Чикаго, 1995 г.
Лысые шины завизжали на бетонных плитах, и этот звук эхом отразился от стен многоэтажной автостоянки в центре Чикаго. Нэш Одюбон въехал в гараж по пандусу и занял первое попавшееся свободное место. Он рывком переключил рычаг коробки передач, выключил зажигание и плечом открыл дверцу своего “Форда” выпуска 76-го года.
Рессоры заскрипели. Из салона посыпалось содержимое.
Рубашка. Пара джинсов. Кроссовка с левой ноги. Обертка от гамбургера. Пластиковый стаканчик.
Нэш все это собрал и засунул обратно внутрь — на этот раз за спинку переднего сиденья, — схватил с приборного щитка фотоаппарат и поспешно захлопнул дверцу: не дай бог, вывалится что-то еще.
Вероятно, рекламные проспекты не совсем то имели в виду, когда приглашали взглянуть на мир по-новому. Но когда живешь на колесах, многое действительно упрощается. Устраиваешься с удобством у себя в гостиной, включаешь зажигание и трогаешься в путь вместе с собственным домом.
Запах сгоревшего масла напомнил ему, что неплохо бы влить в радиатор лишнюю кварту еще до того, как он покинет стоянку. Нэш повесил фотокамеру себе на шею и натянул кожаную куртку.
Ветер, залетавший с озера, проник сквозь широкий открытый проем, подхватил его волосы и взметнул их над головой.
На долю секунды Нэш ощутил то, что раньше называл жизнью. Это чувство возникло где-то глубоко у него внутри, но исчезло так же быстро, как и пришло. Мелькнуло, как комета, как падающая звезда, не оставив за собой ничего, кроме летучего, мучительно не дающегося в руки воспоминания.
“Стоп”, — скомандовал он себе. Подобные чувства давно уже перестали его посещать. Они не имели ничего общего с его жизнью. И никогда не будут иметь.
Повернувшись спиной к оранжевому зареву заката, Нэш спустился на два лестничных марша среди обшарпанных, испещренных непристойными надписями и рисунками стен и опорных столбов открытого многоэтажного гаража. Когда он достиг уровня Мичиган-авеню и вышел на улицу, порыв ветра ударил ему прямо в лицо.
Ну вот, опять. Прохладный, чистый воздух. Напоминание о прошлом, сгинувшем безвозвратно. О прошлом, которого никогда не было.
Нэш решительно стряхнул с себя непрошеные воспоминания и двинулся к отелю “Ренессанс”.
Час пик. Люди кругом спешили, зябко кутались в куртки и плащи от осеннего холода. Вдалеке прогрохотал вылетевший на мост поезд подземки, везущий кого-то с работы домой. Порой кто-то из прохожих бросал на него взгляд, но в основном люди были заняты собой. Вот это ему и нравилось в большом городе. Безликость. В городе человек может затеряться, остаться незаметным. Невидимым. В городе можно исчезнуть.
Важный швейцар под красным навесом, ведущим к вращающимся дверям отеля “Ренессанс”, окинул его подозрительным взглядом, но останавливать не стал.
Пройдя через вертушку, Нэш увидел, как на другом конце роскошного вестибюля закрываются двери лифта.
— Придержите дверь! — крикнул он и бросился к лифту бегом.
Кто-то нажал кнопку открывания дверей, и они бесшумно разъехались в стороны. Нэш втиснулся в лифт и в своих линялых джинсах и видавшей виды кожаной куртке оказался чужеродным элементом среди блестящих вечерних платьев и черных смокингов. В нос ему ударил целый букет душистых ароматов.
Он мельком увидел свое отражение в зеркале на стене.
“Да, надо было уделить больше внимания внешности”, — подумал Нэш, проводя пятерней по темным волосам, нуждавшимся в стрижке еще пару месяцев назад. Ладно, главное — подняться наверх, а там он найдет мужской туалет.
Люди глазели на него.
— Пресса, — пояснил Нэш, оправдывая свой, мягко говоря, неформальный вид.
