Глава 6

Он вжался в стену, рядом с дверью в коридор, откуда прилетели эти пули. Потянуло сквозняком – и он понял, что комната напротив кухни теперь открыта. А ведь дверь там была заперта – он сам дергал ручку… Он снова выругал себя, что не взял оружия.

Даже нож у него дурацкий – перочинный… Он стрелял глазами по кухне и вдруг увидел то, чего сперва не заметил, – дверь на черную лестницу. Дверь была заперта на огромный крюк, и больше замков не было.

Иван подобрался, рассчитывая переброску. Секунда, всего секунда ему нужна, чтобы проскочить мимо двери в коридор и откинуть крюк на той, другой двери. Но за эту секунду его, конечно, подстрелят. Однако деваться было некуда и ждать он не мог… Все, чем он мог облегчить свою задачу, – это оставить кухню в темноте. Он хорошо запомнил, где находится заветная дверь, и рассчитал свои движения так, чтобы выход занял меньше двух-трех секунд.

Иван огляделся в своем углу, присматривая себе какой-нибудь увесистый предмет, чтобы метнуть его в лампочку. Самым подходящим ему показался стертый точильный камень. Камень лежал на кафельном полу возле самой стены, в куче пыли и сухого мусора. Иван бесшумно извлек его оттуда и примерил на ладони – удобно ли метать? Ему некстати вспомнилось детство. Вот они на пустыре сложили пирамидку из мелочи и кидают в нее камнями. Кто больше сшибет – тот забирает монеты… Иван кидал метко, но выигрывал обычно Косой. Вот у того был глазомер! Но теперь Иван должен был обязательно попасть с первого раза. И выиграть жизнь. Он встал, прислушиваясь к тому, что творилось в коридоре. Там ему послышался легкий скрип рассохшегося паркета.

Там кто-то был, и он переборол в себе искушение метнуть камень не в лампочку, а в коридор… Поймать бы этого гада!

Но камень полетел в лампу. Легкий звон, грохот обвалившегося на пол камня – и в кухне стало темно. В коридоре кто-то метнулся, но Иван уже был у двери на черную лестницу. Прижался к ней, нащупал крюк, выбросил его из петли, нажал на дверь… Она не поддалась! Он облился ледяным потом – ведь с той стороны дверь могла быть заколочена… Он слегка отступил, а потом налетел на дверь всей тяжестью тела.

И она нехотя дрогнула, скрипнула… «Просто рассохлась, ее давно не открывали… – понял он. – Ну, родимая!» После второго удара дверь распахнулась, и он пулей выскочил на крутую грязную лестницу, слабо освещенную лампочкой. Лампочка горела на третьем этаже, но на втором и первом было темно…

Он бросился вниз. Из-под ног у него метнулась жирная бурая крыса, и от неожиданности он вскрикнул, хотя крыс не боялся. Дверь, ведущая на улицу, была настежь распахнута. Иван выскочил и сразу оказался в куче мелкого сорного угля. Куча была навалена прямо перед дверью, и он увяз в ней по колено.

Но ему уже было не до чистоты ботинок. Он вскарабкался на кучу, огляделся, все время ожидая получить пулю в спину, и помчался к гаражам, теснившимся в углу двора. За гаражами, как он и рассчитывал, оказалась арка, ведущая в переулок…

Только оказавшись на сравнительно освещенном месте, он заставил себя идти нормальным шагом. Потом остановился, чтобы закурить, оглянулся. Никто за ним не шел. В переулке даже в этот поздний час виднелись прохожие. Но это был не тот переулок, с которого он вошел в дом Даны Сулимовой. Сигаретный дым принес ему небольшое успокоение – все же приятно, когда ощущаешь что-то привычное. На углу светилась аптека, и он хмыкнул, издеваясь над собой:

«Тебе бы сейчас как раз валерьянки! Все, кончено, больше я без оружия эту девку не ищу!»

Но с оружием тоже возникали проблемы. Этими вопросами всегда занимался Серега. Серега либо брал оружие у клиента, если это входило в условия договора, либо покупал его у знакомого торговца. После дела оружие непременно выбрасывалось. Иначе ребята не работали, хотя, конечно, жалко было выкидывать такие игрушки. Но Сергей умел приобретать стволы недорого – не новые, конечно, главное – чтобы не подвели. Иван знал, как найти того человека, с которым всегда связывался Серега. Но лично с ним он не был знаком. Серега запретил ему светиться на людях больше, чем необходимо. Пусть продавец знает только его, Серегу. А Ивану умнее будет держаться в стороне. Но теперь ему придется лично встретиться с тем человеком, а если он откажет – искать другого. Но как он может покупать оружие сейчас, когда он почти под следствием? Он должен быть чист, как младенец! Да, без друга Иван был как без рук. На Ивана накатил мрак. Он даже засомневался, сможет ли работать дальше, сможет ли организовать дело…

«Хватит кукситься! – одернул он себя. – Придется работать одному! А что делать?! С голоду помирать?! Еще и Танька навязалась на мою шею, Боже ты мой… – Он вспомнил, что обещал купить ей платье, если она найдет адрес… – Вот она и нашла, теперь я ее должник. Умеют же эти бабы плести паутину! Кажется, держишь их на расстоянии, а они незаметно, незаметно, а добиваются своего… – Он оглядел свои брюки. – Да-а, будто вагоны в Донбассе разгружал… Ну ничего, Танька выстирает. Пусть отрабатывает то, что я на нее трачу».

Он поймал себя на том, что злится ни девушку.

Хотя, казалось бы, чем она перед ним провинилась?

Услужливая, хозяйственная, симпатичная. Не задает лишних вопросов. И кажется, любит! Вечной любовью или нет – это уж не его головная боль, но что она к нему очень неравнодушна – сразу видно.

