Хроники Сергея Краевского

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КЛЕТКА ДЛЯ ДЕМОНА

В начале этот день мало чем отличался от других. Разве что томление в груди да непонятная тоска были сильнее обычного. Они-то и заставили Сергея нарушить устоявшийся распорядок, — завтрак остался почти не тронутым, а утренняя прогулка затянулась.

Море слегка штормило.

Идиллию вчерашнего штиля нарушал подувший ночью теплый та-мильский ветерок. Он пригнал отару бело-молочных барашков облаков, вспенил гребешки волн, позвал в путь перелетных птиц. Перечеркивая друг друга, шесть огромных клинов почти земных журавлей, зазывно курлыча, летели на север в далекие Дактонию, Торинию, Лотширию. Их весенняя песнь напомнила Сергею, стоящему на дворцовой набережной в компании равнодушно глядящих в даль мраморных изваяний, Родину.

Прикрыв глаза и отрешившись от окружающего мира, он мысленно унесся туда, где в марте из-под осевшего рыжего снега появляется первая проталина, где черно-белую акварель дополняют пионеры-грачи, где вдоль выщербленного асфальта бегут мутные ручьи, наперегонки неся незатейливые деревянные кораблики пацанов.

Голубое апрельское небо… Цветущие абрикосы… Заросли персидской сирени. Ее запах дурманит и волнует. А всего три бездушно сломанные веточки превращаются в шикарный букет.

Кому он тогда его подарил?

— Ваша Светлость! Откуда-то издали просочился знакомый голос. — Ваша Светлость!

Он настойчиво рвал хрупкие границы иллюзорного мира.

Сергей раздраженно обернулся. Чуть поодаль, тяжело дыша, но не решаясь подойти, стоял Федрик.

Время мало изменило юношу: все тот же сельский увалень с копной стянутых бечевой волос и по-детски наивными глазами. На него герцог сердиться не мог, хотя и знал, что внешний вид обманчив — Федрик не так прост. Теперь он уже без малейшего стеснения пользуется преимуществами приближенного слуги и телохранителя Властителя Герфеса. Носит платье из дорогой дактонской серой шерсти, сапоги из добротно выделанной телячьей кожи, а на инкрустированном серебром поясе поблескивает самоцветами кривой та-мильский кинжал.

Но подобные мелочи Краевского беспокоили мало. А вот не на шутку взволнованный вид — другое дело. Сердце встрепенулось от предчувствия грядущих событий.

— Что стряслось? — стараясь не поддаваться тревоге, с нарочитым равнодушием спросил Сергей.

— Прибыл Великий герцог, Первый Советник Императора, Рей Лориди, — единым духом выпалил Федрик.

"Вот оно! Началось! — подумал Краевский, жестом отпуская слугу. — Произошло нечто чрезвычайно важное. Опять заговор или война".

— Нет, погоди! — остановил он еще не ушедшего Федрика. — Распорядись, чтобы Советника провели в мой кабинет. Туда же подать фрукты и вино. Кроме того, найди-ка мне Генсли и де Троля. Пусть побудут неподалеку.

Сергей еще раз, словно прощаясь, впился жадным взглядом в бескрайнюю лазурь, вдохнул полной грудью пьянящий воздух, стараясь навсегда запомнить его солоновато-пряный аромат, и на секунду прикрыл глаза.

Затем решительно ступил на белоснежный мрамор лестницы, ведущей вверх ко дворцу.

Однако вскоре шаг его замедлился. А где-то на полпути, возле скульптуры неудержимо рвавшегося ввысь крылатого коня, Сергей и вовсе остановился. Противоречивые чувства терзали душу. С одной стороны, радость встречи с другом и соратником, с другой — нарастающее беспокойство. Что-то очень важное в их отношениях постоянно ускользало от него, что-то таяло, терялось, словно отражение в воде за непроницаемой рябью. Хотя, это что-то, безусловно, находилось где-то здесь, совсем рядом. Казалось, вот-вот, еще немного и все прояснится.

Облокотившись на крыло Герфесского пегаса, Краевский изо всех сил пытался накинуть магическую сеть на мираж. Но тот, подло просочившись, сбежал, оставив после себя лишь головную боль.

Сергей шагал по залам дворца, не замечая ни стоявших на посту гвардейцев, ни обслуги. Он так и не научился жить в музее средневекового искусства и личной считал лишь одну, обставленную по собственному вкусу, комнату с выходившим к морю небольшим балкончиком.

Мебель, так удивившая изготовлявших ее мастеров, европейцу конца двадцатого века показалась бы вполне обычной.

Кожаный диван да пара кресел, письменный стол с удобным мягким стулом, книжный шкаф из красного дерева с тумбой для письменных принадлежностей, журнальный столик с высокой хрустальной вазой, в которой, словно смущаясь предоставленной им чести, пестрели простенькие полевые цветы. Пол покрывал мягкий та-мильский ковер, сотканный в виде шкуры неведомого пятнистого зверя — он грел и ласкал ноги хозяина своей рукотворной шерстью. На стенах, обтянутых темно-зеленым бархатом, искрились, преломляя свет, серебряно-хрустальные светильники. Но особое место занимала картина, безраздельно царствовавшая на противоположной дивану стене — "Лаура Герфеса".

Золотая с вкраплениями изумрудов и бриллиантов чеканка была выполнена в виде ведущего в иной мир резного окна.

Оттуда сквозь едва уловимую дымку проникновенно смотрела одетая в полупрозрачные ткани молодая женщина, скорее напоминавшая бестелесное видение, чем реального человека. Каждую минуту, нет, мгновение, она выглядела по-другому.

Иногда Сергей узнавал в ней любимую Ризу, а иногда — не-сравненную Дриолу.

Благодаря таланту создателя, гениальности его кисти, она сочетала в себе черты недосягаемой мечты и живой женщины со всеми ее достоинствами и недостатками, манила и притягивала, одновременно оставаясь недостижимо далекой.

Под влиянием колдовского взгляда Лауры Сергей частенько погружался в грезы. Каждый раз она откликалась, звала, шла навстречу, увлекая в иллюзорный мир.

Поддавшись очарованию момента, вспоминая уроки Дриолы, маг-недоучка иногда пытался трансформировать свой облик, но всякий раз терпел неудачу. Кроме дикой головной боли да ломоты в суставах ничего не происходило…

Вот и Рей настолько увлекся созерцанием волшебного полотна, что не заметил появления хозяина.

В душе Сергея ярким огнем расцвела ревность. Оказывается, его богиня может дарить свою красоту и очарование другим.

"Ну зачем я велел привести Лориди именно сюда? Разве мало во дворце гостиных?"

Но уже в следующий миг ему стало стыдно за свои мысли.

Почувствовав, что он не один в комнате, Рей обернулся, и в его золотых глазах вспыхнула неподдельная радость.

— Серджи, дружище! Ну наконец-то я снова вижу Вас! Да к тому же в добром здравии, пусть и не в самое лучшее время.

На этот раз в тоне Советника не было иронии — наоборот, звучала тревога.

— Взаимно, Рей, взаимно! — ответил Краевский, краснея. Присаживайся к столу. Наверное, устал с дальней дороги.

— Смотря как ее проехать, — располагаясь в кресле, гость хитровато подмигнул Сергею. — Мой путь не столь долог по сравнению с тем, что предстоит.

И впрямь, серый дорожный камзол Лориди чист, сапоги не запылены, а рубаха — белоснежной. На груди бриллиантами играла герцогская звезда.

— Видать, хороша у Вас, Советник, карета.

— Да, уж… неплоха.

— И все же, что случилось? — спросил Сергей, наливая в кубки вино. — В Империи вновь смута?

— Нет, Серджи. В хозяйстве Ригвина, хвала Создателю, порядок. А вот у нас с Вами большие неприятности.

— Неужто мы вновь в опале?

— Ну, конечно же нет, друг мой. Это было бы далеко не самым великим злом. Все намного страшнее. Поэтому пришло время поговорить начистоту.

Рей сделал большой глоток, почти наполовину опустошив кубок, и откинувшись на спинку кресла, замолчал, прикрыв глаза.

"Собирается с силами, чтобы прыгнуть в прорубь", — подумал Сергей, и в душе повеяло нехорошим ледяным ветерком, а сердце сжалось в предчувствии беды.

— Ну хватит, Лориди! Не томи. Выкладывай начистоту.

Рей открыл глаза и окинул Краевского долгим пристально изучающим взглядом, словно видел впервые.

— Хорошо, но рассказ будет долог, и окончу я его уже в другом месте. Постарайтесь меня понять, а может, и простить. От Вашего решения зависит многое… очень многое… Для нас обоих.

Теперь уже Краевский залпом опорожнил бокал. Вкуса вина не почувствовал, но холодок внутри немного отступил.

— Эпоха неизбежно ставит тавро, скрыть которое от опытного глаза очень непросто. Впрочем, Вы этого делать и не пытались, — начал издалека Лориди. А вот для меня изучать, оставаясь незамеченным — профессия. Но я видел, что Вы почувствовали… так сказать мою "аномальность" уже при первой встрече. И сразу, пусть и не совсем умело, попытались телепатически прощупать. К счастью, на этот случай нас готовят особо. И тем не менее, хочу подтвердить Вашу догадку. Я, как и Вы, из другого мира.

"Так я и знал! — подумал Сергей. — Ведь чувствовал же! Но сейчас главное не это. Важнее, какой сюрприз приготовил мне Первый Советник Ригвина".

А тем временем тот продолжал.

— Скажу больше. Мы в какой-то мере родственники, близки по крови и духу. Выходцы из одной Вселенной и времени. А это, как Вы поймете чуть позже, совсем немало.

"Пой, птичка пой! — усмехнулся про себя Краевский. — Как сладок голос твой! Да и мелодия знакома, расскажи-ка мне сказку Киплинга про Маугли".

Но тут Рей метнул из крапленой колоды козырный туз.

— Ваше явление в мир Оризиса я засек еще на Ирисе. Мотнулся туда, чтобы на все взглянуть собственными глазами. Благо, возможности такие имеются. — И, выдержав короткую, но многозначительную паузу, уже на полтона ниже добавил: — Так же, как и надежда спасти Ризу.

Гром и молния средь ясного неба поразили бы Сергея меньше, чем слова Лориди. Вначале он подумал, что ослышался. Но произнесенная фраза двояко не трактовалась. Рей сказал то, что хотел.

Мир задрожал и рассыпался снопом огненных искр, породивших секундную слепоту.

Холодок внутри превратился в ледяной шквал, заставивший сжаться, ощетиниться и зарычать по-волчьи. Побелевшие пальцы разорвали кожаную обивку кресла. Ярость замутила зелень глаз.

— Что? Риза жива!!! Вы знали и молчали? Да как ты мог?! Как посмел?!

— Я не говорил, что она жива, — отшатнулся бывший алхимик. Он не ожидал подобной реакции от собеседника. В его расчеты явно вкралась ошибка. — Я сказал, что есть шанс ее спасти. Не более…

Усилием воли подавив взрыв эмоций, Краевский зловеще прошептал:

— Продолжай.

