Игрушка богатого человека

28

Нэшу снился привычный старый сон.

Он терпеливо ждал возле здания суда, за ограждением из желтой полицейской ленты. Репортеры толкали его, но он не обращал на них внимания. Его взгляд был устремлен на закрытые двери. Скоро эти двери откроются.

Он не смог бы сказать, сколько ему пришлось ждать на мраморных ступенях. Время потеряло смысл. Та жизнь, которую он когда-то знал, перестала существовать.

Двери открылись.

Нэш действовал решительно, но двигался медленно и осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания. Он извлек пистолет из-под плаща, прицелился и нажал на курок. Вокруг него закричали люди. Завизжала какая-то женщина. Она визжала, визжала и никак не могла остановиться…

— Нэш! Нэш!

Руки. Чьи-то руки трясли его, причиняя боль. Вот они крепко обняли его.

Он услышал плач. Безнадежный, безысходный, истерический плач.

— Он умер! Он умер!..

Руки по-прежнему сжимали его. Может быть, поэтому он не может дышать…

— Это все я! Это я виновата! Другой голос, голос, которого Нэш никогда раньше не слышал. Мужской голос. Голос разума.

— Сара, девочка, он не умер, но ты его убьешь, если будешь и дальше так его тормошить.

Хватка ослабла. Живительный воздух наполнил его легкие. Он открыл глаза. Заплаканное лицо Сары склонилось над ним.

— Он ушел, — старательно объяснил Нэш, хотя язык еле ворочался у него во рту, а губы онемели. — Тот, кто убил мою дочь… он ушел от суда… Из-за пустой формальности.

Она откинула волосы у него со лба.

— Молчи. Ничего не говори.

— Если правосудие не защищает невинных, кто-то другой должен это сделать…

— Ш-ш-ш…

Его взгляд устремился на пожилого высокого мужчину, стоявшего за спиной Сары. Седые волосы, джинсовый комбинезон, красная фланелевая рубашка. В руках дробовик. Хорошенькое дельце!

Он сделал то, чего не смог сделать сам Нэш. Спас свою дочь.

Прошлое перемешивалось с настоящим, на какой-то миг ему показалось, что его собственная дочь, его маленькая девочка еще жива. Но это Сара была жива. Она была спасена.

Кончено. Все кончено. Теперь можно отдыхать. Пора уснуть. Он устал. Чертовски устал…

Но прежде, чем уснуть, Нэш хотел еще раз посмотреть на Сару. Ему нужно было видеть ее, убедиться, что с ней все в порядке, сказать ей что-то… что-то очень важное…

Ее глаза были полны слез. Ее прекрасные глаза…

Язык его не слушался. Он не чувствовал своих рук и ног.

— Когда у девушек круги под глазами… меня это… ужасно… возбуждает…

Медики не разрешили Саре поехать с ним. Две машины “Скорой помощи” умчались с воем сирен. Одна увозила израненное тело человека, которого Сара любила, другая — мертвое тело человека, насчет которого она обманывалась. Когда-то думала, что любит.

Когда сирены затихли вдали, Сара осталась на крыльце, прижимая к животу скрещенные руки, пока полицейские, не скрывая сочувствия, задавали ей необходимые вопросы. На нее как будто напал столбняк. Сара потеряла счет времени, утратила чувство реальности. В какой-то момент она подняла глаза и заметила, что офицер, закрыв блокнот, смотрит на нее с участием и тревогой. Он был молод, лет двадцати шести-семи. Ненамного младше ее.

Странно. Как все странно…

— Судя по всему, это дело бесспорное — очевидная самооборона. Нам придется поговорить с Одюбоном, снять с него показания. Потом будет дознание. Если вам повезет, тем дело и кончится.

Полицейские наконец ушли.

Сара механически повернулась и пошла в дом. Поднялась по лестнице. Оказавшись у себя в комнате, она сняла запачканную кровью рубашку и сменила ее на чистую. Надо поехать в больницу. Надо найти отца, попросить, чтобы он отвез ее…

Сара спустилась вниз, прошла в кухню.

Кровь. На полу, на стене… Комната закружилась у нее перед глазами, тошнота поднялась к горлу. Она судорожно схватилась за спинку стула, чтобы остановить кружение, потом медленно опустилась на сиденье.

Ей стало немного лучше. Она стерла пот со лба, уставившись на кровавые пятна. Кровь Нэша. Кровь Донована.

