И будет день

රංජන් ධර්‍මකීර්ති

එය තවත් දවසකි

කොළඹ

1979

1

Однажды вечером я стоял у окна своего кабинета. Мерно и монотонно шумел дождь, начавшийся вскоре после полудня. Было грустно, тоскливо, одиноко. Я чувствовал себя подавленным и вялым. Не хотелось ни читать, ни писать. Было чуть больше шести часов, а на улице — так темно и пустынно, словно уже наступила полночь. Когда дождь немного стих, по улице заскользили тени редких прохожих, над которыми колыхались раскрытые зонтики. Я обратил внимание на одного прохожего, который шел не спеша, внимательно вглядываясь в номера домов. Поравнявшись с нашим домом, он остановился, распахнул калитку и зашагал по дорожке, ведущей к входной двери. Когда я, выйдя в прихожую, открыл дверь, он уже поднялся по ступенькам и стоял на крыльце.

— Вы господин… не так ли? — спросил гость, складывая зонтик.

— Да. Проходите, пожалуйста.

Он стряхнул с зонтика капли дождя и, тщательно вытерев ноги, вошел в дом. Мой гость был молодым человеком лет двадцати трех — двадцати пяти, коренастый, с приятным лицом светло-шоколадного цвета. Ему, наверно, долго пришлось идти под дождем — по рубашке расплылись мокрые пятна, и она прилипла к телу. Хотя я его совершенно не знал и предполагал, что он непременно обратится ко мне с просьбой, его приход в тот дождливый вечер, когда так остро чувствовалось одиночество, обрадовал меня. Я проводил его в свой кабинет. Он осторожно присел на краешек стула и улыбнулся располагающей улыбкой, обнажив два ряда ослепительно белых зубов.

— Мне очень нужно поговорить с вами. Но может быть, я пришел некстати и помешал вам?

— Нет-нет, нисколько, — ответил я. — Не волнуйтесь и расскажите, что привело вас ко мне.

— Но дело настолько необычное, что я долго не решался беспокоить вас. — Мой гость смутился и замолчал.

— Каким бы необычным ваше дело ни было, вы пришли ко мне, и я должен вас выслушать.

— То, что произошло в моей жизни, может послужить основой для хорошего рассказа. Мне очень нравятся ваши произведения, я и решил обратиться к вам.

Обычная история! Сейчас он начнет расхваливать мои книги, а потом попросит оказать услугу. Я почувствовал разочарование.

— О том, что с вами приключилось, лучше вас никто не напишет.

— Я несколько раз пробовал, но ничего не вышло. Если вы не можете выслушать меня сегодня, назначьте любой другой день.

Слушать его историю не имело никакого смысла, но просил он так робко и смущенно, что я согласился. Я боялся к тому же, что от него будет не так-то легко избавиться, — лучше уж пожертвовать этим тоскливым вечером, все равно никакого настроения чем-нибудь заняться у меня не было.

— Ну что ж, рассказывайте… — Я достал из шкафа бутылку арака и два стакана. — Выпьете?

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я пью очень редко.

— Сегодня как раз подходящий день.

Я наполнил стаканы, уселся напротив него и поднял стакан, приглашая выпить арака.

Мы посидели еще немного, болтая о том о сем и потягивая арак, а затем он начал свой рассказ. Речь его была выразительной и порою лиричной. Говорил он долго, лишь изредка останавливаясь, чтобы пригубить свой стакан, и, когда я проводил его до калитки, было уже далеко за девять.

Его рассказ оказался довольно обыденной, сентиментальной и малоинтересной историей. В любом книжном магазине можно найти десятки, а то и сотни книг, в которых нудно и многословно описываются подобные любовные истории, и на следующий день я и думать забыл о моем госте. Правда, он приходил еще пару раз — по счастью, когда меня не было дома, — и непременно оставлял записки, интересуясь, не послужила ли его история сюжетной основой какой-либо повести. В конце концов я написал ему письмо, где упомянул, что я приступил к работе над новым романом, который был задуман уже давно, и намекнул, что ему не мешало бы оставить меня в покое.

Прошло три или четыре года. Я как-то решил навестить своего друга. Был чудесный вечер, и я подумал, что лучше пройтись пешком. Когда я миновал университет Видйодая и вышел на улицу, ведущую в сторону Раттанапитии, меня остановил раздавшийся сзади голос:

— Здравствуйте, господни… Что привело вас в эти края?

Я оглянулся и сразу же узнал молодого человека, который приходил в мой дом тем дождливым вечером. Но как он изменился! Когда-то пышущее здоровьем и жизнерадостностью лицо осунулось, щеки ввалились, глаза запали. Удручающее впечатление производила и одежда — сильно заношенные черные брюки, давно не стиранная белая рубашка.

— Иду друга проведать. Он живет неподалеку.

Оказалось, что нам по дороге, и мы пошли вместе. Было видно, что моего знакомого одолевают невеселые мысли, и большую часть пути мы прошли молча. Разительная перемена, происшедшая в его облике, сильно заинтересовала меня, и, когда мы подошли к переулку, где он жил, я попросил разрешения зайти к нему попозже. Моего друга не оказалось дома, и на обратном пути — гораздо раньше, чем предполагал, — я свернул в уже знакомый мне переулок и без труда отыскал жилище моего давнего гостя. Он познакомил меня со своей женой — миловидной женщиной, более очаровательной, чем можно было себе представить из его слов. В моей памяти живо всплыли подробности их знакомства. Мы уселись во дворе, и без всяких предисловий он поведал о том, как сложилась его жизнь после встречи со мной. Я внимательно слушал его, лишь изредка прерывая рассказ вопросами. По моему убеждению, его история общезначима — в ней отразилась не только судьба отдельного человека, но и судьбы многих, многих других, живущих в нашем обществе. Это соображение и заставило меня взяться за перо.

2

Джаясекара проснулся, когда жена на кухне стала щепать лучину, чтобы растопить печку. Мерное постукивание топорика проникло в его сознание сквозь пелену сна, и он открыл глаза. В окно он увидел освещенное утренними лучами солнца лазоревое небо, по которому неторопливо скользили белые облака. Проснулся Джаясекара в приподнятом настроении, словно с сегодняшнего дня должна была начаться новая жизнь, совсем не похожая на прежнюю. Обычно Джаясекара любил еще немного понежиться в постели, но сейчас его переполняло чувство радостного ожидания. Он вскочил с кровати, постоял немного рядом с четырехлетним сыном, сладко посапывавшим во сне, и спустился во двор. Роса, щедрой россыпью лежавшая на траве, десятками холодных иголок вонзилась в босые ноги. Воздух был наполнен веселым гомоном птиц. Джаясекара прошелся несколько раз взад и вперед по участку и, замурлыкав какую-то мелодию, направился к кухне. У кухни он остановился и долго смотрел на жену, хлопотавшую около печки. Скоро у них должен был родиться второй ребенок, и жена Джаясекары теперь двигалась осторожно и неторопливо.

— Помочь тебе? — спросил, входя в кухню, Джаясекара.

— Как ты меня напугал! — Амарасили улыбнулась той слегка застенчивой улыбкой, которая так нравилась Джаясекаре. — Вот уж не ожидала, что ты так рано встанешь. — Она немного наклонилась вперед и краешком фартука, который был повязан прямо поверх халата, вытерла капельки пота, выступившие на лбу.

— Не лежалось мне что-то сегодня. — Джаясекара положил доску на ступку и уселся на нее. — У меня такое ощущение, будто обязательно случится что-то очень хорошее. Правда, Даниэль Мудаляли вчера порядком попортил нам крови, но все обернулось хорошо. Плохо только, что он устроил этот спектакль в присутствии Тилаки. А с другой стороны, если бы не Тилака, нам бы совсем туго пришлось.

Амарасили молча подкладывала в печку дрова.

— Обошлось-то обошлось, да перед соседями очень стыдно, — сказала она наконец, выпрямляясь. — И не забывай, что нам нужно выплатить долг, и довольно большой.

Но Джаясекару это нисколько не беспокоило. Помощь Тилакавардханы таким неожиданным и чудесным образом избавила их от грозящих серьезных неприятностей, что ему просто не хотелось думать об обязательствах, которые она на них налагала, и он с надеждой и оптимизмом думал о будущем.

Джаясекара работал стенографистом в управлении службы регистрации актов гражданского состояния. Четыре года назад они вместе с женой переехали в Раттанапитию. Они сняли небольшой домик из песчаника под черепичной крышей, в котором было всего две комнаты. Домик стоял на участке размером в четверть акра в тени кокосовых пальм. Он был старый и требовал ремонта, но домовладелец, Даниэль Мудаляли, и не помышлял о ремонте, хотя брал с них восемьдесят рупий. Высокий и тощий, словно палка, Даниэль Мудаляли считался довольно состоятельным человеком — он был владельцем пяти грузовиков, стоявших в гараже, над которым красовалась выведенная большими буквами вывеска: ТРАНСПОРТНАЯ КОНТОРА ДАНИЭЛЯ АППУХАМИ; нескольких лавок и земельных участков, — но с деньгами расставаться не любил.

Джаясекара не раз напоминал Даниэлю Мудаляли о ремонте, когда вносил арендную плату. Однако Даниэль Мудаляли, который коротал время в кресле в своей транспортной конторе, покуривая сигару и уткнувшись носом в газету «Динамина» или «Будусарана», поглаживал усы и, глядя на Джаясекару поверх очков, отделывался одной и той же фразой: «Господин Джаясекара, многие люди предлагают мне двести рупий за право проживать в вашем доме. Двести рупии! Я беру с нас только восемьдесят. А вы все твердите о каком-то ремонте. Да вы просто шутник, господин Джаясекара. Ха… ха… ха…»

Каждый раз, слыша этот снисходительно-издевательский смех, Джаясекара едва удерживался от желания дернуть старого скрягу и проходимца за усы. «Пусть бы старый черт увеличил арендную плату на тридцать-сорок рупий, но только привел бы в порядок дом да провел электричество», — думал про себя Джаясекара. До поры до времени отношения между Даниэлем Мудаляли и Джаясекарой оставались вполне терпимыми. Напряженность в их отношениях возникла около года тому назад, после смерти матери Джаясекары. Мать Джаясекары жила вместе с его младшей сестрой и ее мужем в Говинне в районе Хорана. Она никогда не жаловалась на здоровье, была всегда бодрой и жизнерадостной, и смерть ее явилась полной неожиданностью. Поскольку сестра и ее муж жили в очень стесненных обстоятельствах, расходы по похоронам взял на себя Джаясекара. Пришлось залезть в долги. Но это было не страшно — Джаясекара стал брать работу у адвоката Ратнаяки и обеспечил себе неплохой дополнительный заработок. Однако после того, как были ослаблены валютные ограничения, Ратнаяка отправился в длительную поездку по Европе, и Джаясекара лишился очень важного источника дохода. А тут еще тяжело заболел сын, и Джаясекара долго не вносил арендной платы. Даниэль Мудаляли был недоволен, но не требовал немедленно погасить долг, и Джаясекара решил, что он с пониманием относится к их тяжелому положению.

Но какую пакость устроил им Даниэль Мудаляли! Накануне вечером Джаясекару пришел проведать Тилакавардхана, и они мирно беседовали на веранде. Тилакавардхана и Джаясекара были родом из одной деревни и когда-то вместе учились в школе. Но затем их пути разошлись. Тилакавардхана недавно получил степень доктора в одном из университетов в США и теперь преподавал экономику в университете Видйодая. Вроде они были так же дружны, как и в школьные дни, но разница в социальном положении незримой чертой пролегла между ними. Джаясекара гордился чем, что такой важный человек, каким стал теперь Тилакавардхана, запросто заходит к нему, и с радостью брался перепечатывать его работы, а Тилакавардхана считал вполне естественным ничего не платить своему другу за его труды.

Беседуя с Тилакавардханой, Джаясекара заметил, что по переулку в сторону их дома размашисто шагает Даниэль Мудаляли, а за ним семенят полицейский и кто-то еще — по-видимому, чиновник — с папкой под мышкой. Почувствовав, что эта троица направляется к ним неспроста, Джаясекара поспешил к калитке, чтобы встретить гостей подальше от дома и Тилакавардхана не оказался свидетелем неприятного разговора. Но Даниэль Мудаляли, не обращая внимания на Джаясекару, распахнул калитку и со словами: «Проходите, господа!» — пролетел мимо Джаясекары и поднялся на веранду.

Увидев на веранде Тилакавардхану, Даниэль Мудаляли решил, что тот может оказаться удобным свидетелем, и сразу же обратился к нему:

— Уже четыре года у меня живут. Несколько раз просил освободить дом — и ухом не ведут. Мало того, за последний год ни цента не заплатили. Что мне оставалось делать?

Тилакавардхана, не понимая, что к чему, с удивлением смотрел на Даниэля Мудаляли, а тот, распаляясь все больше к больше, тем более что в переулке напротив дома, где жил Джаясекара, уже стали собираться люди, закричал так громко, чтобы и им было слышно:

— Если со мной по-хорошему, то и я по-хорошему. Ну а если со мной по-плохому, то пощады от меня не жди!

Но чиновника, пришедшего вместе с Мудаляли, его поведение явно смущало.

— Я только выполняю свой долг. Не сердитесь на меня, пожалуйста, — сказал он. — У меня вот какое дело. Ваш домовладелец подал жалобу в бюро по найму жилых помещений, что вы регулярно не вносите арендную плату. Вам трижды присылали повестку с просьбой явиться в бюро, но все три раза вы не явились. Тогда дело было рассмотрено в ваше отсутствие — и был выдан ордер на выселение вас из дома. Пожалуйста, возьмите ордер и распишитесь. — Чиновник извлек из папки бумагу с приколотым к ней ордером и вместе с ручкой протянул ее Джаясекаре.

— Но я ничего не знаю об этой жалобе и ни одной повестки не получал. — Джаясекара тщетно пытался унять охватившую его дрожь.

Тогда чиновник раскрыл папку и, глядя в свои бумаги, забубнил:

— Жалоба была подана 20 апреля 1978 года. Она должна была рассматриваться 3 мая, 1 июня и 6 июня. Каждый раз вам заранее высылалась повестка. Однако вы ни разу не явились и не сообщили письменно, что не можете явиться.

— Но я еще раз говорю вам, что никаких повесток не получал. Кроме того, хотя я и не внес арендную плату вовремя, домовладелец ни разу не потребовал, чтобы я немедленно уплатил все, что ему причитается. И наконец, недавно я вручил ему письмо, в котором обещал внести в ближайшее время арендную плату сполна. Поскольку Даниэль Мудаляли ничего мне не сказал, я решил, что он согласен с этим и у него нет ко мне никаких претензий.

— Какое еще письмо? Я не знаю ни о каком письме! — завопил Даниэль Мудаляли.

