Хуарес

РАСПАД ТРОЙСТВЕННОЙ КОАЛИЦИИ

8 декабря перед Веракрусом появились первые корабли испанской военной эскадры. На них было сосредоточено шесть тысяч двести вооруженных до зубов солдат кубинского гарнизона под командованием генерал-капитана Серрано. Когда об этом узнали в Лондоне и Джон Россел попросил объяснений у испанского посла относительно столь поспешных действий его правительства, посол ответил: «Генерал-капитан Кубы прибыл на место слишком рано, так как он боялся прибыть в Веракрус слишком поздно».

14 декабря Серрано потребовал от губернатора Веракруса сдать ему город и крепость Сан-Хуан-де-Улуа. Он заявил, что будет удерживать их до тех пор, пока Мексика не начнет относиться к Испании с «подобающим ей уважением», то есть пока не будут удовлетворены ее, а также Англии и Франции финансовые претензии.

В ответ на этот наглый ультиматум губернатор Веракруса, следуя инструкциям правительства Хуареса, разрушил укрепления города и покинул его вместе с мексиканским гарнизоном и значительной частью местного населения. Мексиканские войска заняли позиции на близлежащих от города высотах. Они уничтожили все сооружения и скот в радиусе десяти километров, создав таким образом зону выжженной земли между своими позициями и покинутым ими городом.

17 декабря испанцы заняли Веракрус, но не обнаружили в нем ни съестных припасов, ни питьевой воды, которые были вынуждены доставлять с Кубы. Все это крайне обескуражило испанских интервентов, ожидавших более благожелательный прием.

Между тем в столице открылась чрезвычайная сессия конгресса для обсуждения создавшегося в республике положения в связи с испанской интервенцией. На открытии сессии присутствовал британский журналист Лемприер, посланный в Мексику английскими противниками политики Пальмерстона с поручением ознакомиться с положением на месте. Он сообщал в Лондон: «Около трех часов пополудни в зал заседаний конгресса вошел президент Хуарес. В его честь на улице стреляли в воздух и играли на трубах. Президент — маленький брюнет, сдержанный, невозмутимый. В Мексике его ласкательно именуют «индито» (маленький индеец), Хуарес — очень уважаемый человек, весьма талантливый, благонамеренный, он твердо и энергично руководил борьбой, добиваясь победы конституционного правительства, за что заслуживает признания… Против Хуареса в конгрессе и за его пределами плелись интриги и всякого рода комбинации, с тем чтобы помешать ему, сбить его с толку и заставить подать в отставку, но он держался стойко и даже не прибегнул к насилию против своих противников. В Англии к нему относятся явно несправедливо. Заняв отведенное ему место, Хуарес приветствовал присутствующих изящными поклонами, затем произнес свою речь ясным и исключительно приятным голосом».

Мексиканцы! — сказал Хуарес, выступая перед депутатами. — Сведения о предстоящей войне, которую готовили против нас в Европе, к несчастью, начинают подтверждаться. Испанские вооруженные силы вторглись в нашу страну. Попрано наше национальное достоинство, вновь под угрозой наша независимость. В этих тревожных условиях правительство республики, выполняя одну из своих главных обязанностей, докладывает вам свои соображения, должные служить основой политики в этом вопросе. Это касается всех, ибо все честные сыны Мексики обязаны способствовать своими знаниями, своим имуществом и своей кровью спасению республики. И они имеют право знать правду о происходящих событиях и деятельности правительства.

Хуарес сделал обзор отношений с Испанией после признания ею в 1836 году независимости Мексики. Он объяснил, что испанский посол был выслан из страны за вмешательство во внутренние дела республики и за открытую поддержку мятежников. Правительство заявило при этом, что желает продолжать добрые отношения с испанской нацией. Сам факт высылки посла не может считаться причиной для конфликта, учитывая, что и Испания неоднократно объявляла иностранных дипломатов «нежелательными особами» за вмешательство в ее внутренние дела.

