Глава 10


Роман смотрел, как Шарлотта уходит. Уходит с поля, уходит от отца, уходит от него. Он чувствовал ее боль как свою, засунув руки в карманы, он застонал от досады. Он не мог допустить, чтобы она убежала одна. Тем более сейчас, когда она так расстроена. Он только что своими глазами увидел, какой урон нанес ее отец своим возвращением.

— Кто-то должен пойти за ней, — сказала Энни. Судя по тому, что она еще крепче вцепилась в руку Рассела, себя она явно не имела в виду.

— Да, кто-то должен пойти, — согласился Рассел. — Но меня она не станет слушать.

— Стоит ли удивляться? — Роман вскинул бровь, глядя на родителей Шарлотты. — Я здесь не для того, чтобы кого-то судить, — «видит Бог, моя жизнь тоже не безупречна», — но кому-нибудь из вас не приходило в голову, что стоит поговорить с Шарлоттой без посторонних, а не устраивать из воссоединения семьи спектакль для широкой публики?

Понимая, что теряет драгоценные минуты, Роман покосился в сторону поля и, к своему облегчению, увидел, что Шарлотта пошла домой пешком, длинным путем.

Рассел беспомощно пожал плечами, в его зеленых глазах, очень похожих на глаза Шарлотты, читалось сожаление.

— Энни была уверена, что, если она по телефону скажет Шарлотте, что я приехал, она откажется прийти, а если не будет знать, то придет и не уйдет от нас демонстративно на виду у всех.

— А вы недостаточно хорошо знаете свою дочь, чтобы возразить.

— Да, но я хочу ее узнать, всегда хотел.

В эту минуту к ним подошли Райна и Эрик. Роман был удивлен, когда увидел мать на бейсбольном матче, но поскольку она снова была с Эриком и все время сидела на одеяле, он рассудил, что самочувствие ей позволяет. И, может быть, она чувствует себя даже лучше.

— Надеюсь, мы не помешали, — сказал Эрик.

— Кажется, в этой компании чем больше народу, тем веселее, — пробормотал Роман. У него осталось совсем мало времени, если он замешкается, то ему придется ломать дверь квартиры Шарлотты, чтобы поговорить с ней наедине. — Рассел, можно вас на пару слов? — спросил он, многозначительно посмотрев на Энни.

— Энни, пойди принеси нам лимонад, он очень вкусный, я сама его готовила, — сказала Райна.

— Но…

В глазах Энни мелькнула паника, словно она боялась, что за те пять минут, пока ее не будет, Рассел снова исчезнет.

Наблюдая за Энни, Роман начинал лучше понимать страхи Шарлотты. Она нисколько не походила на свою неуверенную мать, но теперь Роман видел, как зародились у Шарлотты ее страхи — она боялась стать такой же жалкой, такой же зависимой и одинокой, как родная мать.

Ему хотелось ограждать Шарлотту от боли, всегда заботиться о ней, но она могла бы заморозить его еще до того, как он подойдет достаточно близко, чтобы причинить ей боль. Эта мысль поразила Романа до глубины души.

Потому что он любит Шарлотту.

«Я ее люблю».

Правда обосновалась в его сердце и согрела уголки, которые всегда были холодными. Он восхищался яростным желанием Шарлотты содержать себя, ее индивидуальностью, стремлением не стать такой, как мать. Его восхищало, что она открыла собственное дело в городе, который не был к этому готов, и все-таки сумела завоевать признание людей. Ему нравилось, что она видела в нем лучшее, даже когда он этого не заслуживал. Он любил в ней все.

Только что он увидел вблизи ее страхи и ее глубокую боль, и это помогло ему осознать собственные чувства. Но эти чувства должны быть для него на втором месте, на первом — потребности Шарлотты, если он не хочет потерять ее навсегда. Он бы ей все сказал, но нужен подходящий момент.

Сейчас он пока не представлял, как он поймет, что подходящий момент наступил. Взять за образец семьи свою собственную он, конечно, не мог. Чейз проводил свободное время с другими холостяками из газеты, обсуждая за кружкой пива спортивные новости, спал со случайными подружками и никогда не завязывал серьезных отношений. Рик в данный момент играл роль благородного рыцаря для Бет Хансен — пока она не оправится после расторгнутой помолвки и не будет готова двигаться дальше. Тогда он тоже пойдет дальше, перейдет к следующей женщине в его жизни.

Роман покачал головой, понимая, что у него нет примера для подражания, ответ получить не у кого. Он может рассчитывать только на себя.

— Никаких «но», — заявил Эрик, обращаясь к Энни, он каким-то образом умел говорить одновременно и властно, и успокаивающе. — Я настаиваю, вы обязательно должны попробовать лимонад, который приготовила Райна. Кроме того, Райне не стоит проводить слишком много времени на ногах, и я буду вам признателен, если вы проводите ее на место, позже я сам подойду.

— Ступай, Энни. — Рассел похлопал жену по руке и освободился от ее пальцев.

Как только эта троица ушла, Роман повернулся к отцу Шарлотты:

— У меня мало времени.

— Да, я понимаю. Но надеюсь, вы сознаете, что жизнь сложнее, чем кто-нибудь из вас, — он широким жестом обвел бейсбольное поле и трибуны со зрителями, — может понять.

Его лицо выражало боль, и Роман не увидел перед собой эгоистичного актера, бросившего семью ради погони за славой и удачей. Он увидел стареющего человека, который многое потерял. Роман застонал.

— Речь не о том, что должен понять кто-то из нас. Речь о вашей дочери. — Он в упор посмотрел на Рассела. — Если она действительно вам небезразлична, надеюсь, вы в нынешний приезд найдете время это доказать.

— Нужно, чтобы она была готова меня выслушать.

Роман пожал плечами:

— Заставьте ее выслушать.

Бросив на Рассела последний гневный взгляд, он побежал к автостоянке, намереваясь последовать собственному совету.


— Пора, Энни, — сказал Рассел.

