Игра с огнем

Меня выставили на ринг против парня с "лапами". Я лупил по ним с такой силой, что он над полом поднимался - я был в бешенстве. За всем этим со стороны наблюдал доктор Льюис. Он, наверное, тогда думал: "Ни фига себе! Да он настоящий псих!".

Меня безумно мучила совесть из-за того, что я подвёл свою команду. И вот 6-го марта 2001-го года, в конце первой недели моего курса лечения, я узнал, что "Рейнджерс" безропотно уступили дома "Айлендерс" со счётом 2:5. Тема плей-офф была для нас закрыта.

Я постоянно следил за своим банковским счётом, потому что мне хотелось знать, куда уходят мои деньги. Я позвонил домой, но Вероники там не оказалось. Она уехала в отпуск, а за детьми присматривал мой брат Трэвис. Сначала она отправилась на Багамы, а потом, 7-го апреля, поехала вместе с остальными жёнами игроков во Флориду на матч с "пантерами". "Да ну нах**", - подумал я. Мне было абсолютно всё равно. В моей жизни и без того говна хватало.

Доктор Льюис прописал мне антидепрессант Эффексор. Я и без того уже был полон энергии - меня не мучили мысли о самоубийстве, и никакой депрессии тоже не было. Так что Эффексор был абсолютно ни к чему. У меня было такое ощущение, будто я на спидах сидел.

Вместе с терапевтами мы пытались разобраться, почему я со столь завидным успехом осложнял себе жизнь. Даже обратились к моему "внутреннему ребёнку". Одно упражнение заключалось в том, что я должен был писать правой рукой (после того, как мне порезали руку коньком в 13 лет, я мог писать обеими руками, но обычно предпочитал левой).

Всё, что я писал правой рукой, было как бы от лица моего внутреннего ребёнка, который обращался ко взрослому мне. Он говорил мне: "Всё в порядке, я в полном порядке, ты всегда обо мне заботился". Благодаря этому упражнению, я мог заглянуть в свой внутренний мир, понять себя и забыть о всей херне, которая творилась в моей жизни.

По своей сути, я отзывчивый человек. Всегда стараюсь помочь слабым. Врачи пытались сделать так, чтобы я и к себе так же относился. Наше общество не учит людей любить самих себя. Этому мне пришлось учиться.

Затем я прошёл "конскую" терапию. Мы поехали на экскурсию на ферму, где было много-много лошадей. Там надо было зайти в загон к лошади. Задача - установить с ней доверительные взаимоотношения. Сначала надо просто встать напротив неё, чтобы она уловила твою энергетику или что-то в этом духе. Я ждал своей очереди и наблюдал за другими с трибуны.

Сначала все хватали лошадь за вожжи, но она упорно стояла на месте. Затем настала моя очередь. Ей-богу, я мог развернуться и пойти пешком обратно к клинике - лошадь бы ни на шаг бы от меня не отстала. Мне даже ничего делать не пришлось - она сразу стала мне доверять. К вожжам я даже не прикоснулся. Мы ходили по кругу, и периодически она клала мне голову на плечо, ласкалась и целовала меня. Ощущения непередаваемые. После этого как-то особенно верится в то, что ты хороший человек. Лошадь ведь не обманет. И если ты сам в это поверишь, то перед тобой открыты все двери.

После этого у меня был назначен курс лечения психических расстройств. Клиника располагалась в Санта Фэ и называлась Лайф Хилинг Центр. Там я установил новый рекорд по количеству посещённых семинаров анонимных алкоголиков. За месяц я, наверное, собраний 90 посетил. Один семинар проходил был в обед, а потом ещё можно было на два вечерних сходить - я ходил на все три.

Я считал своим долгом как можно быстрее привести впорядок свою жизнь - ведь я столько людей подвёл в "Рейнджерс".

Часть того, что мне там говорили, стоила внимания, а часть была полной ху**ёй. Мне сказали, что часто изменяю Веронике потому, что у меня "зависимость от секса". Меня уверяли, что это обычное явление, "когда клиент остаётся совсем один после матчей на выезде, и он при этом в ссоре со своей женой". Что ж, если это действительно так, то среди хоккеистов уйма народа страдает этой болезнью.

Чак приехал навестить меня. Он никогда не был в подобной клинике. Дэн Кронин встретил его в аэропорте, и они провели вместе полдня. Чак считал, что я один из немногих энхаэловцев, у которого возникли такие проблемы, но потом увидел, что Дэн носит с собой два мобильника, к каждому из которых подключены две линии, и они всё время звонят без перерыва... Он понял, что я далеко не одинок. Чак сказал мне тогда: "Костлявый, ты не поверишь, кто ему звонил и рассказывал о своих проблемах - чуть ли не вся лига разом!".

В клинике я познакомил Чака с одним нереально богатым чуваком. Кокаин превратил его в такого параноика, что его как-то нашли лежащим в огромной ванне в своём гигантском доме с лампой на голове, а вокруг него повсюду была разбросана кукуруза, чтобы никто не смог подойти к нему незамеченным.

У него была огромная дырка в носовом хряще, и он периодически веселил нас тем, что продевал через неё трубочку. До того, как он попал в клинику, у него была дипломатическая неприкосновенность, и он летал на частном самолёте в Колумбию за кокаином. И таких персонажей там было полно.

По условиям моего "контракта" с Реабилитационной Программой НХЛ у меня должен был быть спонсор. Там так и было написано - "Я обязуюсь найти и заниматься со своим опекуном по 12-ступенчатой программе по месту проживания".

По вторникам у нас были собрания в церкви. Меня нравились эти собрания. Там была хорошая атмосфера, собралось много потрясающих людей. Как-то раз я вышел на улицу покурить и увидел какого-то толстяка в кепке "Детройта". "Мы же в Санта Фе, - подумал я. - Тут лёд только в стаканах существует".

Я заговорил с ним: "Как дела?". Я не стал ему представляться и спросил его: "Смотрю, за "Детройт" топишь по-чёрному?". А он мне такой: "А то! Я всей душой за "Детройт"! Обожаю Стива Айзермана!". Я протянул ему свою руку: "Ну, рад познакомиться. Я - Тео Флёри". Он чуть в обморок не упал!

"Я про тебя читал! А я всё думаю, куда это ты пропал? А ты, оказывается, вот где!", - сказал он. Я ему ответил: "Ну да, я тут в клинике на юго-востоке". Он представился. Его звали Джим Дженкинс, или кратко - Джей-Джей. Мы поговорили немного о хоккее и через некоторое время я его спросил: "Слушай, мужик, мне тут надо спонсора найти на время терапии. Не хочешь стать моим опекуном?". Он отказался. Я ушам своим не поверил: "Что значит "нет"?".

"А ты готов? Ты уверен, что ты готов?, - спросил он меня. - Потому что я знаю таких, как ты. Очень хорошо знаю". Джим вообще на своём веку много чего повидал. Он был профессиональным гонщиком. Я вам клянусь, он был ещё е**нутей меня! Он мне рассказал, как он летел на собственном самолёте с четырьмя своими детьми, обдолбавшись квалюдом с порошком и ещё чем-то.

Они летели над Роки-Маунтис (горная цепь на Западе Северной Америки, прим. АО), а он повернулся к своему 12-летнему сыну и сказал: "Так, я всё. Дальше веди сам". И вырубился. А его сын каким-то х*ем посадил самолёт.

В итоге он согласился стать моим спонсором. На следующий день мы встретились в клинике и вместе засели за "Большую Книгу Анонимных Алкоголиков". Мы не расставались ни на минуту и всегда ходили на одни и те же собрания.

У меня был терапевт, которая пыталась помочь мне разговорами тет-а-тет. Я рассказал ей о том, как со мной обращался Грэхем, и стоило ей затронуть эту тему, как я в буквальном смысле терял сознание. Ей на полном серьёзе приходилось тормошить меня, чтобы привести в чувство.

Поэтому меня записали в группу. Это открыло мне глаза на то, какой п**дец люди могут вытворять друг с другом. Там были люди, пережившие сущий ужас, и единственный способ, который помогал им забыть об этом и продолжать жить - это забыться либо с помощью экстази, либо героина, либо секса.

Тогда я впервые стал бороться со своими страхами в открытую - в той группе я мог спокойно обо всём говорить. Там были такие еб**утые случаи, что мой на их фоне и выглядел-то не столь ужасно.

После 30 дней в Нью-Мексико, мне надо было вернуться в Уэстсайд на две недели, чтобы завершить свой курс лечения. Но я с удивлением обнаружил, что успел за это время прикипеть к Санта Фе - я полюбил пустыню. Мы как-то заехали с Джимом в городок Лас Кампанас. Там всё было чудесно - два гольф-клуба, площадки для верховой езды, спа... В общем, будто бы в раю очутился.

Я вышел из машины и встал на обочине, ощущая такое умиротворение, которое в последний раз испытывал ещё во время службы в церкви Сейнт-Джона у Отца Пола. Холмы были покрыты кактусами и шалфеем сине-фиолетового цвета. Но особенно мне по душе пришёлся свет. Надо мной расстилался огромный небосвод, утопавший вдалеке за линией горизонта, а облака были похожи на огромные мешки, набитые перьями.

Помню, я набрал полную грудь холодного горного воздуха, и вдруг меня в голове что-то щёлкнуло. Я сказал самому себе: "Надо сюда переехать. Здесь так спокойно, так хорошо. Курс лечения идёт тебе на пользу. Что тебя ждёт дальше, если ты отсюда уедешь?".

Я спросил Джей-Джея: "У тебя среди знакомых нет агента по недвижимости?". А он мне: "Да, у меня сестра жены этим занимается". Я позвонил Веронике, и она прилетела на следующий день. Мы подыскали себе дом. Он стоил где-то $1 200 000. Дом был что надо!

Он был кирпичным, со встроенной в стены системой отопления и гостиной площадью в 56 квадратных метров. Сказка, а не дом.

С крыльца там открывался вид на горы Сангре де Кристо. Ко всему этому прилагалось два акра земли, которые граничили с гольф-клубом "Санрайз", где расстояние от входа до самой дальней лунки было 7,626 ярдов (6,973км - прим. АО).

Я позвонил Дону Бэйзли и сообщил: "Я переезжаю в Санта Фе!". Он переспросил: "С какого это рожна?". Я ответил: "Мне здесь уютно, и у меня тут есть опекун". Я чувствовал себя превосходно и был решительно настроен хорошенько подготовиться к следующему сезону, обживаясь на новом месте.

Большую часть населения города составляли пенсионеры, так что я был, наверное, моложе всех в гольф-клубе лет так на 30. Там я познакомился с обалденным парнем, которого звали Клод. Он работал в страховой компании. Мы крепко сдружились и постоянно вместе играли в гольф. У меня был отменный распорядок дня.

Утром я вставал, занимался в зале, обедал, а потом за мной заезжал Клод, и мы ехали играть в гольф. Потом я где-нибудь перекусывал и ехал на своё собрание. Идеальная жизнь.

Вероника прожила со мной в Санта Фе две недели, но так и не смогла к этому привыкнуть. Мы жили посреди пустыни. Без друзей, без семьи - совсем одни. Я думал, мы сможем как-то забыть наши проблемы, если уедем с детьми подальше от её родителей. Но у нас в прошлом было слишком много проблем. Она мне сказала: "Я возвращаюсь в Сикамус". А я ей ответил:

"Ну а я остаюсь тут". Я шёл на поправку, а она привыкла к хаосу.

У меня была ещё одна мотивация для скорейшего выздоровления - Олимпиада. Мне хотелось стать частью команды, которая представляла бы Канаду на играх в Солт-Лейк Сити. Мы провалились в Нагано, и мне хотелось заполучить ещё один шанс. Учитывая последние события в моей жизни, мне надо было хорошенько поднапрячься, чтобы пройти в состав.

Как-то утром я сидел у себя на кухне на огромной гранитной стойке, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку: "Алло?".

- Привет, Тео. Это Уэйн.

- Какой ещё Уэйн?

- Уэйн Гретцки.

- Ого! Здорово, старик! Как сам?

- Да неплохо. Ты же знаешь, что я собираю команду на Олимпиаду 2002-го года. Насколько я понимаю, ты с пользой провёл это лето. Мне кажется, тебе стоит приехать на сборы в Калгари.

- Да ну? Ты хочешь, чтобы я туда приехал?

- Именно так. Нам кажется, что ты сыграешь не последнюю роль в нашей команде на предстоящей Олимпиаде.

- Ни х*я ж себе.

Нет, ну а что мне ещё оставалось сказать?

Глава 30. Непьющий алкаш

Этот телефонный звонок много для меня значил. После того, как меня выдернули посреди сезона и заставили проходить курс лечения, я испытывал определённое чувство стыда. И вдруг мне звонит человек, которого я искренне уважаю, и говорит: "Слушай, в тебя ещё многие верят. Многие по-прежнему желают тебе добра и всяческих успехов".

Я был в обалденной форме, можете мне поверить. Накачался будь-здоров! Мой вес упал до 70кг, но при этом лишь 6% моей массы составлял жир. Когда я приехал на 4-дневные сборы в Калгари 4-го сентября 2001-го года, люди глазам своим не могли поверить. Эл МакКиннес, Джо Ньюиндайк и многие другие смотрели на меня в недоумении: "Ни х*я ж себе! Что это с тобой случилось?". А я им отвечал: "Просто я взял себя в руки".

По крайней мере, так мне тогда казалось.

Я не играл с 26-го февраля, когда вышел на лёд "Мэдисон Сквер Гарден" в составе "Рейнджерс" против "Оттавы", так что носился, как угорелый. К тому же, во время этих сборов меня поставили в одну тройку с Эриком Линдросом. Слэтц тогда буквально на днях обменял его из "Филадельфии" на несколько классных проспектов - Яна Главача, Кима Джонссона и Павла Брендла.

Линдрос был выше меня на голову и тяжелее килограмм так на 45. В 486 матчах он набрал 659 очков. То есть в среднем за игру он набирал по 1,35 очка - он был пятым по этому показателю за всю историю НХЛ после Марио Лемье, Уэйна Гретцки, Майка Босси и Яромира Ягра. Слэтц хотел выиграть Кубок Стэнли.

Последний раз Линдрос выходил на лёд в 2000-м году во время плей-офф. Он отыграл за "Флаерс" восемь сезонов, вывел их в финальную серию 1997-го года, но стоило ему отказался подписывать с ними новый контракт, как его тут же окрестили подонком, нормально? Мне кажется, в Филли его просто недолюбливали.

По-моему, Бобби Кларк невзлюбил его с первого взгляда, а потом у него ещё эта череда сотрясений началась. Я лично с ним знаком и могу вас заверить, что он потрясающий человек.

Руководство НХЛ и профсоюз игроков разрешили мне играть аккурат в первый день сборов - я из-за нервов все ногти себе поискусал. Несмотря на то, что я больше ничего не употреблял, занимался в зале и ходил на собрания, я всё равно был самым настоящим алкашом хоть и непьющим. Нельзя же свой 14-летний уклад жизнь взять и изменить за одно лето.