«Так чего я от нее отвязываюсь? – подумал он, лениво бредя к метро „Чистые Пруды“. – Да она мне просто не по душе. Вот в чем дело. Ни черта такая не поймет!.. Сядет на шею, и все! Ей бы все деньги, да посуда, да телевизор с видиком, да чистые рубашки… А кто вообще поймет? Кому рассказать-то?»

Ни одной женщине на свете Иван не рассказывал, чем добывает себе средства к жизни. Началось, конечно, с того, что пришлось все скрывать от матери. Ну, и потом продолжалось с каждой девушкой, с которой его сталкивала судьба. Ему и не хотелось рассказывать. Зачем их пугать? И проболтаются – обязательно проболтаются. Скажут лучшей подруге, что живут с киллером. «Машка, только ты никому!..»

А Машка скажет Дашке, Дашка – Петьке, а Петька – стукачу милицейскому… Ну их всех! Иван привык говорить по душам только с Серегой. До Сереги у него был другой напарник, но они неудачно сработались. Одно дело чуть не завалили – пришлось им разбегаться в разные стороны. Иван отсиживался в городе Жуковский Московской области целых два месяца – чуть с тоски не околел… А когда стал искать напарника, оказалось, что тот уехал наемником в Чечню. И скатертью ему туда дорога!

Тогда Иван нашел Серегу. Знакомы они были довольно давно, и Серега внушал ему известное уважение – умный парень, и у него много интересных, нужных знакомств. Правда, Ивану не нравилась излишняя осторожность нового напарника. Например, бросать оружие после каждого дела, а потом обзаводиться новым. Впрочем, может быть, он был прав.

Так они и не попались…

«Осторожный он был, это верно, – подумал Иван. – А все же кто-то его убил. И бабку его убили. Да ладно бы гранату кинули! Укол поставили и ему и ей! Это же какое доверие нужно иметь к человеку, чтобы разрешить вкатить себе укол!»

Он уже почти дошел до метро и тут заметил, что идет очень медленно. Слишком медленно. И понял, что ехать ему отсюда никуда не хочется. Он остановился, достал еще одну сигарету, чтобы выиграть время у самого себя. Усмехнулся этой уловке – сколько ни кури, сколько ни изобретай поводов задержаться, но факт останется фактом – он желает вернуться. Да, вернуться в тот дом, в тот переулок, пройти весь путь заново! Он бросил под ноги едва раскуренную сигарету, растоптал ее на мокром асфальте.

Решено! Он вернется! Дурак он – надо было не удирать, а сразу бежать обратно, только с парадного входа! Ведь Дана осталась в квартире, и ее необходимо как следует потрясти! Он был уверен, что того, кто в него стрелял, там уже нет. Сбежал, голубчик! Конечно, сбежал! А эта умница Дана сидит там одна и трясется! Думает, наверное, что он сейчас вернется с ментами. Откуда же ей знать, что менты ему самому не нужны… Надо туда вернуться и поговорить с женщиной начистоту. Ведь она ему все наврала! Все вообще – и про соседей, которых там отроду не было, и про Алию. Алия померла – это надо же придумать!

А он ее слушал как полный дурак… Да еще и сочувствовал ей – бедненькая, слепенькая… Он был страшно зол на самого себя. Тьфу! Мягкосердечие никогда себя не оправдывает! Но вот сейчас он вернется и спросит с этой хитрющей бабы за все! И за вранье, и за эти выстрелы! Ведь еще бы чуточку – и снесли бы ему половину черепа… Наплевать, что он все еще не вооружен, это даже лучше! Он что – пацан?! С женщиной не справится?! Надо еще проверить – такая ли она незрячая, как хотела прикинуться!

Он развернулся и почти бегом бросился в обратный путь. На этот раз он не блуждал – сразу зашел со двора, поднялся на второй этаж, решительно нажал звонок на двери с номером б…

Вскоре он услышал мужской голос:

– Кто?

Иван оторопел. Но все же ответил:

– Я к Дане Сулимовой.

Ему открыли. Он увидел паренька-лет двадцати, долговязого, нескладного, в дешевом тренировочном костюме и тапочках. Паренек крикнул во все горло, обращаясь к двери той комнаты, где жила Дана:

– К ва-ам! – И скрылся в коридорчике, ведущем на кухню.

Иван оторопело ступил в прихожую. Огляделся.

Из двери напротив комнаты Даны неслись звуки работающего телевизора. Шел какой-то бесконечный сериал, и визгливый женский голос нудно разжевывал какое-то пустячное происшествие. «Крыша у меня едет, что ли? – подумал он. – Откуда тут люди?!»

Из комнаты, где работал телевизор, вышла девушка в потрепанном длинном халате. Она появилась с таким сварливым видом, будто хотела с кем-то поругаться, и уже открыла было рот… Но тут увидела Ивана, заморгала, смутилась и немедленно исчезла в своей комнате. Иван торопливо подошел к комнате Даны и открыл дверь, даже не постучавшись.

Он застал все в том же виде – окно настежь раскрыто, над крохотным столиком горит лампа в желтом абажуре, в пепельнице – скрюченные окурки, в шкафчике – старые игрушки… Хозяйки тут не было.

