Иерихонские трубы

Глава 1

Музыка в полутёмном кабинете гремела с такой оглушающей силой, что любые предосторожности по какому-то сохранению тишины были совершенно излишними. Но невысокая черноволосая девушка так осторожно притворила за собой дверь, словно входила в комнату где находится спящий. Стараясь ступать бесшумно, она подошла к большому письменному столу и уставилась на него печальным взглядом.

Единственный включенный источник света — настольная лампа, бросавшая узкий сильный луч, высвечивала крайне непривлекательную картину. По всему столу, вперемешку со скомканными листами бумаги, валялись коробочки с компакт дисками и сами они без упаковки, фотографии, подмокшая пачка сигарет. Большая пепельница уже не вмещала в себя окурков сигарет, многие из которых не были докурены даже до половины и безжалостно смяты в гармошку или просто сломаны. Толстое стекло, покрывающее почти весь письменный стол, было заляпано какими-то засохшими пятнами. Рядом с полупустой бутылкой виски стоял недопитый стакан. В пластиковой тарелке сиротливо засыхал надкушеный кусок пиццы. На экране компьютерного монитора, стоявшего сбоку, извивались какие то разноцветные трубы, отражаясь в зеркальной черноте большого аквариума, на высокой подставке в простенке между окнами.

Безнадёжным взглядом девушка обвела глазами огромный кабинет. Углы и высокий потолок были почти неразличимы, и едва угадываемые лица на рекламных плакатах, которыми были увешаны стены, казалось, глядели прямо из темноты. Светодиоды на передней панели музыкального центра светились и подмигивали каким-то неземным, зелёным цветом. В комнате было жарко и душно но девушка, вздрогнув, как-то зябко поёжилась и снова вернулась взглядом к столу.

За ним, на самом краешке огромного чёрного, кожаного кресла с высокой спинкой, сидел человек, уткнув лбом рыжую, курчавую голову в скрещённые на столе руки. Прямо перед этой рыжей шевелюрой лежала большая фотография привлекательной девушки в странном наряде похожей на ведьмочку с каким-то непонятным взглядом раскосых азиатских глаз. Над её головой, чёрным фломастером, был нарисован крест, обведённый не совсем ровным кругом.

Стараясь не попадать взглядом на эту фотографию, вошедшая дождалась перерыва между мелодиями и тихо позвала:

— Женя, — и чуть погодя добавила уже громче, — Евгений!

Не было бы ничего странного, если после такого шума её бы никто не услышал, однако всклокоченная голова всё-таки оторвалась от стола. Изможденное, серое с каким то зеленоватым оттенком, влажное от пота лицо, покрытое красными замятыми складками, было похоже на страшную карнавальную маску. Это впечатление только дополняли рыжая двухдневная щетина и синие, отёчные, мешки под глазами. Взгляд полузакрытых, с красными, воспаленными белками глаз постепенно стал немного осмысленнее.

— Ну я же просил вас, — заговорил Евгений хриплым невнятным голосом, — не лезть ко мне! Неужели непонятно?!

— Женя, ну что ты с собой делаешь? — Девушка умоляюще сжала руки перед собой. — Даже и не съел ничего. Тебе же лететь завтра! Хочешь, я тебе постелю на диване? Поспи нормально хоть немножечко — ночь ведь уже.

Неудобно перегнувшись через подлокотник кресла, Евгений вытащил откуда-то из-под стола, начатую бутылку «Пепси» и жадно глотнул несколько раз из горлышка. Его голос стал немного разборчивее.

— Бэлка! Ты хороший человек, но сейчас можешь нарваться. Чтобы духу твоего здесь не было через пять минут, понятно?! Домой вали! На тачку денег дать?

— Никуда я не уеду, — почти закричала Изабелла, — пока не улетишь, не отойду! Ты нас, что, за людей не считаешь? Ну, нельзя так, Женечка. Давай я хоть окно открою, а то ты так накурил — не продохнуть. На улице уже не жарко.

— Чёрт с тобой — открывай и выметайся отсюда! Дай ты мне одному побыть, не могу я сейчас никого видеть, пойми.

— Ладно, ладно, — скороговоркой пробормотала Белла, — дергая непослушную раму — и не слушай ты больше её песни. Ну, не мучай ты себя!

— Уйди! — процедил сквозь стиснутые зубы Евгений. — Если ты ещё раз…

Сообразив, что сейчас начнётся что-то страшное, Изабелла метнулась к двери.

— И чтобы никто!.. Понятно вам?! Никто!!! — Грозно неслось вдогонку.

