Идти полным ветром

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Совет Гамбурга с большой неохотой дал согласие на торжественную встречу адмирала Карфангера. Отцы города боялись навлечь на себя гнев обеих воюющих сторон, боялись за пресловутый гамбургский нейтралитет. Но несмотря ни на что, возвращение каравана вылилось в подлинный триумф.

Это было торжественное и праздничное зрелище: величественный «Леопольд Первый», за ним в кильватере «Дельфин», «Малыш Иоханн» и «Пророк Даниил» вели за собой вверх по Эльбе длинную вереницу парусников торгового флота. Достигнув альстерской гавани, «купцы» один за другим убирали паруса и швартовались; «Леопольд Первый», «Пророк Даниил» и корабли Карфангера тем временем дошли до Георгсвердера и, убрав паруса, стали на якорь. Через несколько минут их пушки грянули приветственный салют, с бастионов городских укреплений им ответили береговые батареи; с башен доносился праздничный колокольный звон.

Стоявший на якоре бастионов Георгсвердера «Герб Гамбурга» тоже приветствовал прибывшие корабли залпами своих орудий. На квартердеке фрегата стоял его капитан Мартин Хольстен и угрюмо глядел в сторону «Леопольда»; рядом с ним возвышалась тощая, долговязая фигура старшего боцмана Михеля Зиверса.

— Чума их знаешь! — шипел он. — Еще и салютуй им. Ведь вы давно могли уже быть в открытом море, господин Хольстен, и приказ к отплытию давно лежит у вас в кармане.

— Приказ приказом… — рассеянно отвечал Хольстен. — Конечно, мы давно уже могли бы выйти в море, если бы не было других приказов.

— А откуда они взялись? Все из-за него, так ведь? — и он ткнул пальцем через плечо в сторону «Леопольда Первого», возле которого уже сновали портовые шаланды. В них на берег отправляли пленных пиратов и солдат, в то время как Карфангер с офицерами и частью команды садились в шлюпки.

— Ну да, из-за него, — подтвердил Мартин Хольстен.

— И вы на самом деле хотите… — начал, было, снова старший боцман, но тут Мартин Хольстен рявкнул так, что Зиверс от неожиданности даже отскочил:

— Заткнись наконец, черт бы тебя побрал! Хочу я или не хочу, — что тебе проку от отказа давать салют? Если тебе так невтерпеж насолить ему, придумай что-нибудь получше!

Михель Зиверс ворча стал спускаться на шканцы; тем временем продолжали греметь залпы салюта пушек «Герба Гамбурга». Зиверс со злобой сплюнул через борт. На берегу Эльбы, где уже выстроились трубачи и барабанщики, толпился праздный народ, сбежавшийся поглазеть на торжественную встречу вернувшегося флота. Вскоре шаланды, шлюпки и ялики причалили к берегу, и торжественная процессия тронулась в путь. Впереди маршировали городские стражники, следом — трубачи, барабанщики и солдаты с «Леопольда Первого», а за ними шел адмирал Карфангер с золотой цепью на шее и серебряной шпагой на перевязи. Время от времени он поднимал адмиральский жезл, приветствуя знакомых, то и дело попадавшихся в толпе ликующего народа. За адмиралом следовали его офицеры и около полусотни матросов. Затем появились пленные пираты в своих пестрых, диковинных одеждах, конвоируемые остальными солдатами с «Леопольда Первого» под командованием молодого капрала Хайнеа Вредэ. Толпа разразилась проклятиями, в воздухе замелькали кулаки и палки, в беззащитных пиратов полетели камни. Солдатам приходилось прилагать немало усилий, чтобы сдерживать разбушевавшуюся толпу и не допустить расправы, над пиратами. За пленными шли Венцель фон Стурза, Ян Янсен и Юрген Тамм, а вместе с ними и команды «Дельфина» и «Малыша Иоханна». Не менее восторженно, чем самого адмирала и его офицеров, приветствовал народ обоих капитанов и старого рубаку, который нес на плече свою огромную шпагу.

