И вдруг тебя не стало

Глава 7

Мои мысли снова и снова возвращались к ночи на лодке. Воспоминания были похожи на фильм Запрудера, только обо мне – я могла смотреть и перематывать их снова и снова, перебирая детали. Я сказала себе: «Должно быть, я что-то упустила, какую-то подсказку, которая помогла бы мне все понять, но какую именно?» Я представляла, как он плавно ныряет с лодки, и пыталась понять, как такой опытный пловец мог упасть в воду и потерять контроль над ситуацией.

Я обдумывала вопросы детектива Мейсона, и его скептицизм только укрепил мою уверенность. Нет, ни днем, ни вечером мы не встречали никого, кроме той семьи. И нет, мы не были ни пьяны, ни под кайфом. Мы не ругались – возможно, это была самая невыносимая деталь – до самого момента исчезновения Паоло. Мы действительно идеально провели время. Что я упустила? Как такой теплый и чудесный день мог закончиться тем, что Паоло Феррера исчез? Вот что меня поражало. Во мне тлела искра самоосуждения за то, что я ослабила свою бдительность, за то, что я, по всей видимости, слишком расслабилась.

Через неделю после того, как моего молодого человека объявили в розыск, семья Паоло решила устроить небольшую поминальную службу и назначила ее на утро следующего понедельника. В глубине души я рассердилась на них, хотела позвонить и отчитать их за то, что они сдались, за то, что приняли смерть Паоло, но у меня самой не было четкого плана, как все исправить, и я была уверена, что родные Паоло расстроены и растеряны не меньше моего.

Чтобы жить с биполярным расстройством, вы должны неустанно раскладывать все по полочкам. Я сказала себе, что даже если для всех остальных похороны означают точку в конце предложения – завершение, – для меня это будет запятая. В своем уме я не приняла, что Паоло ушел от нас, но и пропускать службу тоже не стоило.

За ночь до этого у меня были короткие промежутки сна. Покой приходил ко мне искромсанным на короткие мгновения, словно конфетти. Утром я сварила кофе и включила музыку. Музыка управляет нашими мыслями. И по какой-то причине мне захотелось вспомнить начало фильма «Большое разочарование» – в частности, сцену похорон, где персонажи впервые предстают перед нами. Они приезжают, чтобы попрощаться с Кевином Костнером. Я прибавила громкость. Песня Heard It Through the Grapevine не дала тишине поглотить меня. Я воображала себе Уильяма Херта, пока отыскивала таблетки и проглатывала последние две. Мои пальцы сжали ковер, когда горечь обожгла горло.

Зазвонил телефон. Мама.

Она была на приеме у врача.

– Дорогая, они еще не закончили. Ты в порядке? Мы можем встретиться на службе?

Я посмотрела на часы. Было уже 9.30, и служба начиналась через час.

– Ты где?

– Первые приемы всегда назначаются вовремя. Они никогда так не опаздывали. Прости, я застряла.

Мысли в моей голове путались. Она встретит меня в церкви. Мы уйдем вместе. Мама хотела знать, все ли в порядке. Я снова посмотрела на часы.

– Не волнуйся, – ответила я. – Все в порядке. Встретимся там.

– Прямо перед началом.

– Прямо перед началом, – эхом отозвалась я.

– Мне очень жаль, – добавила мама уже тише. – Это все еще кажется нереальным.

Такое дело. Я положила трубку и швырнула расческу через всю спальню на кровать, где лежала карта озера. Нереальным. Я попыталась сосчитать, сколько раз она встречалась с Паоло, потому что назначить встречу с врачом на утро его похорон показалось мне жестом… Я не знала, чего именно. Может, безразличия.

Телефон все еще был в моей руке, когда я сбежала вниз по лестнице. Предстоявшие похороны включили во мне что-то вроде сумасшедшего автопилота. Из этого состояния стоило бы выйти, но оно охватило меня, как лихорадка. «Как Брюс Баннер, ставший Халком» – так однажды в моем кабинете описал это один парень, и я тогда улыбнулась, полностью его понимая. Существовала только одна вещь, которую необходимо было сделать, и только одно желание – сделать это. В этот момент становишься наблюдателем – как человек, бегущий во сне. Депрессия была как акула в «Челюстях»: даже если она не видна на поверхности, всегда знаешь, что она есть и хочет тебя поглотить. Иногда внутри у меня вспыхивала тревога, предупреждая, что депрессия приближается: как плавник, кружащий в ленивых волнах.

У меня в морозилке случайно оказалась водка. Кто-то принес ее несколько месяцев назад, чтобы приготовить рождественские напитки. Я вылила напиток на лед, подкрасила апельсиновым соком и, потягивая этот коктейль, включила душ. Когда я сглотнула, стало холодно, во рту приятно защипало и онемело. Лед гремел и кружился в стакане. Горьковато. Я поняла, почему пациенты иногда режут себя. Ты хочешь, чтобы телесные ощущения соответствовали твоим чувствам.

Зазвонил телефон, номер был незнакомый, и я переключилась на голосовую почту. Люди звонили всю неделю.

– Ш-ш-ш, – сказала я телефону. – Я не могу.

Выйдя из душа, я осушила стакан, вернулась на кухню и повторила ту же самую процедуру: лед, водка, апельсиновый сок.

