Император Валгаллы

ВОЙНА Глава 11

Валгалла — это огромная нора, лабиринт без минотавра, который расширялся с каждым днем. Отбойные молотки долбили стены, их грохот слышался целыми днями непрерывно, стихая только ночью на пять или шесть часов. Говорят, император Валгаллы спит только пять часов, и все должны следовать его примеру.

Виктор проснулся, потому что все тело занемело от неудобной позы. Прислушался. Пока еще тихо. Но тишина была напряженной, готовой в любой момент взорваться.

Виктор включил свет. Лампа под белым абажуром осветила его скромную комнату: столик, застланный белой аккуратной салфеткой (ткань напоминала резину), простыни на кровати такие же — чистые и немного скользкие. Сколько он проспал? Час? Два? Сутки? Не определить — он устал от постоянного недосыпания. А сколько он всего в Валгалле? Неведомо. Он давно потерял счет времени. Да и зачем считать? Время здесь идет иначе, нежели в остальном мире. Здесь все подчинено воле императора. Император скажет времени — ускорься, и оно побежит, как бешеное. Скажет — замри, и оно остановится. Это один из мифов Валгаллы, который никто не станет опровергать.

Виктор потянулся зажечь лампу, задел предплечьем за спинку кровати. Тут же руку пронзила острая боль. Вчера он намеренно порезал руку, пытаясь через боль вновь обрести ту сверхсилу, что на миг посетила его в мортале. Но ничего подобного не произошло. Он добился лишь одного — к горлу подступила тошнота. Валгалла разрушительно действовала на него. Причина? Он не мог понять. Возможно, его, эмпата, угнетал царящий здесь эмоциональный настрой. С первого дня, вернее, с первой ночи здесь его одолевали страхи. В голове — пустота. Если бы его спросили в этот миг, сколько будет дважды два, он бы не смог ответить. Иногда ему начинало казаться, что он теряет память, превращается в дебила. По ночам он пробовал умножать цифры в уме. Трехзначные на двухзначные. Например, пытался сосчитать, сколько будет 256 на 42. Получилось 10 752. Но кто ответит, правильный ли при этом получался ответ? Нужен был бы кто-то, кто мог подтвердить, что дважды два — действительно четыре.

Но больше всего Ланьер боялся, что уже не сможет отсюда выбраться. Нужен был некто, кто отыщет его в этом лабиринте и выведет наружу. Почему-то вспомнился Каланжо и его поиски пропавших за вратами. Всякий раз «черный следопыт» находил только мертвых и лишь однажды вывел из Дикого мира живого. Это походило на мрачную притчу. Сам Виктор знал немало историй о пропавших и спасенных — одно время в порталах эти сюжеты пользовались успехом. Лет десять назад матери и жены отправлялись в Дикий мир на поиски ушедших безумцев — женщины заполонили Дикий мир, и одно время далее казалось, что игры в войну вот-вот прекратятся и начнется иная история новой земли. Но тут Евроинкубатор предложил пятидесятипроцентные скидки на младенцев тем женщинам, чьи дети пропали за вратами.

«Зачем искать того, кто захотел уйти? Создайте новую жизнь! Мы вам поможем!» — гласил рекламный слоган. Через год или два поток желающих отправляться на поиски превратился в скудный ручеек. Человечество, как всегда, переоценило свои силы, в том числе силу материнской любви.

«Женщины позволили нам уйти», — поначалу в этой фразе звучала боль, потом осталась только досада, В тот год, когда Лисов ушел за врата, стало известно, что в Диком мире лето обернулось зимой и погибли десятки тысяч. Мать тут же объявила, что отправится весной искать Артема.

«Что ты там будешь делать? — возражал Виктор. — Надо идти мне...»

«Нет! Ни за что. Как ты не понимаешь? Чтобы вернуться, должен быть кто-то, способный вытащить тебя назад».

«У меня будешь ты», — сказал Виктор.

