Иллюзии «Скорпионов»

Глава 35

14 часов 38 минут

Эйнджел Кейпел появилась из выхода № 17 аэровокзала в сопровождении толпы пассажиров и журналистов, шумно задававших свои вопросы. Заметив среди встречающих младшего барона и его тетушку, Эйнджел попросила служащего аэропорта отвести их в отдельную комнату.

— Извини меня, Паоло, — сказала она, — тебе, наверное, неприятна вся эта бестолковая суета.

— Они все любят тебя. Как же мне может это не нравиться?

— А вот мне не нравится. Меня единственно утешает, что через месяц после завершения телесериала все уже позабудут обо мне.

— Никогда.

Бажарат оборвала их разговор, протянув Эйнджел запечатанный конверт.

— Отец Данте Паоло не хочет, чтобы он прочитал содержащиеся здесь инструкции раньше завтрашнего утра.

— Почему?

— Ничего не могу вам на это ответить, потому что сама не знаю, Анджелина. У моего брата свои причуды, и я не задаю ему вопросов. Знаю только, что я буду очень занята делами, а Данте Паоло сказал мне, что хочет завтра утром отправиться в Нью-Йорк, чтобы побыть с вами и вашей семьей.

— Разумеется, если ты позволишь, Эйнджел, — испуганно добавил Николо.

— Позволю? Боже праведный, это будет грандиозно! У нас есть домик на озере в Коннектикуте, и мы сможем все вместе отправиться туда на уик-энд. Благородный юноша, ты увидишь актрису, которая умеет готовить!

Открылась дверь, и появился служащий аэропорта, который проводил их в эту комнату.

— Мисс Кейпел, мы связались с вашей студией и все уладили. Отсюда в Нью-Йорк вы полетите на частном реактивном самолете. Гораздо удобнее, публика будет меньше докучать вам.

— Внимание публики не утомляет меня. Ведь это мои зрители.

— Но они покидают свои места и толпятся в проходах во время полета.

— О, я понимаю. Значит, их поведение доставляет больше неприятностей вам, а не мне.

— Мы должны обеспечивать безопасность пассажиров в полете, мисс Кейпел.

— Тут я не могу с вами спорить, сэр.

— Большое спасибо. Если не возражаете, то самолет мог бы вылететь прямо сейчас. Эйнджел повернулась к Николо:

— Эй, благородный юноша, можешь поцеловать меня на прощание, если хочешь. Здесь нет ни фотографов, ни моего отца.

— Спасибо, Эйнджел. — Смущенный Николо нежно поцеловал ее, и юная телезвезда вышла из комнаты в сопровождении служащего аэропорта, унося с собой толстый коричневый конверт с двадцатью четырьмя тысячами долларов.

15 часов 42 минуты

— Вы взяли его? — спросил Хоторн по телефону. — Черт побери, прошло уже почти три часа, а от вас ни слуху ни духу?

— А у меня никаких вестей от двух израильтян, которые привезли важную информацию, что гораздо больше беспокоит меня, коммандер, — ответил госсекретарь Палиссер, с трудом сдерживая гнев.

— А как насчет Майерза?

— Он под наблюдением. Это все, на что согласился президент, пока не будет неопровержимых доказательств. Он ясно дал мне понять, что арест такого героя, как Майерз, отнюдь не добавит популярности его администрации. Президент предложил передать вашу информацию в сенат для расследования.

— Он в своем уме?

— Я постараюсь убедить его.

— Ладно, а где Майерз?

— В настоящее время у себя в кабинете, занят обычными делами.

— Его телефон прослушивается?

— Он моментально это обнаружит. Даже и не думайте об этом.

— Что слышно от ЦРУ?

— Ничего. Я лично разговаривал с исполняющим обязанности директора, но у него никаких новостей. Наверняка и у Лондона ничего нет, иначе они бы уже давно позвонили. Но, честно говоря, похоже, что у нас огромная утечка информации, и я сам уже стараюсь никому не звонить по нашим якобы секретным каналам.