Хуарес признал, что во время последней гражданской войны некоторые испанцы стали жертвами насилия. Это, как он отметил, явилось «неизбежным следствием социальной революции, предпринятой нацией с целью, искоренить злоупотребления, являвшиеся извечной причиной ее бед». Но в социальной революции главными жертвами были мексиканцы. Если же и пострадали некоторые испанцы, то только те, кто воевал против народа на стороне мятежников, проявляя особую жестокость и кровожадность. Тем не менее мексиканское правительство всегда было готово признать обоснованные требования Испании — возместить понесенный ее подданными ущерб. Мексиканское правительство готово рассмотреть и все другие финансовые претензии Испании и удовлетворить их, насколько позволят его средства, скудность которых хорошо ей известна. При этом Хуарес напомнил:

— Все страны, и в особенности Испания, переживали периоды нехватки денежных средств и финансовых трудностей и у всех них бывали кредиторы, вынужденные ожидать лучших времен, чтобы получить свои долги. Только от Мексики требуют жертв, превышающих ее возможности.

Нам не известно, — продолжал Хуарес, — намерена ли Испания, кроме финансовых, предъявить Мексике и другие требования. Как бы там ни было, Мексика не думает объявлять Испании войну, но на насилие ответит насилием; Мексика отвергнет требования, не совместимые с ее национальным достоинством и ущемляющие ее независимость.

Обращение Хуареса заканчивалось страстным призывом к мексиканцам:

— Если столь честные намерения правительства не будут приняты во внимание, если попытаются унизить Мексику, расчленить ее территорию, изменить характер ее правительства и проводимой им внутренней политики, а возможно, даже ликвидировать ее национальность, тогда проявите свой патриотизм и отбросьте ненависть и внутренние распри, вызванные различием в наших мнениях, пожертвуйте стране ваши средства и кровь, объединяйтесь вокруг правительства, вокруг самого великого и святого дела для людей и народов — дела защиты нашей родины.

Выступление Хуареса было весьма умеренным, но одновременно твердым по своему содержанию и тону. Хуарес оставлял открытой дверь для переговоров с Испанией по финансовым вопросам, но категорически предупреждал, что Мексика будет защищать свой суверенитет, свою независимость самым решительным образом. Хотя Хуарес ни словом не обмолвился о предстоящей высадке английских и французских войск, всем было ясно, что его слова предназначались также для Англии и Франции.

Речь Хуареса была встречена громкими аплодисментами. Конгресс единодушно выразил доверие правительству и наделил его диктаторскими полномочиями. На этом сессия конгресса закрылась.

Англичанина Лемприера поразили энтузиазм и уверенность в победе, господствовавшие среди депутатов и в толпе, окружавшей здание конгресса. По улицам столицы маршировали добровольцы, направлявшиеся в Веракрус. Всюду раздавались возгласы в честь Мексики и Хуареса и призывы разгромить и выбросить в море испанских интервентов. Смешавшись с толпой, Лемприер узнал, что в тот же день Хуарес приобрел для своей семьи дом в столице. Это событие являлось лучшей пропагандой в пользу его правительства, ибо если «индито» в таких условиях рискнул купить себе дом, значит был уверен в том, что дело, которое он защищает, — дело независимости Мексики — действительно восторжествует. Так по крайней мере рассуждали жители столицы, что и отметил в тот памятный день Лемприер в своем дневнике.

Правительство усиленно готовилось к обороне. 27 декабря в письме Матиасу Ромеро, посланнику Мексики в Вашингтоне, Хуарес сообщал о создании Восточной армии во главе с генералом Урагой, об эвакуации Веракруса, о разгроме банд Сулоаги, Маркеса и Мехии, о поимке и расстреле Линдоро Кахиги, убийцы Мельчоро Окампо и о других новостях. Прилагая к письму текст своего выступления в конгрессе, Хуарес отмечал, что оно было сделано без фанфаронства и без пресмыкательства перед противником. Президент выражал уверенность, что «когда пробьет решающий час, мексиканцы докажут: они умели ценить свою независимость и были достойны ее, ибо отдавали за нее свою жизнь». Скупые слова этого делового письма как нельзя лучше отражали самое ценное в Хуаресе: его веру в свой народ, в его патриотизм, его непреклонную решимость бороться до последней капли крови против иностранных поработителей.

