Солнце едва выглянуло из-за домов, а Джим с Маком уже были на железнодорожной станции. Блестящие в лучах восхода махины сцеплялись, расцеплялись, расходились на запасные ветки, в сортировочный парк, где уже дожидались своей очереди длинные вереницы вагонов.
— В семь тридцать должен отправиться порожний товарняк, — сказал Мак. — Пойдем-ка поищем. — И заспешил меж запасных веток туда, где они выходили на основной путь.
— Будем садиться на ходу? — спросил Джим.
— Да он еще скорости не наберет. Я и забыл совсем, ведь ты на ходу в поезд ни разу не прыгал?
Джим зашагал пошире, стараясь наступать не на каждую шпалу, а через одну, однако не получилось.
— Я еще многого в жизни ни разу не делал, почти все мне в новинку, — признался он.
— Ничего, это пустяки. Сейчас проехать зайцем нетрудно. Не то что раньше. Проводники вылавливали и выбрасывали бродяг на полном ходу.
Подле путей громоздилась черная водокачка, водомерный кран торчал сбоку, точно гусак с вытянутой шеей. Лабиринт рельсов остался позади. Впереди — лишь до блеска отполированный главный путь.
— Посидим, обождем, — предложил Мак. — С минуты на минуту должен показаться. — Не успел он договорить, как послышался долгий, тоскливый гудодк, и медленно задышал, запыхтел, выпуская пары, близящийся поезд. Джим и Мак поднялись с обочины, неспешно потянулись.
— Попутчики, наверное, будут, — определил Мак.
Из депо выполз длинный состав: красные товарные, желтые вагоны-холодильники, черные угольные вагоны, круглобокие цистерны. Состав двигался медленно, едва ли не шагом догнать можно. Машинист помахал им черной, промасленной рукавицей.
— За город собрались? — крикнул он и нарочно выпустил из-под колес паровоза струю пара.
Мак предупредил Джима.
— Прыгаем в товарняк. Вон в тот, там дверь приоткрыта. Поравнявшись с вагоном, он на бегу толкнул дверь. — Помоги! — крикнул он.
Джим нажал на железную рукоятку, навалился всем телом. Дверь заскрежетала и отошла примерно на метр. Мак ухватился за порог, оттолкнулся от земли, перевернулся и приземлился на корточки на вагонный пол. Тут же вскочил на ноги, отступил от двери, и Джим последовал его примеру. На полу валялись обрывки обоев со стен. Мак сгреб их в кучу, подвинул к стене.
— Получше всякой подушки, — крикнул он Джиму. Устраивайся так же.
Но Джим не успел. В дверном проеме обозначилась голова еще одного «зайца». Он влез в вагой, за ним — еще двое. Первый пошнырял глазами по полу и подошел к Маку.
— Никак, все себе забрал?
— Что — все? — словно не понимая, переспросил Мак.
— Бумагу! Все подчистил!
Мак изобразил добродушнейшую улыбку.
— Мы ж не знали, что к нам гости пожалуют. — Он поднялся. — Бери, сколько надо.
Мужчина вначале стоял и, разинув рот, глядел на Мака, потом сгреб всю бумагу.
Мак легонько тронул его за плечо.
— Вот что, клади-ка все на место, — ровным голосом сказал он. Раз ты такая свинья, ни шиша не получишь.
Пришлый бросил бумагу на пол.
— Может, ты меня еще и прибьешь?
Мак ловко отступил, напружил ноги, руки свободно повисли по бокам.
— Ты когда-нибудь в Розанне ходил на стадион бокс смотреть? спросил он.
— Ходил, ну и что?
— Врешь ты, как сивый мерин, — бросил Мак. — Если б ходил, запомнил бы меня и не лез бы на рожон.
На лице мужчины проглянула неуверенность. Он смущенно покосился на своих спутников — один стоял у двери и глядел на мелькавшие поля и сады. Второй уголком шейного платка сосредоточенно ковырял в носу и внимательно осматривал свой «улов». Спорщик снова перевел взгляд на Мака.
— А я и не лезу, — сказал он. — Просто хотел немного бумаги для подстилки взять.
Мак расслабил ноги.
— Ну что ж, бери. Только и мне оставь.
Мужчина взял на этот раз едва ли больше пригоршни.
— Да что ты, возьми побольше!
— Ничего, нам ехать недолго. — Он устроился подле двери, обхватил руками колени, положил на них голову.
Кончились железнодорожные блок-посты, и поезд набрал скорость. Стук колес гулко отдавался в пустом вагоне. Джим встал, подошел к двери, открыл пошире — пусть утреннее солнце заглянет к ним — и сел, свесив ноги. Засмотрелся на бегущую землю, закружилась голова. Подняв голову, он увидел поле, желтеющее стерней. Воздух напоен терпким ароматом и запахом паровозного дыма, который сегодня казался даже приятным.
Через минуту рядом сел Мак.
— Смотри не вывались, — крикнул он. — Знавал я одного, засмотрелся под ноги, голова закружилась он и упал прямо лицом вниз.
Джим повел рукой — за рядами молодых эвкалиптов промелькнул красный амбар и белый фермерский дом.
— А там, куда мы едем, так же красиво?
— Еще красивее. На много миль окрест одини яблони, и все усыпаны, буквально усыпаны, яблоками. Прямо ветви ломятся, а в городе за каждое яблочко пятак плати)
— Я и сам не знаю. Мак, почему я раньше так редко за городом бывал. Удивительно: тянуло уехать, а не уезжал. Раз, еще в детстве, какая-то масонская организация устроила нам, ребятишкам, пикник, и на грузовиках человек пятьсот вывезли за город. Целый день гуляли. Там росли высокие деревья. А я, как взобрался на верхушку, так весь день и просидел. Думал: выпадет минутка свободная, буду сюда ездить. Да так и не съездил.
