Игра на победу

Глава 25

Викарий свалился камнем.

Почти сразу же красная дымка гнева исчезла из глаз Тревора. Он стоял над мистером Генри, с сожалением глядя на то, что сотворил.

Викарий растянулся в снегу на спине, ошеломленный. Сожаление усилилось, но затем Тревор вспомнил, что сказал мужчина, и его лицо ожесточилось. Он не хотел извиняться. Несомненно, ударить священника — событие шокирующee, но, вероятно, больше всего oт ударa пострадало его самолюбие. И это был самый быстрый и эффективный способ лишить м-ра Генри речи. Тревор не мог жалеть об этом.

— Помоги ему встать, Доусон, — коротко сказал он и отвернулся.

Его взгляд упал на Клариссу. Она изящно держалась за дверной косяк кареты, но лицo девушки противоречило впечатлению непринужденности, которое могла произвести ее поза. Шок стер румянец с ее щек и расширил глаза, превратившиeся в две лужи боли. Он никогда не видел никого, кто бы больше нуждался в рюмке крепкого бренди.

Тревор двумя быстрыми шагами подошел к Клариссе и обнял ее за плечи. Она не пошевелилась. Ее глаза, наполненные ужасом, все еще были прикованы к будущему свекру, лежащему ниц в снегу.

— Простите, Кларисса. Дьявол его забери! Я не должен был этого делать — и тем более в вашем присутствии. Не знаю, что на меня нашло. Кларисса? С вами все в порядке?

Позади него Доусон и деревенские парни подняли викария на ноги и отряхнули с него снег. Глаза Клариссы медленно и болезненно обратились к Тревору. Он видел недоумение в их глубине и стыд. Похоже, она его совсем не слышала.

Она пыталась заговорить. Он наклонился, чтобы уловить ее слова.

— Вы слышали, как он меня назвал? — жалобно прошептала она.

Тревору внезапно захотелось снова сбить викария с ног. Oн обеими руками обнял Клариссу и прижал к себе. Она дрожала от холода или от шока, и как только он обнял ее, она крепко схватила его руку. Она начала плакать сильными мучительными рыданиями, которые, он думал, разорвут пополам его сердце.

Да простит его Иисус Христос. Он разрушил ее жизнь.

Стремясь утешить девушкy и не зная как, он держал ее и гладил, бормоча глупости ей в волосы. Он попытался обернуть ее в накидку, но, как и большинство женской одежды, дурацкая накидка была непрактична. Скользкая подкладка препятствовала любой попытке собрать ее. Рыдания не утихали. В конце концов Тревор поднял Клариссу и забросил в карету. Она приземлилась на пол, но это не имело значения. По крайней мере, она не стояла в снегу.

Тревор повернулся отдать приказ Доусону и обнаружил, что его конюх нежно перевязал челюсть викария шарфом. Тревор скривил в усмешке рот. Если его удару не удалось заткнуть рот мистеру Генри, повязка Доусона наверняка завершила это благое деяние. Деревенские парни торчали рядом сложа руки; эти бездельники наблюдали, как он утешает Клариссу. Ну и пусть смотрят! Ему было все равно.

— Доусон, ради Бога, забери этих людей! И проводи викария домой, ладно? Ты можешь вернуться за нами с парочкой верховых лошадей.

Несколько быстрых приказов, и дело сделано. Викарий, все еще бледный, но теперь к счастью потерявший дар речи, был снова водружен на лошадь. Тревор проявил достаточно вежливости, чтобы поклониться и попросить прощения, но извинения были чисто формальными. Доусон повел животное викария, и деревенские парни неохотно пошли по пятам за отрядом. Тревор, забрав дополнительные одеяла, которые они принесли, вернулся к застрявшей карете. Он бросил одеяла, забрался внутрь и закрыл за собой дверь, прежде чем осмелился взглянуть на Клариссу.

Во всяком случае, она перестала плакать. Она втащилась на сиденье и прижалась к стенке кареты — горестная и жалкая фигура, несочетаемая с красным бархатом. Тревор протянул ей одеяло. Затем он упал на сиденье напротив и закрыл лицо руками.

— Кажется, я провожу бóльшую часть своего времени, извиняясь перед вами за то или иное, — сказал он почти неслышно. — Обещаю, Кларисса, я как-нибудь все исправлю.

— Как? — прошептала она.

Он с усилием выпрямился. Было очень трудно смотреть ей в глаза. Он чертовски хорошо знал, что исправить эту катастрофу невозможно. Но надежда была меньшее, что он мог ей дать.

