Хуарес

ВОЗМЕЗДИЕ

В конце декабря 1866 года дон Бенито Хуарес погрузил в свою старую карету национальный архив, попрощался с жителями Пасо-дель-Норте и в сопровождении своих ближайших сотрудников пустился в обратный путь на юг.

Ему навстречу летели добрые вести: французы повсеместно отступали. Республиканские войска освободили Монтеррей, Тампико, Чиуауа. Храбрый Порфирио Диас изгнал неприятеля из родной Оахаки.

В конце декабря Хуарес прибыл в Дуранго. «Здесь, — писал он донье Маргарите, — как и всюду, меня встречают банкетами и хвалебными речами. Как ты видишь, имеется существенная разница между вице-королем, который уходит, и вице-королем, который приходит».

Что я говорить! Времена изменились. Три года тому назад Хуарес проезжал эти места, спасаясь от преследовавшего его по пятам неприятеля. Многие ему сочувствовали, но мало кто верил тогда, что этот индеец-сапотек выйдет победителем в единоборстве с Максимилианом Габсбургом, опиравшимся на многотысячную французскую армию и на солидарную поддержку европейских держав. Теперь же даже враги и те признавали, что дело, которое все эти годы представлял и отстаивал Хуарес, дело мексиканской независимости побеждает и победит. И это не могло не сказаться на приеме, который оказывало ему в пути население. Но война еще продолжалась, а на войне, как отмечал дон Бенито, случайность может изменить самые мудрые планы.

22 января 1867 года Хуарес прибыл в Сакатекас, где жители встретили его овациями. Местные же власти, ответственные за оборону города, посоветовали Хуаресу вернуться в тыл. На город наступал Мирамон с сильным отрядом французских «добровольцев». Существовала опасность, что Мирамон мог прорвать оборону города и пленить Хуареса. Именно с этой целью Мирамон и направился сюда, причем Максимилиан приказал ему судить Хуареса военным трибуналом и прислать ему, Максимилиану, смертный приговор на утверждение. Президент отказался покинуть город. «Раз я уже здесь, — сказал он, — то должен разделить опасности, угрожающие населению и защитникам города. Что скажут люди, если они увидят меня бегущим еще до начала сражения?»

Пять дней спустя Мирамон ворвался в Сакатекас. Враг появился столь неожиданно, что Хуарес впервые за всю войну был вынужден оставить свою карету с национальным архивом, сесть на коня и в сопровождении охраны бежать из города. Карета понеслась в противоположную сторону, что спасло президента. Мирамон, зная, что Хуарес путешествует только в карете, погнался за нею. Когда этот слуга Максимилиана убедился в своей ошибке, он уже не смог догнать дона Бенито, ушедшего слишком далеко от него. Разъяренный Мирамон вернулся в Сакатекас, устроил там резню и занялся грабежом.

«Если бы мы задержались в Сакатекасе еще четверть часа, — писал Хуарес Сантасилии, — мы доставили бы Мирамону оказию расправиться с нами, но мы спаслись, ибо наш час еще не пробил».

Донья Маргарита, узнав через Сантасилию об этих событиях, просила мужа в письме не проявлять беспечности и не рисковать без нужды собой, учитывая его высокую должность президента. Хуарес ей ответил: «Получил выговор за эскападу в Сакатекасе. В жизни бывают обстоятельства, когда необходимо всем рисковать, если хочешь сохранить себя морально и физически. Так произошло и со мной 27 января».

Вскоре Хуарес вернулся в Сакатекас, откуда генерал Эскобедо выбил Мирамона и нанес ему решительное поражение в сражении при Сан-Хасинто. По приказу Эскобедо 109 пленных французских мародеров за совершенные ими убийства и грабежи были расстреляны. Сам Мирамон успел бежать в Керетаро, где Маркес, Томас Мехия, Видаурри и другие предатели на службе Максимилиана во главе 10-тысячного войска решил дать бой наступавшим с севера республиканским войскам, которыми командовал генерал Эскобедо.