«Моей любви, может быть, и хватит... Но твоей точно недостаточно, — мать с сомнением покачала головой. — Твоя в данном случае важнее. Ты должен захотеть вернуться...»

Тогда отправляться в Дикий мир на поиски не пришлось — Артем благополучно возвратился. Но хочет ли теперь сам Виктор вернуться? Кто приведет его назад? Алена?

Виктор взял металлическую кружку со стола и сделал глоток. Вода показалась безвкусной. Где-то должны быть еще сухари. Такие провозят через врата весной. По десять штук в вакуумной упаковке. Получается, мир вечного мира питает и снабжает Валгаллу. Безумие? Или напротив — все слишком логично.

Сухари — для рядовых. Деликатесы — для стола императора.

Император. Виктор вспомнил свой первый обед в Валгалле.

Пир в Валгалле! При одной мысли об этом озноб продирал по коже. Пока охранники вели его по коридорам, он живо представлял картину: чадящие факелы, зелёные всполохи огня, белые, без кровинки лица гостей, пальцы с лопнувшей кожей, сочащиеся сукровицей. Эти пальцы сжимают бокалы в виде черепов, наполненные до краев темной кровью. А на огромных блюдах — человеческие тела, разделанные на части. Сырые куски плоти, перемазанная кровью кожа, алое мясо, осколки костей и спутанные волосы. С дымом мешается трупный запах. Портальщик так отчетливо увидел эту картину, что противный комок подкатил к горлу.

Дверь отворилась, и Ланьер вошел в огромный мрачный зал. Полукруглую пещеру, выдолбленную в скале, с идеально отполированной сферой потолка и сверкающим полом ярко освещали электрические лампы. Штук пятнадцать столов в ряд. Люди в форме. Серо-голубые мундиры — цвета фельдграу с золотым шитьем, серебряные знаки отличия. Лица внимательные, сосредоточенные и схожие друг с другом. За столом одни мужчины. Нет, он ошибся, присутствовали две или три женщины. Но они тоже в форме и подстрижены, как мужчины. Вдоль стены выстроились юноши в форме рядовых, у каждого на согнутом локте белое полотенце. Официанты? Ну да, официанты в солдатской форме.

На столах — белые крахмальные скатерти, высокие свечи в серебряных канделябрах. Огромные блюда с дичью и рыбой, перед каждым обедающим — прибор из тончайшего фарфора. Откуда вся эта роскошь взялась в Валгалле? Представить невозможно. Однако — было. Он оглядывал стол и гостей за столом и не находил ничего демонического. Ничего хоть сколько-нибудь отталкивающего или мерзкого. Ничего, поражающего воображение. Строгость во всем! Подозрительная строгость, фальшивая строгость. Ланьеру казалось, что вот-вот обстановка переменится, и строгий обед непременно закончится оргией, пьяными песнями, ползаньем на карачках, хрюканьем, плясками в голом виде. Именно так Ланьер мог представить веселье в этом зале, лишенном окон, со сферическим потолком.

— Здравствуйте, герцог! — Император поднялся навстречу гостю и пожал руку. — Я много слышал о вас.. В конце концов именно вы открыли дорогу в этот мир. Не всякий умеет распорядиться сокровищем, которое ему досталось, но вы решили остаться здесь — повелевать и охранять то немногое, что сумели завоевать. Похвально!

Император был среднего роста, узкоплечий, полноватый. Мундир немного жал ему под мышками. На круглом лице с небольшим подбородком немного смущенное выражение, как будто император стеснялся (совсем чуть-чуть) всего происходящего. Во внешности его не было ничего отталкивающего: взгляд черных глаз — очень внимательный, цепкий, темные волосы аккуратно зачесаны назад. На вид повелителю Валгаллы было лет сорок. Ничем не примечательный человек. Разве что руки — они были непропорционально длинными. Кисти рук большие, но не грубые, а красивые, подвижные, сильные.

Валгалла, как крепость, была построена в эпицентре хроноаномалий. По-настоящему императору могло быть около семидесяти. Скорее всего, он воевал еще на той, настоящей, войне в небольшом чине — лейтенантом или капитаном.

