И на всех одна звезда

Часть 5

Две женщины сидели у камина, следя за сгущающимися сумерками.

— Привыкай, — говорила та, что старше. — Наша доля — всегда ждать. Чародейка ли, принцесса, торговка… Это участь любой женщины. Мужчины могут позволить себе влипать в приключения до самой старости, играть в их глупые войны и думать, что это самое главное… А мы будет ждать. Чтобы они могли вернуться.

— Лорд Фейт не отослал бы Динэ, если бы там не было настолько опасно…

— Опасно? — Мелигейна мрачно усмехнулась, — Ты просто не знакома с Высоким Эледвером! Даже не знаю, когда бы я сочла его безопасным… Разве что на погребальном костре и то с оговоркой!

Тихое потрескивание поленьев.

— Лиз, этот человек однажды уже поставил весь мир на уши! — Мелигейна говорила не о Фориане, — Да и твой муж не дитя.

Лизелла против воли засмеялась. Несколько нервно.

Столько всего и сразу! Когда она уже примирилась, вникла, и даже начала любить свою новую жизнь, привыкать к положению темной леди… И вообще к 'положению'.

Только бы вернулся!..

Вернулись. Все.

Тем более — Ингер!! Только сейчас, наверное, молодая женщина поняла это выматывающее чувство, которое называют любовью…

Что значит жалость, сострадание, долг, сочувствие и самое что ни есть праведное негодование?

Слова!

Сотрясание воздуха или литеры на бумаге. Столь же живые… Иное, когда речь идет о ребенке. Твоем. Или о ребенке, который мог бы быть твоим. Или о том, что могло бы быть с твоим…

Обо всем сразу!! И понимаешь, что разницы — нет.

Вообще нет! И речь не просто о сестре Дамира, не о мастере…

Речь о том, что никого из них не смогла бы выбрать. Что любой выбор — был бы предательством… Речь о том, — что выбирать:

Нельзя!

Яркая, вызывающая желтизна листвы, колеблющейся под ветром. Заходящее солнце придает сероватой прозелени стволов золотистый радостный оттенок, но небо над нею и сквозь просветы, в причудливой решетке почти голых ветвей — тяжелое, серое с густым оттенком синевы.

Резкий порыв — и кляксы желто-зеленых кленов приходят в движение. Беспорядочно мечутся, безнадежно тянутся куда-то… И снова замирают, едва колеблясь словно в затухающем сне.

На березе почти не осталось листьев, только самые мелкие дрожат монетками на старом монисто из утерянного клада в хищной руке… А вот ольха рядом бережно хранит по-летнему зеленую, хотя уже изрядно поредевшую листву.

Осень на севере — ранняя гостья. Где-то еще зацветают последние поздние астры, а здесь, у самой Пустоши землю уже устилает ковер коричневых жухлых листьев, скрывая собой прелую траву. Пограничный лес восстановил себя за несколько лет покоя, но пока не решался переступить невидимую границу и бросить вызов безжизненному пространству вокруг вонзившейся в плоть мира острой черной занозы.

Однако те, кто потревожил покой усталой природы, целеустремленно двигались именно к ней. Открыто, безо всяких чар, как будто совершенно не опасаясь того, что могли встретить.

Или кого. Внезапно, один из них остановился, бросив короткую и резкую команду, а в руке молниеносно оказался баллок.

Сидевший на одном из скальных разломов мужчина все так же хмурился на небо, не делая ни одного движения. Флейта спокойно лежала в опущенных на колени руках: все правильно, только на ее создателя не действуют смертоносные чары, — если она запоет сейчас, остановятся не только сердца похитителей.

— Долго будешь там стоять, Лер? — нарушил затянувшееся молчание маг.

Эльф улыбнулся одними губами, в то время как в серых прозрачных глазах гулял и выл ветер. В отличие от Стражей, собственный барьер, установленный еще с добрый десяток лет назад во время первого возвращения в Башню, не был для темного преградой. Да и для того, чтобы смять единым ударом защиту самого Фориана, от Черного лорда не потребовалось бы много времени и сил.

Но еще меньше усилий нужно было взрослому и опытному в таких делах мужчине, чтобы привести в движение клинок, вгоняя его глубже в живую нежную плоть детского горла и перерезая артерию, дыхательные пути, вену… Даже если бы ему не пришлось потом отвлекаться на бой, Фейт не мог бы удерживать дочь на краю вечно, а подобные раны иглой не зашьешь и самый искусный целитель не затянет в мгновение ока.

— Ты опять в силе, — слегка усмехнулся Эледвер.