А где же находился в эти предсмертные для империя дни сам Максимилиан? В столице, в Чапультепекском дворце. Там в окружении своих ближайших советников — патера Фишера, немецкого принца Феликса цу Сальм-Сальм, его жены американки, в прошлом цирковой акробатки, полковника Мигеля Лопеса, крестным сына которого являлся император, Максимилиан решал, что же ему делать дальше.

До последнего времени у него еще теплилась надежда, что Шарлотте при ее связях, обаянии и упорстве удастся переубедить Наполеона и отменить эвакуацию французских войск. Но и эта надежда вскоре развеялась как дым.

В Париже Шарлотта чуть ли не силой пробилась к Наполеону III. «Сдерживая себя, — сообщала она мужу, — я сказала императору: «Сир, я явилась, чтобы спасти наше общее дело». В течение двух часов я говорила ему с большим убеждением. Раз он даже прослезился. Он очень болен; впечатление такое, что он чувствует себя конченым человеком и уже не знает, ни что делать, ни как себя вести». Шарлотта заклинала своего недавнего покровителя оставить французские войска в Мексике; ведь Наполеон III дал свое императорское слово, что не покинет ее мужа Максимилиана. Его честь, честь Франции требуют, чтобы он сдержал данное слово. Наполеон III сочувствовал, пускал слезу, успокаивал, утешал свою собеседницу, но отменить свое решение отказался.

Шарлотта не сдавалась. Она пошла к министру финансов. Потребовала от него денег. Максимилиан получил несколько займов во Франции на общую сумму в 516 миллионов франков, однако чистыми ему досталось только 126500 тысяч. Куда делись остальные? Остальные положили себе в карман банкиры, Луи Бонапарт, посредники.

«Мы все по горло в болоте!» — крикнула министру Шарлотта и, стукнув дверью, удалилась.

Она еще раз посетила Наполеона III. Просила, умоляла, рыдала. «Если вы нас не поддержите, мы отречемся!» — угрожающе сказала она императору. Тот ответил: «Отрекайтесь!» Шарлотта упала в обморок.

Наполеон III позвал императрицу Евгению и попросил привести Шарлотту в чувство. Шарлотта писала об этой встрече Максимилиану: «Наполеон и Евгения — обманщики. Они разыграли передо мною комедию!»

Возмущенная до предела, на грани нервного расстройства, Шарлотта из Парижа поехала в Мирамар, где ее настигли вести из Мексики о неминуемой эвакуации французских войск и письмо Максимилиана, в котором он просил обратиться к папе римскому, чтобы тот оказал соответствующее давление на Наполеона III.

Шарлотта помчалась в Рим, бросилась в ноги Пию IX, обещала, что Максимилиан удовлетворит все требования церкви, подпишет любой конкордат, сделает все, что пожелает «святой отец». Взамен просила только одного: потребовать от Наполеона III, чтобы он не покидал на произвол судьбы Максимилиана.

Пий IX осенил Шарлотту крестным знамением, благословил ее, призвал уповать на милосердие божие, но выполнить ее просьбу категорически отказался. Он сам зависел от зуавов Наполеона III, хозяйничавших в Риме. Просить или тем более требовать чего-либо от Луи Бонапарта папа римский не хотел да и не мог.

