Хроника отложенного взрыва

Глава 4

На следующий день Михальский позвонил Ксении. Он поинтересовался, не осталось ли у нее телефонов журналистов, преподававших на курсах в ее институте нелегкое искусство жечь газетным глаголом сердца людей.

— Особенно тех, кто работает или работал в «Молодежке».

— Сейчас посмотрю в записной книжке, не кладите, пожалуйста, трубку.

— Вас, Ксения, я готов ждать всю жизнь.

— Смотрите, я могу поверить… Так, открываю на букву «А». Вот, Вадим Саулович Андреев.

— Сам Андреев? — спокойным тоном уточнил Михальский, хотя на самом деле он крайне изумился. Андреев был очень известным журналистом еще с советских времен.

— Сам Андреев, — подтвердила Ксения. — Вот рабочий, мобильный, домашний…

— Большое спасибо, Ксения. А кто он сейчас?

— Заместитель главного редактора в «Репортере». В девяносто четвертом году работал в «Столичной молодежи». Думаю, знает про убийство Белугина все. Или почти все.

Когда-то его лицо было известно всей стране. Те, кто постарше, и сейчас узнавали Андреева. С тех пор он мало изменился: невысокий, с черными кучерявыми волосами, похожий на мулата. Таким он больше тридцати лет назад переступил порог редакции. Таким он передавал репортажи из Анголы, Португалии, Никарагуа, Афганистана — отовсюду, где шла война. Такой, только чуть пополневший, он курировал ведущие отделы одной из самых респектабельных и уважаемых в пределах Садового кольца газеты — «Репортер».

Он всегда работал в центральных газетах. Но часто его приглашали и на телевидение. Его книги миллионными тиражами расходились по всему Советскому Союзу…

Все рухнуло в один миг: осенью 1991-го. Тогда президент России пообещал журналистам на брифинге, что ляжет на рельсы, если цены в России повысятся. Все тщательно записали. И лишь Вадим Саулович с усмешкой спросил:

— Вы действительно ляжете? Не обманете, Борис Николаевич?

Первого президента России взбесила не только ирония известного журналиста, но и взгляд. В нем было недоверие, скептицизм и капелька презрения. И это в то время, когда вся Россия была без ума от своего президента.

Хоть и почитал Борис Николаевич свободу слова превыше всего, но Андреева возненавидел. С «легкой» руки президента журналиста так задвинули, что головы было не поднять. Газеты и телевидение резко закрыли свои двери перед мэтром. Его перестали издавать. А старые друзья отворачивались при встрече.

Не отвернулся только один — Александр Павлов. Он не позабыл телефон старого товарища, как некоторые. Позвонил и предложил работу. В благодарность Андреев создал в «Молодежке» такой отдел новостей, какого еще не было ни в одной газете Советского Союза. Стиль работы он изучил на Западе. Для советской журналистики главной была не информация, а правильная позиция автора. Навыки Андреева до поры до времени оставались невостребованными. И лишь в «Столичной молодежи» он показал, как надо работать. На его отдел новостей стали равняться и другие издания.

— Вам звонит Гольцов из Интерпола, — сообщила Андрееву секретарь.

— Соедините.

С Михальским они решили, что встречаться с журналистом лучше коллеге, хоть и бывшему военному, но журналисту. Поэтому на связь с Андреевым и вышел Гольцов.

— Здравствуйте, с вами говорит старший оперуполномоченный по особо важным делам национального бюро Интерпола майор Георгий Гольцов.

— Очень приятно, — ответил Андреев. — Какое государство объявило меня в международный розыск?

— Пока никакое. Я подготовил статью для вашей газеты. Хотел показать. И обсудить возможное сотрудничество.

— Хорошо, приезжайте.

Андреев постоянно курил сигары. От этого в его кабинете стоял стойкий сладковатый аромат.

— Неплохо, очень неплохо, — произнес он, бегло пробежав глазами статью Гольцова. — Только надо кое-что поправить.

— Ваша рука — владыка.

Дверь кабинета распахнулась. На пороге появилась молоденькая блондинка с двумя косичками, торчащими на голове, как маленькие рожки.

— Вадим Саулович, почему вы сняли мое изнасилование? — расстроенно спросила она.