— Как видишь, — Фейт отвел взгляд от баллока у шеи беспамятной дочери, и снова посмотрел в глаза эльфу. — Чтобы встретиться со мной, не было нужды так… усердствовать.

— Не поверишь, ничего заранее не планировал, — эльф мелодично рассмеялся. — Но разве можно было упустить такой случай!

— И что теперь? — Дамон слегка приподнял бровь, невозмутимо глядя на своего врага, — Конечно, честь всегда значила для тебя немного, а с детьми сражаться куда как легче! Но может быть, теперь отпустишь девочку?

— И что тогда? — в тон полюбопытствовал Фориан. — сложишь оружие и сдашься?

— Почему бы и нет? Ты считаешь меня на это неспособным? К тому же, — маг пожал плечами и демонстративно отбросил Флейту куда-то за спину, — играть при Ингер я все равно не смог бы…

— Эффектно! — Эледвер изящно склонил голову к плечу. — Но мы оба знаем, что в такой ситуации честное слово ничего не значит. Ни твое, ни мое… Видишь, я хорошо у тебя учился! К тому же, после того, как я имел глупость трижды держать твою жизнь в руках и упустить шанс, больше я ошибок не сделаю!

Дамон слегка нахмурился.

— Заинтригован?

— Вполне, — мужчина выжидал, чтобы противник хотя бы немного отвлекся за разговором и ослабил захват.

— Ох, — эльф слегка картинно взмахнул ресницами, — Временами, ты умудряешься быть изумительно наивным! Неужели ты надеялся, что за это время я не пойму кто она? Башня чувствует ее, слышишь? Рвется, тянется, жаждет… Эта связь посильнее твоей!

— Нет, Лер! — теперь усмехнулся Дамон. — Это ты на самом деле не понял, кто она! Если снять Печать, Башню сорвет с якорей и здесь начнется такое, что достанет даже до вашего Леса! Я могу понять, что ты, как и один из твоих шавок, хочешь за что-то мне отомстить, или просто уничтожить темное отродье, но ты же еще не настолько спятил, чтобы ради этого устраивать катаклизм, который может стереть к чертям полмира и перетряхнуть остальной!

— Мне почему-то кажется, что ты этого не допустишь! — эльф лучезарно улыбался с изрядной долей издевки, — Это лорд Дамон мог мановением руки и городишко прихлопнуть, а мастер Фейт — не допустит. Костьми ляжет, а не допустит!

— А ты уверен, что после убийства дочери мне уже не будет все равно? — ровно заметил Дамон.

Ингер слегка пошевелилась, приходя в себя, и Эледвер наоборот лишь еще крепче сжал руки, вдавливая клинок так, что выступила кровь.

— Уверен. Ты же не бросишь на гибель еще и сына.

— Он взрослый парень, — повел бровью маг, стараясь, чтобы голос звучал по-прежнему небрежно, и сохраняя самообладание хотя бы внешне. Эледвер не намерен убивать девочку сию же минуту, потому что знает — тогда он в любом случае переживет ее не более чем на пару мгновений, не смотря на то, что в отличие от нее он прикрыт щитами и барьерами.

— Дамир сам может о себе позаботиться. К тому же, он сильнее меня.

— Но связи-то с Башней у него нет. А инициация в таких условиях не пройдет.

— Действительно, — делая вид, что не заметил, как расширились глаза Ингер при виде него, Дамон издевательски хмыкнул, откидываясь к скале и переплетя на груди руки, — Думаешь, что все рассчитал? Одним ударом и Печать-принцессу, у которой силенок тоже побольше моего будет, даром что она еще ребенок и не умеет ничего толком… И Башню, и Властелина, на которого еще и все последствия свалить можно… После такого подвига, тебя ж самого вместо Короля Лето коронуют! Только вот ты одного не учел: что после удара такой силы, который пойдет от Башни, я могу сойти с ума без всяких шуток, и это будет уже не стычка с Ровеной! А еще очень даже возможно, что при условии беспорядочного смещения всех координат, систем и связей, после этого вместо меня и на мое место придет другой… Тот, кто нам эту заботу после себя оставил!

— Я рискну, — смешок эльфа на самом деле отдавал безумием.

…в это время руки Ингер безнадежно царапают запястье эльфа, а трясущиеся губы раз за разом складываются в одно и тоже слово…

— Рискни, — согласился Дамон тоном, который мог заморозить все великое море до самого дна. — Эту партию уже не переиграешь. Правда, положение у нас патовое… К Башне я тебя не пущу. А ты боишься даже отвести нож… Что будем делать, Лер?

