Имперец. Том 4

Глава 19

Москва, ателье госпожи Горяиновой

Госпожа Горяинова была невысокой миловидной женщиной, широко известной среди юных аристократок своими работами. Попасть к ней на пошив одежды считалось невероятной удачей, ведь очередь у швеи всегда была не меньше тридцати человек, и забивалась она в тот же день, как открывалась запись.

Но у княжны Демидовой всегда был особый талант получать желаемое.

— Четыре вечерних платья за две недели? — спросила женщина спокойным тоном, окидывая вошедших к ней девушек чисто профессиональным взглядом.

— И четыре костюма, — напомнила Дарья. — Возьметесь?

Швея молчала, и княжна мягко проговорила:

— Мы будем вам очень, очень благодарны.

Отказывать княжне — затея скверная, браться за работу, которую невозможно выполнить в срок — еще хуже. А потому госпожа Горяинова не спешила.

— Зависит от того, что вы закажете, — осторожно ответила швея. — Можете посмотреть этот каталог эскизов.

— Вы их кому-то уже показывали? — как бы невзначай уточнила Нарышкина, уже начав листать папку с толстыми листами с карандашными набросками.

— Только вам, — вежливо улыбнулась женщина, и добавила чуть дружелюбнее: — Чай? Кофе? Вина?

— Вина, — ответила за всех Мария, раскладывая на низком стеклянном столике рисунки, сортируя их по особой женской логике.

Девушки расселись на диванчики вокруг столика и принялись тасовать эскизы, передавая их друг другу.

Василиса полагалась на более опытных подруг, а потому просто молча просматривала платья. У Корсаковой хоть и было прекрасное образование, но в модные аристократические аксессуары ее не готовили, а потому о том, как нужно выглядеть на приеме у самого императора, представление она имела смутное.

Анна же наоборот, прекрасно понимала, что и как будет, но тоже сохраняла молчание с вежливой улыбкой на губах. Румянцева не до конца понимала, чего ей ждать от этого филиала серпентария, но Кирилл попросил наладить контакты, а Василиса ей просто нравилась своей неиспорченностью высшим обществом. А потому боярышня старалась держаться поближе к невесте Мирного. В конце концов, Александра она знала, и примерно понимала, чего можно ждать от его избранницы.

— Слушайте, а, может, нам снова явиться в одном стиле? — вдруг подала голос Нарышкина, когда эскизы в ее руках пошли по второму кругу. — Покажем всем наше единство, сейчас это важно.

— Важно, — согласилась Демидова, рассматривая рисунок какого-то платья на вытянутой руке. — Но шутка, повторенная дважды, уже не такая смешная. Все-таки большой прием не бал, а император не цесаревич. И если Его Величество, как и всякий мужчина, этого и не заметит, то императрица обязательно обратит его внимание на такую выходку. И я не берусь предсказать, понравится она ему или нет.

— Проверять не хотелось бы, — тихо заметила Василиса и пояснила Анне: — На студенческом балу в честь Нового года у цесаревича, мы оделись в одном стиле.

— Вся Сеть пестрила вашими фотографиями, — чуть усмехнулась Анна. — Вы задали новый тренд на платья.

Василиса смущенно покраснела:

— Возможно, — произнесла Корсакова. — Но, думаю, сейчас нужно что-то более строгое…

Служанки швеи принесли вина, небольшие сладости, и эскизы платьев сделали еще круг по рукам девушек. Румянцева пригубила сладкое игристое и произнесла:

— А если одеться под рода наших женихов? Например, род Нахимовых — флотоводцы, значит, я выберу платье голубого или синего цвета. Вот… — девушка извлекла из стопки эскиз платья с юбкой, разлетающейся волной.

Пару секунд в комнате стояла задумчивая тишина, а затем Нарышкина произнесла:

— А что? Мне нравится!

И тут все синхронно посмотрели на Василису.

— А платье защитного цвета перебор, да? — задумчиво проговорила Корсакова.

Императорский Московский Университет, Александр Мирный

— Мирный, — протянул Разумовский с таким предвкушающим видом, что у меня закрались нехорошие подозрения. — Как замечательно, что ты такой самостоятельный мальчик, что аж целых четыре стихии открыл!

— Пятую будем открывать? — оскалился я.

Пятой для меня, по идее, должна была стать стихия Дерево, и, в принципе, после многообещающей записки из Кремля я был бы не прочь обзавестись еще одним инструментом против доброжелателей. Но тренер меня обломал.

— А ты что, уже все имеющиеся отработал? — деланно удивился Разумовский. — Нет? Ну так вперед отрабатывать. Или думаешь, один раз цесаревича спас и все, больше воевать не придется?

«Теперь-то еще как придется», — мрачно подумал я.

Тренер кивнул на полосу препятствий, оставшуюся от занятий предыдущей группы.