Он сидел на пледе для пикников, который ему одолжила Райна Чандлер. После того как все четверо поговорили, Эрик повез Райну домой, Энни и Рассел остались наедине. Рассел помнил Райну как добрую соседку, хорошую мать троих детей и подругу его жены. По-видимому, в этом смысле ничего не изменилось. Рассел подумал, что в том-то и проблема. Ничего не изменилось. С того дня, когда он женился на Энни Уилсон, девушке, в которую был влюблен с пятого класса, и до сегодняшнего дня в мире Энни все осталось по-прежнему. Сейчас она сидела, подогнув под себя ноги, и смотрела на игроков в бейсбол.

— Я не уверена, что это что-нибудь изменит, — наконец сказала она.

Он тоже не был уверен, но все, что они могли сделать, — это попытаться. Рассел похлопал себя по карману. В кармане прощупывался листок бумаги, который ему дал доктор Фаллон перед уходом. Эрик поговорил с Расселом и Энни как ее врач. Он сказал, что у Энни депрессия. Вероятно, в клинической форме.

Рассел злился на себя за то, что не понял этого раньше. Ему бы хотелось думать, что он не замечал ее депрессии, потому что он не врач. Но ему хватало мужества признавать собственные недостатки — причина в том, что он был эгоистом и слишком сосредоточился на самом себе. Его желания всегда ставились на первое место, он никогда не задерживался на месте достаточно надолго, чтобы задуматься, почему Энни говорит и действует так, как она это делает. Он просто принимал Энни, так же, как она принимала его.

Депрессия… это заметила Шарлотта и обратилась к доктору Фаллону. Теперь дело за ним, он должен уговорить Энни принять помощь. Он покачал головой и мысленно поблагодарил свою красивую упрямую дочь за то, что она поняла то, чего он сам не понял.

Дочь. Женщина с глазами, в которых смешались страх, пренебрежение и ранимость. И причиной каждой из эмоций был он. Но теперь у него был шанс исправить многие свои ошибки. Начиная с Энни и заканчивая дочерью.

Энни не отреагировала на его заявление, что пора обратиться за помощью. Но Рассел решил, что поведет ее к врачу любым способом, каким потребуется.

— Как Шарлотта относится к Роману Чандлеру? — спросил он.

Энни склонила голову набок. Ее мягкие волосы упали на плечо, и Расселу остро захотелось провести по ним руками, расчесать пальцами черные как вороново крыло пряди. Они всегда вызывали у него такое желание.

— Так же, как я к тебе. Шарлотте суждено повторить мой путь. Он уезжает, он возвращается, а она будет здесь, когда он вернется. Это у нас в генах.

Энни говорила об этом буднично, как о чем-то само собой разумеющемся, словно такая перспектива ее совсем не беспокоила. Она была слишком благодушной и слишком податливой, и он этим воспользовался, понял Рассел.

Знал ли он о ее клинической депрессии или нет, он использовал ее уступчивость как оправдание, позволяющее ему приезжать и уезжать, когда ему вздумается. Рассел покачал головой, сейчас он был сам себе отвратителен.

Прошлое изменить он не мог, но не хотел повторения того же в будущем, тем более в жизни его дочери. Он возразил против описания отношений Шарлотты и Романа, которое дала Энни:

— Я не согласен. Но если она будет отталкивать любого мужчину, неготового осесть в Йоркшир-Фоллз, то ей в конце концов суждено остаться в одиночестве.

Энни покачала головой.

— Если ты прав, по крайней мере она не потратит всю жизнь, ожидая, когда он вернется. И чувствуя себя живой только во время его приездов.

Рассел посмотрел на жену и увидел все вместе: ее саму, их прошлое, их будущее. Когда-то он думал, что Энни будет счастлива, оставаясь в родном городе, но она была несчастна. Хотя и по ее собственному выбору.

— Будет ли она вечно ждать возвращения Романа или отвернется от него и останется одинокой, в любом случае это будет холодная одинокая жизнь. И ты это прекрасно знаешь.

Энни положила голову ему на плечо.

— Сейчас мне не холодно и не одиноко.

Она вздохнула, согревая его шею теплом дыхания.

«Нет, — подумал Рассел, — она уступчивая». Он начинал уже ненавидеть это слово. Энни принимала все. Все, что бы он ни делал, все, что бы ни подбрасывала ей жизнь. Когда-то он верил, что может сделать их обоих счастливыми, но эта иллюзия быстро развеялась. Ничто не могло сделать Энни совершенно счастливой, если он не отказался от самого себя и не обосновался в Йоркшир-Фоллз: И Рассел подозревал, что даже тогда она не была бы счастлива полностью. Но сейчас это уже не имело значения.

Он был не способен отказаться ради нее от своей жизни — не более, чем он мог заставить Энни покинуть этот город. Он был ей предан. Каждый из них выбрал свой образ жизни. Рассел не мог сказать, что каждый из них жил полной или счастливой жизнью. Сейчас он любил Энни не меньше, чем в самом начале. Но от того, что он позволил ей поступить по-своему, никому из них не стало лучше. И меньше всего — его дочери. Шарлотта, конечно, достойна того, чтобы выбрать свою судьбу самостоятельно, но она имеет право и на осознанный выбор, ей нужно знать правду.

— Энни, ей нужно узнать, как все было, она должна понимать, почему мы сделали такой выбор.

— А вдруг она меня возненавидит?

Рассел крепко обнял жену.

— Ты хорошо ее воспитала, и она тебя любит. В свое время она поймет.

А если не поймет, по крайней мере они с Энни избавят ее от повторения их прошлого. Рассел на это надеялся.


Роман догнал Шарлотту, когда она шла по Первой авеню. Он просигналил и сбавил ход.

— Куда ты идешь?

Она наклонила голову в его сторону.

— Домой.

— Садись в машину.

— Роман, у меня сейчас такое настроение, что тебе не понравится мое общество.

— Мне понравится общество любой женщины, которая признается, что у нее плохое настроение.

— Уезжай.

Но Роман не собирался смиряться с отказом. У него было в запасе три средства, которые гарантировали, что Шарлотта передумает.

— Я отвезу тебя в китайский ресторан, я вывезу тебя из города и я не буду обсуждать твоего отца.

Она остановилась.

— А если этого мало, чтобы тебя убедить, я начну сигналить, привлеку всеобщее внимание и не перестану гудеть, пока ты не сядешь рядом со мной. Выбор за тобой.

Шарлотта повернулась, распахнула дверь и села в машину рядом с Романом.

— Не могу устоять перед китайской кухней.