Иван вышел в коридор и пошел по квартире, поражаясь, как тут все изменилось за какие-то полчаса, пока он отсутствовал. В коридоре горел свет, из кухни неслись аппетитные запахи жареного мяса, там яростно переругивались молодые голоса…

Иван вошел на кухню, надеясь увидеть Дану, но ее и тут не оказалось. Студенты-молодожены, с которыми он успел повидаться, стояли возле плиты и ожесточенно ссорились. Девушка, взяв прожженное полотенце, держалась за ручку сковородки с мясом, стоявшей на огне. И вид у нее при этом был такой, будто мясо вот-вот полетит в лицо ее суженому. Суженый держал себя без особого достоинства – он съежился, скрючился, спина его выгнулась горбом, как у худого кота, но при этом он почем зря отчитывал жену:

– У кого было пять пар – у тебя или у меня?! Кто тут работает – ты или я?!

– Ну и что?! – Девушка чуть не подскочила на месте. – Ну и что, что ты работаешь?! Я, кажется, тоже не часто отдыхаю!

– Ужин не можешь сделать к моему приходу! – орал парень.

– Да лучше бы ты вообще сюда не приходил! Сокровище какое! – крикнула она, и тут они вдруг заметили Ивана.

Иван дипломатично улыбнулся, помахал им, будто говоря: «Сейчас уйду, и вы сможете продолжать!»

И спросил:

– Дану не видели?

– Она моется, – быстро ответила девушка и снова обернулась к мужу. Только теперь она не кричала, а шипела:

– Сессия через месяц, а у тебя ни одного конспекта, а кто тебе все будет доставать? Кто тебе билеты будет писать? Я, наверное? Или кто-то еще? Да как у тебя совести хватает мне говорить, что ужин не готов?! Я в библиотеке просидела до закрытия, как последняя бродяжка! Думаешь – мне не хотелось есть?! А потом в магазин…

Иван ушел, предварительно бегло осмотрев кухню. Все последствия разгрома были ликвидированы.

В патрон под потолком была ввинчена новая лампочка, более сильная – прежняя была ватт на шестьдесят… Осколки с пола убраны, исчез также и точильный камень. Только вот отбитый пулей кусок кафеля не спрячешь – на полу теперь серело безобразное пятно. Дверь на черный ход была заперта на крюк.

Тихо, мирно, будто и не было ничего.

Выйдя в коридор, он остановился у комнаты напротив. Отсюда в него стреляли. Ох, как ему хотелось бы поймать того, кто это сделал! В нем вес больше разгоралась ярость. Он подергал ручку двери. Дверь не поддалась – она была заперта. Только вот снаружи или изнутри? Он заглянул в кухню и увидел, что там больше не ссорятся. Студенты вместо этого переключились на гостя – им явно не понравился тот факт, что он интересовался дверью…

– Кто тут живет? – спросил их Иван, указывая на дверь.

– Сейчас никто, – ответила девушка. – А что?

Вам кого?

– Я вас спросил – кто тут живет? Кто тут прописан? Куда этот человек делся?

Студенты явно струсили. Они стали мягче шелка и как-то разом сплотились, потянулись друг к другу.

Инициативу взял на себя юноша.

– Тут вроде бы какая-то Наташа жила с ребенком, – сказал он. – Но они уехали.

– Мы их даже не видели… – вставила словечко и его жена.

– Комната сдается? – строго спросил Иван.

И неожиданно поймал себя на том, что подражает манере говорить Дмитрия Александровича, своего незабвенного участкового!

– Нет, комната не сдается, – услужливо ответил парень. – Там пусто.

– Пройдите-ка со мной! – кивнул ему Иван. В этот миг даже Дмитрию Александровичу было далеко до него.

Парень послушался и вышел из кухни. Его жена чуть не ревела от страха.

Иван прошел дальше по коридору и подергал ручку очередной двери. Тут тоже было заперто.

– Тут кто? – спросил он.

– Бабка, – услужливо ответил парень.

– Что за бабка?

– Старая, лет восемьдесят… Кажется, Юлия Павловна ее зовут Она прописана тут У нее две комнаты.

– Где она сейчас?

– Да она тут почти не появляется. Живет у детей, она инвалид, ей трудно без помощи…

– Давно ее не было?

– Так, – припоминал парень – Мы тут полгода живем. Она уехала… Да, летом, в июле, что ли?

И больше ни разу не приезжала.

– Значит, в квартире живете только вы и Сулимова? – строго уточнил Иван.

– Да, только мы и она. А что случилось, простите? – В парне проснулась осторожная вежливость – Да кое-что случилось, – важно ответил Иван. – Вы давно пришли?

– Да нет, всего минут десять… – протянул парень. – Только что переоделись…

– Кто вам открыл?

– Мы сами. У нас ключи есть… – Парень совсем уже перепугался.

– А на кухне все было, как сейчас? – допытывался Иван.

– То есть… Как это?

– Свет горел? Пол был чистый?

Тут уж к ним присоединилась и девушка. Наверное, ей показалось, что ее мужа пытают. Она решительно ответила:

– Все было в порядке, только лампочка другая.

Посильнее, чем та. Мы сразу обратили внимание, как только свет зажгли.

– И кто ее вкрутил? – спросил у нее Иван.

– Кто же, кроме Даны?

– Зачем слепой лампочка? – задал Иван свой коронный вопрос. Дмитрий Александрович позеленел бы от зависти.

– О-о-о… – протянула девушка и даже чуть расслабилась – Вы Дану просто не знаете Она такая ответственная Если бы она ненароком разбила лампочку – она бы обязательно вкрутила новую и все прибрала. И потом… Она так не любит, когда про нее говорят – слепая.

Иван подошел к двери ванной. Ребята следовали за ним, как дети за фокусником Он прислушался В ванной шумела вода, было слышно, как лихорадочно работает слив, засасывая ее излишки… Давно пора бы закрыть краны, слив явно не справляется с задачей, вода может перелиться. Слепая этого не увидит.

Девушка проговорила ему в спину:

– Видите? Она зажгла в ванной свет. А зачем ей свет, когда она слепая?

