И вдруг тебя не стало

Глава 1

Черные волосы Паоло развевались на ветру и падали на солнечные очки, которые он всегда носил. Как-то раз Паоло признался, что, по его мнению, в них он выглядит как знаменитость: тогда он не смог подобрать правильное слово по-английски и сказал просто – «как в Голливуде». Но потом, когда я дразнила его «мистером Голливудом», Паоло хмурился и обижался, так что я бросила это. Но воспоминание все равно заставило меня улыбнуться. Всю дорогу до озера одна его рука лежала на руле джипа, а вторая – на моей ноге. Это были первые выходные октября, но погода стояла теплая, почти как летом.

– Какая-то ты подозрительная, – произнес он.

– Я?

Я не видела его глаз за темно-серыми стеклами очков.

– Ты… как вы это называете? Беспокойная. Ты что-то скрываешь, – дразнил Паоло. Его голос был едва слышен из-за ветра. – Чему ты там улыбаешься?

Я покачала головой и включила радио как раз в тот момент, когда заиграли «Братья Оллман».

– Погоди, это же «Бродяга», да? – Он радовался, что смог вспомнить. – Последняя песня была об эрекции Боба Сигера. – Он жил в этой стране меньше двух лет, но все схватывал на лету.

Двигатель взревел.

– Тебе понравится эта пристань, Эмили: аккуратные лодочки, ослепительно-белые паруса. Крепко. Все. Крепко, – сказал он, соединив большой и указательный пальцы и поджав губы.

Я громко рассмеялась, закатив глаза, и он это заметил.

– Я думала, ты уже не пытаешься произвести на меня впечатление, – сказала я. – Давным-давно. – В самом начале отношений я бы добавила в голос металла, попыталась бы быть пожестче. Но сейчас, через год, я уже не давала себе такого труда.

Паоло покачал головой и улыбнулся.

– Ладно, доктор Файерстоун.

Он сам почти закончил писать докторскую диссертацию, но любил подшучивать надо мной из-за того, что я психолог. Словно оценивать Паоло было моим основным интересом. Он шутливо поднял руки, будто защищаясь.

– Что поделать, я люблю красивые вещи. Это не худшее мое качество.

– Может быть, и худшее.

Паоло задумался на секунду дольше, чем я ожидала.

– А какое у меня? – игриво спросила я.

– Ты упрямая, – ответил он. – И думаешь, что можешь все.

– Это две характеристики.

– Ты думаешь, что можешь все. Это хуже всего, – заключил он. – И это первопричина всего остального.

Было неприятно, но сегодняшнее веселье ничто не должно было нарушить. Паоло казался расслабленным – я не видела его таким уже несколько недель. Если он собрался вытащить меня в открытую воду, то ссориться нам точно не стоило.

Любовь к Паоло напоминала мне езду на полной скорости в джипе с распахнутыми дверями. Весь мир проносился мимо, как размытое пятно, но он оставался в фокусе, даже когда я представляла, что падаю на тротуар. Ведь если я упаду, то разобьется только мое сердце, не так ли?

Я взяла телефон. Связи не было. Я попробовала зайти в Интернет, перезагрузив несколько раз страницу. Ничего. Никаких сообщений.

– Сколько еще ехать? – спросила я.

– Что ты там смотришь? – Паоло ответил вопросом на вопрос. – Я гарантирую, беззащитные детишки Теннесси одну ночь переживут без тебя.

– Минуточку. Самый большой трудоголик, которого я знаю, придирается ко мне из-за желания проверить электронную почту? – Я сжала его плечо.

Паоло подмигнул в ответ.

– Хм… Как дела в лаборатории? – спросила я немного погодя. Моя рука переместилась с его плеча к маленьким завиткам над ухом. – Ты даже не говорил о работе на этой неделе.

– Отлично, – сказал Паоло. – Я оставил работу на выходные.

