Игра без правил

Глава 10

Ирина Французова подошла к окну и с высоты восьмого этажа посмотрела на утонувший в кромешной тьме микрорайон. Светились только окна многоэтажных пластин, словно огромная флотилия, сплошь состоявшая из "Титаников" и "Куин Мэри", собралась на рейде, готовясь выйти в открытое море. Внизу плескались редкие лужи зеленоватого света, который скупо источали фонари, разбросанные в этом море мрака без всякого намека на систему. Небо было непроглядно темным. Поднявшийся к вечеру ветерок пригнал с залива облака, готовые в любую минуту разродиться затяжным дождем, так что ни о каких звездах и речи быть не могло.

Ирина поймала себя на том, что до рези в глазах вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть торопящуюся домой знакомую фигуру мужа. Это было глупо, и она заставила себя отойти от окна, вернуться в комнату и включить телевизор. Некоторое время она сидела уставившись в экран невидящим взглядом, а потом снова вскочила и направилась на кухню. Темная пластина окна, простроченная рваными цепочками огней, притягивала ее, как огромный магнит.

На душе у нее было муторно. Неужели Французов завел себе любовницу? В это Ирина поверить не могла, хотя и понимала, что дело это вполне житейское и некоторые мужчины горды тем, что имеют длинный список любовных побед. Да, некоторые, и даже многие, но не Французов. Ирина не могла бы сказать, отчего так уверена в своем муже, да это и не поддавалось логическому объяснению: любят ведь не умом и верят, между прочим, тоже.

Но если Юрий не с женщиной, то где же? Может быть, к нему снова приехал этот его сослуживец – Борис Иванович, кажется? Но ведь когда он приезжал в прошлом году, они сразу же пришли домой и всю ночь просидели на кухне, выпив совершенно фантастическое количество водки и, как ни странно, чая. Конечно, раз на раз не приходится, да и телефона дома нет, но Юрий ни за что не отправился бы в путешествие по ресторанам, не предупредив ее, даже если бы к нему приехал весь этот его ДШБ.

Неприятности на работе? Какие неприятности могут задержать преподавателя до полуночи? Ей вдруг пришло в голову, что она могла пропустить какое-нибудь важное сообщение по радио. Какой-нибудь очередной военный конфликт, лесной пожар или шайка вооруженных дезертиров вполне могли бы послужить причиной внезапной задержки. Такое уже было в позапрошлом году, когда горели торфяники. Юрий тогда не успел даже заехать домой, и о его отъезде ей сообщил посыльный.

Но сегодня никакой посыльный к ней не приходил, так что и это представлялось ей маловероятным.

А может быть, он опять ввязался в какую-нибудь драку? Он вечно встревал в уличные потасовки, когда видел, что кто-то нуждается в помощи. Он всегда выходил победителем из любой драки, даже в тот раз, когда полез разнимать две группы дерущихся между собой пьяных мужчин, и те вдруг не сговариваясь все вместе набросились на него. Тогда все кончилось минуты за полторы. Ирина даже не успела как следует испугаться, а Французов уже шел к ней, немного виновато улыбаясь и потирая оцарапанный кулак, а позади него слабо копошилась на асфальте перепутанная матерящаяся груда, впрочем, матерящаяся весьма осторожно, вполголоса и без перехода на личности.

Но все когда-нибудь кончается, и сам Юрий не раз говорил ей, что непобедимых бойцов не существует.

Может быть, настал его черед остаться на асфальте?

Или, как не раз предрекала сама Ирина, его наконец попросту забрали в милицию? Она сто раз говорила ему, что добром его донкихотство не кончится. Вот и накаркала, кажется…

Она подошла к плите и безучастно пощупала эмалированный бок кастрюли. Ужин, он же обед, безнадежно остыл. Придется разогревать, подумала она и вдруг совершенно неожиданно для себя заплакала. Плакала она очень редко – было у нее такое совершенно неженское качество, которое очень ценил в ней бывший ротный командир десантно-штурмового батальона. Крупные слезы городом катились по щекам и капали на эмалированную поверхность газовой плиты, как крупный редкий дождик. Она сердито утерла глаза тыльной стороной ладони, приказала себе немедленно прекратить безобразие, несколько раз шмыгнула носом и действительно прекратила.

