И падут подле тебя тысячи

ГЛАВА 13 ЖИЗНЬ ВО ФРАНКФУРТЕ

После месяцев, проведенных в Эшенроде, Хелен и ее дети очень хотели оказаться в своем уютном домике.

— Мамочка, пожалуйста, давай поедем домой, — умоляли они. — Мы хотим повидаться со своими двоюродными братьями и друзьями. Господь сможет защитить нас там так же, как защищает здесь!

Наконец Хелен сдалась. Они быстро собрали свои вещи и погрузили их на три «транспортных средства», которыми они располагали: разбитый черный велосипед и две детских коляски.

Рано утром они отправились в путь. На этот раз они не смогли сесть на поезд, потому что часть железнодорожных путей была разрушена, и им пришлось преодолеть 65 километров пешком.

— Куда вы направляетесь? — спрашивали люди, встречавшиеся по пути.

— Во Франкфурт.

— Вам ни за что не добраться туда, — говорили люди, — танки заблокировали все дороги.

Хелен вежливо кивала, но про себя думала: «Даже если тысяча танков заблокирует дороги, мы все равно доберемся с детьми до дома. Если Господь с нами, нам нечего бояться».

Километр за километром шли они по холмам размеренным шагом. Мальчики по очереди везли перегруженный велосипед, Лотти тащила одну коляску, а Хелен, замыкая шествие, тащила другую. Становилось все жарче и жарче, и от этого идти было еще труднее. Наконец, когда они начали взбираться на высокий холм, Лотти покинули последние силы. Хелен позвала мальчиков, и Герд спустился вниз.

— Так, — сказал он, когда заметил, в каком состоянии находится его сестра, — отдай мне это!

Он взял коляску обеими руками и мужественно вез ее до конца пути в гору, а Лотти крепко ухватилась за коляску, которую везла Хелен. Достигнув вершины, они наконец отдохнули.

Хелен указала детям куда–то вниз:

— Смотрите! Там внизу есть домик. Если мы сможем преодолеть такую даль, то нам удастся утолить жажду и что–нибудь поесть, и нам станет легче.

Приободренные, они вновь двинулись в путь, превозмогая усталость. Когда они добрались до дома, они увидели женщину, которая выглядывала из окна, спокойно наблюдая, как они идут. Хелен поздоровалась с ней.

— Мы идем во Франкфурт. У меня четверо детей. Если бы вы могли дать нам попить и чего–нибудь поесть, мы были бы вам очень благодарны.

Они отдыхали в тени раскинувшейся яблони, когда женщина вернулась. В руках у нее был только кувшин воды.

— Пейте, а потом уходите, — сказала она. — Я не хочу, чтобы около моего дома околачивались бродяги!

Хелен чуть не расплакалась. Они долго пили, даже крошка Сьюзи выпила воды. Потом они пошли дальше вниз по грязной дороге. Когда наступил вечер, они пробрались в пустой сарай для сена и заснули.

На следующее утро, голодные и уставшие, они продолжили свой путь. Вскоре они совсем выбились из сил. Солнце так сильно палило, что пот лился с них ручьем. Сердце Хелен билось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Каждый ее вздох давался ей неимоверными усилиями. Лицо Лотти распухло и приобрело синеватый оттенок. Боясь, что у дочери тепловой удар, Хелен уложила ее около дороги в тени пшеничного поля и, тихо разговаривая с ней, вытирала ее лицо прохладной травой.

— Не грусти, — сказала она. — Мы еще немножко пройдем и найдем другой дом. Там обязательно будет живительная прохладная тень, где мы сможем отдохнуть. Будь храброй, Лотти. Господь позаботится о нас. Давайте пройдем еще немного.

Они встали и в невыносимой жаре двинулись навстречу бесконечным километрам. Наконец Лотти закричала:

— Мамочка, мамочка, я вижу дом!

Когда они подошли, из дома вышла женщина. Она взглянула на них, и у Хелен, готовой принять еще один отказ, внутри все съежилось. Но эта женщина была не такой, как первая.

— Идемте со мной за ворота, — сказала она, взяв одну из колясок. — Отдохните здесь в тени, пока я принесу вам что–нибудь поесть.

Вскоре она принесла прохладный мятный чай, а потом и тушеных овощей с толстыми кусками фермерского хлеба, один из которых смогла съесть даже крошка Сьюзи. Через некоторое время семья отдохнула и с новыми силами двинулась дальше.

