Игра зеркал

Часть 4. Инспектор находит оружие

«Как трудно представить себе человека, основываясь лишь на том, что о нем рассказывают», — думалось инспектору Карри. Он видел перед собой Эдгара Лоусона, о котором столько людей говорили ему с самого утра. Их впечатления столь разительно не совпадали с его собственным, что становилось смешно.

Эдгар не казался ему ни «странным», ни «наглым», ни даже «ненормальным». Инспектор видел перед собой самого обычного юношу, очень расстроенного и выглядевшего почти таким же униженным, как Урия Гип[2]. Совсем юный, весьма заурядный и довольно жалкий, он хотел поскорее ответить на все задаваемые вопросы и беспрерывно рассыпался в извинениях.

— Я понимаю, что поступил очень плохо. Сам не знаю, что на меня нашло. Как я мог устроить эту безобразную сцену? А выстрел? Неужели я стрелял в мистера Серроколда, который был так добр ко мне, так терпелив!

Он непрерывно ломал пальцы, и эти руки с тонкими запястьями тоже вызывали жалость.

— Если меня должны судить, я готов последовать за вами. Я заслужил это. Я признаю себя виновным.

— Никто не подавал на вас жалобу, — сухо ответил инспектор. — У нас нет ни одного свидетельства против вас. По мнению мистера Серроколда, выстрелы были случайными.

— Он весь в этом высказывании! На свете никогда не было человека, столь же доброго, как мистер Серроколд! Я ему обязан всем, и вот как я его отблагодарил за доброту!

— Что заставило вас так поступить?

Казалось, Эдгар пребывал в замешательстве.

— Я вел себя как последний идиот.

— Мне тоже так кажется, — сухо заметил инспектор. — Судя по вашим словам, сказанным мистеру Серроколду в присутствии свидетелей, вы узнали, что он ваш отец. Это правда?

— Нет.

— Откуда у вас возникла эта идея? Вам кто-нибудь подсказал?

Эдгар в смущении зашевелился.

— Мне трудно объяснить вам… Не знаю, с чего начать…

Инспектор ободряюще посмотрел на него.

— Попытайтесь все-таки. Мы не намерены причинять вам неприятности.

— Видите ли, у меня не было нормального детства. Другие ребята смеялись надо мной, потому что у меня не было отца. Они обзывали меня незаконнорожденным… и это была правда. Моя мать почти не бывала трезвой, время от времени к ней приходили мужчины. Я думаю, что моим отцом был какой-нибудь иностранный моряк. Дом наш всегда вызывал у меня отвращение. Сущий ад! Я стал воображать, что мой отец был не простым моряком, а каким-то знаменитым человеком, и что я — законный наследник огромного состояния. Потом я стал учиться в другой школе и там один или два раза я соврал, намекая, будто мой отец был адмиралом. Кончилось тем, что я сам в это поверил и стал, как мне казалось, менее несчастным.

Он помолчал минуту, потом продолжил:

— А потом я придумал еще одну вещь. Я останавливался в отелях и рассказывал там массу всякого вздора. Говорил, что я летчик-истребитель или служу в армейской разведке. Сам не знаю, что со мной происходило. Мне не хотелось никого обманывать, но я не мог себя остановить. Мистер Серроколд и доктор Мэйверик объяснят вам, что это такое. У них есть все соответствующие бумаги.

Инспектор Карри кивнул. Он уже видел документы Эдгара и его уголовное дело.

— В конце концов, мистер Серроколд вытащил меня из этого кошмара и привез сюда. Он сказал, что ему нужен секретарь, который должен ему помогать… и я могу утверждать, что работал прилежно! Да, я могу это сказать! Но другие люди постоянно издевались и смеялись надо мной.

— Кто же это? Может быть, миссис Серроколд?

— Нет. Миссис Серроколд — настоящая леди… Она всегда была любезна и добра ко мне. Но вот Джина, та обращалась со мной, как с последним идиотом, и Стефан тоже. Миссис Смит презирает меня за то, что я не из их круга. И мисс Белевер тоже. А сама-то она кто? Всего лишь компаньонка на жалованьи, правда?

Инспектор заметил в поведении молодого человека признаки все возрастающего возбуждения.

— В общем, они все относятся к вам безо всякой симпатии?

— Да, потому что я — незаконнорожденный! — запальчиво воскликнул Эдгар. — Если бы у меня был отец, они бы не вели себя так!

— Значит, чтобы утешиться, вы придумали себе несколько знаменитых отцов?