Узнав о высадке испанцев в Веракрусе, туда спешно направились из Мехико де Салиньи и Уайк, причем де Салиньи был так напуган, что, покидая столицу, составил свое завещание. Его опасения были напрасны. Оба дипломата беспрепятственно достигли Веракруса, где вступили в контакт с командиром испанского десанта адмиралом Рубикальвой. Здесь вновь обнаружились противоречия между представителями Франции и Англии. Де Салиньи потребовал от Рубикальвы немедленно открыть военные действия против мексиканцев, в то время как Уайк предлагал испанцу дождаться прибытия французских и английских войск. Рубикальва согласился с Уайком, тем более что вскоре в Веракрус должен был прибыть и командующий испанскими войсками генерал Прим, который одновременно был назначен политическим представителем Испании в тройственной комиссии по делам Мексики.

В начале января 1862 года в Веракрусе стали высаживаться французские и английские войска. Французы высадили 2600 зуавов и морских пехотинцев под командованием контр-адмирала Жюрьена де ла Гравьера, англичане — 800 морских пехотинцев, которыми командовал коммодор Денлоп. 9 января прибыл генерал Прим. Будучи старшим по рангу, он был назначен главнокомандующим всех войск союзников в Мексике.

Генерал Прим был весьма колоритной фигурой среди испанских военных. Скромного происхождения, он вступил юношей в армию, принимал участие в колониальных войнах Испании в Африке, был губернатором Пуэрто-Рико, участвовал в завоевании Марокко в 1859–1860 годах. В одной из своих статей К. Маркс назвал Прима крупнейшим боевым генералом испанской армии. Прим избирался неоднократно депутатом, а после того как получил звание гранда — стал пожизненным сенатором. По своим политическим воззрениям он был либералом, сторонником конституционной монархии. В 1858 году, когда в правящих кругах Испании обсуждался очередной проект интервенции в Мексику, Прям публично осудил его, заявив, что любая попытка вновь превратить страну ацтеков в испанскую колонию осуждена на провал.

Прим был женат на мексиканке, родственнице Хосе Гонсалеса Эчеверрии, министра финансов в правительстве Хуареса в момент высадки интервентов в Веракрусе. Таким образом испанский генерал через свою жену был в известной степени связан с Мексикой и осведомлен о положении дел в этой стране.

Настроенный весьма критически к католической церкви, чуждый религиозного фанатизма, будучи, как и Хуарес, масоном, Прим должен был испытывать к мексиканскому президенту определенную симпатию.

Почему же Прим согласился командовать испанскими экспедиционными войсками? Испанский генерал нуждался в деньгах. Он израсходовал крупное состояние своей жены, у него было несколько сот тысяч песет долгу. Возможно, он надеялся, что в Мексике, где проживали богатые родственники его сеньоры, ему удастся поправить свои финансовые дела. Когда наметились разногласия между Примом и де Салиньи, последний обвинил его в стремлении самому стать императором Мексики. Но если такие честолюбивые планы и вынашивал Прим, мы об этом знаем только из уст французского посланника, относившегося весьма недоброжелательно к испанцу.

Несомненно одно: генерал Прим, находясь в Мексике, стремился достигнуть соглашения с правительством Хуареса путем переговоров, считая, что применение оружия интервентами неизбежно закончится для них позорным поражением. Позиция Прима, поддержанная англичанами в лице Уайка, привела к острому конфликту с их французским союзником и в конечном итоге вызвала развал тройственной коалиции. Если судить с этой точки зрения о деятельности Прима в Мексике, то она, безусловно, благоприятствовала правительству Хуареса.

