Игры с судьбой. Книга третья

— На Эрмэ много занятных вещей, — проговорил Хранитель. — Я молчу о заводах и лабораториях. Но здесь собраны уникальнейшие раритеты. Уникальнейшие! Больше вы ничего подобного не встретите нигде. Существуют хранилища картин и скульптур. Огромные пещеры, заполненные предметами весьма отдаленных эпох. Но это не главное. Главное…..

Хранитель внезапно поднялся на ноги и достал из кармана небольшой, похожий на полотняный, мешочек, высыпав на ладонь зерна, он подал их Да-Дегану.

— Что это? — спросил рэанин.

— Семена, — отозвался эрмиец. — пшеница. Злак, из которого издревле пекли хлеб. Ничего подобного в Лиге нет. Все те виды и сорта, которые вам известны, менялись давно и долго. А это…. Считайте, это исходным вариантом. Если вы посадите эти семена в почву в подходящей климатической зоне — они прорастут и дадут урожай. Не знаю, зачем я говорю вам это, зачем уговариваю. Наверное, у вас и выбора-то особого нет, как ударить по Эрмэ. Но тогда, более всего вероятно, что все эти хранилища строились совершенно напрасно. И эти сокровища не достанутся никому….

Задумавшись, Да-Деган покатал зерна на ладони пальцам той же руки. На губах возникла улыбка. Отчего — то ему казалось, что от золотистых зерен исходят тепло и свет. Совершенно так же, как сияние и надежда изливались из глаз Лиит.

Хотелось отмахнуться. Не верить. Хотелось открыть пальцы, что б высыпалось это живое золото из рук, как песок с ладоней вечности. Хотел и не мог. Невольно воспринимал слова эрмийца как правду, как истину. Мог кривить губы, делая вид, что погряз в неверии. Но не верить не мог.

Инстинкт, неведомое древнее чутье, не приводя десятков сложных аргументов, воспринимало зерна на руке полновесным золотом. Раритетом, которому нет цены.

Зажав зерна в ладони, он невольно притянул ладонь к груди. Туда, где глухо билось сердце. Сжались губы….

— Как же? — произнес он, — Как же вы могли…. Довести планету до такого состояния?

— Мы…. - усмехнулся Хранитель. — Так же, как и вы. Нет разницы меж вами и нами. Чьи-то предки бежали от катастрофы. Чьи-то, оставшись, пытались выжить….

Гулко бухнуло в груди, словно подтверждая. Горечь разливалась по губам. Когда — то не верил словам Императора, злости и гневу в интонациях. Отрицал и закрывался от того. Не верить Хранителям…. Быть может, оттого, что не пытались навязать ему эту правду, не душили ею, как веревкой, сдавливая горло, верил. И от веры мягким становилось сердце, сжималось трепеща.

Пустыни и песок, ядовитая атмосфера. Небольшие города под куполами и более крупные, укрытые толщами скал. Не понятно было, как измученная искорка жизни не сдалась смерти, не ушла в небытие, прячась от неимоверной тяжести бытия. Казалось, Эрмэ не знает запретов. Ни перед чем не останавливались ученые Империи. Ни на что не смотрели как на святыню.

Но отчего — то вдруг, внезапно пришло осознание. Не выбирают средств там, где выбора нет. Когда единственный выбор — жизнь или смерть, на что не пойдешь ради жизни? И так легко сорваться, переставши быть человеком, не по видовой принадлежности, но по состоянию души, бредя по этому пути.

— Спасибо, — произнес Да-Деган, подчиняясь внезапному порыву, зову момента, посмотрев в юное лицо Хранителя. — Я был не прав. Я видел монстра и не видел в нем души и чувства. Я считал самое разумное — уничтожить Эрмэ, развеять прах. Но…. Я сделаю все, что могу, что б сохранить то, что вы хранили столетия….

17.

Словно во сне вспоминается. Три дня всего было, что б увидеть иную Эрмэ, чем знал до этого. Но эти три дня, как граница. И пока путешествовал в обществе Хранителей, словно изменился и сам.

Пришло понимание. Накрыло шквалом — нет ничего общего у кучки Властителей с истинным ликом Эрмэ. Накрыло с головой, сжало сердце жалостью. Как и Лигу когда-то жалел, жалел эту уставшую, саму на себя не похожую планету.

Словно кто — то возложил на нее венец страданий, избороздив язвами пустынь ее некогда цветущее лицо. И неважной была дикая первобытная мощь воинов, и безразличным высокомерие Властителей. Только поражался тому, как играются, вырывая из рук, друг у друга власть, вместо того, что б помочь собственному миру.

Впрочем, что до мира Имущим Власть? Кривились губы….

И не мог, заставить себя уже не смог бы — отдать приказ, разрушить увиденное. Ведь в изумлении взлетали брови, когда касались руки прозрачных колб, хранивших… столь много, так много хранивших!

Как брел, словно во сне, в бреду мимо криокамер с замороженными эмбрионами существ разных видов. Было б желание и упорство — вернулась бы жизнь….

Кусал губы, понимая, что чуть уже не сделал непоправимый шаг, увлекая все это… в никуда. В пустоту небытия.

Шатало, едва стоял на ногах, а успокоиться, сбросить напряжение не мог. Било тело ознобом, как в холодных стенах Файми. То ли оттаивал от ненависти своей. То ли напрочь замерзал, не находя выхода, не зная разгадки, правильного ответа.

Только обхватив виски руками, словно маятником мерить пространство. Исшагать всю комнату — вдоль и поперек. Искать и не находить ответа. Было проще еще вчера, эти три дня до… а теперь…

Закрыв глаза, прислониться лбом к прохладе стекла, ища себе успокоения. Хоть краткого мига забыться.

Оноа….

И оноа от памяти не излечит. Как и от многих и многих проблем. Не сбежать ему от самого себя. И все по боку — планы, расчеты, задумки и мысли. Не было тогда цели — сохранить. Теперь же иначе нельзя.

И снова и снова обращаться к звездным картам анализируя и сопоставляя. Искать решение, судорожно искать. Время вспять не ходит и больше его не становится. Сколько можно тянуть время — год, два. Пять? Потянул бы. Но все чаще сходятся в линию брови Императора, а в зрачках полыхает гнев.

Зная это, не рискнул ехать сам — отправил посланца. Мягко, аккуратно формулировал отказ. Не пойдут корабли Иллнуанари на Юбианай. Нужен и пиратам отдых. Да и слишком рискованным будет рейд после разгрома Та-Аббас. Мало сил у Лиги, но потерять и вторую крупную верфь позволить она себе не может.

'Я же, мой господин, верный пес, но не самоубийца'.

Возможно, и письма не стоило писать. Гнев Императора вспыхивал легко, словно сухая трава, погасить же его было трудно. И все же, рискнуть флотом, командой, он позволить себе не мог. Велика была возможность проигрыша. А проиграв не удержать ему и позиций при дворе Эрмэ. Не упустит Локита возможности вонзить зубки в горло упавшего врага, покуда тот не встал на ноги. Нет! Этой радости он ей не доставит!

Уж лучше гнев Императора. И даже быстрый клинок, выпивающий жизнь лучше ее издевательств.

Писал, мягко подводя к тому, что и сам чувствовал себя обиженным невнимательностью к своим словам, снисходительностью к Локите. Напоминал, что играет Хозяин с огнем, позволяя ей жить и дальше, плести интриги.

И о том, что опасается ее интриг, с ослабленным бесконечными войнам флотом, с уставшими от рейдов матросами, недовольными его приказами, что боится за свою жизнь — мятежа в Гильдии или заговора, созревшего с ее подачи.

Знал, это признание — и сила его и слабость. Просил защиты у хозяина. И просил поддержки. Напоминал, что лишь милостью Хозяев Эрмэ всегда была сильна Гильдия, и что ни один из владельцев Иллнуанари сотни лет не делал большего, нежели он.

Закусив губу, он остановился около окна, вспоминая послание. Обещали Хранители — тайно или явно, но содействовать ему, помогать. В этом — помогут ли? Им ли затушить пламя в дьявольском взоре хозяина Эрмэ? Надеялся, верить не смея, что — смогут.

И било разрядами тока в висок. Боль, пульсируя, то накатывала, то отступала, подобно прибою. И неприятненькая мысль жгла и жгла разум, отнимая покой.

Арстрию'…. Если и двадцать лет назад стоял на Эрмэ его остов, мог ли кто остановить надвигающуюся бурю? Если он уже был…. Там, в невероятном, далеком прошлом, которое даже представить себе он не мог?

Кто б мог изменить реальность так, что б не…..

Дрожью прошивали мысли. Холодом лезли за воротник, тяжким ознобом.

Вспоминались слова Хэлдара о невероятном совершенстве корабля, избыточных его функциях, о том, что не обычным лайнером 'Арстрию' б быть, а исследовательским флагманом, космической лабораторией…. И закрадывалась мысль, пошаливало воображение — может, кто и знал о том, что и как и откуда…. Замыкалась петля соединившая узлом прошлое с будущим.

Но кто мог знать? Кто?

Кто курировал постройку лайнера? Стратеги! Кто упустил бунт на Рэне? И упустил ли….

Сомнения…. Грызли сомнения, вытягивали мозг из костей. И тело, и душу ломало. Неопределенность — самая страшная пытка. Но броситься на Софро, выяснить, узнать не мог. Просто не смел.

Вздохнув, он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить. Но воспоминание не давалось ему, прячась, отступая, словно играя с ним. А открыв глаза, Да-Деган заметил в отражении стекла знакомый силуэт.

Обернувшись, он посмотрел на юношу.

— Опять не спишь, Дагги, — проговорил Рейнар, беря со столика стакан в котором остались лишь капли напитка. Принюхавшись, скривил губы. — Опять эрмийские зелья….. опять сходишь с ума…..

Куда ушла сила? Ее не осталось. Лишь слабость. И спрятать бы виноватый взгляд, но парень смотрел открыто, и только так же можно было смотреть в ответ.

— Плохо мне, Рэй…. - признаться как в самом страшном грехе, чувствуя, как слезы подступают к глазам.

— На Эрмэ мотался, — тихо добавил юноша. — Что в этот раз? Император звал или сам что задумал?

— Не Император, — отозвался тихо. — Ты б знал, что я видел на Эрмэ! Ты б только знал!!!!

Взлетели брови юноши, нарисовав на лице вопрос. Легкая улыбка тронула губы. Присев в кресло смотрел юноша на Да-Дегана и молчал. Впервые за много дней не колдовал, не ворожил, не грел сердце мороком, позволяя остаться собой. Только казалось — расскажи ему и разделится груз.

— Я видел 'Арстрию', мальчик, — произнес Дагги покаянно. — Там, на Эрмэ, среди пустыни. Старый корабль и старый металл. Знаю, что видел, а верить — не верю.

Дрогнули пальцы, и подойдя совсем близко, присев на корточки перед Рейнаром, став ниже ростом, заглянул юноше в глаза.

— Я знаю, что так не бывает, — проговорил он. — Что время не ходит вспять. И не текут реки к истокам от устья. Но я видел корабль. А то, что это 'Арстрию', сомневаться не приходится….. Ну, не может, просто не может быть двух одинаковых кораблей!

Рука Рэя легла на голову, унимая боль. Чуть дрожали пальцы мальчишки. Но тихо, покойно, тепло становилось на душе.

— Ты уверен?

— Уверен. И не могу я, как задумывал раньше обрушить флот на эту планету, разметать ее пылью. Не могу! Если б раньше знал! А…. Там не только наш корабль, Рэй….. Там истоки…. Начало истории…. Все, что я видел, говорит о том. И не знаю, что делать. Знаю то, что разрушив планету, потеряем то, что не имеем права потерять!

— Успокойся…..

Улыбка. И снова тепло. Да откуда же столько тепла в худощавом, не крепком теле? Откуда приходит это чувство, что если не все, то многое подвластно мальчишке? Где секрет этой уверенности и силы? Откуда столько мягкости во взгляде пронзительно — зеленых глаз? Откуда столько доброты в улыбке? И этой смутно знакомой мягкой, мудрой незлобивости?

— Успокойся, Дагги, — мягок голос, словно шорох прибоя по прибрежному песку. — Когда-нибудь мы узнаем. Обязательно узнаем. А пока…. Прими все как есть. Решение же обязательно найдется. Веришь мне?

— Верю….

И снова улыбка и ободряющий взгляд. Умостив руки на коленях, ссутулив плечи, смотрит мальчишка зеленущими своими глазами в глаза.

— Знаешь, — вымолвил вдруг, — я слышал, как ругались Имрэн и Элейдж. Элейдж, этот тихий спокойный Элейдж, он на себя был не похож, он кричал на Имрэна так, что мне было страшно! Кричал, что если тот, вопреки всем его приказам все же пошлет на Рэну группу сил Стратегической разведки для снятия угрозы путча, то он лично придушит паршивца и все в этом роде. Говорил, что у Хэлана своя судьба и вмешиваться в это опасно….

— И Имри послушался?

— Нет. Но, похоже, Элейдж просто не дал ему возможности. А я… после этого разговора я и сбежал с Софро домой. Хотел предупредить отца, да только он не стал и слушать.

— Дали Небесные! — устало прошептал Да-Деган. — Как я хочу взять старого лиса за ворот и вытрясти из него все эти его тайны! Трясти пока он не признается, во всем. И даже немножко больше.

— Знаешь, как ни странно, я тоже, — отозвался Рейнар с улыбкой.

Вздохнув, Да-Деган, поднялся на ноги, посмотрел на мальчишку сверху вниз. И снова защемило сердце. Улыбнувшись, как не в чем ни бывало, он отошел к окну.

— Я хочу навестить Элейджа, — заметил тихо.

— С ума сошел?

— Наверное, — усмехнулся Да-Деган. — Но я все же сделаю это.

— Я с тобой!

— Нет. Рэй…

— Не нет, а да! Иначе я тебя не пущу!

— Не пустишь? — улыбнулся Да-Деган. — Я и спрашивать не собираюсь.

Рэй поднялся с кресла. Легкая улыбка снова тронула губы. Сверкнул взгляд, словно свет отразился от граней драгоценного камня.

— Никуда ты без меня не уедешь! — произнес внезапно, наполнив каждое слово силой. Тело вибрировало в ответ на каждый звук, на каждый жест. На каждый выдох юноши. — Мы едем вместе!

18.

Ночь.

На Софро всегда ночь. Одна заполненная сиянием Галактики, вторая — темная, беззвездная, пустая. Провальная.

Нереальный мир, невозможный. Серебрящиеся ковыли под ногами. Словно хрустальные — горы вдалеке, темная гладь мелкого залива, в котором отражается небо, словно в лучшем из зеркал.

Так легко, бродя по тропинкам этого мира, верить в реальность Аюми. Второго подобного этому мира — нет. Нигде больше не настигает так полно и ярко сопричастность всех тайн бытия. Нигде не кажутся дальние миры более ближними.

Подними голову в полдень — вон они все. Висят над головой. В молочных спиральных рукавах. И Ирдал и Рэна. И Лагали и Гвенар. Ра-Мирран и Раст-Танхам…..