— Из какой газеты? — задала вопрос женщина в черном парчовом платье с низким вырезом. Нэш похлопал по карману рубашки и выудил одну из фальшивых визитных карточек.
— “Чикаго джорнэл”, — и он протянул карточку даме.
Если бы он сказал ей, что работает на “Дырявую луну” — грязный, скандальный, бульварный листок, — они остановили бы лифт и вышвырнули его наружу.
Он вспомнил о фальшивой пластиковой карточке, удостоверяющей личность, вытащил ее из кармана куртки и прикрепил к рубашке:
УОЛТЕР ДЕВЛИН “ЧИКАГО ДЖОРНЭЛ”
Карточка была не вполне фальшивой: Нэш нашел ее в мужском туалете Центра Джона Хэнкока [2] и взял себе на память. Эта карточка выручала его уже не раз.
— Я беру интервью у Сары Айви, — добавил он. Женщина улыбнулась. Белые зубы. Чувственный рот. Короткие темно-рыжие волосы, зачесанные наверх.
— Если муж выпустит ее из виду хоть на пять минут, — заметила женщина. — Они так преданы друг другу! Честно говоря, они похожи на молодоженов.
Выражение ее лица ясно говорило, что она сама это уже проходила, и на деле все оказалось совсем не так, как в сказке.
— Как мило, — откликнулся Нэш. Он тоже все это уже проходил. Когда-то. Женщина засмеялась, и он тоже засмеялся. Ему вовсе не требовалось брать интервью. Интервью он мог состряпать и сам. Что ему было действительно нужно, так это фотография Сары Айви для колонки “Хиханьки-хаханьки”. Ходили слухи, что верная и преданная жена завела романчик с Расселлом Крэем, одним из деловых партнеров мужа. А поскольку вышеупомянутый муж как раз собрался баллотироваться в городской совет, романчик с любой стороны брачной постели заслуживал освещения в новостях. Задача Нэша состояла в том, чтобы попытаться заснять Сару Айви вместе с Расселлом Крэем.
Лифт остановился на пятидесятом этаже, в пент-хаузе. Все вышли.
Не теряя времени, Нэш моментально сориентировался насчет мужского туалета. Помещение оказалось просто шикарным: ковер во весь пол, настенные бра, махровые полотенца, дезодоранты, одеколон, бритвенные приборы…
Рай для бродяги вроде него.
Нэш разделся до пояса. Оставшись в одних джинсах, он наклонился над овальной раковиной, намылил лицо и сбрил двухдневную щетину. Потом он почистил зубы щеткой, которую всегда носил с собой, вымылся и обтерся до пояса полотенцем с монограммой. Бросив использованное полотенце в корзину, он побрызгался дезодорантом (слава богу, эта дрянь пахла не слишком гадостно), смочил ладони и пригладил волосы. Ну что ж, для съемки на обложку “Джи-Кью” [3] он, может, и не готов, но ничего, и так сойдет.
Он как раз застегивал рубашку, когда в туалет вошел солидный господин в смокинге. Нэш невозмутимо заправил концы рубашки внутрь, вновь привычным жестом натянул куртку, забрал фотоаппарат и присоединился к гостям.
Пока он чистил перышки, закат уже уступил место глубоким сумеркам. Нэш подошел к стеклянной стене и выглянул наружу.
Ничто не сравнится с видом ночного Чикаго.
Вон башня “Ригли”, а готический монстр напротив — редакция “Чикаго трибюн”… Его взгляд скользнул на восток по набережной Лейк-Шор-драйв к Военно-морскому пирсу. Все озеро было усеяно огоньками кораблей. Великолепие вида подвигло Нэша на мысли о великих, благородных людях, движимых грандиозными замыслами. О людях, которые боролись против непреодолимых трудностей и побеждали. О таких людях, как Фрэнк Ллойд Райт и Уильям Ле Барон Дженни [4]. О людях, оставивших след на земле.
Нэш, слава богу, давно уже не забивал себе голову иллюзиями и заблуждениями.
Величие не для него, пусть оно достанется кому-нибудь другому.
