Хроники семьи Волковых

Война. Путешествие из Лисок в Бутурлиновку

Весной 41-го года родители собрались переезжать жить к Денису на Дальний Восток. Тут-то ведь ютились в чужом углу, а там всё-таки сын! И он зовёт к себе мать с отцом. У него хорошая квартира, родилась маленькая дочь, а Денис и его жена Людмила работают. И родителям будет хорошо, и им помощь. Федя уже учится в Ленинграде, Аня давно самостоятельная…

Так и решили — едем! Всё лишнее было продано, вещи упакованы, сидели на узлах и ждали вызова с Дальнего Востока. А тут — война. И тогда родители сказали: раз так, надо ехать в Бутурлиновку, к Марии, в свой родной дом — туда, где всё своё, знакомое.

Мать с отцом уехали, Аня осталась в Лисках. Дважды мать приезжала за ней. Первый раз ещё летом — и сразу попала под бомбёжку. Бомбить город начали с первых же дней войны. Мать прибежала к дочери испуганная:

— Нюра, уезжаем!

Но Аня отказалась: школу ещё не эвакуировали, а уехать без справки об эвакуации — значит остаться без продуктового пайка. И только в ноябре, получив справку, она поехала в Бутурлиновку.

Пришла Аня на станцию в Лисках, зашла в здание вокзала. А там людей видимо-невидимо: не только на лавках — на полу сидят, лежат, кругом мешки, воздух спёртый. Все ждут поездов. Пристроилась она кое-как со своим чемоданом. Рядом — пожилой военный, рядовой. Они быстро подружились, стали помогать друг другу: выйти воды попить или в туалет — вещи оставляют под присмотр. И когда садились в эшелон, помог пропихнуть её чемодан в окно вагона. Аня налегке вскочила на подножку, и только когда поезд поехал, проводница открыла двери, впустила её.

Поезд доехал до Боброва — районный центр в Воронежской области и тоже большая станция, — и стал. Дальше не пускают: идут только воинские эшелоны. Высадили людей из вагонов, Аня тоже вышла. А на улице уже темно. Что делать, куда идти? Стоит она, растерянная, на перроне, и вдруг видит — Семён Овсянников идёт, учитель географии из Залужного! Она кинулась к нему просто счастливая — знакомый человек, коллега. И он тоже обрадовался встрече.

— Куда едешь? — спрашивает его Аня.

— Никуда. Я здесь работаю, дежурю от политуправления.

Узнав, что с ней произошло, приободрил:

— Не бойся, я тебя устрою.

Он ушёл ненадолго, разузнал, что один воинский эшелон рано утром пойдёт в сторону Бутурлиновки, до станции Таловая — это в 30 километрах от города, считай рядом. Надо было переночевать, и Овсянников повёл Аню на квартиру, где сам жил. Хозяйка напоила её чаем, накормила, отогрела. Легла она спать в его комнате, а он ушёл на ночное дежурство. Утром вернулся, разбудил, повёл к эшелону. Был при этом эшелоне специальный вагон-холодильник для перевозки грузов: длинный, заиндевелый, пустой внутри — ни лавок, ни сидений. В нём ехало несколько женщин-медсестёр и пожилой сержант, возвращавшийся в часть после госпиталя к офицеру, у которого служил ординарцем. С ними Аня и поехала.

Сидеть можно было только на своём чемодане. Одета она была тепло, а вот ноги — в лёгких туфельках, просунутых в резиновые ботики. Сержант увидел: девушка всё время перебирает ногами. Понял, что она мёрзнет.

— Я тебя, детка, сейчас согрею, — сказал.

И достал пару больших валенок:

— Вот, везу своему командиру. Надевай!

Дал тряпок на портянки, сам обмотал ей ноги. Аня обула валенки — как в печку попала! А иначе отморозила бы ноги начисто — ехали ведь много часов…

В Таловой отдала валенки, поблагодарила, распрощалась. Со слезами на глазах махала рукой вслед уходящему эшелону.

До Бутурлиновки добралась на попутках. Зашла в дом — отец, сестра Мария, муж её Павел обнимают её, радуются. Потом смотрят — следом за Аней никто не заходит.

— А где же мама? — спрашивает Мария.

— Как, мама? — удивилась Аня. — Она не приезжала.

— Да нет, поехала за тобой!

В пути, оказывается, дочь и мать разминулись. Вернулась мать через три дня после Ани. И тоже добиралась из Лисок в Бутурлиновку не просто, с интересными приключениями.

Была договорённость о том, что Аня, получив справку об эвакуации, приедет в Бутурлиновку сама. И мать не собиралась вторично за ней. Но всё произошло случайно, спонтанно. Сестра зятя — Павла Нежельского, — шла на станцию мимо дома Волковых. Увидела во дворе мать, крикнула:

— Сваха, твоя Нюра приехала?