Плотно закрыв за собой дверь кабинета, Изабелла устало присела за стол секретарши, безвольно уронив плечи. В открытую дверь приемной заглянул румяный широкоплечий парень одетый в синюю форму охранника.

— Ну, чего там, Белла? — шёпотом спросил он, кивнув головой на дверь. — Всё бухает?

— Ой, Витенька, это ужас, какой то! Я его таким ещё никогда не видела. Может останешься до утра, а? Я скажу Дмитрию Александровичу — он тебе оплатит как ночные. А если что, я сама заплачу.

— Да ты чего, Бэл, с дуба упала? За кого меня держишь-то? Конечно, останусь, и безо всяких бабок. Я Женю уважаю. И тебе здесь одной…

— Витя! — Умоляюще посмотрела на охранника девушка. — Ты тоже заметил?!

— Тут только дурак совсем не заметит такие дела.

— Страшно, Витька — всхлипнула Белла, и, уткнувшись в рукав форменной куртки охранника, тихо заплакала.

— Ну, ты чего, в натуре, Бэлка — забормотал Виктор, неуклюже гладя её по распущенным волосам — кончай реветь, всё путём будет. Давай, кофе, что ли сообразим, а то спать охота.

Евгений, стоя посередине кабинета, дрожащей рукой взял со стола и поднял к глазам фотографию странной девушки, похожей на ведьмочку и, посмотрев на неё безумным взглядом, устало выронил снимок из руки. Карточка, плавно покачиваясь в воздухе, упала на пол, но всё тот же ведьмин взгляд продолжал преследовать его и с большого рекламного плаката, прикрепленного над огромным аудиоцентром. Попятившись, словно спасаясь от этого пронизывающего, пристального взгляда, Евгений уперся в стол и рухнул в кресло, крепко сдавливая виски руками, не в силах преодолеть мучительную головную боль.

Просидев неподвижно несколько минут, он вдруг опять резко поднял голову. Дотянувшись до почти уже пустой бутылки виски выплеснул остатки в стакан и начал искать что-то на столе. Обнаружив, наконец, вскрытую упаковку лекарства, выдавил последнюю таблетку из фольги и, сунув её в рот, в два глотка, высосал спиртное. Судорожным движением руки смял пустую коробочку и, запустив маленький комочек в открытое окно, не глядя сунул руку нащупывая пульт аудиоцентра. Странный, немного пронзительный голос наконец замолк, но в голове у Евгения так и продолжало звучать страшное трубное завывание. Затихая, и вновь расширяясь, низкий звук как будто сдавил его голову железным обручем. Сердце натужно колотилось в груди в странном рваном ритме, словно пыталось воспроизвести умолкнувшую мелодию. Не в силах больше вынести эту пытку, Евгений сполз с кресла и рухнул на колени, совершенно раздавленный могучим трубным гласом.

— Господи!.. Трубы… опять… Иерихонские трубы…

Стены и потолок, кружась и качаясь, поплыли перед глазами Евгения. Сквозь пелену, застилавшую глаза, он уловил, остатками сознания, раскосый ведьмин взгляд, лукавую, какую-то живую улыбку и сдавленно простонав и прижав руку к груди повалился на бок, выронив пустой стакан.

Оторвав взгляд от кроссворда, над которым он клевал носом последние полчаса, Витя удивлённо взглянул на Изабеллу поднявшуюся с дивана и нерешительно протянувшую руку к дверной ручке.

— Ты, чего?

— Кажется он заснул, Вить. Я зайду, посмотрю.

— Точно. Музыки часа два уже не слышно. Ну и оставь его, пусть придавит немножко. Утречком я за пивком ему сгоняю, умоется, и всё путём.

— Нет, Витя. Окно там надо закрыть; может одеяло ему достать. Я на секунду, ты только не уходи никуда. Потом, знаешь — мне что-то показалось…

— Ну, смотри сама. Я бы его не трогал… — с сомнением протянул Виктор, глядя на оставленную открытой дверь.

Тишина продлилась несколько секунд, потом из кабинета послышался не то вскрик, не то всхлип и, тут же Белла, в полный голос, закричала:

— Витя! Витя, скорее!

Ворвавшийся в кабинет Виктор, увидел, что Белла, стоя на коленях, пытается приподнять с пола стонущего Балясина.

— Ты… Чего это с ним?

Не знаю. Я об него споткнулась в темноте. Вот… Стонет и говорит что-то непонятное. Кажется бред у него.