Люди называли его циником, но они заблуждались. Чтобы быть циником, надо уметь ненавидеть. Ненавидеть страстно и неистово. У него таких чувств совсем не осталось. До этого моста он добрался давным-давно. Он жил на этом мосту, жил под этим мостом. Он пересек этот мост, оставил его позади.
Было время, когда ненависть бурлила в нем огненной лавой. В конце концов она сожгла его изнутри. И теперь ничего не осталось. Он существовал, и больше ничего. Проживал каждый день, не отличая один от другого. Вчера. Сегодня. Завтра. Все равно. Все одинаково. Ему было необходимо это постоянство. Без постоянства он не смог бы существовать.
— А вы не похожи на Уолтера.
Нэш оторвал взгляд от огней внизу за окном и сосредоточился на еще более завораживающем зрелище. Женщина из лифта постучала наманикюренным ногтем по пластиковой карточке Уолтера Девлина у него на груди.
— Нет?
Она отрицательно покачала головой.
— А как же, по-вашему, должен выглядеть Уолтер?
— Ну… Я представляю его себе в костюме-тройке и галстуке в полоску.
Нэш оглядел свою кожаную куртку и джинсы, потом снова поднял глаза на нее.
— Невысокий. Тонкие, редеющие волосы, светлые, как солома. Лет сорока.
О черт, она знакома с Уолтером Девлином!
Нэш улыбнулся.
Она улыбнулась в ответ.
Она была неглупа. И красива. А главное, она не искала долгих отношений. Похоже, она готова была удовольствоваться одной ночью. Возможно, она как раз искала встречи на одну ночь.
— Вы обратили внимание: теперь многие мужчины меняют себе имена? — спросил он. — Раньше к этому прибегали в основном женщины.
Она отреагировала мгновенно:
— Надо полагать, всему виной мужская эмансипация.
Нэш засмеялся:
— Я знаю одного парня в Южном районе, так он запросто оформит вам перемену имени законным порядком за двести долларов.
— Значит, вы можете пойти к нему и “законным порядком” переменить имя на Уолтер Девлин?
— А что? Это мысль.
Она окинула взглядом зал.
— Вон Сара Айви. Вы же хотели взять у нее интервью? Ловите момент, пока она одна. — Женщина повела подбородком в сторону группы гостей. — Она в белом платье. Вы ее сразу узнаете. Она похожа на ангела или на сказочную принцессу.
С этими словами женщина из лифта вернула Нэшу его “липовую” визитку.
— Мое имя и телефон на обратной стороне, — пояснила она. — Между прочим, настоящие.
Улыбнувшись на прощание, она отошла от него.
Он перевернул карточку.
Мэри Джейн Фрэнсис.
Нэш сунул карточку в нагрудный карман рубашки и даже спросил себя, не плюнуть ли на это дело с Айви, — так соблазнительно покачивались на ходу бедра, обтянутые черной блестящей парчой.
Но потом он бросил взгляд на другой конец зала. Гости разбрелись по просторному помещению, и теперь никто не заслонял от него Сару Айви.
Она оказалась совершенно не такой, какой Нэш представлял себе жену скользкого мерзавца вроде Донована Айви. Она была прекрасна. Не соблазнительной и плотской сексуальной красотой Мэрилин Монро, а воздушной, бестелесной красотой Одри Хэпберн.
Она была вся — от подбородка до тонких запястий и лодыжек — затянута в белое, тонкое, как дымка, платье, делавшее ее похожей на сказочную фею. Темные, почти черные волосы, прямые и блестящие, спускались до плеч. Короткая челка на лбу придавала ей еще более хрупкий вид.
Ноги сами собой понесли Нэша через толпу.
— Миссис Айви! — воскликнул он, стараясь привлечь ее внимание. — Я пришел взять у вас интервью, как договаривались.
Ее туманно-серые глаза показались Нэшу неестественно огромными: они были слишком велики для ее лица.
Ему вдруг почудилось, что пол покачнулся у него под ногами.
— Интервью? — растерянно переспросила она, наморщив лоб.