Улыбаясь, я изобразила удивление:

– Ты вообще ничего не собираешься проверять? Ничего, что можно было бы отправить доктору Сильверу? Никаких вопросов, которые не могут подождать до утра?

Паоло взглянул на меня и улыбнулся. Он переключил передачу, и звук двигателя опустился на октаву ниже.

– Все выходные? Даже если тот парень… Как его зовут, он еще постоянно смотрит тебе в рот?

– Мэтт.

– Даже если Мэтт подожжет лабораторию?

– Даже тогда – нет.

На самом деле я скорее изображала удивление. Научный руководитель Паоло по исследованиям, Джей Сильвер, был известен своей преданностью науке. Казалось, этот человек не знал границ между рабочими часами и личным временем: иногда он звонил Паоло по телефону с вопросами или идеями еще до восхода солнца – привычка, которую Паоло оправдывал, убеждая меня, что это все из-за давления грантового финансирования, издательской деятельности, грантов NIH. Я удивлялась звонкам Сильвера в столь необычные часы, пока не поняла, что Паоло, похоже, не возражает. Кто я такая, чтобы читать лекции о сдержанности и балансе?

Когда Паоло затих, я подумала, что на него давят мысли о работе. С другой стороны, если бы я позволяла себе вспоминать о том, что Паоло рассказал мне про эпидемии, я бы тоже не спала по ночам. Он говорил: дело не в том, разразится ли вообще эпидемия, а в том, когда она возникнет, ведь из-за глобализации вспышка в одном месте может означать вспышку везде. В половине больниц страны в случае серьезной вспышки койки закончатся в течение трех недель.

В среднем вспышка H1-N24 происходила каждые два года – временные рамки, которые, казалось, подпитывали стремление ученых создать вакцину.

Паоло трезво отмечал, что у каждого в лаборатории есть план, куда идти, если начнется эпидемия. У меня же от всего этого глаза на лоб лезли от ужаса. Я не знала, понимает ли он до конца, насколько мне дискомфортно, когда он говорит об эпидемиологии, замечает ли, как я вздрагиваю, или как у меня сводит пальцы, или как наполняются слезами мои глаза, когда он описывает потенциальное распространение вируса, погубившего моего отца: первого американца, который заразился H1-N24 и умер от него. Центр по контролю и профилактике заболеваний США в Атланте держал его тело целых две недели после того, как его привезли обратно в Штаты.

Я выбросила мысли об отце из головы и сосредоточилась на дороге, по которой мы мчались, и на круглых пурпурных цветах, яркими пятнами проплывающих мимо. Когда Паоло зарабатывался допоздна, я думала о том, как его исследования спасут жизни – не дадут детям лишиться родителей. Это было то, на чем я сосредоточивалась, когда Паоло не отвечал мне часами.

– Что ж, тогда за свободу, – подняла я невидимый бокал шампанского.

Он быстро показал мне большие пальцы.

– Мы почти на месте.

Было похоже, что мы почти на краю света. Только почтовые ящики время от времени отмечали протоптанные подъездные дорожки, которые выплывали из густых кустов.

Джип тряхнуло, и я сложила руки на животе, чтобы подавить подступающую тошноту. Я откинулась на спинку сиденья, медленно вдохнула через нос, задержала дыхание на два счета, пока мои легкие не стали полными, – та же техника расслабления, которой я учила моих пациентов. Должно быть, только любовь заставила меня согласиться провести ночь на яхте на самом большом озере Теннесси.

Я протянула руку к бутылке Паоло из нержавеющей стали, из которой он всегда пил. Но он накрыл мою руку своей, а потом коснулся горла.

– Не пей после меня. У меня горло болит, – пояснил он.

– Ой, ради бога.

– Серьезно, – сказал он. – Я настаиваю. Как твой личный микробиолог.

Я положила руку на сердце.

– Мой собственный? Неужели? Мой личный? Мне это определенно нравится.

Мы миновали руины дома. Крошащийся кирпич был выкрашен в белый цвет. Крыша обрушилась, будто на нее наступили сверху. Черные пятна краски или пепла – я не могла сказать, чего именно, – окантовывали окна.