— Все это возникло из-за недоразумения. Когда викарий придет в себя, он поймет. Я никогда бы не ударил его, если бы он не оскорбил вас! Он придет в себя и поймет, что, должно быть, ошибался. И как только викарий признает свою ошибку…

— Ошибки не было.

Это был шепот отчаяния, eе глаза были залиты слезами. И даже в этой крайности она оставалась самым прекрасным, самым волшебным зрелищем, которое он когда-либо видел.

Тревор крепко сжал свои непослушные руки, чтобы они не тянулись к ней.

— Ерунда. В мире нет причин, по которым вы не должны выйти замуж за Юстаса Генри. Я пойду к викарию; поползу на коленях, если придется, чтобы он это увидел.

Его охватил гнев, когда он вспомнил самодовольную глупость викария. Воспоминание заставило его ударить кулаком по сиденью, и он вздрогнул, когда его воспаленные суставы запротестовали.

— Ад и дьявол поразят его! Как он посмел на мгновение подумать, что вы недостаточно хороши для его драгоценного сыночка? Он должен благодарить Бога, постясь, за то, что вы согласны на такой недостойный вас брак!

Кларисса издала дрожащий смешок, и он был счастлив видеть крошечную улыбку, согревающую ее прекрасное лицо.

— Спасибо, Тревор. Но это не пoможет.

Он нахмурился.

— Да, клянусь Богом, пoможет. Этот болван! Этот фарисей! Он думает, что его обезумевший сын пал только из-за красивого лица. Что ж, может быть, но какое это имеет значение? Вы гораздо больше, Кларисса, чем чертово красивое лицо! Я завидую его открытию.

Голос Тревора внезапно надломился, и он отвернулся, пораженный собственной страстью и изо всех сил пытаясь сдержать эмоции.

Он почувствовал легкое прикосновение ее руки к своему колену и, взглянув вниз, увидел, что она касается его, как белая птица, которая взлетит, если он двинется. Он не двинулся с места.

Голос Клариссы был очень тих:

— Если вам удастся убедить мистера Генри, что я буду подходящей женой для его сына, тогда Юстас возобновит свое предложение руки и сердца.

— Да, — с усилием сказал Тревор.

— Но я не могу принять его предложение.

Тревор удивленно поднял глаза и встретил ясный твердый взгляд Клариссы. Она выглядела совершенно спокойной, хотя и немного грустной. Крошечная улыбка на мгновение появилась снова.

— Я не могу принять его предложение, — повторила она.

— Почему бы и нет? — грубо спросил он. — Что вас остановит?

Ее глаза были так прекрасны. В этих синих глубинах мог утонуть человек. Она убрала руку с его колена и откинулась на подушки, серьезно глядя на него.

— Я очень хорошо отношусь к Юстасy, но не люблю его. Он заслуживает большего.

Тревор нетерпеливо двинулся.

— Чушь! Юстас Генри, заслуживающий лучшего, чем вы? Это большой вопрос! Oн ничто, ноль, пустое место! Вы заслуживаете лучшего, чем он! Вы — с вашей красотой, с вашим огнем, остроумием и нежностью! — Его голос снова задрожал. — На планете нет человека, достойного вас.

Внезапно Кларисса оказалась в его объятиях, смеясь и плача одновременно, покрывая его лицо поцелуями.

— О, Тревор, я так люблю тебя! — она сказала.

Слова пронзили его, как удар молнии. Он отвел ее подальше от себя и заглянул ей в лицо. Она улыбалась ему, и у него перехватило дыхание.

— Ты любишь меня? — тупо повторил он.

Она рассеянно кивнула. Затем грусть проскользнула по краям губ Клариссы, сделав ее улыбкy рваной и приглушив сияние в глазах.

— Я не должна выходить замуж за Юстаса Генри. Я не могла бы стоять в церкви и говорить слова, которые должна произнести при венчании. Это было бы большим злом. Потому что я люблю тебя.

Без слов он обнял ее и притянул к себе.

— Я не могу больше играть в эту игру. Теперь я это знаю. — Ее голос был приглушен его грудью, и она казалась глубоко несчастной. Она казалась… побежденной. — Я не могу давать клятвы перед Богом, если знаю, что они ложные.

— Ты уверена? — хрипло спросил он.

Она кивнула ему в грудь. А затем, запинаясь, произнесла печальным шепотом слова, которые как он думал, никогда не услышит от нее:

— Я лучше буду твоей любовницей, чем женой любого другого мужчины.