— Не надо кричать, — остановил его чиновник и, обращаясь к Джаясекаре, продолжал: — Господин Джаясекара, все это нужно было объяснить комиссии, которая рассматривала ваш вопрос. Дело было решено в законном порядке, и единственное, что я могу для вас сделать, — это отложить выселение на сутки. Если вы в течение этого времени погасите свой долг, то еще три месяца можете жить в этом доме. Если же вам не удастся этого сделать, то… — И чиновник выразительно пожал плечами.

Постепенно Джаясекара стал догадываться о подоплеке происходящего. Незадолго до того, как Даниэль Мудаляли подал на него жалобу, Джаясекара отнес в департамент по вопросам жилья заявление с просьбой предоставить ему квартиру в одном из новых многоквартирных домов. Там он случайно столкнулся с одним из приятелей Даниэля Мудаляли и на вопрос о том, что он, Джаясекара, здесь делает, ответил словами, которые можно было истолковать по-разному: «Пытаюсь получить надежную крышу над головой». По-видимому, приятель Даниэля Мудаляли решил, что Джаясекара хочет прибегнуть к новому декрету о жилье и заполучить в свою собственность дом, который он арендовал. Даниэль Мудаляли к тому же подозревал, что именно Джаясекара сообщил в налоговый департамент о ряде его сделок, с которых он не уплатил налога, из-за чего у него были серьезные неприятности. И Даниэль Мудаляли решил разделаться с Джаясекарой. Каким-то образом он перехватил повестки, которые высылали Джаясекаре, и тем самым поставил его сейчас в безвыходное положение. Джаясекара в растерянности оглядывался по сторонам. Около забора уже толпились обитатели соседних домов, с жадным любопытством следившие за происходящим на веранде. Стыд, страх а отчаяние охватили Джаясекару. Невозможно было и доказать, что Даниэль Мудаляли незаконно брал с него большую арендную плату: в квитанциях, которые Даниэль Мудаляли давал ему, проставлялись не восемьдесят рупий, а сумма, назначенная оценщиком из бюро по найму жилых помещений. Джаясекара вспомнил, как однажды, проходя по улице Кавудана, он оказался свидетелем выселения одной семьи. И вот теперь такая же беда нежданно-негаданно пришла к его порогу.

— Ну что же, пойдемте, господа, — заявил Даниэль Мудаляли. — Я ведь не зверь — и не возражаю против того, чтобы отложить выселение до завтра. — А затем, возвысив голос, чтобы его слышали собравшиеся в переулке зрители, загремел: — Сначала умоляют, чтобы их пустили в дом, а потом норовят его заграбастать.

— Итак, господин Джаясекара, если завтра до двенадцати дня вы не внесете арендную плату, то вечером нам придется вас выселить, — заключил чиновник и спустился с веранды.

Когда Даниэль Мудаляли в сопровождении полицейского и чиновника исчез за поворотом, к Джаясекаре подбежал Вилбат, живущий в соседнем доме, и возбужденно зашептал:

— Ну и подлец же Даниэль Мудаляли! Если бы не полицейский, я бы залепил ему пару оплеух!

Джаясекара безнадежно махнул рукой и вернулся на веранду. Как обухом по голове! К горлу подкатывала тошнота. И надо же, чтобы эта сцена разыгралась в присутствии Тилакавардханы. Амарасили стояла, прислонившись к дверному косяку, и прижимала к себе сына. Губы ее дрожали. На лице мальчика застыло испуганное и растерянное выражение. Первым нарушил молчание Тилакавардхана:

— Дело-то серьезное. Но почему ты мне не сказал, что у тебя денежные затруднения?

— Думал, смогу вывернуться. Чтобы расплатиться с долгами, я попросил заем в фонде помощи государственным служащим — и на днях должен получить довольно большую сумму. Да вот арендную плату надо внести раньше, чем я смогу получить деньги.

Тилакавардхана открыл свой кожаный портфель и достал чековую книжку.

— Я тебе сейчас выпишу чек на нужную сумму. А когда получишь деньги в фонде, расплатишься со мной. Сколько тебе нужно?

— Девятьсот шестьдесят рупий. — Джаясекара почесал у себя в затылке и не без злорадства подумал: «Все ты предусмотрел, Даниэль Мудаляли, только не учел, что у меня есть состоятельные друзья, которые не дадут меня в обиду!»

Тилакавардхана протянул чек.

— Я даже не знаю, как благодарить тебя, — прочувствованно сказал Джаясекара. — Через две-три недели я обязательно все верну.

— Можешь вернуть и через два-три месяца. Мне не к спеху.

Тилакавардхана отдал Джаясекаре рукопись своей новой статьи на перепечатку и собрался уходить. Джаясекара проводил его до калитки, и Тилакавардхана предложил подвезти его на своем автомобиле к дому Даниэля Мудаляли, чтобы Джаясекара, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно вручил чек. У ворот дома Даниэля Мудаляли Джаясекара сердечно поблагодарил Тилакавардхану и долго смотрел вслед его автомобилю, пока он не исчез в потоке машин. Когда Даниэль Мудаляли увидел, что у его дома остановилась новая, поблескивавшая лаком «тойота корона», он решил, что к нему приехал какой-то важный посетитель, и поспешил к воротам. Но, увидев входящего во двор Джаясекару, вернулся на веранду и, уперев руки в бока, сурово смотрел на посетителя. А Джаясекара твердым шагом поднялся по ступенькам, подошел к стоявшей на веранде кушетке, положил на нее чек и придавил его медной пепельницей.

— Вот ваши деньги. После того, что вы устроили, я сам не хочу снимать у вас дом, и ровно через три месяца мы съедем. Можете считать, что я официально предупредил вас об этом.

Даниэль Мудаляли взял чек и стал его подозрительно разглядывать.

— Не беспокойтесь. Чек надежный. Его дал мне мой друг Ратна Тилакавардхана, доктор университета Видйодая, — с гордостью сказал Джаясекара. Пусть Даниэль Мудаляли знает, какой у него влиятельный друг!

Даниэль Мудаляли пробурчал что-то себе под нос, затем принес квитанционную книжку и выписал квитанцию. Джаясекара сунул розовый листок в карман и начал спускаться с веранды, а Даниэль Мудаляли снова стал вертеть в руках чек, разглядывая его со всех сторон.

— Да, таких людей можно выкурить, только подпалив дом, — с ненавистью бросил вслед Джаясекаре Даниэль Мудаляли.

Джаясекара думал о случившемся, и ему казалось, будто его, привыкшего к спокойной и размеренной жизни, схватил какой-то великан, основательно тряхнул и снова осторожно поставил на землю. Когда Джаясекара подошел к своему дому, уже опустились сумерки, и дневной шум уступил место вечерней тишине. Все вокруг было спокойно. И горечь пережитого сменилась в душе у Джаясекары умиротворением. Ему вспомнилось, как однажды он ехал в Вэянгоду. По обеим сторонам железной дороги простирались поля насколько хватал глаз. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в багровые тона. Джаясекара стоял у окна и любовался открывавшимся видом. Тишину и спокойствие нарушало лишь мерное постукивание колес. Внезапно мимо промчался встречный поезд. Джаясекара испуганно отпрянул от окна. Несколько минут за окном мелькали, грохоча, вагоны. Но поезд проехал, и снова, как и прежде, все стало мирным и спокойным. «Так и сегодня, — думал Джаясекара, — промчалась гроза, и все успокоилось… А может, это и к лучшему, — продолжал размышлять он. — Ведь мы не дом снимаем, а настоящую развалюху. Каждый раз, как приходят Тилакавардхана или родственники жены, со стыда сгораешь! За три месяца приличное жилье найдется. Надо будет почаще наведываться в департамент по вопросам жилья, а то еще положат мое заявление под сукно». И по какой-то совсем необъяснимой причине в душе у Джаясекары крепла уверенность, что в будущем все сложится удачно и они заживут лучше, чем прежде. Эта уверенность не покинула его и утром.

— Чему тут радоваться? — удивлялась Амарасили. — С одним долгом расплатились, а заимели другой. А Тилакавардхана за все, что ты для него напечатал на машинке, должен был бы заплатить куда больше, чем девятьсот шестьдесят рупий.

Джаясекара скорчил гримасу: как Амарасили может так говорить! Тилакавардхана его друг и занимается научной работой.

— О каких деньгах здесь может идти речь! Это же не адвокат Ратнаяка, который без зазрения совести дерет деньги с каждого, кто вынужден обратиться к нему за помощью! — воскликнул Джаясекара.

Но Амарасили лишь упрямо замотала головой — аргументы мужа на нее не подействовали. Она молча принялась готовить обед, который Джаясекара должен был взять с собой на службу: сварила рис, переложила его в глубокую тарелку, прикрыла сверху другой тарелкой и перевязала платком.

3

В тот день Джаясекара пришел на работу намного раньше обычного. Когда он уселся за свой стол и взглянул на часы, то увидел, что еще нет и восьми. А служащие обычно приходили на работу к половине девятого. Джаясекара пододвинул к себе перекидной календарь и перевернул листок. На новом листке стояло: «1978. Ноябрь. 17». Еще восемь дней до зарплаты. А там через несколько дней, наверно, предоставят заем в фонде — тогда можно будет расплатиться с Тилакавардханой, и еще останутся деньги для аванса за новую квартиру.

Машинописное и стенографическое бюро, в котором работал Джаясекара, находилось в южном крыле на самом верхнем этаже управления службы регистрации актов гражданского состояния. Его стол стоял у окна, выходившего на улицу. Джаясекара подошел к окну и распахнул его. Прямо под ним тянулась улица Йорк. А если немного высунуться из окна, то можно увидеть и часть улицы Чэтам. Час пик еще не наступил, машины проезжали редко, а на тротуарах было мало прохожих. В первое время, когда Джаясекара поступил на службу, он приходил в бюро задолго до начала трудового дня. А после того как женился и стал главою семьи, то одно, то другое нередко задерживало его дома, и он едва успевал занять свое место до звонка, возвещавшего о начале рабочего дня. Напротив управления, на другой стороне улицы, расположились магазины «Лаксала», «Миллерс» и «Каргильс». Их двери и окна еще были закрыты. «Словно огромные дремлющие киты», — подумал Джаясекара. Пройдет совсем немного времени, и они, пробудившись ото сна, начнут заглатывать свои обычные жертвы — бесконечную вереницу продавцов, служащих, рабочих. А потом, высосав из них жизненные соки, вечером снова изрыгнут на улицу. Около магазина «Каргильс» находилась закусочная «Некта». Она уже была открыта, и люди поминутно входили и выходили из нее. Едва взгляд Джаясекары упал на закусочную «Некта», как память увела его в прошлое.

Как-то семь лет тому назад, в понедельник, он приехал на работу прямо из деревни, где вместе с родителями провел субботу и воскресенье. Сидя за своим столом, он привычными движениями заправлял в машинку чистые листы бумаги и перепечатывал письма и справки, которые стопочкой лежали слева. Его пальцы проворно бегали по клавишам. Каждый раз, вытаскивая из машинки покрытый ровными рядами букв лист бумаги, он некоторое время смотрел на него, любуясь, словно художник своим произведением. Если случались опечатки, то он старался как можно аккуратнее исправить их, а иногда и перепечатывал весь лист заново. Работал он быстро и аккуратно, и начальник управления, как правило, поручал ему перепечатывать самые важные бумаги. Некоторые служащие завидовали Джаясекаре и пытались опорочить его, но хорошее отношение начальства оберегало его от всяких козней.

Джаясекара положил очередной напечатанный лист в папку и, подняв глаза, увидел, что рядом с Дхармасеной, который сидел за столом у самого входа, стоят две девушки и о чем-то с ним говорят. Дхармасена посмотрел в сторону Джаясекары и помахал ему рукой, подзывая к своему столу. Джаясекара подошел, одна из девушек, которая была одета в ситцевую юбку, усеянную мелкими цветами, и украшенную кружевами белую блузку, обратилась к нему:

— Вы господин Джаясекара?

— Да… Да… Это я… — ответил Джаясекара, чувствуя непонятное смущение.

— Ваш друг просил передать вам это письмо.

Обе руки у девушки были заняты: в одной она держала пачку книг, а в другой — яркий зонтик. Она положила книги на край стола, извлекла из-под обложки одной из них листок бумаги и протянула его Джаясекаре. Это была записка от Викрамы Джаясинха, друга Джаясекары, который учился на последнем курсе в университете Видйодая. Викрама просил Джаясекару помочь девушке, которая принесет записку. Джаясекара усадил посетительниц и спросил, чем он может быть полезен.

— Мне нужна копия свидетельства о рождении.

— Ну, это пустяки. Сегодня или в крайнем случае завтра вы ее получите.

— Мне, вообще-то, еще неделю ждать можно. Но я подумала: а вдруг не успею? Вот и пришла пораньше…

Пока Джаясекара разговаривал с девушкой, ее подруга, мрачная толстушка, сидела с безразличным видом рядом, положив пачку книг на колени.

— Теперь пойдем на первый этаж, — сказал Джаясекара, поднимаясь со стула.

Там Джаясекара раздобыл бланк для заявления и помог девушке заполнить его. Заявление он отнес одному чиновнику, которому не раз оказывал услуги — чиновник пописывал короткие рассказы в газеты, а Джаясекара их перепечатывал, — и тот сразу же занялся этим делом.

— Сегодня вечером копия будет готова, — сказал Джаясекара.

— Так скоро! — воскликнула девушка. — Если вам не трудно, господин Джаясекара, оставьте копию у себя, а я приду за ней завтра утром.

— Хорошо. В какое время вы придете?

— В девять.

— Прекрасно.

Они немного помолчали.

— А вы ведь дочь господина Гунапалы Викрамаараччи из Наттандии, не так ли? — нарушил молчание Джаясекара.

— А вы откуда знаете? — Девушка удивленно подняла брови.

— Не удержался и прочел ваше заявление, — раскрыл причину своей осведомленности Джаясекара, и они оба весело рассмеялись.

— И имя у вас красивое, — продолжал Джаясекара. — Амарасили Праджапати Викрамаараччи. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за мое любопытство?

— Нисколько. Однако вы все хорошо запомнили, — кокетливо заметила Амарасили.

Джаясекара действительно запомнил все — не только имя девушки, но и год и место рождения, имя ее матери и отца.

— До завтра, господин Джаясекара, — продолжала Амарасили. — Большое вам спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности. До завтра. — И Джаясекара посмотрел прямо в глаза Амарасили.

Около двери Амарасили оглянулась, и их глаза встретились вновь. Джаясекара помахал девушкам вслед и побежал к себе наверх, перепрыгивая через две ступеньки сразу.

— Что это за краля? — осведомился Дхармасена у Джаясекары, едва тот переступил порог комнаты.

— Дочь моего дяди, — небрежно бросил Джаясекара.

— И, конечно, принесла записку от тети. Да так разволновалась, что никак своего двоюродного брата узнать не могла, — ехидно заметил Дхармасена. — А лакомый кусочек… — На лице у Дхармасены заиграла сальная улыбка. — И что-то совсем не по-родственному ты перед ней юлил.