Мак прервал его.
— Поднимайся. Дверь нужно закрыть. К Уилсону приближаемся. Нечего зря дразнить станционную полицию.
Они потянули вдвоем, и дверь поддалась. В вагоне стало темно и душно, задрожали стены; все реже и реже стучат колеса на стыках рельсов — поезд замедлил ход, подъезжая к городку. Трое попутчиков поднялись на ноги.
— Нам вылезать, — бросил их старший и приоткрыл дверь. Его спутники проворно выскользнули из вагона, а сам он повернулся к Маку. Ты, приятель, надеюсь, не в обиде.
— Ну, о чем ты!
— Бывай здоров! — и, выпрыгнув из вагона, прокричал: — Чтоб тебе пусто было, сукин сын!
Мак лишь рассмеялся и прикрыл дверь. Вскоре поезд снова стал набирать скорость, колеса застучали чаще. Мак пошире открыл дверь и уселся на солнце.
— Мозгляк паршивый! — сплюнул он.
— А ты и впрямь боксер, Мак? — спросил Джим.
— Куда там! С этим-то пара пустяков — его только припугни! Он думал, я сам ему с перепугу бумагу предложил. Конечно, нет правил без исключений, только чаще всего, если парень старается тебя напугать, то он сам трус. — И он обратил массивное добродушное лицо к Джиму. Удивительно, почему-то, как с тобой заговорю, либо в ораторство ударюсь, либо наставлять начинаю.
— Да брось. Мак. Мне все на пользу.
— Дай бог, если так. Значит, выходим в Уивере и пересаживаемся на восточное направление. Километров сто ехать еще. Повезет, так ночью уже в Торгас приедем. Он вытащил кисет, свернул самокрутку, прикрыв ее от встречного ветра. — Может, закуришь, Джим?
— Спасибо, не курю.
— Да, видно, пороки тебе незнакомы. Пить не пьешь, с девочками не гуляешь.
— Сейчас нет. Раньше, бывало, по пьяной лавочке, к шлюхам наведывался. Не поверишь. Мак, но с юных лет я девчонок сторонился. Наверное, боялся, что быстро захомутают.
— Небось, красавчиком слыл?
— Не в том дело, просто у всех моих приятелей жизнь не сложилась. Уж где они только девчонок не пялили: и за афишными тумбами, и на складах, средь каких-нибудь досок. Рано или поздно у подружки пузо появляется и… одним словом, Мак, я боялся, что попаду в такую же мышеловку, как отец с матерью: двухкомнатная квартирка, дровяное отопление. Как перед богом клянусь, роскошь мне не нужна, просто не хотелось лямку тянуть, как дружки. Утром идут — в руках жестянка с обедом: кусок полусырого пирога да термос со вчерашним кофе.
— Ну, что ж, не хотел тянуть лямку, зато сейчас жизнь у тебя слаще сахара. Подожди, достанется еще тебе на орехи, вот только дело закончим.
— Сейчас совсем другое. Шибанут раз по зубам — это не беда. Главное, чтоб не заела до смерти унылая жизнь. Разница большая.
— Но не настолько, чтоб глаз всю дорогу не смыкать. Да и про шлюх слушать — удовольствие невеликое. — Мак зевнул, поднялся, собрал в кучу бумагу, улегся и быстро заснул.
А Джим еще долго сидел в дверном проеме, смотрел, как мимо бегут фермерские домики, поля, засаженные капустой, свеклой; грядки салата, моркови, с похожей на папоротник ботвой. Меж свекольных грядок блестела вода. Вот промелькнули поля люцерны, просторные здания молочных ферм, в нос ударил запах навоза. Потом поезд пошел меж холмами, и солнце скрылось. Чуть поодаль от насыпи на крутых склонах рос папоротник, ярко зеленели дубки. Ритмичный перестук колес убаюкал и Джима. Поначалу он сопротивлялся, мотал головой; хотелось увидеть как можно больше. Но, наконец, встал, прикрыл дверь и улегся на свою бумажную подстилку. Уснул он враз словно провалился в ревущую бездонную черноту и, казалось, проспал целую вечность.
Мак едва растолкал его.
— Нам пора! — крикнул он.
Джим ошалело сел.
— Господи, неужто сотню километров уже отмахали?
— Почти что. Видать, и тебя стук да шум сморили. Я тоже в товарняке сразу спать заваливаюсь. Ну, как, проснулся? Еще пару минут и пойдет медленнее.
Джим сдавил гудящую голову руками.
— Будто врезали крепко!
Мак распахнул дверь и крикнул:
— Прыгай по ходу поезда! И как прыгнешь, не останавливайся, вперед! — и исчез. Джим прыгнул следом.
Солнце было в зените, почти прямо над головой. Впереди, в тени садов, теснились домики. Поезд уходил все дальше, а Мак с Джимом задержались на путях.
— Здесь одна ветка уходит в сторону и пересекается с той, которая нам нужна, — к долине Торгас. Городком не пойдем. Полями напрямик и — к перекрестку путей.
Мак, а следом и Джим перебрались через ограду из колючей проволоки, пересекли поле со жнивьем, вышли на грунтовую дорогу. Оставили в стороне городок и через полмили вышли к железнодорожному разъезду.