– Мы действительно почти приехали? – Я подняла телефон к небу. По-прежнему ничего.

– Ты действительно думаешь, что я не знаю дорогу? – произнес Паоло с усмешкой. Он показал свои кривые зубы, и его лицо стало еще хитрее.

Думаю, мы оба были не уверены.

Краем глаза я видела металлический футляр, в котором лежала его камера.

– Ты уже фотографировал здесь раньше, верно?

Он снова перевел взгляд на дорогу и сбросил скорость, когда мы стали входить в извилистый поворот.

– Прошлой осенью.

Внезапный изгиб дороги застал меня врасплох. Когда дорога вновь стала прямой, Паоло произнес:

– Все цвета отражаются в озере, как в зеркале. Одна сторона реальная, другая – как на картине, будто сделанная крошечными мазками кисти.

Паоло всегда с большим волнением говорил о фотографии. Я представила его с камерой на шее в прошлом году, в его первую осень в Штатах. Бесконечные красные и золотые цвета повсюду. Наивность в его глазах, искреннее удивление.

Дорога сузилась еще сильнее. Шины джипа с правой стороны захрустели по гравию. Мы миновали указатель на пристань. На стоянке машина притормозила, и у меня возникло ощущение, как будто я целый день каталась на американских горках и еще не ступила обратно на твердую землю.

Но Паоло уже вышел из джипа.

– Идешь?

– Просто немного укачало, – ответила я. – Дай мне две минуты.

– Я возьму лодку, хорошо? Сейчас вернусь.

Тропа вела через лес к пристани. Паоло буквально побежал. Я обошла джип спереди. Меня вырвало, и я полезла в сумочку за жвачкой. Моя рука скользнула по пузырьку с лекарством, которое я на всякий случай привезла с собой.

«Не сейчас, – подумала я. – По крайней мере, доберусь до лодки».

Вслушиваясь в ленивое жужжание вечерних насекомых, я взяла себя в руки. Когда Паоло вернулся, он был сам не свой от восторга.

– Лучше? – спросил он. Я покачала головой.

Паоло нашел тюбик солнцезащитного крема.

– Повернись, – попросил он.

Паоло спустил бретельки моей майки. Солнце припекало мне кожу, и от прохладного солнцезащитного крема меня пробрала дрожь. Своими мягкими руками он водил вверх и вниз по моим плечам, и эти ощущения заставили меня забыть обо всем на свете. Мой желудок успокоился.

– Ты прекрасна, – произнес Паоло.

Я повернула голову.

– Я уже согласилась поехать. Ты ведь понимаешь это, да?

Он игриво рассмеялся, коснувшись кончиками пальцев моих плеч.

Паоло взял холодильник, а я – рюкзак с остальными вещами. На каменистой тропинке к моим сандалиям пристал известняк. Плечи Паоло согнулись под тяжестью холодильника, который бил его по спине. Он что-то сказал о том, что все вокруг было когда-то под водой.

Все вокруг.

Внезапно мне захотелось, чтобы Паоло рассказал мне одну из историй о себе и своих братьях. Так он отвлек бы меня, и, возможно, все происходящее показалось бы мне нормальным. Я представила себе их улыбки и загорелые плечи, и как они бродят с тростниковыми удочками по Аргентине. Какая-то часть меня с нетерпением ждала, когда у Паоло появится шанс рассказать о себе, впустить меня в свою жизнь, даже если в этот год я и была все еще единственной, кто говорил о партнерстве и совместной жизни.