Процессия достигла городских ворот, где её встретил Дидерих Моллер в сопровождении нескольких членов адмиралтейства, сердечно приветствовавший Карфангера и его людей. Анна Карфангер поднесла мужу серебряный кубок, наполненный вином.

Вновь загремели барабаны и запели трубы. Процессия двинулась дальше в город, пересекла рыночную площадь и поднялась по переулку к Башне стенаний. В неё городская стража заперла пленных пиратов, как некогда — перед казнью — прославленного Морского разбойника Клауса Штертебекера и его товарищей. От Башни стенаний процессия вернулась на рыночную площадь, к ратуше; отсюда каждый отправился по своим делам: кто к жене и детям, кто к родителям, многие поспешили в злачные заведения побаловать желудки после осточертевших сухарей и вяленой рыбы чем-нибудь вкусненьким, промочить как следует горло и отвести душу игрой в карты или в кости. В море азартные игры строжайше запрещались, дабы не ставить под угрозу дисциплину на корабле.

Уже на следующий день адмирал Карфангер представил отчеты о плавании адмиралтейству и казначейству. Особенно досаждал ему своим бесконечным брюзжанием и придирками Лоренц Ворденхофф. Счета за всевозможные издержки он нашел слишком длинными, приветственный салют встречным кораблям в море и портовым укреплениям в заморских городах назвал пустой тратой пороха, обеды в честь именитых гостей, данные Карфангером в чужих портах, и кое-какие подарки, преподнесенные губернаторам, — мотовством и фанфаронством. Господин Ворденхофф не желал понимать, что Карфангер поступал при этом в полном соответствии с обычаями и традициями и, как он сам настоятельно подчеркивал, исключительно в интересах вольного города.

А когда Карфангер потребовал предоставить ему канаты и тросы для ремонта пострадавшего в сражении с пиратами такелажа «Леопольда Первого», а также парусину на новый фок, Лоренц Ворденхофф и вовсе вышел из себя:

— Да в своем ли вы уме?! Как у вас только язык поворачивается предъявлять городу такие требования? Пусть испанский король платит за то, что вы растранжирили!

— А те, что со вчерашнего дня сидят в Башне стенаний, разве они не сэкономят городу тысяч пятьдесят талеров, а то и больше? — спросил Карфангер. — Что в сравнении с этим деньги на новый такелаж или на порох и ядра, которые мы израсходовали?

— Постойте-постойте, господин адмирал! — запротестовал Ворденхофф. — В дела выкупной кассы я не вмешиваюсь, меня заботят только расходы, которые понесет казна. Если я вас правильно понял, нынешний такелаж уже ни на что не годен? Неужели нельзя ничего больше сплеснить? Если у вас такой никудышный такелажный мастер, то я бы на вашем месте давно прогнал его с корабля в шею. Так обходиться с дорогой утварью…

— О моем такелажном мастере я не могу сказать ничего, кроме хорошего; этот человек достоин всяческих похвал за усердие и сноровку, — твердо отвечал Карфангер, — конечно, ему ничего не стоит сплеснить все концы, так что такелаж ещё послужит. Но вы забываете, что тяжелый фрегат — не какая-нибудь каботажная шаланда. От прочности и надежности его такелажа зависит безопасность всего каравана. А если вы считаете, что сражение с пиратами не принесло городу никакой пользы, то спросите лучше у команды, у матросов, насколько возросла их вера в собственные силы и укрепилось их мужество! Но, конечно, — всего этого не измерить никаким безменом, и уже тем более не пересчитать на талеры и гульдены.

Лишь после того, как в спор вмешался Иост фон Ленгерке, а Клаус Кольбранд подтвердил, что без надежного такелажа нечего и думать о сражении с кем бы то ни было, Ворденхофф согласился удовлетворить требования Карфангера.

Новый такелаж нужен был «Леопольду» немедленно: уже через несколько недель следующий караван отправлялся в Архангельск, а китобойная флотилия — ещё дальше на север, до самого Шпицбергена. Китобоям надежная охрана была необходима, как воздух: нередко корабли французов и басков, шотландцев и голландцев, датчан и норвежцев оспаривали друг у друга наиболее богатые районы промысла. При этом часто в качестве аргумента использовались пушки конвойных фрегатов. В силу всех этих причин у Карфангера осталось очень мало времени для семьи; вскоре он вновь простился с близкими и отправился на свой корабль.