Роман усмехнулся:

— Конечно, я ничего другого и не предполагал.

— Прекрасно. Потому что я не хочу, чтобы ты хотя бы на секунду вообразил, что мое согласие как-то связано с твоим обаянием.

Роман нажал педаль газа и повел машину в направлении выезда из города.

— А ты думаешь, я обаятельный?

Шарлотта посмотрела на него настороженно, скрестив руки на груди.

— Я воспринимаю твое молчание как знак согласия, — сказал Роман.

Она пожала плечами:

— Как тебе угодно.

По-видимому, она не была настроена играть в словесные игры. И это Романа устраивало. Коль скоро она сидит рядом с ним, всего в двух футах, и он может за ней присматривать, он доволен.

Через двадцать минут они уже сидели в типичном китайском ресторанчике. Стены, обитые красной бархатной парчой, и темные светильники создавали соответствующую атмосферу.

В ресторане были и кабинки, и просто столики со стульями. Официант проводил их к угловой кабинке. Справа от них сидело шумное семейство — двое взрослых и двое мальчишек-подростков. В одном углу стоял аквариум, а справа от них находился маленький пруд с тропическими рыбками.

— Как тебе этот столик? — спросил Роман.

Он не имел ничего против детей по соседству, но не мог понять настроение Шарлотты.

Она улыбнулась:

— Если мне не придется заказывать рыбу, меня все устраивает.

Она зашла и села в кабинке. Роман мог бы сесть напротив нее, сохранив дистанцию, но он предпочел сесть рядом с ней, таким образом она оказалась запертой между ним и стеной. Шарлотта надула губы, притворяясь недовольной:

— Ты нечестно играешь.

— А разве я обещал играть честно?

Роман догадался, что словесная пикировка — это ее средство избегать серьезного разговора. Как долго это будет продолжаться, он мог только гадать.

Шарлотта не могла сейчас сосредоточиться на Романе, она смотрела не на него, а на семейство из четырех человек. По глазам двух светловолосых мальчишек было видно, что они затевают какое-то озорство. Один взял двумя пальцами хрустящую вермишелину и прищурился, готовясь бросить ее щелчком. Брат что-то прошептал ему на ухо. По тому, что мальчишка изменил угол прицела, Шарлотта догадалась, что брат его подстрекает. Родители, занятые серьезным разговором, казалось, ничего не замечали.

— Он этого не сделает, — прошептал Роман, откидываясь на спинку.

— Я бы не поставила на это ранчо. — Шарлотта употребила избитое выражение. — Вообще-то в твоем случае я бы не поставила на это чемодан.

Роман охнул, но Шарлотта, не обращая на него внимания, стала наблюдать за детьми.

— Готовься, целься, пли! — прошептала она в такт действиям мальчика.

И, словно слушаясь ее, мальчишка выстрелил вермишелиной, та разломилась пополам, взмыла в воздух и в конце концов не слишком красиво плюхнулась в бассейн с золотыми рыбками.

— А может рыбка умереть, если ее ударит жареная вермишелина? — спросила Шарлотта.

— А если она проглотит жареную вермишелину? Если бы это был мой сын, я бы схватил его за шиворот и макнул головой. После того, как мысленно поаплодировал его выстрелу.

— Ты говоришь как человек, который побывал в детстве во многих передрягах.

Роман улыбнулся ей совершенно невероятной улыбкой, от которой у нее внутри все растаяло, и ей захотелось забраться к нему на колени и никогда с них не слезать. Опасная мысль. Шарлотта прикусила изнутри щеку.

— Я могу ею понять. Мы с братьями много чего творили, когда были молодыми.

Шарлотта повернулась к нему, наклонилась вперед и подперла подбородок руками.

— Например?

Ей хотелось погрузиться в счастливые времена. Счастливые времена других людей.

— Дай-ка подумать. — Роман задумался. — Вспомнил один случай. Это было в тот раз, когда мама пошла на вечер встречи одноклассников и оставила Чейза присматривать за мной и Риком.

— Чейз командовал вами, как диктатор?

— Когда он бодрствовал — да, но в тот вечер он заснул.

Вспоминая, Роман прищурился, и от уголков его глаз разбежались лучики морщинок.

— Надеюсь, вы его не связали?

— Черт, нет, конечно! — Казалось, Роман даже обиделся. — Что уж, у нас совсем нет воображения? Скажем так, мамина косметичка представляла массу возможностей.

У Шарлотты расширились глаза.

— И он не проснулся?

— Когда Чейз выступает в роли псевдопапочки, единственный плюс в том, что он спит как убитый. Мы сделали из него красо-отку, — сказал Роман, нарочито растягивая слова на южный манер. — Его девушка тоже так подумала.

— Да ты что, правда? — воскликнула Шарлотта, смеясь. Роман покачал головой.

— Ему было восемнадцать, он встречался с первокурсницей колледжа, и она предложила встретиться у нас дома, чтобы они могли уйти сразу же, как только мама вернется. В дверь позвонили, мы разбудили Чейза, чтобы он открыл…

Остального Шарлотта не услышала: она расхохоталась так, что из глаз брызнули слезы.

— Ох, хотела бы я на это взглянуть!

Роман наклонился к ней.

— У меня есть фотографии.

Шарлотта вытерла глаза носовым платком.

— Хочу их посмотреть.

— Выходи за меня замуж, и я тебе покажу.

Она заморгала и резко выпрямилась. Рядом все так же шалят мальчишки, до нее доносится аромат жареных блинчиков с овощами, и Роман делает ей предложение? Наверное, она ослышалась. Наверняка.

— Что?

Роман взял ее за руку и крепко сжал ее своей сильной теплой рукой.

— Я сказал, выходи за меня замуж.

Глаза его расширились, казалось, он сам ошеломлен тем, что произнес эти слова. Но, по-видимому, он все же был не настолько ошеломлен, чтобы не повторить их снова.

Шарлотта была просто поражена. Наконец она сумела пролепетать:

— Ты не можешь… я не могу… не может быть, чтобы ты говорил серьезно.

Ее сердце забилось так сильно, что сбилось дыхание, и она никак не могла перевести дух. За один день — два сюрприза. Сначала приезд отца, теперь вот это. Она протянула руку за стаканом воды, но рука так дрожала, что стакан пришлось поставить, иначе она бы его уронила.