— Она была мертва… но сердце стояло не долго, мозг оставался функционально активен. Я забрал тело и подверг глубокой заморозке… Время для него теперь не имеет значения, — нескладно бросал фразы, оправдываясь, Рей.

— А для меня? — проскрежетал зубами Краевский. — Для меня… Месяцы тоски, муки, невосполнимой утраты и неискупленной вины.

— Ее место в склепе занял фантом… Я долго не мог понять, глядя на Вас, с кем имею дело… — воспринимал рассказ обрывками Сергей, — …обработка последних данных принесла положительный результат. Теперь я точно знаю, что могу помочь. Нас ждут. Нужно спешить.

— Вы только что сказали, что время не имеет значения, — уже намного спокойнее возразил Сергей. — Ярость — плохой советчик, нужно держать себя в руках.

— Теперь имеет! — выдохнул Лориди. — И огромное. К нам мчится пси-трансформер. А уж он то церемониться не станет ни с Вами, ни со мной.

— А это что еще за зверь? — нахмурился Краевский. — О таких мы ранее не слыхивали.

— Вам повезло, но от этого не легче. Придется поверить мне на слово. Хотите остаться в живых и попытаться спасти Ризу, улепетывайте вместе со мной изо всех сил.

— Коль он столь грозный, то куда от него сбежишь?

— Пойдемте, все узнаете чуть позже.

Сергей видел нетерпение звездочета, но из кресла подниматься не спешил. С одной стороны — это была маленькая месть, а с другой — с другой он хотел немного обдумать сложившуюся ситуацию.

До конца бывшему соратнику Краевский не верил, понимая, что тот ведет игру в своих интересах. Но за положение и богатство не цеплялся. Значили они для него не много и нисколечко не перевешивали чашу с надеждой на спасение Ризы и возможностью вернуться домой. Пусть даже иллюзорной. Но если существует хоть малейший шанс, — он готов идти в капканы Лориди, в пасть жуткого пси-трансформера, даже к черту на рога.

— Хорошо, Лориди — сказал Лорд-правитель. — Немного обождите. Понимаете-ли, государственные хлопоты.

Генсли и де Троль ожидали в рабочем кабинете.

Отмахнувшись от приветствия, герцог сразу перешел к делу.

— Я вынужден срочно уехать из Герфеса и, возможно, надолго. Во время моего отсутствия править герцогством будет Генсли.

— Но, мой герцог! — воскликнул главный Степной волк.

— Помолчите Кен, помолчите. Де Троль, немедля приготовьте и принесите указ. Ступайте. А Вы, Кен, присядьте и подождите, пока я напишу пару писем.

Сергей взял два листа и на каждом набросал по несколько фраз.

Императору Ригвину: "Храни боги Вас и Империю".

Герцогу Аландии Риджи ван Хорсту: "Дорогой друг, может статься так, что мы с Вами более не свидимся. Не поминайте лихом. Любящий Вас, Серджи Краевский".

Подписав и приложив личную печать, передал Генсли. Посмотрев внимательно ему в глаза, сказал:

— Кен, так надо. Если через месяц не появлюсь, отправишь письма адресатам. Федрику выдай пять тысяч коренов. Парня не неволь. Пусть выберет судьбу сам. Вот здесь, — Сергей положил ладонь на тоненькую стопку листов, — мои заметки по делам герцогства и то, что нужно сделать в первую очередь. Очень прошу Кен… нет, не приказываю, прошу, исполни. Позаботься о наших "волках", они заслуживают доброй участи.

Окинув беглым взглядом принесенный де Тролем указ, размашисто подписал.

— За мной не ходите, не ищите. Запрещаю! Лишние слухи пресекайте. Для всех — я отбыл по воле Императора секретным послом. Ну, кажется, все.

Сергей встал и, сопровождаемый непонимающе-изумленными взглядами де Троля и Генсли, вышел из кабинета.

За дверью с низко опущенной головой стоял Федрик, в его глазах были слезы.

— Я с Вами, Господин!

— Нет, Федрик, со мной нельзя. Но ты не печалься, скоро увидимся, — сам не веря своим словам, утешил Краевский и ласково потрепал слугу по вихрастой голове. — Для тебя у Кена есть важное дело. А мне пора, — сказал Сергей и, не оглядываясь, быстро зашагал навстречу нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу Лориди.

— Скорее, Серджи, скорее. Иначе будет поздно!

— А вещички собрать?

— Да они Вам могут вовсе и не понадобиться.

Но Рею пришлось еще немного подождать.

Сергей все-же взял шпагу и Волчий амулет.

В долгом прощальном взгляде Лауры он прочел понимание и ответную печаль. На этот раз в образе Дриолы она поддержала выбор поклонника.

— Рей, я велю заложить самых быстрых лошадей.

— Лошадей? Ах да, лошадей. Они нам ни к чему. Каретка моя — самоходная, на ядерном топливе. Да и припаркована совсем рядом.

Сергей ощутил, как запылали не только щеки, но и уши.

"Надо же так вляпаться! Пора покидать средневековье".

Оставив за спиной стены дворца-музея, беглецы скорым шагом вышли в парк. Пройдя мимо недавно разбитой по воле герцога клумбы еще не распустившихся белоснежных гигантских эльфийских ландышей, ступили на кипарисовую аллею.

Еще несколько шагов, и Сергей с изумлением узрел знакомый серебристый сфероид. Остановился, сделал шаг назад — видение исчезло, чуть продвинулся вперед — появилось вновь.

— Я вижу эффект полузакрытого пространства Вам еще не знаком, — довольно усмехнулся Лориди. — Отличное укрытие от туземцев.

Последнее слово резануло слух. Риза, ван Хорст, другие обитатели мира Оризиса да, наверное, и он сам оставались в сознании пришельца-звездочета не людьми, а всего лишь туземцами. Вот тебе и "одной крови".

Рей по-иному расценил молчание спутника.

— Серийный разведывательный флаер Ви-127. Вместо овса жрет дорогущий лифион-2000.

"Так вот на чьем помеле я катался, — подумал Сергей. — Но как же Рей его отыскал?"

Мерцающая жемчужина отворила двери.

Уже внутри Сергей понял, что корабль не тот, что остался на Ирисе. Внутренняя планировка была немного иной: сферически вогнутое зеркало поменьше, а кресла возле пульта управления подальше друг от друга. Одна барокамера жизнеобеспечения была открыта, а другая пульсировала молочно-матовым светом.

— Риза?.. — начал было Краевский, но поперхнулся.

— Да, тело девушки там, — жестоко развеял напрасные иллюзии Лориди.

Он заметно напрягся и нервно вздрагивал, ожидал чего-то весьма неприятного. Указав Сергею на соседнее кресло, насупившись, сел и с явной неохотой натянул на голову шлем в форме резиновой шапочки из полупрозрачного пластика с паутинкой темных линий и присосками на висках и за ушами. Моментально стал похож на тряпичную куклу с невыразительными блеклыми глазами.

Сергей не успел испугаться или удивиться, как на него обрушились слабость и тошнота. В ушах звучал набат, во рту моментально пересохло. Теперь сухому, как вобла, языку места уже не нашлось.

"Видать, так умирают от жажды", — подумал он и впал в полузабытье…

— На, выпей, — Лориди протягивал банку с "пепси-колой".

— Эффект перехода в о-пространство. Тебе-то ничего. А вот меня досуха высосал "сморчок", — сказал он и, злобно оскалившись, пнул ногой панель под пультом. — Придумал же какой-то гад делать из мозга нужник. Видите ли, лучше природы компьютер не создашь. Скоты! Вот бы их загнать в эту консервную банку!

Таким Сергей алхимика еще не видел. Волосы взъерошены, кончики ушей стали еще острее и вздрагивали в такт словам. Пересохшие и потрескавшиеся губы он то и дело облизывал непослушным языком. Оказалось, что на месте клыков у него растут резцы. Взгляд из золотистого превратился в звериный, блекло-желтый.

"Да ведь он — не человек!" — Сергей, наконец, понял то, что так долго от него ускользало.

На душе стало и вовсе скверно.

— Да пейте же! Говорю Вам, пейте! — вновь перешел на "Вы" нелюдь. — Пойло мерзкое, но адаптирует к условиям полета.

Сделав первый глоток, Краевский чуть не вернул все обратно. Солено-горькая, тягучая жидкость обожгла и так страдающую слизистую.

— Выпейте быстро и до конца. Уверяю, Вам это не повредит. Свою дозу я уже принял. Взгляните.

Лориди в другой руке держал точно такую же, но уже пустую банку. Да и сам он быстро приобретал привычные черты.

Сергей, выдохнув воздух, выпил содержимое банки, словно спирт. Ничего страшного не произошло. Наоборот — вокруг посветлело, язык опять стал послушным. Накатило легкое чувство опьянения.

— Ну вот, теперь я могу продолжить свой рассказ, — сказал ставший собой алхимик, герцог, Первый Советник Императора и недавний соратник Краевского Рей Лориди.

— Мир, где мы живем, велик. Нет, скорее он невообразимо огромен и жесток, необъясним и противоречив…

Порой знания, лишь вчера казавшиеся аксиомой, сегодня уже подвергаются сомнениям, а завтра и вовсе становятся не-приемлемыми.

Когда-то мы считали нашу систему центром мироздания. Потом достигли ближайших звезд, освоили их планеты. Научившись использовать о-пространство, узнали галактику. Хотя сказано неверно, — скорее познакомились с ее малой толикой. Для досконального изучения нужны тысячелетия.

Но есть ли у нашей расы столько времени? Думаю, нет.

Разум в космосе явление редкое и имеет тенденцию к самоуничтожению. Уже найдены остатки трех суперцивилизаций, стоявших по развитию выше нашей. Причины их гибели до сих пор не ясны. Ни войн, ни эпидемий. Зато века сохранили доказательства невиданной мощи и величия. Многое не разгадано до сих пор. Создается впечатление, что они ушли в никуда или погибли от излучения спиралевидных звезд. По прогнозам мнематиков — уже в этом тысячелетии нам уготована та же участь. Единственное спасение — миры в иных измерениях, где время течет намного быстрее. Там наш шанс… или дорога для бегства. Потому мы не жалели средств, не щадили жизней…

Наконец, восемьдесят шесть лет назад Фей Джи Ведилиджи нашел путь на "другую сторону" о-пространства — в параллельный мир с однонаправленным вектором времени, оказавшимся неизмеримо больше нашего. Тот же Фей теоретически обосновал вероятность существования других миров с переменными временными константами как по величине, так и по направлению. Глубоко вздохнув, Рей взял паузу.

Сергей вдруг ощутил, что от всех этих бредней начинает потихоньку тупеть, но изо всех сил старался не упустить нить повествования.

