И вдруг тебя не стало

Глава 2

Паоло опустил глаза, на секунду задумался, потянулся и взял стакан. Глоток – и в его глазах снова появилась игривая искорка.

– Хочешь покажу, как искать рыбу?

Он сунул руку в футляр и протянул мне круглый кусок пластика размером с тарелку для соевого соуса.

– Это фильтр.

Я зажала его между большим и указательным пальцем.

– Что он фильтрует?

– Фильтр делает цвета ярче, убирает помутнения и тому подобное. Это – поляризатор, наверное, самый важный. Некоторые вещи ты можешь улучшить на компьютере, но поляризатор меняет то, что ловит камера – вещи, которые ты не можешь добавить или убрать.

Мне нравилось, когда Паоло говорил как ученый.

– Противоположность вспышки.

– Да, в каком-то смысле. Поляризатор в основном устраняет отраженный свет, который для камеры делает небо более голубым, облака – более воздушными. Посмотри на воду без него, и ты просто увидишь блеск на поверхности, отражение. Но с фильтром…

Паоло защелкнул фильтр, затем указал на воду и передал мне камеру, наблюдая за выражением моего лица.

Дисплей представлял собой широкий прямоугольник, достаточно большой для нас обоих. В нем вода казалась прозрачной, как в аквариуме.

– Неплохо, правда? Именно поэтому рыбаки носят поляризованные солнцезащитные очки.

Даже после года, проведенного вместе, Паоло все еще учил меня чему-то новому. У меня все еще дрожали ноги, но я должна была отдать ему должное – следить за рыбой оказалось более захватывающе, чем я ожидала. Я снова села и приподняла солнцезащитные очки, которые постоянно сползали мне на нос.

– Этот топ совсем не обязательно должен быть на тебе.

Он приподнял бровь, без сомнения, зная, что я в одном бокале вина, чтобы действительно снять его.

Возможно, я бы так и поступила, если бы не звук приближающейся лодки. Гортанное тарахтение старого мотора, отзвуки детских голосов: только обрывки слов и восклицания, целые фразы терялись в шуме ветра. Паоло насмешливо посмотрел на меня, потом на приближающуюся лодку, замедлившую ход. Я немного приподнялась.

На лодке была семья – два бледных родителя, по-видимому, со Среднего Запада, и трое детей младшего школьного возраста. Намазанные кремом от загара, они обходили друг друга и тихо спорили, как будто уже придя к какому-то решению. Отец помахал нам рукой. Паоло закатил глаза так, чтобы заметила только я, поскольку никогда не вел себя грубо. Он наклонился к ним.

– Тут есть какие-то особенные места для рыбалки? – спросил отец.

– Не в это время дня, – произнес Паоло. – Лучше рыбачить ближе к берегу утром, но сейчас нет никакой разницы.

– Первая поездка к озеру, – сообщил отец, выключая двигатель.

Я заговорила со старшим мальчиком, который, приподняв ногу, гордо стоял рядом со своим отцом.

– А ты? Наслаждаешься летними каникулами?

Он застенчиво кивнул; когда двое младших детей сцепились у него за спиной – началась внезапная потасовка.

Потом на них прикрикнула мать, и детские голоса стали громче.

– Ты! – произнес один ребенок.

– Я ничего не делал! – настаивал другой.

Они столпились на носу и вглядывались в поверхность воды.

– Что-то случилось? – удивился Паоло.

– Ключи! – закричала обеспокоенная мать, театрально обняв себя руками. На секунду я подумала, что она имела в виду конкретное место у побережья Флориды, но она, конечно, имела в виду те ключи, которыми заводили лодку. Младший ребенок засмеялся.

Я взглянула на оранжевый поплавок, приставший к нашей яхте.

– Будет весело.

Паоло снял белую рубашку и бросил ее на сиденье рядом со мной, открыл консоль и вытащил маску для ныряния.

– Что будет весело? – Мой голос звучал пронзительно и даже более взволнованно, чем голос матери на другой лодке. – Что ты имеешь в виду под «весело»?

Паоло легонько сплюнул в маску и протер слюной пластиковую поверхность. Он двигался порывисто, готовясь к этому приключению. Как и я, Паоло имел вкус к острым ощущениям. Я поняла, что вцепилась в поручень, и та часть меня, которая привыкла к воде, отступила. Я снова почувствовала себя беспомощной. Я даже представить себе не могла, что он собирается делать.

– Будет холодно, – сказала я.

Мать семейства с благодарностью посмотрела на Паоло, увидев, что тот спустил ноги с края лодки.

Он покачал головой, глядя на меня.

– Не волнуйся, – сказал он, натягивая маску на глаза. – Я плаваю лучше, чем твой спасатель.

И вдруг он упал, исчез под водой.

Я напомнила себе, что потом, возможно, посмеюсь над этим. Я схватила камеру Паоло и встала, направив объектив на облако его темных волос. Глубина казалась непостижимой, как будто дна вообще не было. Море играло накатывающими волнами, как мускулами.

Я старалась не думать о том, что совершенно нереально найти связку ключей в таком большом и глубоком озере, однако только сильнее любила его за то, что он пытается. Через объектив камеры все выглядело как в кино, и я вспомнила полосы солнечного света на занавесках этим утром и тепло наших переплетенных тел. На другой лодке семья смотрела на поверхность воды, по которой проплывала тень от облака. Кровь пульсировала у меня на шее.

Прошла минута, показавшаяся мне десятью. Потом начали кричать дети, и отец взялся за голову, когда рядом с их громоздким мотором появилось лицо Паоло. Когда Паоло сдвинул маску на лоб и бросил ключи в лодку, я расслабилась и допила вино из стакана.

– Спасибо, спасибо, – повторяли они, перекрывая друг друга.