Три дня спустя Шарлотта вновь явилась в Ватикан. Рыдая, она стала молить «святого отца» спасти ее от козней Наполеона, который якобы послал наемных убийц, чтобы отравить ее. Папа римский попытался успокоить свою посетительницу, но это только еще более возбудило ее. Попытка выпроводить ее из папских покоев ни к чему не привела. Шарлотта впала в истерику. Срочно вызвали врача, который констатировал: супруга императора Максимилиана сошла с ума. Пришлось больную оставить в папских покоях на ночь. Шарлотта таким образом вошла в историю еще и потому, что она оказалась первой я пока единственной женщиной, ночевавшей в личных покоях «святого отца». Так по крайней мере утверждают официальные историки католической церкви. Наутро ее отправили в лечебницу. Скоро приехал ее брат, который отвез больную в Бельгию. Умерла она только в 1927 году, прожив в состоянии полного умопомрачения все эти годы. Физически она, пожалуй, пережила всех участников драмы, разыгравшейся в Мексике в 60-х годах XIX столетия, духовно же она умерла еще тогда, в покоях папы римского…

Известие о печальной участи Шарлотты пришло к Максимилиану в момент, когда Мирамон и другие предатели лихорадочно укреплялись в Керетаро, надеясь у стен этого города преградить путь на столицу наступавшим с севера и северо-запада республиканским войскам. Теперь у Максимилиана не оставалось другого выхода, как возглавить свое войско и попытаться выиграть предстоящее сражение, что, как заверяли его стратеги, заставило бы Хуареса заключить с ним почетный мир.

В начале февраля 1867 года Максимилиан в сопровождении своих любимцев принца Сальм-Сальм и полковника Лопеса прибыл в Керетаро, где предатели и церковники встретили его торжественными молебнами и пышными парадами.

Маркес предложил Максимилиану дождаться республиканцев у Керетаро и там в одном сражении разгромить их. Мирамон же советовал другое: не позволить противнику сосредоточиться у Керетаро, а разбить его по частям на подступах к городу. Максимилиан поддержал план Маркеса, командующим же назначил Мирамона.

6 марта республиканские войска подошли к Керетаро и приступили к осаде города. Маркес уговорил Максимилиана отпустить его и Видаурри в столицу, откуда он обещал вернуться с подмогой и ударить на республиканцев с тыла. Максимилиан отпустил их, поручив попутно прихватить из Мехико патера Фишера, несколько французских романов и ящиков бургундского вина. Одновременно Маркес был назначен на время пребывания в столице «наместником империи» с неограниченными полномочиями.

Маркес с Видаурри во главе кавалерийской части в 1200 человек прорвали весьма неплотную осаду Керетаро и явились в столицу, где им удалось, собрав все остатки монархических сил, сколотить армию в 4 тысячи солдат. Но вместо того чтобы вернуться в Керетаро, Маркес направился к Пуэбле, опасаясь, что ее освободит Порфирио Диас и тем самым отрежет дорогу на Веракрус. Порфирио Диас к Пуэбле подошел раньше. На этот раз ему понадобилось всего два дня, чтобы вернуть город Сарагосы республике. Маркес, преследуемый по пятам Диасом, бежал в столицу. Здесь он решил выждать; результатов сражения у Керетаро, надеясь в худшем случае через дипломатических представителей великих держав сдать столицу Хуаресу, выторговав для себя и своих единомышленников если не амнистию, то по крайней мере право на экспатриацию. Вскоре войска Порфирио Диаса подошли к столице и осадили ее.

Таким образом, к началу мая 1867 года остатки монархической армии были загнаны в Мехико и Керетаро и окружены в этих городах превосходящими их республиканскими силами.

После того как Диас осадил Маркеса в столице, генерал Эскобедо приступил к штурму Керетаро. 15 мая республиканцам удалось прорвать оборону города и благодаря предательству полковника Лопеса ворваться в укрепление, где находился Максимилиан, Мирамон, Томас Мехия и другие персонажи империи, в их числе генерал Мендес, ответственный за гибель Артеаги и Саласара. Мендеса на месте расстреляли, остальных взяли под стражу. В тот же день сопротивление осажденных прекратилось и над Керетаро взвился флаг мексиканской республики.