– Но она всегда зажигает свет, – вставил и парень.

– Мы платим за электричество пополам…

Иван встревоженно подергал ручку ванной. Конечно, было заперто изнутри.

– Слушайте, – сказал он. – Когда вы пришли – она была в ванной?

– Да.

– Не слишком долго она моется?

– Ну, быстро ей трудно… – покачала головой девушка – Пока нашарит, что нужно…

– Дана! – закричал Иван, приникнув ртом к щели между дверью и косяком. – Дана! Вы что – меня не слышите?

Никакой реакции – все так же бурно шумит вода, все так же захлебывается сток. Девушка вдруг встревожилась:

– Что же она молчит? Почему не ответила? Она всегда отвечает…

– Дана! – снова закричал Иван. – Выключите воду! Вы меня слышите?! – Он злобно обернулся:

– Инструменты есть?

– Какие? – ахнул парень.

– Стамеска, отвертка, топор, долото – все пригодится!

– Есть, на кухне…

– Тащи сюда!

Девушка впала в панику. Теперь она тоже кричала тонким пронзительным голоском, который бы и мертвого поднял:

– Дана! Дана! Откройте!

Парень принес инструменты, и Иван взялся проталкивать долото в щель. Ничего не вышло. Парень сбегал за ножом, и с помощью ножа Иван достиг лучших результатов – он просунул его в ванную и провел вдоль косяка, ища, нет ли задвижки. Но задвижки не было, а дверь все-таки закрыта…

– Как запирается ванная? – спросил он.

– Там крюк!

– Сейчас он не заперт. Что же там такое?

Девушка обратила его внимание на замочную скважину – старую, узкую, ржавую:

– Поглядите. Может, ключом закрыли?

– У кого из вас есть ключ? – Теперь Иван едва владел собой.

– Да ни у кого! – развела руками девушка. – Кто же ванную запрет на ключ? Этот замок тут приделали в старые времена…

– Может, у Даны был ключ? – спросил ее муж.

Она пожала плечами. Иван взялся за топор. Он вырубил порядочный кусок косяка рядом с замком, прежде чем удалось открыть дверь. Когда он распахнул ее, ему под ноги уже бежал веселый ручеек.

Вода наконец перелилась через бортик ванны. Он чуть не задохнулся в горячем влажном пару. Ванная была большая, около десяти квадратных метров. Ее загромождал всякий хлам – сломанные стиральные машины, ржавые тазы, ведра, швабры с тряпками, щетки и дырявые резиновые перчатки…

Ему не хотелось заглядывать в ванну. Он так и видел, как на дне лежит маленькая хрупкая женщина, захлебнувшаяся горячей водой… И где-нибудь на ее теле обязательно найдется…

– А тут ее нет! – удивленно воскликнула девушка, подбежавшая к ванне раньше него.

– Нет?!

Все трое встали рядком у бортика, тупо глядя в воду. Девушка закрыла краны, засучила рукав халата и вытащила пробку… Вода медленно начала убывать.

Девушка суетилась – она схватила швабру, стала елозить ею по полу, отгоняя мужчин:

– Ой, уйдите! Уйдите, кому я сказала?! Сейчас мы всех зальем, а там на первом этаже – евроремонт!

Нам же никогда не расплатиться! Я так этого боялась, так боялась!

– Что за черт? – Иван вышел в коридор и достал сигареты. Предложил парню:

– Куришь?

– Спасибо…

Они закурили. Парень оживленно болтал, после стресса на него напала охота поговорить:

– Куда же она делась, а? Дверь на ключ закрыли – атас… Я и не знал, что ключ имеется. А воду зачем пустила? Ну, если мы внизу кого-то залили – платить не будем, даже пополам не будем. Пусть она сама платит! Она же виновата, разве нет? Вы свидетель – воду не мы открывали…

Иван, не слушая его, прошел до конца коридора и открыл дверь в туалет. Там тоже никого не оказалось. Он повернулся к парню:

– Ключи от остальных комнат у тебя есть?

– Ключи?! Нет, откуда?!

– А кто тебе комнату сдал?

– Дана…

– Она, что ли, хозяйка? У нее две комнаты?

– Две… Она меняться хочет, все время ищет варианты… Мы боимся: когда найдет – нам придется отсюда съезжать. А неохота. Уже прижились тут.

И все-таки центр…

Из ванной появилась девушка. Она вся взмокла, будто сама искупалась.

– Ух, хорошо, что вы дверь сломали, – обратилась она к Ивану. – Воды все же немного было…

Еще бы чуточку – и она бы обязательно просочилась. А там внизу – евроремонт. – Она спустила засученные рукава халата, и вдруг до нее что-то дошло. Она спросила Ивана:

– А вы из милиции?

– Нет, – резко ответил Иван и подумал: «Начинается…»

– Нет? – удивилась девушка. – А я думала – из милиции…

– Я знакомый Даны, – пояснил Иван. И чтобы перевести разговор на более важную тему, резко, сердито спросил:

– Где же она может быть? Она вообще из дому выходит?

– Еще как выходит, – ответил парень, – Да она не как все слепые, она все сама делает. Готовит, стирает, гладит… В магазин сама ходит – только вместо палочки берет зонтик. А магазин тут рядом – супермаркет. Только там дорого, мы туда не ходим. А ей вполне по карману. Деньги-то у нее водятся… – закончил он с явной завистью.

– Откуда же деньги? – спросил Иван. – Вы ей сколько платите?

– Сто двадцать долларов в месяц.

– Не дороговато?

