И падут подле тебя тысячи

ГЛАВА 6 В ГЛУБЬ УКРАИНЫ

Подобно Франции, Россия готовилась к войне. Но в отличие от Франции Россия была готова. К тому времени, кода Гитлер начал свое наступление, Красная Армия стала самой большой в мире, количество ее самолетов было равным количеству самолетов воздушных сил всех других стран, вместе взятых, количество ее танков превосходило количество танков других стран.

Все же, несмотря на эти грозные силы, вермахт достиг феноменального успеха в начале русской кампании. Сталин, подписав с Германией пакт о ненападении, оставил западную границу наиболее незащищенной. Поэтому, когда Германия напала, сопротивление было незначительным.

Так как Гитлер намеревался одержать победу над русскими войсками через три–четыре месяца, он посылал свои части в Россию одну за другой. В первые два дня наступления эта цель казалась достижимой. Эскадрильи Люфтваффе атаковали и уничтожили две тысячи русских самолетов, прежде чем у тех появился шанс взлететь в небо — почти полностью истребляя самые большие в мире военно–воздушные силы.

За неделю немцы прошли полпути до Москвы. За две недели полмиллиона русских были убиты и еще миллион солдат захвачен в плен. В первый месяц войны войска Гитлера завоевали площадь, в два раза превосходящую их собственную страну. Только в течение двух боев русские потеряли шесть тысяч танков.

В пять часов утра 1 июля 1941 года, всего через восемь дней после начала вторжения в Россию, солдаты инженерно–строительной роты получили приказ пересечь польскую границу и войти на территорию Украины в Соколе. Наэлектризованное чувство опасности витало в воздухе, когда они ступили на советскую землю. Франц чувствовал это особенно явно.

«Теперь мы часть восточного фронта, — сказал он себе. — Мы уже не просто строители мостов, какими были в Польше. Нам придется сражаться, продвигаясь вперед на новой территории».

Его ладонь нервно поглаживала черную блестящую кобуру. Под клапаном он нащупывал свой бесполезный деревянный пистолет. «Господь и Бог неба и земли, — молился он, — пожалуйста, сохрани меня».

День заднем солдаты инженерно–строительной роты занимались своей повседневной работой. Так как враг мог появиться в любом месте, перед отдыхом после ежедневного перехода они должны были внимательно осмотреть территорию, на которой собирались разбивать лагерь на случай, если русские солдаты устроили засаду.

Повсюду были видны признаки идущих сражений. Они проходили кладбище, на котором предыдущие немецкие части наспех построили лагерь для военнопленных, откуда русские пленные полными ненависти глазами смотрели на проходящих мимо солдат инженерно–строительной роты. Повсеместно можно было видеть искореженные русские танки, самолеты и грузовики с разбросанными вокруг телами, засиженными мухами. Поле было заполнено свежими могилами, которые стояли на том месте, где целая немецкая часть была уничтожена русскими.

С приближением пятницы тяжелые мысли посещали голову Франца.

«Дорогой Господь, — испуганно прошептал он сухими губами, — Ты знаешь, как я ценю Твою субботу. Она важна для Тебя, и поэтому она важна и для меня. До сих пор мне было довольно просто соблюдать Твой день, распределяя работу. Но теперь мы на фронте, и правила изменились. Пожалуйста, помоги мне».

И неделя за неделей помощь приходила.

— Люди обессилены, — внезапно объявил капитан в ту пятницу. — Завтра мы будем отдыхать.

В следующую пятницу из–за сильного ливня армия увязла в грязи.

— Мы должны подождать пару дней, чтобы эти немощеные дороги высохли и можно было двигаться дальше, — заявил капитан Брандт.

Недели проходили, и Франц замечал, что Бог так все устраивал, чтобы он мог соблюдать субботу. На всем пути до самого конца войны, за исключением периода окончательного лихорадочного отступления, когда он потерял отсчет времени, Франц соблюдал каждую субботу.