Эдгар покраснел и произнес сквозь зубы:

— В конце концов, я всегда лгу.

— В последний раз вы утверждали, что ваш отец — мистер Серроколд. Почему вы так говорили?

— Потому что надеялся заставить их замолчать раз и навсегда. Если бы он был моим отцом, они бы не вели себя так!

— Но вы к тому же утверждали, что он ваш враг, что он вас преследует.

Эдгар потер лоб.

— Да, я знаю. Все перепуталось у меня в голове. Со мной это бывает.

— И вы взяли револьвер в комнате мистера Хадда?

Казалось, этот вопрос привел Эдгара в явное замешательство.

— Вы так думаете? Я взял его там?

— А вы не помните?

— Я хотел воспользоваться револьвером, чтобы только испугать мистера Серроколда.

— И как же вы раздобыли этот револьвер? — спросил инспектор, терпеливо дожидаясь ответа.

— Вы же сами сейчас сказали… Я взял его в комнате Уолтера. Разве я мог найти его где-нибудь еще?

— Не знаю… Может, кто-нибудь дал его вам?..

Эдгар взглянул на инспектора безо всякого выражения.

— Если мне его и дали, я такого не припоминаю. Я был так взволнован! Стараясь успокоиться, я пошел прогуляться по парку. Мне казалось, что за мною следят, шпионят, что все против меня, даже эта симпатичная дама с седыми волосами… мисс Марпл. У меня, наверное, был приступ безумия. Не помню, где был, не помню, что делал, время перепуталось!

— Кто вам сказал, что мистер Серроколд — ваш отец? Это вы наверняка должны помнить.

Эдгар снова бессмысленно взглянул на инспектора и мрачно заявил:

Никто мне этого не говорил. Просто мне это пришло в голову.

Инспектор Карри вздохнул. Ответы его совершенно не удовлетворяли, но он отлично понимал, что в данный момент не добьется ничего большего.

— Хорошо, — сказал он. — Постарайтесь впредь быть серьезнее.

— Да, да, господин инспектор, я вам это обещаю.

Эдгар удалился, а инспектор Карри медленно покачал головой:

— Просто ужас какой-то с этими умственно неполноценными!

— Вы думаете, кто-то заставил его проделать все это?

— Разумеется, и мисс Марпл здесь абсолютно права. Эта старушка — тонкий психолог! Хотел бы я знать, кто все-таки внушил все это молодому человеку! Он не хочет говорить. Если бы только мы узнали это… Пойдемте, Лэйк. Попробуем в точности воспроизвести сцену, случившуюся в холле.

Инспектор Карри сидел за роялем, а сержант Лэйк — у окна, выходившего на пруд.

— Итак, мы заняли места, — сказал инспектор. — Сидя на этом табурете и не теряя из виду дверь в кабинет, я должен повернуться так, что уже не смогу вас видеть.

Сержант бесшумно поднялся и проскользнул в библиотеку.

— Вся эта часть холла была погружена во тьму, горели только лампы у двери в кабинет. Что ж, Лэйк, я не видел, как вы уходили. А из библиотеки легко можно через другую дверь пройти в коридор. Двух минут хватит, чтобы добежать до комнаты Гэлбрандсена, убить его, вернуться через библиотеку и снова усесться возле окна.

Карри минуту подумал и продолжал:

— Женщины возле камина сидят к вам спиной. Миссис Серроколд занимала место там, справа от камина, около двери в кабинет. Она не двигалась с места. Это утверждают все. К тому же только ее и видно отовсюду. Мисс Марпл сидела здесь, позади миссис Серроколд, и тоже смотрела на дверь кабинета. Миссис Смит была слева от камина, совсем рядом с дверью в вестибюль. Этот угол был в полной темноте. Она тоже вполне могла выйти и вернуться. Да. Это возможно.

Внезапно Карри расхохотался:

— И я ведь мог сделать то же самое.

Он тихонько встал со своего табурета и проскользнул вдоль стены.

— Только Джина могла заметить мое отсутствие у рояля. А вы ведь помните, что она сказала? «Сначала он играл на рояле, потом не помню».

— Значит, вы считаете убийцей Стефана?

— Не знаю, — признался Карри. — Это не Эдгар Лоусон, не Льюис Серроколд, не мисс Марпл… Что касается остальных… — тут он тяжело вздохнул. — Возможно, убил американец. Ох, уж эти перегоревшие пробки! Такое удачное совпадение. Однако, знаете ли, он вызывает у меня симпатию, но… Но это ничего не доказывает.