— Садитесь, герцог! — Император указал Виктору на стул рядом с собой.

Он говорил четко, будто не приглашал, а отдавал приказ. Но без нажима, напротив — с легким оттенком доброжелательности.

Молодой человек в форме рядового тут же возник рядом, наполнил бокал гостя до краев.

— Зачем я вам понадобился? — спросил Ланьер.

Заявлять, что он вовсе не тот, за кого его принимают, портальщик пока не собирался.

— Я приглашал вас посетить Валгаллу вторично, но вы отказались. Мне пришлось быть настойчивым.

Вторично? Очень интересно. Что же получается — герцог уже побывал здесь и ушел беспрепятственно? Виктор был теперь уверен, что так и есть. Валгалла и крепость заключили договор, значит, правители встретились и все обсудили. Или их представители — но на самом высоком уровне. Выходит, что от имени крепости и генерала Бурлакова говорил герцог. Почему это самое простое объяснение не пришло ему в голову прежде?

— По-моему, я вежливо отказался, — Ланьер улыбнулся. — Ваше здоровье, император!

— Виват, император! — Все поднялись. Зазвенел хрусталь.

Император лишь пригубил и отставил бокал.

— Сегодня за мое здоровье пьют уже в четвертый раз. Это утомляет. А вы хитрец и умеете льстить, сохраняя достоинство. Мне это нравится.

— Не путайте вежливость с лестью, — посоветовал Виктор.

Император несколько секунд молчал, внимательно глядя на гостя. Все же странные у него глаза. Взгляд как будто прилипал к лицу. Виктор невольно поморщился. Ему хотелось, чтобы император вызывал у него чувство отвращения или брезгливости, или, по крайней мере, — ненависти. Те чувства, которые испытывал Ланьер при одном виде Хьюго. Но сейчас Виктор не испытывал никаких чувств к сидящем рядом человеку — ни симпатии, ни злобы.

— Я знал, что вы самоуверенны и безрассудны, но я не думал, что настолько. — Император отрезал кусочек мяса и положил в рот. Мясо было с кровью, розовая капля потекла по подбородку повелителя Валгаллы.

«Черт! Вот бы такое свидачить!» — такие упущенные (навсегда!) шансы вызывали у профессионала-портальщика болезненное чувство.

— Напротив, я — рассудительный человек, — заявил Ланьер, не в силах оторвать глаз от стекающей по подбородку императора капле. — Но мне катастрофически не хватает информации.

— Что вы хотите знать? — спросил император, отправляя в рот кусочек красной рыбы.

— Ваши цели.

— Они просты. Хочу восстановить справедливость. — Ответ звучал немного по-детски, но Император отвечал совершенно серьезно.

— Каким образом? — Виктор пригубил вино. Ого, французское. Он вспомнил, как пил с Вязьковым «Шардене» в Париже. Совсем недавно. Вечность назад.

— Мой отец военный. — Голос у повелителя Валгаллы был приятный, завораживающий. — Отец воевал на настоящей войне. Я тоже. — Император показал левую руку, на которой не хватало трех пальцев. — Когда-то военные были высшей, самой уважаемой кастой. Но кибы все изменили. Люди в бункерах должны были только нажимать на кнопки. Но эти люди уже не были по своей сути военными. Операторы и программеры — всего лишь операторы промышленного блока, придатки машины. Но человек рожден воином! Никто больше не замечал, что остались люди (их много, их миллионы, но кто их считал?), кого подобная ситуация приводила в ярость. Им хотелось сражаться. Им хотелось, чтобы сражения были настоящими, кровь подлинной, и смерть — тоже.

— Все устаревает. Техника — в первую очередь. Забываются книги и видео. Порталы, еще вчера популярные, сегодня лежат в сети виртуальными руинами, на которые забредают лишь случайные посетители. — Виктор замолчал, запоздало сообразив, что сказал не то: с какой это стати герцог говорит о сети и порталах? Черт! Прокололся?