Роман взял стакан и поднес к ее губам. Шарлотта сделала большой глоток и слизнула капельки воды с губ.

— Спасибо.

Роман кивнул.

— Я не собирался выпаливать это вот так, но говорил совершенно серьезно.

— Роман, но ведь не может быть, чтобы ты правда хотел жениться.

— Почему?

Шарлотта предпочла бы, чтобы он отвел взгляд — все, что угодно, только бы разорвать эту связь, потому что завораживающие голубые глаза умоляли ответить «да», послав к черту все «как» и «почему». Но отец вернулся очень вовремя — его возвращение ясно показало ей, почему не стоит следовать велению сердца.

— Потому что…

Она закрыла глаза, пытаясь подобрать слова для лучшего ответа, такого, который будет звучать наиболее осмысленно и рационально, такого, который объяснит Роману все различия между ними.

— Я тебя люблю, — сказал Роман.

Ее глаза широко распахнулись.

— Ты не можешь…

Он наклонился к ней, упершись одной рукой в стенку кабинки, и заставил Шарлотту замолчать, закрыв ей рот поцелуем. Теплым поцелуем, от которого ее сердце просто плавилось.

— Хватит уже повторять это слово «не можешь», — прошептал он, касаясь губами ее губ.

Потом он снова припал к ее губам и раздвинул их, его язык ворвался в ее рот, он целовал ее до тех пор, пока из ее горла не вырвался низкий стон.

— Эй, мама, посмотри, они целуются по-французски!

— Ого, с языками и все такое! А разве это можно делать на людях?

Шарлотта и Роман оторвались друг от друга. От смущения она густо покраснела.

— И это говорит ребенок, который стрелял вермишелью по рыбкам! — сказала она, качая головой.

— Я задал тебе вопрос, — сказал Роман очень серьезно.

— И ты должен знать мой ответ. — Каждый удар ее сердца отзывался болью. — Я… — Она облизнула влажные от поцелуя губы. — Ты видел моих родителей, ты знаешь, как живет моя мать. Как ты можешь просить меня повторить ее путь?

Шарлотта опустила голову, ей очень хотелось испытывать праведный гнев, который переполнял ее раньше, во время бейсбольного матча, даже при том, что она понимала, что переносит чувства к отцу на Романа.

— Я не прошу тебя повторить ее жизнь.

Роман нежно, даже с благоговением, взял ее лицо ладонями. У нее снова подкатил ком к горлу.

— Ты планируешь остаться в Йоркшир-Фоллз?

Ответ Шарлотта знала заранее и соответствующим образом настроилась.

Роман покачал головой:

— Нет, но… — Его пальцы крепче сжались вокруг ее лица. — Но я обдумываю разные варианты. Я не хочу тебя терять и готов найти какой-то компромисс. Я прошу тебя только об одном: не будь предубежденной. Дай мне время придумать что-то такое, что устроит нас обоих.

Шарлотта с трудом сглотнула, она не могла поверить тому, что слышала, и не знала, можно ли поверить в непостижимое и при этом не пострадать. С другой стороны, ей будет больно его терять, как бы ни развивались события. Ей хотелось провести с Романом как можно больше времени до того, как произойдет неизбежное.

Если неизбежное произойдет. Шарлотта гнала от себя все мысли о родителях, но понимала, что скоро ей все равно придется иметь с ними дело. Роман употребил слово «компромисс», что означает, что он учитывает и ее потребности. Неожиданно она испытала всплеск адреналина.

— Ты сказал, ты меня любишь?

Он кивнул. Сглотнул. Шарлотта видела, как его горло конвульсивно дернулось.

— Я никогда никому этого не говорил.

Шарлотта сморгнула влагу с глаз.

— Я тоже.

Роман уронил руки на ее плечи.

— Что ты хочешь сказать?

— Я тоже тебя люблю.

— Они сейчас снова это сделают! — закричал мальчишка за соседним столом.

— И-и-и-и! — завопил его брат вдвое громче.

Роман засмеялся, и Шарлотта почувствовала, что он испытывает от всего этого такое же удовольствие, как она сама.

— Можешь себе представить полный дом мальчишек? — спросил он.

— Не смей даже шутить на такую серьезную тему!

В ответ Роман лишь усмехнулся.

— У нас в семье были одни мальчишки, а мы оба знаем, что пол зависит от моих генов. Только представь, сколько удовольствия мы можем получить, делая этих самых детей.

Он стал ритмично поглаживать кончиками пальцев ее плечо, и это движение очень быстро превратилось в эротическую прелюдию.

Дети от Романа… Шарлотта внутренне затрепетала, она желала этого так сильно, как раньше даже представить себе не могла, но понимала, что скорее всего ее желание невыполнимо. Им еще нужно во многом разобраться, прежде чем она сможет позволить себе хотя бы думать о таком будущем. Но он тронул ее сердце — если точнее, он им завладел. Ее сердце всегда принадлежало ему, еще с той ночи, когда он поделился с ней своими сокровенными мечтами, и у нее не было иного выбора, кроме как оттолкнуть его в ответ. Она еще не приняла никаких конкретных решений, но знала, что сейчас она бы его не оттолкнула.

— Готовы сделать заказ? — спросил высокий темноволосый официант.

— Нет, — ответили они одновременно.

Шарлотта не знала, как это произошло, но через несколько минут они уже ехали в машине по направлению к ее дому, ехали с пустыми желудками, оставив на столе двадцатидолларовую купюру. Через полчаса они уже входили в ее темную квартиру. Шарлотта щелкнула выключателем, и прихожая озарилась приглушенным светом. Роман ногой закрыл за ними дверь и привлек Шарлотту к себе. Она прислонилась к стене. Роман жадно припал к ее губам, его желание не вызывало сомнений, оно было таким же глубоким, как ее собственное. Шарлотта сбросила куртку и дала ей упасть на пол. Роман быстро избавил ее от свитера, и вот она осталась в белом кружевном бюстгальтере, голубых джинсах и красных сапогах. Роман коснулся пальцами тонкого кружева и втянул воздух. От его прикосновения ее соски отвердели, все ее тело захлестнуло нарастающее желание.

— Тебе, наверное, жарко во всей этой одежде, — сказала Шарлотта.