Не случайно по сию пору называют Софро подарком Аюми, неспроста. Вопреки всем законам, насмехаясь над правилами бытия, почти в самом зените, вне плоскости эклиптики вращается Сердце Мира. Темная, загадочная планета.

Да полно, планета ли? Месяца хватит — пешком исходить вдоль и поперек. Забраться на вершины самых высоких местных гор, спуститься в самые глубокие низины. Ни вулканов на ней, ни ледников.

Да только не поворачивается язык назвать и астероидом. Ни на одном из астероидов нет ни воды, собранной в миниатюрный, как раз по габаритам, океан, ни плотного слоя атмосферы, наполненной живительным кислородом.

Вопреки всем законам мироздания существует и живет!

В хрустальных горах берут начало малые реки, текут, говорливые, звенящие воды к морю. В лесах, раскинувшихся на склонах, распускаются в звездный полдень цветы, наполняя тьму благоуханием.

И идешь по этому странному миру, словно в сказку попав, в самую невероятнейшую небыль!

Колотится сердце от аромата цветов и трав, от сияния в зените, от теней и кажущихся вздохов. Но и Сердце Мира неспокойно. В палевом сиянии нет умиротворения. Тревога. И сюда забралась!

Раньше не думал ни о чем дурном. Нынче же — тревога на лица встречных, хочешь, не хочешь, а задумаешься.

Идет рядом Рэй, ступает мягко, неторопливо. Вышагивают оба как два юнца явившиеся полюбоваться на столицу Лиги. Хоть раз в жизни да увидеть мир, о котором так много говорят. Который так много значит.

Оба юны, словно ровесники, молодые лица, но у обоих в глазах тень. Здесь на Софро еще не привыкли смотреть так, как их жизнь научила, словно каждого выпытывая, что он готовит им.

Присев на палевый мрамор скамьи у фонтана, Рэй посмотрел на Да-Дегана. Вздохнув, отвел взгляд.

Да-Деган пожал плечами. Сердиться на юношу он не мог, хоть и хотел поначалу.

— Ну, зачем ты сюда сорвался? — спросил.

Рэй пожал плечами. Подняв взгляд, он смотрел на Галактику, висевшую почти в зените.

— Я почти позабыл это, — проговорил юноша, — как будто вечность минула. — На губах возникла легкая тень полуулыбки — легкой и почти виноватой. — Когда я был здесь в последний раз, все в этом мире было иначе. Помнишь? Помнишь наш тихий огромный мир, спокойный и не ведающий тревог? Размеренную жизнь, умеренного накала страсти приключений? Даже Стратеги почти никогда не рисковали всерьез. Там, в Закрытых Секторах все мы знали — помогут и спасут. Даже если смерть смотрит в лицо, отобрать жизнь она не сможет. А если отберет жизнь, то останется честь. Дети…. Какие ж были мы дети…

— Все растут, Рэй!

— Ты не понимаешь. Я не о себе. Весь этот мир, вся Лига, мы — дети. Счастливые дети, которые не ведали бед. И оказались к ним не готовы.

Замолчав, Рейнар снова посмотрел в лицо Да-Дегана. Вздохнув, не смог удержать улыбки на лице. И из глубоких зеленых глаз — омутов, стрельнуло предчувствием беды.

Внезапно вскочив на ноги, он снова посмотрел ввысь, словно стремясь к молочному сиянию Галактики, висевшей в небе.

Исказилось лицо, словно грыз Рейнара червячок сомнений. Да и как могло быть иначе?

— Мы вырастем, Рэй, — произнес Да-Деган негромко. — Рано или поздно все дети вырастают. Вот увидишь, все будет хорошо….

— Хорошо, — выдохнул Рейнар…. — Что это 'хорошо'? Я еще помню спелый колос легенд, сказания об Аюми — совершенных, как звездный свет. Если верить сказаниям, которые ты сам обернул в одежды песен и поэм, и Аюми погибли, остановив раз экспансию Империи. Помнишь?

— Как не помнить, Рэй? Но то — сказания, легенды — грезы минувшего.

— Может так скажет и кто — то о нас.

— Может….

— А если не выстоим?

— Ты боишься, Рэй?

— Да. Потому я и пошел с тобой. Я заставлю Элейджа сказать правду. Тебе он солжет.

— Значит, ты заметил, что он лжец.

— Он врет редко, — отозвался мальчишка. — Но уж если делает это, то тебе не отличить правду от лжи.

Запахнувши плотнее полы куртки, Да-Деган отметил, что озноб вызван совсем не прохладой ветра. Холодно было душе. Это душу бил озноб, заставляя леденеть пальцы.

Подняв взгляд, он вновь всматривался в великолепную брошь спиральной Галактики, давшей на своих планетах приют человечеству, блудным сынам одной расы. Казалось, лишь само небо могло б успокоить и дать ответ. Небо, мир, но не люди. И казалось глупым решение нестись на край света, ради одного — единственного разговора.

— Вот ирония судьбы, — произнес Ареттар, откидывая яркую пламенную прядь парика от лица. — Никогда. Никогда в той яркой грешной юности я не верил в реальность Аюми, не верил, просто не мог. Пел, ворожил. Я открывал мир, который для меня самого не существовал, Рэй. До тех пор, пока судьба не открыла мне мира Империи, я не верил. Но оказалось, легенды правы, хоть и отчасти. Империя существует. И весь мир балансирует на паутинке. Тот мир, который мы знали. А в то прошлое возврата нет. Мир тем уже никогда не будет.

— Знаю, — эхом отозвался Рейнар.

Поднявшись, он пошел по тропке, обернувшись, позвал Да-Дегана взглядом. Мужчина, пожав плечами, поспешил следом.

Мир открывал с каждым шагом новые грани. Казалось, в какой то момент знакомое сменится незнакомым. Этот мир, планета, пейзажи которой накрепко запечатлелись в памяти, были так зыбки и изменчивы. И никогда картинки памяти не соответствовали в полной мере реальности, и тем более странным казалось увидеть знакомые улицы, деревья, дома, фонтаны.

Душа невольно ждала изменений. Странного чуда соприкосновения с неведомым. Казалось естественным, что следы людей однажды должны стереться и под необычным, невозможным небом должны возникнуть замки, прорастающие из неба, сады, всегда полные благоухания первоцветов, и если не сами, то хоть тени Аюми….

Отчего — то внезапно Да-Дегану вспомнилась Лиит. Та девочка — греза, поманившая недавно. Светлое облако волос, словно короной окружившее лицо, шифон, струящийся подобно туманам. Ее нежные глубокие глаза, в которых отражалась Вселенная.

Защемило сердце. Представилось, укрытая сумеречным днем, словно плащом, ступает она неслышно по дивным травам Софро. Представилось ярко и явно, до умопомрачения, до безумного сердцебиения.

И словно холодной водой в лицо — Локита. Сладкий карамельный голос, беззаботный тон, выпивающий душу взгляд, холодок по спине. Мерзкая циничная тварь в красоте своей скрывающая угрозу.

Вздохнув, Да-Деган поджал губы.

Несовместимыми были этот мир и Локита, да вот сошлись. И нынче в серебряных туманах, да сиреневых ковылях нет места мечте и полету. Ворожит ведьма, очаровывает, старательно меня людей, подстраивая под себя.

По сравнению с ней что значили все тайны Элейджа? А ведь значили….

От недомолвок его и больно было и горько. А слова, толкнувшие его на безумства, и тем более он простить не мог.

Посмотрев на мальчишку, Да-Деган спросил:

— Может быть, подождешь меня тут?

Юноша отрицательно покачал головой, и, поймав ладонь Да-Дегана, только крепко сжал эту руку.

— Я только что объяснил, почему мне следует пойти с тобой, — заметил он с улыбкой.

Да-Деган коротко кивнул.

Все чаще попадались навстречу патрули, все многолюднее становились улицы. Центр города был полон нервозной суеты. 'И здесь, — подумалось Да-Дегану, — нет спокойствия и мира'.

А ноги несли к Зданию Сената, окруженного тихими, сумрачными садами, словно вырванному из суетливого бытия сердца Софро. Но кто бывал в этих стенах, знал, что тишина обманчива. И в этом здании, как в улье никогда не было сонного и дремотного покоя. Просто не могло быть.

Глядя на ярко освещенный фасад, Да-Деган отыскал взглядом несколько ярких окон в вышине. В личных апартаментах Алашавара горел свет.

Оставалось только проникнуть в здание и добраться до Элейджа.

Внезапно Да-Деган усмехнулся. Это могло быть невыполнимым, но не казалось безнадежным. Не для того он преодолевал пространство, ставил невозможные цели, что б теперь отступить.

'Властитель', - шептал ему его страх, но голос его был тих и почти неслышим. Как-то возбужденно, почти радостно билось сердце.

'Есть время собирать и время разбрасывать камни'… странное, давнее воспоминание всплыло из памяти, даруя надежду.

Он ступал тихо, почти не производя шума, а рядом так же, почти бесшумно ступал Рейнар.

Откуда она возникла? То ли сгустилась из тумана, словно его неосознанные страхи стали реальностью. То ли, как обычная женщина просто спустилась в сад?

Она была непростительно, невозможно юна и красива. Эти точеные черты, роскошные формы, это невинное выражение огромных глаз двенадцатилетней нимфы.

Он прошел бы мимо, не заметив в этот миг её чар, ибо взрывайся вселенная, он, ведомый интуицией и верой, не заметил бы этого. Но голос, этот сладкий карамельный тон, звенящий хрусталем, не заметить он не мог.

— Аретт!? — то ль удивление, то ль ярость. Как черным ядом, неверием был полон отзвук, мукой отозвавшийся в сердце.

Слишком долго ненавидел. Слишком многое по ее вине потерял. И вот, свела Судьба. Двое — напротив друг друга. И ничего, что с ним Рейнар, а за ее спиной охрана — дюжие мальчики личной гвардии. Ну да….

— Хозяйка, — усмехнувшись, отозвался он.

Много раз мнилась встреча.

Одного не мог предвидеть, что увидит его она не измученным и жалким. А с тем же самым огнем в волосах, в ореоле того же самого, дикого, не укрощенного пламени. С гордо вздернутым подбородком и мечтой в серых, обычно холодных глазах.

Словно воскрес поэт. Возродился из пепла, подобно фениксу. Что не был тем, былым, тем, кого оплакивал, не ей знать. А в душе шевельнулась благодарность Судьбе, что не иначе свела, а так. И не жалким готовым, встать на колени был он в этот миг, а готовым биться до последнего вздоха.

Дрогнули губы Локиты. Удивленно распахнулись невинно-синие омуты глаз. Манила. Звала беззвучно, еще раз погрузиться в омуты этих глаз, еще раз потерять себя. Да и жизнь потерять.

Но не было оно, как прежде, когда позволил ей играть с своей душой, тем, выпивающим волю, желанием. Не был и он марионеткой. Крепко держал его руку Рэй. Тихо, фыркнув, словно большой кот, показал мальчишка зубки.

— А вы не меняетесь, милая бабушка, — заметил язвительно. — Все внимание привлекательным мужчинам, а родственники могут подождать. Или вы похоронили меня? Так рано!

Локита перевела взгляд на мальчишку. Еще раз дрогнули ресницы, и дрогнуло дыхание. Показалось — словно воронка, словно ненасытная утроба черной дыры, готова она была выпить и жизнь, и дыхание юноши. Этот взгляд, манящий, зовущий, оторвался от лица Ареттара, но словно б прилип к лицу юноши.

Бухнуло сердце. Переведя взгляд на лицо Рэя, Да-Деган отметил спокойную, легкую отстраненность. Казалось, Рейнару никакого труда не составляло выносить ее жадный тяжелый взгляд. Только ладонь, державшая его ладонь, чуть дрогнула да стала более влажной. А более — более ничего.

И только улыбка на лице, да лукавство в уголках глаз. Лукавство и сила. В абсенте глаз искорки смеха.

И ничего, что вместо шпаг или кинжалов — только взгляды, только сила воли. Только умение Властителей Эрмэ — управлять людьми и собой.

Лишь единожды пришлось Ареттару наблюдать за поединком высокорожденных. Один единственный раз. Там, на Эрмэ. И проигравший должен был умереть.

Вздрогнув, Да-Деган снова взглянул на Рейнара. Нет, его б он потерять не желал. Никогда. Ни за что.

А мальчишка не замечал ни взгляда, ни крепкого, ободряющего пожатия руки. Эти двое… только друг другом и были поглощены. Только друг друга и видели. И у обоих на висках проступали капельки пота. У обоих каким-то напряженным стало дыхание, словно в каждом глотке воздуха была та сила, которую черпали, что б обрушить друг на друга.

Вздохнув, Да-Деган выпустил ладонь юноши из своих рук. Сделал шаг.

Казалось, он попал в ураган. Качало, словно пенный шквал девятого вала обрушился на утлое суденышко. Как когда-то казалось, что по пояс бредет в ледяной воде, под звонкий смех своенравной Судьбы.

Не умом, обострившимися чувствами, нюхом понимал — не выстоит мальчишка против мощи Локиты. И хоть силушки природа подарила немеряно, но где ж сейчас ему справиться с ней. Был бы здоров, точил бы Дар каждый день, а так….

Легли ладони на точеную шею, те самые пальцы, которые некогда заставляли петь аволу так, что ликовала и плакала душа в ответ, обрывая дыхание ведьмы. Сжимал руками горло, ломая. И лишь об одном сожалел, что так быстро и стремительно слетела к ней смерть. Так просто….

Закусив губы, смотрел, как гаснет в ее глазах жизнь. Как навсегда, навечно отныне лишается она возможности стоять на его пути.

Разжав руки, Ареттар выпустил безвольное, обмякшее тело, чувствуя, как его бьет озноб.

Странно смотрели на Ареттара мальчики — бодигарды. Словно проснувшись от долгого сна. Смотрели так, словно верили и не верили в реальность его, и в случившееся.

Подошел, встал рядом Рэй, коснувшись ладонями его плеча.

Прикрыв глаза, Ареттар опустился рядом с Локитой. Коснулся тонкими пальцами век, прикрывая глаза ведьмы, словно страшась ее мертвого взгляда. Словно могла б его потянуть за собой.

Встав, пожал плечами, чувствуя, как Рейнар вновь поймал его ладонь.

Мелькнула случайная мысль — сбежать, покуда не пришли в себя охранники, пока не отрезали ему пути к отступлению. Но мысль так и осталась мыслью, подавленным усилием воли желанием.

Заставив себя улыбнуться, он посмотрел прямо в глаза одному из охранников.

— У меня были причины так поступить, — промолвил он глухо. — А теперь мне б хотелось увидеть Элейджа.

Не удержался, как когда-то давно с губ слетело прозвище, не имя. Но охранник понял, усмехнувшись, кивнул, молвив только:

— Следуйте за мной….

19.

В кабинете Алашавара — тишина. Неяркий свет, что разгоняет сумрак, льющийся из бра на стенах. А потолок теряется где-то в вышине.