В тот вечер они увидели вдалеке водонапорную башню, которая находилась недалеко от их дома. Хелен знала, что в восемь вечера наступает комендантский час, когда никому нельзя выходить на улицу.

«Нам никак не добраться до дома вовремя», — подумала Хелен. Но они все равно пошли вперед, и когда вооруженные солдаты заметили их, грязных и изможденных, они разрешили им пройти.

— Он все еще стоит! — изумилась Хелен, когда они повернули на свою улицу и увидели многоквартирный дом. Это было настоящим чудом — дом все еще стоял. Все окна опять были выбиты, но это не имело значения, потому что они были дома. Дома!

— Мамочка! — наперебой умоляли дети, — давай жить здесь и никогда–никогда больше никуда не уедем!

— Обещаю, — вздохнула Хелен. Это было обещание, которое она отчаянно хотела бы исполнить ради них и самой себя.

Но с наступлением осени, а потом и зимы она начала сомневаться, сможет ли она сдержать данное детям обещание. Достать что–нибудь поесть было еще труднее, чем раньше. Теперь в газетах печатали не только имена павших солдат, но и тех, кто умер от голода. Передвижение по стране было затруднено. Когда они захотели поехать к папиной сестре Энни и к двум ее детям, которые жили в пригороде Франкфурта, им потребовалось обратиться к властям за пропуском, в получении которого многим отказывали. Хотя трудно было не заметить, что члены нацистской партии получали этот пропуск без труда.

Но задачей номер один, конечно, было достать еды. В полночь Хелен будила Курта. Еще до конца не проснувшись, он заплетающимися ногами сползал с кровати и окоченевшими синими пальцами надевал на себя одежду в несколько слоев, а потом и туфли с обрезанными носками. Как и другие дети, он давно из них вырос, но на новую пару туфель они могли рассчитывать только весной, поэтому Хелен обрезала носки, чтобы в обуви было место для растущих ног.

После того, как он проглатывал чашку горячего кофейного напитка, он выходил из своей временной спаленки в подвале в ночь. Подняв воротник и спрятав руки поглубже в карманы куртки, он опускал голову вниз и, сражаясь с пронизывающим ветром, проходил улицу за улицей, чтобы занять очередь за хлебом. Из других частей города туда же подтягивались другие темные одинокие фигуры. В конце концов они добирались до своей цели — булочной, где уже была очередь в 20, а иногда и в 50 человек. Все люди, продрогшие до нитки, молчали, дожидаясь своего дневного пайка хлеба.

Два часа спустя брата сменял сонный Герд, а Курт возвращался домой, забирался в кровать полностью одетым, надеясь, что он сможет согреться достаточно хорошо, чтобы снова уснуть. Потом на смену Герда приходила Лотти, и в самые удачные дни хлеб привозили именно в ее смену. Если происходила задержка, Курт снова занимал свое место в очереди вместо сестры. Часто, когда обладатель хлеба приносил его домой, корочка буханки была уже съедена. Сердце Хелен обливалось кровью, когда она ругала голодных детей.

Ледяная зима наконец уступила место еще одной весне. И как только погода позволила, Хелен посадила шпинат на маленьком, защищенном от ветра солнечном клочочке их сада. Вскоре он пророс. Дети знали, что его оставили для малышки, чтобы хоть как–то обогатить ее скудный рацион.

Однажды утром Лотти вернулась домой со своего поста у булочной, рыдая навзрыд. Она села за кухонный стол не раздеваясь, прямо в изношенной курточке. Ее руки сильно замерзли, потому что рукава куртки ей были коротки — она давно из нее выросла.

— Что случилось?

— Несколько старших детей вытолкали меня из очереди, — всхлипывала она. — Мне пришлось вернуться в конец очереди. Когда наконец подошла моя очередь, хлеб уже закончился. А я так хочу есть!

— У нас еще есть немного риса, — ответила Хелен, успокаивая дочь. — До завтрашнего дня у нас хватит еды.

Чуть позже она пошла в сад нарвать немного шпината для Сьюзи, но обнаружила там совершенно пустую грядку. В смятении она вернулась домой и потребовала объяснений. Курт признался, что съел шпинат. Что могла сделать Хелен? Все они просто умирали от голода.

Однажды к ним нагрянули гости: сестра отца тетя Анни и ее муж дядя Фриц. Дядя Фриц находился в увольнении. Его отправили в Бреслау служить в зенитной артиллерии, и он рассказал семье, что бои там просто ужасающие.