Но, похоже, император ничего не заметил.

— В те времена, когда сети еще не было, словосочетание «кадровый военный» звучало гордо, — продолжал император свой монолог. Похоже, он даже не обращал внимания на реплики собеседника. — Если вдуматься, это было не так давно. Но постепенно профессия военных подверглась девальвации. Элита перестала выбирать для своих детей военную карьеру как самую перспективную и самую лучшую. Политики, ученые, бизнесмены полагали, что проливать за них кровь должен кто-то другой, и этот кто-то — человек второго сорта. Взгляд на войну и военных изменился за время жизни одного поколения. Кадет, мечтая о генеральском чине, мыслил себя аристократом. Дослужившись до майора, он осознавал, что гражданские смотрят на него свысока. Воин, который хотел взять в руки настоящее оружие, в глазах ничтожеств, правящих миром, сделался преступником. Ладно, ладно, договорились: хороший вояка — миротворец, — уступили хозяева мира. Политики и портальщики даже не замечали, как нелепо звучит это словосочетание — военный-миротворец.

— Все войны заканчиваются когда-нибудь миром. Так что в каком-то смысле солдаты всегда миротворцы, — заметил Ланьер.

— Вот именно! Творцы мира! И, если хотите, — миров! — Императору нравилась игра в слова. — Идеал нынешнего мира — виндексы. Защитники, покровители — вот истинные герои. Ха! Разве это героизм? Они, как собаки, научились чуять опасность. Но все появляется в свое время — не раньше и не позже. Когда военные стали не нужны, а приспособленцы сделались миротворцами или тюремщиками, ненавидя Вечный мир, задыхаясь в нем и мечтая в глубине души о новой войне, тогда-то и появились врата. Военным предложили поиграть в войну, стать игрунками, игрецами. Они не могли отказаться. У них не было выбора.

Император замолчал. Надо сказать, слова его поразили Ланьера. Не таким он представлял себя повелителя Валгаллы. Совсем не таким.

— И у меня не было выбора, — продолжал император. — Я был капитаном в отставке, то есть выброшенным на помойку. Имя? Оно не имеет значения. На вещах моих была маркировка Т.М. И номер 23 705. Наверное, многие чувствовали мою скрытую энергию, мою ярость. Я умел ее контролировать так, чтобы браслет не пиликал, не кляузничал виндексам: «Уровень агрессии превышен». Этот контроль над чувствами бесил меня больше всего. Мне некуда было деться, как сотням, как тысячам других. Я прошел врата, увидел во всей красе эту возню дилетантов, это беганье с оружием и пальбу по мишеням. Эти лазеры, отрегулированные на минимальный режим, чтобы оставлять ожоги на теле, но не убивать. Я всегда ненавидел дилетантизм и фальшь во всем. Фальшь подразумевает трусость. Эти люди не хотели по-настоящему убивать. Они хотели играть, воевать «понарошку». Глядя на них, можно было только брезгливо плюнуть и вернуться. Но возвращаться оказалось некуда. На той стороне царили все та же фальшь и тот же примитив. Но тот мир, в отличие от этого, был тесен. Там негде было вздохнуть, не то что шагнуть. В тот день, когда люди приняли решение избавиться от войны, они совершили роковую ошибку! Они убили себя, свою душу. Человек становится великим только на войне. Война раздвигает пределы мира. Либо ты — открыватель неведомого, завоеватель, покоритель, либо жалкий обыватель, обустраивающий свой жалкий уголок. Третьего не дано! Новые офицеры воевали только в сети. Взрывали, уничтожали, побеждали, не пролив ни капли крови — ни своей, ни чужой. И все время кому-то помогали и кого-то спасали, соревнуясь в виртуале с виндексами. Я понял, что человечество обречено, если я вновь не научу людей воевать, ненавидя, и убивать, наслаждаясь. Дикий мир был просторен и пуст. Здесь можно было отыскать чистое место — свое место, и начать строить жизнь по своим законам. Я решил не возвращаться. Еще не зная, что буду делать и с чего начну, принял решение. Принципиальное. Остаюсь на этой стороне, чтобы вернуть долг тем, кто воевал. Вы — один из нас, герцог. Уважаю.