— Есть старое правило, господин госсекретарь. Если ваш план проваливается, то побыстрее и потихоньку откажитесь от него, а если кто-то упомянет о нем, сделайте вид, что не понимаете, о чем идет речь.

— Что же нам теперь делать, Хоторн? Или, точнее, — что вы теперь сможете сделать?

— Кое-что, чего бы мне чертовски не хотелось делать. Я встречусь с Филлис Стивенс.

— Думаете, она знает что-то? Сможет вам что-то сообщить?

— Она может знать, даже сама не подозревая об этом. Она всегда защищала мужа, когда дело касалось Генри, была бетонной стеной вокруг него, через которую никто не мог пройти. Здесь мы еще не искали.

— Полиция все хранит в тайне, но у них нет никаких улик...

— Люди, с которыми мы имеем дело, не оставляют улик, — прервал госсекретаря Хоторн. — Во всяком случае, таких, какие может обнаружить полиция. То, что случилось с Генри, имеет отношение ко мне.

— Вы уверены в этом?

— Не совсем, но вероятность большая.

— Почему?

— Потому что Хэнк совершил ошибку, ту же самую, что и в Амстердаме. Несмотря на свою профессиональную скрытность, он слишком много говорил, когда делать этого не следовало. Подобное случилось и в Амстердаме.

— Не могли бы вы пояснить?

— А почему бы и нет — в сложившейся-то ситуации? Ваш директор ЦРУ Джиллетт знал о вражде между нами, он мне сам об этом сказал. Но гораздо опаснее то, что он знал причину этой вражды, которая была глубоко личной: неприглядное поведение Генри в этом деле.

— Не вижу здесь никакого смысла. Насколько я помню, вы не скрывали своего враждебного отношения, когда дело касалось капитана Стивенса. Всем было известно, что ему не удалось завербовать вас, поэтому и подключили к этому делу англичан.

— Враждебное отношение — да, но я никогда не говорил об этом ни вам, ни кому-нибудь другому. Просто давал понять, что он не является моим начальником.

— По-моему, вы уж слишком вдаетесь в тонкости.

— Совершенно верно, но в этом-то и дело... Существует аксиома, уходящая корнями к тем временам, когда фараоны засылали шпионов в Македонию. Обиженный может выдвигать любые обвинения, какие ему нравятся, но обидчик обязан держать рот на замке. Зачем нужно было Генри рассказывать кому-то о нашей вражде? Ведь сразу бы возник вопрос о его роли в этом деле. Суть заключается в том, кому еще он мог рассказать об этом? Кому-то, кто немедленно увидел, какие преимущества открывает устранение Генри. До меня не смогли добраться, поэтому обрубили мою связь.

— Я действительно ничего не понимаю, — возмутился госсекретарь. — Какую связь?

— Я работал с ним, пока не вышел на вас, мистер Палиссер.

— Все равно не понимаю.

— Я тоже, но, может быть, нам поможет Филлис.

16 часов 29 минут

Пар был настолько густым, что фигуру в углу парилки было видно с трудом. Дверь парной открылась, и мужчина с полотенцем в руках, не закрывая дверь, зашел внутрь и направился к голому сенатору Несбиту. Пар клубами повалил наружу, Несбит пошевелился. Тело его было мокрым от пота, глаза закатились, рот был широко открыт.

— У меня снова был приступ, да, Юджин? — хриплым голосом произнес сенатор, неуверенно поднимаясь на ноги и принимая полотенце от своего шофера-телохранителя.

— Да, сэр. Маргарет заметила признаки сразу после ленча...

— А разве уже день? — в страхе оборвал его сенатор.

— С вами давно этого не случалось, сэр, — сказал шофер, выводя своего разбитого хозяина из парной и подводя к душу.

— Слава Богу, что сейчас сенат на летних каникулах... Ты возил меня... в Мэриленд?