Дхармасена был большим любителем скабрезностей, и, опасаясь, что он сейчас оседлает своего любимого конька, Джаясекара заспешил к своему месту.

— И что вы нашли в ней хорошего? — скорчила гримасу и пожала плечами Карунавати, когда Джаясекара поравнялся с ее столом. — Ни кожи, ни рожи.

Джаясекара сел за стол, заправил в машинку чистый лист бумаги, но не сразу смог снова приняться за работу — перед его мысленным взором стояло лицо Амарасили. Девушка приглянулась ему, и Джаясекару охватило сильное желание познакомиться с ней поближе, поухаживать за ней. Но возможно ли это? В университете царили не очень строгие нравы, и почти у каждой студентки был свой дружок. А такая красивая девушка, как Амарасили, наверняка не могла пожаловаться на отсутствие внимания со стороны молодых людей. Но даже если никто пока и не завоевал ее благосклонности, какой интерес мог представить для нее, студентки университета, простой стенографист. Правда, Джаясекаре показалось, что, когда при прощании они встретились взглядами, в ее глазах сверкнула искорка живого интереса, но вполне могло статься, это было просто игрой его воображения. И весь тот день на работе и дома мысли Джаясекары нет-нет да и возвращались к Амарасили.

Ночью Джаясекаре приснился тревожный и неприятный сон. Он сидел на своем рабочем месте и, как обычно, стучал на машинке. Внезапно в комнату вошла Амарасили и стала угощать его чем-то вкусным. Но при одном взгляде на еду Джаясекару охватила тошнота, все вокруг задрожало и расплылось, и он очутился в саду, посреди которого стоял старинный двухэтажный дом. Трава была покрыта крупными каплями росы, а кусты вокруг усыпаны необыкновенно красивыми цветами. Джаясекара знал, что из-за кустов вот-вот появится Амарасили. Но она все не шла и не шла, и Джаясекару стало охватывать беспокойство. «Вероятно, она в доме», — решил Джаясекара. Однако когда он подбежал к дому, то увидел, что все окна и двери наглухо заколочены и проникнуть в дом невозможно. Его охватил ужас. Если он сейчас же не попадет в дом, то произойдет что-то ужасное. Джаясекара стал бегать вокруг дома, в отчаянии колотя кулаками по стенам, и… проснулся. Было еще темно, и, поворочавшись немного с боку на бок, он снова заснул.

Несмотря на ночные кошмары, проснулся он в бодром настроении. Сознание того, что сегодня он опять увидит Амарасили, наполняло его радостным ожиданием, он умылся и побрился тщательнее, чем обычно. Затем облачился в самый лучший костюм и, прежде чем выйти из дома, долго вертелся перед зеркалом.

В управлении он первым делом отправился в отдел, ведавший регистрацией рождений, и забрал копию свидетельства для Амарасили. Усевшись на свое рабочее место, рассеянно глядя на разложенные на столе бумаги, он принимался было печатать на машинке, но тут же останавливался, чтобы посмотреть на часы, которые висели в их комнате на стене. А когда время подошло к девяти, Джаясекара, услышав шаги на лестнице, ведущей на их этаж, каждый раз вздрагивал и застывал в напряженном ожидании.

9.45. Не в силах усидеть на месте, Джаясекара подошел к одному из сослуживцев — посоветоваться по какому-то пустяковому вопросу, а затем подошел к окну и стал смотреть на улицу. Она была наполнена шумом. Внизу непрерывным потоком двигались легковые автомобили, грузовики, автобусы, мотоциклы. Уличные торговцы уже разложили на тротуарах свой товар и громкими криками зазывали покупателей. Внезапно кто-то тронул Джаясекару за руку и произнес: «Сар!» Джаясекара обернулся — перед ним стоял Сиридиэс, помощник стенографиста, а около стола Дхармасены он сразу же увидел Амарасили с подругой.

— Джая! — завопил Дхармасена так, словно Джаясекара находился бог весть как далеко. — Пришла дочка твоего дядюшки!

Несколько молодых служащих прыснули со смеху. Джаясекара, чувствуя, как кровь приливает к его щекам, схватил со стола копию свидетельства и вышел с девушками в коридор.

— А я жду вас с самого утра, — искренне признался Джаясекара. — Боялся, что вы уже не придете.

— Да мы по ошибке сели не в тот автобус и поехали в сторону Мараданы. Мы, правда, вышли на первой же остановке, но нужного автобуса, как нарочно, долго не было, и мы пешком вернулись к глазной поликлинике.

В тот день на Амарасили было простенькое платье из голубого ситца с мелкими цветами, и она показалась Джаясекаре еще очаровательней, чем накануне. У подруги же Амарасили, обрядившейся в желтую кофту и ярко-красную мини-юбку — это при ее-то полноте, — был до смешного нелепый вид.

Джаясекара передал Амарасили копию свидетельства о рождении.

— Огромное вам спасибо, господин Джаясекара. — Амарасили признательно улыбнулась. — Если бы не вы, я бы не меньше месяца прождала.

— В таком случае это событие стоит отметить. Давайте выпьем по чашечке чаю, — набравшись смелости, предложил Джаясекара. — Я как раз собирался устроить себе небольшой перерыв.

Амарасили быстро взглянула на свою подругу. Та скорчила недовольную гримасу. Но Амарасили приняла приглашение Джаясекары:

— Мы с удовольствием выпьем с вами чаю.

Они направились в закусочную «Некта». «Только бы никто из начальства не хватился меня, — с опасением подумал Джаясекара. — А то мне это чаепитие может дорого обойтись». В закусочной «Некта» было тихо и прохладно. Джаясекара усадил девушек за столик, который стоял прямо под вентилятором, и поспешил к прилавку. Он взял три больших куска шоколадного торта и три чашки чаю.

— Вы же нас на чай пригласили. О торте и речи не было, — упрекнула Амарасили Джаясекару, когда тот с подносом подошел к столику. — В таком случае по счету должны заплатить мы.

— Этого я не могу допустить, — возразил Джаясекара. — Во-первых, если вы заплатите, это можно будет рассматривать как взятку должностному лицу за оказанную им помощь. А во-вторых, я уже за все заплатил.

Он протянул тарелку с кусками торта сначала Амарасили, а затем ее подруге. Краешком глаза он заметил, что Амарасили украдкой внимательно смотрит на него.

— Мы с вами друг друга знаем, — обратился к Амарасили Джаясекара, взяв с тарелки последний кусок торта, — а со своей подругой вы меня не познакомили.

— Мою подругу зовут Читра Марасинхе. Мы с ней двоюродные сестры. Она дочь младшего брата моего отца. Читра не особенно разговорчивая.

Читра никак не прореагировала на то, что ее представляют молодому человеку, и с каменным выражением лица в два приема расправилась с куском торта. «Ей бы следовало называться не Читра Марасинхе, а Читра Угрюмосинхе», — подумал Джаясекара.

— А у меня есть удивительная способность, — между тем игриво продолжала Амарасили. — Мне достаточно посмотреть в лицо человеку, чтобы все о нем узнать. Хотите в этом убедиться, господин Джаясекара?

— Ну что ж, посмотрим, посмотрим, — согласился Джаясекара.

— Ваш отец умер, когда вы еще учились в колледже…

— Да, это так.

— В школе вы учились очень хорошо. А как закончили, сразу же пошли работать, чтобы оба ваши брата и сестра смогли получить образование…

— Неужели на моем лице так уж все и написано? Не Викрама ли вам рассказал?

— Да, я встретилась вчера с Викрамой. — улыбнулась Амарасили. — И сказала ему, что вы были очень любезны и помогли мне, а Викрама рассказал о вас.

— А вы дружны с Викрамой? — спросил Джаясекара не без тайного намерения выяснить, есть ли у Амарасили избранник. И хотя слово «дружны» само по себе нейтрально, он произнес его так, что Амарасили сразу же догадалась, в чем дело.

— Мы просто учимся в одной группе. Вместе ходим на занятия.

«Может быть, у нее есть кто-нибудь другой?» — подумал Джаясекара, но прямо спросить об этом не решился.

— Амарасили, нам пора, — пробасила вдруг Читра, чем несказанно удивила Джаясекару, который решил, что так ее и не услышит.

— Да, нам пора. — Амарасили поднялась со стула. — Большое спасибо за чай и за торт.

— Если вам нужно будет напечатать что-нибудь на машинке, приходите ко мне, — предложил Джаясекара.

— Непременно приду, — ответила Амарасили, и они втроем вышли из закусочной. Как раз в это время к остановке подкатил автобус, идущий в Махарагаму, и Амарасили и Читра побежали к нему. Джаясекара смотрел вслед, надеясь, что Амарасили помашет на прощание рукой, но едва девушки поднялись в автобус, как он сорвался с места и исчез за поворотом.

На следующий день после чаепития в «Некта» Джаясекара поспешил к Викраме и прямо-таки замучил его расспросами. То, что он узнал, и обрадовало, и огорчило его. Хотя за Амарасили ухаживали многие, постоянного друга у нее не было. Всем претендентам она говорила, что обещала своим родителям соединить свою судьбу с тем, кого они выберут для нее сами, и свое обещание сдержит. Затем последовало несколько встреч — у Викрамы и, словно случайно, в университете. А один раз Амарасили пришла к Джаясекаре на работу и попросила его перепечатать заявление. Вскоре они стали назначать свидания, и чувство взаимной симпатии, искоркой пробежавшее между ними при знакомстве, переросло в нежную и преданную любовь. Дело шло к тому, что Амарасили все больше забывала об обещании, данном ею родителям. Однажды она призналась Викраме: «Вот не думала, что со мною может такое приключиться. Меня влечет к Джаясекаре какая-то неведомая сила, и сопротивляться ей я не могу. Ни за что не расстанусь с Джаясекарой». Любовь вошла в их жизнь так же быстро и неожиданно, как иногда распускается цветок лотоса: еще вчера поверхность водоема выглядела уныло и однообразно, а сегодня ее украшает божественно прекрасный цветок. Джаясекара и Амарасили не могли и дня прожить друг без друга. Особенно им нравилось встречаться в закусочной «Некта». Нередко Джаясекара, закончив работу, спешил к университетской библиотеке, откуда выпархивала Амарасили, и они долго гуляли по улицам, ничего вокруг не видя и не слыша.

И как часто прекрасный цветок лотоса срывает чья-то грубая и бесцеремонная рука, так и в любовь Джаясекары и Амарасили грубо и бесцеремонно вмешались другие люди. Амарасили скрывала от родителей, что встречается с Джаясекарой, и умоляла Читру молчать по крайней мере до поры до времени. Но Читра из ревности и зависти — Джаясекара не допускал другой мысли — обо всем рассказала родителям Амарасили. Словно палку сунули в осиное гнездо! На Амарасили посыпались угрозы и упреки, оскорбления и увещевания. Грозили и Джаясекаре. «Если тебе дорога жизнь, то оставь мою сестру в покое, — брызгая слюной, кричал в лицо Джаясекаре брат Амарасили, Лесли. — Скорее в море ее утоплю, чем соглашусь, чтобы она стала женой жалкого и поганого писаришки!» Столько злобы, ненависти и презрения было в словах Лесли, что Джаясекара запомнил их навсегда. Мало того. Против Джаясекары состряпали ложное обвинение, и несколько дней он провел в полицейском участке, прежде чем друзья выручили его.

Однако все угрозы и запугивания привели к тому, что любовь их стала еще крепче и они острее почувствовали, что не могут друг без друга жить. Несмотря на препоны, Джаясекара и Амарасили продолжали встречаться. Но после экзаменов родители Амарасили забрали ее домой, и это положило конец их встречам. На помощь страдающим влюбленным пришел Викрама со своими друзьями. Они сочинили Амарасили письмо, в котором говорилось, что ей срочно нужно явиться в университет, и, когда Амарасили приехала в Коломбо, в том учреждении, где работал Джаясекара, по специальному разрешению был зарегистрирован их брак. Молодые затем уехали в Бадуллу и провели там две недели.

«Это было неземное блаженство, — рассказывал мне Джаясекара. — Амарасили пошла против воли родителей, чтобы остаться со мной. Мы жили словно во сне. Особенно мне запомнился один день. Мы пошли в парк погулять, и там нас застал дождь. Взявшись за руки, мы побежали по высокой мокрой траве и укрылись под каким-то навесом. Амарасили положила руки мне на плечи. Капельки дождя на ее лице собирались в тонкие струйки. Она счастливо улыбалась, а ее глаза нежно и преданно смотрели на меня».

4

Каждый раз, как Джаясекара вспоминал о своей встрече с Амарасили и о любви, которая пришла к ним, в его сердце вместе с чувством безмерного счастья закрадывались грусть и горечь. Да, невзирая на яростное сопротивление родственников Амарасили, они поженились. Однако родители Амарасили и особенно Лесли по-прежнему относились к Джаясекаре с недоброжелательностью и презрением. «Жалкий поганый писаришка». Эти слова до сих пор отзывались обидой в сердце Джаясекары. Но с другой стороны, Лесли вызывал у него чувство жалости. Каким же надменным, спесивым, пустым и глупым должен быть Лесли, чтобы так оскорбить человека! Да и кто такой этот Лесли? Недоучка, который даже с помощью репетиторов — а на них его отец ухлопал уйму денег — не смог окончить среднюю школу. Ни деньги, ни влияние отца не помогли Лесли найти работу в частном или в государственном секторе. От безделья Лесли повел такую разгульную жизнь, что отец поскорее услал его на самую дальнюю плантацию кокосовых пальм. Его единственная обязанность заключалась в том, чтобы отправлять в Коломбо кокосовые орехи, когда на них повышался спрос. На радостях, что Лесли занялся хоть каким-либо делом, отец подарил ему автомобиль. Лесли почувствовал себя настоящим господином и стал еще больше задирать нос. Джаясекара же считал, что у него есть гораздо больше оснований гордиться. Когда он пришел на работу, то умел печатать только на сингальской машинке. Но затем поступил на политехнические курсы и, занимаясь после работы, освоил английскую стенографию и научился печатать на английской машинке. Пусть он занимает в жизни и не совсем завидное положение, но добился он его своими стараниями и трудом.

После возвращения из Бадуллы они поселились в комнате, которую Джаясекара снимал в пансионе. Заработка Джаясекары им хватало. Поскольку по случаю своего бракосочетания они ограничились скромным обедом в одном ресторанчике и пригласили лишь друзей да некоторых сослуживцев Джаясекары, то в долги они не залезли. К тому же гости надарили им так много вещей, необходимых в домашнем обиходе, что, когда они сняли домик в Раттанапитии — к тому времени Амарасили уже была на четвертом месяце, — им оставалось купить только мебель. Домик, который они сняли, был неважный. Но благодаря стараниям Амарасили через неделю после переезда обе комнаты их нового жилища сверкали чистотой и выглядели очень уютными. Приведя в порядок дом, Амарасили принялась шить приданое для первенца.