Мак сел на железнодорожную платформу, кивнул Джиму — присаживайся!
— Здесь место хорошее. Поезда часто ходят. Может, и ждать долго не придется.
Он скатал бурую самокрутку.
— Тебе теперь тоже без курева не обойтись. Очень общению помогает. Со сколькими людьми переговорить придется. Предложишь человеку закурить или сам попросишь, он сразу сердцем потеплеет. А предложит тебе кто сигаретку, а ты откажешься — словно в душу плюнешь. Так что давай-ка закуривай.
— Попробую, пожалуй, — решил Джим. — Я ведь только в детстве баловался. Отвык, небось затошнит.
— Держи, я тебе уже скрутил.
Джим взял самокрутку, затянулся.
— А ничего вроде. Я уж и вкус позабыл.
— Если и не понравится, все одно — для дела польза. На таких мелочах у наших ребят вся работа держится… Никак, поезд идет. — Мак встал. — И, похоже, товарный.
Поезд медленно полз по пути.
— Надо ж! — воскликнул Мак. — Восемьдесят седьмой! Наш! А мне в городе говорили, что он на юг идет. Видно, кое-какие вагоны отцепил и на восток.
— Давай отыщем вагон, в котором ехали. Мне в нем понравилось.
Состав поравнялся с ними. Мак и Джим вскочили в вагон, и Мак сразу же улегся на прежнее место.
— Могли б спать и никуда не вылезать!
Джим снова устроился подле двери. Поезд натужно полз меж круглыми холмами, попались даже два коротких туннеля. Во рту у Джима еще оставался привкус табака, приятный привкус. Он порылся в кармане куртки.
— Слышь, Мак!
— Что?
— Я вчера две шоколадки купил.
Мак взял одну, развернул.
— Ну, ты, видать, в любой революции пригодишься.
Через час Джима снова стало клонить ко сну. Он неохотно закрыл дверь, забрался на бумажное ложе, и его тотчас же поглотила черная ревущая бездна. Потом его понесло в каком-то потоке, среди щепок, обломков. И самого тащило куда-то вниз, вниз, где кончался сон.
Он проснулся — Мак тряс его за плечо.
— Ты б, наверное, неделю дрыхнул, дай тебе только волю! Больше двенадцати часов сегодня проспал.
Джим потер глаза.
— Опять голова гудит!
— Ну-ка побыстрее просыпайся! Уже к Торгасу подъезжаем!
— Ну и ну! Который час?
— Около полуночи, должно быть. Ну, вот и приехали. Готов?
— Конечно.
— Пошел!
Поезд медленно потащился дальше. Впереди за красным глазком семафора виднелась станция. Дежурный махал фонарем. Справа тусклые лампочки на столбах скупо освещали городскую улочку, отбрасывая в ночное небо белесые ореолы. В воздухе похолодало.
— Есть хочется. Какие будут соображения на этот счет, Мак? — полюбопытствовал Джим.
— Подожди, сейчас на свет выйдем, посмотрим, кто-то у меня в списке значится. — И он скрылся во тьме. Джим чуть не вприпрыжку поспешил следом. Они вышли на городскую окраину, и на углу, под фонарем, Мак остановился, вытащил листок бумаги.
— Это славный городок, Джим. Здесь нас поддерживают человек пятьдесят. Есть на кого положиться, выручат в трудную минуту. Ага, вот кто мне нужен. Альфред Андерсон, меж Четвертой и Пятой улицами, держит передвижное кафе. Ну, что скажешь?
— А что это за список?
— Список тех, кого мы считаем сочувствующими. С помощью этого списка мы все, что хочешь, раздобудем, от вязаных носков до ружейных патронов. А фургончик Альфа открыт всю ночь напролет. Пойдем, это я возьму на себя.
Скоро они свернули на главную улицу, прошли ею почти до конца, там попадались пустые лавки, дома стояли не так кучно. Передвижное кафе Альфа оказалось уютным фургончиком, в оконцах — красное витражное стекло, задвижная дверь. У стойки на табуретах расположились двое, за стойкой суетился полный молодой человек, голые руки массивны и белы.
— Эти двое не засидятся, — на чашку кофе с пирожным забежали, определил Мак. — Подождем, пусть уйдут.
Они задержались у входа, и тут появился полицейский, стал приглядываться.
Мак нарочито громко сказал:
— Давай сначала по куску пирога съедим, а уж потом домой пойдем.
Джим понял с полуслова.
— Не хочу я пирога, у меня глаза слипаются, пошли домой.
Полицейский прошел мимо. Казалось, он даже принюхивается.
Мак негромко произнес:
— Небось, думает, что мы решили эту забегаловку обчистить, да никак с духом не соберемся.
Полицейский развернулся и зашагал к ним.
Мак заговорил громче:
— Как хочешь, можешь идти домой, а я кусочек пирога перехвачу, и, поднявшись по ступенькам, открыл дверь.
Хозяин улыбнулся.
— Добрый вечер, ребята. Никак похолодало на улице, а?
— Точно, — бросил Мак и прошел к дальнему от двоих посетителей концу стойки. По лицу Альфа пробежала догадливая тень.
— Вот что, ребята, если вам нечем платить, я угощу вас кофе с булочкой. Только, чур, не ловчить; наедитесь за мой счет, а потом скажете: валяй, мол, зови полицию. У меня дармоеды прямо в печенках сидят.
Мак усмехнулся.
— Кофе с булочкой — лучше и не придумать, Альфред.
Хозяин подозрительно покосился на него, снял высокий поварской колпак и почесал затылок.