— Не сомневаюсь, что ты знаешь, как можно снять Печать без последствий, — Фориан тонко ухмыльнулся.

— Знаю, — согласился Дамон, — Но Ингер всего восемь. Для нее и это равносильно твоему ножу.

— Мне жаль, — эльф раздраженно дернул плечами, уже начиная проявлять нетерпение, — Тогда просто смирись, что ты опять проиграл. Причем окончательно.

Эледвер, до того стоявший впереди всех прямо напротив темного, отступил на шаг под прикрытие Стражей, по-прежнему не отпуская Ингер, которую держал перед собой.

— Спасибо за уточнения. Значит, с тем же успехом я могу убить ее прямо сейчас без всяких ритуалов! Ты-то должен чувствовать какой от Башни идет напор… Все равно все сорвет вместе со сломанной Печатью!

Сломанная печать… оборот речи, сокрушающий своей невыразительной небрежностью! В самом деле, примерно то же, что и треснувший оттиск на цветном воске…

Долю секунды маг смотрел в распахнутые черные глазищи. По замусоленным, осунувшимся щекам бежали дорожки слез, но взгляд все равно светился ошеломляющей, безграничной верой и иным, не менее дорогим чувством.

Он слабо улыбнулся в ответ: как будто желал ей приятных снов после доброй сказки…

А потом улыбка застыла, словно в этот момент замирало и гасло его собственное сердце. Девочка дернулась, пытаясь вздохнуть, и закричала, чувствуя, как в последнее мгновение жизни рвется ее связь с Башней, ломая и круша все существо, а чудовищная освобожденная сила неудержимой лавиной сметает ее во тьму…

Под ногами прокатилась короткая дрожь.

— Ты!!! — от неожиданности Эледвер слегка разжал руки, опуская обмякшее тело, и этого оказалось достаточно.

Коротко свистнув, арбалетный болт со странной формы адамантиевым наконечником вошел точно между пластин на куртке. Не глубоко. Рана не была ни смертельной, ни серьезной по большому счету, тем более для эльфа, но заставила его пошатнуться и отступить, наконец-таки разжимая захват совсем…

И в следующую секунду, как только тельце Ингер коснулось земли, Дамон сорвался, обрушившись на Стражей с такой силой, что не просто снес защиту эльфов напрочь, как кучку палой листвы, но и превратил троих сильнейших из них, кем отгораживался Фориан, в мешанину из костей, мяса и дымящейся крови. Принц-предатель едва успел восстановить свой щит, хватаясь за оружие.

— Ты как всегда вовремя, герой! — не тратя время на недобитого врага и лишние вопросы, Дамон кинулся вперед, подхватывая на руки тело дочери.

— Сивиллу спасибо скажи, — буркнул Райнарт, заступая между ними и оставшейся Сворой. Он почти в упор разрядил следующий болт в горло очередному эльфу и взялся за меч.

— Этот парень еще и не такое придумает, если не будет знать, что это невозможно!

— Скажу! — пообещал Дамон, перехватывая в воздухе брошенный ему медальон.

Райнарт отступил на шаг, но мага за его спиной уже не было.

Как не было и мгновения, чтобы бросить, быть может, последний взгляд на верного друга и еще более верного соратника, когда-то изменившего расклад Сил двумя раздраженными фразами…

Да кому нужны сантименты, тем более в такой момент! Дамон обрушился у подножия 'своего' Трона, и сын молнией метнулся ему навстречу, не обращая внимания на охватившие Башню конвульсивные спазмы и собственную кровь, обильно сочащуюся из угла рта:

— Я не могу удержать!!

А затем синие незрячие глаза расширились, когда он осознал, что значит неподвижность маленького тела на руках у перенесшегося мага.

Дамон лишь коротко кивнул, буквально впихнув дочь в почти опустившиеся руки Дамира. Развернувшись, стремительным движением дернул на себя за первое подвернувшееся Рузанну и просто швырнул обмякшую в трансе от неудержимо срывавшихся в хаос стихий белую волшебницу к так называемому Черному принцу, сунув в рефлекторно подхватившую женщину ладонь пресловутый амулет Сивилла:

— Ингер — на тебе!! — Дамон почти впечатал свое желание в распахнутые глаза сына.

Молодой человек невольно прикрыл веки, сжав челюсти: о подобных поручениях не говорят 'почту за честь', - молятся на коленях, чтобы провидение сжалилось, отвело неумолимый рок! Только на миг Дамир позволил себе задержаться: видеть детали в таком вихре Сил он не мог, но попытался удержать, сохранить хотя бы смутное едва уловимое ощущение ЕГО присутствия рядом…

Мастер рассудил верно: у каждого — своя задача! Кому-то спасать мир, кому-то — ребенка… Кто может рассудить, что важнее?!