По мере приближения родов Амарасили стала жаловаться на плохое самочувствие. Джаясекара несколько раз возил ее к врачу, но тот не нашел в ее состоянии ничего необычного. Джаясекара привез из деревни свою мать, чтобы она взяла на себя хлопоты по дому.

Наступил праздник весак. Джаясекара и Амарасили сходили в храм, возложили цветы, зажгли лампады и возвратились домой. Вокруг царила тишина. В небе величественно плыла полная луна. Джаясекара приладил между двумя пальмами бамбуковый шест и повесил на него несколько восьмиугольных фонариков, обтянутых розовой бумагой. Эти фонарики они мастерили втроем. На оба столба забора он положил доску, а его мать и Амарасили расставили на ней плошки. После того как зажгли фонарики и плошки, они втроем уселись на ступеньках крыльца. Амарасили сидела рядом с Джаясекарой, и ее рука покоилась между его ладонями. Вдруг Амарасили пожаловалась на недомогание и вошла в дом, чтобы прилечь и немного отдохнуть. Мать Джаясекары быстро приготовила отвар из плодов бэвиля и чеснока.

— Я думаю, что Амарасили лучше отвезти в больницу, — шепнула она сыну, отозвав его в сторонку.

Джаясекара пулей выскочил из дома и минут через пятнадцать вернулся на такси. Тем временем мать Джаясекары приготовила все, что могло понадобиться Амарасили в больнице. Амарасили уже не жаловалась на недомогание, а корчилась от боли. И все же до такси решила дойти сама. Когда Амарасили, поддерживаемая Джаясекарой, спустилась во двор, она остановилась и некоторое время молча смотрела на дом, а потом заплакала, словно прощалась с чем-то очень дорогим ее сердцу. А затем повернулась и, опираясь на руку мужа, побрела к такси.

Джаясекара и его мать отвезли Амарасили в родильный дом «Да Зойса». По дороге Джаясекара нещадно корил себя за то, что вырвал Амарасили из привычной среды и стал причиной ее разрыва с родителями, особенно с матерью, которую Амарасили очень любила. И будь ее мать рядом, насколько бы спокойнее и легче было сейчас Амарасили! К тому времени, когда они приехали в родильный дом, боли утихли. Старшая сестра, которая приняла Амарасили, сказала, что, прежде чем начнутся роды, еще пройдет немало времени, и велела Джаясекаре идти домой, а его матери разрешила остаться. Но Амарасили, схватив Джаясекару за руки, умоляла старшую сестру разрешить остаться и ему.

— Пожалуйста, успокойтесь, — мягко уговаривала ее сестра. — У нас есть кому о вас позаботиться — здесь и врачи, и медсестры. Для страхов нет никаких оснований. Все будет хорошо. А ваш муж утром вернется.

Кое-как утешив Амарасили, Джаясекара вышел из родильного дома, сел на автобус и поехал домой. Войдя во двор, он увидел, что некоторые фонарики и плошки погасли, и Джаясекара в его тревожном состоянии счел это за дурной признак. Он вошел в дом. Там было пусто и тихо. Он походил из угла в угол, а потом присел на кровать, где валялись вещи Амарасили — следы спешки, с которой его мать собирала все нужное для невестки. Оставаться одному в доме было выше его сил — чувство тревоги и беспокойства за Амарасили вновь погнало его в родильный дом.

Когда Джаясекара выходил из переулка на улицу, ему повстречался господин Сатарасинхе. Господин Сатарасинхе читал лекции в педагогическом колледже. Его постоянно обуревали различные проблемы, и своими мыслями он делился с первым встречным, независимо от того, хотели его слушать или нет. Господин Сатарасинхе отличался резкостью и независимостью суждений и никогда не боялся высказывать свою точку зрения. Джаясекара испытывал к нему искреннее расположение, и ему всегда было приятно, когда утром по дороге к автобусной остановке он встречался с господином Сатарасинхе. Сейчас господин Сатарасинхе стоял около забора и, поблескивая толстыми стеклами очков, высматривал потенциального собеседника, или, говоря точнее, слушателя.

— Куда это вы на ночь глядя, господин Джаясекара? — В голосе господина Сатарасинхе звучали радостные нотки.

— Амарасили отвезли в родильный дом. Сейчас я иду туда.

— Когда же вы ее отвезли?

— Сегодня вечером.

— С божьей помощью все будет хорошо.

— Мне только показалось, что в последние дни Амарасили часто думала о своей матери и как бы снова переживала свою ссору с ней, — поделился своими сомнениями Джаясекара.

Как-то Джаясекара рассказал господину Сатарасинхе о том, как они с Амарасили поженились, и встретил полное понимание и сочувствие.

— Конечно, очень важно, что у человека на душе. Но если беременность протекала нормально и мать физически здорова, то и роды пройдут нормально.

— Да, это так. — Простые и искренние слова господина Сатарасинхе приободрили Джаясекару.

— Сейчас как раз праздник весак, и если у вас родится сын, ему надо будет дать имя Сиддхартха, — заявил господин Сатарасинхе.

— Разве можем мы, простые миряне, назвать своего ребенка одним из имен Будды?

— Кто это вам сказал, что Сиддхартха имя Будды? Имя Будды — Гаутама. «Сиддхартхой» называли тех, кто стремился быть похожим на Будду. Это наши буддистские монахи все напутали. Правильное объяснение дал Мартин Викрамасинхе. А они теперь на него нападают. — Господин Сатарасинхе нашел подходящую для себя тему и постепенно входил в раж. Джаясекара поспешил остановить его, пока это еще было возможно:

— Меня в родильном доме ждет мать. Она забыла дома одну вещь, и я должен ее привезти.

Господин Сатарасинхе, который не успел высказать и десятой части своих мыслей по затронутому вопросу, схватил Джаясекару за рукав, пытаясь удержать его силой, но, вспомнив, какая причина заставила Джаясекару выйти из дома в столь поздний час, со вздохом отпустил его.

В родильном доме Джаясекаре удалось через привратника послать записку своей матери, и она вышла к воротам.

— Пока ничего. Врач осмотрел Амарасили и сказал, что поскольку это первый ребенок, то роды могут затянуться.

— Мама, я буду здесь, а ты время от времени выходи ко мне и говори, как там у вас дела.

— Шел бы ты лучше домой и ложился спать.

— Домой я не пойду, а приду сюда снова в двенадцать часов. Скажи Амарасили, что я здесь.

Мать ушла, и Джаясекара некоторое время походил перед воротами. Башенные часы на улице Кинси пробили одиннадцать. Чтобы скоротать время, Джаясекара решил сходить к Борэлле. Там царило веселье. Улицы были запружены людьми, и автомобили, гудя клаксонами, медленно пробирались через толпу. Магазины и маленькие лавочки были украшены гирляндами лампочек.

Проходя мимо какой-то ярко освещенной витрины, Джаясекара рассеянно заглянул в нее и отпрянул. За стеклом стоял гроб, а в нем лежал восковой мертвец. Это был магазин фирмы похоронных принадлежностей. Над входом яркими лампочками сверкала вывеска с названием фирмы. До какой же степени нравственного уродства и духовной опустошенности нужно было дойти, чтобы в праздничный день рекламировать свои товар! И почему муниципалитет допускает это? И не только это. Джаясекара слышал, что в больницах всегда толкутся комиссионеры, которые вынюхивают, кто из больных находится в безнадежном состоянии, и когда те умирают, то скорее тянут родственников в магазин похоронных принадлежностей, нисколько не считаясь ни с этическими соображениями, ни с чувствами убитых горем людей. Конечно, человек, вкусивший прелестей безработицы, соглашается на любую работу, но куда смотрят чиновники муниципалитета? Внезапно Джаясекару иглой пронзила мысль, что он не случайно оказался около такого магазина, и дурные предчувствия захлестнули его. Наверняка с Амарасили не все благополучно! Надо, чтобы ее осмотрел главный врач! Он бросился в сторону Мараданы, забежал в какое-то кафе, нашел в телефонном справочнике домашний телефон главного врача и набрал номер. Служанка сказала, что главный врач уже спит. Джаясекара заявил, что у него срочное дело, и попросил его разбудить. Минут через пять в трубке послышался недовольный голос:

— Кто это говорит?

— Муж одной пациентки в вашем родильном доме, Амарасили Джаясекара. Она, по-видимому, в очень тяжелом состоянии…

— Если бы кто-нибудь в моем родильном доме был в тяжелом состоянии, мне бы уже давно позвонила старшая сестра. — В трубке раздались частые гудки.

Джаясекара повесил трубку, расплатился и вышел на улицу. Взглянув на часы — было уже около полуночи, — он быстро зашагал в сторону родильного дома. В двадцать минут первого он был у ворот. Мать его уже поджидала.

— Сынок, это ты звонил главному врачу? Зачем ты это сделал? Совсем недавно главный врач позвонил дежурному врачу той палаты, где лежит Амарасили, и спросил, в каком она состоянии. А когда узнал, что все в порядке, сказал, что ты его зря вытащил из постели. Дежурный врач сильно бранился.

— А как себя чувствует Амарасили?

— Снова начались схватки. К утру должна родить.

Джаясекара теперь сам стыдился своего опрометчивого поступка. Побеспокоил главного врача. А зачем? Нельзя так легко поддаваться внезапно возникающим настроениям. Но с другой стороны, человек — не компьютер. Он может действовать — и часто действует — под влиянием эмоций. Джаясекаре вспомнился разговор о человеческой природе и человечности, который как-то завел господин Сатарасинхе: «Человечность можно сохранить только в условиях гуманной по своей сути социальной системы. Существующая же у нас система плодит эгоистов. У нас каждый так и стремится оттолкнуть другого. Короче говоря, либо ты топчи другого, либо другой затопчет тебя». Джаясекара тогда недоумевал: «Почему в этом обществе нельзя сохранить человечность и жить по законам человеколюбия?»

В пять часов утра к воротам подбежала мать Джаясекары: Амарасили родила сына. В это время Джаясекара в изнеможении от постоянного хождения взад-вперед дремал, прислонившись к воротам. Привратник, с которым Джаясекара уже успел подружиться, сразу же разрешил молодому отцу пройти в родильный дом.

Амарасили, измученная, но счастливая, лежала на кровати. Джаясекара осторожно погладил ее по руке.

— У нас с тобой появился такой крикун, — прошептала она.

Когда подошло время родов, Амарасили написала своей тете, что ожидает ребенка. Родителям она не писала с того дня, как вышла замуж за Джаясекару. Они послали ее родителям телеграмму, но ответа не получили. И все-таки Амарасили была уверена, что такую важную новость тетя обязательно передаст матери. Теперь же она попросила Джаясекару отправить еще одну телеграмму: «Родила сына. Родильный дом «Да Зойса». Амарасили».

На следующий день в родильный дом приехали мать и тетя Амарасили. Амарасили уже сидела на кровати. Мать и дочь обняли друг друга и обе всплакнули.

— Здравствуй, моя дорогая беглянка…

— Я знала, что ты обязательно приедешь, мамочка…

Амарасили познакомила свою мать с матерью Джаясекары. Мать Амарасили склонилась над кроваткой, в которой посапывал новорожденный, и не удержалась от банального замечания:

— А он вылитый дедушка… — И добавила оглядываясь: — А где же твой муж?

Джаясекара, как только мать и тетя Амарасили появились в палате, отошел в сторонку. Амарасили бросила на него умоляющий взгляд — а вдруг Джаясекара, помня о тех обидах и даже унижениях, которые ему пришлось испытать, не захочет и разговаривать с ее матерью?

— Сын мой, — мать Амарасили сама подошла к Джаясекаре, — если мы были несправедливы к тебе, то забудь об этом. Я уверена, что теперь все будет по-другому.

Джаясекара сложил ладони в почтительном приветствии и склонился перед матерью Амарасили. Для Амарасили это был безмерно радостный день — рождение сына проложило дорогу к примирению с родителями, ссора с которыми тяжелым камнем лежала на ее душе.

Перед уходом мать Амарасили — оставалась она сравнительно недолго, молодую мать утомлять было нельзя, — безапелляционно заявила:

— В самое ближайшее время, дети мои, вы должны приехать к нам и погостить у нас не меньше месяца.

— Ну что ты скажешь? Съездим? — спросила Амарасили, когда ее мать скрылась за дверью.

— Не хочу я ехать. А ты, если хочешь, поезжай. — Ответ Джаясекары прозвучал довольно резко.

— Ну как знаешь, — обиделась Амарасили.

— Мы еще успеем поговорить об этом. — Джаясекара старался говорить как можно мягче — ему было неприятно, что он не сдержался, но мысль о возможной встрече с Лесли вывела его из себя. — Завтра я заберу тебя отсюда. К нам придут друзья, отметим твое возвращение домой. И еще две недели, пожалуйста, не думай ни о каких поездках — тебе нужно отдохнуть и набраться сил.

Через неделю от матери Амарасили пришло письмо, в котором она вновь приглашала их приехать. Однако Джаясекара настоял, чтобы сначала родители Амарасили приехали к ним. Через три дня после того, как было отправлено письмо с приглашением, родители Амарасили вместе с Лесли приехали к своей дочери и зятю. Все прошло очень хорошо, но Джаясекара и Лесли избегали не только разговаривать друг с другом, но и друг на друга смотреть.

5

Джаясекара раскрыл папку с бумагами, которые ему предстояло перепечатать, но не сразу принялся за работу, а долго сидел за столом, глядя перед собой, и думал о прошлом.

После того как Амарасили родила сына, родители стали относиться к Джаясекаре вполне терпимо. Однако Лесли по-прежнему держал себя надменно, считая, что человек, у которого и гроша за душой нет, неподходящая пара для его сестры. Что и говорить: не только Лесли, но и многие-многие другие определяют ценность человека по тому, какой собственностью он обладает и какое положение занимает. Участок земли, собственный дом, автомобиль — все это стало мерилом ценности и достоинства человека. И под воздействием этой господствующей в обществе точки зрения Джаясекара решил предпринять попытку подняться по служебной и социальной лестнице. К этому его подталкивало еще одно соображение. Сама Амарасили, ее родственники и большинство друзей принадлежали к более высокому социальному слою, чем он. Сейчас это не имело для нее никакого значения. Но пройдут годы, и многое может измениться. Единственным доступным путем для достижения поставленной цели было заочно закончить университет, предварительно закончив подготовительные курсы. Когда он спросил у господина Сатарасинхе, при каком колледже подготовительные курсы лучше, тот с присущей ему непосредственностью ответил:

— Все заочные курсы — сплошное надувательство.

— Но ведь многие люди заканчивают их, — пролепетал Джаясекара.