Уже скрипел кабестан, наматывая на барабан толстый якорный канат, когда со стороны альстерской гавани показалась шлюпка, шедшая под парусом по направлению к «Леопольду Первому». Один из сидевших в шлюпке мужчин держал румпель, другой управлялся с парусом, а на носу стояла женщина. Она что-то кричала и махала платком.

— Это же Анна, — вырвалось у Карфангера.

Едва лишь шлюпка подошла к фалрепу, Анна закричала мужу:

— Победа, Берент, победа! Бранденбуржцы разбили шведов! Даже дважды: сначала под Ратеновом, а потом и под Фербеллином!

То, что Карфангер издали принял за платок, оказалось свитком бумаги. Адмирал быстро спустился в шлюпку и взял его у Анны. Наскоро поблагодарив жену за эту новость и поцеловав её ещё раз на прощание, Карфангер поднялся на борт. Распустив белоснежные паруса, фрегат заскользил по Эльбе навстречу морю.

Офицеры собрались на шканцах. Корабельный писарь громко прочел содержание свитка. В нем описывалось, как бранденбургский курфюрст со своей армией форсированным маршем прошел от Рейна до Эльбы, как он храбро налетел под Ратеновом на шведов и нанес им сокрушительное поражение под Фербеллином, причем на подмогу ему пришли крестьяне из окрестных деревень с вилами и цепами, с лошадьми и подводами. Полный разгром шведов довершили рейтары фельдмаршала Дерфлингера.

Раздались крики «Ура!». Капрал Хайне Вредэ спросил у своего соседа:

— Я не ослышался? Хафельские крестьяне помогали молотить шведов? Те самые крепостные крестьяне? Значит, шведы их и вовсе дочиста обобрали, похуже чем господа помещики, а иначе…

Что было бы иначе, сосед не услыхал: голос Хайнеа Вредэ потонул в новом взрыве криков «Виват!» и «Гип-гип ура!».

Тем временем Венцель фон Стурза тряс Карфангера за рукав:

— Как, Георг Дерфлингер жив? И по-прежнему храбро дерется, как в былые времена?

— Вы знаете его? — с интересом спросил Карфангер.

— Как же мне его не знать! Не раз и не два сводила нас судьба. Сначала, когда я служил в императорской армии, потом — у саксонцев. Приходилось мне и скрещивать с ним шпаги — это когда он перешел на службу к шведам. О, этот человек умеет вести в бой конницу, как никто другой. А теперь он, стало быть, фельдмаршал у курфюрста? И это при том что ему уже лет семьдесят, не меньше!

— Как и вам, господин Венцель, — подхватил Михель Шредер, — и ваш клинок до сих пор чертовски скор на расправу. Гром и молния! Другого такого рубаку ещё поискать!

— Вот только не стал я ни фельдмаршалом, ни адмиралом, не снискал ни высоких чинов, ни победных лавров…

— Несмотря на ваше мастерство? — не отставал Михель Шредер. — Или, если служишь императорам, королям и князьям, надо больше иметь, чем уметь? Иметь землю, влиятельных друзей или родственников при дворе?

— Дерфлингер родом из бедных австрийских крестьян, — отвечал фон Стурза, — и начинал он коноводом в императорской армии. Что он всегда хорошо умел, так это пользоваться благоприятным моментом — и в бою, и в любом другом деле. А кроме того, не стеснялся переметнуться на службу к вчерашнему противнику, если это сулило выгоду. Я же всегда делил с моими полководцами и победы, и поражения. Может быть, потому и не удалась моя карьера… Однако же вы недалеки от истины: если у вас нет никого, кто превозносил бы ваши заслуги в нужное время и в нужном месте, то ваша слава не выйдет за пределы круга самых близких друзей. Только поймите меня правильно: пример Дерфлингера — это не правило, а скорее исключение. У него талант полководца.

— А у вас нет никакого таланта? — спросил Бернд Дреер.