Двое посетителей допили кофе.
— А что. Альф, ты всегда бродяг кормишь? — спросил один.
— Господи, да как иначе-то? Не откажешь ведь бедолаге в чашке кофе морозной ночью из-за того, что у него паршивого пятака нет.
Посетитель хмыкнул.
— А двадцать чашек кофе-это уже доллар. Ты так по миру скоро пойдешь. Ну, что, Уилл, в путь? — они поднялись, расплатились и вышли.
Альф выбрался из-за стойки, проводил их, плотно задвинул дверь, затем вернулся на привычное место и с таинственным видом наклонился к Маку.
— Кто вы, ребята?
Рукава у него были закатаны по локоть, руки белые, движения спокойные: он размеренно и непрестанно вытирал стойку тряпкой.
Мак подмигнул и ответил ему как настоящий заговорщик:
— Нас из города с заданием прислали.
От волнения щеки у Альфа вспыхнули.
— Я как вас увидел, именно так и подумал. А как вы догадались ко мне прийти?
— Ты по-доброму встречал наших людей, мы такого не забываем.
Альф гордо улыбнулся, будто его награждали, а не выманивали обед.
— Вы, ребята, поди и не ели сегодня толком. Дайте ка я вам котлеты по-гамбургски приготовлю.
— Великолепно! — Мак не заставил себя упрашивать. — Мы и впрямь как волки голодные.
Альф подошел к холодильнику, достал две пригоршни фарша, проворно скатал котлеты, мазнул сковородку на газовой горелке маслом и бросил котлеты. Сверху посыпал мелко нарезанным луком. Тут же в кафе вкусно запахло.
— Э, прямо хоть сам на сковородку прыгай!
Масло зашипело, лук сделался золотистым. Альф снова перегнулся через стойку.
— А что у вас здесь за дело?
— Да в ваших краях больно много красивых яблок уродилось.
Альф выпрямился, упершись в стойку толстыми руками, в маленьких глазках мелькнула догадка.
— Так-так, ясно. Понял, — таинственно произнес он.
— Не пора ли переворачивать? — подсказал Мак.
Альф перевернул котлеты, прижал лопаточкой. Собрал рассыпавшийся лук, положил на котлеты сверху, примял.
Каждое движение нарочито замедленно, словно Альф погрузился в раздумья — так раздумчиво смотрят порой коровы.
— У моего старика тоже есть сад и клочок земли. Надеюсь, вы ему вреда не причините? Ведь я к вам подоброму отношусь.
— Конечно, по-доброму, — согласился Мак. — Мелкие фермеры не пострадают. Передай отцу: мы его не тронем. А пустит к себе погостить, так мы весь урожай ему соберем.
— Спасибо. Я с ним поговорю. — Альф положил котлеты на тарелки, добавил картофельного пюре, примял сверху и в ложбинки плеснул бежевой подливки.
Мак и Джим с жадностью набросились на еду, запили все кофе, кусочками хлеба собрали с тарелок остатки, а Альф вновь наполнил их чашки.
— Обед на славу! — воскликнул Джим. — Я прямо умирал с голоду.
— Угощение — что надо, — подхватил Мак, — ты. Альф, славный парень.
— Не будь у меня этого кафе и не владей мой старик землей, я б, ребята, с вами пошел. Ведь стоит кому узнать, кого я привечаю, разнесут мой фургончик в щепы!
— Ну, от нас-то никто ничего не узнает, — заверил Мак.
— Не сомневаюсь, ребята.
— А много ли уже сборщиков заявилось сюда?
— Да уж порядком. Многие у меня столуются. У меня за четвертак отличный обед: суп, мясо, два вида овощей, хлеб, масло, пирог, две чашки кофе — и за все двадцать пять центов. Прибыль, конечно, грошовая, зато и продавать удается больше.
— Молодец, — похвалил Мак, — а не называли ребята кого-нибудь из своих вожаков?
— Вожаков?
— Ну, кто-то же должен их направлять.
— Ага, понял, — кивнул Альф. — Нет, что-то не припоминаю.
— А где вся братия околачивается?
Альф потер жирный подбородок.
— Я-то знаю об их двух лагерях. Один — вдоль шоссе, другой — у реки. Там в ивняке бродяги испокон веков лагерь разбивали.
— То, что нужно. Как туда добраться?
Альф ткнул толстым пальцем.
— На перекрестке свернете, дойдете до окраины, увидите реку и мост. Чуть влево — тропинка в ивняке. Метров четыреста пройдете — там и лагерь. А вот сколько у них народу, сказать не берусь.
Мак поднялся, надел шляпу.
— Хороший ты парень. Альф. Нам пора. Спасибо, что накормил.
— У моего старика есть сарай с койкой, на тот случай, если надумаете у него переночевать, — предложил Альф.
— Не получится. Альф. Нам нужно дело делать, а значит, быть среди людей.
— Наведывайтесь, всегда подкормлю, только время выбирайте, как сегодня, — чтоб посетителей не было.
— Спасибо еще раз. Все ясно, непременно заглянем.
Мак пропустил Джима вперед и закрыл за собой дверь. Спустившись с крылечка, они пошли по указанной улице. На углу из подъезда вдруг вынырнул полицейский.
— Что задумали? Говорите! — рявкнул он.
Джим от неожиданности отпрянул, а Мак спокойно остановился.
— Мы, начальник, простые работяги. А задумали вот яблоки пособирать.
— Что ночью здесь делаете?
— Да мы прямо с поезда, на товарняке прикатили.
— И куда идете?