— Еще много лет ушло на то, чтобы не только проникнуть в параллельный мир, но и научиться удерживать в нем материальные тела. Без защитного поля он отторгал чужеродную материю в о-пространство, где та моментально аннигилировала. В конце концов, поле нашли, стабилизировали, создали и освоили необходимую технику. Казалось, путь открыт. Но возникли два почти непреодолимых препятствия: колоссальные затраты энергии и пси-трансформеры. Если ранее об их существовании мы лишь догадывались, то теперь столкнулись воочию. В своем мире они — боги или демоны, что в принципе все едино. Правда, те, что по-слабее, способны трансформировать лишь свою форму. Зато другие, но их к счастью единицы — всемогущи. Эти способны по своему усмотрению изменять окружающую материю и несут сильнейшее пси-поле. Вмешательства в свои дела не терпят, разведчиков наших безжалостно истребляют. А вот технологиями, кстати, не брезгуют, компенсируя слабеющие возможности в мире, где изменение вектора времени пропорционально замедляет их процессы, делает уязвимыми. Преодолеть о-пространство эти монстры могут лишь в виде закольцованного излучения, на чем и основано наше единственное оружие — модулированная нейтринная пушка — вызывающая деструкцию сущностного ядра. Понять их — значит победить. А победить — значит спасти расу. Но пока о пси-трансформерах известно немного: трансформация — суть внутриядерных процессов, а пусковой механизм и катализатор — пси-излучение. Создан прибор, регистрирующий его. Вот, пожалуй, и все. Остается лишь наблюдать и надеяться на счастливый случай.

Был такой наблюдатель и в системе звезды "566-Джи", на третьей обитаемой планете, известный Вашей Светлости как Рей Лориди.

Признаться, столкнувшись с Вами, я долгое время не мог понять, с кем имею дело.

С одной стороны — явные признаки пси-излучения, с другой — необъяснимость появления и поведения, тяготы и невзгоды избранного пути. Но повторные проявления пси-активности в Альмире и присутствие истинного пси-трансформера на ужине в герцогском дворце развеяло последние сомнения.

"Так значит Дриола — пси-трансформер! — подумал Сергей. — Вот это номер! Да и, видать, к тому же далеко не самый слабый".

— Признаюсь, — продолжил рассказ Лориди, — что разговор с Луиз де Форш я прослушал с начала до конца и пришел к выводу, что способности Вами приобретены в результате уникального случая. Подобное не повторяется. Вы — получеловек — полупси-трансформер, — и потому бесценны. Видите, я ничего не скрываю. Угодить в лапы приближающегося монстра мы ни в коем случае не должны. Поверьте, это хуже, чем смерть. Единственное спасение — вернуться в родной мир.

Краевский верил и не верил бывшему соратнику, но вот только выбирать было не из чего.

Он задал лишь пару вопросов.

— Что ожидает Ризу, ведь она не из нашего мира? Как вы это сказали по-научному? Аннигиляция?

— Флаер оснащен защитным полем, иначе он не смог бы существовать в параллельном мире, — успокоил Рей.

Про себя же, подумал: "Лишь бы проклятущий "сморчок" в целях экономии не выключил его после перехода. А ведь может, гад! Излишне автономен".

— А как же вы, Лориди?

— Тоже поле. Микрогенератор имплантирован в позвоночник.

У Сергея с языка, как с решета, готовы были посыпаться вопросы: "Скажи мне, шпик-алхимик, ты человек? Как же ты мог питаться чужими продуктами, и куда девались экскременты? Аннигилировали в о-пространстве? А как же я? Мне-то генератор никто не подсаживал! Врете все вы, врете, любезный эльф!"

Но вместо этого смерил бывшего звездочета долгим выразительным взглядом. Рей прочел в нем многое.

— Не верите. Вам кажется, что не сходятся концы с концами. Зря. Все, что я рассказал — правда! А как действует поле, я и сам толком не знаю…

После чего надолго замолчал.

Паузу внезапно прервал резкий звенящий сигнал, сопровождавший замигавший на пульте красным символ.

— Тьфу ты, черт! — вздрогнул Сергей. — Так и заикой стать недолго.

Лориди тоже встрепенулся и потянул руки к паутинчатому шлему.

И вновь во флаере поселилась бездушная кукла.

— "Сморчок", — не без злорадства констатировал Сергей. На этот раз почему-то эльфа было совсем не жаль.

Вскоре Рей стряхнул шлем, но бледность с лица, густо усеянного росинками пота, не сошла. Окатил Краевского желтизной затравленного тоскливого взгляда.

— Как жаль! Совсем немного! И мы бы успели… Молитесь Вашим богам, твою мать… герцог Герфеса. Близится смертный час.

— Лориди! Хватит причитать! Что происходит?

— Что?! Что?! А то, что нам каюк! Если бы ты поменьше возился во дворце! — раздраженно прошипел эльф. — Государственные дела…

"Неужели это тот знакомый мне Рей? — удивился Краевский. — Никогда не думал, что он столь малодушен. Чего же он так безумно боится?"

Словно услышав упрек, Лориди сказал уже более твердым голосом:

— На хвосте у нас нечто похуже смерти — пси-трансформер. Излучение мощнейшее, зашкаливает. Но ничего, еще поборемся. Я подключусь к "сморчку" и попытаюсь чуть раскачать нулевку. А Вы, милый рыцарь, — здесь он сделал многозначительную паузу, — уж соблаговолите не прозевать момент и когда вот та маленькая кнопочка загорится зеленым — нажмите. Я бы не стал Вас утруждать, но боюсь, что в отличие от механики, автоматика не сработает.

И, пристально взглянув в глаза, уже безо всякой иронии полушепотом добавил:

— Очень прошу, сразу же нажмите!

Не дожидаясь ответа, эльф снова "превратился" в компьютер. В голове заштормило, тошнота волнами стала подниматься на поверхность. Стены флаера от перегрузки вибрировали.

"Раскачивает нулевку", — подумал Сергей, сдерживая рвоту.

Прикрыв глаза, сжал виски руками. Когда он снова взглянул на пульт, заветная кнопка уже зеленела. Положил на нее указательный палец и… так и не смог нажать. Что его остановило? Недоверие к Лориди, предчувствие беды, а быть может, явившийся незваным в мозг незнакомый голос.

— Сергей, отпусти кнопку! Ты убьешь себя и Ризу. Мне же особого вреда не причинишь. Эльф все лгал. Мы — не враги. А вот он… Их раса действительно одинока в галактике, поскольку остальные, вышедшие в космос — человеческие. Рейсес Лорисидис, офицер САК, что означает — Стерилизация, Ассимиляция, Колонизация. Ну а понятие стерилизации тебе объяснять ни к чему. Скажу лишь, что на их совести триллион человеческих жизней. Да узнай он, где твоя планета…

Ну а дальше — темнота, забытье… Возвращение в грешный мир стало еще более шокирующим.

— И ты, ничтожество… раб… вошь… мой соперник? Большего унижения невозможно представить. Какая изощренная месть из небытия! Но как? Как он смог, как успел..?

Великий Демон и не пытался блокировать мысли. Желая указать жалкой мрази место на социальной лестнице, трансформировался в божество колоссальных размеров. Теперь Сергей вместе с другими грязными и вонючими существами копошился на его ладони. Здесь были эльфы, похожие на зверей, голые, заросшие густой шерстью люди, гориллы, павианы и другие неведомые создания. Все они визжали, кричали, бездумно бросались из стороны в сторону, при случае не забывая пускать в ход когти, клыки и зубы. Великий Демон время от времени давил их огромным пальцем. В этой суматохе Сергей неожиданно столкнулся лицом к лицу с Лориди. Обнаженный и окровавленный звездочет, уклоняясь от перста божьего, успел крикнуть:

— Глупец, ты не поверил мне! Пеняй на себя! Вы, люди, как были, так и остались скотами — gnezze!

Демон проявил настойчивость, и следующая попытка оказалась успешной.

Брызнула кровь. Разведчик из системы "566-Джи" пал смертью храбрых. Полюбовавшись своей работой, Демон вынес приговор и Краевскому:

— Ну а с тобой торопиться не станем. Ступай-ка в гости к L-Doxy. Пусть раскрутит твою сущность и подсознание, прочтет вероятностные линии прошлого и будущего, найдет болевые точки, смоделирует план мести. Нет, не тебе, вошь! Ты ее не стоишь. Тому, чьим призраком являешься. На этот раз я покончу с ним навсегда.

Сергей канул в бездну мнимых реальностей. Умирал и возрождался, словно Феникс из пепла, лишь для того, чтобы сгинуть вновь…

Скорбь….

Скорбь и безысходность заполнили собою весь мир. Они падали с хмурого неба на улицы города вместе с мокрым снегом, стекали на асфальт, сливались в мутные ручьи.

Снег шел уже вторые сутки, убирать его не успевали. Да, правда, не очень-то и старались. Местами лужи затянулись тонкой кромкой льда. Но там, где дворники щедро рассыпали песок с солью, безраздельно царствовала желто-грязная жижа. Порывы ветра делали зонты бесполезными, нещадно забивая колючими снежинками глаза и уши прохожих. Горожане с насупленными, сердитыми лицами сосредоточенно пробирались тропками ступая на наиболее сухие островки, выстраивались цепочками, гуськом шагая след в след. Но это их не спасало: обувь быстро промокала, вода в ней противно чавкала, а ноги леденели.

У входа в "Универсам" под навесом стояли три подростка лет эдак по пятнадцать. Одетые в дорогие джинсы, кожаные куртки и норковые шапки, они казались выходцами не из этого мира.

Один из них, уставившись невидящими глазами на забрызганное стекло витрин, молчал, двое других с патологической веселостью, почти крича, густо сыпали блатным жаргоном и матом, умудряясь при этом курить и пить баночное пиво.

Прохожие аккуратненько метра за три-четыре их обходили, не боясь при этом ступить в лужу, справедливо полагая такой путь более коротким.

Спасительной осторожностью пренебрегла бродячая собака, желавшая прошмыгнуть поближе к двери, откуда веяло теплом и будоражащими лохматую голову запахами пищи. Утратив бдительность, она слишком близко подошла к "мальчикам".

Самый рослый, стриженный под нуль, отвлекшись от разговора, с неожиданной силой и злостью ударил дворнягу тяжелым кожаным сапогом в живот. Жалобно взвизгнув, сломав кромку льда она кувыркнулась в лужу. Кашляя и хрипло, почти по-человечески дыша, отползла в подворотню, где вжалась в небольшую щель, стараясь укрыться от бездушного и навеки проклятого богом мира, где сострадание и любовь утонули в грязи, а царили жестокость и насилие.

Подросток же, довольно ухмыльнувшись своей ловкости, продолжил разговор.

Среди прочих, пробиравшихся к дверям "Универсама", выделялся старик.

Худой, с морщинистым серым лицом и безжизненными, неопределенного цвета глазами, в потрепанном осеннем пальтишке и идиотском куцем картузе. Годы лагерей и психиатрических больниц тяжкой ношей давили на сутулые плечи, пригибали к земле. Измученное тело, истерзанная душа, притупившееся чувство боли и потерь. Ни дома, ни детей, ни родственников, ни друзей. Все украдено и никогда не возвратится: ни молодость, ни радужные надежды. Никто не в силах вернуть жизнь матери, чью могилу он надеялся отыскать. Лишь она одна беззаветно любила его и не предала. Ничего не боясь, оббивала пороги "компетентных органов", пытаясь помочь, доказать и без того очевидные факты.