Взявшись за воротник его куртки, она сняла ее, и куртка упала на пол рядом с ее одеждой. Голубые глаза Романа горели предвкушением и желанием. Он стянул с себя рубашку и отшвырнул в сторону. Рубашка ударилась о стену и упала на пол.

— Твоя очередь.

От его слов Шарлотта ощутила мерную пульсацию между ног. Возбуждаясь все больше, она наклонилась и стала снимать сапоги, но у нее дрожали руки и сделать это оказалось не просто.

— Дай я сниму.

Роман встал на колени и стянул сначала один сапог, потом другой, после чего переключил внимание на пуговицу, на которую застегивался пояс ее джинсов. Действуя как профессионал, он проворно расстегнул пуговицу, потом молнию и спустил джинсы с ее бедер. У Шарлотты дрожали ноги, она бы, наверное, упала, если бы не опиралась о стену. Роман спустил ее джинсы до щиколоток и остановился. Шарлотта попыталась освободить одну ногу, но штанины были слишком узкими внизу.

— Не трудись, — сказал Роман. — Меня вполне устраивает то, как ты стоишь.

Он встал на колени у ее ног и посмотрел на нее снизу вверх. На его губах играла хитрая улыбка, весь его вид выражал удовлетворение.

Шарлотта оказалась взятой в плен, и не только собственной одеждой, не позволявшей ей двинуться с места, она оказалась в плену своего желания, связанная любовью. Роман наклонился к ней, его темные волосы коснулись ее белой кожи, и ее пронзило острое, раскаленное добела желание, смесь телесного голода и эмоциональной потребности. Больше всего она жаждала, чтобы он утолил ее желание, но понимала, что он должен быть в ней, меньшее ее не удовлетворит. Роман встретился с ней взглядом и, по-видимому, прочел ее мысли. Вместо того чтобы доставить ей удовольствие своим ртом, как он, казалось, собирался, он снял с нее джинсы и встал. В считанные секунды он тоже разделся, и вот уже они оба стояли нагие, оба одинаково возбужденные.

Роман шагнул к Шарлотте и протянул руки:

— Иди сюда.

Она подчинилась. Он поднял ее на руки, она обхватила ногами его бедра, руками обняла его за шею, ее спина снова была прижата к стене. Тепло тела Романа обволакивало ее, возбуждая еще сильнее.

— Я хочу, чтобы ты был во мне, — прошептала она.

— Я хочу того же.

Им пришлось немного повозиться, но наконец Шарлотта почувствовала, что он готов войти в нее. И когда он это сделал, она не просто приняла его в свое тело, ее сердце раскрылось, ей вдруг стало казаться, что возможно все. Да и как могло быть иначе, когда она чувствовала, что он наполняет ее и готов взорваться?

Он начал двигаться с ней, входя все глубже, и с каждым движением, с каждым толчком напряжение внутри ее все нарастало, она не могла перевести дух, но это было и не нужно, ощущения захлестнули ее, вознося все выше и выше, к самому краю и еще дальше, и она испытала оргазм, равного которому никогда еще не испытывала — потому что это был не просто секс, но любовь.

Прерывистый стон Романа подсказал ей, что он испытывает то же самое. Она его любит. Позже, уже засыпая в его объятиях, Шарлотта спросила себя, почему она так долго не желала себе в этом признаваться.


Шарлотта проснулась и потянулась. Прохладные простыни холодили ее обнаженную кожу. Проснуться в одиночестве было одновременно и привычно, и странно. Она всю жизнь просыпалась одна, этим сегодняшнее утро ничем не отличается от других, но после того, как она провела ночь, прижимаясь к Роману, просыпаться одной было как-то тревожно и неприятно. То же можно было сказать и о чувствах, которые атаковали ее еще не до конца проснувшийся мозг.

Она понимала, почему на исходе ночи Роман поцеловал ее и ушел, она уважала его стремление оградить ее от сплетен, неизбежных в их маленьком городке. Но ей его не хватало, она скучала по нему и хотела снова заняться с ним любовью. Она его любит. Каждая из этих мыслей пугала Шарлотту до невозможности.

Она встала и стала делать все то, что проделывала каждое утро, притворяясь, будто все осталось по-прежнему. Горячий душ, горячий кофе, быстрый спуск по лестнице в магазин. Все как обычно. Но невозможно отрицать, что сама она стала другой. Потому что тремя этими словами, «я люблю тебя», она привязала себя к Роману. И теперь, когда эти слова были произнесены, она боялась, что ее жизнь изменится навсегда. И если история — ее матери, ее отца и даже Романа — что-то значит, то эта перемена будет не к лучшему.

С этой тревожной мыслью Шарлотта вошла в открытый магазин. Она надеялась, что знакомые оборки и кружева и ванильные попурри, которые она обновляла каждый день, успокоят ее нервы. Она вошла — и в ноздри ей неожиданно ударил запах лаванды. Запах будоражил и разрушал ощущение успокаивающего однообразия, которое она надеялась здесь обрести.

— Бет! — позвала она.

— Я здесь.

Подруга вышла из подсобки с бутылочкой освежителя воздуха. Она шла и по дороге распыляла аромат.

— Вчера здесь была бригада уборщиков, и такое впечатление, что они разлили в кабинете бутыль аммиака. — Она замахала рукой перед носом. — Там просто задохнуться можно. Я пытаюсь перебить тот запах и распыляю этот.

Шарлотта с отвращением сморщила нос:

— Неужели так плохо?

Ее мутило и от запаха лаванды. Она прошла в магазин и бросила сумочку возле прилавка, а когда дошла до зоны примерочных, то попятилась.

— Фу!

Ее идея закрыться в кабинете и с головой уйти в работу, спрятавшись от всяких мыслей, с треском провалилась.

Бет кивнула.

— Я закрыла дверь в кабинет, чтобы запах не просочился в примерочные, и весь день держала окна открытыми, чтобы все проветрить.

— Спасибо. По крайней мере в самом зале воздух не так уж плох.

— Надеюсь, так и останется.

— Что ж, придется закрыть примерочные и помечать чеки — все, что будет куплено сегодня, придется принять обратно, если потребуется.