Инспектор внимательно рассматривал ноты, лежащие на рояле.

— Хиндемит? Кто такой? Никогда не слышал… Шостакович? У них такие фамилии, что язык сломаешь!

Он посмотрел на старый вертящийся табурет и приподнял его сиденье.

— А, старая музыка здесь. «Ларго» Генделя, «Этюды» Черни, «Знал я прекрасный сад»… Жена пастора пела это, когда я был маленьким.

Он вдруг умолк, держа в руках пожелтевшие страницы. Под ними, на «Прелюдах» Шопена, лежал маленький пистолет.

— Стефан Рестарик! — радостно воскликнул сержант Лэйк.

— Не делайте поспешных заключений, сержант. Держу пари, кто-то старается нас в этом убедить.

Мисс Марпл поднялась по лестнице и постучалась к миссис Серроколд.

— Можно войти, Кэрри-Луиза?

— Конечно, милая Джейн.

Сидя перед туалетным столиком, Кэрри-Луиза расчесывала свои серебристые волосы. Она полуобернулась и посмотрела на входящую подругу.

— Меня зовет полиция? Я буду готова через несколько минут.

— Как ты себя чувствуешь?

— Очень хорошо. Джолли, правда, настояла, чтобы я завтракала в постели. И Джина принесла мне завтрак буквально на цыпочках, как тяжелобольной! Я думаю, многие просто не отдают себе отчета в том, что в нашем возрасте даже такие трагические события, как смерть Кристиана, переносятся легче. Ведь у нас уже было достаточно времени, чтобы понять, что все происходящее в этом мире так мало значит…

— Да, пожалуй, — сказала мисс Марпл, правда, без особой уверенности.

— Ты не согласна со мной, Джейн? Меня это удивляет.

— Кристиан убит, — тихо ответила мисс Марпл.

— Да… Я понимаю, что ты хочешь сказать. Ты считаешь это важным и существенным.

— А ты не считаешь?

— Это уже не имеет значения для Кристиана, — спокойно заметила Кэрри-Луиза. — Разумеется, это существенно для человека, который его убил.

— Кто, по-твоему, мог это сделать?

Миссис Серроколд покачала головой. Видимо, она об этом не задумывалась.

— Понятия не имею. Не могу даже представить себе мотив этого убийства. Наверняка есть какая-то связь между преступлением и причиной, заставившей Кристиана приехать сюда месяц назад. Не думаю, что он вернулся бы так скоро, не имея веских оснований. Но, независимо от повода, та причина месяц назад уже существовала. Я пыталась докопаться до нее, но не могу припомнить ничего необыкновенного.

— Кто был тогда в доме?

— Все, кто находится здесь сейчас… Да, Алекс только что вернулся из Лондона. Чуть не забыла! Была еще Рут.

— Рут?

— Да, милочка, моя сестра Рут. Она приезжала ко мне на несколько дней.

— Рут! — повторила мисс Марпл.

Она перебирала в памяти разговор с миссис Ван Райдок перед поездкой в Стоунгейтс. Рут была взволнована, обеспокоена. Пока она гостила у сестры, ее не покидало ощущение угрозы, нависшей над Кэрри-Луизой. Почему не покидало? Она ведь ничего не заметила. Что-то было не в порядке — вот все, что она могла сказать. Кристиан Гэлбрандсен тоже был взволнован и обеспокоен, но он либо кое-что знал, либо подозревал, что кто-то пытается отравить Кэрри-Луизу.

— От меня что-то скрывают? — вдруг спросила миссис Серроколд. — У всех такой таинственный вид.

Мисс Марпл вздрогнула.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я это вижу. Я говорю не о Джолли, а обо всех остальных, включая и Льюиса. Когда я завтракала, он вошел в мою комнату и показался мне очень странным. Выпил со мной кофе и даже съел кусочек поджаренного хлеба с апельсиновым джемом. А ведь он всегда пьет только чай и терпеть не может этот джем. Наверняка он думал о чем-то важном… Может быть, даже забыл позавтракать. С ним это часто случается, но сегодня он выглядел таким озабоченным и взволнованным!

Наступила неловкая пауза, но миссис Серроколд, казалось, не замечала этого. Она улыбалась.

— О чем ты думаешь, Кэрри-Луиза?

Похоже, в мыслях миссис Серроколд была очень далеко.

— …Я думала о Джине, — ответила она. — Ты говорила, что Стефан Рестарик влюблен в нее. Знаешь, Джина — такое очаровательное дитя. И она обожает Уолли. В этом я совершенно уверена.