— Твоя задача на сегодня — контроль стихий в движении, — объявил Разумовский. — Пошел!

Я вздохнул. В прошлой жизни бег с препятствиями не входил в число моих любимых развлечений. В этой как-то не случалось упражняться…

Впрочем, сейчас узнаем.

Надо отдать должное тем, кто возводил эту конструкцию. С обычной армейской полосой это произведение магического искусства не имело ничего общего. Чего только стоил ров, внутри которого горела огненная техника, и выращенный из живого кустарника лабиринт, где каждая ветка так и норовила откусить от тебя кусочек.

Но, во-первых, я не был обвешан амуницией, а во-вторых, тоже кое-что умел.

— Мирный, мать твою, полосу препятствий надо проходить, а не ломать! — заорал тренер спустя десять минут.

Я был уже примерно на середине, немного замявшись перед отвесной стеной — перелетать или проломить?

— Иди сюда! — раздраженно рявкнул Разумовский.

— Но я не закончил, — заметил я, указав на оставшиеся конструкции.

— Отставить ломать! — гаркнул Дмитрий Евгеньевич. — А то сейчас выдам топор и рубанок, будешь строить обратно по старинке!

Я с видом покаянным подошел к тренеру. Уже приготовился оправдываться, что солдату думать не положено — сказали пройти, ну я и того, прошел, как мог. Но Разумовский не намерен был слушать мой театр одного актера, и махнул кому-то за моей спиной.

К нам подошла хмурая женщина с морщинами от вечно недовольного искривления губ на лице. Она могла бы быть красивой в свои сорок с чем-то, но вот этот отпечаток неудовлетворенностью жизни все портил.

— Ирочка, одолжишь своих на пару минут? — с самой обаятельной улыбкой попросил Разумовский.

— Зачем? — с подозрением спросила женщина.

— Да вот хочу одному самородку показать, как из себя реальность суровая выглядит.

Тренер кивнул на меня, и «Ирочка» окинула мою персону оценивающим взглядом.

— Это ж твой «сила есть — ума не надо»? — удивилась женщина.

— Он самый, — еще шире улыбнулся Разумовский.

— Я, между прочим, здесь стою, — заметил я.

— Вот и стой, а говорить будешь, когда старшие закончит, — раздраженно произнес мой тренер.

Задело его видать мое неаккуратное обращение с тренировочными конструкциями.

— Ну почему бы и нет, — пожала плечами женщина и окликнула нескольких человек по имени.

— У Ирочки сейчас тренируется второй разряд выпускного курса. Справишься: дам открыть следующую стихию, — негромко произнес Разумовский. — Не справишься: топор, рубанок… Ну, ты понял.

Я хмыкнул. Нет, ну поработать руками я, конечно, любил и раньше, но не до такой степени.

— Итак, девочки и мальчики, сейчас мы посмотрим, чему научился мой талантливейший студент за последние полчаса, — усмехнулся Дмитрий Евгеньевич. — Разрешенные стихии: Вода, Воздух, Земля, Огонь. Победил тот, кто последний остался на ногах.

Атакующие — шесть человек — встали полукругом. Тренера очертили кусок полигона, за периметр которого выходить не разрешалось. Я сделал глубокий вдох и выдохнул.

Шесть человек, второй разряд, выпускной курс — это неплохие противники. Магия — не рукопашка, тут у меня нет навыков прошлой жизни, приходится реально учиться. И хорошего магического боя у меня еще ни разу не было, по сути.

Да и сейчас не будет, но моделирование должно получиться близкое к реальности.

Напротив меня стояло четверо парней и две девчонки. Все шестеро обладали печатками аристократов и смотрели на меня если не как на говно, то где-то в том районе.

Не все любят выскочек, это понятно. Особенно быстро взлетающих выскочек.

Глубокий вдох и выдох.

Нужно стать сильнее. Иначе я действительно добегаюсь, и меня сожрут, а Васькой закусят на десерт.

— Бой! — рявкнула Ирочка, и полыхнула магия.

Земля под моими ногами вздыбилась и пошла волнами. Уронить противника, чтобы его запинать — старая, простая и надежная, как лом тактика.

Я подпрыгнул и завис в воздухе. Противники немного удивились моей прыти, видимо, не ожидали такого уровня владения техники, но никто не медлил. Ни я, ни они.

Самая маленькая девчонка жахнула по мне россыпью огненных шаров, и я поднял им навстречу ледяной щит. Техника плавилась и шипела под атакой, шла трещинами, угрожая осыпать меня самого осколками.

Магия колола мои пальцы, текла по венам, пузырилась в легких. Сегодня это было что-то особенное, что-то другое.

Легче, проще, естественнее.

Ни тяжелых воспоминаний, ни разрывающих черепную коробку эмоций. Только голый адреналин.