И не приведи все возможные Силы выбирать!

А потом Дамир все-таки прыгнул: так далеко от взбесившейся Башни, как только мог себе позволить без риска, вышвырнув их троих на самой границе Пустоши.

Координаты и направления сбило начисто, с тем же успехом они могли оказаться посреди океана или степи, но не это сейчас было самым важным.

Цепко удерживая тоненькую, стремительно расплетающуюся ниточку, он бережно уложил Ингер на листву, после чего почти рухнул на колени рядом. В ушах звенело, краски перед глазами расплывались в грязно-серую хмарь… Так не кстати, Тьма прародительница!

Хотя там, куда он должен будет отправиться, как раз таки зрение было не важно.

Он не думал о том, сколько сил у него осталось после противостояния Башне и сколько потребуется еще для прохода на Кромку и обратно. Не думал о том, что никогда ничего подобного ему делать не приходилось, у него нет ни запасных средств, ни возможностей отступить, выждать, собраться, полистать талмуды собратьев по цвету и спросить совета если что… Ох, уж это если что! Ни о чем подобном думать вовсе было нельзя!

Не думал о том, что даже мастеру вояжи по ту сторону бытия давались запредельными усилиями на грани возможного и невозможного. Опустив открытые ладони над замершим сердцем сестры, не чувствовал крови, ползущей юркими змейками изо рта, носа, даже уголков незрячих глаз, отчего казалось, что молодой маг плачет кровавыми слезами… Его тут уже не было.

Дамир всем существом рванулся вслед за ускользающей ниточкой, гаснущим огоньком, — таким уязвимым и таким драгоценным: 'Принцесса… малышка, маленькое непоседливое теплое солнышко…'

Пусть ему далеко до способностей отца и наставника в выдержке, концентрации воли, пусть у него с Ингер даже нет общей крови… Разве это имеет значение?!

Между ними есть гораздо более прочная связь, которую не объяснить убогой логикой! С первых дней жизни девочки они связаны теснее некуда…

Говоря откровенно, это были страшные дни. Мастеру приходилось удерживать леди Герду все последние месяцы, все трое знали свои Силы и пределы, чтобы надеяться на лучшее, но каждый выкладывался как мог по той или иной причине…

Не все удается даже самым могущественным магам. Вышло так, что на 16летнего да еще слепого, не полностью освоившегося с увечьем, мальчишку обрушилось сразу все: и смерть леди, отец в коме, новорожденный ребенок и орки, которым не стоило показывать слабость.

Это были бесценные дни. Дарующие понимание настоящего значения слова 'семья' — не то, что только тебя холят и лелеют, но то, что и ты тоже нужен, нужна твоя забота и поддержка! Маленький кулачок, сомкнувшийся вокруг его пальца, когда трое суток, укачивая девочку, он одновременно не отпускал руки отца, передавая ему силы выйти из глубокого транса…

Воспоминания, образы — их словно притянуло к друг другу сквозь всю безумную карусель красок и в грудь толкнула ледяная волна:

'Дами… Плохо…'

Ингер казалась прозрачной тенью на разноцветном пылающем фоне, лишь глаза засияли еще ярче при виде брата. Сопротивлялась, ждала…

'Сестренка! Звездочка, колокольчик…' — Дамир принял ее в объятья, бессознательно оборачивая собой. — 'Сейчас… мы справимся! Все будет хорошо…'

Почему-то сам он в это не верил.

'Почему так долго…' — чтобы держаться на ногах, Рузанне пришлось цепляться за кстати подвернувшееся чахлое деревце. Посох почему-то оказался плохим подспорьем…

Секунды ожидания тянулись изощренной пыткой.

Она не сможет… Несмотря на все свои знания и умения, она просто не сможет пойти за ними и тем более, вытащить их обратно. Тем более обоих… Никогда еще ощущение собственного бессилия не было таким отчетливым, таким изнуряющим и оглушающим!

Как забавно и нелепо… смешно. Как могло получиться так, что она, Леди Совета, оказалась на краю света, в эпицентре разгулявшейся враждебной Силы, в которой оказывалась беспомощнее девчонки-первокурсницы… Мир вокруг сходил с ума, неудержимо срываясь в Хаос. Накренившись над самым краешком непоправимой катастрофы… Весы рухнули.