— Вот именно, заканчивают. А получают ли они нужные знания? Ничего подобного. Ни в школах, ни в колледжах, ни в университетах настоящих знаний не дают. Почему у нас все газеты заполнены объявлениями, в которых преподаватели предлагают свои услуги? Да потому, что наша система образования насквозь прогнила и не дает нужной подготовки! — Кризис системы образовании был одной из любимых тем господина Сатарасинхе. — Образование превратилось у нас в бизнес. Все стремятся заграбастать побольше денег, а до того, чему учить и как учить, никакого дела нет.

В конце концов господин Сатарасинхе несколько смягчился и назвал колледж, где, по его мнению, дела обстояли не так уж плохо. Однако его совет для Джаясекары практического значения не имел: с рождением ребенка свободного времени поубавилось, а расходы увеличились, и от мысли о получении высшего образования пришлось отказаться.

— Ты что с самого утра уставился в одну точку и сидишь словно каменное изваяние? — Вирасинхе, который сидел рядом с Джаясекарой, проходя к своему месту, хлопнул его по спине. — А я сегодня едва не опоздал, — продолжал Вирасинхе, усаживаясь за стол. — Расписался в книге прихода за несколько секунд до того, как палач схватил ее и провел красную черту.

Мелкие служащие называли «палачом» господина Дабарэ, который ведал вопросами дисциплины. У него вот-вот должен был наступить пенсионный возраст, и, чтобы доказать начальству, как хорошо он справляется со своими обязанностями, господин Дабарэ проявлял чудеса служебного рвения, и плохо было тому чиновнику, который опаздывал хоть на полминуты.

— Я-то сегодня рано пришел.

— А слыхал новость? Сегодня утром в аэропорту Катунаяка разбился самолет. Около двухсот человек погибло.

— Вот несчастье-то! И в газетах уже было?

— Нет, в газетах об этом пока ни слова. Утром по радио передали.

— А чей самолет?

— Я прослушал. На нем из Мекки в Индонезию возвращалась группа паломников.

— Опять катастрофа. Ведь два года назад у нас тоже разбился чей-то самолет. А причина катастрофы?

— Наверняка диспетчеры во время ночного дежурства поддали да чего-нибудь напутали, а вину свалят на экипаж самолета. Благо никого из них и в живых-то нету.

Разговор с Вирасинхе направил мысли Джаясекары в другое русло. В словах Вирасинхе, несомненно, была доля истины. В каждом государственном учреждении царили некомпетентность и кумовство. Да и как можно требовать от служащих хорошей работы, когда выплачиваемой зарплаты часто не хватает на то, чтобы свести концы с концами! Когда городской транспорт работает из рук вон плохо! Повсюду взяточничество, злоупотребления, политические интриги! По служебной лестнице продвигаются только пройдохи да те, кто имеет большие связи. А как тяжело человеку без знакомств и покровителей получить работу! Амарасили так никуда и не устроилась после окончания университета. Да и многие ее однокурсники до сих пор безуспешно обивают пороги различных учреждений. Иногда Джаясекара думал, стоит ли сожалеть, что его мечтам о высшем образовании, по-видимому, сбыться не суждено, когда столько людей с университетскими дипломами ходят без работы.

Первый удар по планам Джаясекары получить университетское образование нанесла смерть отца. Джаясекара учился тогда в восьмом классе колледжа «Такшила» в Хоране. В колледже он получил возможность учиться после того, как в пятом классе успешно сдал экзамены, дающие ему право на получение стипендии. Однажды прямо во время урока в класс пришел сторож колледжа и сказал, что Джаясекару хочет видеть его дядя. Преподаватель разрешил Джаясекаре выйти из класса, и он побежал к воротам. Он-то думал, что дядя пришел попросить его помочь по хозяйству — так уже бывало не раз. Когда же Джаясекара увидел осунувшееся лицо дяди, его охватило смутное беспокойство.

— Занятия еще не окончились?

— Нет.

— А сегодня какая-нибудь контрольная будет?

— А в чем дело, дядя? Тебе нужно помочь? — Джаясекара недоумевал, почему дядя говорит как-то непонятно и задает бессмысленные вопросы.

Тут дядя оглянулся по сторонам и положил руку на плечо Джаясекаре:

— Ты только, пожалуйста, не волнуйся. Твоему отцу стало худо прямо в поле. Вэда натер его маслом, но ему не полегчало, и мы отвезли его в больницу в Панадуру.

— А что, отцу очень плохо? — с тревогой спросил Джаясекара.

Дядя немного помялся, а потом ответил:

— Плохо. Надо сейчас же ехать в больницу.

Пока автобус тащился из Хораны в Панадуру, Джаясекара то и дело норовил выскочить из него и бежать в Панадуру бегом — ему казалось, что так будет быстрее. Когда Джаясекара влетел в больницу, мать и сестры, сидевшие в коридоре, с рыданиями бросились к нему. Джаясекара все понял без слов, и мир вокруг подернулся черной пеленой.

И еще долгое время после того, как тело отца было предано земле, Джаясекара жил словно в тумане, не в силах примириться с постигшей его утратой. Почти все в доме — и веревочная кровать, на которую отец ложился после трудового дня, и нехитрые орудия крестьянского труда — напоминало Джаясекаре об отце. Часто на его глаза навертывались слезы, и тогда он уходил куда-нибудь подальше, чтобы скрыть их от матери и сестер.

После смерти отца Джаясекара хотел бросить учебу, но этому решительно воспротивилась мать: ведь отец всегда мечтал, что его сын по крайней мере окончит колледж. Об университете теперь не могло быть и речи, но колледж нужно было закончить обязательно. И не только из уважения к памяти отца, но чтобы найти хоть какую-нибудь работу, так как участок земли, который у них был, в будущем никак их всех не прокормит. Из этих же соображений было решено, что и старшая сестра должна учиться дальше, а дом и земельный участок следует оставить младшей сестре. Как только Джаясекара окончил колледж и устроился на работу, он принялся помогать старшей сестре, которой удалось закончить университет в Перадении. Закончить-то университет она закончила, а вот работы долгое время найти не могла. Однажды какой-то человек, близко знакомый с депутатом парламента от их округа, предложил за пятьсот рупий устроить сестру на работу. Однако Джаясекару это возмутило. «Если наши политики потеряли и честь, и совесть, то хоть мы, простые люди, в их плутнях участвовать не будем», — твердо заявил Джаясекара и заставил домашних со своим мнением считаться.

Старшая сестра только через два года устроилась на работу в банке, вскоре после этого вышла замуж за работавшего там же клерка и через полгода вместе с мужем переехала в Тринкомали. По-видимому, она затаила-таки обиду на Джаясекару: писала ему крайне редко и после переезда в Тринкомали впервые встретилась с ним только на похоронах матери. Тогда они с мужем приехали в деревню на новеньком мотоцикле «судзуки», и сестра сунула Джаясекаре, который оплатил все расходы по похоронам, только триста рупий, посетовав на тяжелые времена и безденежье.

Младшая сестра продолжала жить в деревне. Она вышла замуж за простого крестьянского парня и вместе с ним вела нелегкую борьбу за существование. Тяжелый крестьянский труд преждевременно состарил ее, но она по-прежнему была доброй и приветливой и жила счастливо со своим мужем Пиядасой. Впрочем, Джаясекаре иногда казалось, что она умело делала вид, будто довольна своей судьбой.

Старшая сестра Джаясекары в конце концов нашла работу. А сколько университетских друзей Амарасили остались безработными! Как по-разному складываются их судьбы! Как-то к ним зашли Джинадаса и Сирисена. В студенческие годы они вместе со своим товарищем Джаясири организовали марксистско-ленинский дискуссионный кружок. Амарасили часто приходила на его заседания. Ей нравились та убежденность, искренность и последовательность, с какими рассматривались самые различные явления общественной жизни — литература, борьба профсоюзов, международные проблемы. Однако Амарасили происходила из сравнительно состоятельной семьи и поэтому имела смутное представление о тех проблемах, которые волнуют простых людей, и многое из того, что вызывало жаркие споры, было ей просто непонятно.

После окончания университета, как рассказали Джинадаса и Сирисена, Джаясири быстро распрощался со своими студенческими увлечениями. Он получил должность клерка в Ратнапуре и начал помимо всего прочего спекулировать драгоценными камнями. Через некоторое время он стал обладателем вполне приличного состояния, вступил в одну буржуазную партию и активно участвовал на ее стороне в предвыборной кампании. Теперь он был секретарем одного из министров.

— То, что такой слизняк, как Джаясири, переметнулся в другой лагерь, ровным счетом ни о чем не говорит, — сказал в заключение Джинадаса. — Положение в развитых капиталистических странах убедительно свидетельствует и том, что капитализм не в состоянии обеспечить сносные условия жизни для трудящихся. Постоянно растет число безработных. Реальная заработная плата падает. Все большее число крестьян разоряется. Но наступит день, когда трудящиеся, объединившись, прогонят эксплуататоров и наладят новую жизнь. А что Джаясири? Вначале он соблазнился деньгами, и ему удалось их заработать. Потом ему потребовалась власть, чтобы защищать добытое. Узкие, эгоистические соображения скрыли от него неумолимый ход истории и вытравили прежние убеждения.

Амарасили тут же отметила про себя, что Джаясири занимает сейчас значительное положение. Если обратиться к нему с просьбой помочь получить работу, то он наверняка поможет, тем более что в студенческие годы она ему нравилась и он пытался даже ухаживать за ней. Однако когда она поделилась своими мыслями с Джаясекарой, то вначале поддержки у него не нашла.

— До сих пор мы жили на мой заработок, проживем как-нибудь и дальше, — возразил Джаясекара. Ему было неприятно просить об одолжении такого человека, как Джаясири.

— Прожить-то проживем. Но ты ведь сам видишь, как трудно нам приходится, — принялась мягко уговаривать мужа Амарасили. — Денег хватает только на еду. Мне тебя жалко. Забросил учебу и вечно мечешься в поисках дополнительного заработка.

Вначале Джаясекара никак не поддавался на ее уговоры, но в конце концов сдался и даже согласился пойти вместе с Амарасили, когда та, позвонив Джаясири, договорилась с ним о встрече. Когда Джаясекара вместе с Амарасили переступил порог приемной министра, им овладели робость и смущение — никогда прежде ему не приходилось видеть ничего подобного. Пол был покрыт роскошными толстыми коврами. Перед дверью, ведущей в кабинет министра, застыли двое полицейских. Чиновники и посетители были одеты так, словно собрались на праздник, и Джаясекаре стало стыдно за свой более чем скромный костюм. Он украдкой взглянул на Амарасили — у нее тоже был смущенный и растерянный вид. Перед ними вырос чиновник, ведавший приемом посетителей. Джаясекара объяснил ему цель их прихода. Чиновник тут же позвонил Джаясири, а затем, проводив их к кабинету, распахнул дверь и пригласил войти. Джаясири говорил по телефону. Он небрежно кивнул Джаясекаре и Амарасили и махнул рукой в сторону стоявших у стола стульев. Джаясекара и Амарасили сели напротив друг друга, а Джаясири все говорил и говорил по телефону. Он сидел вполоборота к столу, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку вращающеюся кресла так, что его лицо было обращено к потолку. Положив трубку, он, не обращая внимания на посетителей, нажал на кнопку электрического звонка. Затем передал проскользнувшей в кабинет секретарше какую-то папку со словами:

— Немедленно отнесите министру.

И лишь после этого повернулся к Джаясекаре и Амарасили и, изобразив на своем лице приветливую улыбку, осведомился:

— Ну, так чем я могу быть вам полезен?

Однако прежде, чем Амарасили успела что-нибудь сказать, зазвонил телефон.

— Ни минуты покоя, — пожаловался Джаясири и, притворно вздохнув, снял трубку. — Конечно, я уже доложил министру, — принялся он уверять невидимого собеседника. — Если я обещал, можете не сомневаться — все будет сделано. Безусловно. Безусловно.

Когда наконец Амарасили изложила свою просьбу, Джаясири важно кивнул головой и сказал:

— Для меня это не составит никакого труда. Только вам нужно будет повидать министра — он сам принимает решения по таким вопросам. Сначала я зайду к нему один, а уж потом мы пойдем все вместе.

Джаясири вышел, и примерно через пятнадцать минут пришла секретарша и пригласила Джаясекару и Амарасили пройти в кабинет министра. Министр окинул Амарасили оценивающим взглядом и принялся расспрашивать ее о том, какое учебное заведение она окончила, по каким предметам специализировалась, где живет.

— А партийную карточку вы принесли? — закончил министр свои расспросы.

Джаясекара догадался, что речь идет об удостоверении члена партии, к которой принадлежал сам министр.

— Какую карточку? — в недоумении спросила Амарасили — смысл последнего вопроса министра до нее не дошел.

— Джаясири, эти люди помогали нашей партии на выборах? — Вопрос министра прозвучал очень сурово.

— Думаю, что да. — Джаясири смутился и начал усиленно подмигивать Джаясекаре.

— Надо не думать, а знать наверняка, — отрезал министр. — Вам придется принести письмо с рекомендацией от депутата, которым избран в парламент от вашего округа, — продолжал он, обращаясь к Амарасили.

— Депутат вряд ли даст мне такое письмо, — упавшим голосом сказала Амарасили.

— Что же он, не знает людей, которые нам помогают?

— Ни я, ни моя жена ничем не помогали вашему депутату на выборах, — вступил в разговор Джаясекара. — И без рекомендации депутата ясно, что у моей жены есть все основания, чтобы получить работу.

— Ах так! Уж не думаете ли вы, что мы отблагодарили всех своих сторонников и теперь устраиваем на работу кого ни попадя? — Голос министра был полон сарказма. — И потом, — продолжал он, — в первую очередь мы должны предоставлять работу незамужним, а вы замужем, и вас должен обеспечивать муж, — закончил министр, бросив иронический взгляд в сторону Джаясекары.

— Сар, может быть, у вас все же есть возможность предоставить мне работу, — со слезами в голосе попросила Амарасили. — Это нам очень бы помогло.

— Я предоставляю работу только тем, кто приносит письма от депутатов. — И министр углубился в какие-то бумаги на столе, давая понять, что разговор окончен.

Джаясири торопливо распрощался с ними у дверей кабинета министра.

— У меня есть одно срочное дело, — пояснил он.

— Неужели нельзя было сказать, что мы голосовали за депутата от партии министра? — упрекнула мужа Амарасили, когда они вышли на улицу.

— Незачем унижаться и говорить, чего не было, — возразил Джаясекара. — Честное правительство предоставляет работу всем, а не делает это в виде одолжения только для тех, кто его поддерживает.

— Теперь уж мне работы не получить, — вздохнула Амарасили.

— Ничего страшного. Может, оно даже к лучшему. Если бы ты пошла работать, то пришлось бы искать няню для сына. А кто будет заботиться о ребенке лучше, чем мать? А я худо-бедно смогу вас обеспечить. У меня почти все время есть сверхурочная работа. Да еще беру работу у Ратнаяки. В удачные месяцы до трехсот рупий зарабатываю. А ты ведь у меня экономная хозяюшка, так что продержимся. — Джаясекара ласково сжал руку Амарасили.