Кажется, само время вязнет в стенах его кабинета. Ничего незнакомого. Все неизменно. И так же, мягко цокает маятник старинных часов на стене. Словно не полстолетия прошло, а день или два.

И все так же подтянут Элейдж. И так же, совершенно задумчив взгляд темных глаз. И так же непокорны завитки темных упрямых локонов. Да и морщин — не больше. А те, резкие, жесткие в уголках рта — знакомы давно.

— Вот и встретились, Аретт, — мягок голос и слова…. Так неуверенно переступает лапами кот, трогая влажную землю.

Покачав головой, Ареттар подошел к стеллажам, взял в руки женскую фигурку. Как удалось мастеру в тонкий фарфор вдохнуть жизнь? Казалось — улыбается, казалось — живет…. В этой девочке в белом с розой в руках угадывались черты девочки — грезы. Невольно вспомнилась Лиит. И защемило сердце от тоски, от того, что никогда не встретиться им. Не пересечься на звездных тропах Аюми и людям.

Вернув статуэтку на место, Ареттар посмотрел на Элейджа.

— Ты сам хотел видеть меня, — проговорил сенатор глухо. — Что же молчишь?

Усмехнувшись криво и неприятно, Аретт резко сдернул парик с светлых, словно ветки, покрытые инеем, волос.

— Вот что ты из меня сделал, Властитель, — проговорил, словно выплюнув слова. — Нравлюсь?

Ответом был вздох. Тихо выдохнув воздух, Сенатор отвел глаза.

— Вот значит как, — отозвался он устало. — С Императором спелся, тварюга. Лигу на блюдечке ему поднесешь.

— Не тебе же, — отозвался Да-Деган невесело. — Или, думаешь, еще раз рискнуть стоит, доверившись? Так с некоторых пор я ни одному эрмийцу не доверяю. Ни одному. И узнавать их под любой личиной научился.

Почувствовав руку Рейнара на своем плече, Ареттар обернулся, улыбнувшись юноше, снова обернулся к Сенатору. На губах Элейджа возникла язвительная усмешка.

— Твой воспитанничек тоже эрмиец, — заметил Сенатор. — Стало быть, тоже мерзавец?

— Не больше, чем ты, — отозвался Ареттар, чувствуя, как злость гасит разум. — Ты, гадина, Рэя не тронь!

— Вот даже как, — отозвался Алашавар. — Выходит, все же разницу делаешь…. Отрадно это слышать.

Вздохнув, Сенатор снова отошел к окну. Смотря на его гордо расправленные плечи, Ареттар едва сдерживал себя, чтоб не наброситься на него; так же, как Локите, не сломать шею….

Алашавар пожал плечами, словно почувствовав это.

— Ненавидишь ты меня, — заметил спокойно. — Только за что?

— Врешь много, — отозвался Ареттар. — Скользкий ты как угорь, Элейдж. Никому от тебя правды не добиться. Кому служишь — не понять….

— Это слепому не увидеть, — уколол Сенатор, усмехнувшись. — А о твоих подвигах легенды ходят. То планеты сжигаешь, то поперек Императора идешь… Тебя тоже постичь… невозможно.

— И не нужно, Элейдж….

— Элейдж…. - мягко повторил Сенатор. — Чьим именем меня зовешь, знаешь ли?

Ареттар, гордо вскинув голову, смотрел на невысокого, темноволосого эрмийца, вспоминая….

Чьим именем….

Прикусив губу, пытался справиться с волнением, понимая, какой издевкой звучало это прозвище. Не над Сенатором. Над ним самим.

— Принц Амриэль Алашавар, — проговорил Сенатор задумчиво, — и в возрасте семнадцати лет отличался недюжинной силой и умением среди себе подобных, и по праву сильнейшего, должен был наследовать трон Империи. Только никакой радости это юноше не доставляло. Потому он и сбежал с родной планеты, пытаясь найти Аюми — Галактических странников. Идущих. Просто Иных….

— Легенды говорят, он их нашел, — произнес Рейнар негромко, обрывая подступившее было наваждение.

— Нашел, — отозвался Сенатор. — Нашел даже более, чем искал. Он нашел дом, любовь и семью. Нашел смысл своей жизни. И было б все замечательно, если б не существовало Империи. Если б не постучалась и в двери его дома война и боль. Аюми не просто исчезли, Рэй. Они погибли, приняв удар Империи, направленный на планеты людей на себя. Это потом, после гибели всего, что ему было дорого, Амриэль Алашавар сумел заложить начало Лиги, понимая, что рано или поздно Империя оправится и попытается развязать очередную войну. А в одиночку каждому миру выиграть ее….

— Зачем ты рассказываешь это? — усмехнулся Ареттар. — Все давным-давно знают эту старую-старую сказку.

— Если считаешь меня подлецом, — прямо спросил Сенатор, — почему называешь именем, которым звали Амриэля Аюми?

Фыркнул Ареттар, словно кот, которому нечаянно наступили на лапу. Усмешка исказила губы.

— Сила привычки, — проговорил он, не скрывая презрения.

— Сила привычки, — повторил Алашавар, покачав головой. — А я было думал, что ты как-то узнал…, догадался….

Присев на край подоконника, Сенатор посмотрел в глаза певца.

— Что ты задумал, Аретт, скажи? — проговорил мягко. — Вижу, не со злом пришел.

Неверие — черной мутью, ярость — огненным палом. Смотря в темные, блестящие глаза Алашавара, Аретт чувствовал, как отступает внезапно обретенное доверие, ругал себя за миг откровенности, жил моментом чувства, не разумом. И как же хотелось плюнуть в эти глаза, поймать Сенатора, придушить, так же, как Локиту.

Мучила жажда убийства и ничего не значили слова. Давно постиг, какой ложью может обернуться слово. Давно не верил…, почти никому не верил.

И разве не этот невысокий, несуетный человек был повинен в том, что обожжено сердце, обуглена душа? Разве не….

Сжала ладонь рука Рейнара, заставив отступить чадный пал. Оторвавшись от лица Элейджа, посмотрел на тонкие черты мальчишки. На напряженное, побледневшее лицо юноши, на серьезность, льдинкой мерцавшую в омуте зеленых глаз.

'Он не лжет'…. Лишь беззвучное движение губ.

И вновь ярость. Откуда? Отчего? Почему вырвал ладонь из рук, словно самое дорогое пытался отобрать юнец? Право… право на месть!

— Элейдж! — карканьем ворона прозвучали слова. Не скрыть издевки, не скрыть насмешки. — Амриэль Алашавар! Вот, значит, каков? Уютно ль тебе? Покойно ль? Скольких отправил в пекло, а, Амриэль? Подозревал, значит, о существовании Империи, отправляя меня к контрабандистам. Подозревал…. А правды так и не сказал. Лигу основал, значит, планеты в Союз привел….. И пальцем не шевельнул, когда на самом деле нужно было ее защищать! Лжец! Эрмийская кровушка, подлая….

Пожав плечами, Алашавар улыбнулся.

— Ты не в себе, Аретт, — произнес устало. — И счастье твое, что Разведка расформирована. А то по праву старшего по званию, приказал бы судить, как дезертира. Где носило тебя больше пятидесяти лет?

— Задание выполнял, — огрызнулся Ареттар, — Только не говори, что не выполнил. Ты хотел, что б контрабандисты с Раст-Танхам тоже Лиге служили. Разве не здесь они? Разве сами не просят союза?

— Ты еще скажи, что и планеты разорял по моему приказу, тварь! — отозвался Сенатор, опасно блеснув глазами.

— Нет у меня другого выхода, — выдохнул певец. — Просто нет! Буду перышки беречь, не доверится Император. Не поверит!

— Так дорого его доверие?

И снова усмешка на губах, а в глазах — зарево! Подняв подбородок с видом победителя, смотрел на Алашавара. Свысока, как на прах у ног.

Вцепившись в руку, рядом, словно удерживая от безрассудных поступков, стоял Рейнар. И билось сердце, словно пытаясь выпрыгнуть.

— Не тебе судить, — выдохнул Аретт. — У тебя самого руки по локоть в крови. Тебя о бунте на Рэне загодя предупреждали. Внял? Услышал?

— Кто тебе наболтал? — и можно поверить искренности темных глаз, голосу, ноткам негодования. Мог бы поверить, но….

— Не лгите, Элейдж, — проговорил Рейнар. — Ведь вы лжете сейчас. Зачем? Скажите правду…

Алашавар внезапно нервно рассмеялся. Посмотрев на Рейнара, пожал плечами.

— Вот, значит, для чего ты притащил его, Аретт. Свидетельствовать против меня.

Напряглась рука Рейнара, сжались губы.

— Это твои предположения, — ответил Ареттар. Отпустив ладонь юноши, прошел по кабинету, подойдя к Алашавару, снова посмотрел сверху вниз. — Я пришел за правдой, Сенатор, — добавил тихо, — я хочу ее узнать. И без нее я не уйду.

— Кто бы выпустил? — отозвался Сенатор язвительно. — После того, что ты тут натворил.

— Ты и выпустишь, — усмехнулся Ареттар. — Если хочешь Лигу сберечь. А к тому выполнишь одно мое требование. Я не злопамятный. Всего-то в отставку подашь, Шеф. И больше к делам Разведки близко не подойдешь.

— Ой ли? — усмехнулся Элейдж. — Не многого просишь?

— Я не прошу, — отозвался Аретт. — Я требую. Иначе выкручиваться сам будешь, как хочешь. Я Империей и так сыт по горло.

— Да много ль ты можешь, певец?

Усмехнувшись, Ареттар, прошел по комнате, бросил взгляд на Рейнара, отошедшего в тень, слегка качнувшего головой в ответ на эти слова.

Как-то ощутим, осязаем стал этот момент. Сам воздух словно наполнился торканьем силы. Даже сухой звук старых часов казался многозначительным и ярким. И он знал — этот миг не повторится. Никогда. И никогда больше не будет мига подобного торжества, подобной победы.

— Пока я служил Империи, — проговорил Да-Деган глухим, осевшим голосом, — я сумел укрепить позиции Иллнуанари, насколько это вообще возможно, Элейдж. У моей Гильдии есть собственный небольшой флот, который наводит ужас на Лигу. Если я присоединюсь к флоту Империи, точнее, если Император соизволит послать свой флот мне в поддержку, мы сотрем Лигу в порошок за несколько лет. Но это несколько не соответствует моим планам.

— Тебе нужен сукин сын Элейдж и его голова, Аретт?

— Мне нужна одна из его должностей. Ты отдашь мне Разведку и больше никогда не посмеешь приблизиться к этому ведомству. Повторяю — это все, что я могу требовать от тебя. Думаю, работы тебе и так будет достаточно. А о Разведке позабочусь я.

— А за это?

— За это, Сенатор, я сыграю в чертовски опасную игру. Численность флота Иллнуанари несколько больше того значения, о котором известно тебе. Впрочем, Императору тоже. И для Хозяина это будет неприятным сюрпризом. Сейчас, после смерти Локиты у него нет иной опоры, чем Да-Деган Раттера, а на Эрмэ давно недовольны Императором. Кое-кто считает даже, что я более достоин трона, чем он, — мягкая улыбка тронула губы Да-Дегана при этих словах. — Когда Хозяин осознает насколько шатко его положение, он постарается устранить основного конкурента. И это наш шанс, Сенатор. Ударить по Эрмэ, покуда Империя будет грызться с Иллнуанари. Но мне б не хотелось упускать все на волю случая. Передай мне руководство Разведкой сейчас, что б я мог скоординировать действия флотов. Сейчас, после смерти Локиты можно объявить о возрождении структуры Стратегической Разведки. Думаю, никто не будет против. А недовольных ты сумеешь успокоить, Властитель. Идет?

— И я могу быть уверен, что ты…..

— Не предам Лигу? — усмехнулся Ареттар. — Спасибо, Империей я сыт по горло.

— Вечно ты не дослушаешь, — укоризненно заметил Элейдж.

— Что тебе еще надо? — заметил Ареттар раздраженно. — Обещать, что не стану сводить старые счеты? Я не настолько мелочен, Элейдж. Или ты думаешь, мне доставит радость устраивать тебе всяческие неприятности?

На несколько минут в кабинете воцарилась тишина, прерываемая лишь звуками дыхания.

— Хорошо, — произнес Элейдж, решившись, — я согласен на твои условия, Аретт.

Кивнув, Ареттар улыбнулся.

— Я не сомневался, Алашавар, — заметил он, — что ты разумный человек. И что мы сможем договорится.

— Только учти, руководство Разведкой тот еще геморрой. Зачем тебе это? Сдал бы дела, да тренькал себе на аволе.

И снова, словно огнем обожгло плечо, каленым железом тавра. Отразился огонь во взгляде.

— Не твое дело, что хуже, что лучше для меня, — прошипел Да-Деган. — Это я как-нибудь сам разберусь, эрмиец! Твое дело маленькое — подготовь документы, и — на пенсию! Ясно?

— Зол ты стал, Аретт.

— Зол, Элейдж. Правду скажу, с трудом удерживаюсь, чтоб не свернуть и тебе шею.

— Есть ли за что, Аретт?

— Сам как думаешь? Неужели нет?

Отведя взгляд, Алашавар посмотрел за окно. На небесный свод, в котором сияла Галактика. Поникли плечи. Что-то шептали губы.

Вздрогнув, Ареттар отвернулся.

'Судьба!

'Что ж ты, подлая, делаешь? С нами, с миром, со всем сущим, ведомым и не едомым?

20.

Как сон та встреча. Как наваждение. Была ли Софро? Или только приснилось все, пригрезилось в миг меж сном и явью? Было ли? Или то мечты захватили душу в плен? Грезы….

И как желанно — опустить голову, раскинуть руки, как желанно сдаться, лишь бы отдохнуть, пусть ненамного отдалиться от бешеного этого бега, закрыться от замыслов, от дум, от дел.

Еще холоднее стал взгляд, подчеркнутый тенью залегшей вокруг глаз. Не скрыть усталости и умелым гримом. И так не вяжутся с этим взглядом легкомысленные локоны сложной прически, и мерцающая белизна шелков, расшитая серебряной нитью.

Искусаны губы.

И все чаще — тоска. Не обычная тоска, смертная. Хоть волком вой в небесный пустой провал, но не избыть ее.

Все чаще — мороком, наваждением — Шеби. Словно светом окруженные точеные черты, аромат меда, аромат полыни, исходящий от ее тела, духмяный, дурманящий.

А за светом — черная тень. Невысокий, гибкий словно куница, разноглазый, навевающий жуть, брат ее, человек, в котором человеческого почти не осталось.

И выбор, от неизбежности которого не уснуть. Невозможно позволить жить василиску. Невозможно убить. Канет в небытие следом за последним вздохом Хозяина и его собственная душа. Как бы ни хотел жить, будет тянуть наваждение, выпивая силы, туда, откуда возврата нет.

Только что толку в этой жизни? Что в ней соли? Идут день за днем, за ночью утекает ночь, наполненные гневом, раздумьями. Вся жизнь напитана ядом. Одна отрада — хоть кого-то спасет. Если улыбнется Судьба. Если сбудется. Ну, хоть попытается.