— Возьми «Молодежку», — Андреев зажатой в руке сигарой показал на журнальный столик, стоявший перед большим экраном домашнего кинотеатра. Поверх пачки газет лежал свежий номер «Столичной молодежи».

— Смотри подвал первой полосы, — сказал он.

Девушка схватила газету, ее глаза забегали от заголовка к заголовку. Нашли нужный, остановились.

— Нашла? Читай.

— «Зверское изнасилование в Жулебине. Пять пьяных подонков затащили в подвал двух школьниц…»

— Достаточно, — оборвал ее редактор. — «Молодежка» отвякалась. А вот где ты была вчера, мне не понятно.

— Вадим Саулович, — плаксивым голосом произнесла корреспондентка, — я не могла дозвониться до начальника райотдела милиции. Он как раз был на этом деле. Зато сегодня у меня есть все подробности и фамилии.

— Дорога ложка к обеду.

— Вадим Саулович, а суд над Белугиным давать? Сегодня будут слушать экспертов.

— Кому сейчас интересен этот Белугин? Там есть какой-нибудь информационный повод: осудили, выпустили, арестовали кого-то еще?

— Нет.

— Тогда забудь. Ищи еще что-нибудь…

— А вы знали Белугина лично? — спросил Гольцов, когда девушка вышла.

— Да, — хмуро ответил Андреев.

— За что его могли взорвать?

— А вы разве не знаете? — Редактор с хитрецой посмотрел на Георгия.

— Мне интересно ваше личное мнение.

— Видите ли, Георгий… Это дело темное и очень опасное. Вы даже не представляете, насколько оно темно и опасно.

Внезапно телефоны на столе редактора разорвались трелями, словно пулеметными очередями.

Андреев включил громкую связь.

— Вадим, это дежурный редактор беспокоит. — В динамике зазвучал взволнованный голос. — В Ираке война начинается. Что будем делать?

— Еще не начинается. Я слежу за ситуацией.

— А если начнется?

— Ставим на международную полосу с «паровозом» на первую. Вместо беспорядков в Аргентине.

— Аргентину вообще убираем?

— Нет. Отправляем на международную полосу в один объем с заварухой в Афганистане.

— Не влезет!

— Сократи и ногами запихай.

Гольцов отметил, что редактор успевал одновременно разговаривать по телефону, следить за лентами информационных агентств на мониторе компьютера и краем глаза коситься в телевизор, где шли новости…

— Так почему вы интересуетесь убийством Белугина? — Андреев посмотрел на Гольцова.

— По поручению Генерального секретариата мы готовим справку-доклад о расследовании самых громких преступлений в России. В том числе — убийства Белугина. Рутина. Но приходится ею заниматься.

В кабинет постучали.

— Здесь нам не дадут поговорить, — произнес редактор. — Если вы действительно хотите узнать про дело Белугина, пойдемте выпьем по чашечке кофе.

Ресторан редакции находился этажом выше. Для начальства был оборудован отдельный кабинет, с кожаными диванами, камином, картинами на стенах.

— А что за скандал вышел в Испании с солнцевскими? — вдруг спросил Андреев.

Гольцов понял: чтобы рассчитывать на откровенность, надо произвести эдакий чейнч, обмен информацией. Георгий ответил на все вопросы редактора — не скрытничая, но и не раскрывая особых секретов. Андреев был удовлетворен.

— Откуда Белугин брал информацию? — спросил Гольцов, когда разговор перешел к интересующему его делу.

— Ему сливали, — спокойно ответил редактор.

— Кто?

— Разные люди. Я всех не помню. Один примелькался, молодой человек. Всегда в хороших костюмах. У него густые брови, сросшиеся на переносице забавно, как галочка или силуэт чайки, который рисуют на афишах. Потому я и запомнил его.

— Как его звали? Где он работал? — Гольцов спрашивал мягко и с интересом, как любознательный студент уточняет у профессора детали его лекции.

— Не знаю. Насколько я понимаю, в вашей службе тоже не принято раскрывать источники информации? Вот и Белугин не особо распространялся про своих людей.

— А какие у них были мотивы? Почему они приходили в газету? — Прямолинейность вопросов смягчалась тоном непонимающего студента, который уважает профессора, восхищается его знаниями и очень хочет разобраться. Но ничего не понимает.