Вспомнилась Джаясекаре и поездка на похороны отца Чандрасены. Джаясекара учился в колледже вместе с Чандрасеной начиная с шестого класса. В те годы они были неразлучными друзьями, принявшими в свою компанию Тилакавардхану. Однако Тилакавардхана происходил из зажиточной семьи, и Джаясекара и Чандрасена всегда помнили об этом, тем более что сам Тилакавардхана сохранял известную дистанцию. Несмотря ни на что, много времени они проводили вместе, и не только в колледже, но и во время каникул. Поэтому, когда у Чандрасены скончался отец, Джаясекара сразу же позвонил Тилакавардхане с тайной надеждой, что тот подвезет его на своей машине.

— К сожалению, я поехать не смогу, — сказал Тилакавардхана. — У меня завтра лекция, и ее никак нельзя отменить.

— Ну а я собираюсь выехать сегодня же.

— Это же за Матарой. Как ты туда доберешься?

— На автобусе.

— А стоит ли ехать? Вполне достаточно послать телеграмму.

— Я обязательно поеду. — Равнодушие Тилакавардханы неприятно поразило Джаясекару.

Однако, когда в тот день Джаясекара возвратился домой, отправляться в такой далекий путь было уже поздно, тем более что ехать надо было с пересадкой на двух автобусах, и он отложил поездку на завтра.

6

На следующий день утром Джаясекара выехал в Матару на автобусе, который отправился из Питакотувы в половине шестого. Час был ранний, пассажиров было мало, к Джаясекара без труда нашел себе место у окна справа по ходу автобуса. Автобус быстро промчался по пустынным улицам мимо еще закрытых магазинов и выехал из города. Когда водитель остановился около дерева бо недалеко от Калутары и кондуктор, собрав с пассажиров деньги для подношения, поспешил к дереву бо — опустить их в стоявший там специально для этой цели ящичек, — Джаясекара тоже вышел из автобуса. Вокруг царила тишина. Воздух был напоен ароматом цветов. Джаясекара почувствовал необыкновенное умиротворение и спокойствие, и, если бы не дела, он простоял бы на обочине дороги бесконечно долго.

Миновав Калутару, автобус понесся по дороге вдоль берега океана. Огромные волны величественно набегали на берег, распластывались на песке тонкой пленкой. У скалистых берегов в воздух взлетали фонтаны серебряных брызг. Величественное зрелище безбрежного океана настолько захватило Джаясекару, что он, забыв о позвавшем его в дорогу печальном событии, невольно порадовался тому, что эта поездка нарушила монотонное однообразие его жизни. После рождения сына с деньгами было так туго, что только один раз Джаясекаре удалось вместе с женой и сыном съездить в Анурадхапуру. Зато поездку он запомнил навсегда. В Анурадхапуре они остановились в скромной гостинице «Дутугэмуну» и, как положено, прежде всего пошли к Шри маха бодхия, посетили парк «Махамэвна», дагобу «Руванмэлисэя», Исурумунию и другие святые места. А потом отправились на берег озера и долго сидели там в тени деревьев. Сын играл на коленях у Джаясекары и терся щекой о шершавый подбородок отца, а Джаясекара и Амарасили вспоминали то искрящееся радостью и счастьем время, когда они, только что поженившись, ездили в Бадуллу.

— Наверно, знай ты тогда, что нам придется жить в таком жалком домишке и считать каждый грош, не вышла бы за меня замуж, — сказал Джаясекара, подумав об их нынешнем незавидном положении.

Во взгляде, который Амарасили бросила на мужа, сквозил не только горький упрек, заставивший Джаясекару пожалеть о сказанном, но и бесконечная нежность.

— Дурачок ты мой дорогой! Сколько мы уже с тобой прожили, а ты меня совсем не знаешь. — И Амарасили спрятала лицо на плече у Джаясекары.

Когда автобус прибыл в Матару, было около одиннадцати часов. Джаясекара быстро разыскал автобус, идущий в Вэвахамандуву. Наверно, Чандрасена уже решил, что Джаясекара не приедет. После окончания колледжа Чандрасена сдавал вступительные экзамены в университет, но не прошел и поступил на работу в Народный банк. Затем закончил курсы для банковских служащих и, хотя начал свою трудовую деятельность на два года позже Джаясекары, был уже заместителем управляющего отделением банка в Тангалле. Чандрасена долго служил в отдаленных районах, и виделись они редко, но Джаясекара до сих пор считал его своим лучшим другом. Когда во время каникул Чандрасена приезжал навестить свою тетушку в Хоране, он неизменно появлялся в Говинне, чтобы встретиться с Джаясекарой. Однако Джаясекара только один раз был в доме у Чандрасены — мать не хотела отпускать его одного в столь дальнюю, по ее понятиям, поездку, да и билет туда и обратно по их деньгам был дороговат. В тот единственный раз Джаясекара провел в доме у Чандрасены два дня, и ему очень понравился отец Чандрасены — пожилой, но еще крепкий мужчина, весельчак и балагур.

Когда Джаясекара с остановки, где он прямо на ходу выпрыгнул из автобуса, прибежал в дом Чандрасены, его уже никто не ждал. Чандрасена обнял друга со слезами на глазах. Джаясекара, отдав дань уважения усопшему, совершил все положенные обряды, а затем принялся помогать родственникам в их невеселых хлопотах. Сразу же после похорон он собирался отправиться в обратный путь, но уйти так рано у него не хватило духу, и вместе с близкими друзьями и родственниками он вернулся с кладбища в дом Чандрасены. После того как все, кроме домашних, разошлись, Чандрасена позвал Джаясекару в лавку — его отец занимался торговлей, — вытащил припрятанную там бутылку арака, наполнил стаканы и, залпом осушив свой, принялся изливать душу. Джаясекара сидел как на иголках. Если он вернется поздно, Амарасили будет волноваться. Да и у сына вчера вечером поднялась температура… Но сказать Чандрасене, что ему пора домой, он все не решался. Только когда в половине седьмого все домашние сели за стол, чтобы помянуть умершего, Джаясекара, посидев из приличия несколько минут, сказал, что его сыну нездоровится и ему пора ехать.

— Что же ты раньше не сказал? — засуетился Чандрасена. — И бы не держал тебя так долго. И как ты теперь доберешься до дома? Ведь уже около семи.

— Мне только попасть в Матару, а оттуда добраться до Коломбо не проблема.

— Автобус в Матару идет в семь тридцать. Хотя нет, лучше я отвезу тебя туда на мотоцикле.

Несмотря на плохую дорогу, Чандрасена погнал свой видавший виды мотоцикл с такой скоростью, что всю дорогу до Матары Джаясекара сидел, судорожно вцепившись в ручку седла, опасаясь, как бы на каком-нибудь повороте или колдобине не вылететь пулей из седла и не разбиться в лепешку. До отправления автобуса, следующего в Коломбо, оставалось еще много времени, и Джаясекара вскочил в автобус, который вот-вот должен был отправиться в Галле — оттуда часто шли автобусы-экспрессы до Коломбо. В половине девятого он приехал в Галле. Ближайший автобус отправлялся в Коломбо только через сорок пять минут. Рядом с автобусной остановкой стояло такси, и какой-то мальчик зазывал пассажиров: «Кому до Коломбо? Кому до Коломбо?» На заднем сиденье уже расположились два пассажира, заняв крайние места. Когда Джаясекара направился к такси, его обогнал какой-то мужчина в европейском костюме и со словами: «Ну что ж, поедем» — занял свободное место рядом с шофером. Джаясекара забрался на заднее сиденье. Мальчик, зазывавший пассажиров, побежал в находящуюся рядом чайную и привел таксиста — здоровенного детину с прыщеватым лицом. Шофер сунул мальчику монету, протиснулся на свое место за рулем, и такси помчалось по улицам Галле. Вскоре перестали мелькать уличные фонари, неровный свет которых время от времени проникал внутрь машины, — такси выехало за пределы города. Спутники Джаясекары молчали. Пассажир, сидевший на переднем сиденье, достал пачку сигарет, закурил сам и угостил шофера. Джаясекару стали одолевать сомнения: разумно ли он поступил, сев в такое позднее время в такси с незнакомыми людьми? Не окажутся ли они жуликами и не попытаются ли его ограбить? А когда убедятся, что взять у него нечего, не сорвут ли на нем свою злобу? Но, вспомнив, что передний пассажир производил впечатление вполне порядочного человека, и увидев, что молодые люди, сидевшие по обе стороны от него, задремали, он успокоился.

Когда приехали в Коломбо, Джаясекара попросил высадить его в Тимбиригасйая и оттуда автобусом доехал до Раттанапитии. Уже наступила полночь, и с автобусной остановки Джаясекара бежал во весь дух.

Амарасили встретила его на веранде.

— Что ты так поздно? Я уж думала, не случилось ли что?

— Я только в семь часов смог уйти от Чандрасены. А как сын?

— Температура спала. Я давала ему отвар из кориандра.

Джаясекара прошел в комнату, где спал их сын, и коснулся губами его лба.

— Надо все же завтра показать его врачу.

Он быстро умылся и сел к столу.

— Я, пожалуй, немного поем.

Амарасили принялась раскладывать рис по тарелкам. Как бы поздно Джаясекара ни возвращался, она никогда не ужинала без него.

7

Работа в бюро кипела вовсю — трещали пишущие машинки, то и дело звонил телефон. Джаясекара тоже принялся за работу. Его пальцы проворно бегали по клавишам машинки, но мысли были по-прежнему далеко.

Они обязательно получат новую квартиру. Джаясекара вспомнил, что адвокат Ратнаяка возвратится из Лондона в декабре месяце. Он сам написал ему об этом. Рассчитывает, по-видимому, что Джаясекара будет, как и прежде, брать у него работу. Снова у него будет дополнительный заработок. Но весть о предстоящем возвращении обрадовала Джаясекару не только этим. Господин Ратнаяка был консультантом в юридическом отделе жилищного департамента и, кроме того, соседом заместителя комиссара по жилищным вопросам. Возможно, именно поэтому он и получил должность консультанта. Как бы там ни было, если его попросить посодействовать в получении квартиры, он наверняка поможет. Правда, совесть Джаясекары бунтовала, но квартирный вопрос был для него чрезвычайно важен. Да и какой другой путь возможен в обществе, где определяющей силой являются знакомства, связи и взятки? И хотя у Джаясекары, который родился и вырос в деревне, не очень-то лежала душа к «бетонным коробкам», как он называл про себя многоквартирные панельные дома, в его положении привередничать не приходилось. Квартира поможет решить сразу несколько проблем. Во-первых, новостройки значительно ближе и к его работе, и к конторе адвоката Ратнаяки. Значит, на дорогу у него будет уходить меньше времени, и он не только будет меньше уставать, но и сможет дольше выполнять сверхурочную работу. Во-вторых, он сумеет отдать сына, который в марте будущего года достигнет школьного возраста, в хорошую школу. В школы теперь принимают детей, проживающих в том же районе. А какие школы в Раттанапитии! Есть, конечно, возможность устроить ребенка в школу другого района. Но для этого необходимо за год, а еще лучше за два договориться с домовладельцем нужного района и перевести на его адрес свои продовольственные карточки, удостоверение на радиоприемник, почту. А затем, заручившись справками из соответствующих учреждений, попытаться доказать администрации школы, что ты проживаешь именно в этом районе. Но имело ли смысл это делать? Какая уж там учеба, когда ребенку дважды в день приходится ездить в переполненном автобусе! С новой квартирой эта проблема решится сама собой. И в-третьих, за новую квартиру нужно будет меньше платить. А если принять во внимание долги Джаясекары, это было очень важным обстоятельством. Особенно туго стало с деньгами, когда заболел ребенок. Это случилось несколько месяцев тому назад. Вначале сын лежал дома, и его лечил доктор, к услугам которого они обычно прибегали. Болезнь протекала без особых осложнений, но однажды ночью вдруг резко подскочила температура, появился озноб, стало трудно дышать. Амарасили натерла сыну грудь горчичным маслом, и дыхание стало ровнее. Но температура не понизилась, и сына по-прежнему бил озноб.

— Надо скорее везти его в больницу, — глотая слезы, сказала Амарасили.

А в доме оставалось всего две-три рупии — лекарства, которые прописывал врач, были очень дорогими. У Джаясекары подогнулись колени, и он беспомощно плюхнулся на стул. Денег нет. На дворе глубокая ночь. К кому бежать за помощью? Если только разбудить соседей… Но и они такие же бедолаги, и у них вечно не хватает денег. И тут Джаясекара вспомнил о господине Сатарасинхе. Тот обычно допоздна засиживался за книгами, да и наверняка был при деньгах. Когда Джаясекара подбежал к дому господина Сатарасинхе, то увидел, что одно окно освещено — господин Сатарасинхе сидел в кабинете и при свете настольной лампы что-то читал. Услышав шаги во дворе, господин Сатарасинхе отложил книгу и подошел к окну.

— А, господин Джаясекара! Заходите, пожалуйста. — Господин Сатарасинхе махнул рукой в сторону входной двери. В голосе его не было ни удивления, ни тревоги, словно визит в два часа ночи был для него самым обычным делом. Но Джаясекара не стал заходить в дом, а тут же, стоя под окном, рассказал господину Сатарасинхе о беде.

— Сейчас иду, — коротко сказал господин Сатарасинхе.

Он задернул занавеску, погасил свет и через несколько минут появился в дверях дома с каким-то свертком в руках.

— Это пузырь со льдом, — пояснил он, спускаясь по ступенькам. — А вы, господин Джаясекара, бегите к Русирипале, будите его и скажите, чтобы он без промедления подъезжал на такси к вашему дому. — И, наклонившись к Джаясекаре, вполголоса добавил: — О деньгах не беспокойтесь.

Ближе всего была больница «Калубовиля», но по совету господина Сатарасинхе, который поехал с ними, они отвезли сына в детскую больницу «Риджуэй» в Борэлле.

— Нам придется ехать минут на десять-пятнадцать дольше, но зато там есть специалисты по всем детским болезням, — объяснил господин Сатарасинхе.

В больнице врач сказал, что положение сына тяжелое, сразу же распорядился поместить его в палату и принести кислородную подушку. Упрекнув Джаясекару и Амарасили за то, что они поздно привезли ребенка, он написал что-то на клочке бумаги и, передавая его Джаясекаре, сказал:

— Вашему сыну нужно сделать укол, а нужного лекарства в нашей больнице нет. Я вам написал название лекарства. Постарайтесь как можно скорее найти его в какой-нибудь аптеке и привезти сюда.

— Господин Джаясекара, поезжайте на такси к глазной поликлинике и поищите в аптеках в районе площади Юнион, — посоветовал господин Сатарасинхе и вложил в руку Джаясекары сто рупий.