На первом же заседании тройственной комиссии 4 января в Веракрусе, в которой участвовали, кроме него, де Салиньи, Уайк, Денлоп и адмирал Гравьер, Прим произнес весьма туманную речь, в которой заверял мексиканцев, что интервенты явились с мирными намерениями. С миролюбивым заявлением Прима был вынужден согласиться даже де Салиньи, ибо, как обнаружилось, за три недели пребывания интервентов в Веракрусе, они потеряли 500 человек, скошенных тропической лихорадкой. Выбраться же из города, перевалить через горные хребты и занять позиции в прохладной долине Орисабы, как планировалось интервентами вначале, не представлялось никакой возможности по той простой причине, что они не захватили с собой ни повозок, ни мулов, надеясь получить их у местного населения. Теперь же, когда выяснилось, что от туземцев, кроме пуль в спину, интервентам ожидать нечего, за мулами и повозками пришлось посылать на Кубу. Вынужденные отсиживаться в насыщенном миазмами тропической лихорадки Веракрусе, оккупанты стремились усыпить бдительность мексиканцев слащавыми речами о своих благородных и мирных намерениях.

Непредвиденную паузу в военных планах союзники пытались использовать для составления списка требований к правительству Хуареса. Но выработать такой согласованный список рекламаций представителям трех держав не удалось. Прим и Уайк отказались поддержать требования де Салиньи, согласно которым правительство Хуареса должно было «полностью, добросовестно и немедленно» выплатить французской стороне 60 миллионов песо по так называемому долгу Жеккера и 12 миллионов якобы за ущерб, причиненный французским подданным в Мексике, передать таможенные сборы под контроль французов, предоставить им право на оккупацию портов и т. п.

Принятие требований де Салиньи превратило бы Мексику в протекторат Франции и лишило бы Англию и Испанию их доли в добыче. Отклонение же их правительством Хуареса могло привести к открытию военных действий, к которым союзники пока что не были готовы.

После бурных дебатов было решено затребовать по этому вопросу новых инструкций от своих правительств, а тем временем направить Хуаресу послание самого общего содержания, призывая его выполнить обязательства по отношению к союзникам, хотя и не уточняя, о каких обязательствах идет речь.

Не смогли союзники договориться и о будущем политическом устройстве Мексики. Контр-адмирал Жюрьен де ла Гравьер заявил, что он будет добиваться установления монархического строя во главе с императором Максимилианом. Он не получил поддержки ни Прима, ни Уайка, сославшихся на отсутствие инструкций по этому вопросу.

В разгар этих споров в Веракрус прибыл генерал Мирамон, которому покровительствовали французы. Англичане считали его уголовником, вором, ибо по его приказу было совершено в свое время ограбление британского посольства. Коммодор Денлоп арестовал Мирамона и угрожал отдать его под суд, чем привел в бешенство де Салиньи и Жюрьена. Им с большим трудом удалось освободить своего клеврета, который по настоянию англичан был вынужден покинуть Веракрус и перебраться на Кубу. Инцидент с Мирамоном еще более обострил отношения между союзниками.

Хуарес был отлично осведомлен о той борьбе, которая происходила в Веракрусе. Сторонники правительства детально информировали его о напряженной атмосфере в союзнической комиссии. В этих условиях разумнее всего было выждать, пока союзники вконец не раздерутся. Именно такой тактики придерживался Хуарес.

Пристально наблюдая за грызней в лагере интервентов, правительство принимало меры к тому, чтобы сплотить мексиканский народ и подготовить его к грядущим боям с интервентами. Была объявлена амнистия политическим преступникам, что должно было если не привлечь на сторону правительства бывших противников, то по крайней мере нейтрализовать их. В результате амнистии Комонфорт официально вернулся в ряды армии, обещая лояльно сотрудничать с Хуаресом и сражаться в защиту независимости Мексики. Одновременно с амнистией 25 января 1862 года был опубликован декрет, объявлявший вне закона интервентов и приговаривавший к смертной казни мексиканцев, сотрудничающих с ними в целях свержения законного правительства Мексики.

Декрет против коллаборационистов был весьма своевременным, ибо в Веракрус стали прибывать из-за рубежа вожаки монархистов. Соизволил явиться в родные края и священник Миранда. Существовала опасность, что под крылышком интервентов эти враги мексиканского народа попытаются создать коллаборационистское правительство.