А так, с подобным существованием расставаться вовсе не жаль. И смерть, она лишь оборвет все самые потаенные надежды, запрятанные так глубоко, что даже облечь в слова их не смел, не решался, что б не сделать еще больнее.

Как хотелось, как мечталось… быть! Возродиться Фениксом из пепла. Освободившись от навязанной Локитой сути, от черной липкой паутины — жить! Не замотанным в саван раздумий и сомнений, вечно уставшим, в пружину сжатым, собой — открытым и людям и ветру — быть! Петь так, как не дано людям. Звать к свету и звездам, кружа голову словом своим, словно вином. Наполнять и чужую жизнь, как чашу, так, что б через край — радостью, верой, надеждой, а если слезой, то лишь такой, от которой легче на душе.

Да только….

Вместо струн аволы, ласкают пальцы золото, с улыбкой покупается на них симпатии и власть. Полет. Иногда с тоскою вспомнить — как же это оно было.

Вместо верных друзей — волчья стая. Хищники, что бродят вокруг, втянув когти, да смотрят на него с заревом во взглядах. Как стервятники — нюхом чуют добычу, чуют, что рядом могут урвать кусок пожирней да послаще. И как же хочется всех их послать в… Эреб!

Вот и сегодня. Едва отгорел закат, явился незваным — Катаки. На губах улыбочка, сладкая усмешка, от которой рождается лишь ощущение гадливости.

Неприятен капитан, как был неприятен, так и остался. Не прикажешь душе смириться с окружением из мерзавцев. Только приходится держать лицо и улыбаться так же сладко.

— Император желает видеть тебя, господин. Срочно. Требует, просит, что б ты летел к нему.

— Что так вдруг загорелось?

— Слухи ходят. Говорят, Локиту убили.

Сухо рассмеявшись, Да-Деган посмотрел в лицо капитана.

— Тоже мне, новость!

— Господин, Хозяин рвет и мечет. Слухи разные. В одном сходятся — там, на Софро видели Ареттара.

— Да? — не скрыть иронии. Не скрыть льда в интонациях. — Мне что с того?

— Император желает видеть тебя, — повторил Катаки заучено.

Пройдя по комнате, Да-Деган остановился у окна, наблюдая за дальними огнями. Тронули пальцы тонкую пленку стекла. Улыбнулся задумчиво, так же, задумчиво негромко проговорил:

— Смута на Эрмэ, Катаки. Потому и желает нас лицезреть Император. Хочет, что б от его шеи веревку отвели. Он без Локиты по тонкой ниточке ходит. Ареттар тут не причина.

— Полетишь, господин?

— Позже, Катаки, позже…. Не торопись.

— Не простит Хозяин!

И снова усмешка цветет на губах. И сияют глаза почти ласковым, безтревожным огнем. Смех легок, словно птичий пух.

— Дурак ты, Катаки! Смысл мне сейчас по первому зову, как пес к его ногам ластится. Он мне тоже много чего обещал. Обещал, да вот беда, забыл, не исполнил. Так я подожду, покуда он вспоминать будет.

— Голову потеряешь, Дагги!

— Как бы Хозяин ее не потерял! Он все ставки на Локиту делал. А… нет теперь Локиты. Ему теперь и дар не поможет.

— Будешь падения его ждать?

— Нет, Катаки. Падение его мне не на руку. Но я и не Анамгимар, который на брюхе готов был ползать, лишь бы Хозяин не гневался.

— По ниточке ходишь, Дагги. Если он и без тебя устоит?

— Что ж, я найду отговорку. Не впервой. Только не спеши, погоди. Чую, недели не пройдет — сам союза искать явится. Думаю, ума понять ему хватит, что не вассал я ему, тем паче не раб. С подарками явится. Лучше проследи, что б в порту Эрмийца как нужно встретили. С подобострастием и низкими поклонами. Понимаешь?

Усмехнувшись, Катаки подошел к Да-Дегану.

— Боюсь, Ордо кланяться не выучить, господин. Он если наклонится, так только за своей головой.

— Ордо трогать не смей! Он хоть и сбоку припека, но кто ж Императора знает, вдруг обидится чертушка, что побочную ветку сломали. Как-никак сынок Ареттара. Да и певец, если слухи верны, если жив, должен на Рэне у Ордо объявиться. Лучше следи за его домом в оба. А поймаешь певца — отблагодарю. Понял ли?

— Да, господин…..

Господин…. Растаяла усмешка. И словно по сердцу резануло. Снова Шеби. Эта память, эта горечь, это наваждение его, горячечный бред тяжелобольного.

Прислонившись лбом к стеклу, устало дыша, вспоминал. И голос мягкий и теплый, грусть, поникшие плечи, как танцевала она, забывая в танце обо всем. Черные локоны, небесную синь взгляда.

Просьбы, безнадежность и тоску.

Вздрогнув, обернулся.

Не было Катаки в комнате, только таял звук шагов. Давно выучило все окружение воспринимать миг, в который заканчивалась аудиенция. Вот и в этот раз понял, удалился капитан, побоявшись мешать.

Лишь Илант стоял на пороге, смотрел укоризненно.

— Фориэ Арима ждет аудиенции, — напомнил юноша. — Вы сами за ней посылали.

— Пусть еще подождет…. Пять минут. Налей вина.

Смотря, как льется в бокал рубиновая влага, хмурил брови. Незаметно кусал губы. Приняв бокал из рук Иланта, бросил в него несколько зерен эрмийского снадобья.

Уносилась горечь, уходила боль, загорались в глазах веселые искорки. И словно отступал возраст, словно становился юным, иным.

И лишь хмурился Илант.

— Все бы вам лакать эти снадобья, — проговорил молодой человек грустно. — Там на Эрмэ, кто их принимает, долго не живут.

Отбросив этикет взлохматить волосы юноши, прижать его голову к своей груди.

— Глупый, — прошептал Да-Деган тихо, — кто сказал тебе, что мне жить долго? Я в любой момент доиграться могу. Ты иди. Беги, зови сюда свою Фориэ Арима, пока я не передумал, не послал ее… далеко. Давай….

Разомкнув объятья смотрел, как уходит Илант, пытаясь пригладить взъерошенные волосы, на гордый разворот плеч, на прямую его спину.

Бросив себя в кресло, посмотрел на остаток рубиновой влаги, заключенной в стекле. Усмехнувшись, поднес бокал к губам, впитывая сладость, впитывая горечь, выпивая силу и кураж из хрустальных граней.

Уронив бокал, усмехнулся.

'Все равно, все равно…. Не сегодня, так завтра…

Оборвал задумчивость звук легких шагов. Улыбнувшись, Да-Деган посмотрел на гостью.

Волосы уложены в высокую прическу, словно короной увенчавшую голову. Хрупки плечи, но в противовес слабости — этот яркий сильный взгляд. И усмешка….

Поднявшись, он подошел к Фориэ Арима, указав на кресла возле стола, сделал приглашающий жест рукой, не обращая внимания ни на нахмуренные брови, ни на брезгливость усмешки.

Обернувшись к Иланту, взглядом приказал закрыть дверь и стоять на страже. Заметив это, Фориэ недоуменно пожала плечами.

— Я пригласил вас обсудить наши дальнейшие действия, — промолвил Да-Деган мягко. — Помните нашу договоренность?

Женщина упрямо мотнула головой, посмотрела снизу вверх в его глаза.

— У нас с вами была договоренность? — спросила она. — О чем же, если не секрет?

— Вы забыли падение Та-Аббас? — спросил мужчина. — Или вы решили, что я обманываю вас?

— Разве нет?

— Разве да? — проговорил он, мягко и дразня. — А ко всему я, как сорока принес для Вас свежие новости с Софро. Совет решил восстановить ведомство Стратегической Разведки. И, если вы окажетесь в Лиге, вам не нужно будет таиться от людей и врать им.

Невольно Фориэ сделала шаг к нему. Усмехнувшись, Да-Деган поймал ее ладони в свои руки. Глядя сверху вниз на нежную бархатную кожу, на огромные глаза с тенью неверия, улыбался, не в силах прогнать этой светлой сияющей улыбки.

— Но это еще не все, — произнес он, в ответ на ее удивленный взгляд. — В ведомстве произошла небольшая рокировочка. Исключительно из-за ваших взглядов на мою персону, дорогая. Вы сами не знаете доверять мне или убить меня, и поэтому….

Выпустив Фориэ из объятий, мужчина достал из сейфа бумаги и разложил их на медового цвета столешнице.

— Смотрите! — произнес он лукаво и гордо. — Смотрите, читайте, наслаждайтесь. Одна из бумаг это копия уведомления об отставке Элейджа. Вторая — оригинал назначения на данный пост вашего покорного слуги. Так что, работать нам в одной упряжке, Фориэ. Мне кучером. А вам лошадкой.

Заметив, как румянец обжег ее щеки, Да-Деган рассмеялся, словно мальчишка.

— Как вам это удалось? — спросила Фориэ строго.

— Оставим сие в секрете, — отозвался Да-Деган. — Важно не как, а то, что ситуация именно такова. Впрочем, афишировать свое назначение я не собираюсь.

Подойдя к столу, Фориэ взяла листы бумаги в руки, придирчиво разглядывая текст, подписи и печати. Сомнение постепенно развеивалось. Но радости от подобного оборота дел не наблюдалось.

Вздохнув, Да-Деган прошел по комнате.

— Быть вам моим связным и доверенным лицом, — заметил он хмуро. — Никого другого безнаказанно я в свой круг общения допустить не смогу. Вся Иллнуанари знает, что вам я симпатизирую давно. Так что, наше общение не станет бросаться в глаза. И это основная причина того, что вызвал я Вас.

— Предлагаете числиться еще одной из ваших наложниц?

— Как грубо, моя дорогая, — усмехнулся Да-Деган. — Почему не сформулировать мягче и обтекаемей? К примеру, назовем Вас моей возлюбленной. Согласитесь, звучит приятнее.

— Неважно как звучит. Пахнет дурно!

— Я б не был на вашем месте столь придирчив. Так можно нарваться… на выговор с занесением в личное дело. Хотите испортить себе карьеру?

— Вы сукин сын, Дагги Раттера!

— Потому что добиваюсь своего всегда, когда мне будет угодно поставить перед собой цель?

— Ну и чего вы желаете сейчас добиться? — спросила женщина, дерзко выставив подбородок.

— Дали небесные, — тихо проговорил Да-Деган. — Я знал, что вы меня терпеть не можете, но вот что б так? Ладно, вы можете быть свободны. Я не собираюсь вам пакостить. Найду другого человека, хоть это и не так просто. Да Шайтан с Вами!

Отвернувшись, он смотрел в окно, пытаясь унять разочарование. Не слыша ее шагов, обернулся. Женщина так и стояла с бумагами в руках.

— Вам не кажется, что став вашим доверенным лицом, — вытолкнула она из себя, — я имею право хоть на тень откровенности с вашей стороны?

— Само собой, — проговорил Да-Деган тихо. — Но учтите, что если Вам вздумается почесать языком о некоторых фактах моей биографии, то с рук вам это не сойдет. Я умею быть и мстительным…. Дорогая.

— Итак, произнесла она. Вы ответите мне на один, только один вопрос. Сейчас.

— Хоть на сто, дорогая.

— Я провела расследование, — призналась женщина нехотя. — Да-Деган Раттера никогда не служил в Разведке. Объясните мне это….

— В разведке служил Ареттар, — проговорил Да-Деган, пожав плечами.

Вскинув голову он посмотрел в ее лицо, в внезапно загоревшиеся искорками вопросов, наполнившиеся жизнью, глаза. Улыбнувшись, достал кабран, положив его в ее ладони.

— Читайте внимательно, — заметил он, — там, на борту моего флагмана я безумно боялся, что вы заметите имя, и донесете обо всем Элейджу. Я даже надеяться не смел, что вы будете столь растеряны и невнимательны, что оно ускользнет от Вас.

— Значит, вы не умерли, — проговорила женщина удивленно. — Вы сменили имя и внешность, и…

— Дали Небесные, женщина! — рассмеялся Дагги, — ничего я не менял! Не имени, ни внешности. Я слишком много пережил и просто сед! А имя…. Ареттар — фикция, миф, псевдоним, прячась за который я пел и безумствовал. Но на самом-то деле Ареттара не существовало никогда. Аретт — это только миф.

— И как же Ареттару удалось докатиться до состояния Да-Дегана Раттеры? — спросила она, словно не слушая его объяснений. — Вы уничтожаете миры, вы выслуживаетесь перед Императором….

— Фориэ, — тихо позвал Да-Деган. — Очнитесь, а? Я считал вас достаточно здравомыслящим человеком, что б довериться Вам. Не заставляйте меня разочаровываться.

Фориэ медленно кивнула и присела в кресло. Молчание зависло в воздухе, окутывая реальность. Нарушить его Да-Деган не решался. Медленно бредя по пушистым, глушащим звуки коврам, он невольно вспоминал юность. И все, чего б в данный момент времени он желал — освободиться от власти памяти. И снова мелькнула мысль об оноа. И стоило труда, что б, взяв себя в руки, изгнать ее.

— Нет! Не могу! — донесся внезапно голос Иланта!

— Да пусти же ты, чертушка! Пожалеешь еще.

— Приказано!

— Да плевать я хотел на все приказы…!!!

Мгновение и дверь распахнулась.

Обернувшись, Да-Деган посмотрел на ввалившегося в комнату незваного визитера.

— Кто позволил, Хэлдар? — спросил он негромко. — Или вы попутали дверь? Покои Рейнара в другом крыле дома.

— Не смешно, — устало выдохнул Хэлдар, падая в кресло. — Я словно сумасшедший несся к вам, что б предупредить. Данави Рахан хочет взорвать ваши верфи и сбежать. Он предлагал мне присоединиться к заговору. Я ответил согласием и помчался сюда, что б предупредить. Ну что ж вы теперь не гоните меня в шею? А, привет, Фориэ…, - добавил он, заметив женщину. — Если мы его не остановим, то ночью зарево над заводами будет видно отсюда. Только не нужно в это дело вмешивать Катаки, — добавил Хэлдар внезапно.

Улыбнувшись, Да-Деган посмотрел на Фориэ.

— Вот и первое ваше задание, — проговорил мужчина, — усмирите Данави. Убедите, что его действия ошибочны и неразумны. Более того — нежелательны и опасны. Времени у Вас…. Хэлдар, На какое время назначен взрыв?

— На полночь, — отозвался мужчина.

— Времени у вас, мадам, до полуночи.

21.

И кто сказал, что беспрестанно будет везти? Кто сказал, что в жизни возможен хоть один миг, когда можно будет расслабиться и заснуть, не заботясь более ни о чем?

Кто сказал, что до самой его смерти выдастся хоть один, погожий, никакими заботами не омраченный денек?

И с чего он взял, что Данави Рахан не взбрыкнет, словно норовистый рысак, не покажет норов, а будет, словно древний мерин спокойно тащить тот воз, который ему определили везти, лишь потому, что у него не достанет силы — взбрыкнуть?