Наклонившийся Виктор, с трудом разобрал сквозь тяжёлое дыхание и стоны, что Евгений с маниакальным упорством повторяет:

— Трубы… Трубы опять… Трубы…

— Может он это… Типа, того… До «белки» допился? Водярой-то прет!

— Нет, нет! У него мало оставалось. Болит у него что-то, Витька! Давай, «Скорую» вызовем!

— Да, разорется опять. Помоги мне, я сейчас на диван его… Нет… Ты ноги… Ноги приподними… Ну, вот так, все путём.

С трудом уложив Евгния на диван и оторвавшись от него Белла быстро вытащила из шкафа одеяло и подушку.

— Витя, приподними ему голову, я подушку подсуну! Вот. Сейчас, одеялом прикрою.

— Ребята, что вы тут толпитесь? — Неожиданно хрипло спросил Балясин и закашлялся.

— Женечка, очнулся? — всхлипнула Белла — Ты как? Что у тебя болит?

— Башка раскалывается… и дышать трудно. В грудь, будто ножом саданули. Что со мной хоть было то?

— Я не знаю — ты на полу лежал и стонал. Ну, ну скажи, что тебе дать?

— Грипп у него наверное. — пробасил сбоку Виктор — Может аспиринчику, Жень? Или водочки хочешь? Если кончилась я в ночной могу сгонять.

— Ты думай, что говоришь? — набросилась на Виктора Белла — какую ему, сейчас, водку? Боже, мой… за что всё это?!.. Женя, где у тебя лекарства?!

— Не надо, я принял уже. Сейчас пройдет. Димка давно ушел?

— Вообще не уходил, из-за тебя. Спит. Хоть градусник-то у тебя где?

— Да, на кой он… — спустив ноги на пол и, с трудом садясь на диване, тяжело заглатывая воздух, сказал Балясин — платок лучше мне дай, насморк какой-то привязался. И Димку разбудите.

— Сам уже проснулся — раздалось из приемной и в дверях появился заспанный, помятый Капсулев в летних серых брюках и пёстрой рубашке, наброшенной на голое тело — вы так тут орали… Хоть свет бы зажгли — добавил он, протянув руку и щёлкнув выключателем у двери.

Яркий верхний свет немедленно уничтожил всю загадочность и нереальность обстановки. Стало видно, что это самый обычный, правда очень большой и хороший кабинет преуспевающего бизнесмена. Судя по сотням компакт дисков и компакт кассет, размещённых в специальных стойках и просто стоящих и лежащих на многочисленных полках; по обилию ярких, цветных журналов, проспектов и буклетов на столах хозяин кабинета наверное имел какое-то отношение к эстраде, или шоу-бизнесу. Тем более, что стены кабинета были увешаны рекламными плакатами певцов и популярных музыкальных и вокальных групп.

Немного непонятным было только одно: почему между яркими рекламными плакатами в некоторых местах к стене были прикреплены репродукции каких-то старинных картин, хотя… может быть деловые интересы хозяина кабинета не ограничивались исключительно лёгкой музыкой?

Присев на стул около дивана Капсулев укоризненно посмотрел на Евгения, который, радостно улыбаясь, потянулся к нему, как к родному…

— Что, Жека, опять не удержался?

— Нет, отец, я не нюхал, зуб даю. Мне так плохо чего-то.

— Так у тебя же были, вроде, какие то таблетки.

— Последнюю сожрал, а башка всё-равно раскалывается. И дышать нечем.

— Давай тогда Фартукову позвоню. Приедет — выведет.

— Не стоит, зачем человека среди ночи дёргать? Я же не помираю.

— Что значит — дёргать? — Даже удивился Дмитрий — Он за это деньги получает, и не маленькие между прочим. Тебе, сейчас главное — уехать, а ехать — завтра! Хотя… уже сегодня, даже. Тебе нужно в норме быть!

— Да куда ему ехать — такому? — Вмешалась Белла, протягивая Балясину носовой платок. — У него же и вещей с собой никаких нет!

— Всё равно ехать. Подальше отсюда. И всё будет о^,кей. В тёплые края, отдохнет, а вещи… — вещи и там купить можно.

Капсулев, ободряюще, хлопнул Евгения по плечу и, задержав руку, удивленно спросил:

— Ты что это, вроде дрожишь?

— Холодно мне как-то — невнятно ответил Балясин, сморкаясь в платок — колотун прицепился. Да, ехать, ехать подальше…

— И сними ты её, наконец. Ну не трави себя, Женя, хватит — Капсулев оглянулся на висящий рекламный плакат.

Витя, вопросительно посмотрел на Евгения. Тот, поколебавшись, кивнул и Витя с явной радостью бросился снимать со стены портрет загадочной девушки с раскосыми глазами.