Сара не знала, сколько времени она так просидела, когда до нее донесся голос отца. Она оторвала взгляд от пола и взглянула на него, пытаясь вникнуть в смысл произносимых им слов.

— …говорил с больницей. Они уверяют, что он выкарабкается.

Слава богу. О, слава богу!

Ее охватила внутренняя дрожь, постепенно распространившаяся по всему телу.

— Ты меня слышала, милая?

Она смотрела на отца, словно не узнавая его. Он убил ради нее. Он спас жизнь Нэшу. Он спас жизнь ей.

“Спасибо, папа”.

Он еще что-то сказал, но она не поняла, словно смотрела иностранный фильм без субтитров. Отец потрепал ее по плечу и поспешно вышел из комнаты.

Теперь она вся тряслась. И никак не могла остановиться.

Через некоторое время ее отец вернулся. На этот раз с ним был кто-то еще. Доктор Гамильтон. Сара его хорошо помнила. Он удалял ей гланды. Он использовал эфир. Этот запах! При мысли об эфире ее замутило.

Доктор Гамильтон закатал ей рукав. Сара почувствовала прикосновение к коже чего-то влажного и холодного, потом ее что-то кольнуло. Как будто ужалила пчела.

Укол.

Инъекция.

Лекарство.

Наркотик.

В этом она знала толк.

Сара почувствовала, что ее тело безвольно обмякает. Она таяла, стекала со стула на пол. Скользила… Соскальзывала… Но она не могла, не хотела касаться крови на полу…

В последний момент, когда ее тело стало совсем бескостным, ее подхватили и подняли со стула. Отец? Неужели он несет ее? Она для него слишком тяжела. Он себе что-нибудь повредит. Он не должен… не должен…

Все расплылось, и уже ничего больше не волновало ее.

Сара проснулась через двадцать часов. Нэш. Надо узнать, что с Нэшем. Шатаясь как пьяная, стараясь не замечать пульсирующей боли в голове и паутины, обволакивающей мозг, она откинула одеяло, встала и спустилась вниз. На ней была та же одежда, что и вчера, но она и не подумала переодеться.

Кухня уже обрела свой обычный вид, пожалуй, она стала даже чище, чем вчера.

— Папа?

Нет ответа.

Сара побрела в гостиную. На одной стене висела ее выпускная фотография. Довольно выцветшая, но можно было разобрать, что прическа у нее жуткая, а выражение лица неуверенное. Рядом висела фотография Глории. Голубоглазая блондинка, бойкая, уверенная в себе Глория.

До нее донесся какой-то звук со двора. Сара отперла парадную дверь и потянула. Дверь поддалась не сразу: она простояла запертой всю зиму.

Сару ослепили солнечные блики, игравшие на снегу. Зажужжали и защелкали камеры.

Репортеры. Разбили лагерь прямо на крыльце.

Ее закидали вопросами, как пулеметными очередями.

— Вы убили мужа ради денег?

— Если он бил вас, почему вы от него не ушли?

— Вы его любили?

— Вас называют Черной Вдовой. Что вы на это скажете?

— У вас был любовный треугольник?

— Если он вас бил, почему вы не ушли от него?

Ей хотелось заорать им в лицо, что она-то как раз ушла. Они что, не видят? Она ушла от мужа. И что из этого вышло? И почему эти стервятники считают, что им позволено лезть к ней в душу?

— Что тут происходит?

Отец подошел к ней сзади. Он был в своем неизменном комбинезоне поверх белой трикотажной фуфайки. В руке он держал ружье.

Репортеры дружно попятились. Шаг назад, потом другой…

Один молодой человек, видимо, самый твердолобый, вскинул камеру, щелкнул затвором.

— Из этого ружья вы застрелили Айви?

— Нет! — взревел старик. — Но из этого ружья я могу застрелить тебя! А ну вон отсюда! Это частная собственность!

Он вскинул ружье дулом в небо, оттянул затвор, дославший патрон в ствол, сбросил предохранитель и нажал на курок.

Выстрел оглушил Сару. Эхо отразилось от стены амбара и запрыгало по ощетинившемуся жнивьем кукурузному полю.

Репортеры бросились врассыпную. Некоторые попрятались за деревьями, другие побежали к дороге, где они оставили свои машины. Изгнав пришельцев из своих владений, отец Сары повесил на ворота в дальнем конце подъездной дорожки, рядом с объявлением “Частная собственность”, большой амбарный замок.

Потерянный рай.

“Прости меня, папа, — хотела сказать ему Сара. — Мне очень, очень жаль”.