С чего он тешил себя иллюзиями, что Данави Рахан и доверился и поверил?

И кому, как не ему понимать, что он обрек Фориэ на провал? Бедная гордая госпожа Фориэ Арима. Она всегда взваливала на свои тонкие плечи больше, чем могла вынести. И никогда не показывала что ей тяжело или трудно. Никогда. А вот он сегодня повел себя…. Как подлец! Ударила в голову радость, этот хмельной кураж, затмила сознание. И как же больно и горько осознавать это теперь, одному сидя в комнате и слушая как тихо шелестит время, как мелькают одна за одной секунды, невидимым жемчугом срываясь с нити, чтоб кануть в минувшее.

Закусив губу, он посмотрел в зеркало, изучая безучастный бестрепетный облик. Эти пустые, лишенные огня глаза, эти губы, искривленные ухмылкой. Если б так же просто можно было увидеть отражение души! Кто знает, заледенела его душа или выгорела дотла?

И почему, почему он сидит на месте, словно божок, словно каменный истукан. Если надо бежать, что — то делать. Если еще не поздно….

Почему, он как трус укрылся за эту невозможную хрупкость, за женскую гордость, лишь бы остаться неуязвимым самому? Будто это ее вина, что он так и не сумел ничего объяснить Данави Рахану.

Стыдом обжигало щеки. Невольно опускался взгляд. Сжав пальцы в кулаки, он медленно мерил комнату шагами, ступая по съедавшему звук шагов ковру.

— Илант! — позвал, внезапно решившись. — Меня ни для кого нет. Скажешь хандрю, скажешь пьян. Никого, никого, слышишь, не принимать!

— Будет сделано!

Быстро пройти в спальню, сбросив вышитые шелка, натянуть виды видавший костюмчик, состоявший из плотных штанов, беловатой рубашки, кожаного жилета, посмотрев в зеркало упрятать белоснежные локоны под огненный парик. Усмехнувшись, пройти потайным ходом, спрятанным в стене.

Вниз, вниз, по узкому коридорчику — прочь, выбраться из-под земли за оградой сада. Утечь незримо, никому не попадаясь на глаза. А если кто и заметит случайно, ну и где бродить призраку, как не у стен собственного дома?

Не тревожа тишины уходить дальше и дальше, слыша, как стрекочут цикады, как из садов Джиеру доносится развеселый смех шебутной молодежи.

И все дальше от фонарей, от людей, в темень. Туда, где на дне длинного извилистого оврага дожидается флаер, припрятанный так, на всякий случай, как у пронырливой белки на любую зиму припрятан запас.

Поднять флаер в небо, осторожно маневрируя над городом, заложив вираж уходить в сторону моря, пустого и черного. Вести флаер лишь по приборам, чуть не прижимаясь к морской волне, чтоб не обнаружить себя раньше времени. И так же, чуть не прижимаясь к ковылям лететь над степью материка.

Улыбнувшись, нежданно он вспомнил лицо Фориэ, ее запал злости, гневно сверкающие глаза. Было в ней…. Много, очень много настоящего. Живого. Родного и дерзкого. Того, чего так не хватало ему самому. Того, что сгорело на Эрмэ, в чадном и смрадном палу.

'Прости меня, девочка, — подумалось вдруг. — Прости…. Я сам столько лет проклинал за то Элейджа, так почему ж сам, сам не устоял перед соблазном? Почему?

Бросив флаер недолетев нескольких миль до завода, потопал по густым ковылям, ориентируясь на яркие огни. Сколько раз здесь бывал? Всего ничего! Легко пересчитать те визиты по пальцам одной руки. Но выручала память, изумительная память — на события, лица и места, хоть он с удовольствием бы выкупил как дар — умение забыть.

Лишь несколько лет назад была степь пуста и гола. Лишь ковыли и далекие горы. Да птицы в небе. Да безмерный покой. Давно ли был заложен первый камень?

Ах, как подстегивал, как гнал Хэлдара. Как уговаривал. И как готов был в ногах валяться и руки целовать, если б не помогло ничто иное.

Гений! Умница, каких не видел свет. Ему б веры в себя, что не позволяет сомневаться в силах — не то бы сотворил! Но и то, что есть нельзя позволить разрушить.

Должен работать завод до последнего, до того самого часа Х, что уже отметила где-то в своем календарике Судьба, выпуская крейсера и линкоры, штампуя автоматические беспилотные катера и брандеры. До тех самых пор, пока это нужно и это возможно.

Мягко ступали ноги, обутые в высокие кожаные сапоги. Шуршали под ногами травы. И не так уж и сложно ему попасть на завод. Давно заприметил все слабые стороны, еще изучая планы. Сложнее — найти Фориэ. Еще сложнее — прижать к стенке Данави. Ну, ничего. Должен справиться.

А на заводах — тишина. То ли ждали его, то ли не заметили флера, низко летящего над степью вовсе. Лишь прогуливались парнишки, охранявшие периметр, осматривались лениво, заложив руки в карманы и за спину, так отлично видимые в свете прожекторов.

Смеяться бы! Никто покуда не покушался на заводы, вот и утратили нюх! Коты! Если не удастся остановить Данави, взлетят заводы вместе с мечтами, надеждами и охраной.

Посмотрев на часы, Да-Деган тихо выругался. До полуночи оставалось не больше полутора часов.

— Хэй, Раис! — донеслось из темноты, там, где парочка охранников, не смея покидать посты, переговаривалась меж собой. — А что дамочка-то забыла на заводах? Сладкая такая куколка. Уж я бы ее!

— Или бы она тебя, — рассмеялся второй. — У этой девочки приказ хозяина на руках. Так что, забудь про нее. Не твоего поля ягодка.

— Она от Эрмийца?

— Сплюнь, дурак! Я о нашем хозяине говорю. Хотя, что Эрмиец, что он, ну нашли мужики друг друга! Не знаешь, кого больше и бояться нужно и перед кем прогибаться. Наш, слушок ходит, Эрмэ под себя прогнуть собирается. Тиару владык мира примерить на свою белоснежную голову.

— С этого станется, — отозвался незримый второй. — А до бунта он смирный был. Тихий и ласковый. Я не раз его с детьми видел. Помешался он в Файми что ли?

— А к Шайтану его на рога! Молчи уж, а то ведь и принесет нелегкая! Я винца захватил, пойдем дернем, пока старший перед той козой выделывается?

— Ну, пойдем….

И снова тишь. А на губах жестокая ухмылочка. И словно набат в голове. 'Нашли друг друга'. Выйти б из спасительной тьмы, сдернув парик, да заткнуть обоим рты, да нельзя, нельзя! Только и остается, что ровным легким, бесшумным шагом, мимо снятых постов — на завод. Повезло! Снова помогла Судьба. Только лучше б не помогала, чем услышать такое ему.

Сбилось дыхание.

'Съел, что хотел? — издевательский голосок, язвительный. Лучшая подружка мучительницы — Судьбы, сестренка почти. Совесть! Где оступился — непременно напомнит о том, не даст забыть.

Худо было, горело лицо. Словно кто-то ударил, как когда-то бил Эрмиец и воины — под дых, так, что не встать, не вздохнуть, ни охнуть, высекая болью слезы из глаз.

Не осознавалось, не било по нервам, покуда не слышал. Словно не знал. А тут, мгновением изменился мир. Завертелась земля под ногами, ускользая из-под каждого шага. Словно вся человеческая ненависть, сколько её было — упала глыбой на плечи, пригибая и стараясь похоронить.

Переведя дыхание, напомнить совести все свои аргументы, гася упреки. Да только не убедить себя. Знала Совесть, чем бить.

Вот, видимо и Данави Рахан ненавидел его, как он того заслужил. Ведь не знал. Ничего не знал, не ведал. Да и зная — поверил бы?

Может и поверил бы, только это — не факт. Да и поздно что — либо говорить. Не говорить нужно — доказывать!

Осторожно проскользнув внутрь одного из зданий, Да-Деган огляделся. В мягком полумраке, окутывающем помещение, в этой умиротворяющей полутьме перемигивались индикаторные лампы агрегатов. Негромкий гул окружал жужжанием пчелиного роя. И — насколько хватало взгляда — пустота. Ни одной человеческой души, ни тени.

Вспомнилось, как Хэлдар говорил о полной автоматизации заводов, но попав сюда, Да-Деган только развел руками.

Ну и где искать Данави? — подумал он вслух. — Здесь он, в этом корпусе или где еще?

— У Данави посетители, — отозвалась полутьма мягким приятным голосом. — Но если желаете, я могу поводить.

Аретт мягко улыбнулся. Обернувшись, посмотрел на человека в форменном комбинезоне, стоявшем у дверей. И улыбнулся снова — обезоруживающе, открыто.

— Вообще-то сюда невозможно пробраться незамеченным, — усмехнулся незнакомец. — Вы, может, этого не ожидали?

— Признаться — нет, — и снова улыбка тронула губы. — Если б ждал, то не крался б с черного хода.

Незнакомец улыбнулся в ответ, и, предложив следовать за собой, углубился в недра цеха. Идя за ним, Ареттар тщетно пытался запомнить путь. Все было так однообразно, так похоже, что сразу выскальзывало из памяти. И мерцающие огни агрегатов, и полумрак и шорохи, наполняющие гудящую тишину.

Он шел следом отчасти лишь потому, что не мог развернуться и сбежать. По лабиринту переходов, то поднимаясь, то спускаясь. И отчего-то вспоминались подземелья Эрмэ, дорога, по которой провел однажды Хранитель. Словно разрушились, соприкоснувшись гранями разные миры. Словно размыло меж ними границы. И оттого не различить сердцем, что сон, что явь, что только мнится, а что есть на самом деле.

Впрочем, он, невольно улыбнувшись, вспомнил то, что впечаталось в память когда-то давно. 'Мир для каждого свой. Каждый видит только то, что готов увидеть, сынок. А то что там, за горизонтом, в мыслях другого. Это наверное, дано было узнать только Аюми. И только им дано было постичь все краски мира'….

Все краски мира…..

На мгновение замешкавшись, он прикоснулся ладонью к шершавой стене. Заметив удивленный взгляд своего провожатого нарисовал на губах улыбку и прикрыл глаза.

— Вы не спешите увидеть Данави, — проговорил незнакомец. — Хоть вы настаивали на встрече. Почему?

— А куда спешить? — отозвался Ареттар.

— Вам, может быть, некуда.

— А вам так не терпится стереть с лица земли эти заводы, — выдохнул Аретт. — Вы видите лишь то, что желаете видеть, ничего не зная о правде. А я…. Я пришел Вас просить, что б вы не делали глупостей.

— Так я и думал, — проговорил мужчина. — Вы с той бабенкой заодно. И чем вас умаслил Раттера? — в голосе слышались холодные трезвые нотки. То ли ненависть, то ли презрение, как переспевший яд былых обид.

— Раттера, — усмехнувшись, Ареттар поймал обманное движение финта, перехватил руку незнакомца, не позволяя тому ударить….. — И чем же меня мог умаслить Раттера, если я ненавижу Империю больше чем вы этого линялого выродка? Скажи, на какую монету можно купить спокойствие сердцу и покой уму? Только я знаю то, чего не знаете вы. Потому и прошу — не спешить с выводами.

Внезапно выпустив из своих объятий провожатого, он резко отскочил в сторону. Глядя на оторопевшего техника снова улыбнулся светло и приветливо, ступая бесшумно, словно скользящая тень. Не выпуская из поля зрения ни одного движения и жеста.

— Вы зря пытаетесь остановить нас, — проговорил мужчина глухо.

— Отведите меня к Данави, — вновь попросил Ареттар. — Я докажу ему, что это — ошибка.

— Ну, пешочком это будет затруднительно, — усмехнулся его собеседник. — Данави нет на Рэне. Почти час, как нет. Со стороны господина Да-Дегана было очень любезно разместить нас в непосредственной близости от кораблей, чем мы не преминули воспользоваться. Видите ли, некоторые корабли вполне пригодны для полетов.

Холодок змеей скользнул по спине, ледяной ладонью коснувшись затылка. Страх, животный страх дыбил волосы. Усталость скользнула во взгляде. Заставив себя собраться, он коротко кивнул технику.

— Дали небесные! — прошипел Ареттар. — Ну а вы-то? А вы, коего дьявола здесь остались вы?

— Да на случай, что б никакие придурки не смогли остановить этот взрыв, — усмехнулся тот. — Понимаете, мне терять нечего. Все, что можно я уже потерял.

— Где Фориэ? — внезапно спросил Аретт. — Она с Данави?

— Ну что вы, — усмехнулся мужчина. — К сожалению, нет. Она здесь. Хотите ее увидеть? Вы ведь за ней, я правильно понял? Что ж, уйти в мир иной вы успеете с ней за компанию. А вот удрать отсюда — увы….

Разведя руками, техник мягко улыбнулся.

— Не беспокойтесь, — проговорил он, не повышая голоса. Это не продлиться безумно долго. Миг, один только миг. Навряд ли мы даже успеем что — то почувствовать.

— Сумасшествие, — тихо выдохнул Ареттар. — Вы — фанатики! Дали небесные, да знаете ли вы, что Раттера — резидент Разведки? Что все подчинено четко рассчитанному плану?! Если взорвутся заводы, можете считать, что вы сами угробили свой единственный шанс! Придурки!

— Да как вы смеете?! — огрызнулся техник.

— Смею, — выдохнул Ареттар. — Смею, потому что знаю!

Техник устало покачал головой. В глазах на несколько секунд вспыхнули искорки. Видимо смешно ему было видеть и горячность и запал.

А Ареттар кусал губы. В разных переделках довелось побывать, и попасть в мышеловку, словно несмышленому крысенку было и горько и больно. Только страха не было, словно все свое он давным-давно отбоялся.

— Пойдем уж, ладно, — проговорил техник тихо. — Отведу тебя к твоей дамочке. Я как флаер заметил, оставил ее. Встречать пошел. Небось, волнуется….

И снова коридор, шаги, снова путаница, которую не ему запомнить. И комната с высоким потолком, с холодной аскетической обстановкой. Стол, несколько стульев, отсутствие окон и серый цвет стен.

Зябко поежившись, Да-Деган посмотрел на женщину, сидевшую у стола, напряженную, словно пружина.

— Аретт, — выдохнула она, вскочив на ноги. — Ты! Ты пришел-таки?

Улыбнувшись ей, он шагнул навстречу, заметив, как загорелись ее глаза. Словно надежда коснулась души. Надежда. Да где ж ему б взять надежду?

И, отметив наручники на тонких запястьях, обернулся к технику.

— Это еще что? — спросил раздраженно.

— Приказ Данави, — сдавленно проговорил тот, глядя на Ареттара так, словно впервые видел. Облизнув губы, он внезапно робко спросил. — Простите, а вы… правда Аретт?

— Спеть? — зло прошипел Да-Деган. — Извини дружок, аволы не захватил. Не думал, что время будет песни чирикать!

Подойдя к Фориэ, он мягко заглянул в ее глаза, виновато улыбнувшись, поймал прядь, выбившуюся из прически.