— Кому-то мы платили за интересную информацию. Но деньги были небольшие — не озолотишься. Большинство людей сливали компромат, преследуя какие-то свои цели. — В голосе Андреева были покровительственные нотки, как у доброго профессора, растолковывающего урок.

Это был не допрос, даже не дружеская беседа, а именно консультация. В глубине души Андрееву это даже льстило: у него спрашивали совета как у признанного специалиста (каким он действительно был), и не кто-нибудь, а представитель Интерпола (тоже неплохо звучало). Что же касается дела Белугина, так в нем у Андреева не было никакой личной заинтересованности. Просто история, случившаяся на его глазах. Да, знал парня. Да, жалко его. Ну и что?

— С кем Дима дружил в редакции? — поинтересовался Георгий.

— Ни с кем.

— Вот как? — удивился Гольцов.

— А чему вы удивляетесь? Хотите ром?

Официантка принесла на подносе две рюмки с желтоватой жидкостью и тарелочку с нарезанным лимоном. Гольцов отказался. Редактор залпом выпил одну рюмку. Поставил перед собой вторую.

— Белугин пришел с улицы, по объявлению, — произнес он, закусывая лимоном. — К тому же он закончил инженерный вуз. А большинство мальчиков и девочек «Молодежки» пришли в газету с журфака МГУ. Они в штыки встретили Диму. А Петр Тинкин до сих пор помнит первую заметку Белугина…

Сентябрь 1992 года.

Молодой человек, на первый взгляд совсем еще мальчишка, отметил пропуск у охранника.

— Куда дальше идти?

— Прямо и направо. — Мужчина в черной форме махнул рукой в глубь коридора.

Длинный коридор редакции напомнил пассажирский корабль, какой ходит по Волге. Такой же серо-желтый палас и полированные двери кабинетов-кают.

Он шел, внимательно рассматривая таблички на дверях. В руках у него был свежий номер «Столичной молодежи» с обведенным красным фломастером объявлением:

Парень остановился возле двери с надписью «Вадим Андреев», глубоко вздохнул, постучал. Не дождавшись ответа, приоткрыл дверь:

— Можно?

— Заходите. — Это оказалась приемная, в которой сидела секретарь.

— Я по объявлению. Я звонил.

— Проходите. Вадим Саулович вас ждет.

У него даже перехватило дух. Сейчас он увидит самого Андреева! Дрожащей рукой парень открыл дверь.

Человек-легенда оказался на удивление простым в общении.

— Белугин? Проходи. — Он показал на диван рядом со столом и зажег сигару. — Рассказывай.

— Что?

— Все: где учился, где работаешь.

Благодаря светло-рыжим волосам Дима Белугин казался удивительно солнечным. Это сразу понравилось Андрееву.

— Закончил Московский авиационный институт. Сейчас работаю на радио, — сказал Дима.

— Каком?

— Местном. Радиостанция Сергиево-Посадского района. В Подмосковье.

— Это большая разница: работать на радио и писать в газету, — произнес Андреев. Тех, кто приходил в газету из радиожурналистики, пренебрежительно звали «радистами». Привыкнув компенсировать малограмотность интонациями, многие из них плохо писали.

— Я еще и с газетой сотрудничаю. Внештатно. «Загорская правда». Заметки пишу. Могу показать.

— Не надо. — Андреев отмахнулся. — Нам нужен военный корреспондент, который будет писать про армию. Справишься?

— Да! — уверенно ответил Белугин.

Мэтр посмотрел в лучащиеся глаза скромного парня в вязаном свитере и понял: этот справится. Чего бы это ни стоило.

— Подойди к Петру Тинкину. Он даст первое задание.

Через день Петр сидел за своим столом и матерился, черкая заметку, написанную Белугиным: «Кто так пишет, ё-моё. Зачем редакции этот «радист»?»

— Зачем же вы его взяли? — спросил Гольцов после услышанного.

— Мне нужна была рабочая лошадка, — ответил Андреев. — Была масса черной работы, которую никто не хотел делать. Мало кто из мальчиков и девочек моего отдела поехал бы в Абхазию или Молдавию. А Дима ездил, желая утвердиться. Но это у него не очень поначалу получалось: для того нужны годы. Журналистика — жестокая профессия.

— Но он же не мог писать?