После непродолжительных сборов в Калгари со сборной Канады, я отправился в Нью-Йорк на сборы с "Рейнджерс". Жить мы должны были в отеле "Марриотт", который располагался рядом с Всемирным Торговым Центром, то есть в паре шагов от Башен Близнецов. 11-го сентября мы должны были сдавать анализы на "Мэдисон Сквер Гарден". На следующий же день уже стартовал тренировочный лагерь, который был открыт для зрителей.

Мы же вообще никогда не тренировались на "Гардене", но тут Слэтц хотел нас завести перед сезоном. Он был весьма доволен тогда моей формой. Я хотел здорово отыграть и за "Рейнджерс", а в феврале ещё и за сборную Канады сыграть, так пахать надо было будь-здоров.

За две недели до начала сборов у нас изменились планы, и под нашу команду забронировали места в другом роскошном отеле, который располагался в паре миль от Башен Близнецов - ближе к "Мэдисон Сквер Гарден". Я жил в номере с Сэнди МакКарти, и 10-го сентября мы уснули, не выключив телевизор. Проснулись же мы прямо в тот момент, когда по NBC показывали первый взрыв в Южной Башне. Я подумал, что это какой-то фильм идёт, но следом за этим на экране появилась Кэти Курик (известная ведущая теленовостей, прим. АО).

Мы тут же стали названивать всем подряд, чтобы узнать едем мы сдавать тесты на "физику" или нет. Дозвониться ни до кого мы так и не смогли, и решили пройтись пешком до "Гардена" - всё небо было в дыму, а вокруг орали сирены. На улицах Нью-Йорка царил сущий хаос. Все куда-то бежали, что-то кричали, у всех истерика... Абсолютно нереальная картина.

У парней, которые играли в Нью-Йорке уже не первый год, в этих башнях работали друзья и знакомые, так что они нервничали даже больше остальных. Два самых видных здания во всей Америке только что были разрушены. Что дальше? У нас тогда у всех в голове была одна и та же мысль: "Всё? Теперь на нас ещё и ядерную бомбу сбросят?".

Я же был, в общем-то, спокоен, потому что тогда мне было всё равно буду я жить дальше или нет - главное, чтобы всё закончилось побыстрее. Сейчас я оглядываюсь на свою жизнь и вспоминаю все исторические события, рядом с которыми мне довелось побывать - драка в Пьестани, перестрелка в Колумбайн, 9/11 - и думаю, почему? Почему я там оказался?

Когда самолёт врезался в Северную Башню, мы уже были на катке. Я позвонил Веронике, чтобы сообщить ей, что я живой, затем пытался дозвониться до своих братьев, но все линии были заняты. Обратно в отель мы шли через Таймс Сквер - мы будто в потусторонний мир попали. Мы шли по многомиллионному городу, а на улицах не было ни души. Все магазины были закрыты. Жуткая картина.

В итоге сборы перенесли из "Мэдисона" обратно в "Рай" (Rye, прим. АО), но мы не могли выехать за пределы Манхэттона в течении двух дней.

17-го сентября Слэтц переподписал Петра Недведа на три года на сумму $4,2 миллиона за сезон, но из-за ограничения полётов он никак не мог перебраться из Праги в Нью-Йорк. Нам удалось выбить разрешение на вылет на частном самолёте "Рейнджерс" до Детройта, где у нас был назначен первый товарищеский матч предсезонки. В небе тогда кроме нас не было ни души. При взлёте у нас из окна по-прежнему можно было увидеть дым, поднимашийся оттуда, где раньше стояли Башни Близнецы. Печальное зрелище, очень печальное.

В третьем периоде той встречи с "Детройтом" Крис Челиос бросил в мою сторону: "А, ну да. Ты тут ещё пару месяцев поиграешь, а потом обратно лечиться поедешь". Во время игры такие ремарки просто непозволительны. Если хочешь, играй со мной жёстко, бей меня клюшкой по рукам - это часть игры. А это табу, и он им пренебрёг.

Я аж озверел. Готов поспорить, я ему сзади по ногам за ту смену раз десять клюшкой уеб*л.

Он рассвирепел до такой степени, что вмазал меня локтём в борт и накинулся на меня с кулаками. В это время новичок лиги Мартин Рихтер сравнял счёт. Мне дали "двушку" за грубость, а Челиос схватил пару за подстрекательство, ещё столько же за игру высоко поднятой клюшкой, плюс ещё удаление за неспортивное поведение и дисциплинарный штраф до конца матча - всего 29 минут на двоих.

Мы с Челиосом пару раз зависали вместе, но в общем и целом за пределами площадки мы практически не общались друг с другом.

Рон Лоу попробовал сыграть Недвида на фланге в тройке с Линдросом и мной, но оставил эту идею со словами: "На этот пиз**ц даже смотреть противно". После непродолжительной серии экспериментов он поставил к нам в звено Майка Йорка - так и родилась тройка FLY (Fleury-Lindros-York, - прим. АО). Когда "технари"собираются вместе, им остаётся только привыкнуть к тому, кто и где из них будет играть.

Майк пахал на льду, как никому и не снилось, а Эрик тогда был и вовсе одним из лучших хоккеистов в мире. Мне нравился резкий и скоростной хоккей. Майк был невысокого роста - 178см, 83кг. Но при этом у него была чумовая скорость. Он был быстрым и неуступчивым. Классный игрок. Помню, как я расхваливал его перед журналистами.

"Он не особо разговорчивый. Он из тех, кто берёт с собой из дома обед на работу, надевают рабочую каску и пашут сутки напролёт. И при этом он невероятно талантлив". На льду нас было не остановить. Было весело. Я себя чувствовал так, будто снова вернулся в 1991-й год и играю с Дагги Гилмором - да, именно на такой уровень у нас вышло взаимопонимание.

27-го октбяря я отдал Йорки две голевые передачи и добрался до отметки в 1000 очков за карьеру. Тот день я не забуду никогда. "Рейнджерс" преподнесли мне сюрприз - они привезли на игру моих родителей и вручили мне перед игрой серебряную клюшку. Я был в шоке - я даже не представлял, что мои родители в Нью-Йорке.

В хоккее всё точно так же, как и в любой другой сфере развлечений. Хочешь аншлаг на трибунах - постоянно преподноси что-нибудь эдакое. Между "Рейнджерс" и "Айлендерс" уже долгое время существовал непримиримый дух соперничества. 8-го ноября мой сосед по комнате и близкий друг Сэнди МакКарти (191см, 102кг) погнался за защитником "островитян" Эриком Карнэ (193см, 104кг) в "Нассау Колизеум". Карнэ струхнул.

Затем Сэнди забросил шайбу, сыграв на добивании, а Карнэ вмазал ему клюшкой по шее. Я стал изображать цыплёнка (намекая на то, что Карнэ трус, прим. АО).

Даже не представляю, как из-за этого на меня обозлился весь рабочий класс, присутствовавший тогда на трибунах.

После игры Карнэ вышел в микст-зону, и когда я проходил мимо него, то он даже не смог сдержать, и обозвал меня "ёб***ым ублюдком" прямо при журналистах. Позже он заявил, что не стал драться с Сэнди из-за больной руки. Я на это лишь усмехнулся: "Что ж, походу, у него рука уже три года как болит".

Карнэ и Сэнди всё-таки подрались незадолго до Рождества. А 30-го января Карнэ и Мариуш Черкавски пытались выключить из игры нашего защитника Дэвида Карпа. Я схватил Карнэ за майку, а он тут же сбросил перчатки и хорошенько меня "накурил". У меня потом ещё не раз будут неприятности в жизни из-за всей этой ху*ни с "Айлендерс".

К 13-му ноября, когда четверть "регулярки" была уже почти позади, мы сумели выиграть семь матчей из последних девяти. На счету тройки FLY на тот момент было 34 очка. Месяц спустя, 15-го декабря, на утренней раскатке перед игрой с "Баффало" мне позвонил Уэйн. Он всегда ко мне прекрасно относился.

Он сказал: "Эй, Тео, мы берём тебя на Олимпиаду". Я ответил: "Спасибо, старина". У меня аж ком к горлу подкатил. "Я-то уж думал, мне больше не посчастливится сыграть за свою страну". На что он заметил: "Знаешь, что я тебе скажу, дружище? Я в тебя верю. Не думай ни о чём. Выходи на лёд и играй так, как ты это умеешь". У меня словно камень с души упал. Плюс - это положительным образом сказалось на моей мотивации, чего мне так не доставало.

Я прекрасно понимал, что Грэтца многие критиковали за это решение, поэтому мне не хотелось его подвести чего бы мне это ни стоило.

Грэтц собрал потрясающую команду. Со многими парнями мне уже доводилось играть. Например, с тем же Эдди Белфуром, который тогда играл за "Даллас". Мы были в одной команде в 1991-м году на Кубке Канады. Эдди был крайне суеверным. Скажем, его коньки должны были быть заточены определённым способом, а точить их надо было непосредственно на арене и только в определённое время. Перед игрой он ел только определённые продукты. Нет, я понимаю, что у меня у самого были свои причуды, но это всё детский лепет по сравнению с ним. Эдди был реально странным парнем.

Он на три года старше меня и родился в городке Карман (пр. Манитоба) - это в четырёх часах езды от Расселла. Как-то раз в конце сезона 1999/2000 он так зажигал на одной вечеринке в Далласе, что кто-то даже вызвал полицию. Эдди бился, как мог - плевался на всех и махал ногами, пока ему на лицо не прыснули из балончика. Во всех газетах писали о том, что он предлагал одному полицейскому миллиард долларов, лишь бы тот отпустил его на волю.

Шесть лет спустя, когда он уже выступал за "Флориду", молодой голкипер "пантер" Алекс Олд заработал себе рассечение чуть выше глаза из-за того, что помогал Эдди в драке с вышибалами. Это произошло на выезде в одном из клубов Лонг-Айленда. Судя по всему, уходить ему не хотелось.

С Мартеном Бродо из "Нью-Джерси" я играл на паре Матчей Всех Звёзд НХЛ. Без хороших вратарей ничего не выиграешь. Вот Куджо, Кёртис Джозеф, из "Торонто" - парень хоть куда! Но при этом никогда ничего толком не выиграл. Когда у него была возможность стать кем-то, он ею не воспользовался. Тоже самое было и на Олимпиаде. В первой игре мы горели шведам 2:5, а потом вышел Марти, и мы выиграли.

В защите у нас играл Роб Блейк из "Колорадо", с которым я играл в 1991-м году на Кубке Канады и в 1996 на Кубке Мира, и Эрик Бруэр из "Эдмонтона". Мой старый друг и бывший одноклубник Адам Фут из "Колорадо" и Эд Джовановски из "Ванкувера". Последний, кстати, забавный тип.

Помню, мы готовились в Уистлере (пр. Британская Колумбия) к Кубку Мира 1996-го года, а там в это время проводился крупный турнир по гольфу. И вот мы, значит, подходим с Эдди к регистрационной доске, и девушка, сидящая за ней, спрашивает его: "Как вас зовут?". Он ей отвечает: "Эд Джовановски". Она ему: "Вы не могли бы это по буквам мне продиктовать?". Он так и сделал: "Э-дэ".Также в защите у нас играли здоровяк Эл МакКиннес из "Сент-Луиса" (я с ним выходил в "Флэймс" на большинство в том сезоне, когда мы Кубок Стэнли взяли), Скотт Нидермайер из "Нью-Джерси", который выиграл всё на всех уровнях своей карьеры, и Крис Пронгер из "Сент-Луиса". С ними всеми я играл вместе на Кубке Канады, Кубке Мира и Матчах Всех Звёзд НХЛ.

Помимо меня в атаке играли Симон Ганье из "Фили", мой дружбан Джером Игинла из "Калгари", Пол Кария из "Анахайма", Оуэн Нолан из "Сан-Хосе" и Майк Пека из "Айлендерс".

Кроме того, там были Марио Лемье из "Питтсбурга", Райан Смит из "Эдмонтона", мой партнёр по тройке в "Рейнджерс" Эрик Линдрос, Джо Ньюиндайк из "Далласа" (с ним мы тоже вместе выиграли Кубок Стэнли) и Стив Айзерман из "Детройта", с которым я играл в одной тройке на Кубке Мира в 1996-м.

С Джо Сакиком я играл в "Колорадо", а с Брэнданом Шэнахэном из "Детройта" я был в одном звене на Олимпиаде в Нагано в 1998-м.

Что ж, таким образом я попал в состав лучшей команды в мире на самый главный турнир в моей карьере, и я не собирался упускать эту синицу из рук. Я старался так, будто от этого моя жизнь зависела. Если бы я снова начал пить - про Олимпиаду можно было забыть. Поэтому я держал себя в руках на пределе сил.

Иногда это было невероятно сложно. 17-го декабря в матче со "Флоридой" я набрал 27 штрафных минут. 28-го числа на матч с "Сан-Хосе" не вышел Эрик Линдрос, внесённый в список травмированных - вновь для него прозвенел звоночек. В той же игре меня удалили до конца матча за удар в колено Марка Смита, который отпустил что-то в мой адрес касательно курса лечения.

Я иду по дороге в раздевалку, а на моём пути стоит Шарки - талисман "Сан-Хосе". Он видел, что я был злой, как собака, но не стал уступать дорогу. Он начал там что-то вытворять из своего репертуара, и я немного толкнул его, проходя мимо. Честное слово, я его едва задел. Так следующим же утром я читаю во всех передовых изданиях страны, что я "сломал в драке два ребра талисману "Сан-Хосе". Типичное американское нае**тельство.

В канун Нового Года мы играли с "Финиксом", и я набрал 20 минут штрафа - пять "двушек" и одно за неспортивное поведение. Я считал, что руководство НХЛ пыталось элиминировать силовой аспект из игры. Но у меня-то выбор простой - либо бью я, либо бьют меня.

5-го января в матче с "Питтсбургом" меня удалили за удар соперника по рукам. Уже в третий раз за матч. При этом на играть оставалось 7:37. Я взял и ушёл. Помылся в душе и сел в автобус. За шесть матчей я не набрал ни единого очка и получил при этом 40 штрафных минут.

Дон Черри тогда сказал: "По-моему, Тео мальца спятил. За 50 лет я ни разу не видел, чтобы кто вот так вот взял и ушёл с площадки. Кому-то надо его вразумить". Раз уж мы затронули тему Черри, то я хочу сказать, что вообще не понимаю какое у него есть право говорить некоторые вещи, как он любит, про величайших хоккеистов. Он же выиграл-то только пару чемпионатов в низших лигах.

Я знаю, что он четыре раза выиграл Кубок Колдера (главный трофей АХЛ, прим. АО) будучи игроком, а в 1969-м году стал победителем WHL в составе "Ванкувера", но он говорит о победах на высшем уровне, будто сам всё это пережил. Если ты выиграл пару-тройку Кубков Стэнли, как Айван Курнуае или Анри Ришар, то пожалуйста - говори, что хочешь, потому что ты сам через это прошёл. А тявкать по субботам о том, через что ты сам не прошёл... Это как-то дурно пахнет фэнтази-хоккеем.

Насчёт того, что тогда творилось в моей жизни, ходило множество слухов. В газетах писали, что у меня личные проблемы, семейный кризис и всё такое. Но кажется, что настоящая проблема заключалась в том, что я возложил слишком много надежд на НХЛ и её Реабилитационную Программу.