— Обставил нас Данави, — проговорил хмуро. — Прости, что тебя послал на это, хорошая моя.

Вздохнув, Фориэ отстранилась, посмотрела на мужчину снизу вверх.

— Все хуже, чем мы предполагали, — ответила она. — Я говорила с Данави. Он не скрывал ненависти. И над моими объяснениями просто смеялся. Сказал, что пусть сначала сработают бомбы, а потом уже они сами разберутся во всем….

— Бомбы, — протянул Ареттар. — Чертов Данави. Если выкарабкаемся…..

— Исключено, — отозвалась Фориэ. — Да и не бомбы тут стоят вовсе. На нескольких кораблях сняты предохранители и запущен разогрев прыжкового деструктора. Через несколько часов от Рэны камня на камне не останется.

— Вот сволочь! — выдохнул Аретт, сжимая кулаки.

Обернувшись к технику, он прямо посмотрел в лицо мужчины.

— И вы тоже согласились в этом участвовать, — произнес с внезапно стиснувшим горло волнением.

Техник неожиданно отвел взгляд.

— Мы считали, что у нас иного выхода нет, — проговорил он. — Но вы ведь наверняка слышали о 'подвигах' Да-Дегана! Его нужно, необходимо было остановить! А тот бред, что несла мадам, будто Раттера служит Разведке…

— Служит, — отозвался Ареттар. — Тут она не соврала.

Фориэ тяжело вздохнула.

— Аретт, — прошептала она. — Все равно ничего не изменишь. Поздно…

— О том, что поздно, будем думать позже, — отозвался Ареттар. — А теперь руки в ноги! Мы можем как-то прекратить это безумие? — спросил он у техника. — Только честно?

— Нужно остановить работу деструкторов, — отозвался мужчина. — Только и всего.

— Так какого шайтана мы медлим? — выдохнул Аретт. — Ноги в руки, галопом!!!

Фориэ, усмехнувшись, протянула руки в наручниках к технику.

— Мне не нравятся эти браслеты, — произнесла сладко. — Будьте любезны, снимите. Живенько!

Глядя, как техник достал ключ, Да-Деган усмехнулся. И вышел в коридор, давая глазам возможность привыкнуть к тусклому освещению…. Буквально через десяток секунд к нему присоединились техник и Фориэ Арима.

— У нас есть чуть больше получаса, — проговорил техник. — Гарантированно. Может, чуть больше. Это только после испытаний становится четко и досконально известно, сколько именно каждому из деструкторов необходимо времени на разогрев. Как вы понимаете, испытаний покуда не проводилось.

— Лишь бы не меньше, — буркнул Аретт. — Ну и сколько здесь этих ваших 'мин'?

— Два корабля. И один, более мощный деструктор здесь, внутри завода. Смонтировать его на корабль не успели. Но по своим характеристикам он больше всего подходил для наших целей.

— Хорошо. Веди!

Внезапно оказалось, что путь не так запутан и долог. Что, если не плутать, то в пару минут окажешься вне стен, этих давящих, сумрачных стен.

А на улице пахло — упоительно пахло жизнью! Мигали звездочки в высоте и так тихо, так покойно, так неправдоподобно — умиротворенно плыла над землею ночь, что казалось невозможным представить, что весь мир, вся эта невероятная тишина, балансирует на ниточке.

Прикусив губу, Да-Деган незаметно отер выступившие на глаза слезы. Указав на пару кораблей в разных сторонах поля, техник проговорил.

— В качестве пилотов летали? Значит, как остановить деструкторы разберетесь. Я займусь третьим. Везде одному мне не успеть. Удачи!

Миг и он снова скрылся за серой стеной. Фориэ и Аретт переглянулись.

— Мальчики налево, девочки направо, — усмехнулся Аретт. — вперед и с песней, солнце мое.

— Аретт, — внезапно тихо проговорила Фориэ. — Не спеши. Погоди минутку.

Внезапно она коснулась руками его плеч, прижалась к нему, словно не желая расставаться. Чувствуя ее горячее дыхание, Ареттар вновь закусил губу. На этот раз от странной всеобъемлющей дурноты, подкатившей к горлу. Дурноты, не подчиняющейся ни его желаниям, ни чувствам.

Так хотелось ответить. Прижать, нагнувшись, приникнуть губами к губам. Забыть обо всем, лишь об одном памятуя. О том, что она женщина. Так же как он — мужчина.

Упасть бы в траву, сливаясь в одно, но….

Отстранившись, он мягко коснулся ладонью ее волос. Выдохнув, словно ныряльщик, вынырнувши из-под воды, хлебнул воздуха.

— У нас нет времени, Фориэ….

— У нас его не было никогда, — отозвалась она грустно. — Я просто хотела, что б ты знал, что б я не говорила тогда и потом, — Я люблю. Я всегда любила тебя. Ты не такой, как все, Дагги….

— Твой муж много лучше меня, — ответил мужчина. Улыбка коснулась губ, словно осветив лицо. Юность, эта шалая юность, поразительная молодость в окружении пламени локонов парика, сияла необыкновенной красотой. Нечеловеческой. Почти божественной. Эта улыбка была и отказом и обещанием. — И ты, ты необыкновенная. Но нам пора…..

— Говорят, ты женишься на этой эрмийской девочке, сестре Императора. Ты ее любишь?

Молчание, и в тишине шорох трав, встревоженных порывом ветра, остудившем разгоряченную кровь. И так трудно, невыносимо трудно стало солгать.

— Я люблю, — прошептали четко очерченные губы. — Больше жизни ее люблю. Но ты ей не завидуй, Фориэ. Нечему завидовать….

Он отвернулся и пошел, ступая по мягкой, стелящейся траве, без дороги, напрямик к темному силуэту корабля, ожидая, что женщина рванет за ним. Обернувшись, посмотрел на хрупкую фигурку, удалявшуюся от него.

Гордо поднятая головка, расправленные плечи. Уязвленная любовь, не гордость. И не было зла….

Отвернувшись, он постарался забыть прощальный взгляд зеленых, сияющих любовью глаз.

'Слепец! — подумалось вдруг, скрутив разум раскаленным жгутом. — Разве можно было не видеть того, что всегда, всегда она, если и ненавидела, то лишь потому, что, тайком от себя, любила?

Но отогнав видение, он заставил вспомнить себя иные очи, сиявшие ему, как путеводная звезда. Сияющую синеву, и тихий отголосок, шептавший: 'Живи. Ибо я не смогу прожить без тебя!

22.

Только смеяться, вспоминая, как шел, удивляясь отсутствию охраны. Тишина. Какой полной была, как много таила! Как легко удалось отключить деструктор, и двинуть навстречу Фориэ, просто так на всякой пожарный, чтоб не думалось ей, что готов бросить на произвол судьбы, только б не встречаться холодным серым, с ее влюбленным зеленым взглядом.

Как вдвоем, встретившись, они искали техника в пустых полутемных переходах завода, опасаясь, да чего угодно опасаясь — и вероятной лжи и неведомой опасности. Как нашли его и втроем, поздно, почти перед рассветом, уходили по седеющим, покрывающимся росой ковылям к флаеру.

И все было словно внови — и это жемчужное утро, полное мягкого сияния, подкрашенные лучами света легчайшие облака. Выкатывалось на небосклон солнце — нежно — розовое, наливающееся золотом, с силой хлесткого и быстрого дождя, испускающее ливень лучей, дарящих миру все краски, разгоняющие тьму.

Утро. Утро, которого могло и не быть…

И осознание этого делало все краски стократ более яркими. И каждый глоток воздуха — напоенным ароматом, от которого можно сойти с ума.

Нагнувшись, Фориэ сорвала невзрачный цветок, вдыхая упоительный аромат — аромат жизни. И не похожа она была на серьезную даму, скорее на школьницу, сбежавшую с уроков. Счастьем были полны глаза. И улыбка. И каждый из вздохов. Тем хмельным счастьем, которое обрушивается на каждого, кто чудом избегает смерти.

А потом был полет над рассветным морем, ласковые волны внизу и безмерная лазурь сверху, и брызги солнечных бликов, словно пузырьки игристого вина.

И каждый миг, каждый шаг этого необычного утра запечатлевался в памяти во всем многообразии — все блики, ароматы, и порывы свежего ветра и вуали облаков, стремительно менявшихся ежесекундно.

Теплая тяжесть головы Фориэ на его плече, ее прикрытые глаза, тени от черных ресниц на щеках, и цветок в руке, в чуть сжатых пальцах. И только дыхание подсказывает — не спит. Просто сидит, расслабившись, впитывая жизнь, словно очнувшись в какой-то миг от кошмара. И изредка за взмахом черных крыл ресниц касается его лица взгляд — яркий, зовущий.

И невозможно ответить на этот взгляд. Как невозможно проигнорировать. И закипает кровь, а рассудок, словно лед, словно узда, словно оковы. Но лучше в рамках держать себя самому.

И словно противоядие от ее ласковых чар — Шеби. Но и в воспоминаниях изрядная доля яда. Только улыбнуться, вспоминая черты и жесты, привлекательность каждой улыбки, тепло прикосновений.

И слегка коснуться рукою волос Фориэ, даря мимолетную ласку, не смея растоптать нежности, родившейся в душе. И отстраниться, снова, в который раз надев маску озабоченности на лицо.

— Ты трус, Аретт, — проговорила Фориэ с мягкой улыбкой, так противоречащей словам. — Ты боишься меня?

— Боюсь, — ответил он с мягкой улыбкой, проигнорировав укол. — Только не тебя, а себя боюсь. И ты не нарывайся.

Фыркнув, словно кошка, женщина отстранилась, не смотря в его сторону. А ему, как назло, до боли, до спазма захотелось зарыться лицом в темные пряди, вдыхая аромат волос и кожи, растворяясь в нем, забывая обо всем на свете.

Отвернувшись, он посмотрел на приборы. Внезапно зевнув, вспомнил, что эта ночь — не первая из бессонных ночей. И что будет счастьем, если следующая не будет столь же бурной, как эта.

Отобрав цветок у Фориэ, он коснулся носом тонких лепестков, выдыхая аромат. Заметив ее недовольный быстрый взгляд, вернул цветок, положив его ей на колени.

И снова потянулась тишина, только словно в лучезарное утро вплыла темная грозовая туча, лишив и радости и покоя. Навалилась память. Вспомнилось, обжигая…. Многое вспомнилось, лишая покоя. Десятки разоренных планет, слезы и проклятия, летящие вослед, тяжелый взгляд Императора и собственная покорность. Помнилось, не забывалось, как гнул спину, в глубоких поклонах, как и манил и обещал.

И снова, словно в тисках сжали душу.

'Сумею ли? — подумалось вдруг…. - смогу ли? Осмелюсь? Или все мечты — лишь мечты? Хватит ли сил? Хватит ли духа? Но ведь должен же смочь! Обязан.

— Вы злитесь, Фориэ, — произнес он внезапно. — Вы многое знаете об Ареттаре. Но всего не знаете и вы. И хорошо, что не знаете…. Так что, сердитесь, презирайте, ненавидьте. И, будьте собой. Всегда будьте собой и никогда не теряйте себя!

И снова молчание между ними. Сияющие брызги света, отраженные от воды. Острова в дымке. Жемчужиной на ладонях океана — Амалгира.

Он посадил флаер там же, где брал, загнав его на дно оврага. Выбравшись, помог своим спутникам подняться по склону.

К дому шли по тропке над морем, вдыхая соль, впитывая простор. От высоты кружилась голова, ветер играл локонами.

Вспомнилось внезапно, вдруг, словно кто-то услужливо приоткрыл дверь в былое, как стоял над этими самыми волнами, отрешившись от жизни, будто бы уже умерев. Не чувствуя ни боли, ни страха, желая одного — вырваться из тенет.

И сейчас желание это меньше не стало. Только безумно, до судорожных вздохов, до рыданий хотелось жить. До боли, до крови, до умопомрачения хотелось вернуть того, светлого наивного мальчишку, который однажды приехав в Амалгиру, был зачарован ей, пленен, да так и оставил свою жизнь в подарок Рэне, возвращаясь сюда…, всегда; как зверь возвращается в логово, даже смертельно раненым.

Больно было от понимания того, как Судьба покуражилась над тем светлым, чудным созданием, словно вывернув ему душу наизнанку, потихоньку, режа по живому, отрывая кусками наивность, веру, честь, вместо них пришивая подозрительность, бессердечие, гордыню. Заставляя вместо порывов души больше слышать доводы холодного, остуженного обидами и недоверием, рассудка.

И неожиданно, следом воспоминанию, тонкой тени, еще сущей при свете дня, разлилось горечью по сердцу понимание, что не так много и утрачено, и что можно было б вернуть, все вернуть, если б только душа, истомившись надеждой любви, еще б хоть раз вспыхнула пламенем не памяти о былом, а огнем настоящей, той самой, безбрежной сияющей страсти.

'Ты никого не любишь, Аретт, — пришло понимание, сдавив грудь. — Никого. Ни других, ни себя. Любовь, она преград не знает. Но не оставили тебе и крохи любви. Только память, давнее, дальнее эхо, того, чего больше не испытать'.

На несколько секунд он остановился у обрыва, с легкой улыбкой смотря вниз, туда, где пенными бурунами была усеяна пропасть цвета аквамарина.

— И все же Аретт умер, — произнес он одними губами.

Отступив от края обрыва, перевел взгляд к небу и снова улыбнулся.

— Аретт. — тихий голос Фориэ оборвал наваждение. — Почему мы стоим?

— Сейчас, — отозвался он, вдыхая воздух полной грудью. — Идем….

И снова по узенькой тропке, огибая дом, к замаскированной норе тайного хода, по темному коридору, полной гулкой тишины.

На миг, прежде чем войти из темного зева тайного хода в комнаты, остановиться, ловя тишину, дав себе передохнуть и набраться сил.

Солнечные лучи касались медового, словно янтарем инкрустированного паркета, ласкали золотистыми пальчиками панели из яшмы на стенах, заставляли благородно мерцать высокие зеркала. Свет дробился на грани мира и иллюзии. Тени прятались в глубоких складках драпировок, не желая быть изгнанными навек.

Подойдя к зеркалу, Да-Деган усмехнулся, глядя на отражение, устало смотревшее на него из зазеркалья.

Эти огненные пряди, серые спокойные глаза…. Если не знать, так и примешь хитринку во взгляде за откровенность, усталость за вдохновение, боль за поиск чего-то понятного лишь ему одному.

Коснувшись рукой огненных прядей, он стянул с головы парик, бросив его на стол, тряхнув головой, рассыпал лунное серебро собственных волос по плечам и обернулся к своим гостям, с явным удовольствием наблюдая как недоумение проявляется на лице техника, как злое недоверие вспыхнуло в его глазах.

— Вы изрядно поморочили мне голову, — проговорил Да-Деган, усаживаясь в кресло и стаскивая с себя мягкие сапоги.

— Ну, мы квиты, — грустно отозвался тот. — Вы меня одурачили, господин Раттера.

Полуусмехнувшись, полуфыркнув, Да-Деган покачал головой.