Мисс Марпл промолчала, а миссис Серроколд продолжала, как бы стараясь найти оправдание для своей внучки.

— Молодые женщины вроде нее любят ощущать свою власть над мужчинами! Это же вполне естественно. Очевидно, что Уолли Хадд — не совсем тот человек, которого мы бы хотели видеть мужем Джины. Все выпадало так, что их встреча не должна была состояться. Но девочка встретила его и влюбилась… Думаю, она лучше нас знает, кто ей подходит.

— Вполне возможно, — согласилась мисс Марпл.

— Так важно, чтобы Джина была счастлива!

Мисс Марпл удивленно взглянула на свою собеседницу.

— Да, Джина — это особый случай. Когда мы удочерили ее мать… когда мы удочерили Пиппу, мы сказали друг другу, что этот эксперимент обязательно должен быть удачным. Видишь ли, мать Пиппы…

Кэрри-Луиза замолчала.

— Кем была мать Пиппы? — спросила мисс Марпл.

Казалось, Кэрри-Луиза не может решиться все рассказать.

— Мы с Эриком приняли решение никогда никому об этом не рассказывать. Даже сама Пиппа так никогда и не узнала.

— А я очень хотела бы знать все, — заявила мисс Марпл.

Миссис Серроколд посмотрела на нее. Она все еще колебалась.

— Это не просто любопытство. Мне действительно нужно знать. Ты можешь рассчитывать на мое молчание.

— Ты всегда умела хранить тайну, Джейн, — заметила Кэрри-Луиза и улыбнулась своим мыслям о прошлом. — Только доктор Гэлбрайт… он сейчас епископ Кроумера… один он знает все. Матерью Пиппы была Катрин Элсворт.

— Элсворт? Женщина, отравившая своего мужа мышьяком?

— Вот именно.

— Ее ведь повесили?

— Да. Но точно не доказано, что она отравила своего мужа. У него была мания принимать препараты мышьяка, просто какая-то патология. В то время в этих вещах еще мало что понимали.

— Она вымачивала в воде ядовитые бумажки от мух.

— Мы всегда думали, что горничная дала свои показания под влиянием злобы и прочих дурных чувств.

— Так Пиппа была ее дочерью…

— Да. Мы с Эриком решили, что малышка будет носить нашу фамилию — Гэлбрандсен, и что мы дадим ей в некотором роде новую жизнь, окружив ее любовью, заботой и всем тем, что необходимо ребенку. Нам это удалось. Невозможно было представить себе более милое и счастливое существо, чем Пиппа!

Мисс Марпл молчала.

— Ну вот, я и готова, — произнесла Кэрри-Луиза, поднявшись со стула. — Будь любезна, попроси инспектора — не знаю, так ли его следует называть? — попроси его подняться в мою маленькую гостиную. Думаю, он не станет возражать.

Инспектор Карри действительно не стал возражать. Он был даже доволен возможностью увидеться с миссис Серроколд в более непринужденной обстановке. Ожидая ее, он с любопытством осматривался. Среди прочего в глаза бросилась фотография двух девочек. Одна из них — очаровательная брюнетка — радостно улыбалась, а другая — стриженая дурнушка — недовольно смотрела на мир из-под своей челки. В это утро ему уже встречалось такое выражение лица. Фотография была подписана: «Пиппа и Милдред». Инспектор еще рассматривал ее, когда вошла миссис Серроколд.

На ней было черное платье из мягкой воздушной ткани. В ореоле серебристых волос черты ее бледно-розового личика выглядели удивительно трогательными. Она вся была живым воплощением хрупкости и беззащитности. Инспектор сразу понял, почему все, кто ее знал, так старались защитить Кэрри-Луизу от чего бы то ни было.

Она поздоровалась, предложила инспектору сесть и устроилась в кресле рядом с ним. Инспектор Карри начал задавать ей вопросы. Она охотно, без колебаний отвечала на них, рассказав о том, как погас свет в холле, о ссоре между Эдгаром и ее мужем, о выстреле, который все слышали…

— Вам не показалось, что этот звук раздался в доме?

— Нет. Я думала, что он донесся из парка.

— Не заметили ли вы, как кто-нибудь выходил из холла во время этой сцены?

— Уолли уже пошел искать замену перегоревшим пробкам. Мисс Белевер вышла немного позже… тоже искать что-то, но я не знаю, что именно.

— А кто еще?

— Насколько мне известно, больше никто.