Словно в награду за это, на лестничной площадке с грохотом разошлись и снова захлопнулись двери лифта. Ирина насторожилась, прислушиваясь, и через несколько секунд в прихожей раздалась мелодичная трель звонка. Она бросилась к двери, лихорадочно схватилась за барабанчик замка, но в последнюю секунду одумалась и спросила:

– Кто?

– Срочная телеграмма, – откликнулся из-за двери молодой женский голос.

Ирина заглянула в глазок и увидела на тускло освещенной площадке невысокую худощавую фигурку – несомненно, девичью. Цепочки на дверях не было, да если бы она и была, Ирине даже не пришло бы в голову набросить ее: появление девушки-почтальона со срочной телеграммой было не совсем то, чего она ждала, но достаточно близко. "Значит, училище все-таки подняли по тревоге", – подумала Ирина, отпирая замок.

Дверь внезапно распахнулась сама собой и так резко, что она едва успела отскочить назад, чтобы край дверного полотна не ударил ее по лицу. В прихожую один за другим ворвались трое плечистых парней в кожаных куртках. Не раздумывая ни секунды, Ирина попыталась ударить переднего ногой в пах (она недаром была женой бывшего десантника, а эти парни явно не имели ничего общего ни с почтой, ни с телеграфом), но тот небрежно отбил удар левой рукой, а правой отвесил Ирине такую пощечину, что она отлетела к стене, больно ударившись головой. Она открыла рот, чтобы закричать, но большая жесткая ладонь, пахнущая табаком и дорогой туалетной водой, немедленно запечатала ей рот, скомкав крик и, превратив его в нечленораздельное мычание. Ладонь сжалась, словно собирая лицо в горсть. Указательный и безымянный пальцы надавили на глаза, средний лег на переносицу, а большой и мизинец впились в щеки. Ирина дернула головой, пытаясь освободиться, но рука надавила сильнее, прижимая ее затылком к стене.

Щелкнул замок закрывшейся двери. В прихожей стало тесно. Помимо Ирины, в ней было еще четыре человека, а на такой наплыв публики это помещение рассчитано не было. Ирину взяли за волосы, грубо оторвали от стены и, продолжая зажимать рот, втолкнули в гостиную.

– Веди себя тихо, сучка, – негромко сказал, хриплый голос у нее над ухом, и Ирину обдало омерзительной волной чужого несвежего дыхания. – Вздумаешь орать, на куски изрежем. Все понятно?

Ирина кивнула головой, и зажимавшая рот ладонь убралась. Волосы тоже отпустили, и она инстинктивно подняла руки, чтобы поправить прическу.

– А она ничего, – сказал один из ворвавшихся в квартиру парней, которых она приняла за грабителей. – Давно я, мужних жен не имел, да еще таких симпатичных.

– Уймись, – сказал ему другой, – некогда.

– Да ладно тебе, Бык, – вступил в разговор третий – тот самый, что держал до этого Ирину. – Баба и вправду первый сорт. Ты подержись за нее, сам почувствуешь. Мы быстренько, без затей – раз-два, и готово.

– Да? – с некоторым сомнением в голосе переспросил тот, кого называли Быком.

– Стручок вам башки поотрывает, кобели безмозглые, – вмешалась девица, изображавшая из себя почтальона. На ней был длинный, до пят, переливающийся плащ, скрывавший под собой мини-платье, больше похожее на обернутое вокруг груди и талии полотенце средних размеров, а лицо с мелкими чертами было погребено под толстым слоем безвкусно наложенного грима. Принять это явление за почтальона можно было только глядя через дверной глазок отечественного производства, да и то при плохом освещении. – Вам что было сказано? Ведено же было торопиться, мать вашу.

– Да ты че, Люська, в натуре, приревновала? – хохотнув, поинтересовался долговязый парень с немного восточными чертами лица. – Не боись, тебя мы в любой момент и в любое отверстие, а это так, эпизод…

– Друг друга во все отверстия имейте, – посоветовала Люська, с интересом оглядываясь по сторонам, – а мне некогда тут с вами оргии закатывать, мне работать надо.