Оказавшись в плену, Максимилиан заявил Эскобедо, что готов отречься от престола и дать обязательство никогда в будущем не вмешиваться во внутренние дела Мексики, если ему разрешат вернуться в Европу вместо с иностранными наемниками. В ответ последовало распоряжение президента Хуареса предать государственных преступников — австрийского эрцгерцога Максимилиана Габсбурга, генералов Мирамона и Томаса Мехию военному трибуналу в соответствии с законом от 25 января 1862 года, по которому полагалась смертная казнь иностранным интервентам и сотрудничающим с ним мексиканцам. Получив об этом уведомление, Максимилиан попросил встречи с Хуаресом для личного объяснения. Ему было заявлено, что он сможет объяснять все что пожелает трибуналу. Тогда он заявил, что отказывается выступать на суде, хотя и нанял трех самых знаменитых адвокатов Мексики, которым поручил защищать себя и своих бывших подопечных — Мирамона в Мехию.

Суд открылся 13 июня в местном театре Керетаро, он продолжался три дня. Прокурор обвинил Максимилиана в том, что он является «узурпатором, врагом независимости и безопасности нации, нарушителем общественного порядка, насильником народных прав и индивидуальных гарантии». Бывшему императору ставилось в вину и то, что его террористический декрет от 3 октября 1865 года привел к гибели тысячи мексиканских патриотов. Максимилиан, заявил прокурор, преступно затянул воину, оставшись в стране после эвакуации французских войск. Мирамон и Мехия неуклюже пытались оправдать свои предательские действия тем, что служили интересам церкви и партии порядка. Адвокаты стремились доказать некомпетентность трибунала судить обвиняемых.

Трибунал единогласно признал всех подсудимых виновными в преступных действиях против мексиканской нации, в предательстве ее интересов и постановил четырьмя голосами против трех приговорить их к смертной казни через расстрел. Три члена трибунала голосовали за высылку Максимилиана из страны.

Решение трибунала подлежало исполнению в течение 24 часов.

Максимилиан воспринял приговор спокойно. Он был уверен, что великие державы не допустят его казни. Кроме того, он надеялся, что его друзьям, оставшимся на свободе, на худой конец удастся организовать ему побег, подкупив охрану. Все эти расчеты имели под собой основание.

Узнав о решении трибунала, дипломатические представители европейских держав в Мехико во главе с прусским посланником бароном Магнусом обратились к Хуаресу с просьбой помиловать Максимилиана и выслать его из страны. Хуарес ответил отказом. Тогда Магнус и его коллеги попросили отсрочить приведение приговора на три дня, надеясь в это время организовать побег Максимилиана. Магнус прибыл в Керетаро и посетил Максимилиана, содержавшегося под стражей в бывшем монастыре капуцинов. Максимилиан выразил уверенность, что Хуарес не посмеет привести приговор в исполнение из опасения гневной реакции королевских домов Европы.

— Я уеду на моей яхте в Кадис, — фантазировал Максимилиан. — Проведу там лето, а зимой вернусь в Америку, в Бразилию, куда меня приглашал император дон Педро.

Магнус не разделял его оптимизма. Он снабдил принцессу Сальм-Сальм деньгами, поручив ей любой ценой добиться освобождения Максимилиана. Принцесса посулила начальнику охраны полковнику Паласио сто тысяч песо за свободу его узника; когда же ее предложение было отвергнуто, она предложила в качестве дополнительной платы саму себя, но и в этом потерпела неудачу. Это ее не обескуражило. Она помчалась в Сан-Луис-Потоси, где встретилась с Хуаресом, бросилась ему в ноги и, рыдая, умоляла пощадить Максимилиана.

Хуарес ей ответил:

— Сударыня! Мне больно видеть вас на коленях, во даже если бы все короли и королевы находились бы во вашем месте, я не смог бы, к сожалению, помиловать эрцгерцога Максимилиана. Сударыня, он был осужден не мной, а народом и законами республики. Если бы я не выполнил волю народа и требований закона, я не выполнил бы своего долга. Народ все равно лишил бы жизни Максимилиана, а потом, справедливо возмущенный, потребовал бы и моей головы.