— Я не знаю, выживу ли я, — заключил он.

Они помолились вместе и через несколько дней он вернулся в свою часть. Это был последний раз, когда они его видели. Немецкие войска в Бреслау были полностью разбиты, в живых не осталось никого. Дядя Фриц числился без вести пропавшим. Спустя некоторое время тетя Анни и ее дети, Аннелиз и Херберт, опять появились в дверях у Хазелов. Предыдущей ночью, когда они прятались в бомбоубежище, их квартира в центре Франкфурта была полностью разрушена бомбой. Несколько дней они пожили у Хазелов, а потом были эвакуированы в маленький городок на реке Рейн. Закончится ли когда–нибудь этот ужас?

В помощь по дому Хелен прислали четырнадцатилетнюю девочку. Гитлер постановил, что до окончания школы все девочки должны были бесплатно отработать год, внеся тем самым свой вклад в общее дело войны. Текла была незаконнорожденным и нежеланным дома ребенком, и поэтому она была рада жить с Хелен, которая очень хорошо к ней относилась. Однако она не имела ни малейшего представления о том, как ухаживать за детьми или выполнять какую–либо работу по дому, поэтому Хелен терпеливо учила ее выполнять необходимые поручения. Текла очень привязалась к их семье и приезжала к ним несколько раз после войны.

Как и раньше, по субботам вместо школы дети ходили в церковь, раздражая этим всех учителей. В классе Герда учитель математики, господин Нойманн, особенно невзлюбил своего маленького ученика.

— Хазел, — прошипел он, — ты бросаешь мне вызов? Ты отказываешься пользоваться привилегиями, которые дает Гитлер, и не приходишь по субботам в школу? Но я знаю, как тебя проучить!

Господин Нойманн распределил материал уроков так, что именно по субботам объяснял новый материал. И каждый понедельник он доставал красный журнал из своего чемодана, открывал его, смотрел на список фамилий и вызывал Герда к доске решать задания по новому материалу. Первые два раза, униженный и напуганный, Герд стоял у доски, безнадежно наблюдая, как учитель ставит жирную двойку в журнал под бурный смех всего класса.

Наконец Курт и Лотти усвоили ту тактику, которой неизменно следовал учитель: все трое отправлялись к своим одноклассникам и узнавали, о чем говорилось в субботу и какое домашнее задание необходимо выполнить на понедельник. Так как некоторые одноклассники увлекались математикой, Герд обычно получал три или четыре версии. Вернувшись домой, он брал свой учебник по математике и изучал весь материал самостоятельно до тех пор, пока не понимал его досконально.

Для двух других ребят из класса господин Нойманн тоже превратил уроки математики в весьма неприятное занятие, не пропуская ни одной возможности опозорить их и поставить плохую отметку в ненавистном красном журнале.

— Давайте отомстим ему, — предложили они. Все трое ждали подходящей возможности. В последний день занятий в школе им такая возможность представилась. Господин Нойманн оставил журнал на столе.

Двое ребят смотрели, чтоб никто их не заметил, а третий прокрался в класс и схватил журнал.

— Что мы будем с ним делать?

После непродолжительного спора они решили торжественно уничтожить журнал. Они распределили обязанности и договорились встретиться через полчаса у реки Нидда.

Там они принялись за работу. Сначала они пролистали журнал и дважды проверили оценки. Они увидели длинный ряд двоек рядом со своими фамилиями, тогда как у других учеников были только пятерки и четверки.

— Вот и пришел конец, — сказал один. — Все готово?

Они положили журнал в старую жестяную банку, облили его бензином и установили все это в воде. Немного отойдя назад, они зажгли спичку и бросили ее в банку. Когда журнал вспыхнул, один из мальчиков толкнул банку ногой, и они с радостью наблюдали, как ненавистный красный журнал уносится вниз по течению.

Тем временем господин Деринг возобновил свою кампанию по притеснению детей. Вскоре Хелен получила еще одно письмо из школы. Еще не вскрыв конверт, она уже знала, чему будет посвящена эта встреча. Она объяснила свою ситуацию новому директору школы.

— Фрау Хазел, — ответил он, — вас и вашу семью обвиняют в том, что вы скрываете свое еврейское происхождение. Я приказываю вам отправить детей в школу в субботу!

Хелен уже проходила это раньше и поэтому была спокойна и тверда.