— Не знаю… Если и есть, то скорее по части исполнять приказы, чем отдавать их.

— Что, однако, ни в коей мере не вредит вашему престижу, дорогой друг, — подытожил Карфангер. — Что толку в полководческом таланте, если у командира нет в распоряжении мастера, который может научить его солдат искусству сражаться? Поэтому, дорогой друг, мне бы хотелось как можно дольше не расставаться с вами. Где, скажите мне, найдется ещё один такой виртуоз, умеющий делать все одинаково хорошо?

— А как насчет адмирала де Рюйтера? — спросил Михель Шредер.

— Много ли вы знаете таких адмиралов? — парировал Карфангер. — И даже такому мастеру не обойтись без толковых подмастерьев.

Караван из тридцати китобойцев и двенадцати «купцов», направлявшихся в Архангельск, бороздил воды довольно приветливого в эти летние месяцы Северного моря. Настроение у офицеров и команд было приподнятое. Караван благополучно прошел Норвежское море, оставив далеко за собой Северный полярный круг. На траверзе мыса Нордкап «россияне» повернули на восток, в Баренцево море; Карфангер сопровождал китобойцев до скалистого Шпицбергена.

Промысел в этом году был удачный. Через несколько недель трюмы китобойных судов были доотказа набиты бочками с китовым жиром. Настала пора собираться в обратный путь, на юг. Без всяких приключений дошли они до Хаммерфеста, где к ним присоединились «россияне».

Когда они наконец легли на курс зюйд-зюйд-ост, задул сырой, промозглый норд-вест. Казалось, что паруса наполняет не только он, но и то внутреннее беспокойство, которое гнездилось в душе каждого гамбуржца. Что их ждет в Ритцебюттеле, какие новости с театра военных действий? Или, может быть, уже заключен мир?

Над устьем Эльбы повисло затянутое тяжелыми октябрьскими облаками небо. И Эльба, и её берега, и ритцебюттельская гавань выглядели хмуро и неприветливо; в противоположность им новости, доставленные на борт флагмана, оказались довольно благоприятными. Бранденбуржцы отобрали у шведов остров Рюген. Рейхстаг наконец объявил от имени империи войну Швеции. Датский король Кристиан V открыто перешел на сторону Бранденбурга. Ганноверцы заняли Штаде и прогнали шведов с берегов Эльбы. И только на западе войска французов по-прежнему опустошали Нидерланды и Эльзас.

— А Гамбург? Какую позицию занимает совет? — нетерпеливо расспрашивал Карфангер коменданта ритцебюттельского порта. Но тот лишь пожимал плечами; кроме того, что французский посланник ещё не покинул город, комендант не знал ничего.

— Как? Он все ещё в городе? — Карфангер стукнул кулаком по столу. — Когда же наконец будет покончено с этой нерешительностью?

Портовый комендант опять пожал плечами и кивнул головой в сторону герба города Гамбурга, прикрепленного к поручням полуюта:

— Совсем как с этой белой крепостью, господин адмирал, что красуется на гербе, — её ворота то открыты настежь, то заперты на замок.

И действительно, до сих пор Карфангер не замечал, что крепость в гамбургском гербе изображают по-разному: то с открытыми, то с закрытыми воротами.

— Не берусь судить, — сказал он, — какое из двух изображений более достоверно, скажу лишь одно: во время войны надо знать точно, для кого держать ворота открытыми, а для кого — запертыми. Вы мне лучше скажите, как обстоят дела с бранденбургским флотом?

— Каперские корабли Беньямина Рауле базируются в Глюкштадте; оттуда они совершают дерзкие вылазки против шведов. В Северном море они уже захватили несколько шведских парусников. В настоящее время Бранденбург имеет восемь военных кораблей, правда, все они размерами уступают «Леопольду Первому»: фрегат «Берлин», которым командует Корнелис Реерс, имеет шестнадцать пушек, «Наследный принц» — тридцать две, «Потсдам» — всего двенадцать, двухмачтовый гукер «Клеве» — восемь, и флейт «Троммель» они используют как транспорт. Остальные три фрегата Бранденбург зафрахтовал на неопределенный срок.