— К реке, вроде там ребята расположились.
Полицейский точно врос в землю.
— Деньги есть?
— Вы же видели, мы в кафе расплачивались. Мы не какие-то там бродяги-побирушки.
Полицейский наконец отошел в сторону.
— Проваливайте, да поживее, и чтоб по ночам не шастать по городу!
— Слушаемся, начальник.
И они спешно отошли.
— Ну и любезничал ты с ним, — удивился Джим.
— А почему б и не полюбезничать? Вот тебе первый урок: не спорь с легавым, тем более ночью. Получи мы сейчас по месяцу тюряги за бродяжничество, славно бы дело обернулось, а?
Они поплотнее запахнули легкие хлопчатые куртки и прибавили шагу. Все меньше и меньше фонарей попадалось им на улицах. — А с чего ты думаешь начинать? — спросил Джим.
— Не знаю пока Нужно каждую возможность использовать. Начинаем мы обычно с того, что разрабатываем план в целом, а частности определяются сообразно условиям. Нужно каждой зацепкой пользоваться. Иначе ничего не выйдет. Придем, посмотрим, какая там обстановка.
Джим зашагал шире и энергичнее.
— Мак, доверь мне настоящее дело. Не хочу всю жизнь быть на подхвате.
Мак рассмеялся.
— Подожди, еще надоест. Так надоест, что назад в город запросишься, где по восемь часов в день работают.
— Вряд ли, Мак. Сейчас мне как никогда хорошо. Прямо, того и гляди, лопну от радости. Разве у тебя не так?
— Изредка. Обычно я так занят, что некогда в своей душе копаться.
Стали попадаться ветхие дома, сварочные мастерские, стоянки старых автомашин, свалка их разрозненных и искалеченных частей. Фонари освещали черные окна брошенных домов; от кустов, переходящих в подлесок, бежали тени. Холодало. Джим и Мак пошли еще быстрее.
— Вон, по-моему, фонари у моста, с каждой стороны по три, видишь? — показал Джим.
— Вижу. От моста, кажется, налево свернуть?
— Да, налево.
Мост о двух пролетах перекрывал узенькую речушку, сейчас, летом она превратилась в маленький грязный ручеек, змеящийся по песчаному руслу.
Взяв от ската моста влево, Джим и Мак обнаружили вскоре бегущую по самой кромке старого русла тропу, она уводила в ивняк. Мак шел первым. Через минуту они окунулись в кромешную тьму, спереди, сзади и по бокам их обступили густые ивовые заросли. Лишь изредка над головой меж веток проглядывало вечернее небо, справа по самому берегу темной стеной высились тополя.
— Не вижу я тропы, — посетовал Мак. — Придется наощупь пробираться. — И медленно, осторожно шагнул вперед. — Джим, подними руки, чтоб ветками глаза не выколоть.
— Уже чуть не выколол. По губам только что хлестануло.
Некоторое время шли молча, старательно держась утоптанной тропы.
— Дымом запахло. — заметил Джим. — Считай, добрались.
Вдруг Мак остановился.
— А вот и огоньки впереди. Значит, так, как и прежде, разговор завожу я.
— Идет.
Тропинка неожиданно вывела на большую поляну, посередине горел костер. На другом краю виднелись три грязные, некогда белые палатки. В одной горел свет и по стенам бродили огромные черные тени. На поляне было человек пятьдесят: кто спал прямо на земле, завернувшись в одеяло, кто сидел вокруг костра. Не успели Джим с Маком выйти на поляну, как услышали короткий вскрик из освещенной палатки. И сразу задергались, закопошились тени на брезентовой стене.
— Может, кто заболел, — тихо сказал Мак. — Но считай, что мы ничего не слышали. Очень неразумно совать нос не в свое дело.
Они подошли к костру, подле которого, обхватив колени руками, сидели в кружок мужчины.
— Можно ли к вам присоединиться? — спросил Мак. — Или ваше общество только для избранных?
Несколько небритых лиц повернулись к нему, в глазах бусинками отражалось пламя костра. Один из мужчин подвинулся.
— Садись, земли всем хватит.
Мак только крякнул.
— Может, где и хватит, да только не в моих краях.
Заговорил худолицый, освещенный костром мужчина, сидевший по другую сторону.
— Ты, брат, попал в замечательное место. Здесь всего хватает жратвы, выпивки, автомобилей, домов. Присаживайся, у нас роскошный ужин.
Мак присел на корточки, кивнул и Джиму — садись. Вытащил кисет, аккуратно свернул изящную самокрутку. Затем, будто спохватившись, предложил:
— Ну, что, капиталисты, кому курить охота?
К нему потянулись несколько рук. Кисет пошел по кругу.
— Только что приехал? — спросил худолицый.
— Именно. Дай, думаю, пособираю яблочек, да обратно — свои миллионы считать.
Худолицый зло выкрикнул:
— А знаешь, сколько нам платить будут? Пятнадцать центов! Пятнадцать, чтоб им подавиться, собакам!
— А сколько ты, собственно, хочешь? — воскликнул Мак. — Имей совесть, парень! Или у тебя хватит наглости заявлять, что тебе, видите ли, хочется есть? Яблоки собираешь, вот их и жуй. Они такие вкусные, красивые! Тон его вдруг ужесточился. — А что, если мы эти яблоки не станем собирать?
Худолицый так и взвился.
— Придется! Никуда не денешься! Все до последнего гроша на дорогу сюда потратили!
— Не станем мы собирать, другие охотники найдутся!
— А если мы этих охотников — в шею? — крикнул Мак.