— Однако не так, как стоило бы! Надо было оставить вас там, на заводах, что б охрана, наконец-то очнувшись от своего отупения, нашла вас и задала несколько вопросов с пристрастием.

— Аретт, — укоризненно заметила Фориэ, — ты злишься на меня, не забывай.

— Я это не забыл, — продолжил Да-Деган спокойно. — Но у меня нет никакого желания сводить счеты с человеком, который помог мне. Хотите попасть на Софро?

— Шутить изволите? — спросил техник, опасно сверкнув глазами.

— Не изволю, — отозвался Да-Деган, избавившись от сапог. — Я дам вам корабль и снаряжу в погоню самого неуклюжего из перехватчиков Иллнуанари.

— Зачем вам это?

— Отвезете на Софро мой приказ. Передадите его Стратегам, только и всего. У меня нет лишних людей, что б гонять их на Софро. Фориэ нужна здесь, многие из Стратегов, что спелись с контрабандистами, после восстановления Разведки вернулись назад. У меня просто нет никого, к кому б я еще мог обратиться с этой просьбой. Будут еще вопросы?

— Только один. Какие дела могут Вас связывать с Стратегами, господин Раттера? Вы, насколько известно всем, пляшете под дудочку Императора. А был бы голос, — мужчина выразительно посмотрел на алые пряди парика, — То и спели б.

Сжав кулаки до хруста, ударив по темному дереву подлокотника, Да-Деган вскочил на ноги. В глазах плескалась боль, и злая мальчишеская обида.

— Вот даже как! — проговорил он, подскочив к технику. — А я думал, вы поняли. Все же поняли!

— Что я должен был понять?

Отступив, Да-Деган медленно прошел по комнате. Несколько успокоившись, задумчиво ответил.

— Я работаю на Разведку, — проговорил ровным, спокойным тоном. — И так как в прямом противостоянии с Империей Лиге не выстоять, я и захватил Иллнуанари, что б при случае, ослабить Эрмэ, насколько это возможно. Вы отвезете Стратегам приказ, под любым удобным предлогом избегать нападения на заводы Иллнуанари и склады готовой продукции. Я могу предположить, что Данави на первой диверсии не остановится. Нам нужно было поговорить, и я обязан был объяснить ему ситуацию. Но время, его всегда не хватает. А теперь Рахан твердо уверовал в необходимость уничтожения военного и маневренного потенциала Иллнуанари, не подозревая, что тем самым только навредит Лиге.

— Хотите сказать, что вы резидент Разведки?

— Да. Так же, как госпожа Арима.

— Ну и как вы собираетесь ослабить Эрмэ?

— Это — моя забота, — зло, сверкнув глазами, проговорил Да-Деган. — Не беспокойтесь, эти твари, эти сволочи и подонки будут драться с шакалами Императора. Они будут в горло впиваться эрмийцам. Это я обещаю. А как я этого добьюсь, вас не должно волновать.

Остановившись, Да-Деган тяжело вздохнул. Посмотрев на Фориэ, задумчиво добавил, чувствуя, что шалая, случайная мысль заставляет его, то ли хищно, то ли дерзко улыбаться.

— И еще, мне б хотелось поблагодарить Данави за вклад в развитие промышленности на Рэне, — проговорил Да-Деган неожиданно мягко, и обращаясь к Фориэ добавил. — Но так как это невозможно, то от лица Разведки я, пожалуй, поблагодарю его за противодействие Иллнуанари. Подготовьте бумаги, дорогая. Я их подпишу, и отправлю заодно, чтоб не искать другого курьера.

23.

— Представляю, какое лицо будет у Данави, — проговорила Фориэ, расположившись в глубоком кресле у камина, — когда он получит приказ о награждении.

— Какое же? — спросил Да-Деган, глядя на струи воды, текущей по стеклу.

— Какое мы ни разу не видели, — усмехнулась она.

Запахнув халат, она подошла к Да-Дегану и встала рядом, чуть дотронувшись кончиками пальцев его руки.

— Это верно, — отозвался Да-Деган. — Хотел бы я на то посмотреть.

— Умеешь ты наказывать людей, — пробормотала Фориэ. — И где ты этому научился? Получить приказ, подписанный лично шефом Разведки, и увидеть столь ненавистное ему имя. Бедолага не спятит?

— Неврастеников в Разведку не берут, — спокойно ответил Дагги.

— Я спрашиваю, где ты этому научился?

— На Эрмэ, — отозвался Да-Деган, стараясь, что б голос не дрогнул от скрываемой боли. — Император был хорошим учителем. Он старательно выкорчевал из моей души все идеалы. Научил убивать без сожалений и издеваться без причин. Единственное, чему научить меня не удалось, так это испытывать восторг от бессмысленной жестокости. Мне не греет души чужая боль. Поверь.

— А Данави?

— Он получит хороший урок, который запомнит надолго.

— Думаешь?

— Знаю.

Легкая улыбка тронула губы Да-Дегана. Отстранившись, он подошел к столу, на котором живописным натюрмортом стояли бокалы, вино и фрукты. Выбрав сочный оранжевый персик, он вонзил зубы в мякоть, впитывая сладость и аромат.

— Почему ты не позволил мне уехать домой? — спросила Фориэ устало.

— Пусть люди думают, что у нас интрижка.

— Тебе так важно мнение людей? — спросила Фориэ грустно. — По мне так лучше грешным быть, чем слыть…

Кивнув, Да-Деган аккуратно положил косточку на салфетку и, наполнив бокал, поднес его к губам.

— Все мои грешные порывы так же были пресечены там, на Эрмэ, — проговорил он нарочито-легкомысленно. — Так что ныне я не тот шальной юнец, от которого у женщин кругом шла голова. Я — старый брюзга, моя хорошая. Мерзавец, поддонок, и на редкость рассудочная тварь.

— Я не верю. Я помню вас.

— До бунта? — язвительно заметил Аретт. — Забудьте. То был не я. Бедный несчастный калека с изломанной психикой и вечной депрессией.

— Тем не менее, мне казалось, что вы были счастливы тогда.

— Я? Хотя, может вы и правы. Я был счастлив, потому что не понимал на каком я свете и зачем живу. Мне было все равно и то меня спасало. Впрочем, не будем об этом…..

Устроившись в кресле, глядя на яркие языки пламени в зеве камина, Да-Деган невольно вздохнул.

Фориэ, подойдя, положила руки ему на плечи, касаясь кончиками пальцев прядей волос.

Тряхнув головой, он снова отстранился от ее прикосновений.

— Если Вас не затруднит, — усмехнулся он, — на столе есть ножик. Если хотите доставить мне несколько неприятных минут, можете воспользоваться им. Я все же предпочитаю сталь вашим коготкам, мадам.

— Вы пытаетесь казаться злым, — проговорила Фориэ тихо и весомо.

— А вы вечно пытаетесь влезть в душу.

Молчание обволакивало клубами серого дыма, недосказанность давила склизкими щупальцами спрута. Только потрескивали дрова в камине. Да от нежных прикосновений тепла, разгоняющего кровь, накатывалась расслабляющая, притупляющая злость, нега.

И не хотелось ругаться, спорить. Хотелось, что б этот вечер тянулся как можно дольше. Этот тихий, сумрачный вечер, в чем-то странный и неприятный, а в чем-то похожий на сказку.

— Ты не любишь, когда тебе лезут в душу, — заметила Фориэ тихо.

— Не люблю, — отозвался Да-Деган, глядя на то, как женщина ступает по мягким коврам, словно не в силах выбрать направление и цель.

— Скорее, ты боишься, — отозвалась женщина вновь.

— Я не люблю ворошить прошлое и пугать настоящее. Что же касается будущего, то его просто нет.

— Ты не любишь мечтать?

— Я не верю мечтам, — ответил Да-Деган задумчиво. — Когда-то я мечтал слишком много.

— Они не сбылись? Эти твои мечты?

— Ни одна, — улыбнувшись кончиками губ, Да-Деган погладил пальцами дерево подлокотников. — Хотя, нет. Что-то и сбылось. Но сейчас, зная цену, я посоветовал бы тому, юному Ареттару не мечтать.

— Вот как, — прошептала Фориэ, присев прямо на ковер перед камином.

Отблески огня золотили лицо и волосы женщины. Она, не мигая, смотрела в огонь, словно, как древняя пророчица, пытаясь выпытать у пламени ответ на все свои вопросы.

— Вы никому не верите, — произнесла Фориэ внезапно, все так же неотрывно глядя в огонь. — Играете и куражитесь, стараетесь добиваться своих целей. И все в одиночестве. Неужели вам не нужны друзья? Вы весь в себе…. И порой судите себя слишком строго.

— С чего вы взяли? — усмехнувшись, проговорил Аретт. — У меня есть друзья. Вероэс, Лия, Рэй. Теперь вы. Я ведь вам отчаянно небезразличен, верно? Только признайтесь хоть себе в том, что интересен я Вам не как просто самец. Вас же влечет иное. К примеру, моя бессмертная душа.

— Как самец тоже, — ответила Фориэ, не меняя тональности, все тем же ровным и теплым тоном голоса. — По Рэне ходят слухи о ваших гаремах. О девочках и юношах, готовых ублажать вас по первому зову. Об оргиях, творящихся в стенах этого дома.

— Вы разочарованы, не наблюдая того? — рассмеялся Да-Деган.

— Вы не тот за кого себя выдаете. Все эти скандалы, слухи, передающиеся из уст в уста, все эти домыслы вокруг вашей фигуры….

— Я великий мистификатор, мадам. Поверьте, гораздо спокойнее жить, просто распуская слухи, нежели соответствовать им. Это так утомительно.

Фориэ негромко рассмеялась. А отсмеявшись, стала и снова подошла, на этот раз сев рядом, глядя в его глаза.

— Послушайте, Аретт, вы отгородились от всего мира. Спрятались за высоким забором, а душу прикрыли маской. Вы живете, дышите, ходите, вы бесчинствуете и мучаетесь. И при всем том, пытаетесь убедить весь мир в том, что вы счастливы, что вам плевать на все правила и законы. Но ведь этого нет. Ложь, ложь и еще раз ложь! Кому вы лжете, себе?

Выбивая ноготками странный ритм по подлокотнику, Да-Деган смотрел в полыхающие зеленые глаза, чувствуя как, раскачиваясь, падает в пропасть пол под ним, его кресло, он сам.

— Вы полагаете, что я — несчастен? — произнес Да-Деган глухо. — Оказывается, даже умные женщины, при желании, способны увидеть то, чего нет.

Вздохнув, Фориэ опустила взгляд, обхватив свои плечи руками, сидела, напоминая ему своей хрупкостью фигурки из фарфора, которые недавно привез один из контрабандистов, желая выпросить благосклонности у владельца Иллнуанари.

Фигурки были малы и хрупки, чуть просвечивали на свет, наливаясь сиянием. Он любил смотреть на лукавые лица девушек, на тщательно проработанные кружева, поражаясь, как давным-давно руки ремесленника взяли глину и в этой глине отразили — жизнь….

Несмотря на это любование, на наслаждение красотой, на легкий аромат доверительности, витавший меж ними, Да-Деган вовсе не хотел открываться перед Фориэ.

Встав, он медленно направился к дверям, ведущим в его спальню…

— Вы уходите? — спросила Фориэ, подняв голову.

Он остановился, чувствуя, что не хочет уходить от нее вот так, на грани ссоры, заставив чувствовать себя едва ль не виноватой в его бедах.

— Доброй ночи, моя дорогая, светлых вам снов, — произнес он низковатым мягким голосом. — Время позднее, а я не спал три ночи.

Поднявшись, Фориэ подошла к нему, так и не смея поднять взгляда.

— Обнимите меня, — произнесла она, уткнувшись лицом в его плечо. — Не будьте так безразличны. Я люблю Вас. Я же люблю….

Рука коснулась ее волос. Эта рука, сильная и удивительно нежная, мягко, словно локоны ребенка ласкала ее пряди.

Подняв голову, Фориэ посмотрела в стылые серые глаза и не заметила стали и льда. Мягкое, мерцающее тепло, как отблески огня танцевало в его очах. Он смотрел… странно, словно отец, наблюдавший за дочерью. И от этого стало внезапно горько и больно.

— Я люблю Вас, — произнесла женщина упрямо и неожиданно для самой себя, поднявшись на цыпочки, коснулась губами его губ, обхватив точеное, прекрасное лицо, внезапно заледеневшими руками.

Словно ударили поддых, словно содрогнулась земля, словно взрывом разметало его спокойствие и уверенность в собственных силах.

Поцелуй…, прикосновенье губ, жар дыхания, обещание страсти…. Как хотелось ответить, как было невмочь. Горечью, жгучим ядом рвалось изнутри — то ли желчь, то ли боль, то ли жидкий огонь, напомнив, одним мигом отрезвив, заставив отпрянуть на последних каплях самоконтроля.

Стоя в дверях, он смотрел на удивленное, недоуменное ее лицо. В эти полные влаги зеленые глаза. И было дурно, было плохо, физически плохо, как тогда, когда воины Эрмэ, не стесняясь, не сдерживая силы, били, выбивая дыхание из плоти, гордость из духа и желание жить.

Горели, словно ошпаренные, губы. Горело лицо. Схватившись за горло, Аретт пытался ухватить хоть каплю воздуха, что б восстановить дыхание.

Мир вертелся и плыл перед глазами. Вспомнилось, накрыв черным облаком дурмана, голос Императора, полный нескрываемого торжества, куража и власти: 'Мой! Мой и больше ничей! Навсегда!!!

Навсегда…. Самое страшное слово, отнимающее надежду. Страшнее голоса Императора, страшнее его взгляда, страшнее всего, что в жизни происходило и еще могло произойти.

За этим словом стояла безнадежность и глухая, беспросветная тоска.

Прежде чем ухватить глоток воздуха, прежде чем выдохнуть проклятие он успел увидеть растерянный взгляд Фориэ Арима.

— Ты с ума сошла, женщина, — вымолвил глухо, приходя в себя. — Смерти моей хочешь?

— Что с тобой?

— Ничего….

А и впрямь ничего. Отожгло так же, как и нахлынуло, в одно мгновение. Лишь саднило горло и губы, да голос нес в себе странную хрипотцу.

Усмехнувшись, Да-Деган посмотрел на соблазнительницу сверху вниз.

— Хорош герой-любовник? — спросил глухо. — Чуть в обморок не падает от поцелуя. Смешно. Ты смейся, Фориэ, смейся.

Смейся…. Самому только не смешно — страшно. Страшнее чем улыбаться Императору, страшнее, чем нападать на безмятежные планеты, чем пиратствовать и пресмыкаться.

И уж совсем невозможным кажется этот взгляд Фориэ, и грустный и нежный. Хотя, кто знает, может и он рад ошибиться, читая нежность в глазах, полных… презрения?

— Аретт, — тихий шепот, звук голоса, от которого запершило в горле, защипало в глазах.

Она стояла рядом, и казалось, позволь он, и в миг очутится в ее теплых объятьях, что обрушит на него свое сочувствие, словно ливень.