Тем временем желтая лихорадка продолжала косить интервентов в Веракрусе. В начале февраля уже 300 французских солдат были сражены ею, а 800 испанцев были возвращены на Кубу на лечение. Интервенты, опасаясь полного развала своих сил, заявили правительству Хуареса о решении направить свои войска из Веракруса в более здоровые горные районы. Правительство, не желая дать повод интервентам начать военные действия, предложило Приму обсудить вопрос продвижения войск интервентов в глубь страны. Прим принял предложение и встретился в середине февраля в деревушке Лa-Соледад близ Веракруса с министром иностранных дел Хуареса Мануэлем Добладо, с которым заключил так называемое «предварительное соглашение», регулировавшее дальнейшее пребывание войск интервентов в Мексике.

Согласно этому документу правительство Мексики разрешало интервентам установить свои гарнизоны в городах Кордобе, Орисабе и Теуакане, расположенных в горных районах неподалеку от Веракруса. Интервенты же обязывались начать в Орисабе переговоры по урегулированию финансовых претензий к Мексике и уважать ее независимость, суверенитет и территориальную целостность. Союзники обещали вернуть свои войска из упомянутых городов обратно в Веракрус, если переговоры в Орисабе не увенчаются успехом.

Кроме того, интервенты согласились возвратить правительству Хуареса таможню в Веракрусе и поднять в этом городе и над крепостью Сан-Хуан-де-Улуа мексиканские флаги.

Документ, подписанный сторонами в Ла-Соледаде, представлял большую дипломатическую победу правительства Хуареса. Союзники по крайней мере на данном этапе признавали его и отказались от своих первоначальных планов свергнуть республиканский строй и установить монархию во главе с Максимилианом. Сообщая в Мадрид о подписании соглашения, Прим отмечал, что правительство Хуареса контролирует положение в стране и пользуется поддержкой большинства населения; поэтому, если союзники хотят вернуть себе долги, они обязаны вступить с ним в переговоры. Что же касается монархической партии, то она фактически не существует. Идею монархии поддерживает только кучка консерваторов-миллионеров, не представляющих и тысячную часть населения страны. Правда, отмечал Прим, банда Маркеса все еще действует, но это сборище преследуемых властями уголовников, связь с которыми только скомпрометировала бы союзников в глазах мексиканского народа.

Такого же мнения придерживался и английский уполномоченный Уайк. Де Салиньи же, хотя и подписал соглашение, считал этот акт хитрым маневром, должным усыпить бдительность Хуареса и предоставить союзникам выгодные позиции для наступления на Мехико, свержения правительства и установления монархии под протекторатом Франции. Он продолжал рассчитывать на восстание монархистов и на поддержку все еще могущественной и влиятельной католической церкви. Неделю спустя после заключения соглашения в Ла-Соледаде, в Веракрус прибыл генерал Альмонте, провозгласивший себя президентом Мексики. Де Салиньи поддержал его, чем вызвал откровенное возмущение Прима и Уайка. Испанец и англичанин решительно отказались признать притязания Альмонте на президентский пост и вообще иметь какие-либо дела с этим проходимцем на службе Луи Бонапарта.

Таким образом, не успели еще высохнуть чернила, которыми было подписано «предварительное соглашение», как в лагере интервентов раскол еще более обострился.

Поход войск интервентов из Веракруса в Кордобу, Орисабу и Теуакан окончательно убедили Прима и Уайка в том, что у союзников нет никаких шансов на успех. Интервентам удалось получить с Кубы повозки и мулов для перевоза боеприпасов и амуниции в эти города, но достать погонщиков мулов среди местного населения оказалось почти невозможным. Мексиканцы не нападали на интервентов, но и не сотрудничали с ними. На всем пути маячили отряды партизан, готовые в любой момент обрушиться на интервентов, изнывавших от жажды и москитов. Из контингента в 3200 человек, вышедших из Веракруса, только половина достигла намеченных пунктов, остальные остались в пути, обессиленные, и больные. Генералу Приму было ясно, что в этих условиях мексиканцы могли бы без особых усилий разгромить интервентов. Его мнение разделял Уайк. Но де Салиньи продолжал вести себя воинственно. Его боевой пыл еще более возрос, когда 6 марта в Веракрусе высадились новые 4 тысячи зуавов во главе с генералом Шарлем де Лоренсез. Теперь французских солдат на мексиканской земле стало больше, чем испанских, и де Салиньи совсем перестал считаться с мнением генерала Прима и его единомышленника англичанина Уайка.

