Игра с огнем

По дороге назад Халсер без умолку бухтел про то, как он будешь промывать био-туалет. И при этом ещё хвастался, что он не блевал с 15 лет. Раз 100, наверное, это сказал. Мы остановились на заправке недалеко от Калгари, и Халсер вылез из машины помочь Чаку и Джейсону Уимеру вылить содержимое унитаза в канализацию. Стоило Чаку открыть люк и включить шланг, как Халсер был тут как тут.

Шланг немного подрагивал и Халсер спросил Чака: "Что происходит?". Чак ему ответил: "Всё, что Тео насрал, уходит вон в ту вот дырку". У Халсера начались рвотные позывы. Но он до сих пор божится, что его тогда не вырвало, так что его совесть по-прежнему чиста.

Когда всё подошло к концу, отец меня развеселил следующей фразой. "Сынок, веселишься ты знатно, спору нет. Но меня тебе в жизни не перепить". Знаете, что я вам скажу? А ведь он прав. Когда он бухал, он мог перепить кого угодно. Он мог пить до бесконечности. Когда мне было два года, мы жили в самом настоящем ковбойском городе - Уильмс Лэйк (пр. Британская Колумбия). Там живёт тысяч 15 человек. Он знаменит тем, что на каждое 1-е июля (День Канады, прим. АО) там проводят родео.

Мой отец работал менеджером трёх ковбоев-индейцев. В общем, дело было уже осенью, так что сезон родео подошёл к концу. Так что папа отвёз ковбоев домой (они жили в Вёрноне, Британская Колумбия). За это время он скопил достаточно приличную сумму - мы на них месяца три жить могли. Он позвонил моей маме и сказал: "Я буду дома через четыре часа". Потом он отправился в ликёро-водочный, купил там 24 бутылки виски по пол-литра и ещё ящик пива себе в дорогу. Мы его не видели четыре дня, а потом он подъехал к дому, допивая последнюю банку пива.

В конце сезона 1997-98 "Калгари" уже потерял все шансы на выход в плей-офф, но нам надо было сыграть ещё пару матчей в "регулярке". Один из них состоялся 28-го марта в Лос-Анджелесе. Когда мы туда прилетели, Саттер дал нам выходной. "Только смотрите не опоздайте завтра на тренировку и чтоб играли у меня потом, как звери!".

Погода стояла великолепная. Лос-Анджелес в марте вообще прекрасен. Температура градусов где-то 20-22, но 98-й год был самым жарким за всю историю существования США, так что там было под 30 и дул лёгкий тёплый ветерок. Иронично, что за девять дней до этого, на День Святого Патрика на Калгари обрушился самый жуткий буран за 113 лет - у меня на заднем дворе снега было по колено.

Я повернулся ко всем и спросил: "В гольф никто не хочет поиграть?". Человек 16 подняли руки. Я позвонил в гольф-клуб в Ньюпорт Бич и забронировал нам места. Мы арендовали небольшой автобус и как только приземлились в Лос-Анджелесе прямиком отправились в Ньюпорт. Мы отлично поиграли в гольф, набухались пивом с виски, а потом поехали обратно.

За рулём был я. Мы уже были в Орандж Каунти - до отеля оставалось где-то полчаса. Я уже въехал на трассу 73 и ехал в направлении 405-й, как вдруг вдалеке замаячил аэропорт Джона Уэйна. И тут ни с того, ни с сего Игги, который сидел в самом конце, как заорал: "А слабо рвануть в Вегас?".

У меня было две кредитки - каждая с лимитом на $50 000. Я мог поехать куда захочу. А Вегас мне нравился. Я даже отвечать не стал - просто резко крутанул руль, и наш автобус круто завернул вправо, проскочив одним махом восемь рядов. Все были в ужасе от пережитого. Когда мы подъехали к стоянке прокатных автомобилей, на меня орал весь автобус. "Бл*, ты что? Совсем еб**улся?! Мы думали, ты нас убьёшь всех на х**!". "Ей-богу, я уже видел свет в конце туннеля". "Я хотел свою жопу на прощанье поцеловать, но не дотянулся. Пришлось целовать Игги".

Шестеро поехали обратно в Лос-Анджелес, а мы вдесятером отправились в Вегас. По прилёту туда, мы сняли лимузин и поехал в отель "Хард Рок". Я тогда делил номер с Эндрю Кэсселсом. Мы сели играть в карибиан стад (разновидность покера, прим. АО), нажрались в умат и всю ночь напролёт резались в карты. Мне нравится эта игра - там особо не надо думать, зато весело. Тебе на руки выдают пять карт. Если у тебя есть пара двоек или что-то выше, то ты продолжаешь играть. Понятия не имею, чем занимались остальные всё это время, но в восемь утра все уже были в аэропорту.

К несчастью, наш рейс в Калифорнию отменили. И это было крайне неприятно. Я оглянулся по сторонам и увидел, что народ заходит в соседние ворота. Тогда я спросил работника аэропорта: "Какой это рейс?". "На Лос-Анджелес", - ответила она. "Десять хоккеистов влезут?". "Конечно, проходите". Мы поменяли наши билеты и сели на этот рейс.

Приземлившись, мы быстро расселись по такси и сказали водителям, чтобы они срочно гнали к отелю. Когда мы приехали, все уже садились в автобус и ехали к "Стэйплс Центру" на предматчевую раскатку. Тот матч мы выиграли 5:2. Вот так вот нах**.

Глава 21. Начало конца

Я уже с трудом справлялся с давлением. Мне не давали покоя проблемы с женой, неудачи команды и вся ситуация с Грэхемом Джеймсом. Я был на грани срыва. Я отбивался от своих проблем как мог. На протяжении всей своей жизни у меня было несколько способов борьбы - наркотики, алкоголь, секс, в общем, всё, что могло помочь мне притупить боль и забыть на минуту о реальности. Меня всегда тянуло на тёмную сторону.

Но были и положительные моменты. 26-го мая 1997-го года у нас с Вероникой родился сын - Бо Дестан Флёри. Нам хотелось, чтобы его имя означало "красивая судьба". Его имя должно было стать гарантом его светлого будущего, в то время как моё собственное будущее выглядело не ахти как.

У меня была куча проблем, и я не знал как их решить. Я хранил верность жене до поры до времени, но потом мы отправлялись на выезд, и я выпивал. Мои желания становились порочнее, а самоуверенность зашкаливала. Стоило красивой девушке бросить на меня взгляд, как инстинкт брал надо мной верх.

"Слушай, не хочешь подняться ко мне в номер? - Да, конечно". Мой сосед по номеру обычно спал. Если нет, то он либо выходил за дверь, либо просто переворачивался на бок. Соседи у меня часто менялись, но большинству из них было по барабану на меня.

Чак пытался убедить меня в том, что жениться на Веронике было правильным решением. Он советовал нам уделять друг другу больше внимания, потому что мы постоянно ссорились. Он считал, что стоит заменить фразу "я тебя люблю" на "я тебя уважаю". Через некоторое время мы и сами в это поверим. Но этого так и не произошло.

На годовщину свадьбы мы всегда ездили с друзьями в Лас-Вегас. Однажды мы позвали с собой Чака с его женой Элейн, моего партнёра по команде Эндрю Кэсселса и его жену Трэйси, моего брата Трэвиса и брата Вероники - Карсона. Мы остановились в отеле "Цезарь". Он тогда считался одним из самых шикарных в Лас-Вегасе.

На третий день мы решили сыграть в гольф (36 лунок). Всякий раз, когда мне хотелось покутить, я затевал ссору с Вероникой. Она реагировала именно так, как мне и нужно было - говорила, чтобы я проваливал куда подальше. Я так и делал. Чак постоянно меня предупреждал: "Однажды вы друг друга порешите. Ваши взаимоотношения вышли из-под контроля".

В общем, после гольфа я сказал: "Бегом в душ, парни. Сегодня ночью будем отрываться по полной". "Ни фига подобного, - ответил Чак. - Никуда я с тобой не пойду, дубина. Всё это дурно пахнет". Эндрю добавил: "Не, я тоже пас". Они вернулись в отель и пошли ужинать с девушками, а мы с Трэвисом и Карсоном пошли кутить. Как и всегда, в итоге мы очутились в стрип-клубе.

Домой мы вернулись около пяти утра пьяными в жопу. Вероника аж побагровела от ярости. Администратор отеля разрывал нам телефон и говорил либо угомониться, либо съезжать. А я просто забрался на кровать, накрылся одеялом и вырубился. Вероника же позвонила Чаку, разбудила его и сказала: "Чак, ты оху**шь от того, что тут твой дружок вытворил. Немедленно иди и разберись с ним!".

Чак вылез из кровати и сказал Элейн: "Ну ничего себе! По ходу, свершилось!".

Он пришёл к нам в номер и увидел, что я в отключке. Я всего лишь дремал, а потому слышал всё, о чём они говорили. Вероника орала: "Эта скотина мне изменила!". Чак пытался её успокоить: "Вёрн, ну зачем ты так говоришь? У тебя ведь нет никаких доказательств". Она ответила: "Он пришёл, набрызгался одеколоном и завалился спать. Я уверена, что он мне изменяет". Чак сказал: "Вёрн, я всё понимаю. Но он же с твоим братом всё время был, в конце-то концов! При нём-то он не будет тебе изменять!". "Нет, он мне изменяет, я чувствую!".

Я знал, что Чак был невероятным гомофобом. Поэтому, я чуть не умер, когда она ему сказала: "Чак, ты понюхуй его. От него же разит сексом!". Он ей ответил: "Вёрн, ты мне, как сестра. Я для тебя готов пойти почти на всё, но нюхать его член я не собираюсь". Ну, это был уже перебор. Я заржал так, что подо мной кровать затряслась. Вероника взбесилась не на шутку. Она собрала чемоданы и поехала в аэропорт. Вот такая вот годовщина свадьбы.

Чак и Элейн вылетали домой утром, поэтому они бегали по всему аэропорту в поисках Вероники, но так и не нашли её. Чак рассказывал, что он всю дорогу не находил себе места, а Элейн говорила: "Чак, да пока мы долетим до Калгари, они уже сто раз помирится". Он так не считал. Он был уверен, что между мной и Вероникой всё кончено.

Долетев до Калгари, они позвонили мне на мобильник и сказали, что так и не нашли Веронику. Мы тогда как раз возвращались на лимузине из ресторана в отель. "Господи, Чак, да нет её дома, она тут со мной! Мы только что поужинали в шикарнейшем ресторане, я подарил ей классный браслет, от которого она в восторге!". Чуть позже Чак мне сказал, что после этой истории он перестал волноваться за меня, потому что мне самому было наплевать на себя.

Мне кажется, у руководства "Флэймс" было больше всего шансов приструнить меня. Если бы меня заставляли сдавать анализ на мочу раз в неделю, когда мне было 23-24, то все мои проблемы были бы пресечены на корню.

В 1999-м году после матча с "Сан-Хосе" я пошёл бухать с парой одноклубников. Мы отправились в наш любимый бар. Я нарубился в дрова, как и всегда, и подумал: "Бл*, хочу кокса". Кокаин меня трезвил. Я разговорился с каким-то парнем: "Слушай, а где бы мне тут дури намутить?". Он ответил: "Без проблем. Я могу позвонить кое-кому". Есть!

Через 20 минут у меня уже был кокаин. Из уважения к своим друзьям и партнёрам по команде, я никогда не употреблял у них на глазах ничего сильнее травки. Поэтому когда парни пошли обратно в отель, я зашёл в туалет, ткнул ключом в кокс и нюхнул.

Бац! Накрыло меня капитально. Будто кирпичом по голове получил. Это было около двух ночи. Я отправился кутить дальше со своим новым другом. Мы нюхали и курили траву, а когда я посмотрел на часы, было уже семь утра. Вот это пизд**. Я позвонил Эндрю Кэсселсу, с которым тогда делил номер, попросил его собрать мои вещи и вынести их в фойе отеля, чтобы я не опоздал на автобус. Я примчался на такси уже тогда, когда в автобус заходил последний человек.

Мы сели в самолёт, а у меня всё тело онемело. Пару часов спустя, я вёз Кэсса домой на машине и почувствовал себя как-то совсем фигово. Что-то было не так. Я подкинул его домой и приехал к себе. Чуть позже я сидел на полу и играл с Бо, как вдруг неожиданно вскочил и начал ходить из стороны в сторону.

Я думал: "Что ж, наконец-то я добился того, о чём давно мечтал. Сейчас я умру". Сердце у меня билось с бешеной силой, и с каждой секундой мне становилось только страшнее, от чего сердце билось ещё сильнее. В итоге я попросил Веронику: "Будь любезна, вызови скорую. По-моему, у меня сейчас сердце лопнет". Она чуть с ума не сошла и решила, что мне кто-то что-то подсыпал в стакан. Она понятия не имела, что я употребляю кокаин. Даже не догадывалась. Но поскольку я был уверен, что вот-вот умру, я рассказал ей, будто на смертном одре, что употребляю наркотики. Вероника была в шоке.

Пару минут спустя приехала скорая. У профессиональных спортсменов замедленный ритм сердца. Так что обычно сердце у меня билось раз 50 в минуту, а при нагрузках эта цифра могла вырости, наверное, до 150. Тогда же прибор показал 190. Это нехорошо. Если сердце учащённо бьётся пару минут - это нормально. Но если это затянется, то будут проблемы. Врачи сказали: "Через некоторое время ещё раз померяйте давление". И ушли.

Я был уверен, что умру. Я не спал почти два дня, отыграл хоккейный матч, почти не пил воду (так что организм у меня был обезвожен), зато выпил до фига бухла и накачался до предела, как я думал, кокаином. У меня началась самая настоящая паника на почве наркотиков. Я даже на секунду присесть не мог. Чем больше я думал о смерти, тем быстрее билось моё сердце.

Через пять минут я не выдержал. Я набрал 911 и сказал: "Мне нужна скорая. Немедленно!". На этот раз меня вкололи транквилизатор ативан (это что-то вроде валиума), и я успокоился. Врач спросил меня, что я употреблял. Я ответил, что я был на вечеринке и нюхнул немного кокаина. Он сказал: "Это был не кокаин. Это был кристалический метамфетамин". Приехали. Отлично.

Не хочу сказать, что кокаин полезен для здоровья, но кристалический метамфетамин - это уже совсем плохо. Его ингридиенты каждый может найти у себя под раковиной - пятновыводитель, жидкость из батареек, иодин, расщепитель краски, щёлочь, ацетон и керосин. Короче, я торкнулся жидкостью для снятия лака нах**.

Нам тогда как раз полагались четыря дня выходных. Всё это время я спал. Причём первые 24 часа вообще беспробудно. И знаете, что я вам скажу? После этого случая я изменился. С тех пор у меня начались периодические приступы паники. Теперь после курсов я с ними уже лучше справляюсь, знаю пару методов. Думаю, это был божий знак. Мне как бы сказали: "Знаешь что, старик? Ты больше не неуязвимый".