Люди у костра насторожились.
— Так ты чего ж… бастовать предлагаешь? — спросил худолицый.
Мак рассмеялся.
— Ничего я не предлагаю.
Коротышка, сидевший опершись подбородком о колени, сказал:
— Лондона чуть удар не хватил, когда сообщили, сколько платить будут.-И повернулся к соседу: — Ты, Джо, видел его. Правда, ведь его чуть удар не хватил?
— Аж позеленел весь, — подтвердил тот, — стоит, молчит, а сам весь зеленый. И деревяшку, что в руке держал, всю раскрошил.
Кисет наконец вернулся к владельцу, Мак помял его, убедился, что табаку осталось кот наплакал и сунул в карман.
— А кто такой Лондон?
Ответил ему худолицый.
— Лондон-мужик что надо, голова! Мы с ним всегда ездим. Что и говорить — голова!
— За старшего у вас?
— Да нет, просто хороший мужик. Мы с ним ездим. Послушал бы ты, как он с легавыми держится. Он…
Снова из палатки раздался крик, на этот раз долгий. Все повернули головы, потом снова безразлично уставились на огонь.
— Болеет, что ли, кто? — спросил Мак.
— Невестка Лондона рожает.
— Да, не самое удачное место для родов. А врач-то есть? поинтересовался Мак.
— Откуда! Где ж его возьмешь?
— А почему ее в окружную больницу не свезут?
Худолицый глумливо бросил:
— Как же! Будут они цацкаться с бродягами залетными! В больнице нет мест. Вечно она забита до отказа. Будто сам не знаешь.
— Я-то знаю, — вздохнул Мак. — Видно, и тебе это не в новинку.
Джим поежился, подобрал ивовый прутик, сунул его в костер, прутик сначала задымил, потом заиграл пламенем. Мак протянул в темноте руку и незаметно пожал руку Джима. А вслух спросил:
— А есть там, с ними, кто в родах кумекает?
— Старуха одна, — ответил худолицый; вопрос показался ему странным, и взгляд сделался подозрительным. А тебе-то что?
— Я кое-что в этом смыслю, — ответил Мак. — Учился немного. Мог бы сейчас помочь.
— Ну, так иди к Лондону! — Худолицему, видно, не хотелось самому принимать никакого решения. — А нам не след о нем языком трепать.
Мак словно бы и не заметил подозрительности собеседника.
— Пожалуй, и впрямь надо сходить. — Он поднялся. Пойдем со мной, Джим. Где он, в той палатке, где свет?
— Да, там.
Сидевшие у костра проводили Мака и Джима внимательными взглядами, потом снова засмотрелись на костер. Двое друзей шли поляной, старательно обходя кучи тряпья — под ними спали люди.
Мак прошептал.
— Ну и повезло же нам! Если в грязь лицом не ударю, считай, что начали мы удачно.
— Я не совсем понимаю… Даже не знал, что ты медицине учился.
— Да никто на белом свете этого не знал! — усмехнулся Мак. Они подошли к палатке: за подсвеченной брезентовой стеной суетились черные силуэты людей. Мак встал у входа и позвал:
— Лондон!
Почти мгновенно взлетел палаточный полог и вышел высокий мужчина. В плечах не обхватить. Жесткие черные волосы обрамляли похожую на тонзуру лысину на макушке. По лицу пролегли волевые морщины; черные, налитые кровью, как у гориллы, глаза смотрели свирепо. Угадывалась в этом человеке властность. Вести за собой людей для него столь же естественно, как и дышать. Выйдя, он опустил за собой полог.
— Что нужно? — сказал — точно отрезал.
— Мы только что приехали, — объяснил Мак. — Ребята у костра говорят, здесь роженица.
— Ну и что с того?
— Вот я и подумал, может, чем помочь, раз у вас доктора нет.
Лондон приоткрыл полог-полоска света упала на лицо Маку.
— Ну, и чем ты можешь помочь?
— Я работал в больницах. Доводилось и роды принимать. Так почему б и сейчас не попробовать.
— Заходите, — уже спокойнее сказал великан. — Хоть старуха здесь и вертится, она, помоему, малость чокнутая. Заходите, сами все увидите.
В палатке было тесно и душно. На блюдце горела свеча. Посреди палатки стояла самодельная печурка — ее смастерили из керосинового бака, — рядом сидела сморщенная старуха; в углу стоял бледный парень. У дальней стены на земле разложен матрац, на нем лежала молодая женщина, лицо у нее побелело, по нему грязными ручейками стекал пот, волосы растрепались. Все трое разом взглянули на вновь пришедших. Старуха отвела взгляд и уставилась на раскаленную печку, поскребла ногтями ладонь.
Лондон подошел к матрацу, опустился на колени. Роженица перевела взгляд с Мака на свекра. Тот сказал:
— Теперь у нас есть доктор. Больше опасаться нечего.
Мак взглянул на молодую женщину и подмигнул: лицо у нее застыло от страха.
Парень подошел к Маку, тронул его за плечо.
— Все будет в порядке, док?
— Конечно, она у тебя молодец. — Мак повернулся к старухе. — А ты повитуха, что ли?
Та, продолжая скрести морщинистые ладони, лишь бессмысленно посмотрела на него и не ответила.
— Я спрашиваю: ты повитуха? — прокричал Мак.
— Нет, но раза два детей принимать доводилось.
Мак взял ее руку, поднес поближе к свече: ногти длинные, неровные, грязные, кожа серая с синевой.
— И они, конечно, родились мертвыми. Нужно много чистых тряпок, у вас что-нибудь есть?