– Ну и вали себе, работай, – сказал долговязый – Чего?! – взвилась Люська. – Мне что, на метро отсюда ехать, из этой дыры? Да я вас, козлы…

– Закрой пасть, шалава, – буркнул Бык и повернулся к Ирине. – Одевайся.

– Ну вот, – разочарованно сказал долговязый, а его приятель только вздохнул, волком посмотрев на Люську.

– Кто вы такие? – стараясь сдержать дрожь в голосе, спросила Ирина. – Что вам надо?

– Ты нам надо, мой цветочек, – коверкая слова на кавказский манер и кривляясь, произнес долговязый, снова беря Ирину за щеки длинными жесткими пальцами. – Вах, персик! Ты меня любишь?

Он схватил Ирину за грудь и больно сдавил. Ирина вырвалась и ударила его по щеке, но он перехватил ее руку и сжал запястье с такой силой, что на глаза навернулись слезы, и Ирина невольно издала короткий стон.

– Кончай, Урюк, – равнодушно бросил Бык. – Дело надо делать. А ты, шалава, – обратился он к Ирине, – делай, что тебе говорят, и поменьше разевай хлебало, а то продует.

– Что вам нужно? – повторила Ирина, не двигаясь с места.

– Мне нужно, чтобы ты оделась и поехала с нами, – сказал Бык, – и не задавала вопросов. Твой муж влез в нехорошую историю, и его надо предупредить о том, что это небезопасно.

– Ага, – сказала Ирина, – понятно. Он наступил вам на хвост, да? С чего вы взяли, что я буду вам помогать?

– Вот дурная, – сказала Люська, между делом осматривавшая квартиру в поисках ценностей. – Блин, здесь и взять-то нечего. Шалава ты дурная, – повторила она, напрямую адресуясь к Ирине. – Нахрена тебе такой мужик, у которого бабок нету? Да если бы и были – нету таких мужиков, за которых стоило бы шкурой рисковать.

Коллега Быка и Урюка вдруг схватил Ирину сзади за локти, а Урюк одним движением разорвал на ней платье сверху донизу. Бык наблюдал за их действиями, развалившись в кресле, и курил, стряхивая пепел прямо на пол.

– Ты, по-моему, не совсем поняла, – сказал он лениво, и Ирина невольно сжалась под его холодным взглядом, бесцеремонно ощупывавшим ее фигуру под разорванным платьем. – Если станешь упрямиться, мы с тобой позабавимся, и не надейся, что это будет приятно, ножи у нас не только кожаные. То, что от тебя останется, бросим в залив, а твоего мужа тоже замочим. Он, конечно, мужик крепкий, но, пуле это все равно.

– А что будет, если я соглашусь? – спросила Ирина, слыша собственный голос как бы со стороны и поражаясь тому, как тонко и испуганно он прозвучал.

– Ничего не будет, – ответил Бык. – Поедешь с нами, посидишь пару дней взаперти, пока твой муж поможет нам заработать немного денег… Ему тоже перепадет, не волнуйся.

– Он не станет на вас работать, – уверенно сказала Ирина. – А если вы меня хоть пальцем тронете, вам не жить.

– Что ж ты меня так пугаешь-то? – по-прежнему лениво сказал Бык. – Я же могу описаться прямо в твоем кресле. Ты, главное, не волнуйся. Муженек твой станет шелковым, как только узнает, что ты у нас. И не думай, что я тебя просто пугаю. Ты ведь все равно сделаешь то, о чем мы тебя просим. Не веришь?

Ирина отвернулась, упрямо сжав губы. Она чувствовала, что Бык прав, и боялась, что он прочтет это в ее взгляде.

Люська вдруг протяжно вздохнула и пошла к выходу.

– Ты куда? – не поворачивая головы, спросил у нее Бык.

– Пойду, – сказала Люська. – Мне работать надо.

Лучше уж я на метро поеду, чем на это смотреть.

– Стоять! – скомандовал Бык. – Сердобольная нашлась… Иди на кухню, чайку попей, а та как бы и с тобой чего не вышло.

– Козел, – сказала вполголоса Люська и послушно ушла на кухню. Стало слышно, как она там гремит чайником, чиркает спичками, разжигая плиту.