Ну, а чтобы мне жизнь совсем мёдом не казалась, чуть раньше в том же сезоне Брайан МакКейб из "Ванкувера" мне ещё сзади по правому уху врезал. Я встал на пятаке, и он зацепил меня клюшкой. После пары матчей мне стало совсем нехорошо. У меня были головокружения и много всякой прочей ебе*и, но я никому не говорил об этом. Я должен был держать рот на замке. Вы вообще представляете, как бы выглядили без меня "Флэймс" в то время?

Даже когда я перешёл в "Рейнджерс", мне было не по себе. Например, мне было нехорошо при ярком освещении.

Это здорово сказывалось на моей жизни. Из-за перевозбуждения я не мог заснуть. Я лежал на кровати, смотрел на потолок и думал: "Ну всё. Сейчас умру. Лучше бы уж скорее, чем позже". Я был одержим темой смерти. Наркотики меня расслабляли.

Глава 22. Нагано

Олимпиада 1998-го года стала первой, на которую допустили игроков из НХЛ. Канада не выигрывала золота с 1952-го года, поэтому все думали, что мы соберём "дрим-тим" и вынесем всех в одну калитку. Состав должны были объявить по национальному телевидению 29-го ноября 1997-го года. Ажиотаж вокруг этого был такой, будь речь шла о вручении Оскара. По всей стране все энхаэловцы были на грани нервного срыва. Ну, почти все. Патрик Руа, Гретц и, может, Эрик Линдрос спокойно спали по ночам.

В тот день, когда должны были объявить состав, "Калгари" играл с "Анахаймом", поэтому мне надо было ехать на каток. Но я, как и вся моя семья, сидел у себя дома на озере МакКензи и не мог оторваться от телевизора. Ко мне приехали мама с папой, Джош, Вероника и Бо. Большой семейный сбор. У меня в гостиной также сидели как пишущие, так и тележурналисты. За меня болел весь город.

У меня всю неделю голова только этим и была забита. Я знаю, что я заслужил место в составе, но что если меня не выберут?... Они же ни за что не возьмут никого из "Калгари", ведь хуже команды на Свете нет... Да, но ведь это же может сыграть мне на руку, ведь я играю на Западе... А им нужны парни с Запада... К тому же, я играл на Кубке Мира год назад... Да, но мы ведь не выиграли... Но я же не виноват... Вот если бы Слэц давал мне играть... Да, но ведь у нас в составе были Гретц и Месс, и ещё куча достойных игроков...

Когда на экране показали меня, все так громко закричали, что мою фамилию даже не было слышно. Джоши всегда любил обниматься, так что он обвил меня руками, уткнулся головой мне в шею и стиснул что было сил. Он был моим лучшим другом, всегда поддерживал меня больше всех, потрясающий парень. У меня камень с души спал.

Меня в жизни ни из одной команды не отчисляли, разве только "спустили" на полгода, когда я играл первый сезон "Калгари", и то это, в принципе, не считается. Попасть в список 23 лучших хоккеистов Канады было невероятно. Это была мечта детства.

Я играл за свою страну, по меньшей мере, девять раз в карьере, надевал майку с кленовым листом на груди, выходил на лёд и добывал победу для Канады. Это было по-настоящему круто. Это великая честь. Не каждому дано пережить то, что пережил я, это точно. В том матче я забросил шайбу и побил рекорд Джо Ньюиндайка по количеству заброшенных шайб. Впечатляющий день был.

Зная, что меня могут проверить на допинг, за месяц до вылета в Японию я слез со всего. Ну, кроме алкоголя. На наличие пива в организме же там не проверяют. Но, тем не менее, я угомонился. Вся команда съехалась в Ванкувер, и мы полетели в Нагано на чартере "Роллинг Стоунс". Было круто. Самолёт был просто огромным - там на верху даже спальня была. Все летели первым классом.

Игры стартовали 7-го февраля 1998-го года. Японцы на мелочи не размениваются. Специально под Олимпиаду они построили дворец-конфетку. В играх принимали участие спортсмены из 72 стран. Мы прибыли на следующий день после церемонии открытия. Нас охраняли, как зеницу ока, из-за взрывов на Олимпиаде в Атланте в 1996-м, и террактов в Мюнхене в 1972-м. Японцы не хотели, чтобы такая же хе*ня случилась и на их Олимпиаде.

Помню, я как-то статью тогда прочитал, где расссказывалось о том, что полиция в Нагано даже запретила в местных школах использовать машины для подачи мячей в бейсболе. Мячи же из неё вылетают со скоростью 90 м/ч, а стало быть это можно использовать в качестве оружия. Все три тысячи спортсменов были под наблюдением сутки напролёт, и повсюду стояли металло-искатели.

В НХЛ сделали перерыв на две с половиной недели, чтобы мы могли поехать на Олимпиаду. Восемь более скромных команд приняли участие в предварительном турнире, и две лучшие из них (Беларусь и Казахстан) затем примкнули к Канаде, США, России, Швеции, Финляндии и Чехии. На групповом этапе у нас было три матча, после чего определялись пары в плей-офф. Канада не проиграла ни одной встречи, одолев сначала Беларусь (5:0), затем Швецию (3:2) и потом США (4:1). В четвертьфинале мы обыграли казахов со счётом 4:1 и продлили свою победную серию до четырёх матчей.

Что случилось потом? Всё просто - Гашек. Он ни в одном матче не пропустил больше двух шайб. Не знаю, видели ли вы его в деле, но к нему шайба будто липнет. Ему нельзя забить при выходе один-в-ноль. Если бы не он, мы бы выиграли 25:0. Но вместо этого мы сыграли с ними 1:1. Иржи Шлегр открыл счёт, а Тревор Линден потом его сравнял за 1:03 до конца основного времени. 10-минутный овертайм тоже не выявил победителя.

И началась, бл***, серия буллитов. Судьба матча, который, между прочим, имел непосредственное отношение к итоговому распределению медалей, решал конкурс на индивидуальное мастерство. Вот вы мне объясните, как можно выявлять сильнейшего в командном виде спорта за счёт индивидуального мастерства пары исполнителей на растерзанном льду?

Чехи, в общем-то, и хотели доиграть до буллитов. Они играли "в откат". Как только они добыли преимущество в одну шайбу, они тут же выстроились в ряд у себя на синей линии. Стоило нам пойти в атаку, как мы бились лбом о кирпичную стену. Это ж пизд**.

Бросать первым должен был я. Я не сумел переиграть Гашека. Не хочу умалять его достоинств, но лёд был совсем хе*овым. Я никак не мог укротить шайбу. Если хочешь забить, надо сначала шайбу плашмя на лёд уложить. Когда лёд жёсткий и холодный, шайбу можно контролировать, и она катится нормально. А когда лёд мягкий, то шайба прыгает во все стороны.

В итоге чехи выиграли серию буллитов и, соответственно, игру. Потом они выиграли 1:0 в финале у России. Финны обыграли нас в утешительном финале со счётом 3:2 и взяли бронзу.

Думаю, в Нагано моя карьера и пошла вниз. Нельзя пить и употреблять наркотики, а потом вдруг взять и бросить, и с тобой ничего не случится. У меня пропала былая скорость, и я иногда не мог попасть по воротам, что меня пиз*** как бесило. Я привык к тому, что каждый мой бросок попадает в створ, а теперь у меня это получалось только со второго-третьего раза.

Беситься я теперь начинал не только за пределами площадки. Стоило кому-нибудь ко мне подъехать, как мне хотелось врезать ему клюшкой по лицу или ткнуть в живот, или вмазать по шее. Но я себе этого не позволял - всё-таки Олимпиада. Но внутри у меня всё закипало.

Глава 23. Назад в Японию

Мой последний сезон в "Калгари" (1998-99) начался с очередной поездки в Японию - на этот раз в Токио. Олимпиада в Нагано подняла уровень интереса к хоккею, а потому НХЛ организовала ряд мероприятий, чтобы заручиться спонсорской поддержкой крупных японских компаний. Поэтому нам пришлось лететь через полсвета, чтобы открыть там сезон серией из двух матчей против "Сан-Хосе".

На этот раз я здорово провёл там время. По крайней мере, по-моему, так и было. Я только и помню, что оказался в каком-то стрип-клубе в районе под названием Роппонги. Не, бл*, а почему, собственно, и нет? Там было полным-полно наркоты, бухла и южноамериканских женщин. Я не переспал ни с одной из них. Я был под таким оху**ным кайфом и пьян в такую жопу, что этого никак не могло произойти. Но мне нравилось зависать с ними и кутить.

Помню, как только мы приземлились в Токио, мне сразу захотелось где-нибудь затусить. Нам дали пару выходных перед играми, чтобы мы посмотрели на достопримечательности. Я спросил у консьержа в отеле: "Слушай, нам бы хотелось расслабиться и пропустить по паре кружек пива, не подскажешь что-нибудь на этот счёт?". И он направил меня в район Роппонги.

Со мной отправилась пара ребят из команды, и, конечно же, мы набрели на стрип-клуб. У его входа стояли девушки, и все они были хороши собой. С попками у них, правда, были небольшие проблемы, но какая разница? Стрип-клуб тот был тем ещё злачным местом - вокруг одни туристы. Японцы предпочитают гейш, а не проституток.

Я зашёл внутрь, снял одну стриптизёршу и дал ей "на чай" штуку баксов. Деньги были для меня не проблемой. Я платил за компанию. Больше мне ничего не нужно было. Я был лучшим игроком в своей команде, самым знаменитым и самым одиноким. Я забрался на самый верх и всё проеб*л, потому что понятия не имел, что мне делать дальше, когда я туда добрался.

Каждый вечер я снимал новую девушку, но всё общение сводилось к одному и тому же. "Ты откуда? - Я из Южной Америки. - А как же тебя сюда занесло? - Мой отец рыбак. - Ну, а ты-то что здесь делаешь?". И они рассказывали мне о том, как их кто-то изнасиловал или бросил. Все они говорили о том, что в юности на родине они забеременели и родили. Как они содержали своих детей? Работали стриптизёршами. За это очень хорошо платят.

У меня есть теория насчёт того, почему меня постоянно тянуло в стрип-клубы. Стоило мне найти невероятно сексуальную девушку, бухнуть и нюхнуть кокаина, я чувствовал себя рок-звездой.

В дни свободные от игр моё расписание в Японии выглядело следующим образом - поужинать, поехать в клуб и вернуться в отель к шести часам утра. Я бухал так, что это был полнейший пи**ец, так что из той поездки я практически ничего не помню. В первый же день я отправился с пьянки на тренировку, будучи в говно. Через два дня мы вышли на матч и сыграли вничью. В следующем матче я сделал хет-трик. Меня несло по полной программе - я был под кайфом, я был бухим и играл при этом бесподобно.

Более того, у меня вообще сезон выдавался на загляденье. К Рождеству я забросил 17 шайб и отдал 20 передач за 33 встречи. 24-го января на 49-м Матче Всех Звёзд НХЛ в Тампе, мы играли по краям с Марком Рекки в одной тройке с Уэйном Гретцки. Тогда матч проходил в формате - Северная Америка против сборной остального мира.

Наша тройка набрала семь очков, и мы выиграли 8:6. Гретц тогда рассказал мне о том, как ему играется в "Рейнджерс", как ему нравится жить в Нью-Йорке и сказал, что мне стоит подумать о переходе туда летом, когда я стану неограниченно свободным агентом.

20-го февраля я сделал дубль и организовал третий гол, когда мы обыграли дома "Анахайм" со счётом 6:3. В тот день я стал лучшим бомбардиром в истории "Калгари", обойдя Эла МакКинниса. И вот ведь что странно - я ведь провёл в НХЛ почти 800 игр, но в тот вечер у меня дрожали коленки.

Я сравнялся с Элом по очкам в первом периоде, сделав голевую передачу. Затем на 52-й секунде второй 20-минутки я подхватил шайбу в своей зоне, прошёл через среднюю, обвёл защитников и послал шайбу в сетку. Так мы повели 3:1, а я установил свой рекорд - 824 очка (362+462 в 787 играх, из которых 28+35 были набраны на тот момент в текущем сезоне).

Как только вспыхнул красный свет, на трибунах началось безумие. Игра остановилась на полторы минуты, потому что все прыгали, аплодировали и приветствовали меня. Я кружился в средней зоне, сотрясая кулаком воздух. Внутри меня творилось что-то неописуемое. Когда твоё имя скандируют 16 тысяч людей, испытываешь невероятные ощущения. Большинство людей так никогда и не узнает каково это, но поверьте мне, к этому привыкаешь, как к наркотикам.

Установив рекорд, я приготовился к худшему. В команде не осталось больше никого из тех, кто выиграл в 89-м Кубок Стэнли. Трудно удержать хороших игроков, особенно при жёстком бюджете. Тоже самое было и с "Питтсбургом" в сезоне 2008-09. Им придётся хорошенько пораскинуть мозгами насчёт того, кого они оставят в команде, а кому укажут на дверь. Потому что у них слишком много хороших и талантливых молодых игроков, которым придётся сменить команду, чтобы получить те деньги, которых они достойны.

В первых числах февраля мне позвонил Харли Хотчкисс (один из совладельцев команды) и сказал примерно следующее: "Согласишься ли ты получать меньше своей рыночной стоимости, когда получишь летом статус неограниченно свободного агента?". Он предложил мне контракт на 16 миллионов долларов на четыре года. То есть по четыре миллиона за сезон.

Я ему ответил: "Слушай, мне кажется это ниже моей рыночной стоимости. Но я готов подписать контракт на 25 миллионов на пять лет, то есть по пять за сезон". Согласно нормам НХЛ, это была не такая уж и большая разница. И как выяснилось чуть позже, я проигрывал на этой сделке миллионы долларов, но Харли ответил отказом.

На следующий день газеты пестрили заголовками о том, что я отказался от 5-летнего контракта на сумму $25 миллионов. Я аж очумел. Это была откровенная ложь, которая отдалила меня от моих поклонников. Я понимал, к чему это ведёт.

За три недели до трансферного дедлайна я вызвал на разговор Коутси и сказал ему: "Вероника хочет купить новый дом. Мы сейчас живём в МакКензи, и ей приглянулось местечко напротив нас - на другой стороне озера. Коутси, я не буду покупать этот дом, если меня собираются обменять. Так что, бл*, колись о своих планах".

"Нет, Тео, мы тебя точно не обменяем, - уверял меня он. - Никакого обмена не будет". И я ему сказал: "Что ж, тогда я покупаю ей дом".

С переездом нам помогали друзья. Понимаю, вы читаете это и не можете понять, почему, зарабатывая миллионы долларов, я попросил друзей помочь мне с переездом. Неужели так трудно вызвать грузчиков? Ответ прост. Просто мы были так воспитаны. Мы все родились в маленьких городах, а там друзья всегда помогают с переездом.

Можно сменить место жительства и работы, но ты всегда останешься самим собой. Чак и ещё пара ребят помогли мне перекатить ванну по льду через озеро. Катить её нам было откровенно в кайф. На переезд пришлось убить большую часть выходных.