Виктор стиснул зубы. Ему было вдвойне неприятно слушать эту похвалу. Во-первых, она исходила от императора, во-вторых, предназначалась Полю Ланьеру, а не его сыну Виктору.

— Пошел добровольцем на настоящую войну. Рядовым, — уточнил сидящий по другую руку от императора невысокий узкоплечий человечек с непропорционально длинным лицом и бесцветными волосами.

Глаза, зажатые двумя лепешками набрякших век, напоминали котлету в гамбургере. Волосы у него были то ли очень светлые, то ли седые — во всяком случае, полностью лишенные цвета. Форма, новенькая и отутюженная, сидела на нем как влитая.

— Это Луис. Начальник канцелярии, — представил Ланьеру своего помощника император. — Он знает о вас буквально все. Профессионал. — Судя по всему, император уважал это слово (именно так — уважал, а не любил), себя он тоже считал профессионалом, А Ланьера (Пола, разумеется, потому что вряд ли с Виктором он стал бы даже разговаривать) и Бурлакова — дилетантами.

— Вы никогда не задумывались, чем так мило для многих людей средневековье? — продолжал император. — Не античность, не эпоха великих географических открытий, не сумасшедший девятнадцатый век, где было все — познавание мира, завоевание колоний, романтичность и чопорность, наука, казавшаяся чудом. Нет, не это привлекает сердца в течение столетий, а крошечные средневековые города и неприступные замки. Ах, право, герцог, зачем мне объяснять это хозяину самого неприступного замка Дикого мира?

— В самом деле — зачем?

— Надежность — вот главное достоинство средневековой жизни. Предсказуемость во всем. Человек был уверен в завтрашнем дне.

— Уверен? — пожал плечами Ланьер. — Я уже читал об этом. Уверенность француза во время набега викингов? Или позже — во время Столетней войны? Или англичанина во время войны Алой и Белой роз? В раздробленной Италии, где гибеллины и гвельфы грызлись насмерть? Не забывайте про чуму, рядовые болезни детскую смертность и смертность при родах, добавьте к этому суды, где главным доводом было раскаленное железо, ереси и крестовые походы. Уж не знаю, в чем средневековый человек был так уверен?

— В отсутствии выбора. И в ограниченности информации. Если ты родился в семье сукновала, ты станешь сукновалом, сначала подмастерьем, потом мастером — тебе не из чего выбирать. Ты с детства знаешь, что будешь сукновалом, женишься, наплодишь детей. Твоя жена может умереть при родах или ее могут изнасиловать солдаты, ворвавшиеся в город, но она не уйдет к соседу. Она до конца жизни будет твоей женой.

— Меня эта перспектива не очень вдохновляет! — засмеялся Ланьер.

— На той стороне воображают, что выбор — это и есть счастье, не подозревая, что это самое страшное проклятие. Ты можешь выбирать, чем заниматься, где и как жить, верить или не верить. Но если ты проиграл, за все ошибки ты винишь только себя. Страх ошибки преследует тебя постоянно. Человек счастлив, когда не знает, что есть сама возможность выбора.

— Император, только что вы поведали свою историю. И это история выбора. Вы сами решили, где вам жить и чем заниматься. Так почему вы так стремитесь лишить этой возможности других?

— Они хотят этого. Я должен обустроить этот мир и сделать его счастливым. И вы мне в этом поможете, герцог. Мы будем действовать с вами заодно в детерминированном мире средневековья.

— Что именно нужно от меня? — спросил Виктор напрямик.

— Ваше сокровище, герцог. Вторые врата.

— Вот как? — Виктор стиснул зубы. Только не показать, как он удивлен, почти ошарашен. Вторые врата? В самом деле? Неужели герцог их нашел? — Вас обманули... — Он попробовал на всякий случай отпереться.