— Я не мог, не было времени. Доктор пришел сюда, сделал вам пару уколов и объяснил нам, что делать.

— Ты сказал: не было времени?..

— У вас назначена аудиенция в Белом доме, сенатор. В семь пятнадцать мы должны забрать из отеля графиню и ее племянника.

— О Боже, я погиб!

— Все будет в порядке, сэр. После душа Мэгги сделает вам массаж и укол витамина B1 а потом отдохнете часок. Будете в отличной форме, босс.

— В отличной форме, Юджин? Боюсь, что нет, мой друг, такой радости мне уже никогда не узнать. Я живу в каком-то ужасном кошмаре, приступы наступают внезапно, и я не могу совладать с собой, чтобы побороть их. Иногда мне кажется, что Всевышний испытывает мою стойкость, хочет посмотреть, не совершу ли я смертного греха, лишив себя жизни, чтобы избавиться от боли.

— Этого не произойдет, пока мы рядом, — успокоил Несбита телохранитель, заботливо поддерживая своего голого хозяина и проводя его в душевую кабинку. Сначала он открыл теплую воду, потом стал постепенно делать ее все холоднее и холоднее, пока тело сенатора не окатили ледяные струи. — Иногда у вас бывают небольшие непорядки с головой, сэр, но, как говорит доктор, вы рассуждаете даже лучше остальных... А теперь еще немного похолоднее, оставайтесь, пожалуйста, под душем, сэр.

— Ох! — воскликнул Несбит. — Хватит, Юджин!

— Еще нет, сэр, всего чуть-чуть.

— Я замерз!

— Я выключу воду через пятнадцать секунд, так велел доктор.

— Я не выдержу!

— Четыре, три, два, один — все, сэр. — Телохранитель укутал сенатора большим махровым полотенцем. — Ну как? Вы возвращаетесь к жизни, сэр!

— Доктора говорят, что от этого нет лекарств, Юджин, — тихим голосом произнес сенатор. Глаза его теперь были ясными, мускулы лица расслабились. С помощью Юджина он вышел из душа. — Говорят, что это пройдет под воздействием времени и терапии. Или надо принимать большие дозы наркотиков. Но наркотики снижают умственную деятельность.

— Вам не понадобится эта гадость, пока мы рядом, сэр.

— Да, я понимаю, Юджин, и в благодарность за это вы с Маргарет будете очень хорошо вознаграждены после моей смерти. Но, Боже мой, я — это два разных человека! Я не знаю, когда один из них берет верх над другим. Чистая дьявольщина!

— Но это знаем только мы, сэр, и ваши друзья из Мэриленда. Мы позаботимся о вас.

— А ты знаешь, Юджин, я совсем не помню, откуда появились эти друзья из Мэриленда.

— Дело в том, сэр, что их врач навестил вас после той небольшой неприятности в порнокинотеатре. Вы не сделали ничего плохого, просто несколько человек подумали, что узнали вас.

— Я этого не помню.

— Так предположил доктор... Эй, все в порядке, да, босс? Вы вернулись к жизни, и у вас сегодня грандиозный вечер, так? Сам президент, сэр! Вы завоюете голоса многих избирателей с помощью этой богатой графини и ее еще более богатого племянника, верно?

— Да, думаю, что завоюю, Юджин. Теперь пусть Маргарет сделает массаж, а потом я немного посплю.

17 часов 07 минут

Секретарша директора ЦРУ в третий раз выслушала телефонный звонок из Лондона в объяснила звонившему, что временно исполняющий обязанности директора ЦРУ, лично курирующий дело Кровавой девочки, загружен до предела экстренными совещаниями и в настоящий момент находится в Белом доме на заседании президентского совета. Как только будет разрешена кризисная ситуация, он немедленно позвонит в Лондон шефу МИ-6. Позиция секретарши была твердой, насколько позволяла это ее должность, а может быть даже и чересчур твердой, но другого выхода у нее не было. После удачного убийства на шоссе она была последним звеном передачи информации, и сообщение вз Лондона не должно было пройти дальше нее. Секретарша посмотрела на часы на столе: в этом кабинете ей осталось находиться последние пять минут.