Солдаты инженерно–строительной роты продвигались все дальше и дальше на восток. Дружкополь, Берестеко, Катериновка, Ямпол, Белогородка — незнакомые названия в чужой стране. Все транспортные средства были отправлены вперед, поэтому солдаты шли пешком. Продолжая нести на себе ружья и полевые ранцы, они проходили по тридцать миль в день. Они были абсолютно одни, отрезанные от сообщения с другими немецкими частями, и их продовольствие отставало. В конце концов у них остался только старый, покрытый плесенью хлеб.

Солдаты инженерно–строительной роты не привыкли к продолжительным переходам. В конечном счете напряжение сыграло свою роль. Когда солдаты падали на обочину от теплового удара, их товарищи переносили их в тень дерева, обматывали голову мокрым платком и оставляли их на произвол судьбы. Рота должна была двигаться вперед.

У некоторых солдат на ногах образовались такие мозоли, что они уже не могли носить ботинки. Они стягивали обувь с ног и хромали дальше босиком несколько миль, пока их кровоточащие ноги могли их нести. Ни мольбы товарищей, ни ругань командиров не могли ничего изменить.

— Мы обессилены, мы на самом деле не можем идти. Пожалуйста, оставьте нас и идите дальше.

Счастливчики попали в плен, но большинство были повешены полными чувства мести русскими.

Франц тоже был истощен. Через несколько дней его носки превратились в лохмотья, и огромные мозоли пузырями покрыли его ступни. Когда рота остановилась на короткий привал для обеда, он просмотрел содержимое своего ранца в поисках чистой тряпки. Но все вещи были грязные, пропитанные потом и покрытые дорожной грязью.

В конце концов он взял свою грязную нижнюю рубашку, разорвал ее на полоски и обернул ими ступни, прежде чем опять надеть ботинки. Но это не помогло. Мозоли лопнули, и туда проникла инфекция. Франц еле передвигал ноги, пока 699–я инженерно–строительная рота не остановилась на ночлег. У него поднялась температура, и он стонал, лежа на своем матрасе. К нему подошел Вилли:

— Франц, ты что–нибудь ел?

— Я не голоден, — выдавил сквозь зубы Франц.

— Тебе нужно попить. Давай, садись, — Вилли поднес фляжку к потрескавшимся губам друга. — Я принес тебе кипяченой воды.

Франц задыхался и кашлял, но все–таки ему удалось проглотить немного теплой жидкости.

— Теперь поешь хлеба. Ты должен поддерживать свои силы.

Франц заставил себя проглотить несколько кусочков.

Затем Вилли снял ботинки друга. Увидев гноящиеся раны размером с пол–ладони, стонущий возглас сорвался с его губ.

— Франц, недалеко отсюда есть маленький ручей. Обопрись на меня, и я помогу тебе туда добраться. Тебе станет легче, когда ты охладишь свои ноги.

Ухватившись рукой за плечи Вилли, Франц, хромая, прошел несколько метров к воде. Пока он дошел до ручья, его ступни распухли и стали в два раза больше. Когда он окунул свои измученные конечности в мутную грязную воду, он почувствовал облегчение.

— Я не могу двигаться, — простонал он, — у меня нет сил.

— Хорошо, — сказал Вилли. — Оставайся здесь. Я принесу твои вещи. Все, что тебе нужно, это хорошо отдохнуть.

«Мне нужно больше, чем просто отдых, Вилли, — подумал Франц. — Мой организм истощен и пылает от жара. Мои ступни заражены инфекцией. Мне нужны дни, Вилли. Дни отдыха. Но это невозможно. Я больше ничего не могу поделать. Завтра меня бросят, как и других. Я знал, что служба в армии опасна, но никогда не мог предположить, что умру от инфекции».

Он вынул ноги из воды и осторожно вытер их.

Слишком измотанный, чтобы следовать своему обычному распорядку чтения Библии, он достал Библию, чтобы прочитать только один текст перед молитвой. Она раскрылась на псалме 118:17: «Я не умру, но буду жить и возвещать, что соделал Господь».