Паоло помахал им рукой, а потом посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Ну, и что я тебе говорил?»

Как только он вернулся в нашу лодку, я подняла его камеру и уперлась локтями в ребра, чтобы руки не дрожали. Паоло вытер воду, стекавшую по лицу, смахнул непослушные пряди волос со лба.

– Я собираюсь тебя сфотографировать, – сказала я ему. – Ты выглядишь как настоящий триумфатор.

Паоло поднял руки и поклонился, словно принимая поклонение толпы, а затем сделал большой глоток из бутылки с водой. Его глаза закрылись от удовлетворения в лучах заходящего солнца.

Я закрыла один глаз и со щелчком запечатлела его образ.

Час спустя солнце уже почти село. Высоко над нашими головами парили две птицы, будто черные бумеранги.

Я налила еще вина.

Позже Паоло взял удочку и проверил крючок большим пальцем: мне показалось, что у него сейчас пойдет кровь. Он вытащил из ведра рыбу-наживку и насадил на крючок. Я не могла не смотреть в пустые глаза рыбы, когда он это делал, и, чтобы преодолеть какой-то первобытный ужас перед всем этим, мне нужно было посмеяться.

– Итак, вся идея заключается в том, что мы протыкаем крючками этих несчастных рыбок и надеемся, что большая рыба их съест?

Смех Паоло звучал как музыка.

– Ну, когда ты это говоришь, звучит не очень хорошо, особенно для маленькой рыбки. – Паоло отпустил леску и повернулся спиной к темнеющему небу. – На самом деле это звучит плохо для любой из участвующих сторон: маленькой рыбешки, большой рыбины и для нас. Но да, в этом вся идея. Эти большие рыбы собираются съесть что-нибудь на ужин, и, если бы у нас не было холодильника, мы бы тоже искали, что поесть. И вообще, это намного веселее, чем ты говоришь.

Этой логике следовали и мои дяди, когда говорили о рыбалке или охоте, сидя за деревянным столом в нашем семейном домике.

Я щелкнула переключателем в своем сознании, который позволял мне наблюдать за тем, что я делаю, со стороны. В этом состоянии мне казалось, что все действия совершаются какой-то машиной. Этот переключатель позволил мне играть половину сезона в предпоследнем классе школы с разорванной ротаторной манжетой.

– Хорошо, – согласилась я. – Давай!

Паоло игриво поднял брови. Он ухмыльнулся моей браваде и взял один из шестов.

– Хорошо, мисс Рыбачка. Я полагаю, ты хочешь, чтобы я насадил эту рыбешку для тебя.

– Нет, – вдруг ответила я. Это слово вырвалось у меня импульсивно. – Я хочу сама.

Паоло убрал ладони и отступил назад. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз добровольно делала что-то столь же отвратительное, но не смогла. Я который раз подумала, что я тот еще экземпляр, и была рада, что в тот момент Паоло, казалось, был в состоянии смириться с этим обстоятельством.

– Просто проткни ее прямо посередине. Насквозь.

Моя тень упала на поверхность воды в ведре, и, хотя я знала, что это глупость, я понимала – сейчас я собираюсь отнять жизнь. Рыбки-приманки тысячью серебряных стрел метались в разные стороны в ведерке, но, когда я опустила руку, они, словно единая стая, кинулись от нее врассыпную.

– Нужна помощь?

Я покачала головой, сжала руку вокруг одной рыбки, но она выскользнула. Затем я обхватила другую обеими руками и вытащила ее из воды. Она в ужасе извивалась в моей ладони. Паоло, казалось, понял, о чем я думаю.

– Это не больно, – заверил он меня. – И не нервничай.

Паоло расположил крючок между моими большим и указательным пальцами. Леска поблескивала на солнце, как паутина на рассвете. Крошечный рот рыбы непрерывно и судорожно открывался и закрывался: возможно, она пыталась укусить меня. Затем Паоло положил руку мне на плечо, начал что-то говорить, но я, как во сне, бросила рыбу в озеро. Она ударилась о небольшую волну, послышался всплеск. И рыба исчезла, благодарно помахав серебристым хвостом.

– Ты передумала? – спросил, прищурившись, Паоло. Это его явно забавляло.

Поимка и убийство рыбы внезапно показались мне чудовищными, но я не хотела говорить об этом, не желала придавать таким вещам слишком большое значение. Паоло сжал мое плечо, затем убрал руку и мягко рассмеялся.

– Самый счастливый день в моей жизни.

В ту ночь море было спокойным. На ужин мы поели мягкого французского хлеба с острым сыром, который я купила этим утром, допили вино и открыли еще одну бутылку. Я надеялась на полную луну, но небо затянули облака. Свет в каюте отражался от воды в нескольких футах от лодки, но дальше начиналась темнота. Я облокотилась спиной на ноги Паоло, и он обнял меня, шепча на ухо что-то нежное.

Помню, я заметила тогда, что, когда я засмеялась, звук растворился в темноте, как и свет из каюты. Никакого отзвука, никакого эха. Он просто исчез.

Память – интересная вещь. Она прискорбно неточна. Люди думают, что прекрасно улавливают все моменты, но это не так. Изображения исчезают и меняются со временем. Когда человек что-то вспоминает, он вспоминает последний раз, когда он это вспоминал, – копию копии. Тогда следующий раз – копия этого момента. С каждым разом копия становится все дальше от оригинала.

Я больше ничего не помню об этой ночи. Все спрашивали меня о ней, конечно, так или иначе. Моя мама пыталась пробудить мою память конкретными вопросами, извлечь из нее какую-то бесценную деталь. Как будто я не передумала обо всем этом уже сто раз. Как будто я сама не задавала тех же вопросов.

Как будто небольшая подсказка могла заставить меня вспомнить.

Искать было нечего.