А теперь сразу к событиям, которые произошли в воскресенье утром 28-го февраля 1999-го года. Мой друг Чак Мэтсон спокойно сидел и завтракал со своей женой, Элейн, как вдруг зазвонил телефон. На проводе был Эл Коутс. Он спросил Чака, знает ли тот мой новый адрес. Чак сразу всё понял: "Коутси, ты муди*а! Ты всё-таки обменял его!". "Слушай, Чак, сделай мне одолжение, - сказал Коутси. - Не звони ему. Держи рот на замке в течении часа. Я обязан сообщить ему об этом лично. Так какой у него адрес?".

Я был дома и собирался на тренировку и увидел, что ко входу подъехал Коутси на своём БМВ 43-го года цвета шампанского. Он никогда не приезжал ко мне домой. Ни-ког-да! Я сразу понял, что меня обменяли. Думаю, ему непросто далось это решение. Это было заметно по его влажным глазам и дрожащему голосу. Он сказал: "Сегодня мне пришлось принять одно из самых сложных решений в своей жизни - я обменял тебя".

Сердце у меня билось с такой силой, что я даже боялся, как бы он этого не заметил. Но я всего лишь безразлично пожал плечами. "Ну и ладно", - ответил я. "Тео, я обменял тебя не абы куда, а в команду, где у тебя действительно есть шанс побороться за Кубок Стэнли - в "Колорадо".

Я засиял, потому что у "Колорадо" действительно был шанс на победу. Коутси уехал, а я позвонил Чаку. "Эти суки обменяли меня", - сказал я. "Знаю, - ответил он. - Ты теперь в "Колорадо". В воздухе повисла пауза - я переваривал информацию. "Откуда ты это знаешь?" - спросил я.

Мне обидно, когда руководство "Калгари" и местная пресса делают заявления из серии - "Бедный Тео. Его обменяли, потому что он просил слишком много денег, переехал в большой город, и его жизнь покатилась вниз". Я был преданным работником и считал, что я заслужил право остаться в "Калгари". Тогда зарплаты по всей лиге стремительно поползли вверх, профсоюз игроков активно давил на меня, чтобы я не делал скидок своей команде.

Этот инцидент никому не был выгоден. Но, на самом деле, мне кажется, что я уже тогда был по уши в дерьме, так что руководство клуба, видимо, предвидело большие проблемы в скором будущем. С другой стороны, если бы "Флеймс" вложили в меня деньги, когда я ещё играл за них, клубу бы не пришлось пережить столь длинную полосу неудач.

На момент обмена "Калгари" находился в двух очках от зоны плей-офф. Я гордился нашим положением в турнирной таблице - ведь на таланты наша команда была отнюдь не богата. Там, в общем-то, играли только я да Фил Хаусли. Коутси как-то процитировали следующим образом: "Мы знаем, чтоФил - однобокий игрок, но играет именно так, как у нас никто больше не умеет".

Герман Титов был отличным парнем, но, как я уже упоминал чуть ранее, он четыре года водил танк в российской армии. Его зацепили в одном из поздних раундов драфта, а он оказался отличным игроком. Микаэл Нюландер был техничным хоккеистов, но молодым и играл нормально через пятое на десятое. Его обменяли в январе.

У нас в составе ещё также можно было отметить Кэйла Халса и Дерека Морриса, да и Игги прибавлял, но ему не хватало опыта. Мы были так близки к тому, чтобы попасть в плей-офф, а они взяли и выдернули нах** у меня ковёр из-под ног... Это меня сильно рассердило.

Руководство клуба заставляло меня биться в одиночку на протяжении пяти ебу**х лет, мне приходилось отвечать журналистам на три миллиона дурацких вопросов, у команды не было толкового состава, и вот мы вдруг всё изменим к лучшему... а они что сделали? Взяли и обменяли меня к чёртовой матери.

Настроение у меня менялось каждую секунду. То я был несказанно рад предоставившейся возможности поиграть за "Колорадо", то я был абсолютно подавлен. Некоторое время спустя я позвонил Чаку и сказал: "У меня пресс-конференция в 2-30, а в 5-00 я уже вылетаю в Колорадо. Ты должен пойти со мной".

"Слушай, костлявый, - ответил Чак. - Я на тебя столько времени убил, что совсем позабыл о работе". Он называл меня "костлявым", потому что я всегда расходовал уйму энергии, а если я недоедал, то сразу терял вес. Однажды он посмотрел на меня сзади и сказал: "Ну ни фига себе! Да на тебе только кожа да кости!". С тех пор он так меня и называл. "Нет, Чак, ты не понимаешь. Я не просто хочу, чтобы ты пошёл со мной. Мне это действительно необходимо".

И Чак согласился. Мы отправились на пресс-конференцию, которая прошла крайне неудачно. У меня внутри бурлило столько эмоций. Я старался быть сильным и держать всё в себе, но сломался на первом же вопросе. Я не мог сдержать слёз. До того момента я не осозновал, что я больше не игрок "Флеймс". "Калгари" - единственная команда, которая позволила мне быть самим собой.

За следующие 24 часа я пережил все эмоции, на которые только способен человек. А на следующий день, надев сетку "Колорадо", я испытал что-то неописуемое. Меня обменяли на нападающего Ренэ Корбэ, защитника Уэйда Билака и опционный драфтпик в будущем. Билак был здоровым парнем - 196см, 101кг. За два сезона он провёл 72 встречи, набрав при этом всего три передачи, но зато целых 224 минуты штрафа. В феврале 2001-го года "Флеймс" выставили его на драфт отказников, и он перешёл в "Торонто".

Когда Корбэ переехал в Калгари, он сказал журналистам, что даже не будет пытаться быть мной и сдержал своё слово. За 20 оставшихся игр в сезоне 1998-99 он набрал девять очков, а в 1999-00 ещё 14 в 48 встречах, после чего его обменяли в "Питтсбург".

Настоящим приобретением для "Флеймс" в этой сделке стал "опционный драфтпик", который они потратили на огромного (191см, 103кг) защитника Робина Регира. "Колорадо" выбрал его в первом раунде под 19-м общим номером в 1998-м году, а до этого он попал в символическую сборную WHL.

Его первые дни в качестве игрока "Калгари" сложились непросто. Он ехал на машине и в него на полном ходу влетел другой водитель, который пересёк двойную сплошную. Робин сломал себе обе берцовые кости, и ему пришлось пахать по полной программе, чтобы восстановиться.

И у него это получилось - в сезоне 1999-00 он отыграл за "Калгари" 57 матчей. Я слышал, что Регир хороший парень. Его родители работали меннонитами-миссионерами в Бразилии (гостиницы Бразилии) и Индонезии прежде чем осели в Ростерне (пр. Саскачеван) - это примерно в шести часах езды от Рассела. В общем, он один из моих любимых игроков нынешних "Флеймс" - небезталанная рабочая лошадка.

Некоторое время спустя Эрик Фрэнсис рассказал мне, что на той пресс-конференции он думал, что "Тео ещё вернётся и отыграет здесь пару сезонов, потому что именно здесь он стал известным. Здесь он разбогател. Всё началось именно здесь".

Такой конец и впрямь можно было бы назвать счастливым.

Глава 24. Я и Кларк Кент

Чак Мэтсон поехал со мной и в Денвер - "Эвеланш" оплатил ему билет. По дороге туда мы всё ещё пребывали в шоке и думали: "Ни ху* ж себе". Мы понятия не имели, что нас ждёт в будущем. Вероника осталась дома, потому что она была на восьмом месяце беременности.

Она была отнюдь не в восторге от моего перехода, тем более на фоне покупки нового дома в Калгари и необходимостью заново пристраивать детей. Но раз уж купил машину красного цвета, бестолку горевать, что она не синяя. Энхаэловцы постоянно переходят из одной команды в другую.

Я вышел из самолёта, вошёл в здание аэропорта, где на меня направили восемь миллионов камер и море яркого света. Журналисты задавали мне вопросы про хоккей, заметьте. Никто не спрашивал о моей личной жизни. Я счёл это за доброе знамение.

На арену мы отправились достаточно рано, потому что мне надо было пройти несколько медицинских тестов и прочие формальности. Чак всегда был рядом со мной. Забавно, что вполне спокойно могу шляться по городским улицам в любое время дня и ночи, ничего не опасаясь, но теперь мне по-настоящему была нужна поддержка друга.

Как бы то ни было, чуть позже стала подтягиваться вся команда, потому что вечером мы играли с "Эдмонтоном". Мне казалось, в раздевалку зашла сборная Всех Звёзд. Патрик Руа и Адам Фут, Петер Форсберг и Джо Сакик... А потом зашёл Клод Лемье. Мне говорили, что Клоди - это величайший подонок в истории хоккея. Что, мол, нет игрока злее его. После того, как он размазал Криса Дрэйпера по борту в финале Восточной Конференции 1996-го года против "Детройта", полиции пришлось охранять каждый его шаг в этом городе.

Чак сидел в раздевалке рядом со мной, как вдруг к нему подошёл Клод и сказал: "Э, братан, ты на моё место сел, ну-ка подвинься". Чак потом мне рассказал, что это был единственный человек в моей новой команде, с которым он не хотелось познакомиться. А Клод сел и сказал: "Ты - Чак Мэтсон".

Чак ответил: "Ну да, а ты откуда знаешь? - В газете прочитал. Ты сюда с Тео прилетел. Вот что я тебе скажу. Я знаю, как себя сейчас чувствует Тео. Я знаю, каково это, когда тебя обменивает твоя первая команда. Команда, которую ты искренне любишь. И ты здесь только лишь потому, что ты друг Тео, и мне это нравится". Чака поразили эти тёплые слова. Клод дал ему свой номер телефона и сказал, чтобы он ему позвонил.

Чак решил, что Клод это сделал просто из вежливости и не более того. Что ж, тем же летом я решил сделать ему сюрприз на его день рожденье - мы отправились с Чаком в Шервуд Оукс, один из эсклюзивнейших гольф-клубов. Сыграть с ним в гольф должен был его кумир Уэйн Гретцки и один из лучших друзей последнего - Клод Лемье. Клод сел в машину и сказал: "Чак, ты мне так и не позвонил. Что за дела?".

Клоди был одним из милейших людей, которых мне довелось повстречать в хоккее. Мы здорово сдружились. Я его прозвал Тёрстон Хауэлл Третий (персонаж из телешоу середины 60-х, прим. АО), потому что он всегда хорошо одевался, ездил на классных машинах и даже, бл*, в спа-салоны ходил. Он то и дело мне говорил: "Тебе надо сделать педикюр. Это потрясная вещь!". Это я к тому, что нельзя судить о человеке лишь по манере его игры на площадке.

В "Колорадо" играли отличные парни, которые были в прекрасных взаимоотношениях друг с другом. Они выиграли Кубок Стэнли в 1996-м, а я дальше первого раунда плей-офф уже десять лет не заходил, хотя мне так этого хотелось. Несмотря на избыток талантливых игроков, "Колорадо" переживало небольшой спад в том феврале.

Мне кажется, что руководство клуба ждало от меня того, что я сделал в "Калгари" в 89-м - завёл команду. К слову, меня обменяли не одного. Вместе со мной в команду пришёл Крис Дингмэн и добавил ей жёсткости.

Петер Форсберг был тогда богом этой команды. Он, конечно, не от мира сего, но игрок замечательный. Европейцы обычно немного мягковаты, но этот парень был очень жёстким. Плюс техника у него была на каком-то запредельном уровне. Он раздавал передачи и играл в большинстве так, что я раньше даже ничего подобного не видел.

Петер был сродни рок-звезде. Девушки его обожали. У него всегда была неряшливая борода, шухер на голове и неповторимый шведский акцент. Играть с ним было одно удовольствие, да и парнем он был просто потрясным.С Джо Сакиком мы были знакомы с детства. Сакик знал и на юниорском уровне, и на профессиональном, что если я играю против него - ничего хорошего ему ждать не стоит. Я уверен, что каждый раз, когда он смотрел на график своих матчей и видел там мою команду, он закидывал голову назад, закатывал глаза и говорит: "Флёри. Бл*дь".

Против Джо я всегда играл лучше чем обычно. Мне никак не давал покоя тот факт, что в нашем последнем сезоне в WHL мы с ним разделили первое место в споре бомбардиров, но его выбрали в первом раунде, а меня лишь в восьмом. Против него я всегда играл жёстко и старался запугать его "силовухой".

В каждом матче я разукрашивал его тело синяками и шишками, и только потом отпускал его домой. Все называли его Кларком Кентом (альтер-эго Супермэна, прим. АО), потому что в обычной жизни он был задротом. Но стоило ему войти в раздевалку "Колорадо" и надеть сетку "Эвеланш", как он тут же превращался в Супер Джо.

Я обожал играть с Супер Джо, потому что на него всегда можно было положиться, но мы были абсолютно разными людьми. Я постоянно журил его, когда он не видавал ни одной эмоции после классного игрового эпизода. 24-го апреля в первом матче первого раунда против "Сан-Хосе" я отдал Джо свой лучший пас в карьере.

Джо принял передачу и послал шайбу в верхний угол, и мы повели 1:0. Он просто прокатился за воротами, будто ничего и не произошло. Я же сходил с ума во многом из-за того, что болельщики "Сан-Хосе" постоянно действовали мне на нервы.

Я стиснул его в объятьях и стал колотить его по спине: "Ни ху* ж себе! Вот это голешник!". Он же всего лишь пожал плечами. Я спросил его: "Бл*, Джо, да что с тобой такое?". А он ответил: "Я никогда не радуюсь. Такой уж я человек". "Да я знаю, - сказал я. - Но это был оху**ный гол!". Он сказал: "Да уж".

Адам Дедмарш был хорошим игроком, "Колорадо" его выбрал в первом раунде на драфте 1993-го года, когда команда ещё играла в Квебеке. Его проблема заключалась лишь в бесконечных травмах. Своё первое сотрясение мозга он заработал в ноябре 2000-го года, подравшись с Эдом Джовановски из "Ванкувера".

Затем в декабре 2002-го года он получил второе в матче против "Финикса", когда случайно въехал в колено своего партнёра по команде Крэйга Джонсона. На следующий День Памяти, когда он уже почти восстановился от травмы, но по-прежнему находился на больничном, Адам въехал спиной в другого партнёра - Йозефа Штумпеля - во время упражнения на точность броска. Это здорово сказалось на равновесии Дедмарша.

В хоккее способность удерживать равновесие играет огромную роль. Вы только вдумайтесь. Вам надо устоять на коньке метров по пять за каждый толчок на скорости 30 м/ч, маневрируя с куском спрессованной резины диаметров в семь сантиметров, удерживая его полутораметровой палкой. Он лечился и во время локаута в сезоне 2004-05, но так больше и не вернулся на лёд. Свой последний матч в НХЛ он провёл в возрасте всего 27 лет.