Это чувствовали все. Эльфы, безнадежно пытающиеся в эти стремительно утекающие секунды найти что-то, что могло бы оградить Великий Лес от чудовищной угрозы с севера… Орки в степи — все, включая младенцев, собравшиеся вокруг своих шаманов. Сильваны, стихийные сильфы, которых неудержимо притягивало к разверзающейся бездне. Драконы в далеких горах, и серебряный вожак кружил в небе, оплакивая расколотую цельность мира… Дети ночи и Дети Луны, чующие гибель во внезапно стихнувшем ветре, — Тьма мудра, она знает, что избыток Силы может быть опаснее слабости…

Маги: все, от деревенской ведьмы и приторговывающего ядами пройдохи на Дне до Архимагов и Лордов, даже те, кто еще не успел осознать свой Дар, кто еще только родился.

И даже те, кто еще не родился. Где-то далеко, в скромном уютном поместье под Винтрой бывшая принцесса Гейне пыталась сделать хоть что-то, чтобы не допустить преждевременных родов у 'леди' Лиз…

Король Ансгар никогда не сможет забыть, как посреди совещания, распахнув двери кабинета, прижимая пальцы к вискам, внутрь шагнул принц Диант, ровно сообщив:

— Отец, мир меняется… Будьте готовы ко всему, — глаза мальчика были не серыми, как обычно, а сияли золотом.

Нити древнего проклятья натянулись до предела, казалось, срывая со своих путей невидимые сейчас звезды… А белой леди пресловутого Совета было важно только одно — тельце Ингер дернулось, даже ресницы дрогнули в попытке открыть глаза. Дамир так и не убрав рук от ее груди, осел, ткнувшись лицом в примятую траву.

Но тоже дышал, — хрипло, с надсаженными свистящими выдохами, но упорно. Отлепившись наконец от чертового дерева, Рузанна смеялась, наклоняясь над ними: уж насколько может быть упорным Черный принц, она знала давно, а за недолгое пребывание в Башне, когда он, наплевав на все правила и условности своего статуса все равно пытался держать Ее в заданных рамках, — насмотрелась тем более, хотя саму всю просто выкручивало. Этот — выживет! И встанет, и задаст всем недругам, что мало не покажется…

И плакала. Все было просто. Как будто ее руками завладел кто-то другой — спокойный, собранный, рассудительный и опытный. Нужный эликсир, стимуляция нужных точек, незначительная аккуратная подпитка, целебный сон…

В какой-то момент она подняла голову… И застыла, выпрямляясь. Фиал с остатками эликсира выпал из разжавшихся пальцев.

День? Ночь? Здесь всегда все было не так, как полагается, при последнем Властелине и сейчас на безмятежно лазурном небосводе пылали звезды. А под ними… Пустошь не просто исходила знакомым тошнотворным болотным свечением! Словно из давно развеянного праха подымались все, кто когда-то присягал Черному трону, все, кто когда-то полег здесь, став прахом под ногами новых легионов… Владыка призывал свою армию!

Рузанне казалось, что сейчас она стоит там, в Троном зале, рядом с НИМ, и видит то, что никому раньше увидеть было не дано:

…ОН стоит у своего Трона, раскинув руки в приглашающем жесте ладоней. Перстня нет — к чему настоящему господину убогие побрякушки! И поза, и прикрытые веки выглядят — свободными, почти расслабленными…

Только самая малая дрожь пальцев выдает крайнюю степень напряжения…

И черное сияние вокруг, — оказывается, сияние может быть черным!! — скрадывает все остальное, не дает разглядеть черт запрокинутого лица… Только распахнутые глаза, — неповторимо черного цвета.

И казалось, что она слышит негромкий мягкий приказ, которому нельзя не подчиниться:

— Dakh err!!!

Ко мне…

Она плачет… плачет, когда втыкает Посох перед собой. Плачет, когда над Дамиром и Ингер взывает к изначальной Силе, избравшей ее своим проводником еще до рождения. Плачет, когда из последних сил удерживает щит…

Для того, чтобы разрушить мир, совсем не обязательно придумывать злобных богов и демонов — люди всегда справлялись сами.

— Ко мне…

Я! — призываю вас… Сейчас.

— Ко мне!

Ибо есть нечто большее, чем самое могущественное волшебство!

А может быть все совсем не так — и суть именно в том, что самое могущественное волшебство — воля обычного человеческого сердца, просто не всем и не всегда это дано понять, найти в себе?..

— Ко мне!!

Все вопросы и ответы были отброшены. Осталась цель.

— КО МНЕ!!!

Так сложно. Так просто. Его слова вдруг оказалось достаточно, чтобы сотрясти мироздание!