– По нынешним ценам – нормально. Это же центр. И комната в приличном виде – обои довольно чистые, потолок не ободранный. Мы уже так намучились с этими комнатами… Пока найдешь приличный вариант – рехнешься… И еще неизвестно, как с соседями уживешься. А она – идеальная соседка. Никакой разницы, что слепая, хлопот с ней никаких… Но постойте… Где же она сама?

– Я тебя и спросил – могла она уйти в такое время из дому?

Парень задумался, потом кивнул:

– Бывало и такое.

Вмешалась девушка:

– А вы не насчет размена квартиры пришли?

– Нет, – успокоил ее Иван. – Слушайте, а в последние дни вы не замечали в квартире посторонних?

Может, тут кто-то жил?

Они переглянулись:

– Да вроде нет…

– А к ней девушка не приходила?

– Девушка? Нет… Никто не приходил…

– Откуда вы знаете? – рассердился Иван, – Вы же учитесь, поздно приходите?

Девушка тоже рассердилась:

– По крайней мере, при нас тут никого не было!

Ладно, у меня там мясо совсем засохло. Хорошо, я его с плиты сняла, а то бы мы с вашими разговорами остались без ужина.

Она ушла на кухню, а Иван задумался. Получается, что сразу после его побега через черный ход Дана с тем неизвестным (или с неизвестными) прибрала кухню, вкрутила лампочку, устроила представление в ванной – включила там воду, свет и заперла дверь на ключ. Специально, чтобы подольше открывали. Зачем ей все это понадобилось? Ответ был один: чтобы все думали, что она моется, и ждали, когда она выйдет… Значит, она решила выиграть время? Значит, она просто-напросто сбежала? Испугалась Ивана? Милиции? Еще чего-то? Слепая одна далеко не убежит, если только машину не поймает.

Но она была не одна. Тут маневренность становилась куда выше… И догонять ее в любом случае было поздно. Иван поднял с пола топор. Парень испуганно посмотрел на него.

– Иди к жене, – мотнул головой Иван. – Я тут еще кое-что осмотрю.

– А вы.., право имеете? – пробормотал парень, увидев, что Иван направился к двери напротив кухни и с силой врубил топор в щель над замком.

– Имею!

Дверь с треском распахнулась. Иван включил свет и вошел, прикрыв за собой дверь. Ему не хотелось, чтобы студенты пролезли за ним и сюда. Действовать надо быстро – иначе они, вконец перепуганные, додумаются вызвать милицию… Девчонка первая предложит, по ней видно – она уже что-то подозревает.

В комнате явно кто-то жил в последнее время.

Даже обыскивать было не нужно. Иван увидел на столе у окна пустой стакан, на дне которого виднелись остатки чая. Чай даже не высох. Тут же на столе стояла коробка с рафинадом, заварной чайник, лежал хлеб в целлофановом пакете, вафли в разорванной упаковке. В комнате было чисто – ни пыли, ни паутины, пол блестит. Тут недавно прибирались.

Постели застелены клетчатым красным пледом. Он подошел, отогнул плед. Свежее белье, белейшее. На подушке – несколько длинных черных волос. Он прищурился, поднял подушку. Там лежала сложенная ночная рубашка – из желтого шелка с вышивкой, с кружевами.

Он рванул на себя дверцы шкафа. Пусто. То же зрелище ожидало его и в комоде, и в буфете. Везде пусто, и вот там-то копилась пыль. Значит, комнату убрали поверхностно, не собираясь в ней прожить долгое время. Она была похожа на освобожденный гостиничный номер, постоялец которого забыл только одну вещь – ночную рубашку… Больше в комнате ничего примечательного не нашлось. Тогда Иван осторожно снял наволочку с подушки, вывернул се так, чтобы волосы остались внутри, как в мешке, вложил в этот мешок рубашку и сделал аккуратный сверточек. Сверточек он запихнул под куртку, застегнул ее под горлом и вышел.

" Первое, что он увидел в коридоре, были испуганные, болезненно бледные лица студентов. Им явно было плохо от страха и накативших подозрений. Не пустили ли они в квартиру взломщика или убийцу?!

Иван небрежно кивнул им:

– Извинитесь перед хозяйкой комнаты, мне это надо было для дела. Все, пока. – И вышел на лестницу так быстро, что никто не успел и слова вымолвить ему вслед.

Он понял, что еще немного – и они пойдут в атаку. Ну, не в рукопашную, конечно, слишком они напуганы. С таким хиляком, как этот студент, он запросто справится. Женушка тоже в счет не идет. Но они поднимут крик, визг, вызовут милицию. А милиция ему сейчас вовсе не нужна. Он быстро дошел до метро, машинально осматриваясь по сторонам – нет ли где Даны? Наконец он понял, что это нелепо.

Дана давно где-то далеко. Хорошо, если жива. Ему почему-то нравилась эта женщина, хотя она так явно ему врала. Но зато не она в него стреляла. Слепая стрелять не могла. Да еще так метко! Кто-то жил в той комнате. А кто?

Уже в вагоне метро он вытащил из-под куртки сверток, слегка приоткрыл его и прижал к лицу, вдыхая запах. Ему показалось, что он этот запах узнает. Так пахло тело Алии, ее волосы. Духами она не пользовалась. Но запах мог его обмануть. Зато волосы, несомненно, похожи на волосы Алии… Тот же цвет, та же длина…

Танька даже не вышла ему навстречу – так обиделась. Иван не слишком стремился с ней помириться. Ему было все равно. Он прошел в комнату, разделся, прилег на постель. Танька только пересела подальше от изголовья.

– Скоро полночь, – сказала она.

– Да ну? Не может быть! – Он посмотрел на часы. Она была права.

– Нашел ты свою Дану Сулимову? – холодно спросила она.

– Нашел..

– Ну и как?