Когда я зацикливаюсь на чем-то, я плохо понимаю разницу между тем, чего я хочу, и тем, что должно быть. Влюбленность давала мне чувство освобождения, облегчения. Опасность состояла в том, что подобная потеря контроля только усиливала страсть. Мысль о том, что любить его – это ужасная идея, со временем меня оставила, но отдаваться ему полностью все еще казалось по-настоящему глупым. Как я могла не замечать, что он где-то далеко даже в самые наши интимные моменты? Иногда, когда мы заканчивали заниматься любовью, он брал свой телефон и исчезал в другой комнате, оставляя меня одну. Я никогда не видела, чтобы он провожал глазами другую женщину, но что-то мучительное, похожее на ревность, не давало мне покоя. В глубине души я знала, что его сердце принадлежит не только мне.

У меня над губой выступил пот. Я почувствовала вкус солнцезащитного крема. Когда мои сандалии коснулись деревянной палубы, солнце отразилось от воды десятью тысячами свечек. Паоло указал на взятую напрокат яхту, и я кивнула. Он взял меня за руку и повел за собой, но обернулся, почувствовав сопротивление.

– Что случилось? – спросил Паоло, теперь уже мягким, понимающим голосом. – Тебя все еще тошнит?

Его пальцы переплелись с моими, а глаза были цвета шоколада.

– Я в порядке, подожди минутку.

– Мы отплывем совсем недалеко, правда.

– Мы сможем вернуться, если я почувствую себя нехорошо?

Паоло засмеялся.

– Конечно, только вот почему ты плохо себя почувствуешь? На яхте тебя не укачает.

Я лишь пожала плечами.

Он говорил так легко и уверенно, а я не собиралась вести себя как ребенок.

– Мы порыбачим ночью, сделаем несколько снимков, насладимся закатом, проснемся вместе. Романтично.

Паоло сложил руки вместе, как будто только что принял решение, и снова зашагал по причалу.

– Мы не поплывем на Кубу. Обещаю! Это идеальное место, и я хочу им поделиться с тобой.

Я тоже этого хотела. Паоло указал на сапфировый горизонт и протянул руку, чтобы помочь мне взобраться на причал. Я подозревала, что меня может снова вырвать, но глубоко вздохнула и расправила плечи.

Напротив ряда раскачивающихся яхт стояли бородатые проводники-рыбаки, пускали дым и обменивались шутками по поводу моих телодвижений. Я слышала щебет птиц, высохшие от солнца доски скрипели под моими ногами. Сосны вокруг озера выглядели так же, как на старинных открытках: величественно, мудро – хотя берег был слишком далеко, чтобы толком его разглядеть. Сама яхта оказалась просторнее, чем я ожидала, с прочной стекловолоконной палубой и темно-синими разбросанными подушками. В центре был проем, через который я увидела темный угол простыни.

– Смотри, как красиво, – ободряюще сказал Паоло.

Я, в свою очередь, бесилась от того, что настолько беспомощна, хотя и хотела, чтобы он принял иррациональную часть меня.

– Мне, как и любому нормальному человеку, нравится на все это смотреть, но приближаться к этому мне совсем не нравится.

Я закрыла глаза, почувствовав дурноту.

– Эй, – его голос был легкий, как ветерок. – Все в порядке. Завтра мы вернемся в Нэшвилл и поедем кататься, куда захочешь. – Паоло положил руку на сердце. – Обещаю.

Он мягко развернул меня за плечо, указывая на то место, где, по всей видимости, должно было зайти солнце. Я взглянула на проводников, на голубую дымку вокруг них. Я нервно выкрутила пальцы.

– Если тебе совсем не понравится, мы вернемся. Я и близко не подойду к акулам.

Эти слова меня рассмешили.

– Правда? – сказала я. – А я так надеялась на встречу с акулой.

– В таком случае тебе придется подождать. Надо договориться. Сейчас вернусь, – крикнул Паоло, направляясь к стойке проката. – Никаких акул на этом маршруте. – Его улыбка сверкнула в послеполуденном солнце.

