот, похоже, сегодня на встречу не явился.

– Я имел в виду "ж-ждорово" в ж-жмыж-жле "не ж-ждорово"!

– Если еще и ты будешь тут говорить то, что не имеешь в виду!.. – мученически прорычал тигрочел, вонзая когти в стол. Пара тарелок дзынь-о-пеньского фарфора, попавшая под лапы, брызнула осколками, угодив в клубившуюся у люка тьму. Та всколыхнулась и ойкнула.

– И что ж-жначит – прож-ж-жтейшего? – не унимался Жу Жун. – Переж-ж-жтроить, по-важ-жему, проще, чем переименовать?!

– В некоторых случаях…

– И причем тут вообще пни? – гневно оскалился Жи Ши. – Кто вообще первый сказал тут слово "пень"?!

– Вы! – с готовностью подсказала Наташа.

– Мы?!..

– Ты!

– Я?..

В комнате повисла растерянная тишина.

– Погодите. Мы… сейчас… о чём? – первым осторожно нарушил молчание Гоу Ман.

– Успокойтесь. Это наши лучшие умы взялись за устранение вашей проблемы, – успокаивающе улыбнулась Серафима. – Еще пять минут – и готовое решение…

– Но мы еще не поведали вам о ней!

– Даж-ж-же не начинали!

– Почти!

– Так проблема не в названии дворца? – боярыня Конева-Тыгыдычная округлила глаза, в которых крупными буквами читалось: "а может, ну их к бабаю якорному с проблемами, своих не знаем, куда девать, поели – пора и честь знать".

– Дай… – недовольно зыркнула Серапея, проглатывая подкофейник в сахаре и заставляя переводчика приподняться с места, – …дай договорить тшеловеку, Наштащья.

– А лучше начать заново, – почесал в бороде боярин Демьян. – Насчёт что делать с пнями я тоже не очень понял. Но если они ольховые, или яблоневые, или дубовые, то краску на них тратить – последнее дело. Я бы присоветовал лучше расколоть их – и в коптильню. Вы грибы коптить пробовали?

– А что, замечательная мысль! – оживился хозяин. – Если взять, к примеру, подсандальники – у них мякоть более упругая по сравнению с подлещинниками или подтуёвиками – то…

– Уважаемый Гоу Ман. Я, конечно, ни на что не намекаю… но вы остановились на том, что Нефритовый государь построил из чего бы то ни было дворец неважно какого цвета, – Иванушка обвел многозначительным взором лукоморцев. Те не сдались, но примолкли. – И что было дальше?

– Но я еще не поведал о чудесном колосе, произрастающем у стен дворца! О бирюзовом, нефритовом, жемчужном и яшмовом деревьях! О странных птицах с красно-зеленым оперением, похожих на уток! О том, кто обитает под корнями бордового древа! О пылающем лесе! О…

– Сами увидим, спасибо большое. Вы только запишите, куда смотреть и как туда добраться, – вежливо, но непреклонно оборвал его Иванушка. – А теперь просто расскажите, что было дальше. Извините, но мы очень торопимся.

– А дальше, о рассудительный брат правителя Лу Ко Мо, да будет он счастлив, имея такого брата, как вы, – чуть сконфуженно поклонился Гоу Ман, – всё шло как великий правитель представлял себе: урожаи в провинции Я Синь Пень колосились, стада тучнели, поселения росли, люди плодились и размножались, принося своим довольным видом, трудами и песнями умиротворение нашему повелителю… А еще, да будет вам сем известен известный всем факт. Каждый из четырех владык сторон света имеет множество потомков. Рода и племена за сотни лет смешивались, и в результате в одном не столь отдалённом от здешних мест городе под злосчастными звёздами в злополучный месяц злокозненно года родились братья Чи. Старшего зовут Чи Хай. Имена остальных чудовищ значения не имеют.

– Чудовищ? – опасливо уточнила Лариска.

– Чудовищ! – горестно подтвердил Гоу Ман. – У всех восьмидесяти одного брата – звериные тела и медные головы с железными лбами, хоть и разумеют они по-человечески. И только у Чи Хая внешность как у вас. Если не считать коровьих копыт, шести рук и четырёх глаз.

– Это много надо не считать… Не каждый столько не сосчитает, – присвистнул его премудрие, а дух весны продолжал, вдохновленный реакцией:

– А на медном лбу у него растет острый крепкий рог! А когда Чи Хай сердится, из-за ушей у него поднимаются восемь мечей!