— Вот и правильно! Забудь ты совсем про эти «Иерихонские трубы». Что с тобой опять? — Капсулев с тревогой посмотрел на Евгения.

Бледное лицо Балясина снова приобрело серовато-зелёный оттенок. Он прижал руку к левому плечу, и сгибаясь от боли застонал.

— Дьявол… рука отнимается чего-то. Больно…

Капсулев, до сих пор сохранявший относительное спокойствие, посмотрел на него с опасением.

— Рука?.. Тогда, Жень, лучше правда врача. И поскорей! Ребята, вы с ним посидите, а я пойду позвоню, и заодно предупрежу на вахте, чтобы Фартукова сразу пропустили.

— Женя, скажите, вы сегодня принимали какие-нибудь лекарства? — спросил Фартуков, снимая с руки Евгения манжетку тонометра и поправляя задраннй рукав рубашки.

— Только, что вы мне дали, Геннадий Алексеевич. И ещё от головной боли.

— Ну, что вы выпивали — это ясно — сказал Фартуков, бросив неодобрительный взгляд на стол — а, больше, ничего не принимали? — выделив голосом слово «больше»…

— Нет — морщась от боли, ответил Балясин, с трудом садясь на диване, — больше ничего.

— Так. Температуры у вас нет. Вы меня хорошо видите?

— Плывет, вообще-то, перед глазами.

— Вот что, Женя, вам срочно надо в больницу. Давайте вызывать «Скорую».

— Да вы что, с ума тут все посходили? Какая, к чёрту, «Скорая»?

Фартуков, беспомощно, оглянулся на Капсулева.

— Дмитрий Александрович. Ну, хоть вы ему объясните — это же очень опасно!

— А что с ним такое? — обеспокоено, спросил Капсулев.

— Без кардиограммы, конечно, не слишком точно сейчас можно сказать, но это очень похоже на инфаркт. Я постарался давление сбить, но у меня и толкового то ничего с собой нет. Капельницу надо… И противошоковые. Вам бы мне по телефону сразу про руку… «Скорую» срочно нужно было вызывать, не дожидаясь меня — я бы сказал.

— Никаких «Скорых», — слабым, но твёрдым голосом, вмешался Балясин — ещё засунут в какую-нибудь дизентерийную больницу на три недели — кашу на воде есть! Если нужно в больницу, меня Дима в приличную отвезет. Отвезёшь, Дим?

— О чем речь, отец? Только заскочу к себе — пиджак возьму — права у меня там. А ты с Геннадием Алексеевичем спускайся пока к машине потихонечку. Витя, ты помоги, донеси его просто в случае чего.

— Дмитрий Александрович, — обратился к Капсулеву врач, понизив голос, пожалуйста, побыстрее. Не нравится мне его сердце.

Когда машина уже выезжала из ворот на улицу, Балясин, сидевший с Фартуковым на заднем сидении, вдруг попросил:

— Дим. Воткни там какую-нибудь музыку, а то муторно.

— А что поставить? — спросил Капсулев, готовясь к развороту.

— Лучше приёмник включи. Станцию «Классика».

Капсулев протянул руку и нажал на кнопки.

— …собора. Запись сделана в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году — громко ворвался хорошо поставленный голос диктора, и, через секунду, из динамиков мощно полились звуки Токкаты и Фуги ре-минор Баха.

Неожиданно, полуприкрытые глаза Балясина прояснились. Бледные, синеватые губы зашевелились, вышёптывая слова:

— Голос… Голос Бога…

— Что? — удивился Фартуков, обеспокоено вглядываясь в лицо Балясина. — Вы о чём, Женя?

— Господи… Как же всё просто… — не обращая внимания на врача, отчетливо выговорил Балясин — Голос Бога… Лука же говорил…

— Кто говорил? — изумленно спросил Фартуков.

Всё так же, не отвечая на вопрос, Балясин внезапно засмеялся:

— Идиот… Вот тебе и трубы… и Голос Бога…

Вдруг смех прервался странным, сдавленным звуком. Евгений, как-то непонятно посмотрев на Фартукова, согнулся и начал сползать с сидения. Обеспокоенный врач схватил его за руку и, тут же, приподняв пальцами закрывшиеся веки, внимательно вгляделся Балясину в глаза.

— Дима! Быстрее!!! Гони на красный! — перекрывая громкие звуки органа, закричал Фартуков, позабыв о вежливости и бесполезно пытаясь сделать массаж сердца на неудобном заднем сидении.