— Вы думаете, на журфаках учат писать? Заблуждаетесь. Человек или пишет, или нет. Научить этому невозможно, только что-то подкорректировать. А руку можно набить. Это же ремесло. Было бы желание. Я увидел: у Димы было желание. И дал ему шанс.

Андреев выпустил клуб сигарного дыма и продолжил:

— И потом, его же не сразу взяли в штат. Знаете, как обычно человек с улицы приходит в редакцию? Ему дают стол и телефон. Это называется испытательным сроком. Крутись как хочешь, особо помогать тебе никто не будет. Выплывешь — станешь журналистом. Нет — прощай… Дима выплыл.

— А по-крупному он с кем-нибудь ругался?

— Он не очень вписывался в общую массу. Поэтому у него были проблемы с общением. Но без открытых противостояний. Хотя… Где-то в сентябре девяносто четвертого он крепко повздорил с Петром Тинкиным.

— Из-за чего?

— Из-за статей о торговле ураном.

В кабинет в тот день ворвался разъяренный Тинкин. Он бросил перед сидевшим за столом Белугиным свежий номер.

— Дима, что это за фигня? — с угрозой в голосе спросил Петр.

— Заметка, — спокойно ответил Белугин. — А в чем проблема?

— Почему мне ее не показал? Я веду эту тему.

— Тебя не было вчера. Не волнуйся. Данные точные.

— Плевать я хотел на твои данные. Это моя тема, не лезь в нее!

— Ты великий специалист в этом?

— Тебе русским языком объясняли, и не раз: нельзя подставлять друг друга. Если я пишу одно, не пиши вразрез. Показывай, советуйся. Мы должны работать одной командой. А ты выбиваешься из нее.

— Во-первых, успокойся и не разговаривай со мной в таком тоне. — Дима встал, он был ниже Петра, но чуть шире в плечах. — Во-вторых, у тебя свои источники информации, у меня свои. Если ты работаешь еще на кого-то помимо газеты — это твои проблемы. Я не буду советоваться с тобой только потому, что тебе надо кому-то угодить. А если что-то не нравится, то иди к Павлову.

Неожиданно Петр схватил Диму за грудки и прошипел:

— Ты русский язык понимаешь? Не трогай уран.

Дима освободился от захвата и оттолкнул Тинкина:

— Вали отсюда!

— Мальчик, ты даже не представляешь, во что влез… — прошептал Петр, выходя из кабинета.

— Почему они так повздорили? — расспрашивал Гольцов.

— По большому счету, — Андреев неторопливо выпустил клуб сигарного дыма, — Тинкин был прав. То, что сделал Белугин, называется — подставить товарища. У журналистов существует специализация. Каждый сидит на определенной теме. Обрастает определенными связями. Порой у него появляются какие-то обязательства, пусть даже моральные, перед теми, с кем он сотрудничает. И вдруг приходит кто-то со стороны и бьет вразрез тому, о чем раньше писал журналист. Все оказывается совсем наоборот. Журналист попадает в дурацкую ситуацию: родная газета признает, что он был не прав. Мало того, получится очень некрасиво, если журналист уже пообещал кому-то «замолчать» тему или написать с определенной позиции.

— Но откуда Белугин узнал про уран, если над этой темой работал Тинкин?

— Кто-то слил Диме. — Андреев развел руками. — Причем этот кто-то знал, что не стоит обращаться к Тинкину, потому что у того есть свои обязательства перед противоположной стороной… Вы совсем не пьете кофе.

Перед Гольцовым до сих пор стояла полная чашка, принесенная официанткой.

— Что-то не хочется, — произнес Георгий. — Вы были на работе в день убийства Белугина?

— Естественно.

— Как все происходило? — Гольцов потихоньку набирал обороты.

— Кто-то пообещал Диме передать интересную информацию. Сказал, что «дипломат» с документами будет в камере хранения на Казанском. Утром ему передали номерок. На вокзал Дима поехал на машине редакции. Обратно — на такси.

— Почему машина не подождала его?

— Павлов приказал.

— Но ведь это быстро: взять «дипломат» и вернуться. В пробках дольше стоять, — не унимался Гольцов.

— Тогда движение было посвободней.

— Все равно.

— Павлов наказывал водителей, даже если машина задерживалась на минуту. У него пунктик по поводу машин: чтобы все были на месте.