— Ни в коем случае. Уж не знаю, как ему это удалось, но Луис разнюхал, что вы обнаружили в зоне Недоступности вторые врата.

Теперь было ясно, зачем им понадобился герцог. Впрочем, Поль Ланьер, в отличие от Виктора, мог догадаться обо всем с самого начала. Или это всего лишь провокация, и никаких вторых врат нет? Что лучше — отрицать или согласиться? Ладно, сделаем вид, что Поль Ланьер их нашел. Что дальше?

— Зачем нам играть в детскую игру под названием «Откровенность»?

— Вы знаете, где находятся вторые врата.

— Захватить Вечный мир у вас не получится.

— Пусть вас это не беспокоит, герцог! — усмехнулся Луис. Голос у него был скрипучий, как будто что-то застряло у него в гортани и мешало ему говорить.

— У нас другие планы, — сказал император. — Завратный мир нам пока не нужен.

Только теперь Виктор сообразил (впрочем, почти мгновенно), что для императора и людей из Валгаллы, и для герцога, за которого он себя по-прежнему выдавал, завратный мир — это тот, другой Вечный мир, где больше не было войны.

— Что же вам нужно? — спросил Виктор.

— Власть, — отвечал император. — Власть и кровь неразделимы. Война идет всегда за власть.

— И за богатство, — подсказал Виктор.

— Богатство — тоже власть. Только тогда есть смысл за него драться.

Ланьер кашлянул и сказал лишь для того, чтобы хоть что-то сказать:

— Дерзко. Вы рассчитываете на меня?

— Именно.

— Вы думаете, я стану вам помогать?

— Это в ваших интересах. Или вы хотите превратиться в отвратную мразь, которой полно на той стороне? Вы давно не носите коммик и потому забыли, что это значит. Никто не заметил, как эта игрушка уничтожила свободу.

Император помахал чьим-то комбраслетом, теперь безжизненным и ненужным, но заранее припасенным для застольной беседы. Ни намека на спонтанность — все заранее подготовлено, раскадрировано, выхолощено. Воплощенная бездушность.

— Демократия осталась, свобода исчезла, — продолжал повелитель Валгаллы. — Расщепление произошло прочти безболезненно. За мнимую безопасность вы с легкостью отдали душу.

— Вы, похоже, не понимаете, что именно благодаря этой игрушке, этому чудо-шпиону существуете вы и ваша Валгалла. Тот, кто задыхается на той стороне, бежит в Дикий мир. Порой этим людям кажется, что они обрели то, что искали. Но вы хотите лишить их даже этого шанса. Так что не стоит из себя воображать поборника свободы, потому что вы пьете из другого источника.

— Я — поборник справедливости. А справедливость — это прежде всего неравенство. Равенство оскорбляет таких людей, как мы с вами. Император и герцог! — Повелитель Валгаллы произнес эти титулы со значением. — Мы союзники, герцог. Я и вы. Но не Бурлаков. Да вы и сами это понимаете, не так ли? Он наносит нашему мир непоправимый вред. Его мы должны нейтрализовать. Зато с вами я готов заключить союз. По-моему» мы неплохо поняли друг друга в прошлый раз.

— Где гарантия, что Валгалла сдержит слово?

— Глупый вопрос. Кто требует гарантий от императора?

— Все любят императора, — улыбнулся Луис.

Выучка портальщика помогла Ланьеру раздвинуть губы в улыбке.

— А почему бы вам не использовать первые врата? Устранить наблюдателей, взять Дикий мир под контроль... («О Боже, что я такое болтаю? Вживаюсь в роль? A вдруг он так и поступит?») — Для императора это должно быть несложно.

— О нет! Эти врата нам не подходят! Проход через них подобен кастрации. Кто их миновал, возвращаясь в Вечный мир, — уже не мужчина.

Ланьер повернулся к солдату, который по-прежнему стоял за стулом, и жестом показал, чтобы тот налил вина. Поднялся, взял бокал за тонкую ножку и громко и отчётливо произнес на весь зал:

— Генерал Наполеон Бонапарт.