Явилась к Хуаресу и жена Мирамона с двумя детьми. И она молила пощадить ее мужа. Хуарес ответил ей столь же твердым отказом, как и принцессе Сальм-Сальм.

Одновременно из-за границы посыпались просьбы от влиятельных персонажей даровать жизнь Максимилиану. Об этом просили Хуареса государственный секретарь США Сьюард, император Франц-Иосиф, обещавший вернуть Максимилиану право на престолонаследие, короли Англии, Бельгии и других стран.

Вся эта возня, цель которой была снасти Максимилиана от заслуженного возмездия, вызвала огромное возмущение в народе и в армии. Порфирио Диас прямо заявил президенту, что в случае помилования Максимилиана его войска восстанут против правительства. Такие же настроения преобладали и в армии, освободившей Керетаро. Бойцы требовали примерного наказания предателей и иностранных наемников, и в первую очередь Максимилиана.

Эти чувства разделял сам Хуарес. Он писал Сантасилии: «Казнь Максимилиана и предателей послужит назидательным примером всем врагам нашей независимости. Это гуманный акт, который поможет сберечь кровь наших граждан. Мы боролись за независимость Мексики, и необходимо, чтобы это стало действительностью!»

Томас Мехия был малограмотным индейцем, фанатично преданным церкви. Под влиянием ионов он стал служить Максимилиану. Однажды генерал Эскобедо попал в плен, и Мехия помог ему бежать. Теперь Эскобедо хотел ему вернуть свой долг я предложил освободить его. Мехия отказался.

— Я служил Максимилиану и должен разделять его участь, — сказал он Эскобедо.

— Но ведь ты индеец, монархисты тебя презирали.

— Именно потому я не могу один спастись, чтобы не сказали, что индеец — предатель. Может быть, я сражался за неправое дело, но теперь уже поздно раскаиваться. Я должен заплатить за содеянное.

19 июня 1867 года на поле близ Керетаро, именуемом Холмом колоколов (Серро де лас Кампанас), в 7 часов утра в присутствии республиканского гарнизона и населения города эрцгерцог Максимилиан Габсбург, присвоивший себе титул императора Мексики, и генералы Мигель Мирамон и Томас Мехия, предавшие родину и служившие иностранным интервентам, были расстреляны за свои преступления против Мексики.

Народ воспринял этот суровый акт возмездия с удовлетворением. «Прощай, мама Шарлотта, прощай, моя нежная любовь!» — пели в этот день солдаты, индейцы; горожане, веселясь на улицах и площадях Керетаро.

Некоторое время спустя в город приехал Хуарес. Сопровождаемый министром Себастьяном Лердо де Техадой, он посетил помещение, где тело Максимилиана подвергалось но просьбе императора Франца-Иосифа бальзамированию перед отправкой в Австрию. Посмотрев на Максимилиана, Хуарес сказал:

— Да, красавец мужчина, высокого роста, с пышной бородой. Вот мы с тобой, дон Себастьян, и познакомились с императором Мексики!

Позднее Хуарес так объяснял свое отношение к последнему акту драмы в Керетаро: «Приведение приговора в исполнение в Керетаро было продиктовано требованиями справедливости, необходимостью обеспечить в будущем мир и прекращение внутренних потрясений и бедствий, вызванных войной в нашем обществе. Применение закона во всей его строгости к главным виновникам наших несчастий позволило проявить милосердие к остальным».

Народ встречал его как своего вождя. Гравюра А. Бельтрана.