Старуха показала на кучу газет.
— У Лизы схватки пока два раза только были, — проскрипела она. — А подтереть и газетами можно.
Лондон подался вперед, рот приоткрылся от напряженного внимания он испытующе глядел Маку в лицо. В неярком свете тускло поблескивала лысина.
— У Лизы схватки два раза были, последний раз только что, повторил он старухины слова.
Мак молча кивнул ему на палаточный полог и вышел следом — Лондон и Джим.
— Слушайте, а вы видели ее руки? — опросил Мак. Ребенок-то, может, и выживет, а снохе вашей ничего не светит. Давай-ка от старухи избавимся.
— А роды ты, что ли, будешь принимать? — набычился Лондон.
Чуть помолчав. Мак оказал:
— Я приму. Джим кое в чем поможет. Но его помощи мне мало.
— Ладно, я помогу, — сказал Лондон.
— И этого мало. Из ребят никто не подсобит?
Лондон усмехнулся.
— Коли позову — помогут, как же иначе?
— Так позови, — попросил Мак, — не тяни резину.
Он, а следом и Мак с Джимом, подошли к маленькому костру, вокруг которого сидели притихшие люди; они тут же подняли головы.
Худолицый кивнул:
— Привет, Лондон.
Тот громко заговорил:
— Послушайте-ка, ребята, что вам док скажет.
Подошли еще несколько человек, заслышав голос своего вожака, однако лица у них оставались безучастными.
Мак откашлялся.
— У Лондона тут невестка сейчас рожает. Он хотел ее в местную больницу определить, но ему отказали. Мест говорят, нет, да еще и бродягами вшивыми нас всех обо звали. Что ж, помощи от них не дождешься. Придется самим управляться.
Люди вокруг посуровели, сдвинулись плотнее вокруг костра, безразличие отступало. А Мак продолжал:
— Мне случалось в больнице работать, так что сейчас я кое в чем помогу, но и ваша помощь, ребята, тоже нужна. Своих бросать нельзя.
Худолицый поднялся на ноги.
— Дело говоришь. В чем наша помощь?
В отблесках костра на лице Мака заиграла довольная, торжествующая улыбка.
— Молодцы, ребята! Понимаете, что такое сплочен ность. Во-первых, поставьте греть воду, достаньте белое тряпье, прокипятите. Где и как будете доставать — дело ваше. — Он указал на троих: — Ты, ты и ты разожгите большой костер, раздобудьте два больших котла. Поищите литров на пятнадцать — двадцать. Остальным — собирать тряпье. Все сгодится: носовые платки, старые рубашки, все, что угодно, лишь бы белое. Когда вода закипит, бросьте тряпье в котел и полчаса кипятите. А пока мне нужен чайник горячей воды, да поскорее.
Люди вокруг засуетились, забегали. Мак прибавил:
— И вот еще что. Нужна лампа, хорошая лампа. Хоть из-под земли мне ее достаньте. Не дадут — украдите. Без света не обойтись.
Как быстро все переменилось! Безразличия у людей как не бывало. Растолкали спящих, объяснили, что делать, зарядили всеобщим возбуждением; работалось всем в охотку. Быстро разложили костры, поставили четыре котла с водой, насобирали тряпье. Каждый хотел пособить. Один даже снял майку и бросил в котел, а рубашку надел на голое тело. Вдруг всем сделалось хорошо, люди смеялись, обменивались шутками-прибаутками, подбрасывая в костры тополиные ветви.
Джим стоял подле Мака и наблюдал за людьми.
— А мне что делать? — спросил он.
— Пошли со мной. Поможешь мне там, в палатке.
Тут же из палатки донесся вскрик. Мак протянул Джиму пузырек и на ходу бросил:
— Вот таблетки: бросишь по четыре штуки в каждый котел, остальные вернешь мне, потом набери ведро горячей воды — и бегом ко мне!
Мак поспешил в палатку, а Джим, разбросав таблетки по котлам, зачерпнул из одного ведро воды и пошел следом за Маком. Старуха, чтобы не мешать, забилась в угол. Она все чесала ладони и с подозрением глядела, как Мак опустил две таблетки в горячую воду и окунул руки.
— Руки у нас должны быть чистыми, — пояснил он.
— А что это за таблетки?
— Двухлористая ртуть. Всегда при себе ношу. Вымойка и ты, Джим, руки, а потом принеси еще воды.
Снаружи раздался голос:
— Док, вот лампы!
Мак поднял полот: ему передали большую керосиновую лампу и газовый фонарь.
— Какому-то бедняге фермеру утром придется впотьмах коров доить, усмехнулся Мак, прибавил давления в фонаре, включил, газокалильная сетка засветилась ярким белым светом, в фонаре мерно зашипело. А снаружи доносились голоса, треск сучьев для костров.
Мак установил фонарь рядом с матрацем.
— Все будет в наилучшем виде, Лиза, — подбодрил он роженицу и стал осторожно снимать с нее грязное стеганое одеяло. Лондон и бледный парень не сводили с него глаз Лиза вцепилась в край одеяла, стесняясь своей наготы.
— Ну, ну, мне же нужно тебя подготовить, — хотя Мак и говорил как мог убедительно, женщина не отпускала одеяла.
Подошел Лондон.
— Делай, что тебе говорят, — только и сказал он.
Лиза испуганно взглянула на него и разжала пальцы. Мак закатал одеяло ей на грудь, начал освобождать ее от исподнего.
— Джим, — попросил он, — принеси-ка тряпицу и мыло.