Как будто впервые хватаешь девчонку в объятия.

Выжимаешь педаль газа до упора по пустой дороге.

Возвращаешь свой отряд с задания полным составом.

Чистый. Неконтролируемый. Восторг.

Я развеял воздушную технику и резко рухнул на землю, приземлившись на ноги и присев на корточки. От удара моих подошв в разные стороны разошлись волны — воздушная и земляная.

Пока противники осознавали, сдаюсь я или это хитрая атака, я дополнил воздух водой, а землю огнем. Воздушная волна несла в себе крошево острых льдинок, что могут просто поцарапать, а могут и покромсать кожу в лоскуты до самой кости. А огонь, пробивающийся под ногами, готов был затащить аристократов если не в ад, то в близкое к нему состояние.

Девчонка закрыла лицо ладонями и рухнула на землю, спасая свою красоту, забыв о любой защитной технике. Один парнишка рухну навзничь, и земля под ним мягко просела, подпаливая одежду. Студент крутился волчком, пытаясь потушить себя, но не догадывался применить водяную технику, а лишь еще больше разгорался.

Дети. Привыкли, что техники сталкиваются лоб в лоб на безопасном расстоянии. А тут оказались в штыковой атаке, и хорошо, что в учебной, а не настоящей.

Ветер придает мне ускорение, и я мечусь влево, вправо, влево, вправо, на ходу швыряя атаки. Огненные шары с ледяной сердцевиной, короткие каменные клинки с раскаленным паром внутри, поддержание раскаленной земли и ледяной метели.

Эффект матрешки дает результат, и еще двое вылетают с поединка: парень, что потушил огонь, но получил в лоб куском льда, и второй, который раскрошил каменные клинки, и обжегся о скрытый в них пар.

Оставшаяся парочка смотрела на меня волками, но держалась рядом. То ли жених и невеста, то ли просто сработавшаяся команда. Они синхронно вскинули руки, чтобы обрушить на меня какую-то наверняка мощную технику, но…

Кто бы им рассказал, что кучковаться плохая идея?

Магия бурлила, магия пьянила, магия требовала совершить что-нибудь эдакое.

Гульнуть на всю зарплату.

Я замер в шаге от колдующей парочки и, усмехнувшись, щелкнул пальцами. А в следующее мгновение вокруг них образовался ледяной куб с полуметровыми стенами.

Тишина полигона, наблюдавшего за нами, как-то резко надавила на уши.

— Это считается или надо их все-таки уложить? — уточнил я, обернувшись на Разумовского.

Стоящая радом с ним Ирочка выглядела так, как будто они с моим тренером на месячный оклад поспорили, или зажевала целый лимон одним махом. В общем, радости на лице у женщины не было никакой.

— Дима, — прошипела Ирочка.

Разумовский молчал и задумчиво рассматривал не меня, а ледяную конструкцию за моим плечом.

— Дима! — голос женщины приобрел какие-то истерические нотки.

— М? — Дмитрий Евгеньевич повернулся к Ирочке. — А. Да… Достаточно, Мирный. На сегодня все, свободен.

— Эй! — возмутилась его коллега, — а развеять технику?!

— А ты на что? — усмехнулся мужчина и, проигнорировав визгливые возгласы Ирочки, отошел дрессировать Ивана с Василисой.

Женщина перевела на меня хищный взгляд, но кто я такой, чтобы оспаривать решение своего тренера?

— Только через Дмитрия Евгеньевича, — заявил я, не дожидаясь требований развеять технику, и покинул полигон.

Если у этой парочки и были какие-то старые терки, то Разумовский моими руками только что втоптал Ирочку в дерьмо. И я не был уверен, что дамочка ему простит такой выверт.

С другой стороны, она тренирует детей аристократов, а некоторые их ровесники недавно выходили на улицу, чтобы защитить столицу своей Родины в настоящем бою. А в реальной жизни никто не скажет «достаточно». И если детки этого, возможно, еще не осознали, то вот Ирочка прониклась по полной программе.

Особняк боярского рода, Евгений Олегович Шереметьев

Боярин Шереметьев был в той стадии отчаяния, когда хуже быть уже не может, и ничего тебе не страшно.

Ну, так он думал, по крайней мере.

До тех пор, пока к нему в кабинет без приглашения и стука не вошел незваный гость. Гость, от которого ничего хорошего можно было не ждать. Гость, имя которого в определенных кругах старались не произносить. Тот, кто одним махом пресек не просто карьеры — жизни нескольких промедливших во время мятежа генералов, кто ел с государевых рук и был предан императору, как самая верная псина.

— Привет, Женя, — произнес боярин Нарышкин, закрывая за собой дверь и ставя воздушную технику от прослушки на кабинет.

— Зд-дравствуйте, Виктор Сергеевич… — отозвался боярин.