Сладковатый запах сигар заполнил и этот кабинет. Аромат следовал за Андреевым, где бы тот ни находился.

— Почему же он вообще дал машину? — Безобидные на первый взгляд расспросы Гольцова становились все настойчивее.

— Павлов неплохо относился к Диме. Часто просил выполнить разные поручения: сходи туда, принеси то. Мальчики и девочки искали предлог отказаться — гордые. А Дима соглашался.

— Кто-нибудь видел, как Белугин вернулся на работу с кейсом?

Андреев на мгновение задумался:

— Не думаю, что кто-то обратил на это внимание. Это потом уже многие кричали: я видел, я был рядом. А Дима тихо пришел на работу, тихо открыл «дипломат». И взорвался.

Долгий разговор начал утомлять Андреева. Он несколько раз посмотрел на часы, показывая, что пора заканчивать. Взамен своей откровенности журналист рассчитывал на ответное расположение Гольцова. Вдруг понадобится что-нибудь уточнить или у Георгия появится какая-нибудь интересная информация… Он просто обязан принести ее сначала в «Репортер». О чем Андреев прозрачно намекнул Гольцову. Тот, безусловно, согласился.

— А что было после взрыва? — осторожно спросил Георгий после некоторого перерыва, когда разговор плавно повернул в другую сторону.

— О-о-о, — приглушенно и многозначительно протянул журналист. — В редакцию стали приносить целые чемоданы компромата на Ткачева.

— Кому приносили?

— Иногда сразу Павлову. Иногда — Тинкину. Мы несколько месяцев палили по Ткачеву из всех орудий. А потом… — Андреев резко замолчал.

— Что было потом?

— Потом враз все прекратилось.

Георгий вышел из редакции и посмотрел на часы. Вечером Михальский обещал подъехать к нему на работу, в Интерпол.

Российское национальное бюро Интерпола все так же располагалось на последнем этаже серого бетонного здания, затерянного среди безликих кварталов Новых Черемушек. Неосведомленные проходили мимо этого здания, не задерживая шаг. А посетители не всегда находили его с первого раза.

Михальский приехал за несколько минут до окончания рабочего дня. Гольцову пришлось спускаться и уговаривать сержанта. Ничего не попишешь, правила есть правила.

— Ты работаешь в пентхаусе, — заметил Яцек, когда они поднимались на лифте.

— А ты думал, мы как белые люди.

Апартаменты Гольцова представляли собой стандартный пенал: пятнадцать квадратных метров, на которых было тесно от мониторов, процессоров, принтеров. Несгораемые шкафы, убивавшие пространство, были переполнены.

— Скромненько тут у тебя, — произнес Михальский, усаживаясь на стул. — Хоть бы взятки брал, что ли.

— У кого?

Яцек почесал затылок и произнес:

— Да, работку ты себе нашел. Даже взятку не у кого потребовать. Разве что Бен Ладен раскошелится.

— А если его возьмут?

— Тогда беда. Останешься без работы. Что выяснил у Андреева?

Гольцов вкратце пересказал.

— К чему мы пришли? — спросил Михальский.

— Пока ни к чему. Новых версий нет. Единственная ниточка — урановый след. Но скандал был за полтора месяца до убийства. Прошло слишком много времени. Если бы у Белугина было что-то серьезное, он бы успел напечатать.

— Хороший у тебя вид, — сказал Яцек, посмотрев в окно. На фоне мрачного спального района возвышался небоскреб, офис Газпрома. А дальше в наступающих сумерках светились шпили университета, типичного образчика архитектуры сталинских времен. Его уже наполовину закрывала новостройка, элитное жилье.

— Надо бы к следователю заглянуть, — предложил Михальский.

— Я был у него, — недовольно нахмурив брови, бросил Гольцов.

— И молчишь! Рассказывай!

— Да ничего интересного. Документы уже в суде. Посмотреть их невозможно, пока не вынесут приговор. В компьютере у него ничего не осталось. А так он не помнит. По-моему, он вообще не склонен был говорить про это дело.

— Глухо, — Михальский задумался. — Постой. Андреев вроде рассказывал, что после взрыва пачками носили компромат на Ткачева?

— Да.