— Это тост? — спросил император.

— Да. Нам нужен генерал Наполеон Бонапарт.

Дверь с грохотом распахнулась, яркий луч фонаря затмил тусклый свет лампы.

— Вас ждут, ваша светлость — охранник махнул фонариком, как дубиной.

Ланьер принялся одеваться. Не спеша, стараясь не тревожить пораненную руку.

— Пожалуйста, быстрее! — Охранник старался быть вежливым, хотя и не привык к этому.

— Я пленник?

— Вы под надзором.

— Всё равно нет повода торопиться.

Охранник пропустил Ланьера вперед и запер дверь. Они миновали коридор, всего несколько шагов длиной, стальную дверь и за ней — еще один коридор, более широкий. Здесь поджидали офицер в серо-голубой форме и два здоровяка-охранника. Офицер, ни слова не говоря, повернулся и двинулся по коридору. Виктор пошел за ним. Охранники двинулись следом. Первый старавшийся быть вежливым, остался в коридоре.

Кабина лифта (полированное дерево красновато-лилового оттенка и серебряные накладки, на стенах зеркала) медленно опускала их вниз. Бережно опускала. Виктор смотрел на свое исхудавшее после мортала лицо с запавшими щеками, тронутое сероватым налетом щетины, и морщился. Он не любил неопрятных людей. Сейчас он сам выглядел неопрятно. Ему позволили принять душ, выдали чистое белье и одежду — серую одежду без знаков различия, только с буквой W на рукаве. Но почему-то запретили бриться.

На нижнем этаже еще один коридор. Белые круглые лампы в матовых абажурах на стенах. Сами стены, покрытые деревянными панелями. Запах свежего дерева. Но все равно Виктор ощущал холод камня сквозь теплоту древесины и каждую минуту помнил, что они находятся в чреве огромной скалы. Офицер остановился перед металлическими дверьми.

— Гость прибыл! — сказал он негромко.

Одна из панелей тут же отъехала в сторону. Из черного пространства за нею, как из норы, выскользнуло мелкое существо с узкой и длинной головой, в пластиковом балахоне поверх формы, и очень быстро и очень ловко принялось шарить мягкими бескостными лапами по телу Виктора. Ничего не найдя, человечек произнес:

— Чисто.

Тогда металлические двери распахнулись. Офицер отступил в сторону, щелкнул каблуками.

— Идите! — приказал Виктору.

Ланьер сделал несколько шагов. Б комнате было почти темно.

— Садитесь! — сказал ему кто-то.

Виктор сел в удобное кресло с мягким сиденьем, ощупал пальцами деревянные подлокотники.

— Вы оказались упрямцем, — сказал все тот же голос.

Хозяин кабинета стоял в тени, свет практически не освещал его. Контур фигуры едва угадывался. Но Ланьер узнал голос — с ним говорил Луис. А портальщик полагал, что его хочет видеть император. Оказывается — всего лишь Луис. Но что это меняет? Ничего. Император и Луис принимали его за другого и с этим другим вели торг, пытаясь добыть информацию, которой у Виктора не было. Портальщик находил эту ситуацию забавной. Почти.

Вспыхнул свет — он бил из каждого угла так, что почти полностью уничтожил тени. Все предметы теперь казались светлыми и плоскими. И все было очень аккуратно, чисто, пригнано одно к одному. Дубовые панели на стенах, полки с бумажными книгами. Нигде ни пылинки. Огромный дубовый стол. Настоящий мастодонт и совершенно пустой. Только лампа на длинной чахоточной ножке прилепилась в углу.

— Вы правы, я упрям, — сказал Ланьер с усмешкой.

— И всё же я попробую вас убедить. Любого человека можно убедить. Вы должны стать нашим союзником.

— Должен? — переспросил Виктор.