— Мои дети не придут, — сказала она, — и вы ничего с этим поделать не можете. Господь сможет позаботиться о нас.

Он хлопнул ладонью по столу.

— Посмотрим, — прошипел он.

Придя домой, Хелен рассказала испуганным детям уже и так знакомые новости.

— О, мамочка, — запричитала Лотти, — надо мной и так уже все дети смеются. Они такие подлые. А теперь еще хуже будет.

— Не бойся, — утешала ее Хелен. — У Бога есть тысячи ангелов, которые охраняют нас. Он может сделать чудо.

В субботу утром вся семья преклонила колени в молитве. И еще до того, как они встали, все услышали громкий звук сирены, сообщавший о воздушном налете.

— Бомбардировщики летят! — сказала Лотти. Курт широко открыл глаза:

— Почему они летают в дневное время, когда наша зенитная артиллерия легко может их сбить? — Потом он взволнованно добавил: — Мама, это значит, что не надо идти в школу. Школу отменяют во время налетов.

Удивительно, но с того дня и до самого конца войны наряду с непрекращающимися ночными налетами один приходился на каждое субботнее утро.

Тетя Кехлер была верным членом Церкви адвентистов седьмого дня и одной из подруг Хелен. Ее единственный сын как–то высказался против немецкого правительства, поэтому его арестовали и отправили в концентрационный лагерь в Дахау. Вопреки правилам ей выдали однажды разрешение навестить там сына. Таким образом, она стала одной из немногих, которые знали, какие зверства совершались в лагерях смерти.

Она немного знала английский и поэтому ночью тайно слушала вражеские радиостанции, пряча маленький радиоприемник под покрывалом. Если бы это обнаружилось, ее легко могли отправить в лагерь смерти за это преступление.

Конечно, немецкие новости были полны пропаганды, чтобы поддержать боевой дух людей. «Во всех крупных сражениях мы одерживаем победу!» — кричали газеты. «Фюрер все дальше и дальше продвигается на восток!» Германия всегда была победителем.

Но лондонское Би–Би–Си сообщало совершенно другие новости. Когда тетя Кехлер приходила в гости к Хелен, они шепотом обсуждали последние новости, плотно закрыв двери. На самом деле страны антигитлеровской коалиции безжалостно разбивали немецкие войска, тесня их на всех фронтах.

«Это не может больше продолжаться, — молилась Хелен. — Дорогой Господь, помоги, чтобы этот кошмар закончился. Помоги!!!»

Теперь даже те, кто не слушали Би–Би–Си, знали, что ход событий принимает другой оборот. Все, что им нужно было, это посмотреть на небо. Каждый день можно было наблюдать, как самолеты союзных войск, выстроившись в боевом порядке, летели, словно серебряные птицы, в неизвестном направлении. Однажды Курт и Герд насчитали более тысячи самолетов в одном таком построении.

Каждую ночь ситуация повторялась. Сначала летели самолеты–разведчики, проводя разведку местности, потом они бросали зажженные ракеты, освещавшие всю территорию дневным светом, пока они снижались. Из–за того, что их приспособления, с помощью которых они отмечали территорию, были треугольной формы, немцы назвали их «новогодними елками». За ними следовали бомбардировщики, которые выстраивались в эскадрильи по 20 самолетов и одновременно сбрасывали свой смертоносный груз так, что обозначенная территория покрывалась сплошным ковром бомб.

Всякий раз, когда сирену вечером отключали, Хелен выбегала на улицу проверять ночное небо. Часто она видела, как ослепляющие «новогодние елки» прочесывали территорию их жилого комплекса, состоящего из шести домов, возможно, ошибочно принимая его за немецкий военный лагерь, расположенный в 32 километрах.

Тогда она начинала молиться: «Наш Отец, защити нас сегодня ночью. Ты велик и всесилен. Я знаю, что ангелы Твои находятся вокруг нашего дома. Сохрани нас!»

Затем она наблюдала, как один за другим самолеты улетали прочь. К тому времени, когда прилетали бомбардировщики, их цель уже не была отмечена сигнальными огнями, поэтому они бросали свой груз наугад.