Луи Бонапарту сообщили о конце, постигшем Максимилиана 30 июля, когда он вместе с императрицей Евгенией, турецким султаном и принцем Уэльским участвовал в одной из церемоний Международной выставки в Париже. Прочитав поданную ему депешу, Наполеон III как ни в чем не бывало продолжал расточать улыбки окружавшим его царедворцам и именитым гостям. Ему ничего не оставалось другого сделать, как скорчить довольную мину при плохой игре. Ведь за расстрел Максимилиана непосредственную ответственность нес именно он, Наполеон III, творец и создатель мексиканской империи. На следующий день официальная французская печать запестрела злобными выпадами против Хуареса — «жестокого, кровожадного индейца», казнившего «благородного, романтичного, доверчивого Максимилиана»…

Те, кто видел в Наполеоне III узурпатора и врага народа, восприняли события в Керетаро иначе. Рабочие-республиканцы Франции направили Хуаресу приветственную телеграмму, выражавшую ему поддержку и солидарность.

Поздравил Хуареса великий французский поэт Виктор Гюго: «Мексику спасли принцип и человек. Этот принцип — республика, этот человек — Вы. Впрочем, такова участь всех посягательств монархистов. Они кончаются провалом. Всякая узурпация начинается Пуэблой и завершается Керетаро».

Прислал свое послание Хуаресу и Гарибальди: «Привет тебе, Хуарес! Борец за свободу мира и человеческое достоинство, привет тебе… Итальянский народ приветствует тебя в благодарность за то, что ты поверг в прах братьев его угнетателя».

Колумбийский и доминиканский конгрессы присвоили Хуаресу почётный титул «Бенемерито де лас Америкас» — «Достойного признания Америки». Bo многих странах в честь президента Мексики были выбиты памятные медали. В Аргентине его имя было присвоено городу. Это было только началом всенародного признания исторических заслуг «маленького индейца», под руководством которого мексиканский народ в упорной и жестокой борьбе с иностранными захватчиками отстоял свою независимость.

Пройдут года, десятилетия, и во всех столицах Латинской Америки будут в его честь воздвигнуты величественные памятники, его именем будут названы площади и улицы, а в самой Мексике он станет в один ряд с отцами нации — Идальго и Морелосом. Живого Хуареса посмертная слава меньше всего интересовала. Для него казнь Максимилиана и вожаков реакции была всего лишь эпизодом в борьбе мексиканского народа за свою свободу и независимость.

21 июня войска Порфирио Диаса освободили столицу. Диасу удалось схватить Видаурри, который за свои преступления был присужден к расстрелу. Однако Леонардо Маркесу, самому жестокому из всех предателей на службе Максимилиана и французских интервентов, удалось бежать. Переодетый погонщиком мулов он пробрался в Веракрус, а оттуда в Гавану, где под крылышком испанцев промышлял ростовщичеством до самой своей смерти.

3 июля Хуарес возвратился в Мехико. Он и его министры ехали в двух каретах, тех самых, в которых президент в 1862 году покинул столицу, увозя с собой знаменитый национальный архив. Потом Хуарес писал, что возвращение в Мехико затянулось, так как по дороге непрерывно ломалась то одна, то другая, то обе кареты вместе, и нужно было чинить их, прежде чем продолжать путь. Теперь эти исторические кареты хранятся в музее.

Жители столицы восторженно приветствовали Хуареса. На площади перед президентским дворцом был устроен военный парад, которым командовали два самых прославленных мексиканских генерала — Диас и Эскобедо.

Хуарес поднялся на балкон президентского дворца, вынул из бокового кармана своего старенького, потертого, видавшего виды черного сюртука сверток, развернул его. Народ увидел: в руках президента национальный флаг Мексики, тот самый, который он четыре года тому назад забрал с собой, уезжая на север.

Президент республики вернулся в столицу, над президентским дворцом вновь реет национальный флаг, национальный архив снова обрел свое законное место в зале рядом с президентским кабинетом.

Последний оплот реакции Веракрус освобожден. Замолкли орудия. Прекратилась стрельба.

Теперь предстояло поднять нацию из руин, вдохнуть в нее новую жизнь, новые надежды, начать восстанавливать разрушенное, строить новое…