Я не стал брать на себя ответственности за своё решение. Вероника была ужасно несчастлива и разочарована, так что смело можно сказать, что ей-то программа точно "помогла". В тот момент я понял, что на самом деле они всего лишь хотели, чтобы она молчала и улыбалась на публике, а я забивал голы.

У меня не сложилось такого впечатления, будто они старались сделать, как лучше для Вероники, Татима, Бо или меня. Но мне постоянно твердили, что это программа поможет мне так, как во всём никто больше не сможет, поэтому я решил, что нам просто надо их слушаться.

Мне выписали хлоназепам, а ей предложили пройти почти тот же курс лечения, что и моей маме. Но Вероника не из тех, которая сдаётся без боя. Она взяла детей и ушла от меня, и я жутко волновался по этому поводу. Я обратился за помощью к врачам, но мне сказали закрыть рот, принимать хлоназепам и забивать голы.

После всей этой историей с Шарки Слэтц меня спросил: "Ты что творишь, твою мать?". На что я ему ответил: "Хм, ну вот смотри. От меня ушла жена, и я ничего не могу с этим поделать, потому что ты меня никуда не отпускаешь. Вот что бы ты делал, Слэтц, если бы от тебя ушла Энн?". Но всё это было впустую. Если бы я ушёл в самоволку, меня бы уволили.

Наш брак в миллионный раз подошёл к концу. Я стал встречаться со стриптизёршей по имени Дреа, с которой познакомился в стрип-клубе неподалёку от своего дома в Гринвиче. Она была ходячий пиз**ц, это уж точно. С ней в детстве такое вытворяли, что ума не приложить. Все думают, что они знают, что из себя представляют стриптизёрши, но они чаще всего заблуждаются.

Не все стритизёрши такие хардкорные. Некоторые из них - это студентки, которые таким образом зарабатывают на образование. Те, что поумнее, куда-нибудь вкладывают свои деньги и живут очень прилично. Тупые же всё спускают на порошок.

Я переехал к своему другу Джэйсону Пристли, который жил в просторной квартире в Сохо (район в нижнем Манхэттоне, прим. АО). После игр я шёл домой от "Мэдисона" пешком. Я по-прежнему ничего не употреблял. Не только из-за "Рейнджерс", но и потому что знал, что за мной следят представители сборной Канады.

И вот 22-го января мы снова играли в "Нассау Колизеуме". Какие-то болельщики "Айлендерс" из низших слоёв общества были одеты в сетки "Рейнджерс" с моим 14-м номером, а вместо фамилии у них было написано "НАРИК" (в оригинале - CRACKHEAD, прим. АО). Кстати, крэк (форма кокаина, которую можно курить, прим. АО) я ни разу не пробовал.

Каждый раз, стоило мне коснуться шайбы, 16 тысяч болельщиков дружно орали "Нарик!". Вот вы бы как поступили на моём месте?! Мне кажется, любой нормальный человек на это как-нибудь бы отреагировал.

Жить в Нью-Йорке непросто, очень непросто. Окажись вы хоть в Нью-Джерси, хоть на Лонг-Айлэнде, хоть в центре города - неважно. Там живут жестокие люди. Они выискивают ваш самый главный недостаток и выставляют его на общественное обозрение. Эти люди берут с собой обед на работу, возвращаются домой, выпивают ящик пива и бьют свою собаку.

Поэтому когда мы приткнули им со счётом 5:4, я был счастлив, тем более моя "сухая" серия из девяти матчей подошла к концу.

Более того, в том матче я забросил победный гол в третьем периоде. Я отобрал шайбу у их защитника Марко Кипрусоффа, проехал через всю площадку и забросил низом Гарту Сноу. После игры я ударил себе левой рукой по внутренней стороне правого локтя, а правую руку поднял вверх, по-борцовски поприветстовав болельщиков. Лига оштрафовала "Рейнджерс" за мой "непристойный жест". НХЛ не видела ничего дурного ни в сетках, ни в обзывательстве - им не понравился лишь мой жест.

Наша первая игра на Олимпиаде была назначена на 15-е февраля, так что я знал, что потерепеть осталось всего-ничего. Надо было всего лишь продержаться четыре последние матча - против "Детройта", "Атланты", "Питтсбурга" и "Далласа".

6-го февраля в "Детройте" я снова подрался со своим дружбаном Крисом Челиосом, которого назначили капитаном сборной США на Олимпиаде. Весь матч он постукивал себя сбоку по носу, намекая на то, что я употребляю кокаин. Это я оставил без внимания.

Затем Доминик Гашек накрыл шайбу после сейва, а я попытался добить шайбу. Нормальной реакцией для защитника, каковым и являлся Челиос, было предупредительно пихнуть меня, что он и сделал. А после этого добавил: "Эй, Тео, тебе разве не пора вернуться в больницу?". Я его обозвал "еб**утым безмозглым уё*ком", а он меня - "чувствительным пид**асом".

Понятное дело, что журналисты тут же набросились на меня, будто бы я всё слишком близко принял к сердцу. И никто, ни одна душа, даже и слова не сказала о том, как не по-спортивному повёл себя капитан олимпийской сборной США. Я себе даже представить не могу такой выходки от нашего капитана - Марио Лемье. Этого просто не может быть. Не может и всё.

Глава 31. Вперёд за золотом

Я человек эмоциональный, поэтому каждый раз, когда я достигал какой-нибудь важной отметки в своей карьере, я живо на это реагировал. Но должен сказать, что Олимпиада 2002-го года - это, наверное, пик моей карьеры. Помню, мне было четыре года, и я смотрел в гостиной с отцом восьмой матч Суперсерии 1972-го года, где Пол Хендерсон забил самый выдающийся гол за всю историю хоккея - за 34 секунды до финальной сирены...

Кто в детстве не хотел быть Полом Хендерсоном? Каждый профессиональный хоккеист мечтает забить важнейший гол в истории хоккея - и ему это удалось.

В 2002-м году исполнилось ровно 50 лет со времени последней победы сборной Канады на Олимпиаде. А ведь это же наша игра. Ну и где ещё найти такую возможность, чтобы стать новым кумиром? Только в Солт-Лэйк Сити. А кто им хотел стать? Я. Вот почему вообще надо играть в хоккей - чтобы, бл**ь, на марке оказаться! (ликование Хендерсона было запечатлено на почтовой марке, прим. АО) Для этого ты и играешь.

Мои родители приехали меня поддержать. Моя мама, которая отказывалась приходить на мои матчи в Расселле, хотя мы жили в пяти минутах от катка, открыла для себя самолёты.

Ей понравилось летать повсюду первым классом и наслаждаться VIP-сервисом. А моему папе и вовсе нравилось наслаждаться сказочной жизнью. Он ведь сам когда-то был профессиональным спортсменом, так что он знал в этом толк. Я был очень рад, что мои родители смогли туда добраться.

Члены команды могли не беспокоиться о своих гостях. Уэйн Гретцки умеет не только выигрывать, но и заботиться о людях. Он распланировал все переезды и даже экскурсии и поддерживал с ними связь 24 часа в сутки. Родители, братья, сёстры, тёти, дяди, дети - одним словом, все ощущали себя полноценными участниками этого события. Шикарней Гретца человека не найти.

Я играл на предыдущей Олимпиаде в Нагано, поэтому привыкать ни к чему не пришлось - заезжаешь в деревню и тебе выдают ключ от твоего номера. Все канадские спортсмены жили в одном здании. Помню, меня постоянно все спрашивали: "Парни, а где вы живёте?" В деревне. "Какой ещё деревне?". Олимпийской деревне. И люди в шоке переспрашивали: "Да ладно? Вы живёте вместе с обычными спортсменами?".

"Ну да, - отвечал я. - Мы и есть обычные спортсмены". Хотя в каком-то смысле мы действительно были не совсем обычными спортсменами, ведь в отличие от них мы получали огромные деньги. Нам всего лишь нужно было взять 2-недельный перерыв от своих дел в НХЛ. Представители же других дисциплин всю жизнь тратили на то, чтобы попасть на Олимпиаду - их трудами никто не восторгался и никто им за это ничего не платил.

Мне нравилось смотреть на то, как другие атлеты готовятся к соревнованиям. В общей гостиной все сплачивались друг с другом, когда наблюдали за соревнованиями. Лучшие канадские атлеты зимних видов спорта собрались в одном месте, радовались и поддерживали друг друга. Мне импонировали фигуристы - милые люди. Да и с девушками из хоккейной сборной я тоже сдружился. Особенно с Вики Сунохара и Джейной Хэффорд. Считаю, что это потрясающие люди.

На сами соревнования я не ходил из-за немыслимых правил предосторожности. Ведь всё это происходило вскоре после событий 11-го сентября, поэтому чтобы выехать на автобусе за пределы деревни, надо было пройти два пропускных пункта, где тебя сначала пропускали через металлодетектор, а затем ещё и палочкой обыскивали.

А непосредственно на выезде из деревни автобус обыскивали от и до. Если мы ехали на тренировку, то проходили через всё это дважды - сначала на выезде из деревни, а потом ещё раз уже на катке. После тренировки нас обыскивали дважды, а потом ещё нужно было таким же макаром возвращаться в деревню. Смех да и только.

На территории деревни мы ели и спали. Спортсмены со всех стран собирались в одном месте, где можно было найти национальные блюда каждого народа. Там даже "Макдональдс" был.

Мой партнёр по тройке в "Рейнджерс" Майк Йорк приехал на Олимпиаду в составе сборной США. Мы то и дело с ним натыкались друг на друга и обменивались парой слов. Например, "Ну как у вас там матчи?". В таком духе. Но мы прекрасно понимали, что нам придётся столкнуться лицом к лицу на этом турнире, так что особо не общались.

15-февраля 2002-го года в первом матче на групповом этапе мы играли против сборной Швеции. Мы проиграли 2:5, но во мне возродилась та страсть к игре, которую я потерял уже много лет назад. Стена дерьма, возведённая вокруг меня, рухнула в одночасье. Я получал удовольствие от хоккея.

В третьем периоде я был так рад каждой смене, что выкладывался на полную катушку. Я не пил уже несколько месяцев, но чувствовал себя абсолютно нормально. Моим наркотиком стала энергетика Олимпиады. Я был на адреналине, а потому был собран и нацелен на победу.

Немцев мы обыграли со счётом 3:2, а потом встретились с чехами. Я снова играл в четвёртом звене с Джо Ньюиндайком и Бренданом Шэнахеном. В первой тройке играли Джо Сакик, Симон Ганье и Джером Игинла, во второй - Марио Лемье, Пол Кария и Стив Айзерман, а в третьей - Эрик Линдрос, Оуэн Нолан и Райан Смит.

Наша тройка почти не играла - смены по три за период, где-то так. Но если нам нужно было взвинтить темп игры или просто вытворить что-нибудь эдакое, то я был тут как тут. В третьем периоде той встречи против чехов мы выдали отличную смену. Мы зажали их в своей зоне, и вот я оказался с шайбой за воротами. Я выдал классный пас на Ньюи, тот щёлкнул в одно касание, и мы сравняли счёт - 3:3.

Гашек меня никогда не любил, потому что я постоянно действовал ему на нервы. Стоило ему сделать сейв, как я тут же подъезжал к нему и тыкал его клюшкой то туда, то сюда. Его это просто выводило из себя, потому что он считал, что его, бл*, никому нельзя было трогать - это было чуть ли не нарушением божьей воли!

Ну, дружище, извини. Я понимал, что нам не выиграть этот матч, если мы не сможем выбить Гашека из колеи. Ведь он из тех вратарей, которые в одиночку могут весь турнир выиграть. Мы это уже проходили в Нагано.

У нас было множество моментов, и мы едва не забросили ещё одну шайбу. Роман Хамрлик, которого я считаю просто гадким трусом, потому что он знал, что в международной встрече я не смогу ему вправить мозги на место, что было силы атаковал меня не по правилам в спину на пятаке.

Я был к этому абсолютно не готов - у меня аж голова назад откинулась. Думаю, поменяйся мы с ним в этой ситуации местами, и я бы с ним такое вытворил, меня бы точно дисквалифицировали. Я даже в этом не сомневаюсь. Меня бы вообще вышвырнули с турнира.

Но я знал, что вскоре после Олимпиады "Рейнджерс" играли с "Айлендерс", а потому сказал Хамрлику: "Если я выйду на лёд 25-го марта, и ты получишь шайбу, я на тебя, сука, сзади накинусь и сверну тебе шею нах**. Так что ищи себе телохранителя, мразь". В ответ он мне лишь промямлил: "Тео, ну ти щего? Ни ньяда так кипьятиться...". А я ему на это ответил: "Чувак, слон никогда ничего не забывает".

Гретц, который сам спортсмен до мозга костей, был в ярости. Судьи не удаляли чехов, поэтому они играли всё грязнее и грязнее, пока, наконец, Хамрлик не убил меня на последних секундах встречи. А этот упырь, арбитр Билл МакКрири, просто стоял и смотрел на всё это.

И Гретц решил заступиться за нас и выступил перед прессой. Он сказал, что если бы канадцы вытворяли бы то же самое с европейцами, то это судилось бы совершенно иначе. Это нас здорово приободрило. Для нас сродни эмоциональному выпаду Фила Эспозито на Суперсерии-1972 перед вылетом в Москву. После речи Гретца у нас загорелись глаза.

В четвертьфинале мы обыграли финнов, а в полуфинале перебросали белоруссов 51:14 и выиграли 7:1, что вывело нас в финале на сборную США. Ни о каком серебре не могло идти и речи. Либо золото, либо провал - больше вариантов не было.

В 1991-м году мы обыграли американцев в финале Кубка Канады, и с тех пор наше противостояние с ними лишь усиливалось. В то же время распался Советский Союз, и Америка заняла его место. Они вернули нам должок в 1996-м, выиграв Кубок Мира. У них в составе были парни с растопыренными пальцами вроде Кейта Ткачака, Джереми Рёнека и Тони Амонти, которые вели себя так, будто они победители, хотя на самом деле таковыми не являлись. За всей этой болтовнёй ничего не стояло.

У нас были самые талантливые команды на турнире, но преимущество Канады заключалось в опыте. Наша тройка в сумме забросила 1500 шайб в НХЛ и выиграла пять Кубков Стэнли, и мы были четвёртым звеном. Может быть, мы даже были лучшей командой в истории хоккея. Многие говорят, что лучшей командой в истории была сборная, выступавшая на Кубке Канады 1976-го года, но я считаю, что это была Олимпийская сборная 2002-го года.

Помню, я вышел из туннеля на лёд на финальную игру, посмотрел наверх, и мне показалось, что всё вдруг замедлилось, будто я попал в какую-то потустороннюю реальность. Повсюду развевались американские и канадские флаги. Всё было настолько невероятно, что даже не верилось, что это не кино. В финале встречались две североамериканские команды, а наблюдал за этим весь мир.

На тот момент эта игра была самой популярной передачей в Канаде за всю историю телевидения - к экранам прильнули 10,6 миллионов жителей (порядка трети населения страны, прим. АО). В США этот матч по телевизору смотрели 10,7% жителей страны - 38 миллионов человек.