Потом высушила волосы и попыталась накраситься. Я сделала музыку громче и надела платье. Я бодро напевала, таким образом подавляя чувства. Будущие два часа казались неким сумрачным местом, куда я не хотела идти, но должна была.

Я сказала себе, что знаю, как пить. Я занималась этим с четырнадцати лет. К тому времени, когда дядя сел на край моей кровати, когда я собирала вещи, чтобы ехать в колледж, с желанием поговорить со мной об алкоголе в кампусе, я уже была на стольких вечеринках и придерживала волосы стольких друзей… Возможно, я могла бы кое-чему научить своего дядю.

Я проверила свежесть своего дыхания и решила взять Uber.

Телефон зазвонил снова. Я поменяла настройки, чтобы его отключить.

Ожидая водителя в течение минут десяти, я наблюдала, как темнеют облака. Мой телефон показывал мне, что парень ездит кругами. Мой кабриолет стоял на обочине, как собака, которую хотят выгулять. Похоже, начинался дождь.

Наконец водитель позвонил, совсем потерявшись.

– Нет, в другую сторону, – ответила я.

Я повесила трубку в полной уверенности, что он найдет меня. Плотные облака продолжали наступать. Я могла промокнуть.

Я не хотела появляться промокшей, поэтому просто отменила поездку, крутанула ключи на указательном пальце и направилась к обочине. Казалось, ничего плохого не могло случиться – все несчастья со мной уже случились.

Я развернулась перед своим домом, когда облака расступились. Катастрофа была предотвращена. Я разгладила платье.

До церкви – пять минут езды. Мама и братья Паоло будут там. Я буду сидеть по другую сторону прохода. Я включила радио, чтобы что-нибудь послушать, но ничего не подходило – музыка была либо слишком радостная, либо, наоборот, слишком злобная. Или, что еще хуже, романтичная. Я взяла телефон, чтобы найти какую-нибудь песню, но тут же положила его обратно. «Не глупи, – подумала я. – Сосредоточься. Церковь в пяти минутах езды».

На красном сигнале светофора я опустила зеркало. Мои глаза выглядели чужими – глаза человека, который пользовался косметикой. Я отрыгнула немного водки в кулак. «Хорошо, – подумала я. – Я прекрасно выгляжу». Затем свет переключился. Тротуар выглядел так, будто был освещен изнутри. Я заехала на вершину холма на Вудмонт, и мой телефон снова «загорелся».

– Прекрати, – сказала я. – Перестань мне звонить.

Я протянула руку и перевернула телефон на сиденье. Подняв глаза, я услышала пронзительный сигнал. Но времени не оставалось. Из-за спущенного колеса столкновение не было лобовым – та машина закрутила мою. В итоге получилась задняя посадка в заросшую канаву под дождем.

В воздухе висел дым. Все подушки безопасности были раскрыты. Оказывается, мне было любопытно, как они выглядят, когда срабатывают, – я никогда об этом не думала. Шок. Мой сигнал застрял на одной ноте, которая звучала как низкий вой дикой птицы. Лобовое стекло было в паутине трещин, и сквозь них я видела языки пламени, поднимающиеся от двигателя.

Вылезай. Вылезай из-под подушек безопасности, посмотри сквозь черный дым. Посмотри, что ты наделала.

Мне удалось открыть дверь, но нога не слушалась. Она прогнулась подо мной, явно сломанная, и я упала лицом в грязь, пахнущую бензином. Меня пронзила боль, какую я никогда раньше не чувствовала. Она ничем не напоминала боль спортсмена, боль, которую можно успокоить с помощью льда и с которой потом – как вы прекрасно знаете – справится ваше молодое тело. Эта боль молнией прошла сквозь мою ногу – вывих, разрыв, жуткого вида порез. Боль горела, как огонь, под моей кожей.

Я закричала, мои локти уперлись в землю. Я потянулась к другой машине левой рукой и увидела, что два пальца тянутся в неправильном направлении, как ветви деревьев после шторма. Я доберусь туда.

Это шок.

Я уже слышала сирену.

Я не могла заглянуть в заднюю часть машины из-за неудобного угла наклона. Я видела только ленивые серые облака, медленно и размеренно плывущие по небу, и равнодушный дождь. Я задыхалась, мой крик превратился в громкий шепот.

– Вы в порядке? – попыталась произнести я. Конечно, нет.

Дверь со стороны водителя распахнулась, и из нее вылетела мать, зовущая своего сына.

От асфальта шел пар, обжигая мне ноги. Посреди дороги я услышала визг тормозов и еще один сигнал. Я выплюнула что-то изо рта. Обломки зубов. Кровь капала с моей нижней губы и растекалась по пятнистому асфальту. Мой взгляд сфокусировался на осколке стекла, который поймал луч солнца, когда сирена превратилась в крик, такой выразительный и громкий, что мне захотелось отвернуться от него.

– Боже мой, – сказал кто-то. – Да я никогда… – произнес еще чей-то голос.

Третий человек стащил меня с дороги.

– У нее может быть переломан позвоночник, – предупредил первый голос. – Не передвигайте ее слишком быстро.

У меня может быть переломан позвоночник. Боже мой, пожалуйста, не дай мне навредить этому ребенку. Никому не дай навредить. Пожалуйста, не дай мне причинить никому боль. Только не боль.

– Она без сознания, – сказал кто-то. – Точно без сознания.

Я помню эти слова.