— Но ведь это подтверждает версию, что убийство было чисто пиаровским ходом. Надо выяснить, кому именно был выгоден накат на Ткачева.

— Что-то здесь не то.

— Ты говоришь, Павлов часто использовал Диму на посылках? Может, это ответ? — продолжал гнуть свою линию Яцек.

— Что ты имеешь в виду?

Михальский внимательно посмотрел на Гольцова, поднял вверх указательный палец и произнес:

— А если бомба была предназначена Павлову?

В коридоре послышался цокот каблучков. В кабинет заглянула секретарша начальника НЦБ Зиночка, симпатичная девушка с белокурыми кудряшками.

— Шеф изъявил желание вас увидеть, товарищ майор, — сообщила она.

— С чего бы это? — удивился Гольцов.

— Не знаю, — ответила она. — Но если у тебя не было дурного предчувствия, значит, ты лишен интуиции.

— Неужели все так плохо?

— Там увидишь. Главное — смотри начальству в глаза, отвечай коротко и точно. Не волнуйся и не спорь. — Зиночка, как всегда, опекала сотрудников Интерпола.

— Зиночка, неужели я похож на человека…

— Ты похож на болвана, который днем пропадает неизвестно где. А по вечерам сидит в кабинете и занимается фигней, вместо того чтобы смотреть телевизор, — не дав ему продолжить, с серьезным видом договорила Зиночка их излюбленную фразу.

— Я так и думал. Но у меня есть оправдание, — поддержал игривый тон Гольцов.

— Нет у тебя оправдания! И думаю, что сейчас это тебе популярно объяснят. А когда выйдешь в расстроенных чувствах от начальства, не убегай сразу. Я постараюсь тебя утешить.

— Звучит заманчиво.

— Не обольщайся. Утешать буду крепким чаем и добрым словом. И только.

Зиночка ушла. Гольцов и Михальский переглянулись.

— Схожу с тобой, поздороваюсь, — сказал Яцек.

— Гольцов? Проходи, садись, — приказал Полонский. — А ты чего пришел?

Генерал посмотрел на Михальского.

— Поздороваться, — ответил тот.

— Здравствуй.

— Здравствуйте.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ну я пошел, — сказал Яцек.

— Нет уж, садись, — грозно произнес Полонский. — А ты, Георгий, рассказывай!

— Что?

— Где был, что делал? Почему мы так редко видим тебя на работе? — Тон Полонского не предвещал ничего хорошего.

— Я понимаю свою вину, Владимир Сергеевич. При случае готов искупить ее кровью. Но ведь я успеваю делать свою работу. Разве есть какие-нибудь замечания?

— Это хорошо, что успеваешь. — Полонский постучал ручкой по столу. — И вину при случае искупишь. Только почему я узнаю о том, чем занимаются мои подчиненные, от посторонних людей?

— От каких? — Гольцов и Михальский переглянулись.

— Ты что, мать твою, делал у Шевченко?

— Если вы знаете, значит, он вам рассказал.

— Да. Все рассказал, в отличие от тебя. — Полонский закипал на глазах. — Как ты думаешь, каково мне было разговаривать со следователем Генпрокуратуры, который спрашивает: почему твои люди интересуются делом Белугина? А я ни сном ни духом. Ты хоть понимаешь, насколько все серьезно?

Гольцов промолчал.

— Владимир Сергеевич, — встрял в разговор Михальский, — это я попросил его. Мы хотели кое-что проверить в деле Белугина.

— Ты пока помолчи, — ответил Полонский. — Гольцов, что предлагаешь с тобой делать?

Вопрос генерала прозвучал скорее как угроза.

— Готов принять любое ваше решение. — Георгий посмотрел на шефа.

Начальник национального бюро Интерпола старался не кричать на подчиненных. Он умел спокойно разъяснить сотруднику, что тот не прав и может жестоко поплатиться. Добрым дедушкой Полонский никогда не был, но и сплеча не рубил. Больше всего к нему подходила избитая характеристика: суров, но справедлив.

— Владимир Сергеевич, позвольте обратиться к вам не как к генералу, а как к простому человеку, — произнес Михальский. — Как к старшему товарищу, в конце концов. У нас есть долг. Перед полковником Заславским. И поэтому мы просто обязаны найти настоящих убийц Дмитрия Белугина.