Хелен и дети ютились в маленькой комнате в подвале, и, не имея возможности даже поспать в этом аду войны, они уставали до изнеможения. Каждую ночь они часами слушали свист бомб, обрушивающихся на землю, разрушавших все вокруг. Если взрыв был где–то поблизости, все здание сотрясалось, как при землетрясении. Взрывной волной выбивало окна и срывало двери с петель. Если кто–нибудь не успевал спрятаться в подвал вовремя, его отбрасывало на лестницу. Воздух был пропитан шрапнелью. Бомбардировки были бесконечными. Постоянная опасность, недостаток сна и холод сказывались, нервы у всех были на пределе. Но на протяжении всей войны ни одна бомба не попала ни в один из шести домов комплекса, где жили Хазелы.

После особо тяжелых атак Курт и Герд брали деревянную тележку и везли ее в центр города, преодолевая восемь километров. Им нужно было продвигаться очень осторожно через мусор и камни, валявшиеся на улице. Часто они видели обуглившиеся, уменьшенные втрое по сравнению со своими обычными размерами, тела. Это были останки людей, которые выбегали из своих домов во время налета и сгорали заживо от фосфорных бомб.

Здания все еще тлели после сильных пожаров. Мальчики аккуратно доставали балки, двери, оконные рамы и все то, что могло гореть. Иногда они встречали неразорвавшиеся мины, оставляли их в стороне и шли вперед. Они до конца не осознавали опасность этих предметов, пока одному из одноклассников Курта не оторвало руку, когда он взял гранату. Когда их тележка наполнялась, они увозили все найденное добро домой, чтобы Хелен могла готовить еду и отапливать жилье.

Любимым развлечением мальчиков стал поиск осколков шрапнели необычной формы. Дети высоко ценили их, так как их можно было обменять на другие сокровища.

Господин Деринг продолжал плести интриги, чтобы сокрушить Хелен. Он придумал другой план: Курту, которому исполнилось почти 14, велели вступить в Юнгфольк, гитлеровскую организацию для мальчиков 10—14 лет. Эти молодые люди обучались искусству выживания, выполняли социальные поручения, пели патриотические песни и проходили физическую подготовку.

«Может быть, это как раз то, в чем мой сын может участвовать, не нарушая свои принципы, — думала Хелен. — Все это кажется вполне безобидным и даже полезным. Зачем противостоять фашистам, когда это ни к чему?»

Курт получил повестку и пошел в военкомат. После того, как он заполнил все необходимые документы, ему выдали предписанную Юнгфольком военную форму: коричневые брюки, коричневую рубашку на четырех пуговицах с откидным воротником и двумя нашитыми нагрудными карманами, заостренную коричневую матерчатую кепку, черный треугольный галстук, края которого у горла собирались коричневым кожаным кольцом, черный кожаный ремень, на сияющей бляшке которого был изображен немецкий орел со свастикой, обрамленный легендарной надписью «Кровь и честь».

Прислушиваясь к разговорам вокруг себя, он начал задумываться, насколько это безобидно. Стоя по стойке смирно, одетые в свои новенькие формы, другие ребята хвастались своими будущими высокими постами и тем, что продвинуться в гитлерюгенд — это верный путь войти в ряды почетных членов СС, элитных гитлеровских войск. Может, это все же не самое подходящее место для молодого христианина?

Курта сразу назначили на субботнее дежурство. Но он тихо решил остаться дома. Там было так много детей, что, может быть, его отсутствие не будет замечено. Но он ошибся.

Лидер местного отделения гитлерюгенд, незрелый семнадцатилетний юнец, рано утром пришел в дом к Хазелам.

— Фрау Хазел, — высокомерно сказал он, когда она открыла дверь, — Курт уклоняется от своего гражданского долга по субботам. Я требую, чтоб он предоставил нам об этом отчет в субботу!

Хелен спокойно посмотрела на него.

— Вы не можете приказывать, что мне делать, — сказала она. — Вы сами немногим старше Курта. Я его мать, и куда ему идти, решаю я, а не вы.

Молодой лидер явно копировал старших по званию, потому что он вел себя точно так же, как они. Он стал высокомерным.

— Я вам покажу, кто тут главный, — рявкнул он. — Я доложу о вас. Тогда посмотрим, кто здесь босс.

— Делайте все, что вы должны, — и Хелен закрыла перед ним дверь.

Когда в следующий раз руководитель увидел Курта, он прошипел:

— Я хочу так сильно тебя ударить, чтоб ты не смог сдвинуться с места. Ты думаешь, ты такой важный и сильный? Я тебя перевоспитаю!

Ответ из партии последовал незамедлительно. Курту лично в руки доставили письмо. Его немедленно призывали в армию и сразу же на фронт. Он должен был явиться в четыре часа тем же вечером.