Спустя 8:49 они открыли счёт в матче - Амонти пробил Бродо, реализовав выход 2-в-1. Тут я начал волноваться: "А вдруг они ещё забьют? А вдруг они выиграют?".

Я старался гнать от себя эти мысли, но за эти три часа мне пришлось изрядно понервничать.

Где-то на десятой минуте Билл МакКрири выписал мне "двойку" за неправильную атаку Криса Челиоса на пятаке, когда я всего лишь проехал мимо него. На протяжении всего матча я держал рот на замке, но потом всё равно сказал МакКрири, что это было абсолютно дебильное удаление.

На излетё 15-й минуты Пол Кария сравнял счёт, воспользовавшись разрезающим пасом Пронгера. Затем Игги забросил ещё одну шайбу с передачи Сакика на 19-й минуте, пронесясь по правому краю - мы повели 2:1.

Брайан Рафалски сумел сравнять счёт, но Джо Сакик забросил ещё одну шайбу дальним броском с рикошетом от Брайана Литча. В конце третьего периода Игги забил для верного ещё один гол, а Сакик добавил к этому ещё одну шайбу от себя. Мы взяли золото! И я могу вам одним словом сказать почему это произошло - Сакик. Он выдал блестящий матч в индивидуальном плане. Такого в хоккее я больше никогда не видел.

Мы обязаны были выиграть тот матч. После победы мы все встали в ряд, а я стоял в самом центре, и меня одолевали эмоции с головы до пят. Тем более, после неудачи в Нагано. Я искал взглядом на трибуне своих родителей. Я нашёл их и увидел, как мой отец беснуется по полной программе.

Вот ведь странно - он толком не обращал на меня внимания в детстве, а теперь он словно перенёсся в Древний Рим и приветствовал гладиаторов. И тут я вдруг понял, что я и есть гладиатор, я - герой. Это меня он приветствовал во всё горло. Он смотрел мне прямо в глаза, и я видел, что он восхищается мной. У меня просто крыша поехала. Это было потрясающее чувство.

Во время исполнения национального гимна я думал: "Наверное, я уже больше никогда не сыграю за сборную Канады. Это пик моей хоккейной карьеры. Я был рад внести свою лепту в это дело, но больше я уже ничего не добьюсь в хоккее".

Победу мы отмечали в одном ресторанчике в Солт-Лейк Сити, а вместе с нами там был и обозреватель "Калгари Сан" Эрик Фрэнсис. Он сказал мне, что увидев меня с золотой медалью на шее, он подумал: "Вот ведь! Ты всё-таки вернул должок Гретцки, выиграв золото!". Я согласился с тем, что Гретц принял весьма неоднозначное решение, включив меня в состав.

Но меня не просто так взяли в команду - Гретц знал, что делал. Несмотря на все проблемы в моей жизни, никто не чувствовал лучше меня, что нужно команде, и я

всегда делал то, что было в её интересах что бы ни случилось. И неважно - надо ли было забить гол или залезть кому-то под кожу.

После этой победы с моего лица не сходила улыбка. Я давно не чувствовал такого умиротворения. В моей жизни всё было прекрасно, а значит, ничего хорошего мне не светило. Я всю свою жизнь построил на том, что я аутсайдер. Я был из тех, кто говорит вам в лицо - "Ну, ничего, ещё посмотрим кто кого". Мне нравилось, когда все ставки были против меня.

Я любил, когда мне бросали вызов. Думаю, у меня было много проблем именно из-за этого - мне бросали вызов, я принимал его и отдавался ему без остатка. Но я только и умел, что драться. Стоило мне выиграть, стоило мне забраться на самый верх, и я уже понятия не имел что делать дальше.

В общем, я вернулся с Олимпиады с золотой медалью на шее, а после этого, можно сказать, моя жизнь покатилась в тартарары.

Глава 32. Азартный игрок

В последний год моего контракта с "Рейнджерс" Вероника вернулась обратно в Нью-Йорк, и мы попытались в очередной раз наладить дела с нашим браком. Поначалу всё шло неплохо, но несмотря на то, что я стал бороться со своими проблемами, я по-прежнему понятия не имел, как мне жить дальше.

Ну и что же я начал делать? Я сменил одну дурную привычку на другую. Я подсел на азартные игры. Моя первая зарплата в хоккее была всего 40 долларов, и я отдал их все партнёру по команде, потому что проиграл ему в карты. Тогда я подумал: "Этого больше никогда не случится". Но это были лишь цветочки.

Я быстро приловчился. Я научился обманывать соперников путём ошибок в счёте и скрытыми сигналами рук. Я хотел выиграть любой ценой, всё остальное было неважно. Любимой игрой у меня был блэкджек. Играя в "юниорке" я выбивал три сотни из $20 - половины своей зарплаты.

Я умел высчитывать порядок, в котором выпадали карты. Когда только начинаешь играть, тебе, как новичку, постоянно везёт. Это-то и затягивает. "Ха, да это ж легко!".

Раз в неделю я ходил в Муз Джо Казино. Порой я выходил оттуда чуть ли не в последней рубашке, но для меня азартные игры были тем же, что и многое другое - побегом от реальности. В Калгари я толком не играл, потому что там я больше бухал и тусил, равно как и первые полтора года в Нью-Йорке, но там я больше по шлялся по стрип-клубам. Но стоило мне слезть со всего, как меня тут же потянуло к ставкам, и из казино меня было за уши не вытянуть.

Как я уже говорил, меня не покидало ощущение, что "Рейнджерс" за мной следили. Реабилитационная Программа НХЛ строго-настрого запрещала азартные игры, поэтому я скрывался, как мог. Часах в трёх с половиной от моего дома располагалось казино Моэган Сан, и я стал ходить туда минимум три раза в неделю.

Я подошёл к хозяину казино и сказал: "Я трачу тут уйму денег. Если вы хотите, чтобы я и дальше пользовался услугами вашего заведения, то у меня тут должно быть другое имя, чтобы никто не знал, что я тут провожу время". Такое можно услышать только от алкоголика.

Как бы то ни было, меня стали называть Тедди Моэган. Захожу я в казино, а меня все приветствуют: "Добрый вечер, мистер Моэган, как поживаете? Может быть, вам что-нибудь принести?". Пиз**ц полнейший.

Незадолго до Рождества к нам в гости приехал Трэвис. У нас с Вероникой опять всё было по-старому. Я хотел пойти в казино с Трэвом, а потому затеял ссору. После этого я спустился вниз по лестнице и сказал Трэву: "Старик, мне надо выпустить пар, пойдём в казино".

Мы вызвали лимузин с русским водителем, которого звали Влад, и он тот час же приехал. По дороге мы решили, что весь вечер будем играть в кости. У меня с собой было $10 000, а ещё тысячу я всучил Трэву, чтобы он смог сесть со мной за стол с крупными ставками. Там люди за ставку тратили по куска по четыре, по пять.

Пока я выкладывал деньги на стол, к нему подошёл неказистого вида старичок и взял кости в свои руки. При игре в кости - главное выбросить определённое число.

Как минимум одна кость должна при этом удариться о заднюю стенку стола. Правила там сложные, но суть сводится к тому, что выиграл ты или нет определяется по числам на костях, которые ты выбросил.

В общем, этот старичок бросал первым. Он бросил так слабо, что они еле-еле долетели до стенки. И тут он вдруг стал выкидывать победные номера. Трэв был в восторге, потому что спустя всего пару минут его капитал вырос до пяти тысяч. Все бросили по разу, и ход вернулся к старичку. Он вошёл в раж - одна победа шла за другой.

За нами собралась толпа народу плотностью человек в шесть или семь. Он кидал кости полтора часа без перерыва, и после каждого его броска публика прыгала в прыгала от счастья. Даже крупье улыбался. Я ему потом кусков 20 на чай, наверное, оставил. После каждой его попытки, я кидал ему через весь стол фишку на тысячу долларов. Дурдом.

Когда же он выбросил "семёрку" (а это в костях означает поражение, и казионо забирает себе все ставки), у меня была максимальная ставка, а Трэв поставил девять кусков. Я думал, у него инфаркт будет, но потом он посмотрел на свои фишки и сказал: "Ого". В итоге Трэв выиграл $50 000, а я в пять раз больше.

Мы подошли к кассе и девушка нас спросила: "Вам чек выписать, мистер Моэган?". А я ей ответил: "Нет, мне всё наличкой". "Вы хотите $250 000 наличными?!". "Ага". Она позвала боксмена, и он отвёл нас в небольшую комнатку. Там была куча людей в хлопковых перчатках. Трое из них отсчитали нам наши деньги - всё в купюрах по 50 и 100 долларов. Затем они положили деньги в коричневый бумажный пакет, проводили нас до лимузина, и мы уехали.

На часах было 5:30 утра, а через три часа мне надо было уже быть на тренировке, поэтому мы решили заехать куда-нибудь перекусить. Мы сказали водителю заехать в "Макдональдс" и заказали там себе по МакМаффину с беконом и яйцом. Это был самый забавный момент во всей этой истории. Мы смеялись без умолку. У нас при себе было 300 тысяч долларов, и мы ели в "Макдональдсе"!

У меня вошло в привычку ездить в Моэган Сан на лимузине прямо от катка. Однажды вместе со мной поехал Чак, и мы просадили за один вечер $150 000. Я ставил до максимума на свои карты, а потом делал тоже самое и с его. По дороге домой у нас, бл*, денег даже на сэндвич не было. Мы ушли оттуда в семь утра, а через два часа мне надо было не тренировку. Поэтому пришлось прямым ходом поехать на "Плэйлэнд Ринк".

Мы сидели с Чаком друг на против друга в лимузине, и он мне сказал: "Костлявый, ты только посмотри на себя. Посмотри на себя в зеркало, мать твою. Ты же не доволен своей жизнью. Тебе нужно что-то менять. И вовсе не из-за того, что это дурная привычка. И не из-за того, что тебя за это может наказать лига. А лишь потому, что ты несчастен". И он был прав. Я опустил голову вниз и сказал: "Я и сам это понимаю". Но менять я ничего не собирался.

Если у нас намечался выходной, то я звонил одному реально клёвому "ведущему", который делал для меня всё. Меня с ним познакомил Сэнди МакКарти. Этот парень всё брал на себя, где бы я ни находился. У меня была пара любимых мест, раскиданных по всей Северной Америке.

Допустим, захотел я в Атлантик Сити, он организовывал мне отдых в "Трамп Плазе". Он звонил непосредственно в казино и говорил, чтобы они высылали за мной вертолёт прямо к "Мэдисон Сквер Гардену". Я прилетал туда на два дня, играл в блэкджек и кости, а жил в номере-люкс Дональда Трампа. Я питался исключительно стэйками и лобстерами, просаживая за всё это время четверть миллиона долларов. После этого я вновь садился на вертолёт и летел из Атлантик Сити сразу к тренировочному катку в Рае.

Я не пил и не употреблял наркотики, потому что знал, что в противном случае меня выкинут из НХЛ. Но, боже, как же я мотался по казино! Я был лудоманом-беспредельщиком.

Думаю, что я так легко отношусь к деньгам из-за своего детства. Мне было пох**. В детстве я был нищим, поэтому и решил, что деньги мне ни к чему. И это было хорошо, потому что они у меня подходили к концу. У меня был советник по финансовым вопросам по имени Дэйв Стинтон, который помогал многим хоккеистам.

Мне же не надо было приумножать свои доходы - достаточно было их всего лишь обезопасить. Дэйв вкладывал мои деньги во взаимные фонды, акций и прочую замысловатую и неинтересную мутотень. Если бы я оставил всё как есть, то у меня бы сейчас было миллионов 25.

Мой агент Дон Бэйзли тоже постоянно давал мне толковые советы. Его очень уважал. Он мне был за отца. Но в итоге, как он сказал Чаку, не он мне платил зарплату, а я ему. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как наблюдать за тем, как я швыряюсь деньгами направо и налево.

Глава 33. Я ненавижу хоккей

Чтобы попасть на Олимпиаду, я, как мог, старался набирать очки, однако после этого я играл всё хуже и хуже. Впрочем, как и вся наша команда. После перерыва на Олимпиаду мы смогли выиграть всего лишь три матча из первых 11, а 18-го марта руководство "Рейнджерс" обменяло защитников Игоря Уланова и Филипа Новака, своё первое и второе право выбора на драфте-2002, а также четвертое на драфте-2003 на Павла Буре.

После этого моё игровое время резко сократилось. Это меня добило. Я считал, что я полгода тащил на своём горбу всю команду, но тут вдруг пришёл Буре и все стали на него молиться, как на священную корову. Я не пил 14 месяцев, так что когда 4-го апреля в Торонто у нас с Ронни Лоу случился скандалешник насчёт Буре, инициатором был я.

Обычно утренние тренировки мы завершали упражнениями на игру в большинстве. И вот Ронни называет тех, кто выходит в первой спецбригаде - Буре, Линдрос, Мессье, Литч и Малахов. Я ушам своим не поверил.

Ни с того, ни с сего Йорки, Линдрос и я превратились вдруг в мальчиков на побегушках? Я не понял, а Буре Кубок Стэнли что ли выиграл когда-то? Может, Буре золотую медаль где-то выиграл? А Мессье? Этот-то что вообще делал в первой спецбригаде? Он ничего не сделал за весь сезон, разве что пару смачных комментариев журналистам подарил. Ну так переведи его тогда в маркетинговый отдел, причём тут первая спецбригада-то?

Затем Ронни назвал тех, кто выходит на большинство вторыми - Йорки, я и Адам Грэйвз. Я его даже слушать не стал. Это было дело принципа. Он погнался за мной через всю площадку: "Ты что творишь, твою мать, я не понял?", - спросил он меня угрожающе. На что я ему ответил: "А ты что творишь, бл**ь?". Ронни на это мне бросил: "Всё, бл*, ты сегодня не играешь". "Ну и пошёл ты нах**, - ответил я. - Ты же у нас тренер. Поступай как знаешь".

Я ушёл с площадки и едва успел добраться до раздевалки, как мне позвонил Слэтц. "Мигом в мой номер. Сию же, бл**ь, секунду!".

Да, может быть, я и не показывал своей лучшей игры, я понимаю. Но я всё равно был в бешенстве. А тут он меня ещё спрашивает: "Ты что творишь, твою мать?". Я ему и сказал: "А ты что творишь, бл**ь? Вот что ты творишь, Ронни, бля*, а?".

"Мне кажется, я со своей стороны сделал всё. Бросил пить и употреблять наркотики, бля, а ты тут, ё**ный в рот, Буре притаскиваешь, который ни х*ра в своей карьере не выиграл. Я выигрывал у него на юниорском уровне. Более того, я выигрывал у него всегда и везде. Да и е**ный Мессье тоже весь сезоне х*рнёй страдает, а не играет". Мы оба понимали, что Марк выиграл шесть Кубков Стэнли, но я в хоккее тоже многого добился.