Бык проводил ее тяжелым пристальным взглядом, вынул из внутреннего кармана куртки мобильник и положил его на колено.

– В общем, так, – сказал он. – Сейчас я позвоню н одно место, где сейчас находится твой муж, а потом одно из двух: либо ты скажешь в трубку наш текст, либо его скажу я, а ты будешь просто орать на заднем плане. Надеюсь, он узнает тебя и так, а если даже не узнает, то все равно станет сомневаться и, сделает, как ему велят. Что ты выбираешь?

– Пошел ты, – сказала Ирина.

Она все еще не могла до конца поверить в реальность происходящего и надеялась, что вот-вот проснется и обнаружит, что весь этот кошмар приснился ей только потому, что она уснула где-нибудь за столом в неудобной позе.

– Так, – почти удовлетворенно сказал Бык – Ладно. Давай, Урюк, ты же хотел развлечься.

Державший Ирину бандит быстро зажал ей рот, а Урюк, двумя быстрыми движениями разорвав на ней белье, торопливо схватился за пояс джинсов – ему явно не терпелось приступить к делу.

– Вали ее, Сипатый, – сказал он, – не люблю я стоя, половина кайфа пропадает.

Ирина боролась отчаянно, но двое мужчин без труда справились с ней, повалив на пол. Сипатый коленями придавил к полу ее руки, ничуть не обеспокоенный тем, что причиняет ей сильную боль. Бык сорвал с журнального столика салфетку, бросил ее Сипатому, и тот грубо затолкал ее в рот Ирине почти до самого горла.

Ирина мычала, пытаясь вытолкнуть салфетку, и яростно извивалась всем телом, расширенными от ужаса глазами глядя в маячивший перед лицом туго обтянутый выношенными джинсами широкий зад Сипатого. Холодные, твердые пальцы больно схватили ее за бедра чуть повыше коленей и с непреодолимой силой развели ноги в стороны.

– Стоп, – раздался голос Быка, – пока достаточно.

– Ну, Бык, – разочарованно взмолился Урюк.

– Я сказал, придержи своего жеребчика, – непреклонно сказал Бык. – Слезь-ка с нее, Сипатый.

Сипатый убрался куда-то в сторону, напоследок испортив воздух. Теперь Ирина могла видеть происходящее, но от этого было мало толку: в глазах все дрожало и расплывалось от слез. Она сморгнула, слезы двумя теплыми дорожками стекли по щекам, и она увидела маячившее где-то далеко, в недосягаемой высоте заинтересованно склоненное тяжелое лицо Быка. Потом в поле ее зрения появился сотовый телефон.

– Ну как, – миролюбиво спросил Бык, – договоримся или будем продолжать?

Руки Урюка немедленно передвинулись выше на ее бедрах, сжимаясь и разжимаясь, словно месили тесто.

Лицо Ирины жалко сморщилось в беззвучном плаче. и она торопливо кивнула головой, сдаваясь.

Бык, наклонившись, брезгливо, двумя пальцами вытащил шершавую льняную салфетку у нее изо рта.

Ирина приподнялась на локтях, повернула голову влево, и ее стошнило. До сих пор она сдерживалась, боясь захлебнуться собственной рвотой, и теперь, когда эта опасность миновала, ее вывернуло наизнанку с устрашающей силой.

– Фу, животное, – брезгливо сказал Урюк, – отпуская ее и поднимаясь. – Всю малину обгадила.

Он застегнулся и отошел в сторонку, сам с некоторым усилием подавляя рвотные позывы.

Ирина села, прикрывая наготу обрывками платья и продолжая беззвучно рыдать от пережитого ужаса и презрения к себе за то, что согласилась предать мужа.

Удовлетворенно ухмыляясь, Бык набрал номер и протянул аппарат Ирине.

– Что говорить? – обреченно спросила она, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий.

– Да что хочешь, – ответил Бык. – Скажи, что ты с друзьями слушаешь рок-н-ролл. Главное, чтобы он тебя узнал, остальное я ему сам объясню.