— Я человек занятой, времени у меня мало, — вольготно развалившись в гостевом кресле, сказал Нарышкин. — Так что давай сразу к сути.

Шереметьев не знал, готов ли он переходить сразу к сути, но точно понимал, что раздражать такого посетителя себе дороже. Евгений Олегович не был замечен ни в чем криминальном, разве что небольшие махинации, но кто не без греха? Там не такие деньги, чтобы аж целый начальник внутренней безопасности явился по его душу.

Нарышкин тем временем раскрыл кожаную папку без знаков различия, которую принес с собой, и заговорил:

— Вот твои закладные, — произнес гость, выкладывая перед боярином стопку документов. — Это долговые расписки частного характера, — продолжил он, положив рядом еще несколько документов. — А это право собственности на ваш завод, и к нему один выигранный тендер.

Боярин Шереметьев несколько секунд смотрел на бумаги, осознавая, что ему фактически возвращают все, что он потерял за последние годы.

— Что я буду за это должен?

— Это — приданое, — будто не услышав собеседника, продолжил Нарышкин, выкладывая папку поверх прошлых подарков.

— А…

— Слушай меня внимательно, Женя, — объявил Виктор Сергеевич. — Твоя дочь одобрена императорской семьей в качестве невесты Его Высочества Ивана Дмитриевича. А невеста цесаревича не может выглядеть нищей. Поэтому ты принимаешь все, что здесь лежит. А взамен забываешь, что дочь у тебя есть. С этого момента ни слова, ни шага со стороны Шереметьевых в сторону Анастасии быть не должно. Можешь считать, что ты ее продал. За долги. Ясно?

— Ясно.

— Будешь вести себя правильно, и жить будешь хорошо, хлеб с маслицем кушать. Поведешь неправильно… — Нарышкин сделал красноречивую паузу. — Ну, думаю, сам понимаешь, не тот у нас император, чтобы его мнением пренебрегать.

Шереметьев понятливо кивнул. Даже если бы Виктор Сергеевич сказал, что его дочку продают турецкому султану в гарем, за такие бабки Евгений Олегович бы сам отвел ее в мечеть поменять веру.

— Когда придет договор? — услужливо спросил Шереметьев.

— Договор? — не понял Нарышкин.

— Ну, да. Договор… — немного растерялся хозяин кабинета. — Брачный. Я же должен буду, как глава рода, его подписать.

Последнюю фразу он сказал полуутвердительно, потому что под взглядом Нарышкина ему и самому показалось, что он несет сущую околесицу.

Виктор Сергеевич громко рассмеялся.

— А ты затейник, Женя, — заявил боярин. — Кто ж тебе его покажет?

— Но как же?! — взволновался мужчина, не понимая, что его больше беспокоит — что он не сможет наложить лапу на договор с Романовыми, или что неправильно оформленные документы могут лишить его таких денег. — Как же без брачного договора? Это же противоречит законам Российской Империи…

— Император — есть закон, — процедил Нарышкин, и Шереметьева распластало в его кресле. — И не тебе, паскуде, собственных детей не ценящей, его нарушать. Я понятно выражаюсь?

— Да… — тут же ответил Шереметьев, но ответ его больше походил на жалостливый писк.

— Вот и молодец, — поднимаясь на ноги, произнес Нарышкин. — Приятно иметь с тобой дело, Женя. Не заставляй меня думать иначе.

Когда Нарышкин вышел из его кабинета, боярин Шереметьев еще долго сидел, пялясь в пространство, укладывая в голове произошедшее. Потом быстренько перепроверил оставленные бумаги. Осознав, что вернули ему все без обмана, позвал прислугу.

— Где Настасья? Приведите ее ко мне, срочно, — привычно раздраженным и недовольным тоном приказал боярин.

— Простите, Евгений Олегович, Анастасии Евгеньевны нет дома.

— Как это нет?! — разозлился мужчина. — Время десятый час ночи!

Слуга сжался под взглядом своего господина, и, поражаясь собственной храбрости, ответил:

— Боярышня съехала из особняка…

Шереметьев мгновенно вспомнил мнущуюся в дверях кабинета дочку, задающую какие-то идиотские вопросы в духе «Папочка, ты меня любишь?». Что-то там еще она говорила, но боярин был занят, усиленно пытался свести концы с концами, чтобы не выглядеть совсем уж оборванцем в глазах соседей, и отправил дочку прочь.

— А если я совсем уйду? Навсегда?! — с горящими глазами спросила тогда Анастасия.

— Ой, да и скатертью дорога, — ответил мужчина раздраженно, не поднимая головы от бумаг.

Шереметьев вспомнил это и похолодел.

Он выгнал из дома будущую императрицу, и если в ней есть хотя бы капля его крови, она ему этого никогда не забудет.

Не забудет и не простит.