Генерал Лоренсез привез наказ Луи Бонапарта свергнуть правительство Хуареса, оккупировать столицу и подготовить «волеизъявление» мексиканского народа в пользу монархии. Эта линия должна была осуществляться независимо от того, поддержат ее испанцы и англичане или нет.

Когда де Салиньи раскрыл свои карты, сообщив представителям Англии и Испании, что с приездом генерала Лоренсеза французские войска намерены начать военные действия против Хуареса, Прим и его английский коллега выразили ему свой протест. Они заявили де Салиньи, что считают такой акт нарушением взятых Францией по Лондонской конвенции и Соледадскому соглашению обязательств и посему решают немедленно эвакуировать свои войска из Мексики. 9 апреля английские и испанские войска вернулись в Веракрус и стали готовиться отбыть восвояси.

Перед отъездом Уайк пришел к соглашению с Добладо, согласно которому Мексика признала в основном финансовые рекламации Англии. Уайк знал, что в Англии мексиканская авантюра, предпринятая в содружестве с Францией и Испанией, вызывала все большую оппозицию в стране. Представитель оппозиции лорд Монтегю, слова которого приводит К. Маркс в одной из своих статей, говорил в парламенте: «Я обвиняю правительство в том, что оно сделало нас союзниками палача французской свободы, а теперь дает возможность этому бессовестному авантюристу утверждать деспотизм в чужой стране. Оно связывает нашу судьбу с судьбой человека, который вызывает отвращение людей и которого ожидает мщение неба».

В свою очередь, Пальмерстон и Джон Россел были осведомлены через Уайка, Денлопа и других своих агентов в Мексике, что война против правительства Хуареса не сулит интервентам ничего, кроме поражения. Учитывая все эти обстоятельства, английское правительство решило, пока не поздно, убраться из Мексики и предоставить своему партнеру Луи Бонапарту самому выпутываться из этой истории. Комментируя изменения в мексиканской политике английского правительства, К. Маркс в статье, опубликованной в «Нью-Йорк дейли трибюн» и датированной 15 февраля 1862 года, с возмущением писал: «Подлые средства, использованные для организации мексиканской интервенции, могут быть превзойдены только тем старческим слабоумием, с каким британское правительство разыгрывает удивление и старается увильнуть от осуществления гнусного плана, им же самим разработанного». Когда же в Лондон пришло известие об эвакуации английских войск, К. Маркс 27 мая прокомментировал его в письме к Ф. Энгельсу: «А разве не здорово поддел Пам Бонапарта в Мексике!»

Если Уайк действовал с согласия своего правительства, то генерал Прим действовал на свой страх и риск. Он отдал приказ эвакуировать испанские войска на Кубу, несмотря на упорное сопротивление генерал-капитана острова Серрано, который даже отказался предоставить нужные для этого корабли. Но Прим настоял на своем. Более того, хотя правительство Мексики предложило ему признать все финансовые претензии Испании, генерал, действуя как подлинный кабальеро, отказался предъявить правительству Хуареса какой-либо счет, считая, что такой отказ принесет больше выгоды его стране, чем уплата Мексикой необоснованных и надуманных рекламаций.

Таким образом, не прошло и трех месяцев после прибытия интервентов в Мексику, как их Священный союз распался точно карточный домик. Тому способствовало не только обострение противоречий между державами, подписавшими Лондонскую конвенцию, но и дальновидная политика правительства Хуареса.

Да, развал тройственной коалиции, эвакуацию англо-испанских войск можно было считать победой, но победой только в первом, сугубо предварительном сражении, в котором молчали ружья и пушки, а действовали лишь дипломаты. Теперь же Мексике предстояло выиграть не дипломатическое сражение, а войну с опытным, сильным, жестоким и надменным противником, который, подобно колониальным конкистадорам, был полон решимости поработить ее.