– Плохо, – ответил он.

– В смысле – она тебе не дала?

– Татьяна, не груби, – предупредил он. – Что я всегда в тебе ценил – так это вежливость.

– А я не вежливая!

– Значит, я в тебе ошибся.

Танька сгорбилась, закрыла лицо руками и стала раскачиваться взад-вперед – сейчас заплачет. Иван украдкой посматривал в ее сторону. Да, кажется, уже плачет.

– Перестань, – сказал он. – Немедленно перестань. Не выношу я этого!

– Если ты не любишь меня… – захлебывалась она в слезах. – Если ты меня не любишь… Зачем тогда живешь со мной… Зачем мы тогда сняли эту проклятую квартиру… Я здесь так несчастна… Я тебя вообще не вижу… Ты все время где-то бегаешь… Ты мне ничего не говоришь…

Он протяжно застонал и отвернулся к стене. Танька еще некоторое время сопела носом, потом хрипло спросила:

– Почему ты так себя ведешь?

– Слушай, дай мне подумать! – взорвался он. – У меня куча неприятностей, мне сейчас только и есть дела, что сопли тебе вытирать!

Она вскочила:

– Тогда думай, только думай хорошенько! Потому что я ухожу!

– Вали!

– Ах, вот как ты стал разговаривать!

– На себя бы посмотрела! – Он сел на постели. – Нет, правду говорят: если хочешь узнать дочку – посмотри на матушку. А ты еще хуже! Скандалистка!

Склочница! Тряпичница!

– Что?! – В следующий момент Танька уже носилась по комнате, открывала шкафы, лихорадочно собирая свои вещи и бормоча:

– Ну, все, ну, это конец…

Да чтобы я еще с тобой после такого осталась?! Да никогда! Мама была права, она же мне сказала – с таким лучше не связываться! Бандит! Уголовник!

– Кто уголовник? С чего ты взяла?

– Пошел на фиг! – Она кидала тряпки в сумку и затаптывала их туда прямо ногами, чтобы меньше места занимали. – Ненавижу тебя! Как я тебя ненавижу! Не смей больше ходить к нам, слышишь?

А твоего тамагошу я отниму у Дениски и выкину, и сердечко это тупое выкину, чтобы ничего от тебя не осталось! Понял, гад?

– Тогда выкинь золотые часики, которые я тебе месяц назад купил, – ехидно сказал он. – Выкинь костюмчик, который ты купила на мои деньги. Выкинь четыреста долларов, которые ты у меня взяла!

Это будет правильней, чем у ребенка игрушки отнимать! Я их не тебе дарил!

Она ехидно подбоченилась:

– А, так нам уже костюмчик и часики жалко стало, да?

– Очень жалко, что потратил все это на такую ДУРУ! – отрезал он.

– А твоя Сулимова – она умная, да?! Ну и катись туда!

– Сама катись, это мой дом, другого у меня нет. – Он снова лег и отвернулся к стене.

– Беспризорник! – крикнула она. – Болван набитый! Дурак! И я дура, что связалась с тобой! Говорила мне мама!

Когда вещи были собраны, она немного поутихла. Сообразила, что уходить придется на самом деле.

Она нерешительно обратилась к нему:

– Донеси мне вещи до проспекта, я там поймаю машину.

Иван простонал:

– Вызови такси к подъезду! Я устал, никуда не пойду.

– Гад…

Она вызвала такси по телефону и села ждать. Время от времени она произносила краткие речи, из которых следовало, что Иван – редкостная сволочь, на которую она угрохала столько сил и нервов. Иван лежал отвернувшись и молча радовался, что не связался с такой девчонкой всерьез. А если бы они поженились? О, подумать страшно… Неожиданно Танькины речи совпали с его мыслями. Она выпалила:

– Такие, как ты, никогда не женятся!

– А такие, как ты, по три раза разводятся, – буркнул он.

– Ну конечно. Ты же хочешь наговорить мне кучу гадостей на прощанье?

– Я с радостью помолчу, – отрезал Иван. – И тебе то же самое советую.

– А если не замолчу – что тогда?

Он хмыкнул:

– Спускалась бы ты, матушка, вниз. Ведь такси сейчас приедет.

Он все-таки донес ей сумки до лифта и сам нажал на кнопку. Когда лифт поднялся, он молча перегрузил туда сумки и почти втолкнул вслед за ними Таньку. Танька стояла как неживая, свесив руки, опустив голову, и неподвижно рассматривала пол. На миг ему стало ее жалко. Жалко, но что поделаешь?

– Ладно, езжай, – сказал он и вернулся в квартиру. За его спиной медленно съехались створки лифта, и он, громыхая, пополз вниз.

Он запер дверь, принял душ, почистил брюки хозяйской щеткой. Щетка сразу почернела от угольной пыли, а брюки чище не стали. На душе у него было тоже черно и погано. Серега мертв, бабка его умерла, а в него самого дважды стреляли… И между прочим – чуть не попали. Он чувствовал себя очень одиноко. А позвонить было некому, некого позвать на помощь. С тех пор как он стал промышлять заказными убийствами, друзей у него не осталось. Не то чтобы от него все вдруг отвернулись – он сам начал сторониться лишних людей. А лишними оказались все. Вот только Серега был вовсе не лишний. Он по нему очень тосковал.

Иван погасил свет и лег в постель. Он вымотался после всей сегодняшней беготни, прыжков с балкона, вышибания дверей и метаний в метро. Но ему не спалось. Ноги гудели, глаза щипало, рот сводило судорогой при каждом зевке. Но уснуть никак не удавалось. Его беспокоило пустое место рядом, в постели. Танька была все-таки живым человеком. К ней можно было прижаться, ощутить ее тепло, вдохнуть ее сладковатый запах, поболтать – хотя бы о пустяках. Он почти пожалел, что позволил ей уйти.