Потрясенный прочитанным, он утих на сером армейском одеяле. Позже, лежа на сырой чужой земле, когда его тело знобило от жара, Франц молился. «Дорогой Господь, Ты знаешь, что я посвятил свою жизнь Тебе. Я покидал свой дом в уверенности, что вернусь к своей семье невредимым. Теперь Ты дал мне еще одно обещание. Но вот я больной и неспособный идти. Если Ты не поможешь мне, я обречен. Я знаю, что Ты — Бог, хранящий Свои обещания. Я отдаю себя в Твои руки». И Франц наконец заснул.

Подъем был в 3:15 утра. Полусонный, Франц протирал глаза. Головная боль и озноб исчезли. «Ну, я хорошо отдохнул. Если у меня получится надеть ботинки, то я снова смогу попытаться идти».

Он сел, вытянул ноги из–под серого одеяла и посмотрел на них. В тусклом свете они сияли белизной. «Минуточку, — пробормотал он, разглядывая ноги. — Этого не может быть». Он протянул руку и осторожно ощупал ноги. Затем он стал тереть их сильнее и сильнее. Они были исцелены. Волосы у него на голове поднялись дыбом. «Мои ноги совершенно здоровы. Они не просто покрыты свежей коркой, но абсолютно новой неповрежденной кожей». Качая головой от удивления, он натянул свои окровавленные носки, сунул ноги в ботинки и решительно направился пожелать изумленному Вилли доброго утра. Больше у Франца не было проблем с ногами до самого конца войны.

К ним присоединились грузовики их роты, и постепенно рота собралась вместе. Установился следующий распорядок дня: подъем между тремя и пятью часами утра и продвижение дальше. Двигались весь день, иногда на грузовиках, чаще пешком. Короткие ночи проводили во временных казармах — амбарах, церквах, синагогах, школах. Часто эти места кишели клопами, которые оставляли на теле человека зудящие жгучие укусы. К этому времени у большинства солдат были вши. Не было никакой возможности тщательно вымыться.

Солдаты с удивлением наблюдали последствия большевизма в стране. Двумя десятилетиями ранее коммунисты конфисковали всю землю, которая находилась в частной собственности, и объединили ее в огромные колхозы. В каждом колхозе были поля, границы которых простирались от одного горизонта к другому. Бывшим владельцам приходилось работать на своей земле как рабам, получая в качестве оплаты только необходимую пищу. Скот содержали в одном огромном сарае. Не получая за свой труд должного вознаграждения, многие не чувствовали никакого стимула вкладывать душу в эти фермы, все вокруг было грязным и в запущенном состоянии. Только женщинам было разрешено держать собственных кур, уток и гусей, и они дарили им всю свою заботу, которую не давали государственной собственности.

Когда голодные немцы проходили по этим местам, они только и думали, как поймать птицу и ночью поджарить ее на вертеле.

— Хазел! — звали они, — пойдем с нами!

— Нет, друзья, я не стану есть пищу, которую вы украли у голодающего населения.

— Прекрасно, господин святоша, разве ты не знаешь, что на войне нет чести? Бери все, что можешь, и наслаждайся, пока жив, — таков девиз. Кроме того, рядовой Зельтенфроелих сам украл гуся. Если ему можно так делать, то и нам можно!

Франц пожал плечами:

— Неважно, что делает лейтенант, это все равно воровство, и это неправильно. Что, если бы ситуация изменилась и русские солдаты крали бы еду у ваших детей?

Один из солдат злобно вспылил:

— Эти разговоры приводят меня в бешенство. До чего же ты глупый! Ты прекрасно знаешь, что на Германию никогда не нападут. Ты всегда говоришь так, будто не веришь в это. Если ты не замолчишь со своими подрывными идеями, я сделаю из тебя отбивную!