— Прости, — прошептала Фориэ внезапно. — Я — дура. Я должна была понять, что ты не шутишь. И не могла понять, что это не игра.

— Но это не игра, — отозвался Да-Деган. — Теперь ты это знаешь.

Он сжал ладони в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, словно желая отогнать наваждение. Эта женщина ему нравилась. Слишком нравилась. Эти зеленые глаза, фарфоровая кожа, чуть растрепавшиеся пряди. Эти губы….. Он хотел бы узнать их вкус. Настоящий вкус, но…

— Ты мне нравишься, Фориэ, — проговорил Да-Деган тихо. — Очень нравишься. Я не буду лукавить, говоря, что влюблен и люблю. Я не буду обманывать, ведь ты не заслужила обмана. Я не могу сказать, что равнодушен к тебе. Нет! Ты волнуешь меня, ты желанна, только толку от моих желаний! Если можешь, прости меня, что не оттолкнул тебя сразу, пока было не поздно. Пока…..

— Аретт, — тихий шепот в тиши, рука, поймавшая его руку, эта маленькая надежная ладошка, сжавшая его пальцы. Волна жара, захлестнувшего сердце. — Не надо. Ничего не говори…. И, это ты прости меня…И если можешь, останься другом….

Если можешь….

Он только кивнул, не отводя взгляда от зеленого омута ее глаз. Усмехнулся своей особенной, сожалеющей ухмылкой, пытаясь спрятать в глазах мерцание близких слез и внезапно отвернулся, закусив нижнюю губу.

24.

Ночь. Вечная ночь.

Ливень за стенами, темнота, сполохи далеких молний.

А в доме тишина. Только слышно как постукивают в соседней комнате часы, измеряя секунды. И слышно легкое дыхание женщины, нашедшей успокоение в объятьях сна.

Уснула. Она уснула. А он… так и не смог. Так и бродит по комнатам, словно тень, пугая призраков. Не спится. Заснул было в кресле на несколько минут, глядя на пляски огня в камине, и тут же, словно кто ударил под бок. И хоть пытался после этого вернуться в царство грез — оно не приняло, не пустило назад.

Вместо сна — неясная тревога, странный обжигающий страх. Не заледеневает душа, горит и мечется. Горит и мечется он сам, тревожа неясные звуки и тени.

Кажется, что в тихой темноте незримо присутствует Нечто. Как предупреждение, как перст Судьбы, как знак, посланный ею. Найти бы, да разгадать!

А вместо поисков — бесцельные блуждания. Из кабинета в гостиную, из гостиной в библиотеку…. И так раз за разом. Словно и на самом деле возможно что-то найти….

Задержавшись у высокого окна, Да-Деган посмотрел на сад, дрожавший под ударами долгого сильного ливня, на рябь воды в темных ночных прудах.

Под каплями дождя оживали лица и фигуры статуй. Казалось — сорвутся с постаментов, сбегут при следующем же ударе грома, пока он щурится от яркой вспышки молнии, исчезнут, словно и не бывало, и что увидит он тот голый двор, с, проросшей меж расколотыми плитами, травой, полными зловонной ряски, прудами. И что все это великолепие, только ложь, только морок.

Вздохнув, Да-Деган посмотрел на свет в окнах Рейнара. Усмехнувшись, передернул плечами. Не спал мальчишка, ночь превратив в день, но пойти к нему было столь же немыслимо, как босиком пробежаться по лужам. Знал, не один сумерничает бесенок. Не хотел мешать, быть лишним.

Но все сильнее грызло одиночество. Все сильнее рвалась на волю душа.

Закусив губу, Да-Деган отвернулся от окна и невольно вздрогнул.

Давно должен был привыкнуть к бесшумности шага воина, но обычно предупреждало чутье. А тут, вот он, в двух шагах за спиной, стоит в тени, и сам словно тень — невысокий, темноволосый, будто сын самой ночи.

— Мир тебе, — прошелестел голос, сбрасывая маски, словно светом наполняя дом. Таганага! Давно, однако ж не виделись.

— Мир тебе, Таганага, — отозвался невесело. — По что пришел? Напоминать об уговоре? Так помню я, помню.

— Я о другом, — отозвался воин внезапно. Сверкнул в темноте янтарь бедовых глаз.

И снова усмешка тронула губы. Сколько считал воина злейшим своим врагом? Сколько раз смотрел в эти янтарные глаза, не видя ни искорок симпатии, ни невольного уважения. Да и кто другой мог поддаться бы на уговоры Шеби? Кто мог позволить бежать с Эрмэ? Не одному бежать…. А ведь тогда для него и это осталось тайной. Глупый, и он еще удивлялся, что увидев живым, не выдал его воин Императору и Локите, не предал смерти.

Кто виноват, что этот воин больше предан ему, чем своему господину, умеющему из камня выжимать сок? Отчего так случилось? Разве сейчас это узнать? Так и окажется тайной, пока, быть, может, грядущее не откроет ему тайн прошлого. Но все так же верен. И этой верности ему не постичь.

— Проходи, — проговорил Да-Деган, — поговорим.

Откупорена бутылка лучшего вина. Не огонь, малиновые угли сдержанно мерцают в зеве камина, лишь самую малость разгоняя тьму, отодвигая ночь.

В кресле напротив похожий на ежика, на мальчишку, устроился воин. Странная улыбка блуждает по лицу. Легкая и немного грустная.

И в первый раз не отказался от вина. Пригубил, отставив бокал. Подняв взгляд, смотрел в лицо.

— И что она в тебе нашла? — выдохнул воин, потревожив тишину.

— Что?

— Я говорю, что она в тебе нашла, Аретт? Мужик, как мужик. Руки, ноги, голова. Такой же как все. Я видел и красивее.

— Ты о ком?

— О Фориэ, — тихо прошелестел голос, выпуская чужое имя. Промолчав, Таганага добавил, — И о Шеби. О всех девчонках, которые босиком по углям готовы были бежать к тебе, бежать за тобой. Чем ты их брал? А… Шайтан его знает.

Махнув рукой, Таганага впился зубами в первый, попавшийся под руку фрукт, и замолчал.

Молчал и Да-Деган, позволяя спокойно, словно легчайшему шелку сквозь пальцы, струиться тишине.

— Ты ее любишь, — проговорил Аретт внезапно. — Ты любишь Шеби, верно?

— Какая разница? — выдохнул воин. — Ведь она любит тебя, Ареттар. Тебя, а не меня. Если б она не была такой тихой и покорной, если б ее брат не стал Императором, да если б хоть нелегкая не занесла тебя на Эрмэ за сыном, она могла б любить меня, быть моей. Но она встретила тебя, и у меня не осталось ни единого шанса. Сначала я хотел свернуть тебе шею, надеясь, что не будет тебя, так не станет и проблем, но…. Шеби не из тех, у кого с глаз долой из сердца вон. К счастью, я вовремя это понял, как и то, что моя любовь, это моя карма. А мучить ее…. Я все эти годы, как прошел слух о гибели певца уговаривал ее надеяться и верить.

Замолчав, воин отвел горящий, нестерпимо жаркий взгляд от лица собеседника. Губы его кривились. Махнув рукой, эрмиец встал и бесшумно прошел по комнате.

Глядя на его невысокую, крепкую фигуру Да-Деган отмечал силу в каждом движении, грацию дикого, вольного зверя, не знавшего никогда оков, уверенность в себе, отражавшуюся в гордой посадке головы и развороте плеч.

Вольно или невольно, но Таганага вызывал уважение у людей, хоть немного знакомых с ним. Отчасти это уважение было вызвано физическим превосходством. Отчасти же….

Отчего-то сравнив себя с эрмийцем, Да-Деган не сумел удержать румянец стыда, проступивший на щеках. Хотелось отвести взгляд, ускользнуть в тень, лишь бы больше не сравнивать.

— Аретт, — проговорил Таганага неожиданно. — Если ты заставишь Шеби страдать, я тебя убью. Понимаешь?

— Тебе придется тогда убить и себя…

— Знаю, — тихо отозвался воин, — потому и завел о том речь. А оставить ее в мире одну, без защиты я не посмею. Так что….

— Переродиться я не сумею, — откликнулся лигиец, пытаясь угадать выражение лица воина, скрытое мраком. Замолчав, прикусил губу, прежде чем тихо добавить. — Если не доверяешь, убивай сейчас. Потом будет поздно.

И вновь повисла тишина. Гладили руки податливую ткань салфеток, задевая звенящий, обернувшийся замерзшей водой, хрусталь бокалов. Неспешно текли мысли, подмороженные заиндевевшей горою чувств.

— Ты сам себе доверяешь? — спросил воин внезапно. — Знаю что тобой задумано. Но… не дрогнешь? Сумеешь ли устоять? Знаю ведь, желание служить Императору Локита тебе в душу вплела крепко.

— У меня осталось одно желание, — холодно отозвался Да-Деган, — увидеть этого монстра мертвым.

— Следом пойдешь, — вздохнув, отозвался Таганага.

— Знаю, — ответил рэанин. — И все равно б, рискнул.

— И тебе все равно, что Шеби он дорог?

Вздохнув, Да-Деган посмотрел в сторону Таганаги, пожал плечами.

— Я ее люблю, — произнес задумчиво. — А его ненавижу, до ломоты, до дрожи! Но даже не ненависть заставляет меня желать его погибели. Он словно демон из древних сказаний. Эта сила, гордыня и надменность! Он ведь не смирится с потерей Империи и власти, как я не смирился со своей несвободой. Он будет стараться вернуть себе трон и подчинить мир, если останется жить. А допустить этого я не могу.

— Даже если это будет стоить жизни твоей любимой? — вновь повторил воин настойчиво.

— Я постараюсь оградить ее от мести твоего клана, — проговорил Да-Деган.

— Тут дело не в мести, — произнес воин задумчиво. — Вся Империя считает Хозяина и Шеби братом и сестрой.

— Разве это не так?

— Не так, — обронил Таганага лениво. — То, что я знаю правду — случайность. Знает ее Хозяин. Знала Локита. Хозяина она раз уколола своим знанием, а я был рядом, но узнай о том Император….

— Что ж это за тайна такая, что за знание ее мудрый воин мог лишиться головы? — язвительно усмехнулся Да-Деган.

— Они не брат с сестрой. Они клоны. Чьи — точно не скажу, но слухи…. Слухи…. Хранители неспроста Локиту невзлюбили. Видимо, верно говорят, что покусилась на их власть, на их тайны, на их сокровища. Версия есть, что эти двое клоны Первого Императора….

Да-Деган недоверчиво покачал головой.

— Да, да, — тихо усмехнулся воин. — Качай головой, не верь, но, то, что они клоны — правда. В них только то и разница, что в мужчине мужского, а в женщине — женского. Видимо исходный материал подвергали минимальной генетической модификации. Что уж Локита пыталась получить, я не знаю. Но вряд ли получила то, чего хотела.

— Погоди….

Да-Деган, вскочив, прошел по комнате, остановился у камина, пошевелив кочергой малиновые, чуть подернувшиеся пеплом, угли.

— Шеби чувствует Хозяина, как саму себя. Его бьют, а ей больно, — продолжил в тишине воин. — Я боюсь, что если его убьют, и она за ним, тоже….

— Дали небесные! — выдохнул Да-Деган. — Так не бывает!

— Видимо, бывает, — скривился воин. — Но только не спрашивай меня о том, как. Я не знаю. Я ничего не знаю. Я знаю лишь то, о чем тебе сказал, как и то, что выносила этих двоих женщина моего клана. Но к клану Ордо Император имеет примерно такое же отношение, как я к Аюми.

— Он же воин…..

— Говорят, тот Император тоже был воином.

— Говорят, — меланхолично повторил Да-Деган, перед тем, как взорваться. — Но ведь это чертову уйму лет тому назад было! Скажи мне, как мог сохраниться тот же генетический материал?

— Значит, усыпальницу тебе Хранители не показали? — усмехнулся воин. — Ни пещеры полной золота и драгоценностей, ни дев, сопровождающих Того в ином мире?

— Таганага, ты мистифицируешь меня? Ты что? С ума сошел? Какая к Шайтану усыпальница, какие девы?!

— Ну, дев, там, и правда, нет, — отозвался воин. — Да и золота тоже. Но технологии той, Первой Империи, даже для нас остались в чем-то загадкою. Поверь на слово, если увидишь Его — удивишься. Он кажется живым, просто уснувшим. Впрочем, говорят, Он был из этих… Аюми….. Правда, если судить по клону, это утверждение не кажется истиной.

— Ты с ума сошел!

— Не я, — ответил воин. — Локита. Ты забываешь, что инициатива исходила от нее. А я…, я всего лишь узнал чужую тайну.

— Так ты не шутишь….

— Не шучу.

И вновь молчание, и отчего-то чувство нахлынувшей безысходности. Словно он, как муха, попал в вязкую медовую смолу, и бейся, не бейся, но смола поглотит и тельце и нежные прозрачные крылышки. Поглотит, замурует, погребет….

Острым, кинжальным разрезом по сердцу — одно желание, одно стремление — выжить! И вновь кивнула самоуверенная девчонка — Судьба, сложив губы то ли в усмешку, то ли в улыбку. Словно обронив: 'ну, попробуй!

Слышно в темноте, как потрескивают угли, не утратившие под пленкой золы свой жар, свою страсть. Да не этому жару отогреть его мысли.

— Таганага, — тих голос, словно боится вспугнуть тишину, вспугнуть этот сухой треск, этот монотонный шум задержавшегося дождя, — скажи, это — все твои тайны? Или есть еще что-то, чего я не знаю? Скажи…..

— Имеющий уши слышит, — отозвался воин с легкой усмешкой. — Если б ты знал, сколько через меня прошло чужих тайн. Ах, Аретт…. Расскажи я о каждой, ты устал бы слушать….. Но ведь тебя интересует Император. Верно? Отчасти он, отчасти ты сам…. И госпожа Судьба, — добавил воин немного презрительно.

— Таганага!

— Локита тоже верила в Судьбу, — произнес воин, скривив губы. — Так верила, что сделала все, что б отвести от себя ее карающую руку. Знаешь, тэнокки однажды предсказал ей, а кто-то из Хранителей подтвердил, что умрет она от руки поэта и певца, огненного сволочного создания, с голосом, от которого камни плачут. И она стала искать. А когда нашла… стоит ли говорить, что не замани она тебя в Империю, ваши дороги б никогда не пересеклись? И жила б она….

— Случайность…..

— Все может быть, Аретт. Все может быть. О том, кому доведется уничтожить Империю, ты наслышан?

— Ох, уж эти ваши предсказания, — буркнул Да-Деган. — Хранители и рабы, наделенные даром предвидения…. Но…, я не верю.

— Ты не желаешь верить. Впрочем, я тоже. Однако, забавно смотреть со стороны, как предсказания сбываются.

— Забавно?

— И забавно и страшно, — признался Таганага. — Страшно, потому что неотвратимо. Нет, я предпочел бы никогда не узнать свою Судьбу. Никогда, — добавил он медленно.

Поднявшись с места, воин прошел мимо, обдав волной прохладного воздуха, задержавшись на пороге, обернувшись, добавил….