Я впервые в своей жизни разговаривал вот так вот с руководством. Я был просто в ярости. Да и обидно просто было. "И знаешь что? - добавил я. - Я, твою мать, заслужил уважения. Понимаю, что я тебя пиз**ц как подвёл в прошлом сезоне из-за всех своих проблем, но тем не менее... Если у меня были силы вытащить матч, я его вытаскивал. Вытаскивал для тебя".

"Помнишь, на Кубке Мира в 96-м, когда я подошёл к тебе во втором финальной матча за 10 минут до конца, когда мы проигрывали и сказал: "Слэтц, хочешь я выйду на лёд и устрою там Третью Мировую?". Мы тонули, и нас поражения могло спасти только это, но он ответил отказом. Но и он, и я прекрасно помнили этот разговор.

На самом деле мне хотелось ему сказать: "Знаешь что? Ты меня еб*л во все щели в 96-м на Кубке Мира. Я был лучшим игроком в команде, а ты держал меня на "банке", но я сидел и молчал, несмотря на то, что полностью отдавал себе в этом отчёт. У тебя там парни дохли на льду, еб*ный в рот. Месс и Гретц откровенно дохли! Но ты их всё равно не убирал с площадки. Ты готов был либо выиграть, либо проиграть, но только с ними вместе. А я сидел, бл**ь, и молчал".

Наши разговоры со Слэтцем всегда проходили в мирном ключе. Он действительно желал мне только добра. Я до сих пор периодически звоню ему, спрашиваю как дела. Он уважал меня как игрока, но я уже устал от всего этого дерьма. Я устал от хоккея. Я многое пережил за три года в Нью-Йорке, а после Олимпиады я считал, что большего в хоккее мне уже никогда не добиться.

Слэтц на всё это только и сказал: "Будь ты командным игроком". Я ответил: "Хорошо".

Я пошёл переговорить с Ронни. "Понимаю, что ты считаешь, что Павел Буре лучше меня, но я так не считаю. Играя против него, я выходил победителем в большинстве случаев. Так что если ты считаешь, что у тебя больше шансов на победу с ним, нежели со мной, это твоё право. От тебя требуют результата. Я понимаю".

Он ответил: "Я остаюсь при своём мнении". В итоге мы не попали в плей-офф, а не прошло и двух недель после окончания "регулярки", как его уволили.

Вечеринка в честь окончания сезона проходила в Нью-Йорке на 57-й улице в ресторане "Русская чайная комната" (Russian Tea Room, прим. АО). Мы сняли всё место. На стоимость всем было наплевать - с нашими зарплатами это были копейки. Мы сидели за столом, шутили, прямо напротив моей правой руки стояла бутылка водки. Я пялился на неё два часа.

Я то уговаривал себя выпить, то отговаривал. "Ты заслужил это. Твою ж мать, ты же золото на Олимпиаде взял!". А после этого мне сразу думалось: "Ну ты же понимаешь, что стоит тебе выпить, как тебя отправят обратно лечиться. Ты же знаешь, что у тебя завтра с утра будут брать анализы".

Вот вам мысли алкоголика в кратком изложении. В конце концов, я схватил бутылку, налил себе 300 грамм и выпил их залпом. Эйфория. Представьте себе больного раком, испытывающего дикие боли, которому говорит доктор: "Ладно, вы и так уже понатерпелись, вот вам морфий".

Все уставились на меня: "Ты в порядке?". "Ага, - закивал я. - Я уже давно хотел так сделать".

Я пропал на три недели. Влад, мой русский водитель лимузина, возил меня повсюду, подгонял мне порошок и классных девчонок для компании. Первую неделю я жил в отеле "Дабл Ю" рядом с Таймс Сквер. Иногда по вечерам я ходил в казино Моэган Сан, а иногда просто собирал тусовки у себя дома. Найти людей для вечеринки для меня была не проблема.

Стоило мне зайти в бар, как меня обязательно там кто-нибудь узнавал: "Эй! Тео Флёри! Да ты же за "Рейнджерс" играешь!". "Типа того. Пошли со мной потусим. С меня лимузин и тёлки. Хочешь кокаина - он на столе в гостиной, угощайся". Но поддерживать мой ритм, конечно же, не мог никто. После пары дней от меня все линяли.

Когда мне надоел один отель, я менял его на другой. В каждом дорогом отеле на первом этаже был бутик, где я всё время и покупал себе новую одежду. На ногах я нормально держался. Я практически ничего не ел, но на моей гранулематозной болезни это никак не сказывалось. Оказывается, лучше лекарство в этом деле - водка и кокаин. Влад доставал мне чистый кокаин, некрошенный. Кирпичи привозили на корабле, и после этого они тут же отправлялись ко мне в нос.

Это была 3-недельная вечеринка, которая обошлась мне в $200 000. Я пришёл к выводу, что моей карьере пришёл конец. "Всем большое спасибо. Мне всё понравилось. Я ненавижу хоккей".

Глава 34. Когда тебя колбасит и скрючивает

Мой младший брат Тедди хотел приехать ко мне в гости в Санта Фе вместе с отцом в конце сезона 2001-02, чтобы поиграть недельку в гольф, так что надо было заканчивать этот 3-недельный кокаиновый угар. Я вылетел домой пораньше и коротал время, в основном, в Албукерке - там был стрип-клуб под названием "Шоуклаб", принадлежавший корпорации TD.

В TD входили три клуба - в Денвере, Финиксе и Албукерке, - и девушки мотались между ними. Они выходили на сцену в нижнем белье, а потом сдирали с себя всё, кроме стринг. Типичный номер для стрип-клубов.

Стефани приглянулась мне сразу же, когда вышла на сцену. Она совсем маленькая, но с огромными сиськами, а между ними у неё была вытатуирована длинная лоза с крошечными цветочками. Я попросил официантку привести её ко мне. Стеф станцевала у меня на коленях, и я дал ей пару сотен.

После этого она присела рядом поболтать, и между нами пробежала искра. Мы обменялись телефонами, и тем же вечером, когда я ехал обратно в Санта Фе, она мне позвонила. Она сказала, что собирается пойти с друзьями на вечеринку в Албукерке - почему бы мне не составить им компанию?

Но мой отец должен был приехать с Тедди на следующий день, так что мы перенесли нашу встречу со Стеф на следующую неделю. Следующие два дня мы провели на "Сансете", гольф-клубе, который располагался у меня сзади дома, играя в гольф в 36 лунок. На третий день после гольфа я сказал: "Так, всё. Я поехал. У меня свидание. Увидимся завтра, парни"

Я подъехал за Стеф к аэропорту. У меня тогда был синий Порш Кабриолет 911 с турбо-ускорителем и кузовом, сделанным под старину. Она была 1995-го года выпуска, когда такие только начали выпускать. Вот это машина! Невероятно быстрая.

Я её купил у защитника "Рейнджерс" Брайана Берарда. Однажды он просто взял и сказал: "Всё, надо от неё избавиться". Вечером до этого я выиграл 50 тысяч в Моэгане, поэтому я всего лишь засунул руку в карман, достал оттуда пачку денег, протянул их ему и сказал: "На, возьми. По рукам".

По Стеф было видно, что машина ей понравилась, но она почему-то немного нервничала. Мы остановились в отеле "Хайятт Риджинси Тамая энд Спа" - это между Санта Фе и Албукерком. Там всё было шикарно - первый класс. Но у неё на уме было кое-что другое. Только мы вошли в номер, как она сразу же сказала: "Давай надыбаем порошка".

Стеф мне казалась реально клёвой тёлкой. Она была молодой (ей было 24 или где-то так), весёлой и всегда рада потусить. Два дня мы зажигали по-чёрному - пили, нюхали кокаин, болтали и тусили в казино, где выиграли до х*ра бабла. Но потом я сказал: "Мне пора. Меня отец с братом ждут, а завтра я участвую в благотворительном турнире по гольфу".

В пять утра у меня глазные яблоки где-то, наверное, на миллиметр из глазниц были высунуты - я не спал уже несколько дней подряд. Я подбросил отца и Тедди до аэропорта, а сам поехал в гольф-клуб, который назывался "Инн ов зе Маунтейн Гадс".

Место было восхитительное - вид на горы и остров вдалеке, повсюду сосны. Но мне хотелось быть не там. Мне по-прежнему колбасило и скрючивало от трёх дней веселья. При первом ударе я, как всегда, поставил мяч на высоте трёх дюймов от земли, размахнулся и щёлкнул. И попал в лунку с первого удара. Первый раз в жизни.

Я сидел в Санта Фе в прострации. У меня не было действующего контракта, а доктор Шо и доктор Льюис постоянно мне звонили и напоминали: "Если не вернёшься лечиться, тебе каюк". В общем, меня всё это достало. Я взял и сказал доктору Льюису: "Да пошёл ты нах**, Льюис. Я, бл*, сейчас как приеду и башку тебе нах** проломлю". Я его реально ненавидил. Что логично - ещё один еб**н меня жизни решил поучить.

Но я всё равно собрал волю в кулак и признался самому себе, что у меня есть проблема. Иначе меня могли бы поймать на этом и уволить. Если ты хоккеист, то хочешь играть. Поэтому я снова записался на курс лечения.

Тем не менее, я не был до конца честным перед собой. В программе "12 шагов" сказано, что ты должен признаться, что у тебя есть проблема, а также что на свете есть Бог, который может и хочет тебе помочь, потому что ты не можешь помочь себе сам. После этого приводится ещё длинный список всего, что тебе надо сделать, чтобы избавиться от своей проблемы. Надо быть до конца честным перед самим собой - иначе не выздоровишь.

Я благодарен доктору Шо за его старания. Он представлял профсоюз игроков и делал всё возможное для того, чтобы помочь хоккеистам. Но в то же время меня не покидала мысль о том, что доктору Дэйву Льюису с его военным режимом нужно было только одно - вылечить хоккеиста ровно до такой степени, чтобы он мог играть.

Нет, понятное дело, что "Рейнджерс" платили мне вовсе не за то, чтобы я, как м*дак, сидел и лечился в Лос-Анджелесе. Мне казалось, что они хотели меня вылечить лишь для того, чтобы на меня приходили посмотреть болельщики. Но чем звёздней статус игрока, тем больше с ним проблем.

Если ты играешь в четвёртом звене, то тебя в таком случае просто "спустят" в АХЛ, где ты деградируешь до зарплаты в 150 тысяч в год, а не успеешь опомниться, как уже и карьера закончилась. Тут налицо был крупный конфликт интересов.

Конечно, всё это вам говорит человек, который при первой возможности бегал нюхать кокаин. Я не снимаю с себя ответственности. И теперь я понимаю, что доктор Льюис всего лишь хотел, чтобы я изменил своё отношение к этому процессу, используя старую практику с плохого и хорошего полицейского. Но я был слишком упрям и всё воспринимал в штыки.

Мне по-прежнему было не по себе из-за того, что я подвёл свою команду и Слэтца. Переговоры по поводу продления контракта на четвёртый год должны были состояться в июле, а в мае я позвонил своему агенту Дону Бэйзли и сказал: "Знаешь что? Я в долгу перед "Рейнджерс". Давай предложим им условия с сумасшедшей скидкой".

Бэйз сказал Слэтцу, что я осознал, что подвёл команду и готов был урезать себе зарплату, чтобы заключить новый контракт. И знаете, что ему ответил Слэтц? "У не могу себе позволить держать Тео в составе. Даже за бесплатно".

Жёстко ответил. Он не хотел держать меня в составе даже за бесплатно. Но я его понимал. Проблема там заключалась ещё отчасти и в том, что в команде было море новичков, которые на протяжении 15 лет собирали карточки с изображением Тео Флёри - они брали с меня пример. Так что если я хотел пойти в стрип-клуб, то они бы увязались вслед за мной. Им было бы глубоко пох**, кто и что там говорит. Они бы пошли вместе со мной и точка.

Так что у Глэна на руках была не только суперзвезда по уши в дерьме, но ещё и горстка юнцов, которые из-за меня могли на лёд по две недели не выходить. Так что руководство клуба отказалось переподписывать со мной контракт.

Я был абсолютно подавлен. Меня ещё никогда никто не отталкивал в хоккее. Поэтому мне было очень больно и обидно, что я оказался совсем не нужен своей команде.

Бэйз мне сказал: "Старик, у нас времени в обрез, а ты всё пьёшь да гуляешь. С тобой никто не подпишет контракт, если ты не вернёшься к терапии". Но мне жутко не хотелось вновь оказаться под замком. Я знал, что я могу не пить. Но надо ли оно мне? Нет.

Вот вы представьте себе - у вас куча денег, вы знаменит и вокруг вас вьются девушки на вечеринке каждый вечер. И тут кто-то к вам подходит и говорит: "Слушай, давай-ка мы тебя в тюрьму посадим, а?". Вот вы бы как поступили на моём месте? Я выбрал первый вариант. Я вернулся в Нью-Йорк, потому что мы продали мой дом в Гринвиче, и Вероника сказала мне приехать, чтобы забрать свои вещи. Я зашёл домой, а там было абсолютно пусто.

Я разрывался между Дреей (стриптизёршей из Нью-Йорка, с которой я начал встречаться на закате своего брака) и Стеф - стриптизёршей из Албукерка. Мне надо бы решить, переехать ли в Санта Фе с Дреей или же продолжить встречаться со Стеф. У меня была куча баллов на накопительной карте посетителя Моэган Сан, а рядом с казино как раз построили новый отель - туда мы и въехали с Дреей.

Но это было совсем не так, как со Стеф в "Хайятт Риджинси". Дрея ходила к советнику по алкогольным проблемам, чтобы не дать мне сорваться на пьянство, что меня несколько отпугивало. И я снова начал играть в казино, как проклятый.

Однажды я играл в кости, и мой сосед вдруг спросил меня: "Слушай, может тебе подогнать чего надо?". Я ответил: "Очень даже надо". И кинул ему фишку номиналом в тысячу долларов. "Как насчёт четырёх эйтболлов?", - спросил я. Это стоит примерно пять сотен, так что оставшиеся пять шли ему на чай.

Эйтболл - это 1/8 унции кокаина, то есть 3,5 грамма. Парень притащил товар и оставшуюся часть вечера я бегал в туалетную кабинку и тыкал ключи от автомобиля себе в карман. Быстро, легко и незаметно.

В тот вечер я выиграл $80 000 и снял всё это наличкой. Затем я отправился в торговый центр Моэган, кинул на стол перед продавщицей свою накопительную карту и заказал для Стеф браслет за $10 000. У меня на карточки была четверть миллиона очков, а каждое очко стоит доллар.

Я сказал Дрее, что вернусь в Санта Фе и попробую разобраться с тем, что мне делать дальше - проходить курс лечения, чтобы мне разрешили играть или нет. Она спокойно к этому отнеслась. Хорошая девушка.

В аэропорт я приехал обдолбанный в хлам, а в кармане у меня всё ещё лежало два с половиной целофановых пакетика. Я получил посадочный талон, выбросил кокаин в помойку и задумался над тем, что же мне делать с бриллиантовым браслетом и чемоданом до верху набитым баблом. Я решил, что брать всё это с собой на борт будет палевно, поэтому сдал сумку в багаж. Ну, и угадайте, что я обнаружил, когда прилетел в Албукерк? Мой чемодан не прилетел. Прощайте, $80 000. Ну и фиг с ними.