— КО МНЕ…

И кто знает, кто скажет точно, чье слово станет на самом деле — нет, не последним и не первым! — решающим, навсегда меняя судьбы.

Крик ли стон, безмолвный шепот, небрежное замечание между делом — вдруг ложится на неразличимые за мельтешением дней весы неизмеримым бременем, сдвигая их навсегда. Одной единственной улыбкой, одной единственной слезой…

Сколько слез пролил ты, сколько слез пролито о тебе, сколько слез пролито по твоей вине? Кто сможет оценить, кто измерить… Какою мерой мерить и кто вправе судить? Кто достоин… кто достойнейший?

У каждого своя мера. Но есть время, когда человек, — если он конечно человек, — делает единственно возможный шаг!

Их тоже может быть много, — этих минут мучительного выбора. Порою ярких, порой совсем невзрачных, которые незаметно складываются в жизнь… И слава всем Богам, известным и неизвестным, старым, новым и еще непознанным, настоящим и выдуманным — что редко кому и редко когда, госпожа Судьба дает свое настоящее расположение!

Потому что выдержать его редко кому удавалось. Увы, милость порою бывает страшнее гнева.

Банальная истина… Как и всякая истина!

— Ко мне… — упрямо шевельнулись губы, как будто кому-то нужны были слова.

Ничего уже не остановить, но изменить — еще можно! Всегда можно что-то изменить, непоправима только смерть, кому как не черному магу это знать…

Он больше не сопротивлялся. Он погрузился в стремительный поток, захлестывавший его с головой. Он стал им, впервые полностью, без остатка, без щитов и барьеров, до конца, — отдаваясь и растворяясь в пронизывающей его Силе, позволяя нести себя.

Это не было похоже на исполинские крылья, когда-то в далекой юности манившие в снах безродного полукровку обещанием могущества. Потоки Тьмы свивались в гигантский пылающий водоворот, всплескивали обжигающими льдом протуберанцами, закручивались вихрями, вокруг единственного оставшегося сейчас якоря, имя которому было Дамон Фейт.

Маг не пытался удержать разразившийся шторм, остановить взбесившиеся волны — все равно что против цунами выставлять соломенную заслонку. Наоборот, он уже не призывал, он стягивал на себя все, до чего мог дотянуться, обрывая последние тонкие ниточки так долго цеплявшейся к миру паутины. Пропуская через себя, чтобы так направить тем, что вело его всегда, тем, что не под силу было сломать никакой напасти, что становилось только крепче в очередном горниле — своей волей — сквозь пространства и времена к самой сути, тщательно сокрытому сердцу голодной бездны, где затаился свивший это проклятое гнездо паук.

Маг не падал, он нисходил, низвергался на гребне разбушевавшейся Силы, взламывая и разнося в клочья пласты реальности, и Башня ему не противостояла, раскрываясь навстречу и разве что не толкая в спину. Потому что бывших Владык не бывает.

А потом внезапно все стихло, Тьма мягко струилась вокруг, уже не обжигая и не ревя, плотно обволакивая, как вода на дне глубокого моря. Она затихла, словно ждала…

Никто никогда не заходил так далеко. Те, кто были слишком глупы, чтобы бояться мощи, которая может снести и тебя, и жаждали могущества, не могли добраться, потому что не имели его достаточно для того. А те, кто был силен и понимал, чем играет, слишком боялись утратить себя. Поэтому никто не мог достоверно сказать, что именно будет ждать там, за запретной гранью. Какой станет встреча с тем, кто из гордыни и ненависти надругался над основами мира…

Это была главная сокровищница Башни — библиотека, и из окон открывался вид на серую равнину Пустоши. Человек в черном с мимолетной самодовольной усмешкой встал навстречу переступившему порог пришельцу, оценивающе разглядывая ворвавшегося 'гостя'.

Некоторое время они стояли лицом к лицу, как будто не было веков, что их разделяло. Просто человек, средних лет с обычным, чуточку высокомерным лицом. В изгибе тонких губ есть что-то капризное, а в глазах, тоже черных… предвкушение, любопытство, азарт?! Дамон Фейт улыбнулся, когда маг протянул к нему руку. Он тоже не ждал подобного, но все было верно, как и должно быть…

Решение пришло само собой. Узкая прозрачная рука, на которой вдруг чересчур отчетливо проступают следы кандалов и грубый старый шрам, — как будто рану от стрелы или болта не залечили как следует, — протягивается навстречу и почти ласковым ответным жестом касается виска древнего мага. Еще не наигрался? Тебе интересно? Ну что ж…

— Смотри!