Обычно вещи, которые были на распродаже, а также купальники и нижнее белье они не принимали, а только обменивали, но это было бы несправедливо, если покупатель не имел возможности примерить вещь перед тем, как купить.

— Если запах усилится, придется закрыть магазин на весь день. Незачем нам травиться.

Бет еще несколько раз пшикнула распылителем.

— А ты не могла выбрать какой-нибудь другой аромат?

— В супермаркете больше ничего не было.

— Ладно, не важно. Только, пожалуйста, не распыляй больше, посмотрим, что будет.

Бет поставила освежитель на полку и пошла вслед за Шарлоттой в торговый зал. Шарлотта приоткрыла входную дверь, чтобы впустить свежий воздух.

— Ну вот, — сказала Бет, присаживаясь на прилавок рядом с кассой. — Я рада, что ты здесь и улыбаешься. Как ты себя чувствуешь после… ну ты понимаешь.

На последних двух словах Бет понизила голос до шепота. Шарлотта поняла, что она имеет в виду вчерашнюю сцену, разыгравшуюся во время бейсбольного матча.

А Шарлотта, как только она села в машину Романа, напрочь забыла и о Бет, и об обеде, и обо всем остальном.

— Я — прекрасно, — ответила она так же приглушенно, потом спохватилась, оглядела пустой магазин, расширила глаза и спросила уже громко: — А почему мы шепчем?

Бет пожала плечами:

— Сама не знаю.

— Ну так вот, я в порядке. Хотя мне не понравилось, что мне устроили засаду в общественном месте. Если папа, то есть я хотела сказать Рассел, хотел со мной поговорить, он мог бы мне позвонить. Или зайти. Или застать меня где-нибудь одну. А так… это было унизительно.

Бет посмотрела на свои ногти, избегая встречаться взглядом с Шарлоттой, и спросила:

— А ты бы уделила ему время, если бы он так сделал? Шарлотта повращала плечами — от их разговора ее начало сковывать напряжение.

— Не знаю. Ты бы уделила время Доктору Импланту? — Тут же пожалев о сказанном, Шарлотта ахнула. — Господи, Бет, прости! Не знаю, почему я срываю на тебе злость. — Шарлотта подбежала к прилавку и обняла Бет. — Ты меня прощаешь?

— Конечно. У тебя же нет сестры, которую ты могла бы мучить, а твоя мать слишком хрупкая. Да, я бы уделила время Доктору Импланту, достаточно времени, чтобы поблагодарить его за то, что он открыл мне глаза на мои сомнения и неуверенность в себе. А потом я бы вылила на него ведро ледяной воды.

— Тебе правда полегчало? — спросила Шарлотта.

— Как бы тебе это объяснить… — Бет подняла взгляд, словно ища ответ на потолке. — Я чувствую себя прозревшей, — сказала она наконец. — В последнее время я только и делаю, что думаю. И я смогла увидеть повторение одной и той же модели во всех моих прошлых отношениях с мужчинами. Все мужчины, с которыми у меня что-то было, хотели меня изменить, и я им это позволяла. Я легко приспосабливалась к их представлениям обо мне. Случай с Дэвидом был самым ярким проявлением того же самого, но не более. И я должна благодарить тебя и Рика за то, что вы вывели меня на путь прозрения.

— Меня? — искренне удивилась Шарлотта. — Я-то что сделала?

— Я тебе уже говорила. Ты предложила мне эту работу, потому что лучше меня самой знала, что меня интересует и к чему у меня есть способности. Теперь я тоже это знаю. И это только начало.

— Ну что ж, я рада, что оказалась полезной. А как насчет Рика?

— Он со мной говорил и слушал меня. Большинство мужчин не говорят. Они смотрят телевизор, ворчат, могут пару раз рыгнуть, прежде чем закивать головой, делая вид, что внимательно слушают. Рик слушал рассказы о моем прошлом и помогал сделать из них правильные выводы.

— Да он просто рожден, чтобы выручать женщин из всяких передряг. Может быть, ему стоило стать психоаналитиком, а не полицейским.

— Ну нет, — со смехом возразила Бет. — То, что он страж порядка, придает ему еще больше сексуальности.

— Ой, только не говори, что ты в него влюбилась!

Бет покачала головой:

— Ни в коем случае. Я пока сама по себе, и довольно надолго.

Шарлотта кивнула. Она верила подруге. Когда Бет рассказывала про Рика, ее глаза не заволакивала пелена мечтательности. По-видимому, она не обмирала по этому сексапильному полицейскому. Не так, как обмирала Шарлотта, когда хотя бы просто думала о Романе. При одной только мысли о том, что она снова его увидит, у нее внутри все переворачивалось и ее охватывало сладостное предвкушение и волнение. Ее мысли прервал — очень вовремя прервал — голос Бет:

— Мне нужно больше узнать о самой себе. Я хочу разобраться, что мне нравится, а что — нет. Не чего от меня ждут другие. Так что пока мне нужны только друзья.

— И мы у тебя есть! — Шарлотта крепко пожала руку подруги, и Бет ответила на ее жест. Шарлотта только надеялась, что вслед за Бет она сама не станет той, кому необходимо плечо друга.

— Ну и что ты собираешься делать, когда выяснилось, что ты не можешь закрыться в кабинете и заняться канцелярской работой? Снова поднимешься в квартиру и будешь плести кружева?

При этом предположении Шарлотта поморщилась.

— Нет, у меня руки болят. Такую работу надо дозировать. Прежде всего я загляну в редакцию «Газетт» и поговорю с Чейзом насчет рекламы пасхальной распродажи. Даже не верится, что до праздников осталось всего две с половиной недели.

— А знаешь, что лучше всего в праздниках?

Шарлотта постучала пальцем по лбу.

— Погоди, дай подумать. Рекламные ролики «Кэдбери» с шоколадным пасхальным кроликом? — предположила она, намекая на слабость Бет к шоколаду.

— Откуда ты знаешь?

— Ты что, забыла, что я на каждый праздник посылала тебе шоколад в подарочной упаковке? Да я тебя знаю как свои пять пальцев!

Шарлотта подняла с пола свою сумочку.

— В этом году нам надо вместе наесться шоколада, — сказала Бет, облизываясь в предвкушении.

Шарлотта засмеялась.