Номер со мной делил Милан Хейдук. Он был новичком лиги из Чехии и практически не говорил по-английски. Милан был необычайно техничен и талантлив. В сезоне 2002-03 он выиграл Рокет Ришар Трофи, став лучшим снайпером НХЛ с 50 шайбами. Потрясающий парень.

Как-то мы были в Далласе во время в плей-офф, и вот вечером накануне игры мы просто сидели в номере и смотрели телек, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку. На проводе была девушка, которая, глотая слова, сказала мне следующее: "Тео, я твоя самая большая поклонница. Я выслала тебе свои трусики и сплю с твоим плакатом... Я не могу. Я должна подняться к тебе в номер... бип-бип-бип-бип...". Типичный случай. Думаю, большинство энхаэловцев это подтвердят.

Она зашла в номер, и она была сногшибательна. Рыженькая. Красавица да ещё и с фигурой. Она тут же принялась раздеваться, но не так, как это делают профессиональные стриптизёрши. Более того, она была выпимши, так что её даже немного пошатывало.

Милан лежал на кровати с широко раскрытыми глазами и нижней губой на уровне подбородка. Он посмотрел на меня, потом на неё, потом на меня, потом на неё, и я заржал так, что чуть не обоссался. "Вы с ней знакомы?" - спросил он. "Нет", - ответил я. "Вы не знакомы?" Неа. "Вы не знакомы?" Нет. "Вы не знакомы?" Да не знаю я её, Милан!

Когда она разделась донага, и я, наконец, понял, что она была в полное говно, я попытался её остановить. "Послушайте, девушка, - сказал я. - Вам следует уйти". Он взбесилась не на шутку и стала бить меня своей сумочкой. "Ах ты ублюдок еб**ий! Г**дон конченый!". Я собрал её вещи, открыл дверь и вышвырнул их в коридор. Когда же она выбежала за ними, я захлопнул дверь. Щёлк.

Милан выглядел так, будто его сковородкой по башке огрели. "Что это было?" - спросил он. А я всё ещё смеялся. "Понятия не имею".

Крис Друри был потрясающим парнем и чумовым игроком. Чем важнее матч, тем лучше он играл, даже тогда, когда был новичком. Если нам позарез нужен был гол, Крис всегда каким-то чудом его забивал. Он бился до последнего. Такие парни - редкость.

Адам Фут был огромным и жёстким защитником. Против таких тяжело играть. Более того, против этого козла вообще было невозможно играть, потому что он постоянно отпускал всевозможные комментарии. Когда я играл за "Калгари", я выходил против Фута в каждой смене.

Стоило мне попытаться его запугать и сказать что-нибудь вроде - "Я тебе сейчас глаз нах** вырежу" - он тут же отвечал чем-нибудь подобным. Он один из немногих игроков среди известных мне, которые готовы сделать для победы столько же, сколько и я. Когда мы, наконец, оказались в одной команде, мы постоянно вспоминали былое, смеялись и в шутку били друг друга клюшками. У нас было взаимоуважение.

Что касается Патрика Руа, то я всегда находил ключи к его воротам, когда играл против него. Каждый раз ему забивал. Но он был боец до мозга костей. Он ненавидел поражения. Он был королём "Колорадо". Мы всегда вместе в гольф играли - Пэдди, Клод Лемье и я. Иногда по утрам Патрик смотрел в окно, видел, что на улице свежо и солнечно, шёл в офис к Бобу Хартли и говорил ему: "Сегодня тренировка отменяется. Увидимся!". После этого он звонил мне: "Так, Ти-йо, поехали в гольф поиграем".

Играть в такой команде - это всё равно что оргазм всем телом испытывать. В "Калгари" такого состава не было с чемпионского 1989-го года. Я не мог дождаться своей первой игры с этими парнями. "Колорадо" приобрело меня, что я заставил их играть ещё лучше, и я знал, что мне это по силам.

За 11 лет в "Калгари" я пропустил всего семь матчей, но в первой же игре за "Колорадо" 1-го марта 1999-го года я получил травму. Это случилось в третьем периоде матча с "Ойлерс", вскоре после того как я забил. Я находился за воротами и попал коньком в трещину, а тут в меня ещё и въехали. Моё колено полетело в одну сторону, а я - в другую. Я доиграл матч до конца, но понимал, что мне пиз**ц. Мне было больно и обидно до слёз.

Тем же вечером мы пошли с Чаком в бар, и я там встретил девушку, которую видел в последний раз, когда приезжал с "Калгари". Она спросила меня: "Привет! Грибов не хочешь?". "Хочу!" - сказал я. "Отлично". Я съел парочку и где-то через час меня накрыло. Мне было всё по кайфу, я поставил реальность на паузу.

Чак рассердился, что я опять изменяю Веронике и ушёл. Я вернулся в отель, включил телек, а там показывали самые интересные моменты матча "Калгари". Я смотрел их где-то минуту, а потом не выдержал и заплакал. Я рыдал в прямом смысле этого слова. У меня было такое чувство, будто у меня близкий человек умер. Я позвонил Чаку, и он пришёл ко мне в номер.

Он был настоящим другом, а потому ему было безумно жаль меня. Мы стали говорить о том, что мне пора начать вести себя как подобает мужу и отцу. Чак - сильно верующий человек, а потому он сказал: "Думаю, нам стоит об этом помолиться". Поскольку у меня большое самомнение, мне было трудно на это пойти, но я знал, что это было правильно, поэтому мы так и поступили. Я был истощён эмоционально, и мы разговаривали до рассвета. Маленькими шажочками я возвращался к Богу.

Утром я пошёл к врачу, и он сказал мне, что я пропущу пару недель. Команда отправлялась на выезд, и я поехал с ними, чтобы поближе познакомиться с партнёрами. Они мне все нравились.

Это были опытные игроки. С мотивацией у них был полный порядок. Напротив, мы все понимали, что мы бьёмся за Кубок Стэнли, и все понимали, что для этого нужно сделать.

Я мог играть в гольф каждый день на роскошнейших полях, и это было здорово. Долго же мне пришлось ждать дня, когда, едва я приехал на каток, Брайан Саттер стал дёргать меня за руку и повторять: "Бл*, ну ты готов? Готов ты уже или нет, ё* твою мать?!". Я показал ему свои часы и сказал: "Ну, сейчас только 8-30 утра. Я буду готов к семи вечера, а сейчас мне нужен кофе".

Саттер хотел, чтобы его игроки ели, пили и засыпали с мыслями о хоккее 24 часа в сутки. Я был выше этого. Мне пришлось биться, чтобы чего-то добиться. Я так и без него уже давно жил.

Глава 25. "Колорадо"

Благодаря травмированному колену, мне посчастливилось застать рождение своей дочери Татим 15-го марта 1999-го года. Я видел, как появились на свет все мои четверо детей. Это потрясающе. Если кому нужен акушер - зовите меня. Нам всегда нравилось имя Татим О’Нил (американская актриса, прим. АО), а когда мы узнали, что оно означает "беззаботная", то мы сочли его просто идеальным.

Мы решили немного изменить его написание, как мы поступили и в случае с Бо (вместо Tatum - Tatym, вместо Beau - Beaux, прим. АО). Что самое интересное, Татим - моя точная копия. Она спокойно смотрит на вещи, и её трудно чем-то удивить. Но когда она катается верхом - это что-то невероятное. Смотришь на неё - вроде, маленькая девочка-тихоня, а как сядет верхом, так она сразу сосредотачивается и полностью втягивается в процесс. Это мне в ней очень нравится. Когда дело доходит до соревнований, она становится очень серьёзной. Она ненавидит проигрывать. Понимаете? Не-на-ви-дит!

Несколько дней спустя после того, как Татим появилась на свет, я отправился с "Колорадо" на выезд в Финикс. Врачи постоянно делали мне уколы в колено, так что я был в полном порядке.

До конца "регулярки" я провёл ещё 14 матчей и набрал 24 очка (10+14), так что, мне кажется, вполне можно сказать, что я внёс свою лепту.

Наше соотношение побед и поражений за последние 15 матчей сезона выглядело следующим образом - 10-3-2. Это позволило нам занять второе место в Западной Конференции, в то время как первое досталось "Далласу". Я делал именно то, чего от меня и хотело руководство "Колорадо". В заключительном матче "регулярки" против "Далласа" я забросил свою 40-ю шайбу за 13 секунд до финальной сирены. Мы выиграли 2:1. Мы были полны энергии и готовы победить в Кубке Стэнли.

И вот 20-го апреля 1999-го года произошло массовое убийство в школе Колумбайн Хай. Двое парней расстреляли 12 школьников и учителя, ранили ещё 23, после чего покончили жизнь самоубийством. Всё это произошло в Джефферсон Каунти - тихом предместье Денвера, где проходили наши домашние матчи. Старт плей-офф отложили на три дня, а два наших первых матча перенесли в Сан-Хосе.

В раздевалке все только об этом и говорили. Более того, мы прикрепили к нашим сеткам эмблемы с аббревиатурой CHS (Columbine High School, прим. АО) и даже сходили в больницу проведать раненых. Я не знал, что из-за этого получится, потому что у них была тяжёлая психологическая травма. Они свои глазами видели, как убивают их одноклассников... я даже представить себе этого не могу. Так что нам хотелось увидется с ними и дать им понять, что мы за них горой. Для нас это было очень важно.

Всем было их жалко, мы все им сочувствовали, но надо было играть, и мы снова сконцентрировались на хоккее. Мы были одними из фаворитов в борьбе за Кубок Стэнли.

В первом матче я сделал две голевые передачи и заработал на себе 4-минутное удаление после того, как Винсент Дамфуз разбил мне нос. Мы выиграли 3:1. Но болельщики "Шаркс" меня пи**ец как ненавидели. Во время тайм-аута на видеокубе крутили ролик под названием "Двойники знаменитостей". Сначала там показали жуков из мультфильма "Жизнь жука", а после этого мою фотографию. Получилось очень смешно. Болельщики на трибунах с ума сходили.

Я обожал лезть под кожу игрокам "Сан-Хосе". Стоило арбитру отвернуться, как я теребил кого-нибудь крагой по лицу, или хлопал по щиткам вратаря, или тыкал клюшкой сзади кому-нибудь между ляжек, где нет никакой защиты. Это выводит людей из себя. А когда я забивал, я сыпал соль на рану болельщикам - садился верхом на клюшку и показывал пальцем на трибуны. Тихие калифорнийские болельщики рвали на себе волосы.

Мой сосед по комнате Милан Хейдук забросил шайбу в начале 14-й минуты овертайма, и мы выиграли серию в шести матчах. Я не заходил в плей-офф дальше первого раунда уже 10 лет. Я чувствовал себя потрясающе! Я хорошенько разогнался и прыгнул сверху на Милана. Он снова посмотрел на меня шокированным взглядом, и я засмеялся. Этот пацан меня до истерики доводил. Мои же дела шли вполне неплохо. В шестиматчевой серии против "Сан-Хосе" я набрал 11 очков (3+8).

В следующем раунде мы играли против "Детройта", и пресса окрестила нас аутсайдерами. "Детройт" на тот момент выиграл два последних Кубка Стэнли. В основу из фарм-клуба, которым тогда был "Хёрши", вызвали Криса Дингмэна. Дерби "Детройта" и "Колорадо" тогда уже были сродни "Калгари" и "Эдмонтона". Всё началось ещё задолго до меня - в третьем матче финала Западной Конференции 96-го года, когда Слава Козлов вмазал Адама Фута лицом в борт, а арбитр не дал удаления. Футу пришлось наложить 20 швов на лоб. Поэтому Клоду Лемье пришлось дать Козлову по морде.

После игры Клоди шёл по парковке со своей женой и ребёнком к машине, как вдруг наставник "Детройта" Скотти Боумен озверел и стал крыть его 3-этажным матом. И всё это на глазах у жены и ребёнка! Что бы ни случилось во время матча, этого делать нельзя. Никогда и ни за что.

Столь невежливое обращение, понятное дело, не понравилось Клоди, и три матча спустя он толкнул сзади Криса Дрэйпера на борт. Проблема была лишь в том, что калиточка у скамейки запасных была открыта и Крис со всего размаху влетел в её угол. Лицо Криса фактически было всмятку. Пока Клоди наблюдал со стороны за тем, как Дрэйперу оказывают помощь, Даррен МакКарти ударил его исподтишка, и началась заваруха.

Почти год спустя, 26-го марта 1997-го года, МакКарти вновь набросился на Клоди, мутузя его по полной программе. Патрик Руа пытался было их разнять, но в итоге сам подрался в центральном круге вбрасывания с Майком Вёрноном, который уже играл за "Детройт".

Ситуация усугубилась в финале конференции того же сезона, когда тренер "Колорадо" Марк Кроуфорд (тот самый спокойный и рассудительный парень, тренировавший нас на Олимпиаде в Нагано) был оштрафован на 10 тысяч за то, что во время четвёртого матча крыл последними словами Боумана. Он озверел до такой степени, что даже пытался перелезть через разделительное стекло между скамейками.

В общем, между "Детройтом" и "Колорадо" в то время всё было, мягко говоря, не совсем гладко. И когда мы проиграли обе домашние встречи серии, болельщики провожали нас со льда свистом. Но у нас в команде играли опытные игроки, у которых с дисциплиной всё было в полном порядке. Мы собрались и выиграли оба матча у них дома - на выезде мы были неудержимы. Остаток серии прошёл под нашу диктовку.

Я выигрывал 64% вбрасываний, а после двух раундов плей-офф я делил с 14 очками третье место в лиге по этому показателю с Джо Сакиком. Денверская пресса была в восторге и требовала, чтобы со мной продлили контракт, что мне было по душе. Мне там всё очень нравилось. Я тогда думал, что если мы обыграем "Даллас" в финале конференции, то я даже себе ещё один дом там в горах куплю.

Мы сразу вышли вперёд в серии, выиграв первый матч в Далласе. Матч получился упорным, но в конце третьего периода моей приятель Валерий Каменский подарил нам победу со счётом 2:1.

Мы были уверены в себе, моложе, больше и даже, может быть, быстрее и техничнее, но они хотели победить сильнее нас. Во второй встрече мы провели два отличных периода и ушли на второй перерыв при счёте 1:1. Но в заключительной 20-минутке они пошли без оглядки в атаку и перебросали нас 15-1. Майк Модано и мой бывший партнёр по "Калгари" Джо Ньюиндайк забросили по шайбе, и они выиграли 4:2.

Серия переехала к нам на "МакНиколс Арена", но "Даллас" было уже не остановить. Ньюи, который провёл тогда блестящий плей-офф, забросил шайбу и отдал две голевые передачи, и они "засушили" нас 3:0. Я был подавлен. У меня никак не получалось вылезти на пятак. Они сдерживали меня и Сакика.

Четвёртый матч этой серии был одним из самых напряжённых в моей карьере. Руа взял на себя роль лидера команды и стал повышать голос чаще обычного. Он призывал нас "пойти в атаку нах**". Мы стали играть намного жёстче. Защитник "Далласа" Ричард Мэтвичак вмял в борт Милана и сломал ему ключицу. Затем Мэтвичак въехал в Форсберга и травмировал ему плечо. А у нас уже и без того не играл Каменский из-за травмы кисти - вот почему так важна глубина состава.