Внезапно Полонский резко встал и зашагал по кабинету. Туда и обратно.

— Дожили, — произнес он тяжелым тоном, какой используется только в крайнем случае и чаще всего предшествует увольнению сотрудника. — Спасибо тебе, Михальский. И тебе, Гольцов. Порадовали старика. Мне как раз только этого не хватало.

Георгий, который никогда не тушевался перед начальством, притих. Голос Владимира Сергеевича был похож на огромный камень, который падает без особого шума, но может придавить даже слона.

— Ладно бы нашел любовницу, — Полонский продолжал ходить по кабинету. — Ходи к ней в рабочее время, когда же еще ходить? Я бы не простил. Но понял. По-мужски понял. Влепил бы выговор и отпустил с миром…

На столе у начальника зазвонил телефон с гербом. Но Полонский не обратил на него никакого внимания. «Дело плохо», — подумал Гольцов.

— Все было бы понятно, скажи ты: мало платят… — Голос шефа продолжал давить. — Мол, подрабатываешь на стороне, семью кормишь. Я бы не простил. Ни за что не простил. Объявил бы строгий выговор. И отпустил бы. Что с тобой поделать, семья — это святое.

Шеф достал из кармана сигареты и закурил. Потом сел на свое место.

— Но ты, видимо насмотревшись голливудских фильмов, решил поиграть в героя-полицейского. — Вокруг Полонского необычно быстро образовалось облако дыма. — Там всегда детективы бросают значок на стол и начинают сами ловить преступников. Ты хочешь так же?

Человек, попадая в зону обстрела реактивных установок «град», через четырнадцать секунд сходит с ума. Если, конечно, перед этим не погибает. Об этом Гольцов знал еще из Чечни. Выслушать монолог разъяренного Полонского все равно что попасть под реактивные снаряды. Шума, конечно, меньше, но тоже бьет неслабо. Гольцов поставил рекорд: никто еще в российском Интерполе не доводил шефа национального бюро до столь длительной бомбардировки из самых мощных интонаций.

— Чего тебе не хватало, Гольцов? Еще грамотным оперативником не стал, а лезешь туда, где тебя как таракана раздавят.

Гроза в голосе стала стихать. Можно было перевести дух. Теперь это был уже не «град», а легкий минометный обстрел. Полонский стряхнул пепел сигареты, откинулся назад в кресле. И неожиданно спросил:

— Рассказывайте, до чего докопались, джеймсы бонды, мать вашу?

— Пока рассказывать особо нечего. — Гольцов соединил пальцы в домик. — Мы ходили в библиотеку… Читали газеты.

— Прекрасное занятие, — скептично заметил Полонский. — Особенно в рабочее время.

— Мы хотели выяснить, кому насолил Белугин, кому была выгодна его смерть. По возможности вычислить мотивы.

— Что-нибудь нашли?

— Ничего. — Гольцов развел пальцы и вновь соединил. — У нас осталось очень странное впечатление. Когда шли, были уверены: жил сильный журналист, бомбил всех громкими статьями, раскопал что-то убойное. И его убрали. Но начали читать — и видим: никакого особенного компромата не было. Это после взрыва стали кричать: разоблачал, раскрывал, расследовал. На деле же — мелкие наезды. А десант он даже хвалил. У Ткачева, конечно, были причины обижаться. Но убийство оказалось невыгодным прежде всего самому Ткачеву.

— А ты никогда не задумывался, почему отдельно взятая газета хвалит одних политиков, а других ругает? — спросил Полонский.

— Позиция газеты.

— От чего она зависит?

— От спонсоров. От их политических пристрастий.

— Правильно. Условно назовем это мнением главного редактора. — Полонский взял лист бумаги и нарисовал несколько кругов, один большой и вокруг маленькие. — Если он не захочет, никакая публикация не состоится.

Он показал нарисованные круги Гольцову и Михальскому:

— Большой — это редактор, маленький — журналист. Убери маленького, ничего не изменится. Найдутся другие. По большому счету, обижаться на Белугина не следовало, надо было злиться на газету. И логичнее было бы… — Полонский перечеркнул большой круг.

— Может, не смогли достать?