Джим вернулся с тряпицей, от которой еще шел пар, и с тоненьким обмылком. Мак обмыл роженице ноги, живот. Делал он все очень осторожно, и мало-помалу Лиза успокаивалась
Принесли еще прокипяченных тряпок Но начались роды лишь к рассвету. Раз палатку крепко тряхнуло. Мак оглянулся.
— Эй, Лондон, твоему парню дурно. Вынеси-ка его на свежий воздух.
Вконец смутившись, Лондон взвалил своего худосочного сына на плечи и вышел.
Вот показалась голова младенца. Мак осторожно подвел под нее руку. Лиза, обессилев, лишь застонала, и ее мучения кончились Мак перерезал пуповину прокипяченным перочинным ножом. Сквозь брезентовую стену уже проникли первые солнечные лучи, а фонарь в изголовье все шипел и шипел Мак обмыл маленькое, сморщенное тельце, потом дочиста отмыл руки старухе и лишь после этого передал ей новорожденного. Через час вышел послед, и Мак вновь бережно обмыл Лизу.
— Ну, а теперь все тряпье — вон и в костер! — сказал он Лондону.
— Даже то, что не пригодилось? — удивился тот.
— Да, все тряпки до единой. Больше они не нужны. Мак устало оглядел палатку. Старуха держала запеленутого младенца. Лиза лежала, закрыв глаза, и дышала ровно. — Пойдем, Джим. И нам выспаться не грех.
На поляне еще спали. Солнце позолотило макушки ив. Мак с Джимом нашли ямку под кустом и улеглись.
— У меня словно песок в глазах, — сказал Джим. Устал, видать. А я и не знал, Мак, что ты в больнице работал.
Мак подложил руки под голову.
— И не думал там работать
— А где же ты научился роды принимать?
— Да нигде не учился, не видел даже ни разу, как рожают. Знал только, что чистота кругом не помешает. Слава Богу, все обошлось. Случись что не так — нам крышка! Старуха куда больше моего в таких делах смыслит. Да она и сама все прекрасно поняла.
— Но ты так уверенно действовал!
— Еще бы! Нужда заставила. Мы же должны каждую возможность использовать Сейчас нам повезло Что ж нам, от своей удачи бежать? Конечно, девчонке помогли — это тоже неплохо, но и случись с ней что, главное — чтоб мы не упустили возможность. — Он повернулся на бок, подперев щеку рукой. — Хоть устал как собака, зато на душе легко. Мы за ночь завоевали и доверие Лондона, и доверие мужиков. Да еще и поработать их заставили, они ж работали ради себя, отстаивали свои интересы, и работали сплоченно. Для этого-то мы сюда и приехали научить их бороться сообща, а не просто выклянчить себе за работу лишний грош. Да ты и сам это понимаешь
— Понимать-то я понимал, — ответил Джим, — но не представлял, с какого конца за дело браться.
— А правило у нас только одно по обстоятельствам использовать любую возможность. Посторонних средств оружия или солдат — у нас нет. Сегодня удачная ночь: возможность представилась — лучше не сыскать, да и мы лицом в грязь не ударили. Лондон теперь наш Он прирожденный вожак. А куда вести — мы подскажем, особо стараться, думаю, и не придется А вести людей должен всегда один из них. Мы лишь растолкуем Лондону, что и как делать, а действовать вожаки должны сами. Лондона мы уже сейчас обучать всем премудростям начнем, а он это учение до остальных донесет. Вот увидишь, о прошедшей ночи все в округе знать будут сегодня же Ну, что ж, первый блин у нас отнюдь не комом. Конечно, потом нас могут за решетку упрятать, дескать, занимаетесь врачебной практикой без разрешения Но люди за нас горой встанут.
— А как получилось, что все они вдруг так слаженно, так дружно заработали — прямо как часы, да и с охотой. Ведь ты им и сказал-то всего пару слов, а им все было в радость.
— А как же иначе? Людям нравится работать плечом к плечу. У них в этом потребность. Знаешь, десять человек могут поднять в двенадцать раз больше, чем один. Чтоб их зажечь, нужна только искорка. Конечно, они недоверчивы, почти всякий раз, когда им предлагают делать что-то сообща, плоды их труда присваивает другой. Но взгляни на них, когда они работают на себя. Сегодня как раз такой случай, они старались не ради хозяина. Потому-то все у них и ладилось.
Джим заметил:
— Но тебе ведь так и не пригодились все тряпки. Зачем же ты велел Лондону их сжечь?
— Неужто не понимаешь? Каждый, кто хоть малую толику дал, сознавал, что дает на общее дело, на его дело. Потому что ребенок этот появился на свет стараниями каждого. И отдай я кому тряпки, значит, его помощь не пригодилась, значит, обошлись без него. Они пожертвовали чем-то, оторвали что-то от себя — и нет вернее способа объединить людей, нацелить их на общее дело.
— А сегодня будем работать? — спросил Джим.
— Нет, пусть сначала весь лагерь узнает о том, что произошло ночью. А к завтрашнему дню это станет уже легендой. Вот и подождем до завтра. А сейчас нужно отоспаться. О лучшем заделе мы и мечтать не могли.
Шелестели ивы у них над головами, изредка роняя, листья.
— Не помню уж, когда так уставал, — признался Джим, — а душа радуется.
Мак приоткрыл глаза.
— Ты держишься молодцом. Толк из тебя выйдет. Хорошо, что ты со мной поехал. Ты здорово помог мне ночью. А сейчас закрывай-ка глаза, хватит разговаривать, пора спать.