Следователи-каннибалы Жила и Горбатый… — что могло растопить их ледяные сердца?

Сейчас говорят: такое было время. Но у нас времена всегда одни и те же, человеческая жизнь в руках власть имущих вампиров — мелкая монета. Меняется только форма — суть остается прежней. Но какое это теперь имеет значение, жизнь-то прошла.

Старик закашлялся, во рту появился привкус крови. Очень скоро придет желанный покой. Но до этого нужно успеть встретиться с той, которая отдала ему здоровье, молодость и жизнь.

Словно зомби, почти ничего не видя, брел он по чужому городу, с трудом вспоминая некогда знакомые места. Поскользнувшись на мокрой ступеньке, нелепо взмахнул руками, с трудом удерживая равновесие.

— Прошти, шынок, я не хотел, — беззубо прошамкал, желая пройти дальше.

Неожиданный удар в лицо бросил в лужу на асфальт, лишил сознания, заставил обмочиться.

— Слышь! Гляди, ты одну суку завалил, а я другую.

— В натуре, научишь вонючего козла ходить, открыв зенки.

— Пора сваливать, — оторвав глаза от грязной витрины, сказал третий. — Если старая б…дь окочурится, "мусора" наверняка примахаются, да и за ширкой пора мотнуть…

Швырнув окурки и пустые банки на лежащего в луже старика, "мальчики" зашагали к стоянке такси. Возмездие настигло их довольно быстро. Зазевавшись, они не заметили мчащийся "мерс", щедро обдавший их волной грязи. Видать куда-то спешил очень крутой бизнесмен, удачливый бандюга или народный депутат.

Снег понемногу превратился в мелкий дождь. Прохожие, еще больше нахохлившись, пряча друг от друга глаза, аккуратненько обходили большущую лужу с валявшимся в ней бомжем. Для них он не существовал, также, как жалобно поскуливавшая в подворотне собачонка.

Старик пришел в сознание оттого, что щеки и лоб кто-то облизывал теплым языком. Открыв глаза, увидел облезшую дворнягу. Еще больше размазывая грязь, попытался утереть лицо рукавом. На предплечье засинела знакомая наколка "Серега".

"Боже, как давно это было", — сдерживая подступающий кашель, подумал он.

Десятки лет провалились, где-то глубоко утонули в раздавленной нейролептиками памяти. Занемевшие руки и ноги слушались плохо. Наконец, удалось подняться. Дрожащая собачонка по-прежнему стояла рядом и заискивающе смотрела в глаза. С трудом негнущейся, ватной рукой старик погладил ее по лишайному лбу.

— Бедная, у наш ш тобой одна шудьба, — прошептал он, — дафай дершаться рядом.

Непреодолимо влекли теплом двери "Универсама". Здесь, у стены, он и присел. А рядом, прильнув мордой к мокрым, вонявшим мочой штанам, устроилась новая подруга. Она была почти счастлива.

Сергей, желая немного просушить волосы, снял и положил рядом с собой картуз.

Люди отворачивались, морщили носы, но все же кое-кто стал бросать мелочь.

— Мама! Мама! Дедушке плохо! — вырвал из полузабытья звонкий девичий голосок.

Сергей поднял глаза и увидел девчушку лет десяти, пытавшуюся вырваться из рук строго хмурившейся матери.

— Не смей! Грязный алкоголик! Ты что, хочешь от него заразиться какой-нибудь гадостью.

— Ну мама! Нельзя же так! Давай хоть "скорую" вызовем! — умудрившись выскользнуть, она склонилась к Сергею.

Старик, увидев глаза девочки, вздрогнул. Было в них нечто до боли знакомое, родное, безвозвратно и трагически утерянное. В горле возник ком, а из глаз предательски потекли слезы.

— Дедушка! Тебе плохо? Вызвать "скорую"?

— "Шкорую"? Нет. Купи хлебца, — прошептал старик, протягивая горсть медяков.

— Риза! Немедленно вернись, — закричала мать вслед хлопнувшей двери.

— Ма! Я быстро! — раздалось оттуда.

— Развели антисанитарию, вот вызову санстанцию, попомните меня! — разразилась воплями взбешенная дама.

Но прежде, чем грузчик вытолкал бомжа за двери, Риза успела сунуть ему в руки полбуханки белого хлеба.

По улицам некогда знакомого, а теперь чужого до враждебности города бок о бок, понуро склонив головы, брели старик и собака. Сергей беззубым ртом откусывал хлеб. Часть глотал, а часть отдавал спутнице. Напрягая память, безуспешно пытался вспомнить, откуда ему знакомо имя Риза. У кладбищенских ворот их настиг промозглый зимний вечер. Превратил дождь в снег, прихватил лужи, покрыл одежду коркой льда.

— Замерзну, — подумал Сергей. — Нужно где-то переночевать, а уже утром по-светлому искать могилу.

Немного в стороне, обпершись на покосившийся каменный забор, скрючился поржавевший вагончик-времянка. Замка на двери не было. Лишь так, для проформы, закрученная несколько раз проволока. Но и ту разогнуть непослушными замерзшими пальцами оказалось мучительно тяжело.

Внутри стоял дух самогона и чеснока, сохранились жалкие остатки подаренного буржуйкой скудного тепла. Двигаясь на ощупь, Сергей зацепил стол. На нем что-то упало, зазвенело стеклом, покатилось. Самогонная вонь вытеснила прочие запахи. Пройдя еще немного уткнулся в стену, сел, прижал к себе дрожащую, как и он сам, собаку, растворился в болезненно тревожном полузабытье, изо всех сил стараясь сдержать подступающий кашель.

Одиночество… Безысходность… Скорбь…

— Слышь, Керя, бля… вагончик-то наш открыт.

К времянке подошли трудяги, могильных дел мастера. Трактор уже три дня как не работал, и под срочный заказ яму пришлось рыть вручную. На завязку край могилы подло обсыпался. Вот и махали лопатами до темна. Неуверенно клацнул выключатель, потом еще раз. Лампочка зажглась лишь с третьей попытки. Взору предстало небогатое внутреннее убранство: буржуйка, пара кроватей с грязными матрацами да рваными одеялами, покрытая толстым слоем пыли небольшая тумба без дверцы, зато со стоящим на ней бюстом мирового вождя пролетариата. Подпись "Владимир Ильич Ленин" была жирно закрашена чернильным карандашом, а чуть выше выведена корявым почерком печатными буквами другая — "Педрило". На столе, вплотную пододвинутом к кровати, валялась перевернутая бутылка, пара пустых стаканов, тарелка с кусками хлеба, сала и чесночных очисток. В углу, вдавившись в стену, и прижимая к себе облезшую дворнягу, сидел обосцаный бомж.

— Ну, ни хрена себе!

— Стой, Франт, стой!

Но было поздно. Франт озверело раз за разом поднимал над головой окровавленную лопату.

— Не бзи! — чуть отдышавшись и смахнув ладонью пот со лба, пробормотал он. — Эта падаль нахрен никому не всралась. Искать не станут. Скинем в могилку, притрусим земелькой… А завтра спозаранку сверху — покойничка…

Ильич своим добрым, всепрощающим взглядом смотрел на расшалившийся гегемон и думал: "Да, батенька, видать, на счет могильщика капитализма я все-таки поторопился".

Безысходность… Скорбь… Смерть.

Могущество… Бессмертие…

Безграничная власть и фантастические возможности. Способность по желанию не только менять себя самого, но и формы существования материи. Не это ли признаки божественности?

Протектор Внутренних Галактик в центральном векторе времени — всесилен. Он может порождать и взрывать миры, даровать и отнимать жизнь у триллионов подвластных ему существ, в том числе и разумных.

Желая сделать самостоятельный выбор, Властелин Сергей Краевский на время прервал телепатический контакт с L-Doxoм, хотя прекрасно понимал, какое недовольство этим вызовет.

Он знал, что при необходимости L-Dox способен подтасовывать факты в своих интересах. Не зря сведения оказались совершенно другими, чем в послании Великого Протектора Вселенной Параллельных Временных Векторов: угроза нарушения параллельности с непредсказуемыми последствиями для Вселенной нарастала в геометрической прогрессии. L-Dox же наоборот успокаивал тем, что время от времени такое случается, возмущения рождаются спонтанно и ни в коей мере не связаны с артефактом личности Краевского. А остальное — лишь ловкая подтасовка и шантаж враждебного Протектора Вселенной PVV.

Да, чрезвычайно велики возможности Сергея. Но как узнать правду, избрать верный путь? Неужто придется сдаться на милость почти поверженного врага. От него сочувствия не дождешься. Да и не привык Властелин рассчитывать на жалость или сочувствие других. Не для того был пройден долгий путь страданий и потерь, сражений и побед, чтобы угодить в столь примитивную ловушку. Трансформировавшись в электромагнитное поле, он в мгновение ока перенесся на стеклянную планету. Туда, где неподвластная времени среди застывшей стерильной красоты его ждала вечно юная и прекрасная Риза. Казалось, что она зовет, как в тех далеких снах, протягивает руки:

— Седжи! Наконец-то мы вместе, любимый. Ты пришел, и теперь мы больше никогда не расстанемся. Будем счастливы, как никто другой.

Поле трансмутировало в гигантскую алую розу, павшую к ногам стеклянной Ризы. Цветок покрылся дымкой, и рядом со своей возлюбленной материализовался Великий Бог. Оживить весь этот театр стеклянных фигур для него сущий пустяк. Да вот только не та это Риза, не та любовь и не та жизнь.

Велика власть Бога Сергея Краевского, почти безгранична. Но, к сожалению, только почти…

Бессмертие… Могущество…

Любовь…

Сергей лежал в углу ветхой хижины Вараги. Здесь привычно пахло сыром, сухими кореньями и травами.

Ныли не до конца зажившие раны. Хотя болезнь с каждым часом отступала, но забыть о себе не давала. Не особо выручал и травяной матрац, похрустывающий при малейшем движении. Попытки взбить его, распушить ни к чему не приводили. Наоборот, казалось, что он мстил за них, скатываясь еще более твердыми и колючими буграми, старался подтолкнуть или уколоть в наиболее чувствительные места. Но эти мелочи не могли развеять волшебного очарования, в котором он пребывал после знакомства с Ризой. Девушка ушла несколько минут назад, сопровождаемая ворчаньем Вараги. Но в хижине еще звенели серебряные колокольчики ее голоса, создавая атмосферу восторженности и мечтательности. Сергей уже думал о новом свидании. Завтра она грозилась отвести его к водопаду. Но в этом обещании чувствовалось нечто большее… Сергей раз за разом, боясь упустить малейшие подробности, прокручивал в памяти минуты прошедшей встречи. Словно подбирая драгоценные камни для диадемы, слагал воспоминания, так много значащие для влюбленных и незаметные посторонним. Лелеял в душе первенцы любви: восторг недосказанных, но понятных фраз, многозначительность жестов и утонченность еще невинных ласк, молчанье губ и откровенность сверкающих глаз, душевную близость и непреодолимую тягу друг к другу.