Ничего не ответив, Франц вернулся в свой кабинет. Два дня спустя генерал подписал приказ, где строго запрещалось мародерство и всякий, пойманный с украденными вещами, будет переведен в дисциплинарный батальон, где придется выполнять трудные и опасные задания. Воровство прекратилось.

Франц не мог удержаться.

— Вот видите, — сказал он товарищам. — Что я вам говорил?

Спустя несколько дней после этого случая Франца снова повысили, теперь он стал капралом. Он также был бухгалтером и кассиром 699–й инженерно–строительной роты. В качестве такового он вел все записи своего подразделения и заведовал всеми деньгами.

Каждые десять дней он выдавал жалованье солдатам. Так как они были частью восточного фронта, им была положена компенсация за службу на территории, где велись бои. Она равнялась одной дополнительной рейхсмарке — около доллара за каждый оплачиваемый день. Было очевидно, что постоянный риск их жизням не очень высоко оценивался.

Франц также заказывал провизию, одежду и другие продукты из Германии. Когда они останавливались в переходе, он открывал маленький магазинчик, где солдаты могли купить мыло, бритвы и другие предметы первой необходимости. Его начальство не очень беспокоилось о ревизии его записей — они знали, что могут полностью доверять ему.

Планомерно их часть продвигалась на восток. Часто на их пути попадались изуродованные русские танки. Однажды они встретили две тысячи триста русских военнопленных, следовавших на запад в немецкий военный лагерь, охраняемых всего лишь двенадцатью немецкими солдатами. Когда шел дождь, солдаты промокали до нитки. Если шел ливень, немощеные дороги становились непроходимыми, и 699–я инженерно–строительная рота останавливалась на день–два для отдыха. Франц, используя эту возможность, раскладывал промокшую после дождя писчую бумагу на крышах домов, чтобы просушить ее.

Однажды в пятницу сержант Нойхаус пришел к Францу.

— Хазел, тебе нужно написать десятидневный отчет завтра, чтобы я его отправил в штаб.

— Есть! — Франц энергично отдал честь.

— Не отдавай мне честь, Хазел. Я не офицер. Я сержант.

— Есть, сержант. Хочу вас поставить в известность, что вся бумага промокла.

— И что?

— Если я вставлю ее в печатную машинку, она разорвется.

Да уж, — сержант задумался. — Как ты думаешь, когда она высохнет?

— К воскресенью.

— Хорошо, тогда и сделай. В следующую пятницу:

— Хазел, тебе нужно завтра закончить ежемесячный отчет.

— Есть! Но есть одна проблема.

— Какая?

— Нужно поработать в магазине в субботу вечером. И так как первое число месяца приходится на воскресенье, все цифры должны быть включены в расчеты.

— Ты прав, лучше подождать до воскресенья.

Не проявляя неподчинения, Франц всегда убеждал их, что задание будет выполнено лучше, если его выполнять в воскресенье.

Иногда в субботу его товарищи подходили к нему и спрашивали:

— Франц, можно у тебя купить мыло?

— Я не знаю, осталось ли что–нибудь. С последней поставкой ничего не пришло. Но если ты подождешь до вечера, я постараюсь найти кусочек для тебя.

— Ах, да, сейчас же суббота. Я забыл. Солдаты уже давно смирились с тем, что Франц по субботам не работает.

В августе стали чаще идти дожди, превращая сельскую местность в огромное месиво грязи. Но немцы не задерживались. Они упрямо продвигались дальше. Когда грузовики колесами увязали в грязи, солдаты вытягивали их задним ходом. В конце концов грязь стала затекать через края солдатских сапог внутрь, и за несколько часов они прошли всего лишь несколько сот метров.

— Мы так увязли, что вынуждены остановиться, — сказал один из офицеров, покачивая головой, — даже немецкая решимость не может одержать победу над силами природы.