— И они тоже базируются в Глюкштадте?

— Базы у них в Глюкштадте и Эмдене, — отвечал комендант, — но пока что они ничего особенного не совершили.

— Наверное, адмирал у них подкачал? — спросил Михель Шредер.

— Не знаю, может быть, оно и так, — отвечал портовый комендант. — Во время неудачной попытки взять Карлсбург Симон де Болсей называл себя адмиралом и генералом флота курфюрста, однако, по правде сказать, он не был ни тем, ни другим, а всего лишь полковником.

Сказав это, он выпил предложенный Карфангером стакан рому и спустился по фалрепу в портовый бот, в котором и отбыл с «Леопольда».

Полковник — и командует эскадрой? Карфангер покачал головой и молча отправился в свою каюту.

Несколько часов спустя караван поплыл дальше вверх по Эльбе. Вскоре китобойцы ошвартовались возле салотопок, «купцы», пришедшие из Архангельска, бросили якорь в альстерской гавани, и едва «Леопольд Первый» собрался стать на якорь между Георгсвердером и Грасброком, чтобы приветствовать город обычным салютом, как над Эльбой прогремели два пушечных выстрела. Судя по звуку, это были орудия небольшого калибра — двух — или трехфунтовые; стреляли ниже по течению, где-то на траверзе Альтоны.

— Что это было, лейтенант? — обернувшись, спросил Карфангер.

— Это не я, господин адмирал, — отшутился Михель Шредер, — на этот раз точно не я.

— Оставьте ваши шуточки, лейтенант, — одернул его адмирал и стал взбираться на квартердек.

С высоты его Карфангер разглядел ниже по течению два легких фрегата, шедших вверх по Эльбе. На шпринтове шедшего впереди развевался синий флаг с золотыми лилиями, на топе фок-мачты реял длинный раздвоенный красно-белый вымпел, а на топе грот-мачты — белый флаг; это был француз. Его преследователь шел под белыми флагами с красным бранденбургским орлом.

— Вот так история! — воскликнул Карфангер. — Что же нам делать, если француз подойдет на выстрел? Всадить ему лаг в ватерлинию и отправить на дно Эльбы?

Империя по-прежнему воевала с Францией, и имперский город Гамбург, по существу, не имел права стоять в стороне. С другой стороны, Карфангер обязан был подчиняться решению совета и адмиралтейства, которые всячески избегали обострения отношений с Францией. Но, может быть, за последнее время их позиция в этом вопросе изменилась, может быть, найден лучший выход из положения, о котором ни он, ни комендант порта пока не знают?

— Какие будут приказания, господин адмирал? — Михель Шредер задал этот вопрос как бы от имени всех офицеров, которые между тем тоже успели подняться на квартердек.

— Главный боцман! — крикнул Карфангер вместо ответа. — С якоря сниматься!

— Есть сниматься с якоря, адмирал!

— Лейтенант! Свистать всех наверх! Сигнал «К бою!»

— Есть сигнал «К бою!» — Михель Шредер скатился с квартердека.

— Старший штурман! Поднять бизань и верхние паруса! Право на борт!

— Есть право на борт, господин адмирал! — Бернд Дреер сбежал вниз, на шканцы, на ходу отдавая команды; через несколько секунд матросы уже карабкались на мачты. Тем временем готлангеры под звуки боевых рожков выкатывали пушки. Якорная команда налегла на вымбовки, и толстый якорный канат начал наматываться на шпиль.

— Вы хотите взять его в оборот? — спросил Венцель фон Стурза и, не дожидаясь ответа, воскликнул: — Правильно! Заставьте господ ратманов занять ясную позицию, если они сами не могут на это решиться.

— Однозначный приказ был бы мне больше по душе, — отозвался Карфангер, не спуская глаз с обоих встречных кораблей, которые уже миновали укрепления Альтонских ворот.

Якорь подняли, и «Леопольд Первый» задрейфовал вниз по течению. Со скрипом обернулись вокруг мачт и стеньг реи, и тяжелый фрегат послушно развернулся форштевнем вдоль фарватера. Затем корабль лег на другой галс и пошел в направлении левого берега реки: Карфангер хотел выиграть пространство для маневра, а заодно не дать французу ускользнуть в один из рукавов Эльбы.