Боярыня Настасья охнула, Агафон поджал губы, Наташа прижала руки к груди, боярин Демьян перестал жевать, Лариска побелела, Иван настороженно подался вперед, боярыня Серапея прищурилась, подыскивая в бездонной, хоть и местами дырявой памяти похожие примеры из личной картотеки страшных историй, даже Серафима нахмурилась озабоченно, и только Парадоксов…

– Ерунда, – решительно мотнул головой Парадоксов, разрушая драматичность момента. – Полная и полнейшая ерунда!

– Это не ерунда! Все, кто видел их, и все, кто видел тех, кто видел их, и все, кто видел тех, кто видел их, кто видел тех, кто видел этих… их… тех… кто… Короче, все подтверждают сии описания в голос! И не в один!

– А я говорю – ерунда, – уверенно повторил Гена, и все лукоморцы с облегчением тихонько выдохнули. Если наука так уверена…

А наука продолжала:

– Не может при доминирующем признаке железнолобости у одного из братьев лоб быть медным! Железный! Только железный!

– Может. То есть не может. То есть может быть, и железный. Все свидетели рассматривали братьев Чи очень издалека, потому что те, кто видел их вблизи… Ну, вы понимаете, – хозяин развёл руками и возобновил рассказ.

– Но необычен и пугающ не только вид Чи Хая, необычна еще и его еда! Вместо риса он пожирает песок, а вместо мяса – камни и куски железа! Одновременно одна пара его рук делает топоры, вторая – пики, третья – трезубцы, четвёртая – секиры, пятая и шестая – луки и стрелы и крепчайшие на Белом Свете щиты!

– А попа в это время какает булавами, – тихо пробормотала царевна, но рассказчик услышал и всполошился.

– Откуда вы знаете?! Те, кого мы опрашивали, такого не говорили!

– Предположение, – Сенька пожала плечами.

– А-а, – чуть успокоился дух весны.

– Не думаю, что так, – Жи Ши задумчиво покачал головой. – В силу конструкционных особенностей булавы. Рукоять слишком длинная.

– А куда смотрит ваш Нефритовый Государь? – задал логичный вопрос Иван. – Он же хозяин дворца, правитель провинции, значит, обязан заботиться о благополучии своих подданных.

Духи понурились.

– Видите ли… – первым проговорил Гоу Ман. – Государь ничего не предпринимает. Он считает себя не вправе вмешиваться открыто в земные дела, дабы прихотью своей мимолётной не нарушить равновесие добра и зла. Он медитирует, созерцает возможные будущие… Вероятно, узрев какие-то, особо интересные, он пожелал проследить за развитием событий… Или считает, что вмешиваться рано…

– Тогда населению можно было действовать самому, – повела плечом Серафима.

– Жители незримой провинции собирали ополчение, – вздохнул дух весны. – Но поскольку по натуре они народ мирный, военному делу не обученный, оружия не имеющий, то братья разгромили их за десять минут. И больше никто не хочет на их ополчаться. Управитель Я Синь Пеня пытался призвать армию вотвоясьцев, но те не смогли откликнуться.

– Были заняты своими делами и приграничными склоками, – фыркнул тигрочел.

– Да, увы, это так. Правители провинций, соседних с незримой, отделывались обещаниями, поскольку призыв исходил не от самого Нефритового Государя, да умножатся его благословения до бесконечности, а от правителя Я Синь Пеня, которого они считают равным по чину, не смотря на то, что он руководит незримой провинцией, созданной самим Нефритовым Государем.

– Завидуют, – с видом знатока приговорила Лариска.

Женщины согласно закивали.

– Некоторое время спустя кого-то из чиновников управителя Я Синь Пеня дернуло за язык пообещать победителю братьев руку красавицы – дочери Нефритового государя, – с видом несчастным и безнадежным продолжил Гоу Ман. – Но вместо того, чтобы спешить на спасение Ясиньпеня, они снова не пришли, на сей раз пытаясь выяснить, кто более всех достоин победить Чи Хая. Видите ли, правитель самой близлежащей вотвоясьской провинции, Бананана, которому жениться не разрешили первые сорок жён[129], сказал, что отправит сильнейшего из своих родственников и сыновей – а они все правят уездами, не простолюдины! – сразить Чи и стать зятем самого небесного владыки.

– И они иж-жа этого передралищь? – заинтересовалась Серапея.