— Я загляну после того, как вернусь из «Газетт». Если будет тихо, может быть, возьму бумаги и счета и поднимусь с ними в квартиру.

— Так я и знала, что это случится! — Бет грустно покачала головой. — Ты провела всего один день дома за плетением кружев и уже подсела на сериалы.

— Неправда!

— Хочешь сказать, что, занимаясь бумагами, ты не будешь смотреть «Центральную больницу»?

Шарлотта сделала жест, будто запирает рот на замок. Она не хотела ни отрицать, ни подтверждать догадку Бет. Конечно, она будет смотреть «Центральную больницу». Потому что один сексапильный актер напоминал ей Романа. Она со страхом подумала, что дела ее плохи, хуже, чем она надеялась.

— Увидимся позже!

Она помахала Бет рукой и вышла из магазина. Оказавшись на улице, Шарлотта глубоко вдохнула и сказала вслух:

— Это гораздо лучше.

Повесив на плечо сумочку на длинном ремешке, она зашагала по дороге. Идя через городскую окраину, мимо последнего островка разделительной полосы, на котором росла трава и цвели одуванчики и другие весенние цветы, она увидела Самсона. Он полол цветочную клумбу. Шарлотта окликнула его, но он или не услышал, или сделал вид, что не услышал.

— Ну и ладно, — пробормотала Шарлотта, пожимая плечами.

Она пошла дальше, с наслаждением вдыхая свежий весенний воздух. В голове вертелись мысли о Романе. Приятное предвкушение смешивалось с тревогой из-за слов, которые они друг другу сказали, и из-за уровня отношений, который эти слова предполагали. Она думала не только о том, что Роман имел в виду, когда говорил, что им нужно найти компромисс, но и о том, можно ли доверять его любви и желанию жениться на ней, которое он высказал.


Роман вошел в здание редакции «Газетт», открыв дверь своим ключом. Рабочий день еще не начался, Люси еще не пришла, и в редакции было тихо. Судя по всему, даже Чейз еще не спустился. Роману хотелось выпить кофе, и его не устраивала душноватая атмосфера редакции, поэтому он оставил дверь на улицу открытой и прошел в кухню, чтобы заварить себе кофе покрепче.

Ему пришлось покинуть постель Шарлотты с первыми проблесками рассвета. Один поцелуй в щеку — и он ушел. В городе и без того много говорили о Шарлотте и ее семье, он не хотел давать еще больше пищи для сплетен, покидая ее квартиру средь бела дня. Уходить рано утром тоже было рискованно, но он не смог устоять перед искушением провести ночь в ее постели, рядом с ее теплым обнаженным телом. И он будет спать так всегда.

Романа бросило в дрожь. Может быть, он и признал для себя непростую истину, что хочет перестать все время бежать, хочет осесть на одном месте, что он действительно любит Шарлотту, — признать-то признал, но это не означало, что открытие не пугало его самого до чертиков. Однако не настолько, чтобы он передумал. Он всего лишь человек, думал Роман. Он стоит на пороге серьезной перемены в его жизни, и это его нервирует.

Роману до сих пор не верилось, что он сказал то, что сказал. Не то чтобы слова давались ему с трудом — он же журналист, слова всегда приходят к нему легко. Но раньше он всегда сначала продумывал решения, а потом уже произносил их вслух, точно подбирая слова. Никогда еще его эмоции не брали верх над здравым смыслом. Но его чувства к Шарлотте зрели десять лет. И он действительно ее любит и хочет на ней жениться. Он не собирался объявлять ни об одном, ни о другом, но спонтанность — это неплохо, она сохраняет свежесть в отношениях, думал Роман с иронией.

Но пока он отмеривал кофе и заливал в кофеварку воду, у него дрожали руки. Время он выбрал не самое удачное. Он сделал Шарлотте предложение в общественном месте, да еще когда она только что пережила эмоциональную стычку с отцом, и сделал его раньше, чем успел принять решения, которые крайне важны для их будущего. Учитывая все это, можно было признать, что Шарлотта приняла его слова лучше, чем он мог надеяться.

Сейчас, когда Роман был один в здании, где в детстве проводил очень много времени, он понял, что его раннее бегство из постели Шарлотты было к лучшему. Ему нужно было побыть одному, подумать, как строить свою жизнь дальше, и он понятия не имел, что делать. Хотя он рассудил, что для начала было бы неплохо связаться с «Вашингтон пост» по поводу их предложения о работе. Мысль о том, чтобы снять телефонную трубку и позвонить, не вызвала у него желания сбежать, и он решил, что это хороший знак.

— Привет, братишка. Что-то ты рано, — сказал Чейз, входя в приемную редакции. — Что ты здесь делаешь? У мамы кончились шоколадные кексы?

Роман пожал плечами:

— Понятия не имею.

С утра он пробыл дома так мало, что даже не завтракал. Он посмотрел на старшего брата.

— Ты знаешь, я только что понял, что с тех пор, как я приехал в город, мы только обо мне и говорим. А что происходит в твоей жизни?

Чейз пожал плечами:

— Все то же, что и всегда.

— Есть новые женщины?

С тех пор как Роман вернулся домой, он ни разу не видел Чейза с какой-то близкой ему женщиной.

Чейз покачал головой.

— Кто же составляет тебе компанию? Что ты делаешь, чтобы не быть одиноким?

Задавая эти вопросы, Роман имел в виду не просто секс — о таких вещах братья не распространялись, и Чейз понимал, что брат имеет в виду. Им обоим было знакомо проклятое одиночество, сопутствующее стилю жизни, который они выбрали. Романа избавила от этого одиночества Шарлотта.

Чейз снова пожал плечами.

— Если мне нужна компания, у меня есть несколько подруг в Харрингтоне. Ты же знаешь, Йоркшир-Фоллз — такой маленький городишко, что тут невозможно с кем-то встречаться, чтобы об этом тут же не узнали все. Но я не страдаю от нехватки общества. Вернемся к тебе.

Роман засмеялся — Чейз никогда не мог долго поддерживать разговор о самом себе — и спросил:

— Что ты скажешь, если я тебе скажу, что в «Вашингтон пост» мне предложили редакторскую работу?

Чейз прошлепал по полу в одних носках, без ботинок — одно из преимуществ жизни в квартире над редакцией — и присоединился к Роману в маленькой кухне. Там он налил себе кофе и поднял чашку.