Но француз и не собирался этого делать; неожиданным маневром он развернулся форштевнем и правому берегу и… проскочил в альстерскую гавань.

— Вот те на! — присвистнул Михель Шредер. — Теперь попробуй, вытащи его оттуда!

— Что ж, пусть теперь совет думает, как уладить инцидент, — решил Карфангер и приказал бросить якорь у входа в альстерскую гавань. Бранденбургский фрегат «Берлин», преследовавший француза, проделал тот же маневр, и вскоре на борт «Леопольда Первого» поднялся его капитан Корнелис Реерс.

— Дальнейшее уже зависит не от меня, а от решения совета, капитан Реерс. — Это было все, что мог ему сказать Карфангер.

На следующий день в совете и адмиралтействе вспыхнули горячие дебаты по поводу требования бранденбургского посланника фон Герике выдать французский корсарский корабль «Дюнкерк». Ратманы, стараясь сохранять спокойствие, выслушали посланника, а затем принялись размышлять, как им выпутаться из этой истории с наименьшими потерями. Все аргументы и ссылки на нейтралитет Гамбурга бранденбургский посланник вежливо, но решительно отверг, заявив, что войну с Францией ведет вся империя и никому не дано права занимать в этой войне какую-то особую позицию.

Господину фон Герике было обещано, что совет подробнейшим образом обсудит ситуацию и известит посланника о принятом решении. Едва за бранденбуржцем закрылась дверь зала заседаний совета, как почтенные ратманы повскакали с мест и затеяли ожесточенную перепалку. Каждый пытался свалить ответственность за создавшееся положение на других. И только адмирал Карфангер неподвижно сидел в своем кресле и молчал, словно все происходящее его не касалось. В конце концов Иоханн Шульте потребовал от него высказать свое мнение.

— Что бы вы хотели сейчас от меня услышать? Какой совет вам вдруг понадобился — ведь до сих пор все вы оставались глухи к моим предупреждениям? Все что я могу посоветовать, это — удовлетворить требование бранденбургского посланника и выдать французских корсаров.

— А что будет с французской торговлей! — закричали несколько ратманов одновременно. — Кто нам будет продавать соль, господин Карфангер, уж не португальцы ли? А дополнительные расходы на более длительное плавание вы нам возместите?

— И расходы на постройку новых кораблей, — ввернул Утенхольт, также приглашенный для участия в обсуждении в качестве представителя судовладельцев. — Ведь нашим караванам придется всякий раз плыть через Бискайский залив и дальше на юг, то есть — прямо под дула пушек берберийских пиратов, поджидающих добычу у входа в лиссабонскую гавань!

— Я полностью согласен со старейшиной наших судовладельцев, — заявил Лоренц Ворденхофф. — Страховые сборы в этом случае возрастут настолько, что нам скоро придется продавать нашу сельдь себе в убыток, иначе она протухнет прямо в пакгаузах. Может быть, господин адмирал потребует постройки ещё нескольких конвойных фрегатов, чтобы мы могли защищать наши караваны и от французских корсаров? Ибо если мы испортим отношения с Францией, то гамбургским «купцам» лучше вообще не появляться в Ла-Манше.

— Прочный мир со всеми странами, в том числе и с Францией, лучше любых конвойных фрегатов! — воскликнул Карфангер. — Однако если французы предпочитают выступать против нас с оружием в руках, то надо платить им той же монетой. Но как может империя вести успешную войну, если каждая из немецких земель, каждый вольный город будет при этом втихомолку обделывать свои собственные делишки. Тогда каждому придется самому расхлебывать заваренную кашу; Гамбург, например, занят этим уже сейчас, и господа ратманы не станут утверждать, что это занятие — из приятных. Поэтому я считаю первейшим и наилучшим средством против засилья французов заключение прочного союза со всеми приморскими немецкими государствами и городами: с Временем, Любеком, с графствами Ольденбург и Фрисланд, с герцогством Мекленбург, в особенности же — с курфюршеством Бранденбург. Тогда объединенный флот союзников может дать в море отпор любому противнику, как это было во времена Ганзы. Да-да! Надо объединяться, а не распылять свои силы, иначе мы рискуем стать игрушкой в руках даже таких отъявленных разбойников, как алжирцы.