Я приехал к Стеф и сказал, что не знаю, что мне делать дальше. Она ответила: "Ну ты и м*дак! Иди лечись. Ты обожаешь хоккей, а если ты не пройдёшь курс лечения, тебе не дадут в него играть". Она была права. После этого она уехала на работу в TD, я сделал пару звонков, а потом отвёз её дочку Алеку в торговый центр. Мы пообедали в "Тиффанис", а затем я купил Стеф обручальное кольцо за $30 000.

Вечером, когда я вернулся домой, я ей сказал: "Ну, в общем, так. Я поговорил с врачами. Я улетаю на месяц в Лос-Анджелес. И после этого месяца мне разрешат вести переговоры по поводу контракта с кем угодно. Вы с Алекой поедите со мной?".

У неё пропал дар речи.

Таким образом, я вернулся к курсу лечения, а она навещала меня на выходных. Спустя месяц я позвонил Бэйзу и сказал: "Ну, всё. Давай-ка приступим". Он спросил меня, где я хочу играть. Я ответил, что либо в "Финиксе", либо в "Чикаго", потому в "Финиксе" работал Уэйн Гретцки, а в "Чикаго" - Брайан Саттер.

Мы навестили со Стеф её маму в Сан-Диего, оставили с ней Алеку, а потом отправились в Калгари, чтобы встретиться с Брайаном Саттером и сыграть на турнире по гольфу, который я устраивал каждый год в поддержку борьбы с гранулематозной болезнью и восполением слизистой оболочки толстой кишки.

Это был достаточно престижный турнир. Там всегда собиралось много влиятельных бизнесменов и владельцы "Флеймс". И я притащил туда Стеф - вот это вот маленькое создание в купальнике стиля Дэйзи Дюкс (кинематографический персонаж, секс-символ США, прим. АО) с огромнейшими грудями, которые были видны над и под её топиком, и большой тату между ними. Всем этим респектабельным джентельменам я представил её как свою невесту.

Было забавно посмотреть на столкновение этих двух миров. Люди всегда презрительно относятся к стриптизёршам, но мне не кажется, что им есть чего-то стыдиться. Я считаю, что у людей есть право быть там, где они захотят, и с тем, с кем захотят. Я показал ей часть своего мира, давая тем самым понять, что и она может стать его частью.

К тому же, я хорошо знал всех этих старых нефтянников и бизнесменов. Они ничем не отличались ни от меня, ни от кого-либо другого. Как вы думаете, куда они все ходят, когда отправляются в командировку в Техас? В клуб для джентельменов. Однако я знал, что стоит мне отвернуться, как все тут же шушукались за моей спиной: "Боже мой! Вы видели, с кем пришёл Тео?".

Чаку Стефани не понравилась. Он сказал: "Костлявый, ты что творишь? У неё груди размером с арбузы, и она уже вся помятая - это тебе не какая-нибудь молодая и наивная стриптизёрша. Она катится по наклонной. Нет, она, конечно, симпатичная, но мозгов-то у неё почти нет".

Он был единственным человеком в мире, который действительно говорил мне то, что думает, поэтому я ему очень доверял. Но это не значит, что я прислушивался к его мнению. Да, я тогда был вообще никакой, но всё равно считал её хорошей девушкой.

Я встретился с Саттером, и он сказал мне: "Я бы хотел видеть тебя в

своей команде. Мы здорово провели прошлый сезон, и нам бы очень пригодились твои услуги. С тобой мы можем выиграть Кубок Стэнли".

Как же это прекрасно звучало, и, о, боже, каким же кошмаром это обернулось. Таким кошмаром, что пиз**ц.

Глава 35. "Чикаго"

После турнира по гольфу, я отправился в свою хоккейную школу в Расселле. Там я познакомил Стэф со своей семьёй и Пельцами. Они беззаветно любили меня, поэтому нас там никто не судил. Затем я встретился с друзьями из "Финикса", Майком Барнеттом и Гретцом, а также тренером Бобби Фрэнсисом.

Бобби был моим тренером во второй половине моего последнего сезона в "Солт-Лейке". И никто из них, бл*, даже не представлял себе, в каком я был положении.

Они меня абсолютно не понимали. Они никак не могли понять, что мне вообще пить нельзя, даже чуть-чуть.

Они мне постоянно говорили: "У, да здесь так клёво играть! У нас свой самолёт есть, забитый под завязку пивом". А тогда я был на второй стадии программы. Стоило мне выпить или ширнуться, меня могли дисквалифицировать без выплаты зарплаты. Так что летающий бар мне был вовсе ни к чему.

Что касается "койотов", то им все предвещали светлое будущее. С помощью драфта они привлекли в систему клуба кучу молодых игроков и хотели установить неформальную обстановку. Например, на каток я мог бы приезжать в шортах и шлёпках. Я тогда думал: "Хм, весело будет, походу. Чересчур весело".

Мы продолжили переговоры с обоими клубами. У "Чикаго" было преимущество, потому что это город с богатыми спортивными традициями. К тому же, по поводу Финикса я сомневался ещё и потому, что там жили друзья Стеф. А значит она будет постоянно тусить. Мне же нельзя вообще ничего нельзя было употреблять. Ведь куда бы мы ни пошли, нас везде встречал парень с баночкой в руках.

А Стеф тусила по полной. Я сводил её на пару своих встреч с врачами, которые меня даже пытались заставить дать слово, что если она не перестанет кутить, то я её брошу. Но она не могла пойти на это.

Ходили слухи, что я вернусь в "Калгари". Но вариант с "Флеймс" я всерьёз не воспринимал, потому что в руководстве клуба сидели на редкость скупые люди. К тому же, в "Калгари" играл Джером Игинла, чей контракт хоть и истекал после сезона 2001-02, но его всё равно должны были продлить. В 25 лет он был лучшим снайпером (52 гола) и бомбардиром (96 очков) НХЛ. Он также выиграл приз имени Лестера Пирсона, который вручался MVP сезона по итогам голосования среди игроков.

Несмотря на то, что я бы с удовольствием вновь поиграл бы с ним за одну команду, руководство "Флеймс" в жизни бы не стало разоряться на двух нас. Пусть даже это принесло бы им Кубок Стэнли. Я вообще считаю, что если бы они дорожили кубком, то не стали бы распродавать нашу команду сразу же после того, как мы его выиграли.

Когда я познакомился с Игги, я сразу понял, что он отличный парень. Я видел, как он заботится о своей семье. Поэтому я был просто в бешенстве от того, каким образом его выставили в прессе.

Игги по праву требовал высокой зарплаты. За последний сезон, который мы провели вместе (1998-99), он заработал $850 тысяч. Он подошёл к Элу Коутсу и попросил повысить ему зарплату, на что в ответ услышал: "Забудь об этом". Если бы он тогда уехал куда-нибудь на юг, он бы нормально наварил. Но проспорив с ними весь тренировочный лагерь, он в итоге подписал контракт на $1,7 миллиона на три года. Он был лучшим малооплачиваемым игроком в лиге.

Однако после того, как у него не заладились дела в начале сезона, газеты запестрили заголовками из серии "Неудачник Игги". Я глазам своим не мог поверить. Они совсем что ли ох**ли? Он зарабатывал в миллион раз меньше тех, кто уступал ему по таланту, а они про него такие вещи говорят?

Как бы то ни было, как только "Флеймс" вступили в серьёзные переговоры с Игги, со мной они больше не связывались. Если бы они продолжили вести со мной переговоры, думаю, я бы закончил карьеру в "Калгари". Причём сделал бы им солидную скидку - миллионов, может, на 5-6. В этом городе жили все мои дети - Джош, Бо и Татим. Учитывая это, трудно было бы отказаться от их предложения.

В начале июля Джей Фистер (генеральный менеджер "Тампы"), сказал Бэйзу, что его клуб заинтересован в моей кандидатуре. Но я считал, что для меня "Тампа" далеко не идеальный вариант продолжения карьеры. У них была очень молодая команда, а за 10 лет в НХЛ, они девять раз не попали в плей-офф.

Я знал, что там вот-вот расцветёт Винсент Лекавалье, набравший 78 очков в сезоне 2002-03, да и Марти Сен-Луи был не обделён талантом. Мы с ним играли за "Калгари" в сезоне 1998-99, но он постоянно мотался между основой и фармом, сыграв в итоге 13 матчей в НХЛ.

Он закончил Университет Штата Вермонт, а на драфте НХЛ не был выбран ни одной командой из-за своих небольших габаритов - 173см, 80кг. Никого не напоминает? За четыре сезона в "Катамаунтс" (название университетской команды, за которую выступал Марти, прим. АО) он набрал 267 очков в 139 матчах - то есть в среднем по 1,92 очка за игру. За четыре сезона в "Муз Джо" я набрал 479 очков в 274 встречах - 1,72 очка за матч.

Из "Калгари" его отпустил тогдашний генеральный менеджер клуба Крэйг Баттон. "Тампа" подписала его на правах свободного агента. В январе 2002-го года в матче против "Питтсбурга" он вмазался в борт и сломал себе малоберцовую кость чуть выше лодыжки. Пропустив 26 матчей, он вернулся на лёд в сезоне 2003-04 и стал лучшим бомбардиром лиги с 94 очками, а затем обыграл "Калгари" в борьбе за Кубок Стэнли. Если бы я подписал тогда контракт с "Тампой", то выиграл бы ещё один чемпионский перстень.

Затем на меня вышло "Торонто". Билл Уоттерс и Бэйзли долго сидели на телефоне. Но я знал, что если я буду играть за "Мэйпл Лифс", то каждый мой шаг будут рассматривать под микроскопом. Спортсменам в этом городе живётся непросто. Болельщики там замечательные, но вот пресса просто пизд*ц.

Послушаешь местных журналистов, так всё что ты ни делаешь, всё не так. Скажем, тебя критикуют за то, что ты не играешь в пас. Начинаешь играть в пас и что? Думаете, это кто-то отметит? Как бы не так - будут ругать за то, что мало бросаешь. Журналисты в Торонто постоянно соревнуются друг с другом, поэтому роются в слухах. Уверен, что то и дело откровенно выдумывают новости. В следующий раз когда в Торонто будете, откроете там спортивный раздел (он там в четырёх газетах есть) и посмотрите на заголовки. Сплошное враньё.

Впрочем, игроки в "Торонто" тогда были феноменальные. Было бы здорово сыграть в одной тройке с Матсом Сундином, который в среднем за сезон набирал по 80 очков. Томаш Кабеле отменно бросал с дальней дистанции, а также там ещё был Николай Антропов - 21-летний русский с хорошими габаритами и огромным талантом. С Робертом Райхелем я отыграл шесть лет в "Калгари", так что мы были корешами, а с Гэри Робертсом в 1989-м мы взяли Кубок Стэнли. С Таем Доми я бы куда охотнее

играл за одну команду, чем за разные.

Но поиграв за "Рейнджерс", я сказал Бэйзу, чтобы он даже не рассматривал этот вариант. Ведь согласись я на этот переход, я бы оказался в центре хоккейной вселенной. Да и к тому же "Торонто" 35 лет не выигрывал Кубок Стэнли.

Таким образом, выбор встал между "Чикаго" и "Финиксом". То есть между Гретцом и Саттером. Перед Гретцом я был в долгу. Если бы не он, то у меня бы не было олимпийского золота, но я боялся, что могу его разочаровать своей игрой. Я ведь прекрасно понимал, что я законченный нарик и алкаш.

Да и по деньгам там тоже были различия. "Чикаго" предложил мне контракт на два года по четыре миллиона за каждый сезон, а "Финикс" - по два с возможностью заработать четыре, если я буду хорошо себя вести. И "Чикаго" тренировал Саттер. Он заступился за меня, когда разгорелся скандал вокруг Грэхема Джеймса, поэтому, наверное, мне казалось, что он может меня спасти. Потому что я умирал.

Так что я позвонил Бэйзу и сказал: "Давай в "Чикаго". Прежде чем подписать контракт, я встретился с генеральным менеджером "Блэкхоукс" Майком Смитом и сказал: "Майк, я сейчас в такой ужасной форме, что ещё никому и не снилось. Но знаешь, что я тебе скажу? Сейчас я утеплю свой дом в Санта Фе и обещаю, что тут же приеду и начну тренироваться". Он ответил: "Без проблем. Главное, успей подготовиться к началу сезона".

Я перебрался в Чикаго и две последние недели августа занимался там с их тренером. Затем к нам присоединились остальные игроки команды, и мы полностью посвятили себя подготовке к сезону. На воротах у нас играли Крэйг Андерсон, Жозелин Тибо и Майкл Леилтон, в защите - Джон Клемм, Лайл Оделайн, Стив МакКарти и Стив Поапст, а в нападении - Эрик Дазе, Сергей Березин, Михаель Нюландер и Алексей Жамнов.

Вплоть до 6-го сентября на протяжении двух недель мы встречались с ними на "Эдж Айс Арена" в Бенсенвилле и самостоятельно тренировались. Это здорово помогло мне укрепить сердечно-сосудистую систему. При нагрузках у меня пульс держался где-то на отметке 180 ударов в минуту, но я знал, что делать.

Чтобы я не пил, команда наняла моего поручителя из общества анонимных алкоголиков в Санта Фе - Джей-Джея. Он переехал в Чикаго и стал моей сиделкой. За это ему заплатили $200 тысяч и поселили в роскошной мебелированной квартире, принадлежавшей мистеру Уиртцу.

Билл Уиртц был владельцем "Блэкхоукс". Не самый популярный персонаж, мягко говоря. Из-за него домашние игры "Чикаго" не показывали по местному телевидению, поскольку он считал, что это несправедливо по отношению к владельцам абонементов. Мне кажется, что это было недальновидно. Впрочем, что касается самого дома, то там даже был лифтёр. Джей-Джей оказался в раю.

В начале тренировочного лагеря дела шли хорошо. 21-го сентября мы проводили свой первый выставочный матч против "Далласа", и Саттер поставил меня в тройку к Нюландеру. Я всегда любил играть с Майки. Он умел выдерживать паузу и с техникой у него был полный порядок. Вместе с Эриком Дазэ я был в ассистентах первой шайбы в том матче.

Через три дня Дазэ лёг на операцию грыжи межпозвоночного диска, из-за чего я очень расстроился. У нашей тройки было отличное взаимопонимание, а сам Эрик был лучшим бомбардиром команды в прошлом сезоне с 38 голами и 32 передачами.

В том матче мы перебросали соперника, но проиграли 2:3 в овертайме. Саттер выделил мне 24 минуты игрового времени. Исходя из той формы, в которой я тогда находился, я отыграл неплохо. Я пахал по полной программе с Филом Уокером (нашим тренером по физподготовке), поэтому мне казалось, что к началу сезона я подойду в оптимальном состоянии.

И вот в один прекрасный день Брайан вызывает меня к себе в офис и орёт, как потерпевший: "Бл*, да ты же в ужасной форме! Ты по площадке еле ползаешь! Тео, ты ох**л что ли? Мы тут тебе, твою мать, миллионы платим, а ты играешь, как говно!".