Я Эдди Белфора, можно сказать, палаткой накрыл - такой скрининг ему устроил, что он вообще пизд*ц ничего не видел. Джо забросил первую шайбу, воспользовавшись моей передачей и Милана. На отметке 19:29 в овертайме счёт был 2:2, но Крису Друри удалось послать шайбу над правым плечом Белфора. Счёт по броскам был 45-45. Потрясающий матч.

А потом я свалился с тяжёлым гриппом. Я же вообще не болею. Никогда. Я же говорю, за 11 лет в "Калгари" я пропустил матчей семь. Но 30-го мая, когда у нас была пятая игра с "Далласом", я в буквальном смысле не мог встать с кровати. Несмотря на все слухи, появившиеся позже, это вовсе не было связано ни с какими там гулянками. Просто заболел и всё тут. Слава богу, мы выиграли 7:5 благодаря дублям Друри и Каменского. В следующем матче мы могли выиграть серию.

Но этого не произошло. Я выполз из кровати лишь для того, чтобы своими глазами увидеть, как Эдди Белфор выдал потрясающий матч, парировав 26 бросков из 27, а его команда выиграла 4:1. У нас было три дня на подготовку к седьмому матчу.

Я знал, что седьмой матч серии - это уникальная возможность для одного отдельного классного игрока склонить чашу весов в пользу своей команды. И я хотел этим воспользоваться. Новые владельцы команды - Билл и Нэнси Лори - платили мне деньги вовсе не затем, чтобы наша команда остановилась в шаге от финала. Я получал $2.4 миллиона в год и знал, что зарабатывал бы в три раза больше, если бы вышел на рынок свободных агентов.

В общем-то, победа в седьмом матче была бы большим шагом к тому, чтобы владельцы клуба переподписали меня на большой контракт в следующем сезоне.

Но этого так и случилось. Майк Кин, мой старый приятель и партнёр со времён "Муз Джо", вставил нам спицы в колёса, забросив две шайбы. "Даллас" вышел в финал, где встретился с "Баффало" и выиграл Кубок Стэнли благодаря спорной шайбе Бретта Халла, который явно залез коньком в площадь ворот, сыграв на добивании.

Все в команде были расстроены, а сильнее всех, наверное, Патрик Руа. Он никак не мог забыть шестой матч. Он его сильно зацепил.

Остановившись в шаге от финала Кубка Стэнли, я понял, что "Колорадо" не будет меня переподписывать. У них и без того была достаточно большая платёжная ведомость. Петер Форсберг получал $9 000 000, Руа - $7 500 000, Сандис Озолиньш - $4 000 000, Адам Фут - $3 100 000, а Клоди - $2 500 000. Так что мне ничего не светило.

Ху*во, когда проигрываешь. Совсем ху*во.

Глава 26. "Рейнджерс"

1-го июля, в День Канады, начинается новый хоккейный сезон, а, значит, все обращаются к рынку свободных агентов. Двумя днями ранее мне исполнился 31 год. Я был на пике своей формы, считался одним из лучших хоккеистов в мире и при этом мог выбирать себе команду. В конце предыдущей "регулярки" я сыграл 15 встреч за "Колорадо", забросил 10 шайб и отдал 14 передач, а потом набрал ещё 5+12=17 очков в 18 матчах плей-офф.

Я отдал "Флеймс" свою душу и сердце, а они мне отплатили одним из самых дешёвых контрактов в лиге. По уровню зарплаты я даже не попадал в список 50 лучших. На первом месте шёл Сергей Фёдоров из "Детройта" с 14 миллионами долларов - в сезоне 1998-99 он набрал 64 очка. Он играл в одной команде со Стивом Айзерманом, который зарабатывал $4,8 миллиона и набрал 74 очка, и с Ларри Мёрфи ($3 миллиона и 52 очка). В том же сезоне я набрал 93 очка в "регулярке" и заработал $2,4 миллиона.

"Рейнджерс" чётко и ясно заявили через прессу, что они хотят видеть меня в своём составе, и это было здорово. Генеральный менеджер "Рейнджерс" Нил Смит и президент "Мэдисон Сквер Гарден" Дэйв Чекеттс прилетели в Виннипег на переговоры с Бэйзли на частном клубном самолёте в Виннипег. Я в это время был у себя в домике на озере Шушвап. Через пять часов мне пришёл факс длиной, наверное, в милю. Увидев сумму, я обалдел: "Да ну нах**! Они реально готовы мне столько платить?!".

В факсе было прописано, что у меня есть три часа на размышления, и если я не подпишу контракт с "Рейнджерс", то "клуб будет искать других игроков". Уэйн Гретцки, который совсем недавно завершил игровую карьеру, отыграв три сезона в "Рейнджерс", звонил мне в начале того года и рассказывал, как ему нравилось жить в Нью-Йорке. Я обсудил этот момент с Вероникой. "Как ты относишься к тому, что я могу переехать в Нью-Йорк?" - спросил я. Она была за. Трудно отказаться от $28 миллионов за четыре года. Поэтому я подписал контракт и отправился в Нью-Йорк.

"Рейнджерс" хотели заполучить меня в свои ряды в надежде на то, что я смогу вернуть на трибуны отчаившихся болельщиков "синерубашечников", а заодно и вставлю палки в колёса "Айлендерс". Однако сейчас оглядываясь назад, мне кажется, что это был не самый лучший для меня вариант. Если завести ребёнка в лавку со сладостями, чего он захочет? Правильно, сладостей. А в Нью-Йорке много сладостей. Я не был готов к последствиям и не знал, как мне с ними справляться.

Бэаркэт Мюррей был менеджером по экипировке в "Рейнджерс" в 1980-м году. Он рассказывал, что в руководстве клуба работали сплошные звери. Чуть позже, когда в моей жизни наступил полнейший ад, он сказал, что ничуть этому не удивился. "Там полно ужасных людей, которые улыбаются тебе и хлопают по плечу, когда сами держат нож за спиной. В Нью-Йорке жить совсем нелегко. И пока там не поживёшь, этого никак не поймёшь".

"Рейнджерс" тогда были, как армия наёмников. Летом 1999-го года за две недели Нил Смит подписал кучу многомиллионных контрактов. Он хватался за каждого свободного агента, которого только видел. Вместе со мной "Рейнджерс" подписали Валерия Каменского, Стефана Куиталя, голкипера Кирка Маклейна, Тима Тэйлора и Сильвена Лефебра. А перед самым началом сезона он приобрёл жёсткого и талантливого защитника Кевина Хэтчера из "Питтсбурга" - он обменял его на Питера Поповика. Это обошлось ему ещё в $2 миллиона.

Зарплатная ведомость в нашей команде была не только самой высокой в НХЛ, но и вообще в истории хоккея - $59,4 миллиона. Однако не каждый отряд наёмников в состоянии победить ополченцев. Почему? Потому что ополченцы создают братство. В Нью-Йорке всё было по-другому - здесь всё было из-за денег.

Во всех остальных командах НХЛ игроки вместе проводили время. Они вместе играли в гольф, их жёны знали друг друга, и ужинали они тоже все вместе. В "Калгари" все знали, кто что ест на завтрак. В "Рейнджерс" проблема заключалась в том, что неженатые игроки жили в центре города, рядом с "Мэдисон Сквер Гарден", а женатые игроки жили за пределами Нью-Йорка в местечке Рай, рядом с тренировочным катком. Будто мы играли за разные команды.

Непродуманно как-то.

Мы прилетели с Вероникой в Нью-Йорк и встретились с агентом по недвижимости, которого нам подыскал клуб. Мы посмотрели несколько домов и решили купить себе тот, что располагался в городке Гринвич (шт. Коннектикут) - это недалеко от округа Вестчестера. Оттуда за 10 минут можно было доехать до тренировочного катка, а за 45 до "Мэдисон Сквер Гарден". Я тогда только-только купил себе БМВ 740, прокаченную по полной программе. Гринвич расположился на побережье с видом на Лонг-Айленд, там прекрасные пляжи и поля, а кроме того, полно лесов и диких животных.

У нас был 2-этажный дом. Очень красивый, недавно построенный и с отличным участком, но поверьте мне, по сравнению с соседями, наш дом совсем не бросался в глаза. Гринвич - одно из самых дорогих мест в США, а наш дом стоимостью в $1,6 миллиона был там самым дешёвым. Мы жили на холме рядом с Томми Хилфигером, Дайаной Росс, Мэлом Гибсоном, Роном Хаурдом, Джэком Николсоном, Риджисом Филбином и другом Опры Гэйлом Кингом. Там и тут жили богатые брокеры.

"Мэдисон Сквер Гарден" был удивительным местом встреч. Такое ощущение, что все знаменитости города рано или поздно встречались там друг с другом. Там есть зелёная комната, где собираются друзья и семьи игроков до и после матчей. Наши девушки и жёны также встречались с удивительными людьми.

Я там встретил сразу несколько девиантных личностей, как я. Мы тогда сдружились с Джэйсоном Пристли (канадский актёр, прим. АО), с которым я до сих пор общаюсь. Раз в год "Рейнджерс" организовывали товарищескую встречу незадолго до Матча Всех Звёзд - это была двусторонка, где каждую из команд дополняли знаменитости, игравшие в хоккей. Среди них были Алан Тик, Майкл Джей Фокс, "Бэрнэйкед Лэдис", Майк Майерс и Крис Рив. Вот поэтому в Нью-Йорке всё и было круто.

Я старался, как мог, чтоб сделать из "Рейнджерс" команду, но деньги меняют людей. Иногда парням, выросшим в деревне приходилось оставаться дома и сидеть с детьми, чтобы их жёны могли отправится по магазинам. Жёны энхаэловцев были родом из маленьких городов из разных краёв США, и вдруг у них появлялись лимузины с личными шофёрами и банковские счета на пятой авеню. У них сразу менялась система ценностей.

Долгие браки - дело редкое, а если они и встречаются, то в основе, скорее всего, лежит чистой воды материализм. И я попал в этот водоворот. Жизнь в Нью-Йорке здорово сказывалась на моих взаимоотношениях с Вероникой. Она не могла за мной уследить. Так что я мог делать всё, что захочу. Я мог ей запросто сказать: "Слушай, я сегодня не поеду домой. У нас завтра с утра тренировка в "Мэдисоне", а потом мы сразу уезжаем в Филадельфию". И после этого я мог идти, куда глаза глядят. И мне за этого ничего не было.

В довершение ко всему прочему, журналисты в Нью-Йорке были, как питбули. Они разобщали нас до такой степени, что мы уже просто не могли функционировать, как хоккейная команда. Такие парни, как я, забивают голы во многом из-за того, что за нас вступаются тафгаи. Вы присмотритесь к связке Марти МакСорли и Уэйн Гретцки. МакСорли всегда был горой за Уэйна. Если бы пресса приравняла МакСорли к нулю без палочки, а Гретцки носила бы на руках и пела ему дифирамбы, Марти, может быть, было бы наплевать, бьют там мистера Гретцки или нет.

Во время межсезонья в "Нью-Йорк Таймс" напечатали не мало лестных слов про меня. Образ сложился крайне положительный - я был самым работящим игроком в НХЛ и народным героем. В каждой статье про меня люди писали о том, что я был феноменом, исходя из моих габаритов. В интервью "Таймс" я сказал тоже самое, что и всем остальным журналистам: "Я не играю так, будто я маленький. Я не разговариваю так, будто я маленький. Маленький - это всего лишь слово и ничего более".

Мы неплохо начали сезон, но затем всё пошло наперекосяк. Наш тренер Джон Маклер был тот ещё жук. Он был, что называется, старой закалки. Я только-только сбежал от Брайна Саттера и его 2-часовых тренировок, и тут же оказался в Нью-Йорке с Маклером, который в сущности был тем же самым человеком.

"Вот ведь пи***ц", - подумал тогда я. Мне кажется, Маклер уважал меня как игрока, но характерами мы точно не сошлись. Он хотел, чтобы я играл за его команду, потому что, когда он тренировал "Эдмонтон", а я играл за "Калгари", он ненавидел меня. Он думал, я смогу заменить Гретца. А я не был Гретцом. Я был Теореном Флёри. И я не был 21-летним Тео Флёри, каким меня хотел видеть Маклер. Я не затевал потасовки только лишь затем, чтобы показать, чтобы кому-то что-то доказать. Я уже давно от этого отошёл.

Я уже так психологически устал от всех этих тренеров, которые у меня были с самого детства. Выучи эту тактику и вот эту. Раз за разом смотри вот это видео. Я стал уже совсем другим игроком. Я играл на классе, я был умнее, старше и (!) больше. Я весил тогда 81кг, а это лишние 11кг мышц, которых у меня не было в 18 лет.

Маклер обожал катание на выносливость. То есть мы каждый день катались до одурения. Некоторые блевали, все были обезвожены. Иногда он нас так гонял в день матча. Маклер в своей карьере кое-чего, конечно, добился. Например, он выиграл Кубок Стэнли с "Эдмонтоном" в сезоне 1989-90, а за шесть работы в "Ойлерс" и "Баффало" он исправно выводил свои команды в плей-офф. Но я хоть убей не пойму, почему такие, как он, постоянно получают приглашения то в один клуб, то в другой.

Моим соседом по комнате был Адам Грэйвз - потрясающий парень, просто фантастический и до мозга костей командный игрок. Но вот с Петром Недведом я не сошёлся характером. Он был в каждой бочке затычка, с ним было невозможно играть. Он слабо играл в своей зоне, стало быть, мы пропускали голы, а это приводило только к одному - наше звено сажали на лавку. В общем, ужас какой-то. Такой ужас, что пи***ц.

В команде было несколько действительно хороших игроков. Джон Маклейн, долгое время выступавший за "Нью-Джерси", подписал контракт с "Рейнджерс" на правах свободного агента ещё до меня. Это было прекрасным усилением команды. Он выиграл в составе "Дэвилс" Кубок Стэнли в сезоне 1994-95, забив при этом множество решающих голов. По-настоящему командный игрок. Смешной и остроумный, честный и опытный игрок, выступавший не первый год в НХЛ, и настоящий семьянин

Ян Главач был талантливым парнем, по-настоящему талантливым, но немного ленивым. Мы всю эту группу - Главача, Петра Недведа и Радека Дворжака, который примкнул к нам в декабре 1999-го - называли чешской мафией. Они особо не горели желанием отрабатывать в своей зоне, им лишь бы голы забивать. Для них весь хоккей заключался в атаке. В обороне их не было видно.

Но иногда надо уметь и обороняться. Ещё мне не нравилось с ними играть, потому что их со смены обратно на лавку не загнать было. Зачастую они подводили всю нашу команду, играя в разрез с тренерской установкой. Но по большей части чехи любили пошутить и повеселиться. За пределами площадки они были добродушными и простыми парнями.