— Кстати, спасибо.

Роман прислонился к холодильнику.

— Не за что.

— Я скажу: не стоит переходить на редакторскую работу только потому, что монета указала на тебя.

Роман провел рукой по волосам.

— Не буду делать вид, будто этого не было.

В действительности сейчас Роман был даже рад, что жребий пал на него. Рад, что ему пришлось задержаться в Йоркшир-Фоллз, рад, что жизнь заставила его задуматься о женитьбе. Потому что все эти обстоятельства дали ему второй шанс с Шарлоттой — с женщиной, которую он любил. С женщиной, которую он любил всегда.

— Наша затея с подбрасыванием монетки стала причиной того, что вся моя жизнь изменится.

Роман покачал головой. Получалось не то, что он хотел сказать. В действительности жребий придал ему толчок, задал импульс начать новую жизнь. Но на Шарлотте он собирался жениться по другой причине, эта причина — любовь. А вовсе не обязательства перед семьей.

— Женитьба — это серьезный шаг, рождение ребенка — тоже. Я знаю, что маме очень хочется внуков, но, заметь, с тех пор как она стала встречаться с Эриком, она немного успокоилась.

— Это потому, что он ее занимает и ей не до того, чтобы донимать нас. Но я вижу ее каждое утро, и можешь мне поверить, она не забыла о своем желании иметь внуков и она по-прежнему принимает маалокс. — Иногда Роману казалось, что она ведет себя более активно, когда его нет поблизости, но он решил, что у него разыгралось воображение. — Так что если тебя интересует мое мнение, в этом отношении ничего не изменилось.

Но изменились чувства Романа по отношению к потребностям матери.

— Я опять повторю: прежде чем принимать какое-то решение, убедись, что ты сможешь жить с его последствиями. — Чейз замолчал и отпил кофе. — Мы с Риком поймем, если ты не захочешь стать жертвенным ягненком маминого стремления к внукам только потому, что так выпала монета. Ты все еще можешь выйти из игры.

Чейз говорил те самые слова, которые Роман сам не так давно использовал. Но с тех пор как он, обессиленный, примчался из Лондона, многое изменилось. До недавних пор он не задумывался о своих действиях, не рассматривал все «что», «как» и «почему». Он просто знал, что у семьи есть некая потребность и его очередь ее удовлетворить. Присутствие Шарлотты в городе все изменило. И Роман не знал, как объяснить эту перемену Чейзу — старшему брату, который высоко ценил свое одиночество и статус холостяка.


Шарлотта дошла до редакции «Газетт» и обнаружила, что входная дверь открыта. Она негромко постучала, но никто не откликнулся. Редакция «Газетт» считалась спокойным местом, куда можно было заглянуть запросто, поболтать с Люси, с Таем Тернером, а то и с Чейзом, в зависимости от его настроения и графика работы, поэтому Шарлотта позволила себе войти. Она ожидала увидеть Люси за столом у телефона, но большая комната оказалась пустой. Шарлотту это удивило. Она посмотрела на часы и поняла, что пришла раньше, чем собиралась. Но из кухни доносились голоса, и Шарлотта пошла в ту сторону. Чем ближе она подходила, тем сильнее пахло кофе, ее желудок заурчал, напоминая, что она сегодня еще не завтракала.

В одном из голосов она узнала голос Романа, и у нее внутри все перевернулось. Шарлотта спросила себя: неужели она всегда будет так на него реагировать? Испытывать истинное наслаждение только от того, что она его видит? Неужели его голос всегда будет возбуждать ее? И она будет испытывать непреодолимое желание заглянуть в бездонные голубые глаза и увидеть, что они смотрят на нее с таким же томлением? Если так, то она очень надеялась, что Роман чувствует то же самое, потому что ее любовная лихорадка, похоже, проходить не собирается.

Шарлотта подошла к дверному проему кухни. Роман стоял, глядя в потолок, словно пытался прочитать на нем ответ, а Чейз пил кофе. Братья не заметили ее присутствия. Она хотела кашлянуть, чтобы дать о себе знать, но в это время Чейз заговорил:

— Я опять повторю: прежде чем принимать какое-то решение, убедись, что ты сможешь жить с его последствиями. — Чейз замолчал и отпил кофе. — Мы с Риком поймем, если ты не захочешь стать жертвенным ягненком маминого стремления к внукам только потому, что так выпала монета. Ты все еще можешь выйти из игры.

После этих слов Чейза у Шарлотты в глазах замелькали звезды. Ее мозг быстро интерпретировал то, что она услышала. Райна мечтает о внуках, и Роман пообещал их предоставить? Не потому ли этот холостяк, называющий себя бродягой, вдруг заговорил о браке? Любовь и брак? О Боже!

Желудок Шарлотты сжался от боли, но она напомнила себе, что тот, кто подслушивает, никогда не понимает все правильно. Она услышала только часть разговора. Но и то, что она услышала, выглядело и звучало отвратительно. Во всяком случае, для нее.

Хорошие манеры требовали дать знать о своем присутствии, пока она не подслушала что-нибудь еще, не предназначенное для ее ушей. Но это не означало, что она могла просто так отмахнуться от того, что уже услышала.

— О какой монете речь? — спросила она.

Было видно, что ее голос испугал обоих братьев: Чейз круто развернулся, а Роман дернулся так, словно она в него выстрелила. Он повернулся к дверному проему, в котором стояла Шарлотта.

— Как ты вошла? — спросил Чейз со своей обычной прямотой.

— Я постучала, но никто не ответил. Дверь была распахнута настежь, вот я и вошла. — Шарлотта бросила сумочку на кухонную стойку, прошла мимо Чейза и подошла к Роману. — Так что вы говорили про подбрасывание монеты? — снова спросила она.

В ее напряженном голосе смешались решимость, пыл и беспокойство.

— Я, пожалуй, лучше пойду, — сказал Чейз.

— Трус, — пробормотал Роман.

— Мне почему-то кажется, что он не имеет к этому никакого отношения, — сказала Шарлотта.

С бешено бьющимся сердцем она смотрела, как Чейз выливает остатки кофе в раковину и уходит, оставляя ее наедине с Романом. С человеком, чьи тайны она боялась услышать.

Загрузка...