Тебе нужна моя жизнь? Ты ее получишь. Всю!

На некрасивом лице с длинным носом и большим тонкогубым ртом испуг, но глаза смотрят решительно: 'Они пришли, чтобы тебя убить'… И заброшенная могила.

Мертвое тело среди обгоревших обломков мастерской, обугленная флейта…

Все дороги, все битвы — свои и чужие… И костры — те, которые зажигали для него, и те, которые зажигал он… Беспрерывный кошмар заточения и одна, последняя, ночь перед казнью… Чужая кровь на руках, и убийственно нежные переливы флейты… Все: что видел, знал, пережил, и сотворил, что так долго носил в себе…

— Я видел как ты родился… Жаль не удавил сразу! Понадеялся, что сам сдохнешь. Моя ошибка — мне ее и следовало исправлять.

— Мне жаль тебя, Лер. Я долго играл по вашим правилам и знаешь, что я скажу — жить гораздо лучше!

Следующим ударом:

Синеглазый мальчишка, плачущий у него на руках, и бьющийся в пламени костра… Неслышный стон, который меняет все:

— Отец!

И незрячие синие глаза с тоской смотрят в небо.

— Герда, зачем?!

— Эх, ты, Властелин, столько лет прожил, а не знаешь…

И последняя усмешка на бледных губах:

— Не думала, что будет так трудно, но не жалею!

Нож у шеи Ингер…

Солнышко мое… Звездочка…

Замирающее биение сердца — как будто через разверстую грудь вынимают твое собственное…

Реальность слущивается слой за слоем.

Окровавленный Сивилл на руках. Динэ: 'Мне приснилось, что отец вернулся меня убить…'. Затравленный, безумный взгляд мальчишки, вжимающегося в волчью шерсть…

Дамон не смотрит, не видит ничего вокруг, уже удерживая чародея. Память на память — оказывается не такой уж равноценный обмен, Мастер?

И последний удар — память самой Башни, память всех ее хозяев и жертв, сегодня он взял у нее достаточно…

Забирай, Мастер…

Все!!!

— Кто ты? — губы бледнеющего призрака не двигаются, но от крика закладывает уши.

Дамон улыбается.

Я — это ты… разве нет?

Теперь будет! И только тогда он открывает глаза… В них Тьма.

— Слияние должно быть полным, — спокойно и мягко напоминает Властелин, и не отнимает руки.

Он не испытывал ничего, кроме брезгливой жалости: возможно, когда-то могущество этого мага не знало границ, а разум был гениален, но сейчас… Сейчас распахнув себя навстречу чужой душе, чтобы подавить и занять ее место, он не смог противопоставить ничего, кроме уязвленного самолюбия непризнанного гения. Слишком мало, по сравнению с тем, что получил взамен… Что ж, иногда получить то, что желал, оборачивается худшим из зол!

И когда неизбежное свершилось, Владыка Башни Дамон Фейт с усталым вздохом все же ответил на вопрос, провожая в небытие искалечившее столько жизней проклятие:

— Я — твоя жертва, Мастер. Я — судья и палач… Я — это ты, и я не хочу жить так больше… Я устал сражаться против всех и вся, и я не желаю больше ничего из этого!

И стало по сему.

Райнарт всегда оценивал и свои, и силы противника трезво. С Эледвером Тар Форианом один на один он бы 'пообщался' с превеликим удовольствием! Однако сейчас между ними стояли еще 9 натасканных Ищеек Своры. Единственным преимуществом оставалась внезапность, и бывший герой не преминул его использовать, обрушив на эльфов, дезориентированных мгновенной рокировкой и ударом Дамона, фейерверк убийственных атак.

Возможно, он был уже не молод и всякие сражения, кроме учебных, остались в прошлом, но все же, за эти годы не было и дня, проведенного в праздном покое, а тяжесть меча не стала воспоминанием о былой бурной молодости. Да и учил мастер Райнарт отнюдь не красивым позам на показ дамам.

Бой оказался нелегким для всех и вышел коротким. Четверо из фанатиков легли один за другим от меча героя, которые тоже не бывают бывшими. Но и Райнарт был дважды ранен, а между тем, Фориан пока вовсе не снизошел до внимания, видимо занятый куда более важными делами.

Пятый… Райнарт и эльф упали одновременно, по горлу он полоснул уже вдогонку, чтобы не поднялся наверняка. Прежде, чем следующий удар другого Стража оказался роковым, окатился в сторону, выставив блок, за который сам бы уши оборвал любому из молодых петушков, прошедших через его тренировочный зал.