«Скорпион-17» собрала лежащие перед ней на столе бумаги, встала, подошла к двери кабинета начальника и постучала.

— Войдите, — донесся голос из кабинета.

— Рабочий день закончен, сэр, — доложила секретарша, входя в кабинет с кипой документов. — Вот бумаги, которые вы просили, и телефонные сообщения. Боже мой, целая куча, все пытаются дозвониться вам. — Ока положила бумаги на стол директора.

— Каждый стремится дать совет и подчеркнуть, как они заботятся обо мне. Безусловно, все это прекратится, когда президент назначит на этот пост своего человека.

— Я думала, вы знаете...

— Что знаю?

— В Белом доме поговаривают, что вы ему нравитесь, он с уважением относится к вашему послужному списку и прекрасно осведомлен, что высшие чины ЦРУ хотели бы видеть на этом посту именно вас, а не какого-нибудь любителя из политиков.

— Я слышал об этом, но надежды на это мало. У президента много политических обязательств, а заместителю директора ЦРУ он ничем не обязан.

— Понимаю, сэр. Если это все, то я пойду домой.

— Ничего не слышно о Кровавой девочке? Мне надо сообщать об этом немедленно.

— Было сообщение, оно в общей куче. Вы в тот момент говорили по телефону с вице-президентом.

— Черт побери! Вы должны были прервать наш разговор!

— Для этого не было причин, сэр. Я, конечно, не знаю всех обстоятельств, но, по-моему, сообщение «из Лондона ничего» означает именно то, что означает. Никакого продвижения.

— Проклятье! — взорвался исполняющий обязанности директора. — Если бы я мог сосредоточиться только на этом деле, возможно, у меня появился бы шанс! А где этот парень... как его... который руководит группой, работающей по Кровавой девочке?

— Он и члены его группы торчали здесь с трех ночи до трех дня и перед этим очень мало спали. У них глаза покраснели от усталости, а старший группы сказал, что завтрашний день может оказаться удачнее.

— Хорошо, я поговорю с ним завтра. И с вами, конечно, тоже прощаюсь до завтра.

— Я могу остаться, если хотите.

— Для чего? Чтобы наблюдать, как я зализываю раны и начинаю прощаться с этим чертовски величественным кабинетом? Идите домой, Элен.

— Спокойной вам ночи, господин директор.

— А ведь неплохо звучит, не так ли?

Секретарша подрулила к ближайшему торговому центру в Лэнгли, заперла машину и зашла в телефонную будку рядом с супермаркетом. Опустив в аппарат монету, она набрала твердо хранящийся в памяти номер и выждала обычную серию гудков. Потом набрала пять дополнительных цифр, и ей ответил мужской голос.

— Это номер семнадцать... Как это и должно произойти в конечном итоге с большинством из нас, настала моя очередь. Утром я уже не смогу вернуться на работу.

— Это можно было предвидеть. Вечером я помогу вам выехать из страны. Возьмите как можно меньше вещей.

— Да у меня практически ничего и нет. Все необходимое уже несколько лет в Европе.

— Где?

— Этого я не скажу даже вам.

— Вполне откровенно. Когда вы хотите уехать?

— Как можно быстрее. В квартире мне ничего не нужно, за исключением паспорта и кое-каких драгоценностей. Я заеду туда на такси, в ней все должно остаться так, как будто я там и не появлялась. Живу я рядом, так что буду готова через пятнадцать-двадцать минут.

— Тогда езжайте на такси на базу ВВС Эндрюс и обратитесь в службу безопасности. Вас посадят на ближайший военно-дипломатический рейс до Парижа.

— Хороший выбор. Когда рейс?

— Часа через полтора. Желаю счастливой жизни, семнадцатый.

— Надеюсь. Я ее заработала.