Любовь. С чем можно ее сравнить? Наверное, с вершиной. Далеко не всякому дано к ней дойти. Кто-то остановится у подножья, не видя смысла карабкаться дальше, получая ушибы, а порой и рискуя разбиться насмерть. Другой вообще предпочтет обойти стороной. Пожмет плечами, саркастически хмыкнув: лишь глупец или в лучшем случае чудак способен на такое сумасбродство. Да и вовсе ни к чему лезть самому, ведь при хорошей погоде вершина эта и так хорошо видна, и нет в ней ничего такого, ради чего стоило бы рисковать. К тому же немало народу там побывало. Но многим ли это принесло счастье? Вот так-то! Иные все же пробуют рискнуть, но возвращаются с полпути. Зализывая раны и ушибы, клянут тот миг, когда отправились в путь. А есть и такие, кто утверждает, что и вовсе любви нет. Мол, это мираж, выдумки романтиков да бездельников поэтов.

Но Сергей чувствовал, нет, наверняка знал, что она существует! И теперь, предвосхищая неизбежность грядущего, каждой клеточкой существа наслаждался, упивался неведомым ранее чувством, могучим и неотвратимым, как прилив, великим и неповторимым, как сама жизнь, прекрасным, как утренняя заря пред тихим летним днем, чарующим, как весенний ветерок, несущий на крыльях аромат первых цветов и трели соловья, сладостным, как исполнение заветной мечты.

Истинная любовь — лебединая песня души. Ее хранят в сердце вечно. Цена ей одна — жизнь. Пишут о ней поэты кровью своей души. Недостижимая для многих вершина, мечта…

Любовь…

Желания… Увлечения… Страсть…

Как часто они непредсказуемы, неуправляемы — налетают внезапно, словно смерч. Не поддаются ни логике, ни разуму, крушат и сметают все на своем пути, вовлекают в безумные авантюры. Мгновенье — и ты жалкая игрушка в руках стихии. Также нежданно могут оставить и в одиночестве, заставляя мучительно анализировать происшедшее, стыдиться или восторгаться, сожалеть иль наслаждаться пережитым. Верно лишь то, что забыты не будут никогда!

"Бог мой. Ну какой идиот придумал сдавать экзамены по выходным?" — думал Сергей, сидя на кафедре гигиены. Вот уже битых два часа дорисовывал рожки и хвосты очень похожим на доцента чертикам, нацарапанным на столе, и дожидался своей участи. А ведь в начале курса казалось, что осложнений не возникнет. Предмет в общем не сложный, не требующий большого ума или способностей, лишь усидчивости. На практике оказалось по-иному. Пары неосторожных слов, показавшихся обидными доценту Лагунину, длинному и худому, словно жердь, обладавшему противным писклявым голосом, было достаточно, чтобы его невзлюбили. Откровенно своего отношения Лагунин не показывал, по мелочам вроде бы не цеплялся, но чувствовалось, что обиду затаил. Несмотря на отличные текущие отметки, экзамена Сергей все же побаивался, предчувствуя неприятную развязку.

К сожалению, интуиция не подвела. Сдать экзамен в числе первых доцент не разрешил, мотивируя тем, что хочет побеседовать с отличником не спеша и более обстоятельно. Такое начало, естественно, ничего хорошего не предвещало. Да и задержка была весьма некстати. Пока он здесь валял дурака, проклиная гигиену вместе с ее преподавателем, друзья уже отмечали окончание зимней сессии. Васька с Павликом, сопровождая трех вновь испеченных подруг, еще утром отбыли в пионерский лагерь, расположенный в предместье. Назывался он просто — "Колосок", но построен был капитально, со знанием дела и на широкую ногу. Укрывшись подальше от городского шума и пыли в живописном хвойном лесу, стал идеальным местом отдыха не только для пионеров летом, но и для начальства "среднего пошиба" зимой.

Именно здесь, вдали от глаз подчиненных, избранные мира сего могли вдоволь попить водочки, погулять, попариться в баньке. Для них построили отдельный корпус гостиничного типа с одно- и двухместными номерами. В каждом обязательно стояли холодильник, шкаф, журнальный столик с городским телефоном, мягкие двуспальные кровати. Коридоры застелили импортными ковровыми дорожками, а в холлах возле столиков с высокими хрустальными вазами уверенно обосновались по два огромных кресла. Была на первом этаже пусть и небольшая, но очень уютная столовая, напоминавшая интерьером скорее кафетерий или ресторан. Спортивный зал с бильярдом и теннисными столами разместили в подвале, там же, где и сауну. В прошлом году во время лыжной прогулки Сергей с друзьями, проезжая мимо, не удержались и заглянули в окна. А потом с трудом унесли ноги от дежурившего милиционера.

И вдруг такая удача! Новая подружка Павлика, подцепленная накануне в горкоме комсомола, оказалась дочерью заместителя директора "двадцатки": номерного военного завода, по-строившего и содержавшего весь этот рай для отдыха. Она-то и придумала отметить здесь окончание сессии, взяв на себя организационные хлопоты. Предложение, естественно, прошло на ура. Постановили, что все кроме Сергея двинут прямо с утра, а он подъедет сразу после экзамена. Тем обиднее терять время. По-пробуй еще добраться до "Колоска".

"Не везет, так не везет, — думал Краевский, — все один к одному. Даже писклявый "козел" желает забодать меня в последнюю очередь. Чует, гад, что спешу".

Но даже самому утомительному ожиданию рано или поздно, приходит конец. Однако радости это не принесло. Писклявый "козел" потешился вдоволь. Издевался не спеша, смакуя минуты торжества, наслаждаясь собственным умом и величием. В конце бенефиса лебединой песней вывел в зачетке жирное "удов.", лишая бедного студента столь нужной стипендии на долгих четыре месяца. Настроение было испоганено окончательно. Из подсознания прокралась малодушная мыслишка: стоит ли своим кислым видом портить друзьям праздник. Разве помянуть украденную остепененной сволочью стипендию. Так это можно сделать и здесь, в ближайшей забегаловке. Но чувство долга победило. Его ждали. Да и как ни крути, одна дама оставалась явно лишней. Дал слово — держи. Понурив голову, натянув искусственную шубейку да заячью шапку, Сергей поплелся к автостанции.

Денек выдался на загляденье. Морозец игриво пощипывал щеки, нос, уши. Искрясь на слепящем солнце, снег весело поскрипывал под ногами неудачливого студента, говоря о том, что вся жизнь еще впереди и будет в ней много удач и потерь, радостей и печалей. Так что не стоит принимать слишком близко к сердцу подленькую месть мелочного преподавателя. Хрен с ним и его тройкой. Как-то переживем.

Проходя мимо магазинов, Сергей невольно заглядывал в бедные серые витрины. В одной из них, компенсируя недостаток товара, словно на продажу выставили портрет Генерального секретаря ЦК КПСС, маршала, трижды Героя Советского Союза Леонида Ильича Брежнева.

"Что, суки, нечем больше торговать?" — все еще злясь, думал Сергей. Он откуда-то знал, что придет время, и окружающие Генсека сделают свое черное дело.

Как они похожи на пауков в банке, пожирающих друг друга. Вся история Родины с 1917 года — парад паучьих боев. О, если бы они истребляли только друг друга! Но уничтожен цвет нации, ее ум и гордость — интеллигенция! Истреблено основательно, под корень, все самое смелое и честное, талантливое и прогрессивное. И, как расплата, — столетний упадок и вырождение. Сию чашу потомкам придется испить до дна. И выживут ли они, среди бессмертных пауков — паразитов, непрестанно сосущих кровь своего народа!

Толчок в спину заставил вздрогнуть и оглянуться. Слава Богу, всего лишь ребятишки играли в снежки. Словно очнувшись, поразился своим мыслям, настолько чужими и крамольными они показались. "И откуда только все это взялось в моей башке? С такими идеями прямая дорога в тюрьму, а то и на психушку. Не иначе — перезанимался".

Наконец-то — автостанция. Сергей вошел в кассовый зал, купил за пятнадцать копеек билет. Немного отогревшись, по-брел к стоянке автобусов. Среди пассажиров, ожидавших свои рейсы, сновали несколько пестро одетых цыганчат. Они галдели, дергали за руки, выпрашивая мелочь, раздражая одних и веселя других. Засмотревшись на них, Сергей прозевал подошедшую цыганку.

— Эй, красавец! Послушай! Покажи-ка старой Сибилле руку. Она расскажет тебе судьбу.

— Зря стараешься, — отмахнулся Краевский, — меня не проведешь. Да и денег нет. Остались копейки на обратный путь.

— Давай руку! Говорю тебе, дай!

Не дожидаясь согласия, схватила сама, зажала в горячих ладонях, поднесла к близоруким глазам. Мгновенье, и ее безразличный взгляд изменился, вспыхнул магическим огнем. Цыганка, отпустив руку, отшатнулась. Затем, вновь приблизившись, заглянула в глаза. Ее смуглое лицо побелело, черты стали резче, ноздри крючкообразного носа расширились, мохнатые брови слились воедино, лоб покрылся испариной, а бескровные губы в трансе зашептали:

— Судьбы единой нет… Велик и ничтожен… Линия жизни в кольце… Суть ее — боковые линии, могущие стать главенствующими… ждет тебя проклятье… нет, величие… не вижу. Да что же это со мной?.. Великий бескрайний грех иль всеискупающая жертва? Ты можешь быть прославляем… навеки проклят!.. Но счастлив — никогда.

Внезапно прервав свое дикое вещание, Сибилла грохнулась в обморок, чем привлекла общее внимание. Сергей же окончательно добитый, приоткрыв рот, растерянно оглядывался по сторонам. Увидев, что вещунья понемногу приходит в себя, по-спешно ретировался, шмыгнув в как нельзя более кстати подошедший автобус.

"Ну и денек, еперный балет! — подумал он. — Ну все как сговорились. Сначала "козел" доцент, потом всякие дурацкие мысли, а на закуску эта чокнутая… Вот гады, решили меня доконать".

Автобус выехал полупустым, несмотря на то, что еще четверть часа ожидал опоздавших пассажиров. Проезжая по выщербленному дождями асфальту, он дребезжал и скрипел, угрожал рассыпаться на части. И то, что все-таки добрался из пункта А в пункт В, можно было считать первой за сегодня удачей.

Пройти два километра по зимнему лесу, где дышится так легко, где умиротворение и покой проникают в душу тишиной и запахом хвои, — одно удовольствие. Вот и ворота, за которыми рядышком с соснами стоят финские домики и нетерпеливо ждут лета: шума, гама, детского смеха и веселья. Двухэтажный корпус пристроился чуть в сторонке — на опушке, у самого забора. Да и дежурного милиционера, слава богу, пока не видать. Комендант, тетя Женя, предупрежденная Павликом, его появлению не удивилась. А после того, как в ее карман перекочевала шоколадка "Аленушка", растаяла окончательно.