Когда Хелен прочитала письмо, ей показалось, что кто–то дотронулся до ее плеча. Когда она повернулась, никого не было. Ей показалось, что она слышит голос, который шепчет: «Быстрей! Быстрей! Чего ты медлишь?» Голос был как раз кстати.

Внезапно Хелен поняла, что ей надо делать.

— Курт, — сказала она, — бери свой велосипед и езжай в Эшенрод. Вот небольшой кусочек хлеба. Положи его в карман.

— А мне нельзя взять побольше еды в рюкзак? Хелен покачала головой.

— Тебе нельзя ничего с собой брать. Иначе соседи догадаются, что ты сбежал.

Курт глубоко вздохнул и в недоумении от столь скорых событий покачал головой:

— А как же вы? Они придут за вами!

— Я выйду следом за тобой с детьми. Герд?

— Я здесь, мама.

— Герд, выйди на улицу и посмотри, никто не следит за нами?

Когда на улице никого не было, Курт сел на велосипед и быстро скрылся из виду.

Хелен бегала по квартире, собирая все самое необходимое. Потом она аккуратно уложила вещи в детскую коляску. Она не могла взять много, потому что это должно было выглядеть так, будто она вышла на обычную прогулку с детьми. Она положила Сьюзи в коляску и позвала к себе Герда и Лотти.

— Минутку постойте здесь, — сказала она, направляясь к соседке по лестничной площадке, которой она доверяла, и тихо постучала.

Дверь немного приоткрылась, потом открылась шире, женщина пригласила Хелен зайти.

— Я пришла, чтобы снова попрощаться, — начала Хелен. — Мы идем в деревню, но я не могу сказать тебе, куда именно.

Женщина подмигнула:

— Я понимаю. Идите с миром. Если кто–нибудь спросит меня, я ничего не знаю. Я позабочусь о твоем муже, если он придет.

Хелен с благодарностью пожала ее руку. Потом она и дети вышли. Никто не видел, как они уходили.

Позже Хелен узнала от своей соседки, что произошло тем вечером. В пять часов руководитель отделения гитлерюгенд вместе с господином Дерингом и еще одним служащим пришли к квартире Хазелов. Все, что они обнаружили, была закрытая дверь. Они звонили и стучали в дверь. Потом они посмотрели в окна и поняли, что никого не было дома.

— Погодите! — негодуя, закричали они, — мы до вас доберемся. Мы вернемся и вытащим вас из кровати, подлые дезертиры! И вы наконец получите все, что заслуживаете.

Они позвонили в дверь к соседке.

— Фрау Хазел дома?

— Простите, — искренне сказала она, — я не знаю, где она. Вы пробовали звонить в ее дверь?

— Мы вернемся вечером и заберем Курта, даже если нам придется выбить дверь.

Пожимая плечами, женщина вернулась в квартиру.

В полночь они вернулись. Они какое–то время стучали в дверь Хазелов, а потом опять позвонили к соседке. Она была к этому готова.

— С меня хватит! — закричала она. — Уже полночь. Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!

Она захлопнула дверь и закрыла на два оборота. Мужчины стали стучать что есть мочи в двери других квартир, но никто не открыл. Наконец они ушли вне себя от ярости.

Все это время Хелен с детьми шла по знакомой дороге, двигаясь тяжело и без остановок. Километры тянулись бесконечно. Русские военнопленные, живые трупы с окровавленными ногами, обмотанными тряпьем, устало тащились в том же направлении.

Когда Хелен остановилась, чтобы дать детям по куску хлеба, они посмотрели на еду горящими запавшими глазами. Хелен взяла свой кусок и отдала половину одному из мужчин. Он жадно проглотил его.

Когда они проходили мимо, один из русских, совсем молодой человек, посмотрел в коляску. Когда он увидел Сьюзи, он мягко погладил ее по щеке. Потом километр за километром он шел около коляски и держал малышку за ручку. Слезы катились по его изнуренному лицу и падали в дорожную пыль. Хелен прониклась состраданием к этому мужчине. Ей было интересно, был ли у негр собственный малыш дома.

Грязные и голодные, они добрались до Эшенрода через два дня. Йосты, не ожидая увидеть их снова, взяли к себе в дом других эвакуированных. Но господин Строб, мэр деревни, согласился предоставить им укрытие. Падая на кровать, они подумали, что же ждет их здесь…