Она ведь сломалась – уже возле лифта готова была вернуться и просить прощения. Но он ведь знал – завтра повторится то же самое, только с каждым днем все будет хуже и хуже. Ох, как хорошо он все это знал…

…В паспорте у него не было никакой соответствующей отметки, но все же он был когда-то женат. Давно – когда только вернулся из армии. Это было в восемьдесят восьмом году, девять лет назад.

Ее звали Наташа. Он безумно ею гордился – ведь она была почти балерина! Почти – потому что не закончила балетного училища из-за серьезной травмы колена. Разрыв мениска или еще какая-то чепуха. Танцевать в балете Наташа больше не могла. Но сохранила все остальное – прямую спину, задранный подбородок, легкую походку, мускулистые руки и ноги, выносливость, изящество, силу. Иван был просто покорен. Таких девушек он не встречал – он только в кино их видел, в некоторых американских фильмах. Ему очень нравилась Николь Кидман, и он тогда мечтал встретить девушку, похожую на нее.

Потом он увидел фильм «Чужой» и резко сменил кумира – хрупкая, но несгибаемая Сигурни Уивер покорила его еще больше. Но эти богини существовали где-то в заэкранном мире, куда вход ему был прочно закрыт. А вот Наташка была рядом. Правда, он считал, что даже несостоявшаяся карьера балерины поднимает ее над простыми смертными. Ему нравилось так считать.

Встретились они, как ни странно, с помощью матери. Мать тогда очень много хлопотала 6 нем.

Пыталась устроить его на работу, пыталась контролировать его приходы и уходы, его окружение, его девушек. Наташа была дочерью ее старой подруги – вместе работали. Как-то мать пригласила в гости эту свою подругу… А с ней пришла и Наташа, которая вряд ли подозревала, что ее пытаются с кем-то свести. Подруга тоже не подозревала – а то бы никогда не привела свое сокровище.

Ивану тогда исполнилось двадцать. Он очень возмужал после армии и выглядел взрослым сильным мужчиной. Работу нашел себе сам – устроился охранять шикарный ночной супермаркет – один из первых в Москве. Его взяли охотно – за него замолвил слово старый друг, Косой, который работал там же. Косой тоже остепенился. Собирался жениться. На пустырь они больше не ходили…

В тот день, когда привели Наташу, Иван все порывался сбежать из дому. Не хотелось ему сидеть за столом с чинной физиономией и колупать ложечкой торт. Правда, от торта бы он не отказался, но съел бы его в одиночестве. Он вообще стал с трудом выносить шумные компании. Не по душе они ему были. Но мать настаивала:

– Один раз пойди мне навстречу, а потом делай что хочешь!

Он пошел навстречу и остался. Наташа сидела за столом с каменной спиной и ничего не ела. Пила только чай без сахара. Мать как-то не сообразила, что девушка поддерживает фигуру. Подруга матери все время рассматривала Ивана, как редкостного жучка, заползшего к ней в ванную. Будто решала – убить его или оставить, посмотреть, что жучок будет делать? «Жучок», то есть Иван, от смущения объелся тортом до дурноты и потом сидел тихо, не произнося ни слова. Стоит ли говорить, что он влюбился?

У Наташи были черные короткие кудри, точеный тонкий нос и губы точно такие же, как у Сигурни Уивер – их почти и не видно на лице. Конечно, кому что нравится… Но Ивану нравилось!

– Ваня, покажи Наташеньке альбом, – Сказала вдруг мать.

– Что? – не понял он.

– Наш семейный альбом. Где ты маленький. – Тут мать обратилась к подруге:

– Знаешь, он был такой смешной! Уши были оттопыренные, потом это само прошло…

Этого он уже не смог стерпеть. Встал, да так, что стол закачался, и молча вышел. Уже на лестнице он услышал стук каблучков. Обернулся. За ним, шла Наташа. Она усмехалась:

– Пошли, а? Я тоже рада оттуда вырваться. И что нас заставили сидеть?

Он был ей страшно благодарен. Они вышли из подъезда, Иван достал сигареты, протянул ей:

– Куришь?

Девушка его мечты должна была курить. Наташа взяла сигарету, стрельнула кругом глазами:

– Только отойдем немного. А то мать будет с балкона смотреть.

– Пошли, тут есть одно место…

Так он снова попал на пустырь. Давно он тут не был. Он молча шел, пиная высокую траву, Наташа поспевала за ним на каблуках. Вот знакомые кусты – тут он потерял невинность в Галкиных объятиях.

Кусты разрослись – целый лес. А вот место, где они жгли костры. Земля тут до сих пор чернее, чем вокруг. Зола глубоко впиталась. Он остановился, Наташа налетела на него сзади:

– – Ты куда это бежишь? Нас давно не видно с балкона!..

Они закурили. Оба молчали – как будто пришли сюда только затем, чтобы подымить сигаретами. В том году была теплая осень, удивительно теплая. Уже конец сентября, а почти жарко – градусов под двадцать тепла. Ни одного дождя еще не было, и вся трава сгорела, пожухла. Пустырь был рыжий, по нему гулял мягкий теплый ветер, в отдалении шумели золотые деревья. Наташа запрокинула голову и вдруг сказала:

– Ты только погляди! Что там? Орел?

Иван тоже посмотрел в небо. А какое синее было небо, какое далекое, чистое – как же он не заметил, что в этот день над Москвой было необыкновенное небо? Он всматривался, но ничего не увидел.

– Где ты увидела орла? – спросил он.

– Да вон! – Тонкая рука потянулась в небо. – Над нами!