— А-а! Вот откуда дует ветер! — закаркал Ворденхофф. — И во главе этого объединенного флота хотите встать вы, господин адмирал, не так ли?

Его слова потонули во всеобщем хохоте. Карфангеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы не дать выплеснуться вспышке гнева. Иоханн Шульте призвал собравшихся к порядку:

— Адмирал Карфангер со всей серьезностью изложил свое мнение и при этом думал прежде всего о благополучии города, а не о своем собственном.

— Нет, все же благополучие всей империи, а не только города Гамбурга для меня превыше всего, — возразил Карфангер. — Если в империи все будет обстоять благополучно, то и имперский город Гамбург не станет исключением, однако наоборот — вряд ли.

— Хорошо, не будем пока что обсуждать ваши воззрения, господин Карфангер. Давайте лучше подумаем, что нам предпринять сейчас, — предложил бургомистр.

— Ваша честь, у меня есть для вас известие, которое, быть может, подскажет выход из положения — провозгласил Томас Утенхольт, помахав какой-то бумагой. — Я только что получил письмо от одного из моих капитанов, он находится сейчас на острове Уайт, в Английском канале. Он пишет, что там недавно ошвартовались три больших парусника из Пиллау и Кенигсберга. Они идут с грузом французской соли и зашли на Уайт подлатать обшивку и починить такелаж, перед тем как отправиться в Балтийское море. Напомню уважаемым господам, что Кенигсберг принадлежит бранденбургскому курфюрсту…

— Есть ли уверенность, что ваш капитан не ошибается?

— За него я ручаюсь, ваша честь. Да вы и сами можете прочесть письмо. — Томас Утенхольт, тяжело опираясь на палку из черного дерева, проковылял к месту, где сидел Иоханн Шульте, и положил письмо на стол перед ним. Ратманы стали по очереди читать послание гамбургского капитана, передавая его друг другу. Бургомистр поблагодарил Томаса Утенхольта за столь благоприятное известие и велел вновь пригласить бранденбургского посланника.

— Известно ли вам, господин фон Герике, что, несмотря на военные действия между Францией и Бранденбургом, торговые корабли из Пиллау и Кенигсберга отправились к французам за солью?

— Да, ваша честь, — ответил фон Герике Иоханну Шульте.

— Тогда почему вы ставите нам в вину подобные действия, утверждая, что наши отношения с Францией вредят общему делу империи?

— Ваша честь, вы забываете, что герцогство Прусское не входит в состав империи. Я ещё раз настоятельно прошу о выдаче корсарского фрегата «Дюнкерк». Одновременно ставлю вас в известность, что в случае повторного отказа совета удовлетворить законное требование Бранденбурга, я буду вынужден отослать соответствующую депешу в Берлин.

— Разумеется! Мы не намереваемся чинить вам препятствий в исполнении ваших служебных обязанностей, — холодно отвечал Иоханй Шульте.

Отто фон Герике откланялся и удалился ни с чем.

В течение нескольких последующих дней Карфангер никого не принимал. Не только досада на отцов города и несбывшиеся надежды на доброе согласие были тому причиной. До сих пор он считал, что Бранденбург борется за правое дело; эта торговля с французами за спиной у герцогства Прусского заставляла его сомневаться в порядочности бранденбуржцев. Анна пыталась развеять его мрачные мысли — безуспешно; никакие уговоры Венцеля фон Стурзы не брать слишком близко к сердцу эти ставшие уже традиционными распри между власть имущими в немецких землях не помогли. Всю зиму Карфангер не выходил из своего кабинета, с утра до ночи сидя над навигационными картами и астрономическими таблицами. Казалось, что он твердо решил впредь ничем иным, кроме своей профессии, не заниматься. Но это было не так: краем уха он все же улавливал отголоски событий, происходивших в мире.