Александр Дэйгл. Вот это был красавец. Он был будто не от мира всего. Наверное, самый скоростной игрок на моей памяти. У него было всё, чтобы стать звездой первого класса, но он так и не смог этого сделать. Он был глуп, как пробка, и не понимал этого. Он мог стать суперзвездой, но из-за своей тупости не мог понять, что для этого надо пахать, как лошадь, а не винить в своих неудачах всех вокруг.

Парни, которые постоянно ищут оправдания и перекладывают вину на других, никогда ничего не добьются. В этом смысле его можно сравнить с Гэри Лиманом, который выступал за "Калгари" в с 1991-го по 1993-й года. Он как-то сказал Дагу Райброу: "Ты никогда не даёшь мне шанса!". Райзер ему ответил: "Ты играешь в тройке с Тео Флёри и Джо Ньюиндайком, какой тебе ещё шанс нужен-то?".

Как бы то ни было, Дэйгл был сам себе на уме, пытался найти своё место в жизни. Он сам себе жизнь осложнил. Уж слишком он надменным типом был. Он всегда пытался выставить себя лучше, чем он был на самом деле. Маклеру такие игроки были не по нраву.Тим Тэйлор был очень серьёзным и уверенным игроком. Он помогал команде, периодически забрасывая корявые, но важные шайбы. Тим был не особо талантлив, но пахал будь здоров. Он был одним из тех незаметных героев, которые должны быть в каждой команде. Тихий семейный человек.

Майк Кнубл был большим и сильным крайним форвардом. Пахал на полную катушку, хорошо играл на форчекинге. Он нашёл свою игру, когда перебрался в "Бостон" и стал играть в связке с Джо Торнтоном. Эрик Лакруа тоже был работягой. Таланта у него особо не было, но, блин, как же он мог вмазать! Попадёшь к нему на силовой приём, даже и не вспомнишь, что тебя вырубило.

Кевин Стивенс выиграл два Кубка Стэнли с "Питтсбургом". В итоге он тоже загремел в Реабилитационную Программу НХЛ. В 2000-м году его поймали недалеко от Сент-Луиса с проституткой и наркотиками. Ему поставили пройти полуторагодовалую реабилитационную программу, за развитием которой следили судебные приставы. Сейчас с ним всё в порядке. Он работает скаутом на своего старого друга Марио Лемье, чему я только рад.

Тогда же он всего лишь был невероятно здоровым парнем из Бостона. У него ещё акцент был, как в анекдотах (Тео имеет ввиду неподражаемый бостонский акцент, который многие североамериканцы считают забавным, прим. АО). Когда он играл с Марио, он был неподражаем - два сезона подряд он забрасывал по 50 шайб.

Тодд Харви был беззаботным парнем. Катание у него было, конечно, так себе, но он работал в поте лица и всегда играл на эмоциях. Он выкладывался на 100% в каждом матче. Периодически он и подраться мог. Ради команды он был готов пойти на всё. Игрок с характером.

Против Роба ДиМайо я играл на юниорском уровне, когда он выступал за "Мэдисен Хэт". Он был поразительно жёстким парнем для своих габаритов. За пределами площадки - тихоня.

Валерий Каменский был талантищем, но тогда он уже доигрывал и просто хотел заработать побольше денег. Он был типичным русским из ЦСКА. Никакого удовольствия от хоккея он не получал и играл без страсти. Из них это повыбивали в России. Когда они приезжали в Северную Америку, все их мысли были только о мерседесах и Версаче.

Что касается нашей обороны, то на бумаге она была, наверное, лучшей в лиге. Кевин Хэтчер был здоровым бугаём. Не без таланта, но тоже уже на излёте карьеры. Он уже не был столь "голодным", как раньше. Хороший парень, кстати. Я с ним иногда тусил.

С Мэтью Шнайдером я так толком и не успел познакомиться. Скажу лишь, что у них с Маклером были разногласия касательно того, кто как должен играть, и кто как должен тренировать. Но он был весьма надёжным защитником. Он хорошо играл в большинстве, раздавал классные пасы.

Ким Джонсон был чрезвычайно талантлив, но проводил в НХЛ только первый сезон. А для того, чтобы научиться обороняться, в НХЛ нужны годы. Тихий парень был.

Стэфан Куинталь был ещё одним свободным агентом, который примкнул к команде в межсезонье. Он с трудом справлялся с давлением Нью-Йорка. Он играл, как мешок с дерьмом, весь сезон и его показатель полезности был "-10". Это очень плохой результат. Классные игроки, вроде Никласа Лидстрёма из "Детройта", год за годом показывают потрясающие результаты - где около "+40".

Сильвэн Лефебр перешёл в "Рейнджерс" вместе со мной из "Колорадо". Хороший парень был - он не производит сногсшибательного впечатления, но в обороне играл вполне надёжно. Он хорошо действовал в паре с Брайаном Литчем, однако в Нью-Йорке у него дела не сложились.

За Ричом Пайлоном всегда приходилось бегать, как за маленьким ребёнком. Он всегда был обезвожен, поэтому ему всё время приходилось восстанавливать электролиты - это, в общем-то, соли, в которых есть электрический заряд. Электролиты человек теряет, в основном, с потовыделением (особенно это касается натрия и калия), что вызывает обезвоживание организма.

Поэтому клубные физиотерапевты выдавали ему педалит, предназначенный, как правило, для детей. Он еле катался, потому что почти всегда был в плохой форме. Но играть против него было непросто - он был злым и жёстким. То есть догнать он тебя вряд ли сможет, но зато рубануть по ногам или по рукам - это всегда пожалуйста. Тогда ещё можно было сколько угодно всех хватать и рубить.

Дэйл Паринтон был нашим тафгаем. У него чернил в теле было больше, чем в газете. На спине у него была татуировка с его именем, помню.

Наш физиотерапевт Джим Рэмзи был колоритным персонажем. Он был весьма забавный тип в извращённом понимании этого слова. Он всегда говорил то, что думает, и всегда отпускал комментарии в адрес жён игроков. Он мог запросто сказать, например: "Слушай, мужик, ну и жопа у твоей жены! Вот это да!". Он постоянно флиртовал с женщинами.

Прозвище Кирка Маклейна в команде было "Чудик". У него слово "чудик" было расписано по всей вратарской экипировке. Я вообще никогда не встречал вратарей, которые были бы нормальными людьми. Маклейн же был чуднее всех, и обладал извращённым чувством юмора. Нет, он, конечно, был забавным, но точно не от мира сего.

Он, наверное, был последним вратарём в НХЛ, который исповедовал стиль "стэнд-ап". Он практически никогда не падал на лёд, но при этом играл достаточно надёжно. Он здорово играл ловушкой, обладал хорошей техникой... Действительно умный вратарь, но себе на уме. Он всегда впивался глазами в собеседника. Шут его знает, что у него там творилось в голове.

Майка Рихтера я могу описать двумя словами - потрясающий парень. Из всех вратарей, которых мне доводилось видеть, он быстрее всего работал ногами. Он был вынужден завершить карьеру из-за нескольких травм колена, сотрясении мозга и повреждения черепа. Но он вошёл в историю, как первый голкипер "Рейнджерс", которому удалось одержать 300 побед в НХЛ.

Майк порвал себе переднюю крестообразную связку на правом колене в 2001-м году второй раз за сезон, но несмотря на это, он продолжал играть и не раз выручал нас в трудных ситуациях. Его последние годы в карьере были не приносили ему особого удовольствия. Он потом поступил в Йельский университет (один из ведущих вузов США, прим. АО) и получил диплом бакалавра по этике, политике и экономике. Невероятно умный человек.

Капитаном команды был Брайан Литч. Он был кумиром болельщиком, потому что он играл за сборную США. Но мне кажется, Литч не совсем понимал весь потенциал нашей команды.

Думаю, если бы он его увидел, то у него бы могло получиться сплотить нас. В этом и заключается задача капитана. Он всегда был на короткой ноге с тренерским штабом и менеджерами, а потому мне казалось, что после окончания игровой карьеры в "Рейнджерс" он и сам станет одним из них. На деле же вышло, что после 18 лет он завершил карьеру в "Бостоне" и судя по всему винит в этом Слэтца.

Главная проблема в моём первом сезоне в "Рейнджерс" заключалась в том, что мы не играли так, как от нас хотел Маклер. Маклер пытался привить нам оборонительный хоккей, в который у нас никто не играл. Это была стандартная схема Бадди Райана, которая получила своё название в 1985-м году в честь тренера "Чикаго Бэарс", который придерживался оборонительной тактики.

В этой схеме нет места передачам. В итоге же мы пропускали непозволительно много шайб. Да к тому же, наша команда не хотела во что бы то ни стало чего-то добиться. Наши игроки не хотели работать до седьмого пота. Игра в нашей зоне была плоха до омерзения. Мы проигрывали в "физике". Нельзя всё сваливать на тренера, ошибается всегда вся команда. С тех пор я говорю своей жене, что если я вдруг захочу стать тренером, пусть она меня со всей дури по яйцам пнёт. Рано или поздно так оно и произойдёт, чувствую.

Мы пытались решить наши проблемы бесконечными командными собраниями, тренировками и играми. Это было похоже на групповую терапию, где все различия между нами вылезали наружу. Я пытался сплотиться со своими партнёрами, а потому ходил вместе с ними в бар.

Когда же все расходились по домам, я находил другое место и продолжал тусить там.

Обычно я спокойно сидел и бухал в уютном баре недалеко от моего дома в Гринвиче. Я не кричал на каждом углу, что я нюхую кокаин и заваливаюсь домой под утро, но и особого секрета из этого не делал. Я всегда доверял моим партнёрам на 100%. Нет, я серьёзно. Эти парни меня бы ни за что не сдали. Они воевали со мной плечом к плечу каждый божий день.

В общем, где-то в феврале мне позвонил доктор Брайан Шо, который представлял профсоюз игроков в Реабилитационной Программе НХЛ, и доктор Дэвид Льюис, представлявший владельцев клубов. "Мы волнуемся за тебя, Тео, - сказал доктор Шо. - Про тебя ходит множество слухов, что ты якобы употребляешь наркотики и шляешься по ночам. В чём дело?". Дэн сказал: "Когда приедешь в Торонто, зайди к нам в офис, хорошо? Нам есть о чём

поговорить".

Что ж, я встретился с ними. Они знали, что я тусил по ночам и употреблял наркотики. Они сказали, что это было видно по моей игре, и хотели, чтобы я записался в Реабилитационную Программу. Они уверяли, что от меня будет требоваться только одно - периодически сдавать анализы, чтобы они могли меня защитить. Мне предложили доиграть сезон и пройти курс лечения летом.

Всё выглядело вполне разумно, и я поставил свою подпись. Но после этого, мне казалось, что я совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни, потому что у меня отобрали свободу, вспомогательные средства (наркотики), а сам я остался трезвым и без кайфа.

Откуда люди в этой программе знали о моих намерениях? Кто-то из моей команды рассказал об этом тренеру, как же ещё? Я-то думал, что в Нью-Йорке я смогу спрятаться, а за мной, оказывается, кто-то шпионил. Я выяснил, кто это такой и не общаюсь с ним по сей день. Но я вам не скажу его имени, потому что в отличие от него, я не крыса. После этого, мне кажется, руководство "Рейнджерс" наняло профессионалов, чтобы следить за мной, но уверею вас, никто в команде в этом ни за что не признается. Я их не виню - они платили мне $8 миллионов в год.

Сразу после этого, я стал крайне скрытным. Я мог пойти выпить по паре пива с ребятами ради приличия, а потом вызывал ко входу лимузин и говорил водителю, чтобы он намотал пару кругов вокруг района. После этого я выходил из машины и отправлялся обратно в ресторан. Лимузин в это время опять наматывал круги неподалёку. Я шёл в конец ресторана, проходил через кухню и выходил через чёрный вход, где меня уже ждал лимузин. Они играли в свои игры, я - в свои.

Нью-Йорк - это город, который никогда не спит, где бары всегда открыты. Для алкоголика это своеобразный шведский стол.

Вероника хотела стабильности для наших детей, и она была на восьмом месяце беременности. Поэтому когда я играл за "Колорадо", она осталась в Калгари и родила нашу дочку. Но с "Рейнджерс" я подписал многолетний контракт, так что она отправилась вслед за мной. После переезда, она пригласила в гости старшую дочку Чака, милую девушку по имени Криста, и её молодого человека, чтобы они присматривали за детьми и составили ей компанию.

Вероника, как и большинство жён энхаэловцев, была без ума от шмоток и обожала ходить по магазинам. Когда у тебя столько денег, нельзя не измениться. Я ходил в рубашках от Версаче, а она была вся в Праде и Луи Вуиттоне. У нас было по две кредитки с лимитом по $50 000 на каждой из них.

Дома я практически не бывал. Не то, чтобы измены и походы по стрип-клубам были для меня чем-то новым, но мне кажется, что когда мы отправлялись на выезды с "Рейнджерс", я уже не скрывал этого столь тщательно, как во времена "Калгари" и "Колорадо". Поэтому Вероника стала задавать гораздо больше вопросов.

Эта типичная история для жён хоккеистов, выступающих за крупные команды. Но многие хоккеисты смотрят на женщин иначе, чем весь остальной мир. Чак охарактеризовал это следующим образом: "Пусть даже это и неправильно, но хоккеисты смотрят на женщин, как на машины. Вот у тебя есть своя машина, и ты любишь её, и заботишься о ней, и таскаешь её за собой повсюду, и тебе хочется, чтобы она была красивой, блестящей и даже иногда с новыми фарами. Но машины других парней тебе тоже нравятся. Нравится на них смотреть. Заводить себе такие же не хочется, но покататься разок-другой очень даже хочется. А для дружбы такая почва просто ужасна".

Глава 27. Слэтц

В Нью-Йорке всё было как-то странно. Впервые в жизни я не смог добиться того, чего, как мне казалось, я мог бы. Каждое утро я просыпался и начинал всё сначала, но всё шло кувырком. И так до бесконечности. Мне вообще ни в чём не пёрло. И я обделался по-крупному. В 80 матчах я забросил всего 15 шайб - это меньше половины моего среднего показателя (до перехода в "Рейнджерс" в 806 встречах я забросил 374 шайбы).

Восемь миллионов за 15 голов. До сезона 1998-99 моё соотношение бросков и голов равнялось 13,7%. В сезоне 1999-2000 я бросил по воротам 246 раз и лишь 6,1% из них достигли цели. Бл*, да что это за пи***ц?! Готов поспорить, что за этот сезон я раз 25-30 в штангу попал.

Типичной иллюстрацией моей неудачной игры стала встреча с "Колорадо", которая состоялась в пятницу, 18-го февраля. Я всегда забивал Патрику Руа. Он был невероятно уверен в себе - в 1996-м году Джереми Рёник попытался было облить его грязью, но Руа сказал журналистам, что он не понял ни слова из того, что он сказал, потому что у него в ушах звенело два перстня за победу в Кубке Стэнли (игра слов - rings , прим. АО).