Когда он скрылся из виду, я ступила на белую палубу и сплюнула за борт. Я говорила себе, что погода будет идеальна для плавания, а немного алкоголя облегчит грызущую боль в животе, отвлечет от чувства беспомощности. Я схватила с вешалки два спасательных жилета и нырнула в каюту, которая, с одной стороны, выглядела удобной, но пахла при этом как лесной палаточный лагерь. Липкие деревянные панели вдоль стен. Матрас, напоминающий кафельный пол. Через иллюминатор я увидела Паоло, машущего проводникам. Я представляла, как мы отправляемся, а на закате вместе бросаем якорь. Мое сердце трепыхалось, как флаг на ветру.

Наверху я проверила телефон. Связи не было. Мысли разбредались в разные стороны, но я пыталась сосредоточиться. Страх оказаться на открытой воде, а точнее, чувство беспомощности, которое ассоциировалось с ним, не должно портить мне жизнь.

Я помогаю людям побеждать страхи. Конечно, я могу помочь и себе. Организовать свое время, сосредоточиться на других вещах, занять себя. Потягивать вино. Я открыла холодильник и опустила руку в лед, в котором лежало наше шардоне. Взглянула на часы. В принципе, мне нельзя было выпивать в течение еще тридцати минут, но была все-таки суббота, поэтому я начала рыться в поисках пластиковых стаканчиков. Мои пальцы нащупали стеклянный цилиндр, вытащили его, ухватились за крышку и повернули. Печать рассыпалась крошечным фейерверком.

Я запила ативан быстрым глотком прохладного вина и налила немного Паоло.

Когда он вернулся, мои ноги уже лежали на перилах, а я смаковала во рту остатки вина, которого себе налила. Небо немного покалывало, и оно онемело. На мне была шкиперская шляпа, которую я нашла в каюте, и спасательный жилет. Паоло цокнул языком, покачал головой и улыбнулся, словно понял, что я приняла таблетку. Вероятно, это было очевидно.

Лицо Паоло было гладким, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня.

– Чувствуешь себя лучше?

– Я стараюсь. Думаю, скоро будет лучше.

В дальнем конце дока на пилоне неподвижно сидел зимородок. Вдоль дамбы несколько крапивников нетерпеливо вглядывались в рябь. Паоло опустил в лодку желтое ведро с наживкой, и крапивники, казалось, унюхали его содержимое.

Я потягивала холодное шардоне и смотрела вниз на суетливо мечущееся облако серебристой рыбы, борясь с желанием вылить вино за борт. Я попыталась вручить Паоло спасательный жилет, но он сделал озадаченное лицо и отмахнулся.

– Ты планируешь упасть? – спросил он.

– Безопасность превыше всего, – ответила я ему.

Паоло рассмеялся.

– Обычно ты не так говоришь.

Он опустился на колени и начал расчищать в каюте место для камеры. В прошлом году он научил меня нескольким азам работы с фотоаппаратом, в основном для того, чтобы я могла снимать его команду по софтболу. Но большую часть игр я проводила, фотографируя дочь его друга Кола, Оливию, которая обычно сидела рядом со мной на трибунах, пока Паоло и ее отец играли в мяч.

– Когда я выиграю Пауэрболл, – крикнул Паоло, – я стану знаменитым фотографом дикой природы.

Он говорил это каждую субботу.

Затем он повернул ключ, и крошечный моторчик закашлял.

– Просто чтобы убраться с пристани, – сказал он. – А потом – только ветер.

На выходе из пристани он прибавил газу.

Двигаться было приятно. Ожидание – худшая часть страха.

Когда мы оставили позади другие лодки, он выключил мотор и поднял парус.

– Мои братья заклевали бы меня за то, что я воспользовался двигателем.

Он сделал глоток вина, запрокинул голову назад, подставив лицо солнцу, и сглотнул. Его кадык подпрыгнул, как у птицы, поедающей рыбу.

– Теперь ты в порядке? Правда, Эмили? – Эм-и-ли. – Если что-нибудь случится – а ничего не случится, – мы просто поплывем обратно. Ты будешь видеть берег – посмотри-ка. В худшем случае я потеряю очки. Но не тебя.

– Я вообще не умею плавать.