Радуясь возможности выговориться, рассказала кучу новостей о том, что в областной центр приехал второй секретарь КПУ проводить семинар "О повышении роли партии в управлении народным хозяйством и более полном удовлетворении нужд трудящихся", поэтому все руководство там, и гостиница пустует. Охрану тоже сняли. Кроме них, на втором этаже поселились две дамы и сопровождающий их офицер. Ну а спортзал, душевая и сауна — в полной боевой… После чего, пожелав хорошего отдыха, многозначительно подмигнула и заговорщицки шепнула:

— Маринка уж больно хороша! Не теряйся. Потом, более официальным тоном добавила: — Ваши в двести десятом, одиннадцатом, двенадцатом и тринадцатом. Смотрите у меня там… не очень-то…

И вновь, добродушно улыбнувшись, помахала рукой.

Сергей, сняв шапку и расстегнув шубенку, стал подниматься по лестнице, помахивая в такт дешевеньким дипломатом, в котором кроме испорченной зачетки нашли себе приют туалетные принадлежности да смена белья.

Место отдыха друзей отыскать особого труда не составило. Веселье нетрезвой рекой вытекало из под двери двести двенадцатого. Стоило ее приоткрыть, как сразу захлестнуло и Сергея. Павлик радостно завопил:

— Ну наконец-то, старик! Где тебя черти носили? Заждались. Давай сюда. А то, смотри, твой стакан облюбовала отогретая нами муха. А убить рука не поднимается, да и времени нет. Развлекаю двух девушек сразу. Васька? Как всегда, чертов единоличник! Заграбастал Светлану и свалил! Вот подлый тип! А ты чего застрял в дверях? Проходи. Та-ак! Муху я тебе представил, — не умолкая, тараторил он, — а теперь дамы. Девочки, это наш студент-медик, о котором я вам рассказывал. Не смотрите, что краснеет, жуткий бабник. С ним поосторожней. Наконец-то, вся наша компания в сборе. Что обалдел? Знакомься. Рядом со мной Марина, а это ее подруга Лариса.

Растерявшийся было от неистового напора друга, Сергей быстро входил в роль.

— Для начала приговорим муху, — сказал он, и бедное насекомое погибло в неравной схватке, защищая облюбованный стакан. — А теперь, я думаю, пора выпить за знакомство.

Зазвенели стаканы, наполненные золотистым Иршавским, пошли в ход бутерброды с варенкой, соленые огурчики, икорка из баклажан. Закусывая, Сергей незаметно рассматривал девушек.

"Маринка — слов нет, хороша: правильный овал лица, немного вздернутый, но вполне миловидный носик. Здоровый румянец на щечках, тонкие черные брови и пушистые ресницы сливались в единый гармоничный ансамбль с большими карими глазами и огненно-рыжими, слегка вьющими волосами, уложенными в модное удлиненное каре. В глазах ее то и дело игриво вспыхивали искорки, создавая вокруг ореол лукавого веселья. Тонкий свитер не мог скрыть высокой груди, а облегающие джинсы лишний раз подчеркивали прелесть стройной девичьей фигуры. "Эдакий милый бесенок", — подвел итог осмотра критик-самоучка.

Лариса была полной противоположностью подруги: высокая, худая, с излишне большим носом и непропорционально малой челюстью. Глаза скрывали дымчатые очки, а бледность не поддавалась даже выпитому вину. На костлявые плечи свисали неопределенно-грязного цвета локоны. Дорогое велюровое платье висело на ней мешком. Ни груди, ни талии. К тому же, она явно перебрала. Сопровождая каждую фразу Павлика противным гнусавым смехом, безуспешно пыталась неверной рукой смахнуть с глаз непослушно падавшую челку.

"Эту каргу дружбан по доброте своей душевной приберег конечно для меня, — пришел к неутешительному выводу Сергей. — Нет уж! Дудки!"

— Давай старик, смелей! Лариса уже твоя. Забирай ее и сваливай в двести тринадцатый. Держи ключ! Ну, не брезгуй, муху же ты задавил. На, выпей рюмочку. Толкнув локтем в бок, протянул полстакана водки.

— Поверь, здорово помогает… Батя ее в облисполкоме второй человек, а скоро будет первым. Дарю тебе шанс убить медведя. Вперед!

Но бить медведя как раз и не хотелось. Водка и та помогала плохо.

Сделав вид, что не слышит, Сергей налег на закуску, с аппетитом поглощая "Докторскую" колбаску с горчичкой, уже подсохший черный хлеб с ломтиками белого с красной прорезью сала и хрустящие маринованные огурчики. Тем временем Лариса окончательно вышла из строя.

— Ну все, спеклась, — огорченно констатировал доброжелатель, — упустил ты свое счастье, старик!

— Ребята, пойдемте гулять, — неожиданно предложила Марина, явно нарушая стратегические планы Павлика.

Но тот не растерялся и быстро перехватил инициативу:

— Ну а потом в баньку, попаримся вволю.

Наскоро одевшись и оставив в объятиях Бахуса жертвенную Лару, выбежали на свежий воздух. Зашагали по утоптанной тропинке в хвойный лес. Ночное небо оглушало и поражало бездонностью. Сияющие мириады звезд складывались в знакомые и неведомые созвездия, подчеркивали глубину и бесконечность Вселенной. Они влекли к себе, оставаясь холодными и недоступными. Густо пронизанный ароматом хвои морозный воздух очаровывал и пьянил, наполнял юные тела здоровьем, а души — осознанием радости бытия. Хотелось смеяться, кричать, петь гимн молодости и красоте. Окружающий мир виделся чистым и прекрасным. Любовь тоже была где-то здесь, совсем рядом. Они шли, взявшись за руки, смеялись и пели, наслаждались минутами счастья. На поляне под охраной наряженных в белые шапки елей распили бутылку шампанского. Пена, убегая из граненого стакана, текла по рукам, а мороз проворно хватал за мокрые пальцы. Расцеловались. Оказалось, что носы у всей компании холодные. Павлик отдал команду:

— Ану, бродяги, домой греться!

Обратно бежали. Павлик ловко оттеснил Сергея на обочину, в глубокий снег, ехидно показав язык. Зато гостиница встретила домашним теплом и уютом. Двести четырнадцатый по-прежнему не откликался… Видать, банька у Васьки в самом разгаре. Умиротворенно пьяную Ларису трогать тоже не стали. В парную двинули втроем, все тем же "классическим треугольником". Раздевалки и душевые здесь были отдельные. А вот парная и небольшой, но достаточно глубокий бассейн с холодной водой — общими. Скрывался ли в этом какой-то намек, каждая компания решала по-своему.

Понежившись под струями горячей воды, друзья, соорудив из полотенец подобие набедренных повязок, перебрались в парную. Сидя на второй ступеньке деревянной лестницы, ведущей к стоградусной жаре, лениво обмахиваясь найденными тут же березовыми веничками, обсуждали прелести развитого социализма. Их мирную беседу прервала загадочно скрипнувшая дверь. Павлик хотел было прикрикнуть на вошедшего, чтобы тот не выпускал пар, но слова камнем застряли в горле. В парную впорхнула Маринка. Ловко укутанная в розовое махровое полотенце, заманчиво колебавшееся при малейшем движении, скользнула навстречу ребятам.

— Мальчики, можно я к вам? — невинно пролепетали девичьи уста, а бесстыжие руки в сей же миг небрежно сдернули "покрывало".

Ошарашенные кавалеры утратили дар речи. Не отрывая глаз, любовались дивным зрелищем, боясь нечаянным вздохом спугнуть залетевшего к ним ангела. Марина была прелестна. Ее карие глаза сверкали даже в полумраке, чуть покрасневшая, усыпанная капельками росы нежная кожа благоухала свежестью и здоровьем. Бутоны розовых сосков венчали небольшие, но высокие, упругие груди. Плоский живот, тонкая талия, стройные, словно точеные, бедра и умопомрачительный треугольник огненно-рыжих волос на лобке. Удовлетворенная произведенным эффектом, девушка "скромно" присела на первую ступеньку. Расслабившись, прикрыла глаза, чуть откинулась на постеленное полотенце. Вся ее поза излучала негу и призыв. Тот вечный зов природы, которым самка зовет к бою самцов, чтобы потом отдаться сильнейшему.

Сергею вдруг показалось, что нечто подобное с ним уже происходило, но нахлынувшие эмоции трезво размышлять не позволили. Тем более, что Павлик, не тушуясь и не стесняясь демонстрировать мужские достоинства, бросился обхаживать Марину. Он нежно похлопывал ее веничком по плечам и спинке, гладил, не пытаясь скрыть дрожь, изгибы юного тела, что-то шептал на ухо. Словом, вел себя так, будто они здесь одни. Сергей почувствовал, что он явно лишний. Но сразу уйти не мог, околдованный пикантностью момента.

И не только он. Сквозь приоткрытую дверь за ними наблюдала молодая женщина Ирина Николаева, супруга весьма и весьма уважаемого (кроме нее самой) человека — заведующего отделом обкома партии. Ее подруга Татьяна, жена полковника, заведовавшего кафедрой в Высшем военном училище, на сегодня уже досуг свой устроила. Коротала время в "невинных шалостях" с красивым лейтенантом, накануне принятом на кафедру мужа.

Оставленная в одиночестве Ирина страшно злилась и, не зная чем заняться, спустилась в парную. Ну а здесь… маленькая рыжая сучка дразнит сразу двух ребят. Один так и вьется вокруг, не знает куда лизнуть, а другой, словно олух царя небесного, обалдело на них таращится. Но и самой-то, глаз не отвести… Проснувшийся в груди вулкан выбросив порцию лавы, горячей пульсирующей волной погнал в низ живота. Чтобы ее остановить, туда потянулась вспотевшая, дрожащая рука. Но так в промежности и задержалась.

Не желая мешать другу, Сергей бросился вон из парилки и столкнулся в дверях с неведомо откуда взявшейся дамой. Не задерживаясь, прошмыгнул в душевую, где долго терзал разгоряченную плоть струями холодной воды. Тело-то он остудил, но душу не смог.

"Вновь "поле боя" осталось за Павликом и опять без борьбы. Почему же я не поборолся за свое счастье? Не хватило смелости и решительности? Ну что же, теперь уползай, как побитая собачонка", — размышлял он. Одевшись, уныло поплелся в двести тринадцатый, благо, ключи по-прежнему зазывно позвякивали в кармане. "Завалюсь-ка я спать, и пропади оно все пропадом!" — решил наш неудачник, поднимаясь на второй этаж.

— Молодой человек! Молодой человек! Да погодите же! Вам говорю! — раздался сзади повелительный женский голос.

Сергей остановился, глянул по сторонам, но рядом никого не было. Хотя обращались явно к нему. По ступенькам поднималась женщина лет двадцати пяти немного склонная к полноте, но довольно миловидная крашенная блондинка с большими голубыми глазами и подведенными перламутровой помадой пухлыми чувственными губами, в пепельной норковой шубке, накинутой на бирюзовый шелковый халат, и мягких домашних тапочках.

"И эта стерва тех же благородный кровей, — чертыхнулся он про себя. — Чего хоть она хочет? Где я ее видел? Ах да! В парилке! Хорошо, что хоть туда в шубе не поперлась!"