Но слабость Руа находилась у него между ушей. Если втемяшить ему в башку, что ты его можешь обыграть, то дело в шляпе. Он был настолько суеверным, что даже боялся на линию на льду наступить. Сущие пустяки выводили его из себя.

Поэтому я и ждал этого матча. Я думал, что если забью Руа пару голов, то сниму с себя проклятье. В первом периоде счёт был 1:1, я выскочил 1-в-0 в меньшинстве, сделал один финт, затем ещё один, потом ложный замах "неудобкой", развернулся, бросил и... каким-то образом он поймал шайбу ловушкой. Я пи***ц как разозлился - клюшку разбил на тысячу зубочисток о борт.

В третьем периоде "лавины" вели 3:2, и мы дважды могли забить им после проходов по левому краю, но не смогли. Конечно, тот факт, что болельщики "Рейнджерс" действовали мне на нервы, свистели и обзывались, тоже негативно сказался на мне. Журналисты же поверить не могли, что я показал им средний палец по дороге в раздевалку. Не лучший способ привлечь болельщиков на свою сторону, прямо скажем.

Когда я играл за "Калгари" и "Колорадо", если я не забивал, то болельщики, понятное дело, были недовольны, да и на выезде меня освистывали с семи лет, но чтобы меня крыли матом на домашней арене... Это что вообще такое?

Маклер был недоволен моей игрой. Все мои тренеры всегда ждали от меня подвигов. Каждый день я только и слышал: "Ты должен прибавить. Ты должен приносить команде больше пользы".

Журналисты в Нью-Йорке проходились по мне будь здоров из-за первого провального сезона в "Рейнджерс". В выражениях они не стеснялись. Подумать только, какие-то журналисты с пузом размером с баскетбольный мяч, страдающие от перхоти (как избавиться от перхоти мужчинам), истинные задроты в дешёвых хлопчатых рубашках с коротким рукавом, у которых самая большая проблема в жизни - это выбор сорта чая, смеют про меня х**ню всякую писать!

Тем не менее, "Рейнджерс" тогда впервые не попали в плей-офф три года подряд с 1966-го, так что они считали себя абсолютно правыми. Про меня и Валерия Каменского говорили, что мы пустая трата денег. Я не попал в состав на последний матч с "Филадельфией". Но я играл в НХЛ уже не первый год и понимал, что не стоит зацикливаться на неприятностях.

Несмотря на заработную ведомость в $61 миллион, мы заняли 11-е место в Западной Конференции, одержав 29 побед, потерпев 41 поражение и сведя вничью 12 матчей. Все винили друг друга в неудаче. Дэйв Чекеттс обвинил в этом Нила Смита (нашего генерального менеджера) и главного тренера Джона Маклера, и уволил обоих в конце марта, когда "Детройт" положил нас на лопатки, выиграв два раза подряд 8:2 и 6:0.

По слухам Смит пытался повесить неудачи команды на Маклера и владельцев клуба, а мне казалось, что Маклер пытался перевести стрелки на меня. Я взял на себя часть вины, признавшись, что не смог соответствовать возложенным на меня большим надеждам. Но то, чего я ожидал от самого себя, вовсе не совпадало с тем, на что надеялся Мак. Он хотел, чтобы я был неуступчивым до мозга костей, каким я был в молодости, и отказывался воспринимать меня таким игроком, каким я тогда был на самом деле.

Исполняющий обязанности главного тренера Джон Торторелла и временный генеральный менеджер Дон Мэлоуни тоже не давали мне покоя. "Ты не выкладываешься, ты не бьёшься на льду". Как же меня заколебали эти неудачники, которые только и делали, что называли меня сачком. Если они так пытались подбодрить меня и дать мне какой-то стимул, то это пи***ц.

У меня, между прочим, было в активе 49 передач, и я был лучший по этому показателю в команде, а играл я в одной тройке с Майком Йорком, который был одним из претендентов на Колдер Трофи - приз лучшему новичку сезона. Так что было очевидно, что я приносил какую-то пользу.

В моём контракте был прописан пункт о невозможности обмена, так что я был в безопасности, но всё равно чувствовал себя при этом, как кусок говна.

Всем хотелось поскорее узнать имя нашего нового главного тренера. Сможет ли он наладить "химию" в команде? Станет ли он тем самым клеем, которого нам так не хватало? 31-го мая 2000-го года владельцы "Рейнджерс" нашли президента и генерального менеджера, которого так долго искали, в лице Глена "Слэтца" Саттера. Да, работа досталась Слэтцу. Он выиграл пять Кубков Стэнли с 1984-го по 1990-й года, когда был генеральным менеджером и тренером в "Эдмонтоне".

Слэтц сразу начал всё менять. Во-первых, он нанял Рона Лоу, который раньше у него в "Эдмонтоне" был запасным вратарём и тренером. Рон был родом из Дофина (пр. Манитоба) - это минутах в 20 от Расселла. Я был совсем ещё маленьким, когда он пробился в НХЛ. Он был для меня героем. Он был источником вдохновения для всех парней в нашем городе.

Потрясающий человек. В своё время я занимался в его хоккейной школе, которую он организовал с Бутчем Горингом.

Одним из первых изменений в составе команды, проведённых Слэтцом, было переподписание Марка Мессье, лидера "Рейнджерс" в чемпионском 1994-м году и капитана "Эдмонтона" в 1990-м, когда "нефтяники" взяли Кубок Стэнли. Он заключил с ним контракт на два года на общую сумму $11 миллионов.

Рискованный шаг. Мессье было 38 лет, и никто не мог сказать, на что его ещё хватит. За три года в "Ванкувере" Месс в среднем забивал по 17 шайб, набирая при этом по 54 очка. Затем Слэтц подписал Владимира Малахова, талантливого русского защитника, который поиграл в "Айлендерс", затем в "Монреале" и только что выиграл Кубок Стэнли с "Нью-Джерси". С ним заключили пятилетнее соглашение на общую сумму $17,5 миллиона.

Через пару дней после своего назначения Слэтц позвонил мне. Думаю, Слэтц беспокоился насчёт меня, и он был вовсе не дебил. В своё время он тренировал Гранта Фьюра, Дэйва Семенко и Дэйва Хантера, а эти парни гуляли по-жёсткому. Он тут же обратился к вопросу о Грэхеме Джеймсе.

Он сказал примерно следующее: "Я понимаю, через что тебе пришлось пройти. В основном, всё это из-за этого ублюдка. Скотина ёб**ая. Но, Тео, я знаю, что ты за игрок и какую пользу ты можешь принести нашей команде. Некоторые считают, что у тебя ничего не выйдет. Но только не я". После этого он добавил: "Выходи на пик своей формы".

Но перед этим я согласился пройти летом курс лечения от наркозависимости.

Глава 28. Стриптизёрши из Атланты

Частью моей Реабилитационной Программы НХЛ была поездка в Коттонвуд - лечебное заведение в пустыне, недалеко от города Тусон (шт. Аризона). Не поймите меня неправильно. Я понимал, что у меня проблема, но я не хотел бросать пить только для того, чтобы почувствовать боль.

Для меня это был первый курс реабилитации. Я был напуган до смерти, потому что не знал, чего мне ожидать, и какие ещё неприятности могут всплыть наружу. Я был уверен только в одном - мне надо было туда ехать на год и хорошенько над собой поработать. Нельзя же съездить туда на месяц, и ждать что тебе непременно полегчает. За это время тебя могут научить паре приёмов, но далеко не всем. А когда они перестанут действовать, ты обязательно начнёшь заново пить и употреблять наркотики.

Перед тем, как я отправился на встречу в Торонто, где меня все уговаривали пройти Реабилитационную Программу, один мой приятель, который сам прошёл эту программу, предупреждал меня: "Делай, что хочешь, но ни за что в жизни не подписывайся на эту программу. Как только подпишешься на неё - тебе пи***ц. Я серьёзно - пи***ц".

На протяжении следующих пяти лет я часто сожалел о том, что тогда его не послушал. Но теперь, когда в моей жизни всё встало на свои места, я понимаю, что мне нужна была помощь.

Реабилитационная Программа НХЛ имела власть над моей карьерой. Меня постоянно заставляли подписывать реабилитационные "контракты", и стоило нарушить хоть один из прописанных там пунктов, то тебя выпирали из лиги - либо на курс лечения, либо на совсем.

Многие "контракты" начинались следующим образом: "Я, Теорен Флёри, понимаю и соглашаюсь на следующее...". А дальше прописывалась вся фигня, которой они не хотели, чтобы я занимался. Например - "Я обязуюсь воздерживаться от употребляния психотропных веществ и алкоголя. Я обязаюсь не посещать стрип-клубы, клубы джентельменов или иные заведения, где практикуется полная или частичная нагота".

А после этого что-нибудь в таком духе - "Я понимаю и соглашаюсь с тем, что нарушение вышеизложенных условий реабилитационной программы может привести к штрафу, дисквалификации или переходу на следующую стадию Реабилитационной Программы, проводимой совместно НХЛ и профсоюзом игрков НХЛ, согласно мнению врачей данной программы".

В общем, как только я подписал свой первый подобный контракт, тут же начались бесконечные тесты мочи и встречи с психологами.

У этой программы есть четыре стадии. Если нарушаешь один из пунктов в своём "контракте", то тебя переводят на следующую стадию и наказания становятся всё более суровыми. На первой стадии тебя кладут в палату, но не накладывают никакой дисквалификации. Но стоит нарушить условия соглашения первой стадии, тебя переведут на вторую. Тогда тебя отстраняют от команды без выдачи зарплаты до тех пор, пока ты не пройдёшь курс лечения, после чего тебе разрешат вернуться в состав.

Завалишь ещё один тест - переведут на третью стадию. А это уже дисквалификация минимум на полгода без выдачи зарплаты. Нарушишь пункт соглашения третьей стадии, и тебя дисквалифицируют минимум на год без гарантий возвращения в состав.

Иными словами, мне могли запретить пить, ходить в стрип-клубы, употреблять наркотики, играть в азартные игры... Всё что угодно. А в случае неповиновения, меня могли лишить хоккея. Я-то думал, что могу завалить хоть с десяток тестов на мочу. Главное забивать - и никто мне ничего не сделает. Однако если я играю дерьмово и сходил один раз в казино, или (не дай бог!) в стрип-клуб, меня могли отправить на курс лечения на месяц. Эта программа могла из меня верёвки вить.

Ещё одна обязательная часть этой программы заключалась в том, что я был обязан ходить на приёмы к своему терапевту. Я уверен, что в мире полно психологов, которые действительно хотят тебе помочь, если ты искренен с ними. Но не был готов к тому, чтобы быть искреним. Я был чрезвычайно осторожен.

Что ему от меня надо? Он мне действительно хочет помочь, или просто отрабатывает свои $200 в час? Все эти приёмы напоминали игру в кошки-мышки, где я пытался обдурить эксперта. Знаете, я с трудом смотрю "Полёт над гнездом кукушки", потому что в этом фильме есть сцены, которые напоминают мне о моей собственной жизни.

Я не имел ничего против этих врачей, но я воспринимал их, как представителей тех, кто меня запихнул во всё это дело. С пяти лет до сегодняшнего дня каждое решение, которое я принимал, я принимал самостоятельно. Так что я никогда не слушаю советов человека, которому я изначально не доверяю. В мире не так уж много людей, которым я доверяю - Эди Пелц, Чак, моя жена Дженн, Дон Бэйзли. Вот и всё.

Когда я вошёл в кабинет первого психолога, я осмотрелся и подумал: "Да уж, это вам не дом Боба Ньюхарта (известный комик, прим. АО)". Там была куча книг и четыре стены. И сказать по правде, тот парень был немного похож на Грэхема.

Он спросил меня: "Почему вы здесь?". И я подумал: "Что ж, давайте посмотрим. В моей жизни творится полный пи***ц. Деньги, которые я зарабатываю, приносят только вред всем и каждому, кто меня окружает. Я забыл, кто я на самом деле. У меня есть работа, и мне надо сконцентрироваться на ней, но меня разрывают на части семья, команда, НХЛ, болельщики... В общем, все кому не лень.

Я уже не человек, а просто бесполезный кусок мяса. Мальчик, который родился в Расселе, тот честный, талантливый, доверчивый мальчик уже давно умер. Я всего лишь пытаюсь выжить и хочу бросить хоккей". Но вместо этого я ответил: "По-моему, у меня проблемы с алкоголем. Не могу сказать, что я в этом уверен, но возможно так оно и есть".

Он спросил: "Расскажи мне о своём детстве. Как бы ты охарактеризовал своих родителей? Как с тобой обращалась мама?". Обычная чушь. "У меня было отличное детство, - ответил я. - Лучше не придумаешь! У меня были заботливые и любящие родители. Даже не пойму, что меня сбило с понталыку".

Когда всё это закончилось, у меня всё ещё оставалось целое лето для того, чтобы вывести себя на пик формы, как мне приказал Слэтц. Я так и сделал. Я построил себе тренажёрный зал в своём домике в Сикамусе и купил для него всё необходимое - штангу, велотренажёр, беговую дорожку, веса... Всё это мне обошлось в пару тысяч долларов.

Я считал, что после провального первого сезона в "Рейнджерс", все списали меня со счетов. Я принял это, как вызов - своеобразную возможность доказать всем, что они глубоко заблуждаются.

В команде мне выдали брошюру, где было подробно расписано, над чем мне надо поработать. Так что каждое утро я просыпался, пил кофе, курил, шёл в гараж, заводил Селин Дион на магнитофоне и начинал качаться. Почему Селин Дион? Просто во время своего первого выезда с "Колорадо" мы встречались с "Флоридой". И вот после игры в зелёной комнате я увидел её. Вживую. Выяснилось, что наш генеральный менеджер Пьер Лакруа и муж Селин, Ренэ Анжелил, закадычные друзья.

Она подошла ко мне и спросила: "Ой, как ваше колено?". Как и полагается настоящей канадской девушке, она хоккейная болельщица. Я был в шоке - одна из самых знаменитых певиц мира спрашивает про моё колено. Невероятно приятная девушка. Чуть позже я купил один из её альбомов и тренировался под него. Так что не каждый энхаэловец слушает "Металлику", хотя, соглашусь, что это тоже круто.

Наш тренировочный лагерь проходил в Университете Штата Вермонт - за местную команду в своё время выступал Марти Сен-Луи. Там мы сдавали тесты на общую физподготовку. Я прибавил по всем показателям сразу. Один из тестов определяет ваш максимальный VO2 - то есть максимальное количество кислорода, которое может использовать ваш организм во время физических нагрузок.

Это вычисляется в милилитрах кислорода на килограмм веса тела в минуту. Иными словами - мл/кг/мин. У профессиональных спортсменов этот показатель колеблется между 55 и 65. Я же был ближе к 65-70. Такие результаты показывают марафонцы, велогонщики и легкоатлеты. То есть, с точки зрения физподготовки, я был на уровне Лэнса Армстронга (легендарный велогонщик, прим. АО).