Мой голос прозвучал совсем жалобно, когда я это сказала. Это было фактически признание, и я чуть не расплакалась, ведь показывать даже ему, что я настолько уязвима, было как будто глупо. Без спасательного жилета я просто камнем пойду ко дну.

Паоло недоверчиво скривился.

– Что, ты имеешь в виду вообще?

– Вообще не умею. Это не то, чем я горжусь. Я всегда работала летом, потом начала играть в футбол.

– И не плавала в бассейне с друзьями?

Я покачала головой.

– У моих друзей не было бассейнов, только общественные, в многоквартирных домах.

– Или в загородных клубах? – Он прикрыл рот рукой и улыбнулся.

– Я никогда не пойму твоего увлечения загородными клубами. Ближе всего мне доводилось подходить к бассейнам, когда я забирала напитки из-за стойки бара.

Он продолжал на меня давить.

– Я думал, в Америке все умеют плавать.

Он стал загибать пальцы и продекламировал список:

– Гольф, теннис, плавание…

– У меня был один или два урока плавания, но я их люто ненавидела. Хотя и встречалась со спасателем в одиннадцатом классе. – Я сообщила об этом только потому, что Паоло сам напросился. Я сложила руки на груди и лукаво добавила: – Он не был заинтересован в том, чтобы давать мне уроки плавания.

Паоло стиснул зубы, чувствуя, как распространяется боль от этого удара, и снова посмотрел на горизонт.

Я смирилась с мыслью, что Паоло появился на свет не в ту ночь, когда мы познакомились. Я хотела знать имена его бывших и их истории, несмотря на то что выслушивать это было неприятно. Я была из тех, кто любит ходить по траве босиком, даже несмотря на раны или укусы насекомых, которые всегда это сопровождают. Со своей стороны, Паоло находил упоминания о моих бывших недопустимыми.

Волны бились о борт лодки. Я поджала пальцы ног в сандалиях. Я освободила руки и положила ладонь Паоло на плечо, будто извиняясь. Он потерся о нее щекой – сообщить, что все в порядке, но его глаза все еще были устремлены вперед. Я опустилась на теплую пластиковую подушку и поправила новую шляпу. Оглянувшись, я заметила, как быстро исчез пирс.

На озере я почувствовала запах, который, как мне показалось, может иметь облако – противоположный запаху пыли. Воздух словно заставлял мое тело наполнять легкие, и оно подчинялось.

Лодка взлетала и падала, взлетала и падала. Я сняла майку и позволила коже впитать солнце. Мои глаза закрылись, но к горлу подступила тошнота, и мне снова пришлось их распахнуть. Когда мы замедлили ход, я почувствовала, что мои пальцы разжались. Вздох, который застрял у меня в груди, наконец вырвался.

Оглянувшись на берег, я с трудом разглядела причал. Зонтики на площадке походили на раковины голубых жуков, врытые в каменистый песок. Паоло взял из каюты футляр с камерой и открыл его. Я увидела мягкий лоток с черными объективами.

– Я хочу снять эти деревья, – сказал он, кивая на берег.

Я оглянулась через плечо. Береговая линия была неровной, песчаной, и лодка качалась.

– Деревья? Разве движение лодки не…

– Свет сейчас просто идеальный.

Паоло опустился на колени, чтобы не упасть, и поправил объектив. Камера щелкнула у него в руках; в мире не было другого звука, похожего на этот.

– Я подумал, – произнес он через мгновение, – а не имеет ли биполярное расстройство отношение к тому, что ты не плаваешь?

Паоло всегда понижал голос, когда говорил о биполярном расстройстве, как будто это был секрет.

– Биполярность означает, что я очень много чего делаю, – сказала я ему.

– Серьезно, – сказал Паоло, прищурился и еще раз вгляделся в береговую линию.

Я допила вино из своего стаканчика, а затем потянулась, чтобы налить себе еще.