Кутузов, как обычно, без стука распахнул дверь и вошел в кабинет. Правда, Стручку эта его привычка всегда не нравилась, но Кутузов старался по мере возможности игнорировать это обстоятельство: дай Стручку волю, и он заставит тебя маршировать строевым шагом, отдавать ему честь и чистить его сраные ботинки три раза в день. В конце концов, он партнер, а не прислуга, и Стручку придется это проглотить, несмотря на то что в последние пару лет он начал как-то уж очень сильно задирать нос. Мужик он, конечно, крутой, и Кутузов не собирался оспаривать его главенство, но жизнь складывается из множества мелочей, и стоит уступить в чем-то одном, как оказывается, что ты по уши в дерьме и на тебе ездят все, кому не лень.

Поэтому Кутузов распахнул дверь без стука и с самым деловым видом вошел в кабинет, дымя залихватски торчащей в углу рта сигаретой, словно небольшой локомотив на полном ходу. Сидевший спиной к двери Стручок – он смотрел телевизор – круто развернулся вместе с креслом и вскинул два больших автоматических пистолета, целясь Кутузову в голову. "Ну вот, доигрался, – метнулась в голове Кутузова паническая мысль. – Надо было все-таки постучаться." Он инстинктивно подался назад, но дверь, открывавшаяся вовнутрь кабинета, уже захлопнулась, и он замер, ударившись плечами о светлое фанерованное полотно. Глаза его неотрывно следили за указательными пальцами Стручка, лежавшими на спусковых крючках. Пальцы дрогнули и синхронно нажали на спуск, но вместо грохота и дыма, которых ожидал уже распрощавшийся с жизнью Кутузов, раздался сдвоенный громкий хлопок, и он ощутил два мгновенных укола жгучей, но не смертельной боли, словно его одновременно укусили две осы: одна в лоб, а другая – в щеку, как раз под прикрывавшей правую глазницу аккуратной черной повязкой. Он еще не успел сообразить, что произошло, а Стручок уже разразился громким идиотским смехом, так бесившим Кутузова даже в более спокойные моменты его напряженной и полной нервотрепки жизни.

– Переорал? – давясь хохотом, спросил Стручок. – Переорал, хрен одноглазый! Ну, китайцы, ну, крутые ребята! Это ж не игрушки, а действующие модели в натуральную величину, с ними можно кого угодно на гоп-стоп брать!

Кутузов, до которого стало постепенно доходить истинное положение вещей, осторожно дотронулся кончиками пальцев сначала до щеки, а потом до лба. Лоб был влажный.

– Ну, ты мудак, – переводя дыхание, сообщил он Стручку. – Ну, ты, блин, и мудак. Дуркуешь, да? Других дел у тебя нету?

– Пиф-паф, – сказал Стручок, делая пистолетами движение, удачно имитирующее сильную отдачу, и Кутузов снова, в который уже раз, подумал, что у Стручка водится-таки под черепом пара-тройка тараканов. – Поговори у меня, я тебе быстро вторую фару разобью.

– Да ты и так ее почти разбил, – буркнул Кутузов, снова трогая щеку. – Что за шутки, в самом деле?

А если бы правда в глаз?

– Ну и что? – сваливая оба игрушечных пистолета в ящик стола, спросил Стручок, все еще время от времени хихикая. – Привыкать тебе, что ли?

– В том-то и дело, – понемногу начиная успокаиваться, сказал Кутузов, – что не привыкать. Третьего-то глаза у меня нету. Что это тебя на игры потянуло?

– Тренируюсь, – лучезарно улыбаясь, сообщил Стручок. – Давно думаю тебя замочить, когда ты без стука ко мне вломишься, да все боялся промазать. Надо было проверить, попаду или нет. Шутка, – рассмеялся он, заметив, что лицо Кутузова начинает понемногу наливаться нехорошим румянцем. – Это я своим спиногрызам купил. Пусть, значит, привыкают. В профессора им все равно не выбиться.

Кутузов осторожно кивнул. Сыновьям Стручка профессорство действительно не светило, но Стручок не любил это обсуждать. Иногда Кутузову казалось, что это происходит оттого, что сам Стручок был с небольшим, но порой вылезавшим наружу прибабахом.

– Привезли этого кренделя, который Смыка с его пацанами урыл, – сообщил Кутузов.

– Ну и как он? – оживляясь, спросил Стручок.

– Здоровый бычара, – сказал Кутузов, – накачанный.