— Вы могли бы увидеть всех, кто выходил, миссис Серроколд?

— Нет, не думаю, — ответила она после минутного размышления.

— Вы были слишком поглощены тем, что происходило в кабинете мистера Серроколда?

— Да.

— И вы с беспокойством спрашивали себя, что может произойти дальше?

— Нет… пожалуй нет, я бы этого не сказала. По правде говоря, я не думала, будто что-то может случиться.

— Но ведь у Лоусона был револьвер?

— Да.

— И он угрожал вашему мужу?

— Да. Но у него не было намерения причинить ему зло.

Инспектор Карри с трудом подавил в себе раздражение.

— Вы ведь не могли быть в этом твердо уверены, миссис Серроколд!

— Тем не менее, такая уверенность у меня была. Эдгар не ребенок. Он только прикидывается идиотом. Он разыгрывал эту мелодраму для самого себя, играя роль смелого, способного на все романтического героя. Я была совершенно убеждена, что он никогда не воспользуется этим револьвером.

— Однако он им воспользовался, миссис Серроколд!

— Наверняка это был случайный выстрел.

Карри снова почувствовал раздражение.

— Ничего подобного. Лоусон выстрелил дважды. Он целился в вашего мужа. По счастливой случайности пули не задели мистера Серроколда.

Казалось, Кэрри-Луиза была потрясена. Лицо ее мгновенно стало очень серьезным.

— Никак не могу поверить в это… — задумчиво начала она и тут же быстро продолжила, чтобы предупредить возражения инспектора: — Разумеется, я должна поверить, поскольку вы это утверждаете. Но у меня все-таки остается ощущение, что объяснение всему происшедшему должно быть каким-то очень простым. Доктор Мэйверик может все объяснить… Я знаю, все, что мы делаем здесь, кому-то может показаться глупым и бессмысленным, — вдруг неожиданно произнесла миссис Серроколд. — Мне известно также, что психиатры иногда бывают несносны. Но видите ли, инспектор, у нас кое-что получается. Разумеется, вы не поверите, но Эдгар действительно предан моему мужу. Если он придумал свои дурацкие истории и утверждает, что Льюис его отец, то лишь потому, что ему так хочется иметь отца, похожего на Льюиса! Правда, я никак не возьму в толк, почему он вдруг сделался столь агрессивным. До этого он делал успехи, был почти нормальным. Кстати, мне-то он всегда казался нормальным.

Последнее высказывание инспектор даже не пытался оспорить.

— Оружие, которым воспользовался Эдгар Лоусон, принадлежит мужу вашей внучки. Лоусон наверняка взял его в комнате мистера Хадда. Вы видели раньше этот пистолет?

Инспектор протянул к миссис Серроколд руку. На его ладони лежал маленький черный пистолет. Кэрри-Луиза внимательно рассмотрела его.

— Нет, не думаю.

— Я нашел его у рояля, среди нот. Видно, что им недавно пользовались. У нас еще не было времени провести экспертизу, но я почти уверен, что мистер Гэлбрандсен был убит именно из этого оружия.

Кэрри-Луиза нахмурилась.

— Вы нашли его у рояля?

— Да. Под старыми сборниками нет. К ним наверняка никто не прикасался много лет.

— Значит, оружие было там спрятано?

— Да. Вы не припомните, кто вчера вечером сидел за роялем?

— Стефан Рестарик.

— Он что-нибудь играл?

— Да, очень тихо, какую-то немного грустную мелодию.

— Когда он закончил играть?

— Когда закончил?.. Не знаю.

— Но он действительно прекратил играть? Не играл ли он в то время, когда происходила эта сцена?

— Нет. Музыка прекратилась незаметно для меня.

— Вставал ли он со своего табурета?

— Не знаю. Мне совершенно неизвестно, что он делал до того момента, когда подошел к двери кабинета, чтобы попробовать подобрать ключ.

— Считаете ли вы, что у Стефана Рестарика могла быть причина убить мистера Гэлбрандсена?

— Абсолютно никакой.

Миссис Серроколд минуту подумала и добавила:

— Я уверена, у него не было такой причины.

— Может быть, мистеру Гэлбрандсену было известно что-либо, компрометирующее Стефана Рестарика?

— Это очень маловероятно.

Инспектору Карри безумно хотелось ввернуть: «Если свинья и летает, то очень маловероятно, что это птица!»

Это была любимая поговорка его бабушки, и он был уверен, что она известна и мисс Марпл.