Той осенью в одной из газет опубликовали нашумевшую историю о том, как некоторым баскетболистам "Нью-Йорк Никс" делали минеты в одном из стрип-клубов Атланты под названием "Голд Клаб". Судя по всему, владелец этого заведения в своё время состоял в одной из мафиозных семьей, отмывал деньги и занимался различными видами вымогательства.

Скандал вокруг "Никс" разбирался в суде, а неделей ранее "Спортс Иллюстрейтед" опубликовал информацию о том, что по сведениям этого издания, один хоккеист потратил в этом же клубе $30 000 на стриптизёрш за один вечер. Догадываетесь о ком речь?

Ладно, расскажу всё, как было. 21-го сентября 2000-го года у нас была товарищеская встреча с "Атлантой". Я в этот день не играл и не мог спокойно сидеть на месте. Поэтому я пошёл в одиночку в "Голд Клаб". Я был в каждом американском стрип-клубе. Причём по два раза.

Официантка, которая обслуживала мой столик, начала приводить ко мне в кабинку одну девушку за другой. Я будто бы в "Проджект Ранвэй" (американское риалити-шоу, прим. АО) попал - они ползли друг по другу лишь бы попасть ко мне. Каждая девушка, выходившая туалет, тут же говорила своей подружке: "Там парень швыряется деньгами направо и налево, тебе стоит к нему заглянуть". В итоге со мной в кабинке всю ночь напролёт тусили 15 девушек.

Девушки были очень хороши собой - с огромными силиконовыми грудями, вечерних платьях, все в ювелирных украшениях, косметике, и пахло от них тоже потрясающе. Мы заказали шампанское, и я заплатил вышибале, чтобы он нашёл мне наркодилера. Через некоторое время он вернулся и сказал: "Всё, он ждёт тебя у входа". Я нюхнул немного порошка, и мне стало совсем хорошо.

Каждый час официантка исправно приносила мне очередной чек на подпись. У меня при себе было две кредитки - каждая с лимитом в $50 000. Когда тебе каждую неделю платят по $400 000, как-то не обращаешь внимания на чеки в баре. В этих кабинках установлены камеры, так что ни о каком сексе и речи идти не могло. Впрочем, я всё равно был слишком обдолбан для этого.

Прежде чем нюхнуть в углу, мы все поворачивались спиной к камере. Там был полумрак, а танцевали мы под классный хип-хоп. Потрясающе повеселились.

Я вернулся в отель в 9-30 утра. Иными словами, вовремя, потому что наш автобус отъезжал в 10-30. В 9-45, когда я выходил из душа, зазвонил мой мобильник. Звонила Вероника. Она сказала: "Я сейчас пыталась расплатиться кредиткой в магазине, но мне сказали, что мой кредит исчерпан".

Я ответил: "Даже не знаю, почему так произошло". Она сказала: "По выписке с нас какая-то автомойка сняла $36 000". Я ответил: "Без понятия". Но я прекрасно знал в чём дело, потому что во время этого разговора я вынул из кармана пачку чеков. "Ни х*я себе", - подумал я.

Она сказала, что если я не знаю в чём дело, то она сейчас позвонит в банк и скажет им отменить транзакцию. Надо было как-то выкручиваться. Что мне оставалось делать? Врать? Как мне из этого выпутаться? Никак. Поэтому я рассказал ей всё как есть, и она озверела.

Вероника и без того постоянно вела себя, как детектив. Когда я приходил домой, она доставала мой мобильник и проверяла, кому я звонил. Когда нам присылали счёт за телефон, она подчёркивала каждый номер и спрашивала: "Кто это? А это кто?". Иногда она даже сама звонила по этим номерам. Её жизнь была совсем несчастна.

Не поймите меня неправильно. Я не хочу сказать, что моё поведение было приемлимо для мужа, но вот ведь что странно - как только мы переехали в Нью-Йорк, и у нас появилось море денег, всё стало крутиться вокруг вещей.

В Веронике меня привлекала её непосредственность. Меня тоже поглотила идиотская зависимость от вещей. Однажды Веронике нужен был фургончик для того, чтобы отвезти на нём детей, из-за того, что у него были специальные детские места. Я же стал ругаться с ней из-за того, что сам хотел им воспользоваться.

Вероника сказала: "Почему бы тебе не взять наш Вайпер?" У меня был реально клёвый Додж Вайпер, который я купил в 1994-м году незадолго до старта плей-офф. Какая-то старушка выставила его на аукцион, и мне позвонили с предложением: "Не хотите к нам заехать? У нас есть машина, которая вас может заинтересовать". Я протестировал её, выписал продавцу чек на $75 000 и уехал на ней же домой.

Как бы то ни было, тогда я ей ответил: "Нет, там идёт дождь". А вот сегодня, думаете, я волновался бы, что моя машина намокнет? Да нет, конечно.

Мы даже ходили к советнику по семейным делам. Это была настоящая умора. Послушав пять минут о моём поведении, советник сказал мне, что я полная скотина, а Вероника ни в чём не виновата. Я ему тогда сказал: "И за это НХЛ вам платит $500?". После этого я встал и ушёл.

Во всём мире было лишь одно место, где я чувствовал себя хорошо в трезвом состоянии - на льду. Но стоило мне выйти за пределы арены, и я пропадал, как личность. И мне кажется, что во всём этом виноваты те дни, когда я лежал в тёмной комнате и ждал, когда ко мне придёт этот ёб**ый упырь и изнасилует меня.

Потому что на самом деле все мои проблемы, бл**ь, были именно из-за этого. Именно поэтому после матчей я не мог просто спокойно пойти к себе в номер и заснуть в четырёх стенах. Не мог и всё. И домой я тоже не мог пойти. И в довершение ко всему прочему, я не мог ничего поделать с проблемами в своём браке.

Поэтому я тусил по ночам. Иногда даже несколько ночей к ряду.

Глава 29. Гаторэйд вместо мочи

В 2000-м году я слабо начал тренировочный лагерь, но вышел из спада к середине октября. В третьем матче сезона я забросил две шайбы в ворота "Питтсбурга". Мы проиграли 6:8, но игра получилась упорной. Игровое время у нашего тренера Ронни Лоу надо было ещё заработать, однако меня он выпускал чаще всех остальных форвардов, и я проводил на площадке около 20 минут в каждой встрече. Кроме того, на большинство он выпускал меня правым крайним. Я начинал верить в себя.

Но в конце месяца Лоу готов был меня убить. Мы уступали со счётом 1:3 по ходу очередной встречи с "Питтсбургом", и меня удалили за удар соперника по рукам. Лоу посетовал в интервью "Нью-Йорк Поуст" на мои удаления в зоне атаки и заметил, что переводит меня в четвёртую тройку. Не, ну нормально вообще?

Бляха-муха, мы сыграли девять матчей в сезоне, и я забросил уже девять шайб, а он жалуется на мои удаления?! Мне же там надо было как-то выживать всё-таки. В следующем матче против "Бостона" я отличился в меньшинстве и добавил к этому голевую передачу. Мы выиграли 5:1.

1-го ноября я сделал хет-трик и отдал пас, который привёл к победной шайбе в матче против "Тампы". Пару дней спустя мы обыграли "Монреаль", и я там открыл счёт. Этот гол стал для меня 11-м в 13 матчах, и я стал 16-м игроком в истории НХЛ, которому удалось забросить 400 шайб в матчах регулярного чемпионата.

18-го ноября мы играли против "Флэймс" на "Сэддлдоуме" - для меня это был второй раз после ухода из "Калгари". Джошу в тот день исполнялось 12 лет, а потому мы пригласили его вместе с друзьями в VIP-ложу. В первом периоде я отдал голевую передачу, а во втором реализовал выход 1-в-0 в меньшинстве.

На табло горело 4:4, и матч вот-вот должен был перейти в овертайм, и тут за пять секунд до сирены меня удаляют за грубость. Я озверел. Я этого судью, Дэна Маруэлли, был готов задушить. Тони Людман меня весь матч хватал и цеплял, потому что по-другому он меня никак не мог остановить, но Маруэлли этого будто не видел.

Меня это, понятное дело, взбесило. Мне он виделся типичным энхаэловским арбитром, который пытался повлиять на исход матча. Он выписал мне дисциплинарную "десятку", и игра для меня на этом была закончена. К счастью, Валерий Каменский забил на излёте третьей минуты овертайма, и мы выиграли.

Что касается реабилитационной программы, у меня периодически брали анализы мочи, а поскольку я в это время постоянно кутил, то там всегда было полно всего. Я разбавлял свои анализы гаторейдом. Иногда я выдавал чужую мочу за свою, причём иногда брал её даже у Бо. Доктор Шо и Доктор Льюис предупреждали меня, что всё это плохо кончится.

Они мне постоянно звонили и говорили: "Если ты так и дальше будешь себя вести, то мы тебя вышвырнем из НХЛ". Верил ли я им? Нет. Я был одним из лучших снайперов лиги. Что они мне сделают?

Время от времени я затихал. Мне становилось полегче, если в гости приезжал мой друг Чак Мэтсон. Слэтц всегда радовался, когда Чак приезжал погостить, потому что тогда я играл лучше. В одном матче я сделал дубль и отдал голевую передачу - Слэтц подошёл к Чаку и сказал: "Слушай, Мэтсон, ты давай почаще приезжай".

В следующем матче я набрал 1+1, и Слэтц снова подошёл к Чаку: "Слушай, Мэтц, мне кажется, тебе стоит переехать к Тео". Чак ответил: "Ага, вот ты об этом моей жене и скажешь". И вот после всего этого в следующей игре я отдал три результативные передачи. Мы с Чаком собирались домой, а мимо нас проходил Слэтц. Вдруг он развернулся и спросил: "Мэтсон, какой там номер телефона у твоей жены?".

Однако как правило, Чака не было рядом, и меня некому было поддержать. Я был одинок. Я был лучшим и одиноким. Каждый раз, когда я добирался до самого верха, я умудрялся всё проеб**ь, потому мне всё это было не по душе. Может быть, мне казалось, что я этого не заслужил. А одиночество меня сжирало изнутри - я был не в ладах с самим собой.

Иронично, что чем выше я забирался по социальной лестнице, тем больше чувствовал себя одиноким. Почему? Потому что со мной обращались уже совсем по-другому и абсолютно не по-человечески. Я прекрасно понимал, что в большинстве случаев люди хорошо ко мне относились лишь потому, что у меня есть деньги, и я хоккейная звезда.

Я подсел на кокаин. Я не ширился только в дни матчей. Моё обычное расписание теперь выглядело следующим образом - поспать, отыграть матч, тусить до шести утра, сходить на тренировку, придти домой и проспать до следующего дня. Алкоголь и наркотики избавили меня от приступов паники, тревог и чувства стыда. Под кайфом я был счастлив. А когда я был счастлив, я здорово играл в хоккей.

Тусил же я по полной программе. 21-го февраля 2001-го года в "Нью-Йорк Таймс" вышла статья с заголовком "Продолжение невероятного "камбэка" Флёри". Там было написано следующее: "Нет никаких сомнений в том, что Флёри, для которого этот сезон второй в форме "Рейнджерс", является главной надеждой "синерубашечников" на попадание в плей-офф".

Марка Мессье, с которым я играл в одной тройке уже несколько матчей, процитировали следующим образом: "В этом сезоне он приносит нашей команде огромную пользу. Он без остатка выкладывается на площадке, забрасывает важные шайбы, выходит на лёд во всех ситуациях и показывает на удивление стабильную игру. Сегодня он вновь забросил шайбу в самый нужный для нашей команды момент".

За полтора месяца до конца "регулярки" мы отставали на восемь очков от "Бостона" и "Каролины" в борьбе за восьмую строку в Восточной Конференции, но не теряли надежды догнать их. Я шёл на четвёртом месте в списке лучших бомбардиров НХЛ с 30+44=74 очками, уступая лишь Джо Сакику, Яромиру Ягру и Алексею Ковалёву.

И тут ребята из Реабилитационной Программы НХЛ решили, что 30 заваленных тестов мочи - это предел. Они объявили, что я добровольно решил пройти курс лечения, проводимый совместно профсоюзом игроков и руководством НХЛ. Добровольно? Ну, это смотря что вы вкладываете в это понятие.

26-го февраля после игры с "Оттавой" пара ребят приехали взять у меня анализ мочи, а я в это время тусил по-чёрному. Дэн Кронин пытался дозвониться до меня. В итоге я взял трубку, и он мне сказал: "Собирай вещи, ты едешь в Лос-Анджелес". Капец сезону.

У меня всё так здорово получалось на льду. Я отлично играл. Что ж, это, наверное, лишний пример того, как я сам взял и разрушил всё то, что в моей жизни было хорошего. А ведь меня об этом предупреждали. Ещё как предупреждали.

Я пришёл домой, сел на кровать и заревел, как раненный зверь. Я ревел шесть часов подряд. Я дал волю своим эмоциям. Из меня разом вышла вся дрянь, которую я накопил за 32 года жизни. Я так любил хоккей. И вот теперь его у меня отобрали - и что мне делать? К тому же, я ещё и "Рейнджерс" подвёл.

Перед вылетом мне позвонил Глен Саттер. Я больше чем уверен, что он себя в тот момент чувствовал так, будто его бейсбольной битой по голове огрели - ведь он абсолютно ничего не подозревал. Почему я не сказал ему об этом? Я чувствовал себя виноватым. Думаю, если бы я попросил его о помощи, он бы мне неприменно помог. А тут ещё, как назло, наш вратарь Майк Рихтер порвал себе переднюю крестообразную связку на правом колене.

Я должен был научиться справляться со своей болью без помощи наркотиков, и меня направили в клинику Промисес Вестсайд Резиденшиал в Калифорнии. Любопытно, что доктор Льюис работал не только в Реабилатационной Программе НХЛ, но ещё и непосредственно в той клинике, куда он отправлял игроков. Сама клиника, на мой взгляд, была отвратной - хавка такая, что жрать невозможно, убогая и дешёвая мебель, на кроватях пи***ц неудобно спать...

Однажды ко мне в палату зашёл доктор Льюис и сказал: "Пора бы тебе в тренажёрный зал начать ходить". "Да пошёл ты нах**!", - подумал я тогда. Он добавил: "У нас сегодня народ побоксировать собирается, не хочешь присоединиться?". Ну и козёл же он был. У нас совсем не клеились отношения - он хотел одного, а я хотел совершенно другого.

Не знаю, у кого из нас было больше самомнения, но я считал, что он слишком много выпендривается. У него был типичный калифорнийский загар и копна белокурых волос, как и завзятого пляжного красавца. Ему было под 50, но выглядел он так, будто сделал себе пластическую операцию.

Я ему ответил: "Надевай шлем и побоксируй со мной три раунда. За такой расклад я только за. Причём обеими руками!". А он мне: "Нет, я на это не согласен". Сыкло ёб**ое. Впрочем, я его понимаю - я бы ведь его просто убил. Тем не менее, я согласился, потому что это положительно сказалось бы на моём деле.