Когда наконец появилось солнце, солдаты инженерно–строительной роты еще два дня приводили в порядок себя и в рабочее состояние технику. В следующий раз, когда пошел сильный ливень, они благоразумно остались в своих временных квартирах. Тогда они еще не знали, что сильные дожди завели в тупик всю войну. Всемогущий вермахт был остановлен — не врагом, а грязью.

В конце концов, их инженерно–строительная рота подошла к Черкассам — городу, расположенному на западном берегу реки Днепр. Здесь, где ширина реки достигала пяти миль, им было приказано построить мост. Чтобы помочь справиться с трудновыполнимым заданием, к ним присоединились четыре других батальона, всех вместе было 6 000 человек.

Часть полка направилась в лес пилить деревья: бригада в количестве 21 человека работала на украинской лесопилке, другие 25 — на фабрике гвоздей, где делали не только гвозди, но также скобы и металлические эстакады. Бревна перевозили на лесопилку, где их обрезали точно по размеру, рассчитанному инженерами, затем их волокли в то место, где остальные солдаты строили мост.

Здесь немцы столкнулись с растущим сопротивлением Красной Армии, и наступление замедлилось. Преимущество в сражении переходило то на одну, то на другую сторону. Русские воздушные эскадрильи бомбили войска, а немецкие силы ПВО сбивали самолеты. Пока самолеты догорали на полях, немецкие пикирующие бомбардировщики начинали атаковать и уничтожать оставшееся сопротивление. Но не успевали немцы опомниться, как русские начинали танковую контратаку, после которой силы вермахта окружали советские танки и уничтожали их из минометов и гаубиц. Так продолжалось снова и снова, с обеих сторон были большие потери.

В одну из суббот русские окружили солдат инженерно–строительной роты. Лейтенант Гутшальк быстро мобилизовал их.

— Хазел, вы с Вебером идите в заброшенную маслобойню и защищайте наши позиции с юга, — прокричал он.

«Вот и настал тот момент», — подумал Хазел. Он прочистил горло и постарался говорить спокойно.

— Лейтенант, сегодня суббота. Я не могу участвовать в сражении.

— В чем дело, Хазел?

— Я не могу участвовать в бою. Простите, господин офицер.

Гутшальк был ошеломлен.

— Это война, солдат! Мы сражаемся за наши жизни!

— Простите, господин офицер, — повторил Франц.

— Хазел, ты отказываешься выполнять приказ?

— Да, господин офицер, — ответил Франц, стоя по стойке «смирно».

Лейтенант покраснел от злости.

— С меня довольно! — прорычал он. — На этот раз ты получишь по заслугам, и никто не сможет тебя спасти! Я позабочусь об этом лично!

После того как русских успешно оттеснили, лейтенант сделал запись в послужном списке Франца, что по окончании войны он должен быть наказан за отказ подчиниться приказу вышестоящего офицера.

Несмотря на то, что их рота была инженерным подразделением, она часто попадала в зону боевых действий. Как–то Франц с Карлом были в охране, когда другие солдаты занимались укреплением противотанковых барьеров вокруг деревни. Внезапно сверкнула вспышка, и раздался оглушительный взрыв. Они побежали к тому месту и увидели солдата по имени Генрих Корбмахер: половина его лица отсутствовала, и внутренности его вывернуты наружу — он наступил на фугас. Все, чем они могли ему помочь, это держать его голову и успокаивать, в то время как его крики сотрясали воздух: «Мама, помоги мне! Мама, ты нужна мне! Где ты, мама?»

К счастью, его страдания скоро прекратились. Его похоронили в тот же вечер. Здесь нечего было сказать. Эта утрата была особенно тяжелой еще потому, что предыдущей весной британский бомбардировщик разрушил маленький домик Генриха в Германии.

У него остались жена и четверо детей. Как секретарь роты Франц должен был известить вдову и отправить ей немногие вещи Генриха. С печалью на сердце он размышлял о том, придется ли кому–то однажды выполнить эту обязанность для него. В следующие четыре года это стало нормой жизни немецкой армии.