Я ответил: "Я Майку Смиту ещё до заключения контракта сказал, что я не в форме. Но я сделаю всё от себя зависящее, чтобы набрать форму. Обещаю, что 10-го числа, когда мы откроем сезон матчем против "Коламбуса", я буду полностью готов". Но руководство клуба продолжало на меня давить.

Каждый день приходилось выслушивать кучу говна в свой адрес. И меня всё это в итоге заколебало. Я тогда думал: "Так, ребята, вы Кубок Стэнли с 1961-го года не можете выиграть, помните? Ну и кто тут дурак?". Я твердил им одно и то же: "Я наберу форму к 10-му октября.

Именно с этого момента мне начинают платить деньги, и именно к этому моменту я и должен быть готов. А не к сентябрьскому матчу против какого-нибудь еб**ного "Детройта".

Меня по-прежнему преследовали приступы паники как на самой площадке, так и за её пределами. Раньше они были куда менее жёсткими. У меня съёживало грудь, и я не мог дышать. Поэтому однажды утром я отправился к врачу и рассказал ему о своей ситуации. Он сказал: "Не волнуйся, на вот, попробуй". После чего выписал мне уйму паксила.

Это такой же антидепрессант, как и прозак. Обычно его принимают по 20мг в сутки. Врач прописал мне двойную дозу. Паксил оказывал на меня необычный побочный эффект - судороги. Где бы я ни находился - на скамейке, дома, где угодно - меня колбасило так, будто я пальцы в розетку засунул.

У меня постоянно брали анализы. Три раза в неделю в шесть часов утра я просыпался от стука в дверь. Открываешь - а там посланец от НХЛ с бутылочкой в руке. В Чикаго он даже со мной в туалет ходил и следил за тем, как я её наполняю.

Стефани поселилась у меня дома со своей 5-летней дочкой Алекой. Мы жили в прекрасной квартире на Белмонт Харбор с видом на озеро Мичиган. Кварплата за месяц была $10 000. Всё это располагалось на последнем этаже классного старинного здания в центре города. Живёшь, как в кино. У нас был собственный лифтёр, няня, горничная и повар. Живи - не хочу. Но всё без толку - мы постоянно ссорились. У неё проблем в жизни было не меньше моего.

1-го октября, выслушав очередную тираду Саттера на тему "попробуй только, сука, мне тут форму не набрать", у меня дома разгорелся крупный скандалешник со Стеф. Она пулей вылетела из гостиной и заперлась в ванной. И тут в моей голове что-то щёлкнуло. "Всё, я иду бухать. Пошли все нах**". Я схватил свою куртку и ушёл.

Я поймал такси и попросил водителя отвезти меня в ближайший ликёро-водочный магазин. Он подождал меня у входа, а я вышел на улицу, посасывая бутылку "Грэй Гуза". "Слушай, старик, мне бы порошка где-нибудь надыбать...", - сказал я и достал пачку денег.

Мы поехали к "проектам" (имеются ввиду районы с многоэтажными домами, в которых в силу дешёвой кварплаты селятся преимущественно семьи с небольшим достатком, прим. АО). Я вышел из машины и дал ему сто баксов. Он тут же дал по "газам" и уехал. Райончик был не из спокойных.

Помню, там у каждой стены было море мусорных баков, разорванных полиэтиленовых пакетов зелёного цвета и порванных картонных коробок. Железобетонные заборы были ржавые и с дырками, а ворота еле-еле держались на петлях. Все стены в граффити, а земля - в жирных обёртках. Меня там никто не знал. Всем было глубоко наплевать на то, что я собирался ширнуться тем вечером. Отличный вариант.

Мимо меня проходил какой-то чернокожий парень, одетый в стиле хип-хоп. Я окликнул его: "Эй, дружище, мне бы порошка достать". Он подошёл ко мне и впился в меня глазами. Но было совсем не страшно. Меня уже реально было наплевать, живу я или нет - мне просто хотелось торкнуться. Пару секунд спустя он сказал: "Пшли".

Он провёл меня вниз по улице через пару закоулков к пятиэтажке из красного кирпича. Все окна в здании были заколочены. Парадная дверь была с железной решёткой. Внутри пасло то ли говном, то ли мочёй, а может быть, этот запах источал покойник. Я поднялся с ним на четвёртый этаж, дыша ртом.

В большинстве комнат не было ничего, кроме матрацов, сломанных стульев и шкафчиков для одежды. Повсюду была куча хлама. В коридорах было полно грязных банок, бычков и шприцов. Мило, нечего сказать. Мы подошли к закрытой двери и постучали. Дверь нам открыл чёрный парень с дредами, сравнимый по габаритам с Семенко. В комнате было два наркодилера. Остальные спали либо прислонившись к стене, либо лежали в отключке прямо на полу.

Один из них мне сказал: "Бл*, ну ты и псих еб*нутый! Ты хоть сам-то это понимаешь? Нах** ты сюда припёрся? Тебе тут реально ловить нечего. Еб*ть ты псих". Я пожал плечами: "Чувак, я всего лишь хочу ширнуться". Он покачал головой и ушёл на кухню. Вернулся же он в эйтболом в руках. "Двести баксов". Я вынул пачку денег из переднего кармана и протянул их ему. "За*бись".

Мы сели вокруг грязной подставки под телевизор, я достал фольгу из своей пачки "Marlboro Lights", разгладил её, сделал дорожки, скрутил купюру трубочкой и занюхнул первую. Качество было отменное. Все мои волнения и тревоги куда-то тотчас же испарились. Я протусил с ними пару часов. Парни смеялись надо мной, качали головами и называли меня "еб*нутым психом" каждые пять минут.

Чуть позже вечером я заселился под собственным именем в отель "Дрэйк", который располагался в пяти минутах от моего дома. Я не пришёл на утреннюю тренировку, и Саттер решил, что меня либо похитили, либо убили. Он знал меня, как облупленного. Я бы ни за что просто так не пропустил тренировку накануне первого матча сезона.

Меня разыскивали полиция и частная охранная компания. Джей-Джей себе места не находил. Ему платили столько денег, чтобы они присматривал за мной, а тут я взял и сбежал при первой подвернувшейся возможности. Стеф тоже жутко расстроилась, потому что думала, что я ушёл из дома из-за неё.

В течение 24 часов я никуда не выходил из номера. Я сидел и нагружал свой мозг паксилем, кокаином, двумя ящиками пива и бутылкой "Грэй Гуза". Следующим утром, 3-го октября, у меня закончились порошок и бухло. Я смотрел в окно на чикагские небоскрёбы. Отель был недалеко от пляжа для выгула собак на Белмонт Харборе, так что я слышал как они там лаяли внизу. У меня башка пи*дец как раскалывалась, и со мной приключился очередной приступ паники. Мне хотелось умереть.

Я заставил себя встать с кровати, закурил и заполз в душ, чтобы ополоснуться. Мне удалось не дать сигарете погаснуть - мои лёгкие наполнялись паром и табачным дымом. У меня плавился мозг, а я пытался придумать себе какую-нибудь нелепую отмазку, почему я вдруг исчез с лица Земли на два дня.

Еле-еле передвигая ногами, я вернулся к себе домой. Когда я открыл дверь, Стеф посмотрела на меня так, будто увидела там вместо меня приведение. Бэйз тоже был там. Как и Саттер. Они были не столь даже в ярости на меня, сколь обеспокоенны и напуганы. Саттер ничего мне толком не сказал. Не картина была, а ужас - пизд*ц! Он смотрел на меня с огромной грустью.

Брайан сказал мне, что руководители Реабилитационной Программы НХЛ отстраняют меня от хоккея до декабря, на что я ответил: "Знаешь что, дружище? Оставьте меня в покое. Мне больше ничего от вас не надо. Я просто хочу играть в хоккей. Не хочу я тренироваться по два часа. Я не хочу, чтобы ты постоянно давил на меня. Мне кажется, я этого заслуживаю. Я это своей статистикой заработал. Я устал. Не нужно мне никакой любви за такую плату. Мне достаточно лишь уважения".

Меня дисквалифицировали на 25 дней без выплаты зарплаты. Таким образом, этот 2-дневный отпуск обошёлся мне в $1 219 512, 79. Меня снова записали на терапию и на приём к новому психологу - Джонне Могэб. Она была клёвой. Мы с ней действительно многого добились. Она помогла мне перебороть в себе ненависть.

У нас с ней было такое упражнение, где она раскладывала передо мной кучу карт, каждая из которых обозначала какую-то эмоцию - ненависть, грусть, счастье, страх... Там была целая колода карт с ненавистью, ещё одна с грустью и так далее. Мы разговаривали с ней на какую-нибудь тему, и периодически она меня спрашивала: "Что вы сейчас почувствовали?". Я брал сразу несколько карточек с ненавистью и кидал их в общую кучу.

Через некоторое время она сказала: "Знаете, ваша стопка "грустных" карточек что-то уж слишком высокая". "Знаю", - ответил я. Я к ней даже не прикасался. А вот карточки с ненавистью я хватал постоянно. В итоге она сказала: "Вот что я вам скажу. Вы всю свою жизнь прожили в ненависти. Благодаря этому вам удалось запугать окружающих и добиться того, чтобы вас никто не трогал. Но вы совсем другой человек. Вы кроткий и невинный. Вы вовсе не виноваты в своём прошлом".

У меня аж в душе ёкнуло.

"За вашим гневом кроется вот это, - сказала она и похлопала сверху по колоде "грустных" карточек. - Вы избегали грусть, потому что вам была нужна ненависть, чтобы выжить. Но послушайте меня - вам нужно по-новому взглянуть на свою жизнь. Маленький мальчик в Расселле был грустным. Отец за ним не следил, матери не было дома, а один мужик взял и изнасиловал его. Настало время взяться за ум".

Она попала прямо в яблочко. Может быть, конечно, так случилось и из-за того, что я был готов услышать эти слова. Мы виделись с ней каждый день на протяжении двух месяцев. Я пошёл на перемены. Джим связался со всеми моими любимыми казино - "Мандала Бэй" в Лас-Вегасе, "Трамп Марина", "Трамп Плаза" и "Харрас" в Джольете, "МджиМ Грэнд" в Детройте и "Моэган Сан". В каждое из них он отправил письмо датированным 1-го ноября 2002-го года.

Содержание его было следующим: "Дорогой сэр, в дополнение к нашему телефонному разговору это письмо подтверждает, что Теорен В. Флёри желает закрыть все свои счета в вашем заведении на неопределённый срок. Если у вас есть какие-то вопросы, то прошу вас, адресуйте их мне. Искренне ваш, Джеймс Р. Дженкинс".

У меня наладились отношения со Стефани. Когда наконец-то завершился бракоразводный процесс с Вероникой, я был безумно счастлив - у меня будто гора с плеч свалилась. Веронике отошло имущество на пять миллионов. Мы поделили дом в Гринвиче, ей достался наш дом в Сикамусе, лодка и машина, плюс алименты. Неплохой навар за семь лет замужества.

Мне разрешили приступить к тренировкам 25-го ноября, а 6-го декабря я уже играл против "Анахайма". Как только я вышел на лёд, публика тут же тепло меня поприветствовала. В четвёртой смене я открыл счёт на 11-й минуте встречи, и болельщики словно с ума посходили, беспристанно скандируя: "Тео! Тео! Тео!". Меня тут же обступили партнёры по команде. Вот поэтому все так любят играть в "Чикаго".

В следующем матче против "Тампы" за пять минут до конца третьего периода я стоял у борта на синей линии и бросил в одно касание по воротам. Шайба влетела в ворота над правым плечом Николая Хабибулина, и мы вышли вперёд. В итоге мы выиграли 3:1. Помню, после этого я прочитал заметку некоего Эллиота Хэрриса в "Чикаго Сан-Таймс". Там говорилось следующее: "Способность забивать голы крайнего форварда "Чикаго" Тео Флёри просто опьяняет. И алкоголь тут вовсе ни причём". Меня это улыбнуло.

Мы отправились на 3-матчевый выезд, который у нас начинался встречей с "Айлендерс" в "Нассау Колизеум". Местная публика вела себя в своих лучших традициях, постоянно освистывая меня и скандируя "Наркоман!", стоило мне прикоснуться к шайбе. Но на этот раз я не дал им вывести меня из себя. Более того, я сыграл вполне неплохо.

Во время раскатки я увидел пару детишек в сетках с моей фамилией. У них в руках был плакат с надписью "Мы рады, что ты вернулся". В том матче я отметился голевой передачей. Через день мы обыграли "Рейнджерс", а я открыл счёт на 14-й минуте броском из правого круга вбрасывания.

Мы уступили "Далласу", а затем на протяжении восьми матчей либо выигрывали, либо сводили вничью. Тогда мне казалось, что не зря вернулся в хоккей. И так мне казалось до матча против "Сент-Луиса" накануне Нового Года.

Джей-Джей и я отправились с ребятами в бар. Я убедил его в том, что ничего со мной не случится. Он мне перед этим ещё говорил: "Старик, да давай лучше дома останемся". Так что он тут ни при чём. С кем бы я тогда бы ни жил в одном номере, это не имело бы никакого значения. Я алкоголик. Мне было плохо, и я отправился за лекарством.

Вечер начался очень даже ничего. Джей-Джей сидел рядом со мной, а я потягивал колу. Правда, чувствовал я себя не в своей тарелке. Вокруг было столько девушек, а "на сухую" я к ним никогда не подкатывал. Ну, не мог я подойти к девушке без какого-либо допинга.

Я пошёл в другой конец бара, где бы меня никто не увидел и заказал себе ром с колой, сказав при этом бармену, чтобы он налил это в стакан из-под обычной колы. Я дал ему "на лапу" пару сотен и сказал: "Так и наливай мне дальше. Только двойные". Никто даже понятия не имел о том, что я пью.

Так мы сидели и сидели, пока ко мне не подошёл Джей-Джей с пламенной тирадой: "Ах ты, говнюк! Ты, оказывается, весь вечер бухаешь!". В тот момент я уже был в дрова и ответил ему: "А незачем было бутерброд на банкет относить". Он запихнул меня в такси, и весь инцидент удалось замять, потому что я употреблял только алкоголь, а анализы на следующий день мне не надо было сдавать.

Пару дней спустя, 5-го января, мы играли с "Детройтом". Я забил гол и отдал результативную передачу, но при этом я еле сдержался, чтобы не разбить е*ло в щепки клюшкой этому ублюдку Шону Эйвери. Стоило мне проехать мимо него, как он тут же подносил большой палец к носу и делал вид, что нюхает порошок.

Эйвери постоянно использует личные недостатки людей на льду. В НХЛ он теперь новая кладезь смачных комментариев. В 2008-м году он подошёл к журналистам незадолго до начала встречи "Флеймс" с "Далласом" в Калгари и назвал свою бывшую девушку (актрису Элишу Катберт, которая тогда встречалась с защитником "огоньков" Дионом Фанюфом) - "потаскухой" (дословно Эйвери назвал её "sloppy seconds", имея ввиду, что он переспал с ней раньше Фанюфа, прим. АО).