Поравнявшись с ним, дама мило улыбнулась. Затем, одарив многообещающим взглядом, облизала кончиком языка верхнюю губу.

— Извините, что задержала. Вам не кажется, что одинокими в этом гадюшнике остались только мы? Не хотите ли зайти ко мне в гости, попить чайку, поболтать часок-другой?

— Почему бы и нет? Меня зовут Сергей.

— А я — Ирина.

Решительно взяв кавалера под руку, словно опасаясь, что и он сбежит, повела в свое логово. Пропустив Сергея вперед, зажгла свет.

Обстановка двести восемнадцатого мало отличалась от номера, где остановились ребята. Зато на столе все было иначе. Две пустые бутылки "Мускатного" шампанского дополнялись тремя "Арарата", лишь одна из которых была начата. На тонких ломтиках белого хлеба под слоем черной икры аппетитно желтело "Крестьянское" масло. Рядом расположились баночная ветчина, шпроты, "Московская" колбаска, свежие помидоры и огурцы, тонко нарезанный и расточительно посыпанный сахаром лимон и, что особенно удивило, множество апельсинов. Целые, очищенные, дольками, а то и вовсе одни шкурки без мякоти, — валялись по всему столу. Поймав изумленный взгляд Сергея, Ирина рассмеялась:

— Обожаю апельсины. Ем их в любом количестве и в любое время года. Присаживайся к столу.

Небрежно сбросив на кровать шубу, осталась в коротком халатике. По-хозяйски уверенным жестом плеснула в бокалы "Арарат".

— Выпьем за любовь!

Тосты следовали один за другим. Прекрасный армянский коньяк пили, как водку. Не пренебрегали и закусками. Сергей быстро пьянел. Робость и застенчивость, захлебнувшись, утонули во второй бутылке. Раскрасневшаяся "собеседница" хорошела на глазах, а глубокий вырез халата манил все настойчивее.

Ирина, встав из-за стола, включила над постелью бра. Остальной свет погасила, создав интимный полумрак. Затем подошла к прикроватной тумбе, на которой стоял непривычно маленький (не более дипломата) импортный кассетный магнитофон. Тишину разорвала стремительная, но в тоже время мелодичная композиция. "Deep purple in rock" очаровывал, манил, зажигал, призывал отдаться танцу, увлекал в головокружительный водоворот плотских наслаждений. Партнерша уже не скрывала нахлынувшего желания, тяжело дыша, прижималась к юноше всем телом. И он откликнулся на зов. Руки нырнули под халат, сильно сжали плечи, пробежали по спине, талии, ягодицам. "Танец" продолжили в постели. Сергей дрожащими пальцами ловил непослушные пуговицы халата. Шелк, не выдержав молодецкого напора, беспомощно затрещал, открывая ненасытному взору молочно-белую мягкую грудь с немного впавшими розовыми сосками. Юноша припал к ним жаждущими губами. Ирина, откинув голову назад и прикрыв глаза, тихонько застонала. Соски тоже откликнулись на ласку, налились, покраснели. Сергей ощущал на языке маленькие мягкие волосики, доводившие его до безумия. Руки, не зная преград, утонули в горячем, жаждущем любви лоне…

За окном серело. Понемногу вползал в комнату поздний зимний рассвет. Открыв глаза, Сергей тупо уставился на все еще горящее бра. Во рту пересохло, сердце колотилось в бешеном темпе. "Как после о-перехода", — явилась совершенно чуждая и непонятная мысль. Но удивляться не было сил.

"Где я? Что со мной?" — С трудом повернув голову, увидел лежащую рядом Ирину.

Сейчас было заметно, что она намного старше, чем казалось вчера. У корней крашеных волос кое-где проступала седина. Макияж, сливаясь с естественной синевой, оттенял мешки под глазами. С размазанным по губам кровавым пятном помады она походила на упившегося кровью вампира. А может, так оно и было? Высосала часть юности. Насильно раскрыла не принадлежащий ей бутон. Сергей, пошатываясь, сел в постели. В комнате стоял тяжелый дух перегара и грязного белья. Одна за одной накатывали волны темноты. Проклиная себя и свою глупость, натянул разорванные трусы, мятые спортивные брюки, футболку и, прижимая ко рту свитер, выбрался из распроклятого двести восемнадцатого.

Прямо в коридоре его стошнило.

Да, воистину непредсказуемы и мало управляемы наши влечения.

Страсть…

Будь ты трижды проклята, чужая земля!

Мир, рожденный жестоким красным солнцем, несущим кровавые рассветы и гнетущие закаты. Мир непривычных запахов и неведомых троп, враждебных лесов и долин.

Здесь везде подстерегает беда, лишения и смерть. Ночью изводят сырость и холод, а днем зной и жажда. Но хуже всего отвратительный липкий голод, высасывающий последние силы, заставляющий дрожать лапы и мутиться разум.

Кажется, весь мир задался целью убить ранее невиданного им волка золотой масти. Но волка ли? Это неясно даже ему самому.

Бесспорно одно — волчья шкура. Но воспоминаний, пусть даже звериных, нет. Ничего, что могло бы приподнять завесу над прошлым.

Как будто сам дьявол, шутки ради, создал его неделю назад и, наделив разумом, выбросил в проклятый мир. Чьи грехи он здесь искупает, свои или чужие?

Гнус вился роями, забивал глаза, попадал при дыхании в горло, вызывал мучительный надсадный кашель. Колючки впивались в лапы, выбирая самые уязвимые места, долго нарывавшие и кровоточащие.

Съеденное или выпитое приносило лишь новые мучения: внутри бурлило, кипело, извергалось наружу со страшными спазмами.

Люди же, увидев его однажды, пришли в неописуемый ужас, а затем устроили беспощадную травлю. Только чудом удалось спастись. На долго ли? Вряд ли он протянет больше суток.

Нет сил даже искать нору для ночлега.

Остается одно из двух: немедля найти пищу или умереть.

Вот и последний шанс. На лесной полянке пасутся лани с детенышами. Припав к земле, стараясь не спугнуть добычу, волк медленно ползет.

Но охотник из него никудышний. Предательски хрустнула сухая ветка — спугнула быстроногих ланей.

Уже не таясь, он встал во весь рост и смотрел, как быстро убегает надежда.

"Жить! Жить! Жить!" — отчаянно вопило волчье нутро, и с неимоверной силой пожелало остановить или хотя бы приостановить время. О чудо! Мир дрогнул — прыжки ланей замедлились, словно кто-то тормозил кинопленку.

Воздух стал плотней, подобно воде, обтекая туловище, мешал двигаться, но волк был не подвластен времени.

И вот желанная добыча рядом.

Мир вернулся в привычное измерение.

Увидев перед собой внезапно появившееся чудовище, козочка, растерявшись, замерла. Объятая ужасом стояла и обреченно смотрела большими, по-человечески умными глазами в лицо смерти. Из ее глаз капали по-детски чистые слезинки.

Так они и стояли, глядя друг на друга, не имея сил отвести взгляд.

Волк пришел в себя первым.

Стоит лишь сомкнуть зубы и чужая кровь станет его жизнью. "Ну, давай же! Давай!" — кто-то извне торопил его убить.

"Но почему мне так знакомы эти глаза?" — устояв от безумного искушения, думал золотистый монстр.

Казалось, пелена забвения вот-вот падет. Вместо злобы в душе, рожденные неясными воспоминаниями, расцветали нежность и любовь. — Так не должно быть! Но так есть! Ценой убийства долги не заплатишь!

Адская боль пронзила спину, прижала к земле, разорвала легкие.

Одна из ланей, обернувшись молодой женщиной, с криком: "Умри, проклятый оборотень!", — пустила в ход знакомый кинжал.

По золотистой шерсти на землю стекала кровь и, падая на траву проклятого им мира, исчезала.

"Может, так и лучше", — подумал волк и поднял глаза.

На месте козочки стояла девочка с золотистыми волосами и зелеными глазами. Она с ужасом смотрела на умирающего оборотня.

"Ну почему мне так знакомы ее глаза?"

Еще был детский крик:

— Нет, нет! Не смей! Ведь это же…

Утратив тело, душа вернула память.

На земле, истекая кровью, лежал Сергей Краевский. Рядом рыдала златокудрая девчушка с глазами цвета морской волны. Она смотрела то на него, то на упавшую в обморок, но так и не выпустившую из рук кинжала, Ризу.

Тело Сергея окутала дымка. Оно, утратив четкие очертания, стало исчезать. Так же как часто теряется в нашей памяти дурной сон, стоит лишь проснуться и открыть глаза. Кошмар уходит, но остается тяжелый осадок, предчувствие неотвратимо приближающегося несчастья.

Словно услышав упрек, Лориди сказал уже более твердым голосом:

— На хвосте у нас нечто похуже смерти — пси-трансформер. Излучение мощнейшее, зашкаливает. Но ничего, мы еще поборемся. Я подключусь к "сморчку" и попытаюсь чуть раскачать нулевку. — А Вы, милый рыцарь, — здесь он сделал многозначительную паузу, уж благоволите не прозевать момент и когда вот та маленькая кнопочка засветится зеленым, — нажмите. Я бы не стал Вас утруждать, но боюсь, что в отличие от механики, автоматика не сработает.

И, пристально взглянув в глаза, уже безо всякой иронии проникновенным полушепотом добавил:

— Очень прошу, сразу же нажмите!

Не дожидаясь ответа, эльф снова превратился в компьютер.

В голове заштормило, тошнота волнами стала подниматься изнутри. Стены флаера от перегрузки вибрировали.

"Раскачивает нулевку", — подумал Сергей, сдерживая рвоту. И прикрыв глаза, сжал виски руками. Когда он снова посмотрел на пульт, заветная кнопка уже зеленела.

Положил на нее указательный палец и тут в мозгу незваным гостем явился незнакомый голос.

— Сергей, оставь кнопку в покое. Ты убьешь только себя и Ризу. Мне же особого вреда не причинишь. Эльф все лгал. Мы с тобой не враги. А вот он… Их раса действительно одинока в галактике, поскольку остальные, вышедшие в космос, — человеческие. Рейсес Лорисидис — офицер САК, что означает — Стерилизация, Ассимиляция, Колонизация. Ну а понятие стерилизации тебе объяснять ни к чему. Скажу лишь, что на их совести триллион человеческих жизней. Да узнай он, где твоя родная планета…

Голос гипнотизируя, погружал в транс.

…Нет, не смей!

Но было, поздно.

Краевский разорвал наброшенную паутину и с неистовой силой вдавил кнопку в пульт.

В тот же момент в о-пространстве на краткий миг вспыхнула слепящая звезда аннигиляции. Сработал механизм самоуничтожения.

Никакой модулированной нейтринной пушки в природе не существовало, да и быть не могло. И знать об этом рейнору САК было не положено.

Лучи восходящего солнца разбудили утро.

Первыми проснулись птицы. Их трели оповестили мир о рождении нового дня. Чудесного летнего дня.