– Я расскажу тебе одну историю. То, как ты произносишь слово «биполярное», напоминает мне о моей бабушке со стороны отца, которая пыталась убить себя почти каждое лето, обычно бросившись в реку Камберленд. Когда мне было лет десять, дедушка однажды ответил на телефонный звонок и сказал: «Да-да, хорошо, хорошо». Потом он резко положил трубку и сказал, что бабушке Джейн нужна наша помощь. Дедушка схватил потрепанную веревку из своего сарая и пару светлых аквапалок для бассейна, и мы быстро укатили в его «Бьюике» к реке. И там я увидела, как бабушка бредет по пояс в воде.

Паоло щелкнул фотоаппаратом и сощурился, не отрывая глаз от берега. Он промолчал.

– Я все еще слушаю, – заверил он меня.

– Дедушка завязал узел вокруг бампера, затем просунул веревку через петли на поясе. Он взял по аквапалке в каждую руку и сказал мне, что, если они оба пойдут ко дну, то нужно будет сдать на машине назад.

Паоло покачал головой.

– Тебе было десять?

– Около того. Я почти ничего не видела за приборной доской. Затем дедушка спустился по трапу в шлюпку и позвал бабушку по имени. Когда он обнял ее, она попыталась вырваться. Я была уверена, что они оба утонут. Бабушка колотила его в грудь и била ногами воздух, пока он нес ее к машине, но когда она увидела меня, то остановилась, словно щелкнул выключатель. Бабушка улыбалась и пожимала плечами, выжимая волосы и спрашивая меня, могу ли я вообще поверить, что она устроила такой бардак. Потом дедушка отложил аквапалки и веревку и сказал мне, чтобы я не волновалась по поводу мокрых сидений. Через десять минут у нас по пальцам уже стекало мороженое в ресторане «Молочный соус Бобби». Поэтому, когда ты спрашиваешь меня о биполярном расстройстве, я не собираюсь отрицать, что оно есть. Но я не такая, как она. Я просто напряженная. Сосредоточенная.

Паоло, казалось, пытался смотреть только на меня, но его взгляд все время возвращался к изображениям в его камере. История оказалась немного более интимной, чем я предполагала, поэтому его поза была напряженной и неловкой.

– Думаешь, поэтому тебе не нравится вода? Потому что ты не могла пойти к своей бабушке?

– И да, и нет. – Если бы все было так просто. – Ее походы вброд по реке ситуацию не улучшили, но мой страх уходил своими корнями не туда. Мой единственный инструктор по плаванию держал мне голову под водой, пока я не начинала паниковать. Однако мне кажется, я боялась еще до этого. – Моя рука упала на грудь, когда я искала способ описать это чувство. – Когда я в воде, я бессильна. Я ощущаю, что меня тянет вниз.

«Проглатывает», – почти сказала я. Или засасывает, как будто я погружена в ощущения, которые не могу контролировать. Я поняла, что мой пульс участился.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты так серьезно ко всему этому относишься. Я в порядке, и она была в порядке. Она дожила до счастливой безумной старости.

Но я намеренно выкинула из этой истории весь подлинный ужас: воспоминание о мягком ковре в дедушкином доме, по которому я прыгала, когда раздался звонок. О поверхности воды, которая словно зеркало отражала совсем другую бабушку. О том, как фартук, завязанный сзади, несло течением, а ее окрашенные перекисью волосы развевались вокруг головы, как белое торнадо. Когда мой дедушка протянул руку, она закричала не своим голосом. Когда ее крики стихли, в тишине я слышала шум мотора и шелест ветра в дубовых ветвях. Возможно, откуда-то донесся гудок баржи. По дороге домой бабушка подпевала трескучему радио, а небо темнело, приобретая цвет, которому нет названия.

Я приложила руку к груди. Моя ладонь была холодной от стакана с вином.

– Мое биполярное расстройство не такая уж страшная вещь, – заверила я Паоло.

Но это была ложь. Даже если большую часть времени я и могла нормально функционировать. Все было очень страшно – гораздо хуже, чем я пыталась заставить его думать.