– Культурист? – скривившись, как будто отведал неимоверной кислятины, уточнил Стручок.

– Какой культурист! – отмахнулся Кутузов. – Смог бы, по-твоему, культурист пятерых наших бойцов уделать? И притом голыми руками Все пятеро в больнице, рассказывают мусорам, как на них хулиганы напали, а у этого медведя ни царапины, только кулаки ободраны. Видел бы ты, во что он Моряка превратил!

– Моряк ему что-нибудь сказал? – резко подавшись вперед, поинтересовался Стручок.

– Хрен его знает, – пожал плечами Кутузов. – Моряк божится, что молчал как рыба.

– Врет, – убежденно сказал Стручок. – Знаю я эту рыбу: покажи ему кулак, расскажет все, что знает, да еще и присочинит для убедительности, чтоб наверняка пролезло.

– Факт, – согласился Кутузов, повалился в свободное кресло и закурил толстую кубинскую сигару. – Привет от Фиделя, – сказал он, выпуская к потолку облако синего дыма. – Хочешь?

– Терпеть не могу это дерьмо, – отказался Стручок, выковыривая из лежавшей на столе белой с золотом пачки сигарету и со щелчком откидывая крышечку зажигалки. – Моряка надо убирать, – сказал он невнятно, втягивая в себя дым. – Слишком гнилой. В нашем деле таких держать нельзя, я сто раз говорил.

– Это я тебе говорил, – возразил Кутузов, задумчиво жуя кончик сигары. – А ты кричал, что Моряк нам нужен.

– Правильно кричал, – не стал спорить Стручок. – Через него мы смогли бы контролировать этот его "Атлет". Надо было только дождаться, когда он сядет в кресло управляющего. Этот Ставров мне давно поперек глотки. Ни хрена не боится, сволочь старая, и денег не берет, козел.

– Ну вот, – сказал Кутузов. – А теперь ты говоришь – убрать.

– Теперь другое дело, – жестко сказал Стручок. – От того, что он все рассказал этому мужику, нам никакого вреда, но люди должны знать, что мы таких вещей не прощаем. И плевать я хотел на этот сраный "Атлет"! – вдруг вызверился он. – Найдем, кем Моряка заменить, а не найдем – спалим это гнездо к чертовой матери, чтоб клиентуру не переманивали. Моряка надо убрать, – повторил он, – и как можно быстрее, пока его кто-нибудь не спросил, почему у него морда разбита. Он где?

– Да здесь, – пожав плечами, ответил Кутузов, – где же ему быть?

– Где, где, – передразнил Кутузова Стручок. – В земле, вот где. В могилке. И если твои козлы опять жмурика в Фонтанку вывалят, я тебе покажу, что не только из игрушечных пугачей стрелять умею.

– Ас этим бугаем что делать? – спросил Кутузов, благоразумно переводя разговор на другую тему.

– С этим, как его… Французовым, что ли? – переспросил Стручок. – Да тоже шлепнуть, конечно.

Ну, может быть, не сразу. Ты говоришь, он махаться может?

– Зверь, – подтвердил Кутузов. – Мы тут с Хряком прикинули хрен к носу… На нем можно неплохо подняться, если с умом.

– Вы хотите его использовать? – заинтересовался Стручок. – А как ты его заставишь?

– Так же, как заставил приехать туда, где его наши ребята подобрали. Баба его у нас, а он за ней кипятком писает.

– Вот баран, – удивился Стручок. – Баб, что ли, ему мало?

– Лох, – подтвердил Кутузов, – но дерется классно.

– Ладно, – сказал Стручок, – надо на него посмотреть. Кто у нас покрепче?

– Бык здесь, – ответил Кутузов, посасывая потухшую сигару. – Это как раз он его бабу привез.

– А кто с ним ездил? – спросил Стручок.

– Сипатый и Урюк.

– Отлично, – сказал Стручок. – Вот их и давай.

Он снова выдвинул ящик стола и вынул оттуда пистолет – на этот раз настоящий, ничего общего не имеющий с китайскими поделками, стреляющими разноцветными пластмассовыми шариками. Поднявшись с кресла, он затолкал "ТТ" в карман брюк.