Когда через полчаса Джаясекара вернулся с нужным лекарством, господин Сатарасинхе собрался домой. Со слезами благодарности на глазах Джаясекара обнял господина Сатарасинхе, а Амарасили равнодушно кивнула головой — беспокойство за сына сделало ее совершенно безучастной. Джаясекара проводил господина Сатарасинхе до ворот, где его поджидал в такси Русирипала. Джаясекара протянул ему сорок рупий.

— Что вы, господин Джаясекара, — замахал руками Русирипала. — Это слишком много. Я возьму с вас только за бензин. — И он отсчитал двадцать рупий.

Когда такси отъехало, Джаясекара собрался было вернуться в больницу, но дорогу ему преградил привратник.

— Нельзя, господин. Мне накануне здорово влетело за то, что я пропускаю посетителей во внеурочное время.

Как ни упрашивал привратника Джаясекара, тот был непреклонен. Амарасили, которая осталась в больнице, небось беспокоится, куда это он запропастился. И как там сын? Полегчало ли после укола? Надо любым путем пройти в больницу, узнать о состоянии сына и успокоить Амарасили. В поисках какой-нибудь лазейки Джаясекара повернул за угол и увидел там еще одни ворота. Они были на запоре, но привратник мирно дремал в своей будке. Джаясекара прошел немного дальше, оглянулся вокруг и, убедившись, что никого поблизости нет, перемахнул через забор. У палаты он наткнулся на сестру. Джаясекара скороговоркой, словно спортивный комментатор, рассказывающий о напряженном моменте в ходе соревнований, спросил ее о состоянии сына и о том, где Амарасили. Сестра, понимая, что Джаясекара проник в больницу тайком, торопливо ответила, что после укола сыну стало лучше, что Амарасили сидит около его кровати, и велела уходить побыстрее и возвращаться утром. А что он заходил, Амарасили передаст она.

Джаясекара вышел на улицу через главные ворота, и привратник с удивлением уставился на него. Джаясекара закурил сигарету и пошел к перекрестку. Улица была пустынной. Только на тротуаре спали бездомные. Джаясекаре вспомнилось, как четыре года назад он бродил здесь в таком же смятении и беспокойстве, отправив Амарасили в родильный дом «Да Зойса».

На следующее утро в больнице Джаясекару ожидала радостная новость — состояние сына улучшилось, и доктор ожидал, что дня через два-три дело пойдет на поправку. Но на Амарасили было страшно смотреть — она осунулась и, казалось, постарела за одну ночь на несколько лет. Оказывается, в палате ночью умерли двое детей, и Амарасили была на грани истерики. Когда Джаясекара собрался уходить, она словно клещами вцепилась пальцами ему в руку.

— Но мне же надо на работу, — как можно мягче сказал Джаясекара. — И потом, надо раздобыть где-нибудь денег.

— Мы уже взяли в долг, где только можно. Придется заложить вот это. — Пальцы Амарасили скользнули по золотому ожерелью, украшавшему ее шею. — И надо дать телеграмму маме…

«Это предел», — с отчаянием подумал Джаясекара, но понимал, что это было, по-видимому, единственным выходом.

— Пройдут тяжелые времена, и мы не только выкупим это ожерелье, но купим еще и другие. — Она расстегнула застежку и вложила ожерелье в руку Джаясекары.

Джаясекара направился с ожерельем в Борэллу и, отчаянно поторговавшись около получаса, заложил его у ростовщика, получив двести пятьдесят рупий.

С полуторачасовым опозданием на работе появился Ронио Сильва. Он жил в Минувангоде. А опоздал потому, что из-за авиакатастрофы полиция перекрыла движение на некоторых дорогах. Ронио Сильва громогласно объявил, что своими глазами видел место катастрофы. Вокруг него тут же сгрудились сослуживцы. К группе любопытных присоединился даже проходивший в это время по коридору заместитель начальника, чем поверг в немалое смущение господина Дабарэ: войдя в бюро и увидев, что добрая половина служащих покинула свои рабочие места и, собравшись в кружок, осушает чьи-то разглагольствования, он словно бульдог ринулся в их сторону, но, заметив начальство, тут же изобразил на лице почтительно-угодливую улыбку.

Господин Дабарэ был наушником и злобным и мстительным интриганом. Совсем недавно он жестоко расправился с двумя служащими. Первой его жертвой оказался Сиридиэс. В один прекрасный день господин Дабарэ с высокомерным видом велел Сиридиэсу сбегать в магазин. Сиридиэс отказался. Господин Дабарэ ничего не ответил, а только угрюмо и многозначительно кивнул головой. А через два дня Сиридиэс опоздал после обеденного перерыва. И не только опоздал, но и расписался под красной чертой, проведенной господином Дабарэ. Сиридиэс клялся и божился, что, когда он ставил свою подпись, никакой красной черты не было. Что произошло на самом деле, установить было трудно. То ли Сиридиэс не заметил красной черты, то ли господин Дабарэ — и это было более вероятно, — увидев фамилию Сиридиэса последней в списке, провел над ней красную черту… Как бы там ни было, наказание было непомерно суровым — Сиридиэс из помощника стенографиста стал простым уборщиком. За Сиридиэса попытался заступиться Намасена, в то время исполнявший обязанности секретаря одного из двух профсоюзов, существовавших в управлении. В запальчивости он высказал господину Дабарэ все, что думал о царивших в управлении порядках: чиновники среднего и высшего звена занимаются спекуляцией драгоценными камнями, продажей автомобилей и другими аферами, используя для этого служебное время; начальство же этого не замечает, так как получает щедрые подношения; нередко чиновники, занимающие высокое положение, появившись на работе в положенное время, затем уезжают якобы в министерство или на какую-либо конференцию, а на самом деле на служебных машинах развозят своих детей по школам или жен по магазинам — и все шито-крыто. Когда же речь заходит о мелком служащем, то суровость администрации не знает пределов. Даже если Сиридиэс и виноват в опоздании, то наказан он слишком жестоко. Господин Дабарэ выслушал все это с каменным выражением лица. А через несколько дней Намасену вызвал начальник управления и сделал ему суровый выговор за то, что он распространяет по управлению нелепые, позорящие администрацию слухи. Все думали, что дело на том и закончится. Но не тут-то было — через несколько дней господин Дабарэ вручил Намасене конверт со служебным распоряжением и попросил расписаться в его получении. Намасена достал из конверта сложенную вчетверо бумагу — это было распоряжение министра о его переводе в филиал управления в Ампаре. Увидев, как вытянулось лицо Намасены, господин Дабарэ елейным голосом сказал:

— Я пытался уговорить начальство вступиться за вас перед министром. Но вы так кричали, когда разговаривали со мной, что кто-то услышал, донес, и начальство решило прибегнуть вот к таким мерам.

Намасена был отцом троих детей, и все трое уже ходили в школу. Жена Намасены работала в государственном учреждении в Нарахэнпите. И перевод в Ампару ставил Намасену в чрезвычайно затруднительное положение. Что было делать? Намасена обратился к помощи профсоюза. В управлении, однако, существовали две профсоюзные организации. Одна была левого толка, вторая состояла в основном из прихлебателей администрации. Первая, членом которой был Намасена и обязанности секретаря которой он выполнял в отсутствие выборного секретаря, защищала интересы служащих. Вторая же, как правило, поддакивала администрации. Администрация прежде всего повышала по службе членов второй профсоюзной организации, и поэтому та была довольно многочисленной. Джаясекара состоял в первой профсоюзной организации. Правда, его участие в профсоюзной работе сводилось к присутствию на собраниях и к перепечатке на машинке протоколов заседаний комитета и профсоюзных собраний. Комитет профсоюзной организации левого направления принял решение провести забастовку, чтобы добиться отмены решения о переводе Намасены. Однако на собрание, где должны были утвердить решение комитета о проведении забастовки, пришли немногие — сказались посулы и угрозы, к которым администрация прибегла накануне. Кроме того, параллельная профсоюзная организация отказалась присоединиться к решению о забастовке. В таких условиях забастовка была обречена на провал. Председатель параллельной профсоюзной организации предложил Намасене перейти в свой профсоюз и обещал, если Намасена согласится, принять участие в забастовке. Но Намасена ответил решительным отказом.

Джаясекара перепечатал все бумаги, которые лежали у него в папке, и откинулся на спинку стула. Взгляд его упал на господина Сильву, начальника машинописного и стенографического бюро, который сидел в углу за своим столом. Очень своеобразный человек. Жена принесла ему в приданое небольшую птицеферму около Коломбо, и господин Сильва регулярно, раз в неделю, привозил в управление огромную корзину куриных яиц и продавал их своим сослуживцам. Нередко он играл и на скачках. И наверняка сейчас, вложив в папку со служебными бумагами программу скачек, тщательно изучал ее, чтобы выбрать лошадь, на которую следовало сделать ставку. Если принималось решение о проведении забастовки, то господин Сильва неизменно голосовал за него и столь же неизменно выходил на работу. «Понимаете, — оправдывался он потом, — по радио передали, что, вероятно, забастовка не состоится. А я поверил этой утке и пришел на работу. Неудобно было как-то уходить, после того как я расписался в книге прихода».

Работы пока не было, и Джаясекара с разрешения господина Сильвы пошел выпить чашку чаю в закусочную «Некта». Каждый раз, очутившись в закусочной, он старался сесть за тот столик, за которым когда-то сидел с Амарасили. Но сегодня столик был занят, и Джаясекара, наспех выпив чай прямо у прилавка, возвратился в бюро.

8

Папка, в которую господин Сильва клал бумаги для перепечатки, была по-прежнему пуста, и Джаясекара решил почитать статью, которую принес вчера Тилакавардхана, — когда Джаясекаре предстояло перепечатывать рукописный текст, он всегда внимательно прочитывал его, выписывая неразборчивые слова и буквы. Статья называлась «К вопросу о свободной экономике». По мнению автора, иностранные капиталовложения способствуют экономическому развитию страны, и для скорейшего осуществления ряда проектов, которые пока малореальны из-за нехватки капиталов, надо привлекать капиталы транснациональных компаний, Международного валютного фонда. К чему приводит осуществление «свободной экономики» на практике, Джаясекара узнал на прошлой неделе, когда собрался было купить сыну игрушечный самолет и на свой вопрос, сколько стоит эта игрушка, услышал: «Сто семьдесят рупий». Аванс, который он получил в тот день на работе, составил сто двадцать пять рупий.

Джаясекара оторвался от статьи и увидел направляющегося к его столу Тилакавардхану. «Никак срочно статья потребовалась», — подумал Джаясекара.

— Джая, мне нужно поговорить с тобой, — сказал Тилакавардхана, подходя к его столу.

Когда они вышли в коридор, Тилакавардхана уселся на один из стульев, предназначенных для посетителей, а на другой поставил свой огромный кожаный портфель. Джаясекара присел рядом.

— Что-нибудь случилось? — спросил Джаясекара, гадая, что же так срочно понадобилось Тилакавардхане — не поленился на работу к нему приехать.

— Понимаешь, какая произошла история, — начал Тилакавардхана издалека. Было видно, что он никак не решится приступить к сути дела. — Вчера я допустил промашку. Дал тебе чек, не так ли? Но я совсем забыл, что вчера утром я снял с этого счета полторы тысячи рупий, чтобы заплатить за новую морозилку для нашего холодильника, и на счету осталось не больше ста — ста пятидесяти рупий. Сегодня Дулани напомнила мне об этом.

У Джаясекары все поплыло перед глазами. «Неужели у Тилакавардханы нет такой ничтожной суммы, на которую он выписал чек? — словно в тумане подумал Джаясекара. — А я-то обрадовался, что Тилакавардхана пришел ко мне на помощь, и так гордо и независимо держал себя с Даниэлем Мудаляли!»

— Что же теперь делать? — Джаясекара сам услышал, как дрожит его голос.

— В том-то все и дело. Если завтра же утром не положить на мой счет такую сумму, чтобы можно было оплатить чек, мы с тобой окажемся в весьма неприятном положении.

— Но ты же знаешь, как мне сейчас трудно. — Джаясекаре казалось, что если все хорошенько объяснить Тилакавардхане, то он поймет и сможет найти какой-нибудь выход — у человека со степенью, преподающего в университете, гораздо больше возможностей, чем у простого стенографиста. — Я только что похоронил мать. И не успел после этого оправиться, как тяжело заболел сын. Я уж взял в долг, где только мог. Тебе же найти деньги — пара пустяков. Через две недели — да нет, даже меньше — я тебе все верну, если хочешь — с процентами. Но сейчас мне просто неоткуда взять денег.

— Джая, сегодня я до предела занят. Тороплюсь на очень важную встречу, да должен еще отвезти Дулани в магазин. Мой счет в иностранном отделении Цейлонского банка. А это у черта на куличках. Тебе, Джая, проще будет найти деньги и положить их на мой счет. Вот тебе номер счета, и постарайся сделать это как можно быстрее.

Тилакавардхана написал на бумажке номер своего счета и протянул ее Джаясекаре. Он либо не понимал, либо не хотел понять объяснений Джаясекары. «Какие у Тилакавардханы могут быть неприятности, если к моменту предъявления чека на его счете не окажется требуемой суммы? — с горечью подумал Джаясекара. — Чек вернут неоплаченным, и Тилакавардхане напомнят, сколько денег осталось на его счете. А мне придется вылетать на улицу». Он взял бумажку и вслух произнес:

— Хорошо, к завтрашнему утру я достану денег и положу на твой счет, — хотя в тот момент не имел ни малейшего представления, как это сделать.

— Значит, договорились. В банк лучше идти утром. Тогда там не будет очереди. — Тилакавардхана подхватил портфель и стал спускаться по лестнице.

Несколько минут Джаясекара сидел в полной растерянности, вертя между пальцами бумажку с номером банковского счета Тилакавардханы. «Надо же что-то делать, — с отчаянием подумал он. — Нельзя допустить, чтобы Амарасили с сыном лишились крыши над головой». Он встал и направился к выходу. Прежде всего он решил сбегать в Фонд помощи государственным служащим, который помещался в том же здании, что и казначейство, — может быть, там ему удастся получить хоть сколько-нибудь денег в счет предстоящего займа. Джаясекара был настолько ошарашен поведением Тилакавардханы, что забыл предупредить господина Сильву о своем намерении отлучиться.

В Фонде помощи государственным служащим чиновник, которому Джаясекара объяснил цель своего прихода, посоветовал обратиться к начальнику отдела. В приемной начальника отдела секретаря не оказалось, и Джаясекара беспрепятственно вошел в его кабинет. Узнав, в чем дело, начальник отдела обрушился на Джаясекару с бранью:

— Ты уже как-то заходил ко мне, и я тебе объяснил, что раньше, чем в конце месяца, мы не можем тебе предоставить заем. Неужели так трудно сообразить, что мы ожидаем поступления взносов с очередной зарплаты и у нас сейчас нет денег? Из своего кармана тебе платить, что ли?