Когда Кэрри-Луиза спускалась по лестнице, навстречу ей бросились женщины: Джина — из коридора, мисс Марпл — из библиотеки, а мисс Белевер — из большого холла.

— Милая бабушка! — воскликнула Джина. — Как вы себя чувствуете? Они вас не мучили, не изводили вопросами? Не причиняли вам неприятностей?

— Конечно нет! Какое у тебя богатое воображение, дорогая! Инспектор был очень мил и почтителен.

— Это все пустяки, — заявила мисс Белевер. — Возьмите, Кара, здесь все сегодняшние письма и какой-то пакет. Я как раз собиралась отнести это вам.

— Отнесите все в библиотеку.

Женщины прошли в библиотеку, и Кэрри-Луиза села, чтобы разобрать почту. Там было примерно двадцать писем. Просматривая их, Кэрри-Луиза отдавала письма мисс Белевер, которая раскладывала конверты в несколько стопок.

— Мы делим почту на три части, — объяснила мисс Белевер мисс Марпл. — Письма от родителей мальчиков я отдаю доктору Мэйверику. Просьбами о помощи занимаюсь сама. И, наконец, есть личные письма, относительно которых Кара готовит свои замечания с указанием возможных ответов.

Разобрав письма, миссис Серроколд занялась большим пакетом. Она разрезала веревочку ножницами и вынула из упаковки очень красивую коробку шоколадных конфет, перевязанную позолоченной ленточкой. Открыв коробку, она нашла в ней визитную карточку, которая очень удивила ее.

— «От Алекса с любовью и уважением». Вот странная мысль посылать мне конфеты по почте в тот же день, когда он приезжает сюда сам!

Мисс Марпл овладело какое-то беспокойство. Она вскочила.

— Минуточку, Кэрри-Луиза, подожди пробовать!

Мисс Серроколд была крайне удивлена:

— Но почему, милочка? Они выглядят так соблазнительно!

— Но я сначала спрошу… Скажите, Джина, Алекс сейчас в доме?

— Кажется, я только что видела его в холле.

Джина подбежала к двери и позвала Алекса. Он почти сразу появился на пороге. Подойдя к миссис Серроколд, он нежно поцеловал ее в обе щеки.

— Кэрри-Луиза хотела поблагодарить вас за конфеты, — сказала мисс Марпл.

Алекс выглядел крайне удивленным:

— Какие конфеты?

— Вот эти, — показала Кэрри-Луиза.

— В коробке была ваша визитная карточка, — объяснила мисс Белевер.

Алекс посмотрел на карточку.

— И правда… Как занятно… Пожалуй, даже очень занятно. Дело в том, что я не посылал никаких конфет.

— На вид они такие вкусные! — заявила Джина, рассматривая конфеты. — Смотрите, бабушка, конфеты с вишневым ликером, ваши любимые! Вон они, в середине.

Мисс Марпл мягко, но решительно отобрала у нее коробку, взяла ее под мышку и вышла, не проронив ни слова. Она отправилась на поиски Льюиса Серроколда. Разыскать его удалось не сразу. Он был у доктора Мэйверика. Поставив перед ним коробку, мисс Марпл рассказала, что произошло. Пока она говорила, лицо мистера Серроколда мало-помалу приняло суровое выражение.

Мужчины очень осторожно вынули конфеты из коробки и стали рассматривать их по одной.

— Я почти уверен, — сказал доктор Мэйверик, — что с теми конфетами, которые я отложил в сторону, что-то делали. Посмотрите на них снизу: слой шоколада нарушен. Надо немедленно отправить их на анализ.

— Это выглядит невероятным! — воскликнула мисс Марпл. — Мы все могли отравиться!

Льюис покачал головой. Он был очень бледен, по лицу пробежала судорога.

— Да, — сказал он. — Как много жестокости и пренебрежения чужой жизнью!.. Думаю, что все конфеты, которые мы отложили, заполнены вишневым ликером. Это же любимые конфеты Каролины. Какое знание мельчайших деталей!

— Если вы не ошибаетесь, и в конфетах в самом деле яд, — сказала мисс Марпл, не повышая голоса, — боюсь, что придется предупредить Кэрри-Луизу о происходящем. Она должна быть начеку.

— Ей придется узнать, что кто-то хочет ее смерти, — грустно произнес Серроколд. — Никогда она не сможет в это поверить.

Джина выпрямилась и откинула со лба волосы. Ее лицо и брюки были выпачканы краской. Вместе с «ассистентами» она разрисовывала задник декорации, которая должна была изображать Нил на закате солнца. Для их будущего представления такая декорация была совершенно необходимой.