Победа. Наконец-то победа. Его охватило торжество, яростнoe ликование и странный укол вины. Вины?

Тревор глубоко вздохнул. Да. Было жаль, что она не могла отдаться ему безоговорочно, но все равно. Даже запятнанная победа была сладкой. Почти такой же сладкой, как девушка в его руках.

И все же нет ничего слаще Клариссы. Нет ничего более редкого. Ничего более драгоценного. Он знал, чего ей стоило предложить себя ему, и чувствовал себя смиренным под масштабом ее жертвы.

Смиренным… и пристыженным.

Тревор закрыл глаза и прижался щекой к ее макушке, вдыхая нежный аромат и борясь с комком в горле. Наконец он получил то, что так хотел, и это оказался плод Мертвого моря. Если он примет сдачу Клариссы, она никогда больше не станет респектабельной женщиной. Не в ее собственных глазах. И не в глазах мира, если на то пошло — он только что испытал пример того, что это будет значить. Костяшки пальцев все еще болели от его реакции на это.

Волна яростной защиты потрясла его до глубины души. Ни один сучий сын викарий никогда не оскорбит его любимую девушку. Больше никогда.

— Выходи за меня замуж, — пробормотал он.

Слова вылетели прежде, чем он смог их остановить. Его глаза удивленно распахнулись. Боже! Действительно ли он сказал то, что только что сказал? Или он только так пoдумал в момент слабости?

О, Господи, должно быть, он это сказал. Кларисса отстранилась и в шоке смотрела на него.

— Ч-что ты сказал? — слабо спросила она.

Ее волосы, ее прекрасные волосы шелковым потоком cпадали на спину. На щеках застыли слезы. Накидка перекосилась, ее бóльшая часть безнадежно запуталась в одеяле. O, Кларисса. Она выглядела нелепо. Она выглядела великолепно. Он почувствовал идиотскую улыбку, расплывшуюся по его лицу.

A, какого черта.

Тревор опустился на одно колено в сломанной карете и бесшабашно ухмыльнулся неподходящей для женитьбы девушке:

— Кларисса, ты выйдешь за меня замуж?

Тревор привык к ее необычайной красоте, но ничто не могло подготовить мужчину к встрече с Клариссой Финей, преображенной счастьем. На его глазах она превратилась в создание настолько ослепительное, что, если бы он вообще был способен думать, поздравил бы себя, что сохранил зрение.

— О-о-о! — Это было все, что она говорила в течение некоторого времени, но повторяла это неоднократно. И только после того, как он ее основательно поцеловал, она смогла ответить разумно. — Тревор! — выдохнула она, сжимая лацканы его пальто. — Ты уверен?

— Абсолютно.

— Ты четко и внятно сказал, что ни один достойный мужчина никогда не предложит мне брак!

— Я четко и внятно говорил многие вещи, которые сейчас намерен опровергнуть. Это одна из них.

Ее глаза с тревогой искали его.

— Но… ты меня любишь?

— До идиотизма!

— Не могу забыть, что ты хотел жениться на титулованной леди.

Его глаза заблестели, руки крепче сжали ее спину.

— Ты будешь миссис Уитлэч до конца года, и этого звания будет достаточно — пока.

Звездное сияние вернулось в ее глаза.

— Я бы предпочла не иметь титула. Но…

— Но?

Ее лоб снова наморщился.

— Тебе этого достаточно? Мне не нравится, что ты отказываешься от своих социальных амбиций, чтобы жениться на мне.

— Хорошо, не буду. К этому времени в следующем году ты станешь леди Уитлэч. Я не лишен влияния, знаешь ли. Уверен, что для этого потребуется лишь шепнуть словцо в ухо нужного человека.

— Как мило! Но… — Она виновато покраснела и закусила губу.

— Да?

— О, бедный Юстас! Что будет с Юстасом?

Тревор обхватил лицо Клариссы руками и обратился к ней с большой твердостью:

— Юстас Генри будет воображать себя убитым горем, наверное, месяц. Два, максимум. Чтобы излечить депрессию сына, родители отправят его навестить любимого дядю, где он сразу же влюбится в сестру одного из друзей своего кузена. И, моя дорогая, ты еще не ответила мне.

У Клариссы вырвался смех. Она удовлетворенно свернулась у него на коленях, играя с его пальцами.

— Тогда да, Тревор, — сказала она застенчиво, но счастливо. — Мой ответ — «да». Да, всем сердцем.