Мохнатый шмель весь еще мокрый от росы, сидя на распустившемся фиолетовом цветке, чистил крылышки и лапки. Густо перемазанные осыпавшейся пыльцой, они мешали взлететь. А дел на сегодня ой как много…

Дуновение ветерка шевельнуло склонившийся листок — и не-сколько капель сорвалось вниз, окатив холодным душем зазевавшегося кузнечика. Тот, испугавшись, высоко подпрыгнул, расправил крылышки и, задевая мокрые травинки, полетел. Но на этом его злоключения не кончились. Уже в воздухе он столкнулся с неведомым существом. Траектории их полетов круто изменились. Неудачники, осыпаемые градом росинок, кубарем свалились в траву. И если кузнечик, рассержено глянув на обидчика, вновь подпрыгнул и полетел, то малютка-эльф не сразу пришел в себя.

Вначале он сел, протер тонюсенькими ручками мокрое личико. Затем, пошатываясь, встал, отряхнулся и нерешительно глянул по сторонам. Эльф был явно сбит с толку. Аромат сна, по которому он летел, безнадежно утерян. Теперь нужно время, чтобы отыскать его среди многих тысяч, наполнявших эфир. И сделать это как можно скорее, иначе след ослабнет и, смешавшись с другими, затеряется навсегда.

Почерпнув силы в своих мыслях, расправил крылышки, и вновь воспарил над лугом. Чувствительные усики-антенны по-грузились в доступные лишь им эфирные течения, пытаясь уловить нужный аромат.

Ох, как это тяжело! Пропуская потоки эфира через свою сущность, эльф вибрировал от немыслимого напряжения, подвергаясь опасности в любой миг быть развеянным. И все-таки желанная паутинка найдена. Можно продолжать путь.

Вскоре он увидел покосившуюся лачугу, влетел в чуть приоткрытую дверь.

В углу на куче лохмотьев спал ребенок. Грязные, спутанные волосы, гниды и копошащиеся вши, лишайные корки на лице и руках повергали в ужас. Но аромат сна был чист и необъяснимо близок. Внутренним зрением эльф видел зеленоглазую златокудрую девочку.

Наконец-то он понял смысл своего существования — защитить, спасти юную фею. Стараясь не будить, сел на плечо. Из глаз помимо воли скатились две горячих слезинки и упали на ее щеку. Малышка открыла глаза и, увидев продолжение чудесного сна, улыбнулась.

Но беда, которую он предвидел, уже пришла.

От страшного удара дверь слетела с петель. На пороге стоял оборотень золотистой масти. Глаза его горели безумием и жаждой убийства, с огромных клыков стекала пена.

У эльфа был лишь миг. Безвозвратно сжигая сущность, он передал оборотню свое внутреннее зрение…

— А ну-ка, окропи сию нечисть святой водицей! Да привяжи покрепче.

Горбатый, презрительно морща нос, затянул потуже ремни. Зачерпнув покореженной алюминиевой кружкой из стоявшего рядом ведра "лекарство", не спеша вылил его на голову заключенного.

Вода, окрашиваясь кровью, стекала по спутанным волосам в глаза, обмывала изуродованное лицо, разбитые нос и губы.

Эта интеллигентская б. дь раз за разом теряла сознание. Вот и приходилось поднимать ее с пола, втаскивать на стул. Ремни на подлокотниках совсем износились — ни хрена не держат.

Не удивительно, что старший следователь районного отдела НКВД товарищ Жилин Андрей Михалыч и его верный друг и соратник по борьбе за идеалы коммунизма Горбатко Григорий Маркович по локти выпачкали руки соплями и поганой белополяцкой кровью.

Да, тяжела и неблагодарна их работа. Но ведь и ее кому-то нужно выполнять. Тем более что направила партия большевиков, вложив в руки карающий меч революции. С врагами Социалистического Отечества велено бороться безжалостно и беспощадно. Выжигать каленым железом…

"Только та революция чего-то стоит, которая умеет себя защищать", — так завещал великий Ленин, так учит Коммунистическая партия и вождь мирового пролетариата товарищ Сталин.

По отношению к врагам народа нет запретных методов следствия. Инициатива и смекалка только поощряются.

Вот и для хлюпика-докторишки приготовили сюрпризик.

"Ишь, хиляк, — думал Михалыч, глядя на заключенного, — дашь разок в рыло и сразу с копыт! А туда же — бороться с властью трудящихся. Сидел бы тихонечко и не рыпался. Ведь знал же, что дед-белополяк воевал против Союза. Так нет, и бабенку себе завел — польскую жидовочку. Маленькая такая, смазливенькая, Ритой зовут".

Жилин не спеша подошел к столу, залпом проглотил грамм сто водки, захрустел малосольным огурчиком! Потом вытер руки о грязное, больше напоминавшее половую тряпку, полотенце, взял из открытой пачки папироску "Беломора", дунул в мундштук, зажал зубами.

Подошел Гриша. Вместе закурили.

— Хоть и сопляк, а все равно молчит, — словно подслушав мысли начальника, пробормотал Горбатко. — Уже и зубы проглотил, вот-вот околеет, а молчит…

— Ничего, девку его приведут, быстро разговорится. Спорим на пачку "Беломора"?

Горбатый замялся, ему страх как не хотелось спорить с Михалычем — по-любому останется в накладе. Не впервой.

Не дождавшись ответа, Жилин перевел взгляд на арестанта. Похоже, очухался. Нажал кнопку вызова.

В двери появился красноармеец.

— Красноштан, приведи-ка ту сучку, что взяли ночью. Кажется, она в тридцать девятом.

"Враг народа" понемногу приходил в себя. В слезящихся кровью глазах кроме мучительной боли без труда угадывались недоумение, растерянность, непонимание момента.

"Не хватало, чтобы он свихнулся, — подумал Жилин. — Тогда и вовсе ничего не добьешься. Сумасшедшие к боли не чувствительны. Да и толку от этих показаний немного. А за проваленное дело по головке не погладят. Это уж как пить дать. По-пробую говорить с ним помягче".

Ну а заключенный в самом деле был на грани безумия и смутно понимал происходящее. Когда и за что его арестовали, чего хотят. Наверное, сказывались многочасовые допросы и побои. Боль воспринималась уже не так остро, но думать мешала, не давала сосредоточиться.

"Какие-то явки, документы, имена… Бред собачий! Чудовищная ошибка… Он — подпольщик, контрреволюционер? Попытался объяснить… Но мучители только зверели…"

Открылась дверь. Конвоир втолкнул Риту.

Жена за прошедшее время, казалось, стала еще меньше. Зато живот явно подрос. Бездонными, полными ужаса глазами обежала комнату. Пошатнулась, увидев мужа. Но переборов секундную слабость, бросилась к нему, обхватив руками, прижалась к груди.

Побледнела, увидев следы пыток. Казалось, что на лице остались только глаза:

— Сереженька! Боже мой! Что они с тобой сделали! — дрожащим голосом простонала Рита. Любимые пальцы ласково коснулись лица.

— Не спеши, жидовочка! — хохотнул Горбатко, ловко ухватив за волосы, сильно дернул, поставил на колени. Вскрикнув, подобно раненой птице, Рита замерла. Тысячи игл вонзились в низ живота, зажгли нестерпимую боль, замутили взгляд, вырвав из сжатых губ по-звериному страшный стон.

— Красноштан, пошел вон! — махнул рукой Жилин в сторону красноармейца. — Погодь! Станут звонить — я занят. Марии Марковне скажи, что приеду к ужину. Пусть поджарит картошки.

О себе Сергей уже не думал.

"Любимая! Что изверги сделают с ней и неродившимся малышом? Как спасти ее, как защитить?"

Собрав остатки сил, попытался встать. Но Гриша, тонко уловив момент, оттолкнул Риту в сторону и как бы нехотя, между прочим, ударил в живот.

— Очухался, — плотоядно ухмыльнулся он, глядя Сергею в глаза.

— Ну что ж, голубчик, продолжим, — безразлично скучающим тоном произнес Андрей Михалыч, направляя лампу в лицо, — а то чего доброго и ночевать здесь придется. Я думаю, теперь ты будешь сговорчивей. Жену пожалей, ребенка.

Горбатко тем временем выпил полстакана водки, утер лицо вспотевшими ладонями.

Сергей вдруг отчетливо увидел его толстые, густо поросшие волосами пальцы людоеда. Они тряслись мелкой дрожью, предвкушая близость беззащитной жертвы.

Михалыч тоже заметил, что помощник "завелся". Сам особого удовольствия от подобных сцен он не испытывал, но садистские наклонности подручного частенько применял для пользы дела. Своих рук без крайней необходимости не марал.

— Ну что, сволочь, говорить будешь? — прохрипел Горбатый с явной надеждой, что враг народа промолчит.

— Стойте, я подпишу все, что хотите! — срывающимся голосом крикнул Сергей. — Умоляю, не трогайте жену. Она ничего не знает.

— Фальшивки нам ни к чему, — назидательно возразил Михалыч. — Вон у нас их сколько. Шкафы ломятся. Да при желании я мог бы засадить весь город… А не то что паршивого белополяка с женой-жидовкой. Нам нужны документы, фамилии, явки…

Ну что на это можно сказать? Расценив молчание как отказ, Гриша направился к Рите. Взгляд его враз остекленел, а из полуоткрытого рта борца за идеалы коммунизма, как у бешеной собаки, капала слюна.

— Еще не поздно, говори, — начал было Жила, но Горбатко ждать не хотел. Оглушив Риту, уже срывал мохнатыми пальцами одежду.

Волосы на голове Сергея встали дыбом. Он рвался, кричал, звал смерть. В душе бурлили ненависть и отчаяние, ужас и бессилие. Страстно жаждал забвения, гибели этого проклятого мира. Призывал Господа Бога и Создателя, Дьявола, Сатану, кого угодно — лишь бы окончился этот кошмар…

Внезапно комната утратила четкие контуры, словно на холсте потекли краски. Сергей подумал, что теряет сознание…

Но нет, наоборот, оно прояснилось. Возвратились истинная память и самосознание Человека, Великого герцога или неудачливого демона.

Недавний пленник с удовольствием размазал мучителей по стенам комнаты пыток. Разорвал оболочку мнимого мира.

Дрожащий и нагой со свежей сединой в волосах он стоял у подножья золотого трона, на котором гордо восседал смуглый, черноволосый Властелин. В меру худощавый, в строгом темно-синем сюртуке. Без каких-либо украшений. Необычными были лишь его глаза, сияющие сапфирами голубизны, искрящиеся, обжигающие всепоглощающим пламенем.

Насмешливо глядя на Сергея, он небрежно поигрывал знакомым Волчьим медальоном.

"Все тот же Демон, твою мать! — чертыхнулся Краевский, — но теперь в ином обличье. И не загребли ж его черти в ад! Проклятый мучитель. Не зря его так боялся Лориди".

Собрав жалкие остатки сил, вложив целиком всю свою ненависть и жажду мести, ударил энергетической стрелой в сущностное ядро пси-трансформера.

Тот вздрогнул, как от пощечины, глаза запылали недобрым огнем…

— Ты мечтал отправить меня в ад! — загрохотал в мозге громоподобный голос. — Но я создам его для тебя…

Медальон с необычайной силой треснул Сергея в лоб…