— Мы договаривались по телефону на прошлой неделе, — солгал Нэш, ощутив мгновенный прилив незнакомого чувства. Вины? Да, чего-то в этом роде.
Смешение стилей было любимой идеей его шефа. Утонченный сарказм рядом с откровенной нелепостью. Международные новости бок о бок с историями о пришельцах из космоса. Ну и конечно, скандально-разоблачительные статейки о людях, которые этого заслуживали. О людях, которым надо было… ну… слегка навредить. Испортить им настроение, заставить понервничать. Шеф утверждал, что это придает бульварному листку целенаправленность. Солидность. Достоверность.
Нэш плевать хотел и на достоверность, и на солидность, да и на целенаправленность тоже, если на то пошло. Ему было плевать на все. Когда шеф заказывал ему статью, Нэш ее писал. И все дела.
Но он был уверен, что стоящая рядом с ним женщина с бледной кожей и темными кругами под глазами не выдержит штормового ветра. Не выдержит даже легкого бриза.
— Я из “Чикаго джорнэл”. Освещаю аукцион по сбору средств на ликвидацию неграмотности, который вы проводите в эти выходные.
— А-а… — рассеянно протянула Сара.
Он по глазам видел, что она все еще пытается припомнить телефонный разговор, которого никогда не было, и опять на него накатило чувство вины. Нэш затолкал его в самый дальний угол сознания.
Что с ним, в самом деле, такое? Какого черта? За последние два года он накропал великое множество высосанных из пальца историй, смонтировал сотни “липовых” снимков и до этой минуты ни разу ни о чем не пожалел.
Эта женщина замужем за одним из самых грязных и продажных воротил Чикаго, напомнил он себе. Не может быть, чтобы она ничего не знала о темных делишках мужа. Наверняка прикидывается овечкой.
— Ах да… интервью.
Она подняла тонкую, хрупкую руку. Широкий рукав платья сполз к локтю, обнажив несколько дюймов бледной кожи.
В помещении было довольно тепло, но ее кожа, напоминавшая фарфор, даже на расстоянии казалась холодной. У Нэша возникло совершенно безумное желание: закутать ее в одеяло, сгрести в охапку и унести куда-то… в безопасное место.
— Не могли бы мы… — начала было Сара, но тут рядом с ней появился мужчина в смокинге.
Донован Айви.
Нэш никак не мог понять, что в нем находят женщины. Нет, Айви был, конечно, парнем крупным и мускулистым, да только эти мускулы выглядели ненатурально. Он занимался культуризмом и накачался до того, что его уже можно было показывать в цирке, а исходившее от него ощущение угрозы, в сочетании с горой мускулов, делало его просто страшным. Не человек, а нечто такое, что хочется пошевелить палкой, не дотрагиваясь руками.
— Идем, дорогая, — сказал Айви жене. — Хочу познакомить тебя кое с кем.
Лицо Сары Айви лишилось всякого выражения. Минуту назад Нэш был тут, говорил с ней, в следующую же минуту она забыла о его существовании. Типичная богатая сучка.
— Миссис Айви? — переспросил Нэш, стараясь привлечь ее внимание.
Она его прекрасно расслышала, но проигнорировала. Не просто проигнорировала, она посмотрела мимо него. Сквозь него. Его больше не было. Она не удостоила его ни единым словом. Даже не извинилась.
Много лет назад столь наглое пренебрежение разозлило бы его до чертиков. Сейчас Нэш просто пожал плечами, вскинул камеру и навел объектив на чету Айви. Шефу нужна история? Будет ему история.
Аппарат был настроен на скорость в четыреста кадров. Надо было бы переключить на тысячу шестьсот, и вышла бы приличная картинка. И не пришлось бы привлекать к себе внимание фотовспышкой. Но Нэш считал, что четкий снимок — не всегда самый удачный. В его деле некоторая размытость даже предпочтительнее.
Он нажал затвор объектива. Аппарат щелкнул. Отлично. У него есть снимок Сары Айви. Теперь осталось отыскать в толпе Расселла Крэя.