Вовремя — еще один из эльфов, совсем молоденький, не старше Динэ, но уже с гонором, едва не пригвоздил его к земле особенно удачным ударом. Еще один, помогал Фориану, и вот до этой парочки нужно было добраться любой ценой, это было ясно…

Внезапно Эледвер, все это время по-видимому находившийся в трансе, закричал, словно от невыносимой боли, его 'стаховку' скрутило тоже, но не настолько сильно. Досталось и остальным, зато Райнарт, получив передышку, поднялся на ноги. И увидел…

Сразу все. Впервые увидел настоящее, всегда сокрытое в по-эльфьи прекрасных глазах принца выражение — исступленную решимость на грани безумия. Фориан вскинул руки, сплетая их в мелькающей круговерти знаков и… пел! Не обращая внимания на то, что его партнер становится все больше похож даже не на потрепанного порядком эльфа, а на ходячую мумию из подвалов некроманта-извращенца.

Двое других Стража бросились к Эледве-тар, забыв обо всем ином и на ходу сплетая руки в очередных чародейских знаках. Только тот, самый молоденький из Ищеек, застыл, так и не опустив оружие, с ужасом переводя взгляд с командира на горизонт. А там…

Рузанна, стоявшая на самой границе, — и как чародейка, само собой, — видела куда больше!

…Сначала это напоминало клубящиеся валы черного дыма, идущего от подножия Башни. Он густел, наливался антрацитово глянцевой глубиной цвета, постепенно переходя в тягучую волну, стремительно нарастающую от Башни и сминающую все на своем пути. Как будто круги расходились по нефтяной жиже от брошенного ядра катапульты…

Уповать на избавление было бессмысленно, и, вцепившись в Посох так, что едва не переломала пальцы вместе с ногтями, Рузанна не двинулась с места, точно загораживая собой от новой напасти тех, кто все еще был за ее спиной. Наверное, это и называется смотреть в лицо смерти…

Докатившись до края Пустоши, поток пошел вверх, словно исполинское цунами набирало разбег, но пенный гребень опрокинулся не вперед, за пределы границы, а назад, в себя, разбиваясь о стены Башни. Тьма снова вздыбилась, поднимаясь еще выше и внезапно начиная смыкаться вокруг нее лепестками хищного цветка мухоловки, но, не успев даже полностью соединиться, чудовищный бутон сжался теснее, теряя очертания. Черные нити кокона захлестывались все туже и все быстрее, пронизываясь насквозь. В какой-то момент, мир содрогнулся, замерев, а потом…

Прах… Башня не дрогнула, не пошла трещинами, рассыпаясь на обломки. Просто то, что мгновение назад казалось незыблемым, потекло мелким речным песком. Таяло растопленным воском, тут же разбиваясь на брызги осколков. Клубы пыли взметнулись к небу, повиснув в воздухе мельчайшей взвесью, а потом налетевший порыв ветра разметал черное облако на рваные клочья, разнес, развеял, швырнув в лицо… Следом обрушилась ночь.

Отголосок бури накрыл и эльфов, которым пришлось хуже всего — все-таки эта магия была слишком чуждой для них. Когда туча рассеялась, и, поднявшись с земли Райнарт нашел Фориана, — то отвернулся. Выжил только один, тот, который не пытался вмешаться, но и он выглядел так, как будто попал под ливень стеклянных осколков.

Райнарт поднял глаза на небо — оно казалось пустым. Звезды тускло мерцали, не желая складываться в привычные созвездия. Над Пустошью больше не пылало мрачного Ока, но и Меча в руке Война он больше не находил.

— Ну, и кто победил, герой? — хрипло просипел Кайриэн, тщетно пытаясь утереть кровь с посеченного лица.

— Не знаю, кто победил, эльф, — отозвался Райнарт, не поворачиваясь, — но я точно знаю, кто проиграл.

На какой-то мир Рузанна потеряла способность дышать, а когда опустила рукав, которым рефлекторно прикрыла лицо, задохнулась снова, не в силах уместить в сознании увиденное. Равнина простиралась перед ней перепаханным полем до самого горизонта, и чего-то ощутимо не хватало… Мозг не сразу согласился назвать чего именно.

На месте Башни — не осталось даже воронки.

Рузанна не знала, не смогла бы сказать, сколько простояла в неправильной внезапной ночи, недоверчиво вглядываясь перед собой. И лишь одно, смогло привести ее в себя:

— Нет! — раздался над плечом сорванный голос Дамира.

Слепые глаза порой видели больше иных зрячих, и сейчас они видели главное.

— Нет…

Там — больше не было ничего. Ничего и никого.