За это его дисквалифицировали на шесть матчей, а когда он отбыл своё наказание, руководство "Далласа" сказало ему, чтобы он собирал манатки. А ведь он только-только подписал с ними 4-летний контракт на $15,5 миллионов. "Рейнджерс" вернули вновь подписали с ним контракт в марте 2009-го.

За восемь сезонов в НХЛ он сменил четыре команды - из "Детройта" он перешёл в "Лос-Анджелес", оттуда - в "Рейнджерс", затем -в "Даллас", а потом снова в "Рейнджерс". А всё потому, что он клоун. В раздевалке его все любят так же, как мандавошек.

Конец же моей карьере начался пару недель спустя после этой встречи с "Детройтом". 18-го января, в субботу, мы проиграли на выезде "Сент-Луису" со счётом 2:4, после чего отправились в Коламбус, где у нас была игра в понедельник. Когда мы приземлились, я повернулся к Джей-Джею и сказал: "Слушай, я хочу пойти в бар с ребятами. Всё будет в порядке. То, что случилось на Новый Год, больше не повторится". Он спросил: "Старик, ты в этом уверен?". "Целиком и полностью".

Я начал с колы, а затем дал "на лапу" бармену. Не успел я опомниться, как мы уже оказались в стрип-клубе, после чего я больше ничего не помню. Проснулся я уже у себя в номере от того, что кто-то барабанил мне в дверь. Это был наш координатор по выездным матчам, который орал, что я опаздываю на командное собрание в номере Брайана Саттера.

Когда я открыл дверь, у него лицо от ужаса перекосилось. Я спросил его: "В чём дело?". Он сказал мне, чтобы я посмотрелся в зеркало. У меня над глазом был огромный порез, а футболка выглядела так, будто её носил кто-то из кинофильма "Пятница 13-е". Повсюду была кровь. Я обернулся и посмотрел на кровать - она тоже была вся окровавлена. Ко всему прочему, у меня болели рёбра, будто меня кто-то нехило отдубасил.

Я быстренько принял душ, а когда я наконец добрался до номера Саттера, тренерский штаб там уже на ушах стоял. Они по полной программе прессовали парней, которые были со мной. Суть их претензий сводилось, в общем-то, к одному: "Какого х*я вы разрешили Тео пить?". Но они были ни в чём не виноваты. Просто мне вообще не надо было ходить в этот бар.

Вся эта история попала в газетах, потому что одному журналисту дали наводку. После игры с "Коламбусом" он подошёл ко мне и сказал: "Я слышал, что вчера вечером в стрип-клубе драка была". Я спросил его: "Вы это к чему?". А он мне: "Да вот хотел спросить, откуда у вас фингал?". Меня застали врасплох. Я ответил: "Не помню". После чего он мне всё и рассказал.

В той статье рассказывалось о том, как Тайлер Арнасон, Фил Хаусли и я отправились в стрип-клуб под названием "Пьюр Платинум". И я там так буянил, что нас попросили уйти.

Исходя из того, что было написано в статье, мы благополучно дошли до выхода, после чего я врезал по лицу местному менеджеру. На меня попёрли вышибалы, и Хаузеру с Арни еле удалось оттащить их, чтобы меня не забили насмерть. Полицию вызвали в 4 часа утра, а остальное вы уже знаете.

Как только это оказалось в прессе, врачи из реабилитационной программы НХЛ, мистер Уиртц и тренеры "Чикаго" устроили общее собрание. Я всё ещё находился на второй стадии программы, а мистеру Уиртцу жутко хотелось от меня избавиться. Но врачи ни с того, ни с сего заступились за меня и сказали, что я ни в чём не виноват. В Нью-Йорке я думал, они готовы меня в могилу свести, а в Чикаго же они, наоборот, были на моей стороне. Быть может, моя команда испытывала во мне тогда острую необходимость, а, может быть, им просто не нравился Билл Уиртц. Он был ещё тем старым пердуном.

Месяц спустя "Блэкхоукс" отправили Джей-Джея домой. Руководство клуба пришло к выводу, что "он исчерпал свою полезность". Я с самого начала считал, что это глупая затея, но он ведь был моим другом. После этого "Чикаго" проиграло девять матчей подряд, и меня внесли в список "отказников", не сказав мне об этом ни слова. Затем меня несколько раз не включили в заявку на матч.

Неплохое оправдание, верно? Мы проигрываем, а во всём виноват Флёри. Все остальное тут было ни при чём. То, что у нас не было глубины состава, а Дазэ был травмирован весь сезон, что наш вратарь, Жозелин Тибо, не играл в последних девяти матчах из-за последствий от сотрясения мозга, что нашего капитана, Алексея Жамнова, арестовали за вождение в нетрезвом виде, и что Саттер и наш генеральный менеджер, Майк Смит, ненавидели друг друга до такой степени, что даже не разговаривали друг с другом.

Нет, конечно же, во всём виноват Флёри, который устроил драку в стрип-клубе. Именно поэтому команда и не может выиграть. Но я терпел и даже сумел собраться к концу сезона, забросив три шайбы при 11 передачах в последних 17 матчах. Но в предпредпоследнем матче сезона я крупно облажался.

Мы были в Сент-Луисе и должны были сыграть два матча подряд. Я жил в одном номере с Крисом Саймоном. Я поднялся к себе после ужина, а все куда-то ушли. Я подумал: "А пошло оно всё нах**". После чего отправился на другой береге реки в стрип-клуб под названием "Ларри Флинтс Пентхаус". Там в своё время застукали Кевина Стивенса.

Я пришёл туда, сел, выпил и заказал себе пару девушек. Я сказал им: "Присаживайтесь, девчонки, я вам сейчас всем куплю выпить". Слово за слово и в итоге я вынюхал целую кучу порошка. Там неподалёку были ходили теплоходы, и я вскочил на один из них и отправился играть в казино. Не успел я опомниться, как на часах уже было шесть часов утра.

В это время Стеф проверила состояние моего банковского счёта и обнаружила, что я шлялся по казино. А это автоматически обозначало, что я также пил и торкался, поэтому она связалась с врачами. 3-го апреля в 16 часов ко мне в номер постучался человек, чтобы взять у меня анализ мочи. Я как раз собирался отправиться на каток, но мне пришлось подождать, пока он не уйдёт.

Я поспал пару часов днём, но пока я переждал этого парня и добрался до катка, я всё ещё было под таким ох**нным кайфом. Я понятия не имею, как в команде не догадались, что я был в мясо. Я вышел на лёд и выдал один из своих лучших матчей в сезоне. Я сделал три голевые передачи и был признан лучшим игроком матча.

Моя следующая игра стала для меня последней в НХЛ.

Глава 36. Похоже, я сейчас застрелюсь

4-го апреля 2003-го года я был в Чикаго и боролся с похмельем, а потому реакция у меня была заторможена. Я стоял на пятачке, когда вдруг последовал мощный бросок верхом в борт. Я поднял крагу, чтобы поймать шайбу, но она отскочила от стекла и угодила мне прямо в правую скулу. Я отыграл ещё две смены, а потом отправился к доктору в разделку в конце периода.

Скула у меня не болела, поэтому мне просто прикрутили визор к шлему, и я вернулся на лёд. У меня распух глаз и звенело в ухе, но я доиграл матч до конца. Приняв душ, я посмотрелся в зеркало - оттуда на меня взирала гаргулья. Мне нужно было сделать рентген, и я позвонил домой Стеф. "Приезжай сюда и вези меня в больницу, - сказал я. - У меня, по-моему, серьёзные проблемы с лицом".

Рентген показал, что скула у меня была сломана от области под глазом до рта. Я записался в лист ожидания неотложной хирургии. При этом мне выдали викодин - обезболивающее, вызывающее сильное привыкание. Я сразу принял пару таблеток, потому что щека у меня болела просто адски. Всё остальное у меня выкрала Стеф.

Она всегда зажигала по таблеткам. Более того, я специально для неё выписал две или три дозы.

Щёку мне оперировали в Чикаго - врачи залезли внутрь через мою правую глазницу, восстановили кость, вставили металлическую пластину и вкрутили мне скуловую кость под глазом. Поскольку мне нельзя было подвергать давлению пазуху, в Санта Фе из Чикаго мы добирались на машине, а это 1300 миль. Так что на разговоры у нас было больше суток.

Я повторял раз за разом: "Я больше не хочу играть в хоккей. Честное слово, я больше не хочу играть в хоккей". Стеф спросила: "Ну и что же нам делать?". На что я ей ответил: "Ну, например, мы можем переехать в Санта Фе и отправить там Алеку в школу". В банке у меня оставалась куча денег - около шести миллионов.

Я пришёл к выводу, что вполне могу себе позволить играть в гольф целыми днями и изредка кутить - иными словами, уйти на пенсию.

Мы добрались до места и жизнь пошла своим чередом. Щека у меня полностью зажила, и если бы кто-то не знал, что я хоккеист, то запросто бы мог подумать, будто я упал на витрину или что-то в этом духе. Мы устроили Алеку в школу, а 19-го апреля 2003-го года я пригласил Стеф на праздничный ужин. Там я нажрался в жопу и решил надыбать порошка. Я ездил из бара в бар и впервые в своей жизни нигде ничего не нашёл. Хотя искал всю ночь.

Материальные ценности никогда не имели для меня особого значения. Нет, конечно же, я любил свои клёвые тачки и дорогие костюмы, но как-то не заморачивался по этому поводу. Но одной художнице удалось так здорово изобразить мой дом в Санта Фе! Она создала удивительный, неповторимый и оригинальный пустынный пейзаж, который я повесил у себя в гостиной над каминым. Я был абсолютно очарован этой картиной.

Когда я смотрел на неё, меня посещало то же чувство умиротворения, которое я испытал, когда я первый раз приехал в Лас Кампанас. Домой я приехал рано утром, а на ступеньках лежала моя любимая картина, изрезанная на миллион на мелких кусочков.

Тот год был для меня и Стеф сущим кошмаром. Сначала меня дисквалифицировали, затем приключилась эта история в Коламбусе, а потом ещё и перелом скулы - ужас, что и говорить, но она стойко прошла через это вместе со мной. Но этой ночью, когда я не вернулся домой, она уничтожила мою любимую картину. И что же я сделал после этого?

Быть может, эта картина в какой-то степени символизировала меня и мою карьеру, нечто неповторимое, и я обвинил её в том, что она всё это разрушила. Не знаю, что на меня нашло, но я просто озверел. Я ворвался в дом и разнёс там всё вдребезги. Абсолютно всё. Я сорвал занавески, выбил все двери с петель. Покидал все плошки и тарелки на кафельный пол... Я спятил.

Стеф боялась, что я убью её, а потому убежала и заперлась в комнате Алеки. Я погнался за ней и выбил дверь. Алека тоже была там и на её лице был написан ужас. За это мне всегда будет стыдно до конца жизни. У Стеф в руке был мобильник, и она пыталась дозвониться в 911, но я выхватил его и разломал пополам.

Она убежала на кухню, взяла там телефон и большой разделочный нож, и вызвала ментов. Я разбил вдребезги тостер, блендер и вообще всё, что находилось на столе. Затем я сорвал со стены телефон, и она убежала в кабинет. Когда я услышал вдалеке вой сирен, я вскочил в свою "бэху" и умчался прямо в пустыню.

Я гнал без остановки минут десять, так что успел отъехать от дома на пару миль. Но земля там настолько плоская, что я всё ещё мог разглядеть огни полицейских мигалок, отражавшихся от распростёртого надо мной тёмного неба. Я прекрасно понимал, что рано или поздно они меня догонят. Назад я отправился пешком, а когда вернулся, на меня надели наручники и отвезли в тюрьму.

Там меня бросили в вытрезвитель, где я и отрубился. Когда я очнулся и огляделся по сторонам, то увидел, что на меня смотрят около 10 мексиканцев сурового вида. Я обхватил голову руками и подумал: "Что произошло? С х*я ли я тут оказался?". У меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали для дела, а потом вновь отправили в камеру к моим друзьям из Мексики. К тому времени уже наступил вечер пятницы.

Я позвонил своему приятелю по гольфу Клоди и сказал: "Клод, дружище, выпиши меня отсюда под залог, прошу тебя! Я свихнусь, если проведу тут все выходные". Он ответил: "Не волнуйся, старина. Ко мне уже заезжала Стеф. Она себя ужасно чувствует из-за всей этой истории. Мы как раз собирались за тобой приехать".

Клод потянул нужные рычаги и сумел вытащить меня оттуда. Он заехал за мной на машине, а на заднем сиденье была Стеф. Я всё ещё был безумно зол на неё. Клод сказал: "Ты зачем себе жизнь ломаешь, бл*? Что ты творишь?". А затем запищала Стеф: "Прости меня, пожалуйста! Мне очень жаль, что я разрезала твою картину. Не сердись на меня". После чего она заревела. Она выглядела такой жалкой и уязвлённой. Я почувствовал себя ужасно. "Как Алека?", - спросил я. Стеф ответила, что с ней всё в порядке. "Какой же я всё-таки у*бок".

"Это ты верно подметил", - сказал Клоди.

Мы поцеловались и обнялись, а потом вернулись обратно домой, прибрались там и починили то, что было сломано. После этого я выпивал ещё несколько раз, и мы тусили с ней вместе, но я больше никогда не терял самообладание до такой степени.

Мой контракт был рассчитан ещё на один сезон, но 1-го мая Гэри Бэттмен, коммиссар Национальной Хоккейной Лиги, дал добро на то, чтобы меня перевели на третью стадию реабилитационной программы. Это означало, что с 6-го мая вступала в силу полугодовая дисквалификация, а чтобы мне снова разрешили играть, я был обязан пройти курс лечения.

Я пришёл к выводу, что хочу доиграть последний год своего контракта, а потому засучил рукава. Снова понеслись телефонные звонки от врачей, я ходил на собрания и собирался отправиться на терапию. И вот однажды я посмотрел на себя в зеркало, когда занимался на беговой дорожке в зале и остановился. Я сказал: "Да отстой всё это еб*чий".

Я вернулся домой и сказал Стеф, что я решил окончательно завязать с хоккеем. Она спросила меня: "Что ты теперь будешь делать?". На что я ответил: "Буду жить в Санта Фе. У нас отличный дом, ты получаешь удалённое образование... Я устал". Мы решили пожениться в октябре. Я не связался ни с руководством "Чикаго", ни с Доном Бэйзли, чтобы сообщить им о том, что я не вернусь. Я даже никаких поползновений не делал в этом направлении.

Мне звонили журналисты, но я ведь не обязан отвечать на их вопросы, поэтому я ничего им не говорил. Согласно "Чикаго Трибьюн" Саттер по поводу всей этой ситуации лишь сказал: "Я огорчён, но нисколько не удивлён. Пусть это навсегда останется на совести Тео".

Мне кажется, что все причастные к НХЛ отреагировали на мой уход из хоккея так же, как вы бы отреагировали на то, когда от вас по-хорошему ушла девушка, которая вам была не очень-то симпатична. Среди хоккеистов было много таких парней, как я, но руководство лиги не хотело, чтобы об этом кто-то знал. Благодаря мне на передовицах спортивных рубрик были плохие новости. Всем выгодно, чтобы хоккей был эдакой школой нравственности и прилежности, а я подрывал этот образ на корню.