Словно пьяный спускался Джаясекара по лестнице. Мрачные мысли одолевали его. В какой-то момент ему захотелось броситься в лестничный пролет и избавиться наконец от бремени невыносимо тяжелых забот. Но Амарасили с сыном? Ведь его жизнь принадлежала не только ему. Постепенно успокаиваясь, Джаясекара думал: до какой же степени приспособленчество вытесняет все человеческие чувства, не оставляя места ни для чего, кроме себялюбия и эгоизма! Чиновник, долгом которого является оказывать помощь государственным служащим, даже не соизволил выслушать его до конца и вникнуть в суть дела.

Джаясекара решил попытать счастья у Виджесинхе, который работал в отделении Народного банка на Президентской улице. В этой части города стояли здания, построенные еще в колониальный период, и они казались Джаясекаре бастионами, хранящими дух того времени — равнодушного отношения к нуждам простого человека.

Время близилось к полудню. Жара становилась нестерпимой, и яркий свет больно резал глаза. Джаясекара торопливо шагал по тротуару, толкая прохожих, гадая про себя, сможет ли Виджесинхе чем-нибудь помочь. Ему что-то кричали вслед, но он ничего не видел и не слышал и при переходе через улицу чуть было не попал под машину. Джаясекара заметил бампер автомобиля, когда тот был в метре от него, и метнулся на тротуар. Водитель, высунувшись из окна, ругался на чем свет стоит, а прохожие смеялись — видно, у Джаясекары был уж очень потешный вид, когда он с середины проезжей части сиганул на тротуар. Нашлись и такие, которые набросились на него с руганью. Джаясекара втянул голову в плечи и юркнул в толпу. Через несколько минут он уже вошел в здание «Селинко», на первом этаже которого находилось отделение Народного банка. Виджесинхе был добрым и отзывчивым человеком. И Джаясекара надеялся, что если Виджесинхе и не сможет помочь, то по крайней мере внимательно и с участием выслушает его, а Джаясекаре так нужно было сейчас чье-нибудь доброе слово.

— Да, тебе не позавидуешь, — со вздохом заключил Виджесинхе, после того как Джаясекара рассказал, в чем дело. — Но не отчаивайся. Что-нибудь придумаем. Ты посиди здесь, а я пойду посмотрю, что можно сделать.

Виджесинхе исчез за какой-то дверью и вернулся примерно через полчаса.

— Вот какое дело, Джая. Сейчас конец месяца, и денег ни у кого нет. Но завтра мне пообещали принести четыреста рупий. Заходи завтра утром, и я их тебе передам.

Джаясекаре предстояло раздобыть еще пятьсот шестьдесят рупий, но почувствовал он себя намного бодрее. Он решил обратиться к одному ростовщику с улицы Рохаль. Джаясекаре уже случалось брать у него по пятьдесят и даже по сто рупий под поручительство одного своего сослуживца, и каждый раз он в установленный срок возвращал деньги вместе с процентами. Так что Джаясекара надеялся, что ростовщик не откажет и сейчас. Правда, если он возьмет шестьсот рупий, возвращать ему придется семьсот двадцать, да делать было нечего. Но у ростовщика Джаясекару ждала неудача: сослуживец, на которого надеялся Джаясекара, сам не вернул вовремя взятые под проценты двести пятьдесят рупий, а найти другого поручителя Джаясекара не мог. Он сбегал еще к своим друзьям, в магазин «Гунасена» и в департамент оросительных работ, но ушел от них с пустыми руками. Солнце беспощадно палило, и рубашка Джаясекары пропиталась потом. Проходя по улице Баудхалока, он остановился в тени дерева, чтобы немного передохнуть. К нему подошел какой-то господин в европейском костюме, с тросточкой в руке.

— Вы не знаете, как вчера закончилась встреча? — поинтересовался он, имея в виду матч по крикету между командами двух колледжей, в котором решалась судьба первенства.

«И о чем только думают люди!» — с горечью и злостью подумал Джаясекара. С трудом подавив раздражение, он ответил, что не знает. Было около трех часов, и Джаясекара, вспомнив, что не предупредил господина Сильву, поспешил обратно в управление.

Едва Джаясекара вошел в бюро, как почувствовал, что что-то случилось: некоторые сотрудники как-то странно посмотрели на него, а господин Сильва выскочил из-за стола и бросился ему навстречу.

— Где ты шляешься! — принялся он распекать Джаясекару. — Хоть бы меня предупредил, что тебе нужно куда-то сходить! Мне из-за тебя так влетело! Сейчас же иди к господину Дабарэ!

— Почему тебя так долго не было на рабочем месте? — встретил его вопросом господин Дабарэ. Глаза его метали громы и молнии. — Ровно в час дня тебя вызывал начальник управления — ему срочно нужно было продиктовать письмо министру в связи с запросом в парламенте. Битый час дожидался тебя. А другой стенографист болен.

— У меня большие неприятности. Мне нужно было…

Господин Дабарэ не стал его слушать.

— Пусть у тебя хоть самые неприятные неприятности, ты должен быть на рабочем месте. Из-за тебя мне пришлось получить нагоняй. Будто дисциплина в управлении ни к черту и я ничего не могу сделать. Но я вас всех приструню! Каждый будет сидеть на своем месте как приклеенный! Вот возьми, внимательно прочти и к завтрашнему дню напиши мне объяснение. — Господин Дабарэ протянул Джаясекаре сложенный вдвое лист бумаги.

С трудом переставляя словно ватные ноги, Джаясекара вернулся на свое место. На листке, который ему вручил господин Дабарэ, значилось:

Предписание господина Дабарэ означало только одно: какими бы уважительными ни были причины, приведшие к нарушению дисциплины, сурового наказания не избежать.

Многие сотрудники бюро подходили к Джаясекаре, читали предписание господина Дабарэ и выражали свое сочувствие. Подошел и господин Сильва.

— Не отчаивайся. — Он потрепал Джаясекару по плечу. — Завтра постараемся попасть на прием к начальнику управления и все ему спокойно объясним. Может, еще и обойдется.

Наступил конец рабочего дня, бюро опустело, а Джаясекара все сидел за столом, с безучастным видом глядя перед собой. В его сознании все плыло словно в тумане, из которого попеременно появлялось то лицо Тилакавардханы, то лицо господина Дабарэ.

С ведром и щеткой появился Сиридиэс.

— И вас, сар, палач подловил, — посочувствовал он Джаясекаре.

— Да, добрался он и до меня.

— Никакой управы на него нет. Творит что хочет. Меня вот уборщиком сделал за то, что отказался бегать по его личным поручениям. — А затем, подойдя к Джаясекаре вплотную, зашептал: — Я уже три раза протыкал ему шины. Когда-нибудь вообще машину подожгу. Поделом ему будет.

— Чего ты этим добьешься? — возразил Джаясекара. — Нам надо всем вместе держаться. Надо создать сильный единый профсоюз. Вот тогда махинациям Дабарэ и ему подобных наступит конец.

— Ваша правда, сар. А то у нас профсоюз только называется профсоюзом. Одни прихлебатели там собрались.

— Ну я, пожалуй, пойду. — Джаясекара встал из-за стола и направился к выходу.

Он прошел мимо автобусной остановки у здания Женского общества и двинулся в сторону Питакотувы — он всегда садился на Главной автобусной станции, автобусы оттуда отправлялись сравнительно свободными. По дороге, сам не зная зачем, он забрел на железнодорожную станцию и, прислонившись к стене около входа на платформу, долго смотрел на двигавшуюся непрерывным потоком толпу, на усталые и понурые после трудового дня лица людей. Рабочий день высосал из них все соки, и им предстоял еще неблизкий путь в переполненном до отказа вагоне — далеко не всем квартплата в Коломбо была по карману. А завтра, дав ночью короткий отдых измученным нервам и мышцам, им снова придется отдавать свою рабочую силу фабрикам и конторам.

«Но что же делать? Где раздобыть нужную сумму денег? — Мысли Джаясекары вернулись к его собственным проблемам, и, вздохнув, он побрел к автобусной станции. — Может быть, броситься в ноги Даниэлю Мудаляли, дать ему четыреста рупий и упросить подождать остальные деньги до конца месяца? Нет, вряд ли Даниэль Мудаляли согласится. Придется съездить к Тилакавардхане. Не может быть, чтобы у него дома не нашлось пятисот шестидесяти рупий!» Джаясекара знал, что домой он возвратится поздно, и решил заехать сначала к себе и уже оттуда отправиться к Тилакавардхане.

9

Когда Джаясекара свернул в свой переулок, уже близился вечер — бронзовое солнце клонилось к закату, и на землю легли длинные тени. В лучшие времена Джаясекара шел по переулку быстрым и упругим шагом, сегодня же едва ноги волочил. Как обычно, Амарасили с сыном стояла у калитки. Джаясекара взял сына на руки, и они вошли в дом. По дороге он решил ничего не говорить Амарасили ни о визите Тилакавардханы, ни о том, что ему грозит дисциплинарное наказание. Но у него был такой удрученный вид, что это не укрылось от внимания Амарасили. Она стала расспрашивать его, и он подумал: а не лучше рассказать все как есть — и зачем приходил к нему на работу Тилакавардхана, и к чему привели его попытки раздобыть деньги, и о том, что он собирается съездить к Тилакавардхане и еще раз с ним поговорить.

— Я чувствовала, что что-то должно произойти, — сказала Амарасили, когда Джаясекара кончил говорить. — И нечего тебе к нему тащиться — все равно толку не будет. Я больше чем уверена, что здесь не обошлось без Дулани. Она испугалась, что мы не сможем вернуть долг, и выдумала все это. А ты поверил, что у них всего сто — сто пятьдесят рупий.

Джаясекара чувствовал, что Амарасили права: действительно, трудно предположить, что у Тилакавардханы нет денег. Еще в университете он получал неплохую зарплату, да и в других местах подрабатывал. Дулани принесла в приданое дом. Недавно он продал одну из двух машин, которые привез из Америки. Отец Дулани занимал важный пост в одном из министерств, а сейчас был председателем комиссии по заработной плате. Многие родственники Дулани занимали высокие посты в государственных учреждениях. Недаром ходили толки, будто именно поэтому Тилакавардхана и женился на Дулани — он надеялся, что родственники жены помогут ему сделать карьеру. Карьеру он действительно сделал. Вскоре после свадьбы его послали учиться в аспирантуру американского университета. А вчера он похвастался, что его, возможно, пошлют в Международный валютный фонд. Правда, сделав хорошую карьеру, он оказался под каблуком у Дулани, но его, по-видимому, это устраивало.

— Так часто бывает: когда у людей много денег, они трясутся над каждым центом, — продолжала Амарасили. — И ты нужен Тилакавардхане только потому, что бесплатно перепечатываешь его рукописи. Вспомни, как мы ходили к нему в гости.

Джаясекара хорошо помнил тот случай, о котором упомянула Амарасили. Одно время Тилакавардхана постоянно приглашал их в гости — ждем, мол, в любое время суток. Поверив в искренность его слов, Джаясекара вместе с Амарасили и сыном отправился с визитом к Тилакавардхане. Едва они переступили порог его дома, как Тилакавардхана начал говорить о семинаре, который должен был состояться на следующий день и к которому ему нужно было основательно подготовиться, давая понять, что они пришли некстати. Видно было, что их приход смутил Тилакавардхану. Так же неловко чувствовали себя в роскошной обстановке зажиточного дома Джаясекара и Амарасили. Они поспешили откланяться, и Тилакавардхана с чувством облегчения проводил их до двери.

— Что толку сейчас вспоминать, — со вздохом сказал Джаясекара. — Лучше подумаем, где денег достать. — И, помолчав немного, добавил: — Я, пожалуй, съезжу в Боралэсгамуву к Даясене.

Правда, прежде всего Джаясекара вспомнил о господине Сатарасинхе. Но отношения между ними были не настолько близкими, чтобы попросить в долг такую большую сумму. Да и тех ста рупий они пока не вернули… А Даясена был жизнерадостным и никогда не унывающим человеком, которого, казалось, ничто не могло пронять. «Если есть проблема, — любил он повторять, — то есть и способ ее решения». Но когда Джаясекара по пути на автобусную остановку проходил мимо дома господина Сатарасинхе, он замедлил шаг. Если бы господин Сатарасинхе, как обычно, стоял у ворот или был на участке, они бы поздоровались, поговорили немного — и Джаясекара, осмелившись, попросил бы у него помощи. Но господина Сатарасинхе нигде не было видно.

Когда Джаясекара пришел на остановку, ему невольно вспомнилось, в каком приподнятом настроении он сел сегодня утром на автобус. «Насколько же зыбка и неустойчива жизнь, — подумал он. — И как можно совладать с теми силами, которые в любой момент могут бросить человека в бездну отчаяния и безысходности?»

Даясены не оказалось дома, и Джаясекаре пришлось ни с чем возвращаться домой. Он прошел несколько остановок пешком, думая о своих бедах и о жизни вообще — о том, почему люди с таким остервенением рвутся к материальным благам и стремятся подняться хоть на одну ступеньку социальной или служебной лестницы, жертвуя при этом непреходящими ценностями — человечностью и собственным достоинством.

Возвратился домой он совершенно измученным и смертельно усталым. Отрицательно покачав головой в ответ на немой вопрос в глазах Амарасили, он со словами: «Утро вечера мудренее» — трупом свалился в постель.

10

— Вставай! Вставай! Уже утро!

Джаясекара с трудом разлепил глаза: Амарасили, склонившись над кроватью, трясла его за плечи. Джаясекара сбросил одеяло и пошел во двор умываться. Солнце золотыми лучами затопило небосклон на востоке, весело гомонили птицы. Но на душе у Джаясекары скребли кошки, словно где-то совсем рядом притаился питон, который в любой момент мог наброситься на него. Умывшись, он поднялся в дом, Амарасили поставила перед ним чашку горячего чая и села напротив.

— Так что же нам делать? Может быть, собрать вещи и переехать к матери? — предложила Амарасили. — Не оставит же она нас в беде!

— Не хочу я…

— А что, у нас есть другой выход?

— Виджесинхе обещал четыреста рупий. Надо где-то достать еще пятьсот шестьдесят.

— Но где? — Амарасили немного помолчала. — Слушай, мне, кажется, пришла в голову неплохая идея. Мы до сих пор не смогли выкупить мое ожерелье. Если Виджесинхе даст тебе четыреста рупий, то ты сможешь это сделать. И заложи его где-нибудь в другом месте. В последнее время цена на золото здорово поднялась, и за него теперь дадут в два раза больше.

То, что предлагала Амарасили, позволило бы решить одну проблему. Джаясекара подарил это ожерелье Амарасили, когда они только поженились. Но носить его Амарасили пришлось совсем недолго. И сейчас из одного заклада оно должно перекочевать в другой. Но оставалось еще предписание господина Дабарэ и неприятности, которые оно могло за собой повлечь.

Джаясекара поднялся из-за стола — пора было идти на работу. В его жизни начинался еще один день. Что он ему готовил?