— Эй, мадемуазель! Правду что ли рассказывают?.. Говорят, какая-то дрянь забавляется с ядами? — послышался позади нее немного хриплый голос.

Голос этот принадлежал ее юному помощнику Эрни Греггу, преподавшему ей когда-то такие прекрасные уроки открывания любых замков.

Эрни умел все: был отличным рабочим сцены, по случаю мог заменить любого актера, а главное, был влюблен в театр и во все то, что его касалось. Трагическая, но в то же время интересная история, несомненно, была причиной того, что в его круглых глазах зажглись искры.

— Откуда, черт возьми, вы все это взяли? — с негодованием спросила Джина.

Эрни подмигнул:

— Об этом болтают во всех спальнях. Бог ты мой, что же здесь делается? Вчера разделались со старым Гэлбрандсеном, теперь тайком отравляют! У нас говорят, что тот, кто послал конфеты, и кто пришил старика, — одно лицо. А что вы сделаете, мадемуазель, если я скажу вам, что знаю, кто это?

— Вы ничего не можете знать.

— Ничего не могу знать? А предположим, вчера вечером я гулял и кое-что видел.

— Как вы могли оказаться снаружи? Ведь двери вашего корпуса закрываются в семь часов, после переклички.

— Перекличка! Да, я, мадемуазель, могу выйти, когда мне захочется. Меня замки не смущают. Выходить, прогуливаться по парку… помилуйте, это же так просто! Я это часто делаю.

— Ладно, Эрни. Хватит выдумывать!

— Кто выдумывает?

— Вы! Вы лжете, вы столько раз хвастались подвигами, которых никогда не совершали.

— Зря вы это! Подождем, пока меня допросят эти сыщики о том, что я видел вчера вечером.

— Ну и что же вы видели?

— А вы хотели бы это знать?

Джина с угрожающим видом двинулась на Эрни, но он сделал вид, что испугался и отступил. Стефан, работавший на другом конце сцены, подошел к Джине, чтобы обсудить какие-то технические детали предстоящей постановки. Затем они вместе направились в дом.

— Мальчики в курсе истории с конфетами для бабушки, — сказала Джина. — Как они об этом узнали?

— Они знают все, поверьте мне.

— Что меня больше всего удивляет, так это визитная карточка Алекса. Ведь это глупо — присылать свою визитную карточку в тот день, когда он уже прибыл. Вы не находите?

— Конечно. Но никто не знал, что он прибудет. Он сам решил это буквально за две минуты и послал телеграмму. А к тому времени коробка была уже отправлена. Идея была блестящая. Он, случалось, и раньше посылал шоколад Каролине.

Стефан на мгновенье замолчал, а затем продолжал:

— Но что меня поражает, так это…

Джина прервала его:

— …то, что был некто, хотевший отравить бабушку. Это немыслимо. Ведь все ее обожают, абсолютно все.

Стефан не отвечал. Джина с интересом на него посмотрела.

— Я знаю, о чем вы думаете, Стив.

— О чем же?

— Вы думаете, что… Уолли… ее не любил. Но Уолли никогда бы никого не отравил. Это смешно.

— Какая вы, однако, преданная жена!

— Не говорите в таком насмешливом тоне.

— А я совершенно не намерен насмехаться над вами. Я ценю вашу преданность и потому еще более восхищаюсь вами. Но, моя маленькая Джина, это не может более так продолжаться.

— Что вы хотите сказать?

— Вам это прекрасно известно. Вы с Уолли мало подходите друг другу. И он это тоже знает. Однажды все лопнет, и как только это произойдет, вы оба будете гораздо счастливее.

— Как вы глупы, — сказала Джина.

— Допустим! Но вы же не станете мне рассказывать, что вы буквально созданы друг для друга и что Уолли здесь счастлив.

— Да, я не знаю, что у него на душе. Он все время дуется, говорит сквозь зубы. Не знаю, что я могу для него сделать. Почему я не могу сделать так, чтобы ему здесь нравилось? А как мы были счастливы когда-то! Как мы умели развлекаться!.. А теперь это другой человек. Почему все так меняется?

— А я, разве я изменился?

— Нет, старина Стив. Вы все такой же… Помните, прежде, во время каникул, я ни на шаг не отходила от вас?

— Как я могу об этом забыть! И как же мне надоедала эта крошка Джина! Но сейчас все иначе. Вы достигли цели. Разве не так, Джина?