Он не любил это слово. Если кто-то говорит «должен», значит, он собрался тебя поиметь. Вместо того чтобы заплатить, хочет получить даром. Это Виктор понял ещё в детстве. Человек может сказать: «Я должен...» Возможно, и в этом случае будет обман. Самообман. Однако не всегда. Но «ты должен» — это всегда надувательство.

— Вы живете в этом мире с самого открытия врат. Вы пришли сюда первым. Ни разу за все время вы не пытались покинуть этот мир. Вы целиком принадлежите нашему миру. Как император. Как я, — продолжал увещевать Луис.

— Вы пришли гораздо позже, — напомнил Ланьер продолжая разыгрывать герцога.

Лицо Луиса окаменело. На мгновение. Слова его задели.

— Зато действуем куда успешнее, — проскрипел Луис.

«Смотря что считать успехом», — мог бы возразить Виктор. Но промолчал.

— От нас зависит будущее человечества, — сказал Луис.

«Вранье — оно зависит от каждого».

Впрочем, императору и его людям такое говорить бесполезно.

— Хотите, я объясню вам, почему вы не вернулись? — Голос Луиса сделался вкрадчив.

— Валяйте.

— Вы поняли, что тот мир создан для ничтожеств. Он похож на загородку для скота, где можно передвигаться гуськом друг за другом, дыша идущему впереди в затылок. А кто-то дышит в шею тебе и пихает локтями в спину. Так ты идешь. Обогнать невозможно. Вся надежда на то, что человек перед тобой споткнется и упадет. Ты толкаешь его, пинаешь. А когда он падает, шагаешь по упавшему телу. Но это передвижение на одну позицию. Проявить себя, показать свою неординарность невозможно. В загородке все ординарны. Разумеется, есть любимчики. Те, кому посчастливилось родиться в нужной семье в нужное время, кого друзья и родственники поставили в первые ряды. Их имена будут повторять на разные лады, они будут всегда и везде во главе стада. Вечный мир принадлежит ворюгам и наглецам. Они хапают все. И отнять у них то, что они присвоили, маленькому человеку, такому как я, — невозможно. Но кто-то сильный (очень-очень сильный) накажет воров и хапуг. Император — вот ключ ко всему. Разумеется, он не сможет восстановить справедливость в каждом конкретном случае. Это невозможно. Но он восстановит справедливость как таковую. Император будет наносить удары по тем, кто на самом верху. Он заставит их содрогаться от страха. Они не убегут, не бросят награбленное, они будут сидеть и ждать, когда будет нанесен удар. Они будут трепетать. Удары будут избирательными — по тем, кто покрылся жиром. По бизнесменам, ворам, певцам, портальщикам, программерам. Не все будут уничтожены. Но все (повторяю, все!) станут трястись от страха, все будут подличать, доносить, заискивать и ждать, что в любую минуту их поразят!

— Вы этого хотите?

— А вы?

— Я хочу кофе. И пару булочек. Вы не представляете, как надоели сухари.

Луис звякнул в серебряный колокольчик.

Кофе тут же принесли. Кофе и булочки. Виктор сделал глоток. Блаженно прикрыл глаза.

— Думаю, ваше желание исполнить куда сложнее, — предположил Ланьер.

— Вам по силам.

«У меня их не так много...» — едва не сказал Виктор.

— А если я откажусь?

— Вас ждет колпак правды.

— Вы знаете, какая это пытка?..

— Вы сами заставляете нас сделать это. Ни у кого не хватит сил противостоять императору. Помогите ему. Покажите вторые врата добровольно. Поверьте, император к вам благоволит.

— Военным почему-то никогда не хватает пространства.

Договорить им не удалось: дверь бесшумно отворилась, и так же бесшумно внутрь проскользнул человек-мышка. Подбежал к Луису и что-то шепнул на ухо. Виктору почудилось, что он расслышал одно слово. Одно имя...

«Бурлаков...»

Но что дальше — разобрать не сумел.

— Уведите! — приказал Луис.

— Послушайте, я здесь гость!

— Кто вам это сказал? — Луис рассмеялся. — Вы в моей власти, герцог. Отныне вы — пленник.