– Если бы. Правитель Бананана, чтобы определить сильнейшего, приказал им извести оборотня на скале Семи Предзакатных Ветров в пещере Лунного Света на Ветках Сосен.

Лукоморцы переглянулись. Теперь паломничество горе-вояк к игнорируемому ранее оборотню становилось понятным. Если это воинство – излом да вывих – отправится громить братьев…

– Они всем скопом отправились воевать оборотня, чтобы доказать, что самые сильные – они, – рассказывал Гоу, нервно выписывая циркулем круги на столе. – А тем временем бесчинства братьев Чи перешли все границы – небесные, земные и терпения – в первую очередь. Чи Хай разнюхал, что его победителю предлагают в жены дочь императора, и сам захотел ее получить!

– Ну так отдайте ее ему, и дело с концом, – пожала плечами царевна.

Духи вздохнули.

– Может, император и пожертвовал бы своим дитём, чтобы остановить разбойника, но дело в том, что никакой дочери у него не было отродясь, – Гоу Ман развел руками.

– Ну тогда скажите об этом Чи, чтобы он отвязался, – посоветовал боярин Демьян.

– Пробовали, – нервно хохотнул Жи Ши. – Не верит!

– Так пошто вы нам-то эти штрашти-мордашти на нощь глядя рашкаживаете? – боярыня Серапея подозрительно поджала губы.

– У нас есть десять попыток угадать, – кисло хмыкнула царевна.

– Мы чем-то можем помочь? – свёл брови над переносицей Иванушка.

Вздох Сеньки по глубине и продолжительности мог соперничать со всеми вздохами духов недели за две вместе взятыми. Кто бы сомневался…

– С вами путешествует самый сильный чародей, о каком мы когда-либо слышали, – дух весны почтительно склонился в сторону Агафона. – Может, он возьмётся прогнать нечестивца прочь?

– А еще лучж-ж-же туда, откуда не вож-ж-жвраж-жщаются, – прорычал Жу Жун.

Предваряя реакцию мужа и самого сильного чародея, Сенька торопливо ответила:

– Может, и возьмётся. Но только на обратном пути, когда со своими делами покончим.

– А куда вы направляетесь, разрешите нижайше полюбопытствовать? – Гоу Ман поклонился теперь и ей.

– В столицу Вамаяси, – не вдаваясь в подробности, ответила она.

– Это не ближний свет… Недели три-четыре пути только до границы, а оттуда до Маяхаты еще неделя как минимум, – почесал в затылке когтями тигрочел.

Лукоморцы в отчаянии переглянулись: долго! Далеко!..

– Но если бы вы помогли бедным жителям Я Синь Пеня, мы бы сумели, объединив усилия, мгновенно доставить вас на самую границу между нашими державами, – вкрадчиво проговорил Гоу.

– Мы согласны, – кивнул Иван, встречаясь взглядами с женой.

– Согласны, – чуть помолчав, подтвердила она.

– Наша благодарность распускается в наших сердцах подобно вечернему лотосу на глади сумрачного пруда! – расцвел Гоу. – Нет, подобно сотне лотосов, да пребудет с вами удача во всех ваших предприятиях!

Темнота в углу комнаты качнулась, соглашаясь.

– Удача и уж-ж-жпех! Да помож-ж-жет вам судьба!

– Эх, меня с вами не будет!.. – досадливо врезалась в столешницу секира, добивая цзынь-о-пеньский сервиз и прибавляя хозяину пару седых волос. – А то бы я!.. Я бы им показал!.. Я бы им устроил!..

– А отчего бы и не устроить, в самом деле? Мы компании всегда рады, – повернулся Агафон к Жи Ши.

Тигрочел стушевался.

– Нельзя нам. Это провинция Нефритового Государя, и нам, его бессмертным чиновникам и помощникам, туда вход заказан.

– Почему? – не понял Демьян, пряча в карман блокнот с рецептами и снова готовый участвовать в общественной жизни вокруг – пока не принесут на стол чего-нибудь новенького.

– Дабы государь не подумал, что мы оспариваем или не одобряем его решения, – вздохнул Гоу Ман. – Тем более что сам он не предпринимает ничего.

– Ждет, пока вы вмешаетесь без его животворящего пенделя? – поднял голову Геннадий.

– Чтобы изгнать потом несогласных и неугодных? – фыркнул тигрочел, возмущенно скрещивая руки на груди. – Ищите дураков!

– Не дож-ж-ждётся! – истово поддержал его Жу.