– Здесь не может быть орла, – возразил он. – Может, ласточка? Их тут много.

– Не может быть, чтобы ласточка, – не согласилась она и бросила сигарету. – Как тут хорошо!

– Да, здесь тихо.

– А почему мы сюда пришли? – Она стояла так близко от него, что он спокойно мог ее поцеловать.

Она бы не возразила – он видел.

– Да мы тут пацанами играли, – застенчиво ответил он. – В войну, в казаки-разбойники, да во все… Теперь той компании уже нет.

– Ясно. Мне тоже одиноко, – вздохнула она.

Эта девчонка как-то сразу его поняла. – Как-то не вижу смысла в жизни. Мать говорит – учись, работай. А мне нужен только балет. Ты понимаешь?

Он кивнул. Ему не хотелось, чтобы она говорила о балете – их это слишком отдаляло. И в то же время он уже гордился ею. Балет!. Надо же такое придумать! Она продолжала:

– Когда у меня была эта травма… Ах, да ты не знаешь. – Она наклонилась и коснулась своего правого колена. – Вот тут. Я больше не могла танцевать. А травма случилась оттого, что я перезанималась, потеряла контроль, ну и… Упала с партнера.

Он меня поднял и не удержал. Я не правильно держалась. И упала… На колено. – Она помолчала. – Могло быть и хуже, – вздохнула она. – Если на спину или головой приложиться об паркет. Там же ковриков не постелено. Мне еще повезло. Знаешь, когда мне сказали, что я больше танцевать не буду – я решила умереть. Купила димедрол в аптеке. Наглоталась его с чаем. Уснула. Ну, меня откачали.

Мать за мной следила, спохватилась, что я так крепко сплю… Сейчас хочет выдать меня замуж.

– А мне мать тоже все говорит – женись… – некстати сказал он.

Наташа рассмеялась:

– А ты женись!

– На тебе бы я женился. – Он тоже улыбался, но получалось плохо – щека задергалась от волнения, улыбка вышла кривая и глупая.

Наташа все еще смеялась:

– Пошли скажем нашим мамам, что мы женимся?! Они же упадут!

– А может, благословят? – возразил он. – Слушай, а как ты время проводишь? Может, сходим куда-нибудь вечером?

– А куда?

– Ну, в кафе.

– На дискотеку пойдешь? – Она все еще улыбалась, щурилась, отворачивалась от пыли – ветер подул ей прямо в глаза. – Ух, как тут продувает…

Насквозь… Пойдем куда-нибудь, потанцуем?

– Да я не умею.

– Это же не балет, научишься, – сказала она внезапно жестким, каким-то издевательским тоном.

Он еще не знал, что настроение у нее меняется три раза в час.

Они встретились на другой вечер и пошли на дискотеку. Оттуда Иван поехал прямо на работу. С тех пор он больше не высыпался. Он провожал Наташу до дома и крепко прижимал ее в подъезде, расстегивал ей джинсы, поднимал майку… Она не пыталась изображать недотрогу и легко призналась, что у нее уже были мужчины. Он чуть не плакал, так ее хотел. Пару раз Наташа по собственной инициативе устроила им свидание в квартире ее подруги. Подруга на это время уходила, а они забирались в двухспальную кровать ее родителей. Они стали встречаться часто, но ему хотелось еще чаще. Ему хотелось ее всегда, всегда спать в одной постели, есть из одной кастрюли, чтобы они были как сиамские близнецы – так он ее обожал.

Их мамы скоро узнали об их «крепкой дружбе», и началась война. К тому времени обе мамы составили для себя отрицательное мнение о чужом чаде.

Мать Ивана считала Наташу «заносчивой избалованной девчонкой», «распущенной неудачницей». Мать Наташи приняла его за «уголовника с темным прошлым и сомнительным будущим». И тогда Иван снял первую в своей жизни квартиру. Собственно, это была комната в коммуналке – на квартиру он еще не зарабатывал. Они с Наташей поселились там и прожили два года.

Они часто ссорились, не уступая друг другу даже в мелочах, но он был счастлив. Через несколько месяцев она сообщила ему, что идет на аборт и что совсем не боится, потому что она уже это делала и было не больно. Он протестовал, тащил ее в ЗАГС, пока не понял, что пытается остановить несущийся поезд. Она сделала аборт и потом неделю пролежала, сунув голову под простыню. Но он все равно был счастлив. Он говорил о ней «моя жена», считал, что женат, привык к этой мысли. Она часто хандрила, пристально рассматривала себя в зеркале, плакала без всяких видимых причин, обкуривала комнату до тошноты… И постоянно говорила ему, что ей хочется умереть, что смысла в этой жизни нет. Он боялся, что она что-нибудь сделает с собой. Ему было тем более страшно, что он ее совсем не понимал. Как это – нет смысла в жизни? Как это понимать?

Но она не умерла, не покончила с собой, как он боялся. Вместо этого она покончила с ним. Однажды, вернувшись с ночной работы (теперь он охранял другой магазин), Иван обнаружил в комнате странную пустоту. Он не сразу понял, что тут больше нет ее вещей. Он прошелся от стены до стены, открыл окно…

Опять кончался сентябрь. Внизу, по бульвару, быстро шел трамвай, мелькая голубой спиной среди рыжей и зеленой листвы. Трамвай прозвенел на крутом спуске, исчез вдали. Холодный ветер пах дымом, будто где-то жгли костер. Он долго смотрел вниз, облокотившись на широкий подоконник, ни о чем не думая, никуда не торопясь. Потом отошел от окна, сел за стол.

На столе лежала сложенная вчетверо записка. В тот день он побоялся ее прочитать.

Загрузка...