— Глупец! — горячо сказала молодая женщина и поспешила перевести разговор на другую тему. — Вы считаете, что Эрни солгал? Стоит ли верить тому, что он вчера вечером прогуливался в тумане и мог бы многое рассказать? Как по-вашему, это правда?

— Правда? Конечно нет. Вы ведь знаете, какой он хвастун. К тому же, чтобы вызвать к себе интерес, он готов наговорить что угодно.

— Это я знаю. Между тем я задаю себе вопрос…

Весь оставшийся путь они прошли молча.

Заходящее солнце осветило западный фасад дома, на который в эту минуту был направлен взгляд инспектора Карри.

— Вы остановили свою машину вчера вечером именно здесь? — спросил он.

Алекс Рестарик отступил на шаг и, подумав, ответил:

— Примерно. Мне трудно сказать точно: был туман. Да, пожалуй, именно здесь.

— Доджетт! — сказал инспектор.

Полицейский агент Доджетт, стоявший до сих пор в ожидании, бросился к дому, пробежал по диагонали через газон, поднялся на террасу и скрылся в боковой двери. Спустя несколько секунд невидимая рука резко сдвинула занавески на одном из окон, выходящих в сад. Затем агент снова появился в дверях, выходящих в парк, и снова побежал к тому месту, где его ожидала группа людей. Он тяжело дышал.

— Две минуты сорок две секунды, — сказал инспектор, звонким щелчком остановив секундомер, и добавил любезным тоном, как бы продолжая светский разговор. — Для подобных дел требуется не так уж много времени, вот так-то…

— Вы, без сомнения, хотели узнать, сколько времени мне могло понадобиться, чтобы добежать туда и вернуться? — спросил Алекс.

— Я просто хотел удостовериться в том, что вы могли совершить преступление. Это все, мистер Рестарик. В настоящий момент я никого не обвиняю… пока…

Впервые Алекс пришел в замешательство.

— Но помилуйте, инспектор! Вы ведь не мол<ете быть убеждены в том, что я являюсь убийцей или в том, что именно я послал коробку с отравленным шоколадом миссис Серроколд, да еще вложил туда свою визитную карточку?

— Возможно, кто-то хочет, чтобы мы в это поверили, мистер Рестарик.

— А! Теперь я понимаю. Вы очень хитры, инспектор.

Инспектор Карри бросил заинтересованный взгляд в сторону молодого человека. Он обратил внимание на слегка заостренную форму его ушей, на то, сколь мало английского проступало в чертах его монгольского лица, на хитроватое выражение глаз. Он подумал, что узнать, о чем на самом деле думает этот юноша, очень нелегко.

Едва отдышавшись, агент Доджетт заговорил:

— Я двигал занавески, как вы мне велели, патрон. И я досчитал до тридцати. Один из крючков наверху оторван, и занавески плотно не закрываются. Когда комната освещена, это должно быть видно снаружи.

— Вы видели просачивающийся свет из этого окна вчера вечером?

— Я не мог видеть дом из-за тумана. Я вам об этом уже говорил.

— Бывает, что плотность тумана меняется, и тогда он местами рассеивается на несколько минут.

— Но вчера вечером он не рассеивался настолько, чтобы я смог увидеть весь дом или, по крайней мере, главный фасад. Гимнастический зал, который был совсем рядом со мной, и то вырисовывался в тумане весьма смутно, имел вид чего-то фантасмагорического. Это меня и восхитило. Впечатление было настолько прекрасное, что создавало ощущение полной ирреальности происходящего. Я говорил вам уже, что использую это в декорации балета, который сейчас ставлю.

— Да. Вы мне об этом говорили, — сказал Карри.

— Знаете, когда привыкаешь смотреть на вещи, как на декорацию, то забываешь о реальности.

— Возможно. Но все же декорация — это нечто вполне реальное, мистер Рестарик.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать, инспектор.

— Они делаются из материалов, в которых нет ничего сверхъестественного… холст, дерево, краски, картон. Иллюзию создают глаза зрителей, а не декорации сами по себе. Именно это я и хотел сказать: декорация — это нечто реальное, откуда бы мы на нее ни смотрели: из зала или из-за кулис.

Алекс взглянул на Карри, широко раскрыв глаза.

— Знаете, инспектор, это очень глубокое замечание. Оно дало мне еще одну идею…

— Для нового балета?

— Нет. Речь идет о совершенно другом. Я спрашиваю себя, не были ли мы в какой-то степени слепы?