— Нет ещё.

— Так едем со мной, — позвала та. — Я в Боровую.

Боровая — станция недалеко от Лисок. И мать подхватилась, за полчаса собралась, и вместе со свахой Клавкой двинулась к вокзалу. В ту сторону приехали легко. Клавдия сошла раньше в Боровой, мать дальше, в Лисках. Пришла к дочери на квартиру, а там — пустой дом. Хозяйка сказала, что Клава и Зоя — учительницы, с которыми Аня снимала квартиру, — ушли на фронт, а Аня только-только уехала. Мать — вновь на станцию. Да не тут-то было! В сторону Бутурлиновки, до станции Таловая, пропускают только воинские эшелоны. А гражданские составы неизвестно когда пойдут.

Мать бросилась туда, сюда, расспрашивает людей — всё напрасно. Увидела на одном из путей воинский эшелон, села на его открытую платформу, сидит, ждёт… Идут мимо железнодорожники.

— Ты чего, бабушка?

— Да вот, люди сказали, что этот поезд поедет в Таловую.

— Поедет-то поедет, но не сегодня, а, может, и не завтра. Беги скорее вон на тот путь, там эшелон скоро тронется. Найди начальника поезда, попросись…

Она и побежала. У эшелона увидела группу военных. Бросилась к ним, спрашивает:

— Ребятки, нет ли тут начальника поезда?

Вышел один — молодой, симпатичный, весёлый, в лётном бушлате:

— А зачем вам? Считайте, я начальник!

И по сапогам перчатками похлопывает.

— Сыночек, — стала просить мать, — мне бы доехать до Таловой! Приехала сюда за дочкой, а она уже уехала. Разминулись. Вот я тут и застряла. Помоги…

— А что, — говорит этот офицер. — Пойдёмте, устрою. — Немного подумал, предложил: — Могу посадить в вагон с беженцами-евреями. Но их там очень много, вагон битком набит, дух тяжёлый. Вы сами не захотите там ехать… Нет, я вас в другое место пристрою.

И посадил он мать на платформу, где везли грузовые машины — прямо в кабину одной машины. Мягко, удобно. А чтобы ещё и тепло было, принёс разного тёплого тряпья, укутал старушку.

Буквально через несколько минут эшелон тронулся. Едет мать, радуется, думает: «Что за чудесный парень! Какие ж люди хорошие бывают…»

Эшелон идёт медленно, тормозит буквально через три-пять километров, подолгу стоит. На одной из остановок прибежал «начальник поезда», притащил в котелке еду, чайку горячего.

— Как же тебя зовут, сынок? — спрашивает мать.

— Шурка, — смеётся он.

— Ох, и душевный ты парень, Шура!

Едет мать. На ночь перешла в вагон к беженцам. Но прав оказался офицер Шура: тяжко там, людей очень много, больные, дети, по нужде тоже там, в вагоне, ходят, чесночный дух стоит… Еле дождалась утра, сбежала в «свою» машину. Вновь удобно устроилась в кабине.

Вот поезд тормозит в Боровой, а там по перрону ходит Клавка, уехать не может. Мать увидела её, кричит:

— Клавко, Клавко! Иди сюда!

Та оглядывается, никак не может понять откуда голос свахи раздаётся. Увидела, ахнула… Приходит лейтенант Шура, а их в кабине уже двое. Мать объясняет что к чему, а он смеётся:

— Едте! Вам же веселее. А я вас обрадую: мы не в Таловой разгружаться будем, а поедем прямо к вам, в Бутурлиновку. Там наш аэродром будет квартироваться.

Мать обрадовалась, что сможет отблагодарить парня. Стала приглашать:

— Ты ж приходи к нам, Шура! Тебе каждый покажет, где изба Волковых. С дочкой тебя познакомлю — с той, за которой ездила да разминулась. Она у меня умная, учительница. И не замужем…

Доехали, распрощались. Шура сказал, что обязательно придёт.

Пошла мать домой, уже был вечер, темно. На улице, недалеко от дома, слышит — навстречу идут двое, разговаривают. Узнала голос дочери. Окликнула:

— Нюра!

Аня бросилась к ней, обняла.

— А ты куда? — спрашивает мать.

— Да в кино, в клуб.

— Ну иди.

И Аня пошла. Потом до старости, вспоминая эту встречу, упрекала себя: почему не вернулась с матерью домой! Ведь та из-за неё ездила, с таким трудом добиралась. А она ушла себе в кино с каким-то офицером, который ей и не нравился, и не нужен был вовсе… Молодость!