— За последние годы таких людей доставали, по сравнению с которыми этот, — шеф ткнул ручкой в большой круг, — воробей. А Белугин — мотылек. Странная история. Такое чувство, что десантников просто подставили. По-человечески мне нравится, что ты не отвернулся от бывшего шефа. Это вселяет определенную надежду.

— Владимир Сергеевич, и вы тоже можете в любой момент рассчитывать на меня. — Гольцов воспрял духом.

— Надеюсь, что смогу обойтись без твоей помощи. — Полонский порвал лист бумаги на мелкие куски, кряхтя, нагнулся и выбросил в урну под столом.

— А может, бомба была предназначена Павлову? — предположил Михальский. — Мы только что обсуждали это.

— Вряд ли.

— Почему?

— В девяносто четвертом году я работал в МУРе, если вы помните, — произнес Полонский. — Потому кое-что слышал об этом деле. Подобная версия рассматривалась. От нее отказались. Во-первых, Павлов тогда бы не стал торопить назад машину, позволил бы подождать Белугина на вокзале. Во-вторых, Белугин бы не открывал «дипломат».

— А если Павлов опасался, что в посылке бомба, и потому специально попросил Дмитрия забрать ее и посмотреть?

— Яцек, ты веришь, что сборная России станет чемпионом мира по футболу? — Полонский посмотрел на Михальского.

— Нет.

— Но шансы у нее есть, хоть и мизерные. Так же и с этой версией. Павлов крайне редко сам открывал посылки, адресованные ему. Для этого есть канцелярия, секретарши, доверенные сотрудники. Люди, готовившие взрыв, явно не любители. Они наверняка тщательно готовили акцию и не могли не знать, что бомба в любом случае не дойдет до Павлова.

В кабинете повисла многозначительная пауза.

— Я думаю, что мишенью был именно Белугин, — продолжил генерал. — Слишком много свидетельств, что договаривались о встрече именно с ним. А теперь поделитесь, какие у вас планы.

— Мы хотим проверить в бюро пропусков, кто приходил к Белугину в редакцию в последнее время перед убийством, — произнес Михальский.

— Даже не пытайтесь, — сказал генерал. — На следующий день после взрыва уничтожили корешки всех пропусков. Хотя срок хранения — год.

— Кто приказал?

— Темная история. Все перекладывали друг на друга. А следственная группа не очень-то и разбиралась. Преступления, мол, здесь никакого нет.

Полонский поднял трубку:

— Зиночка, сделай три кофе, пожалуйста…

Затем, посмотрев на Гольцова и Михальского, продолжил:

— Вот вам информация для размышления. На проходной газеты стоят сотрудники милиции. Сотрудников ФСБ, МВД, прокуратуры они пропускают по служебным удостоверениям. Пропуск выписывать не надо. Обычные военные идут на общих основаниях. Так вот, следствие выяснило, что у десантников были паспорта прикрытия, которые выдало ГРУ для операций в Чечне. Проверить, использовали их для прохода в редакцию или нет, невозможно. Что хотели скрыть, уничтожая документы? То, что десантники были в редакции по поддельным документам?

— Или то, что они никогда там не были… — задумчиво произнес Георгий.

— У Белугина были близкие люди? — спросил Яцек, краем глаза наблюдая за вошедшей в кабинет Зиночкой. Секретарша расставила чашки и ушла.

— Только родители, — ответил Полонский. — И младший брат. Друзей мы не нашли. Один товарищ был убит вскоре после гибели Белугина.

— Как?

— Банальное ограбление. Наркоман зарезал мужчину, который возвращался с электрички. Забрал деньги — какую-то мелочь. Его тут же поймали. Валялся, ничего не помнил. В руке окровавленный нож.

Гольцов и Михальский переглянулись.

— Другой товарищ, не помню, как звали, уехал за границу.

— Девушка у Белугина была?

— Если и была, то ее так и не нашли. Или не искали, — произнес генерал. — Но если вы решили вплотную заняться этим делом, мой вам совет, найдите одного человека. Он был взрывотехником, работал в одном из «ящиков» ГРУ. Его арестовали через две недели после взрыва. Обвинили в убийстве Белугина. Но потом у следствия то ли что-то не сложилось, то ли он как-то открутился от этого. Его осудили, но за что-то другое. Звали человека… Фамилия какая-то странная… Вощи… Воща… Ах да, Вощевоз. Александр Вощевоз.