– Пошли, – сказал он и первым двинулся к выходу.

Вдвоем они прошли по коридору, миновав неприметную дверь, за которой сдержанно шумел амфитеатр. Внезапно негромкий шум голосов поднялся до торжествующего рева. Видимо, на арене кому-то крепко досталось. Кутузов подумал, что не худо было бы поставить на дверь дополнительную звукоизоляцию, а то и вовсе заложить ее кирпичом от греха подальше.

Если Стручку приспичит самолично понаблюдать за ходом поединка, пусть ходит, как все нормальные люди, через подвал. А с этим "окном в Европу" недолго и погореть. Что бы там ни воображал о себе Стручок, сколько бы ни отстегивал направо и налево, менты – твари непредсказуемые, как бешеные собаки, и рисковать хорошо налаженным делом из-за того, что кое-кому лень каждый раз давать крюка через подвал, было просто глупо.

Лестница, которая вела в подвал, выглядела просто шикарно: денег на нее не жалели, как и на все остальное. В подвале располагалось несколько тренажерных залов, сауна, душевые, бар – все то, что в официальных документах именовалось спортивно-оздоровительным комплексом "Олимпия". Сюда можно было попасть с улицы, спустившись по обыкновенной, хотя и приведенной в относительный порядок: лестнице, бравшей начало в подъезде жилого дома по Московскому проспекту. Место было отличное, совсем недалеко от гостиницы "Пулковская", и с клиентурой проблем не возникало. Скромная фанерная вывеска, приколоченная к кирпичной стене рядом с дверями подъезда, могла ввести в заблуждение разве что ментов да членов комиссий, периодически совершавших набеги на "Олимпию".

И те и другие неизменно оседали в баре, откуда их приходилось выносить и развозить по домам. Что-что, а пускать пыль в глаза Стручок умел, и никто из проверяющих ни разу даже не заглянул в неприметный проход, начинавшийся сразу за душевыми. Такое расположение прохода было не слишком удобным для публики, но вполне устраивало хозяев: повернув вентиль в душевой, можно было в течение полутора минут выпустить всю воду из бассейна при сауне прямо в этот подземный проход, затопив его почти до потолка. Раз в год вентиль поворачивали для проверки работы системы, и каждый раз потом приходилось несколько часов подряд гонять насос, откачивая воду, так что амфитеатр и примыкающие к нему помещения были надежно укрыты от посторонних взглядов, не считая, конечно, этой дурацкой двери наверху, прорубленной по прихоти Стручка.

– Французов, Французов, – бормотал Стручок, идя подземным переходом. Вид у него был озабоченный. – Запоминающаяся фамилия. Где я мог ее слышать?

Кутузов в ответ только пожал плечами, уверенный, что у Стручка в голове просто зашевелился один из его тараканов, щекоча извилины и вызывая короткие замыкания. С натугой отвалив тяжеленную стальную дверь бывшего бомбоубежища, украшенную настолько, насколько вообще можно украсить подобную деталь интерьера и от этого ставшую похожей именно на то, чем она и была на самом деле, а именно – на размалеванную во все цвета радуги стальную гермодверь, он пропустил Стручка вперед и вошел следом, заперев дверь за собой и приветственно кивнув охраннику с бульдожьей физиономией и короткоствольным автоматом поперек похожего на надутый желудочными газами дирижабль брюха. Охранник кивнул в ответ, сохраняя каменное выражение лица.

Они прошли мимо забранного частой решеткой поверх пуленепробиваемого стекла окошка кассы, где озабоченные кассиры подсчитывали выручку, обменялись приветствиями с еще одним охранником и вошли в следующую дверь. Здесь опять стал слышен шум амфитеатра, похожий на прибой, и Кутузов подумал, как много звуков могут издавать каких-нибудь сто человек, если их как следует завести. Кутузов поманил охранника за собой и жестом указал ему на одну из нескольких дверей, выходивших в рекреацию. Гремя связкой ключей, охранник отпер замок и взялся за засов, но Стручок остановил его.

– Погоди, – сказал он. – Найди Быка, Урюка и Сипатого и пошли их сюда.

Охранник кивнул и исчез. Стручок закурил и привалился плечом к стене возле двери.

– Подождем, – сказал он.