– Ладно. Понятно, – усмехнулся его премудрие. – Когда драчка?

– И где? – забеспокоилась боярыня Настасья. – Долго туда добираться?

– Сейчас узнаем, где эти супостаты обретаются, – сурово пообещал дух весны.

– Каким образом, нижайше позволю проявить недостойное вашего ничтожного слуги любопытство? – осмелев по его меркам до невозможности, не удержался Дай У Ма – и тут же съежился за боком боярыни Серапеи в поисках убежища.

– Гаданием по черепашьим панцирям, конечно, – снисходительно хмыкнул тигрочел.

Видя, что его дерзкая вылазка осталась безнаказанной, чтобы не сказать, вообще без внимания, толмач вытянул шею из-за боярыни и дрожащим голосом воскликнул:

– О, я знаю! Я знаю! Сейчас вы отправитесь на поиски божественной черепахи – ведь дело тут касается не только простых смертных, посему обыкновенная черепаха не подойдёт. Потом снимать с нее панцирь, просверливать в нижнем щите гадальные отверстия, писать вопрос, подносить панцирь к огню, и по трещинам, разбежавшимся от отверстий с обратной стороны… Всегда мечтал лицезреть сей ошеломляющий ритуал!

– Этим людям только черепаху в руки дай! – рявкнул Жи, мигом отправляя толмача в укрытие за боярской спиной.

– Они не умеют по-другому, – с лёгкой укоризной проговорил Гоу Ман. – Они же не ведают, что на панцирях черепах уже написаны ответы на все вопросы. Надо просто отыскать нужную.

– Вероятность отыскания нужной черепахи равна количеству всех вопросов на Белом Свете умноженному на количество гадальнопригодных особей черепах на Белом Свете, делённое на… – оживился Гена, хищно буравя очами блокнот и грифель Демьяна.

– Интересная постановка вопроса, – улыбнулся дух весны. – Стоило рассчитать значение по вашей формуле, если бы всё не было гораздо проще.

– Вы открыли другую формулу?

– Нет, другой способ нахождения нужной черепахи. День Но Чуй – дух севера, а черепаха…

Тьма в углу колыхнулась, и из проёма в честную компанию полетел большой камень. Сенька увернулась, сшибая Агафона под стол, и снаряд, пролетев там, где они только что сидели, со стуком закончил свою траекторию на лбу тигрочела. Тот выронил секиру и хлопнулся на спину.

– Де-е-ень!.. – взревел он, вскакивая, но темнота лишь пожала плечами.

– О, вот и ответ! – просиял Гоу. – Жи Ши, пожалуйста, будь так любезен…

– Если бы ты был на моём месте!.. – проскрипел зубами Жи, но передал коллеге камень – который внезапно оброс головой и четырьмя короткими конечностями.

– Это черепаха с ответом! Уже! – восхищенно воскликнула Наташа.

– День – дух севера, и черепаха – символ севера, не договорил я, – скромно потупился Гоу. – И сейчас мы узнаем, куда конкретно вас нужно отправить, чтобы положить конец бесчинствам этих разбойников раз и навсегда.

Гоу покрутил черепаху в руках, прищурился и прочёл:

– "Под печку во дворе на глубину в сорок три локтя – там их никто не найдёт".

– Куда-а?! – возмутился Геннадий.

– Ой, это не тот ответ… – хозяин сконфузился, черепаха с лёгким пшиком испарилась из его рук – и вовремя. Прилетевшая из темноты новая ударила поднявшегося было тигрочела в грудь.

– Косорукий… – прорычал тот, перепасовывая ошалелое земноводное коллеге.

– "В монастырь, если не удастся… сбыть… замуж", – с гораздо меньшим апломбом зачёл Гоу новый ответ.

Лариска и Наташа отчего-то переглянулись.

– Извините, это тоже не то… – Гоу Ман вытянул шею, выглядывая темноту в углу комнаты: – День! Это некорректный ответ! Если сие безобразие – не одна из твоих не скажу каких шуток, то это сплошная дискредитация…

Новая черепаха выбила из его рук прежнюю, приземляясь точно нижней пластиной вверх. Гоу, проглотив возмущенную тираду, прищурился – и просветлел.

– Вот! Оно! "К северу от колоса, в трех ли от жемчужного дерева"!

И под озадаченное лукоморское "от какого еще колоса?!" и "жемчуг на деревьях не растёт!" Гоу взмахнул руками – и всё вокруг закрутилось…