Имя ветра

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ С ГОРЯЩИМИ ГЛАЗАМИ

Лоррен вел меня через двор.

— Об этом и была большая часть дискуссии, — объяснил магистр Лоррен голосом спокойным, как камень. — Тебе надо было назначить плату. Всем полагается плата.

Придя в себя, я извинился за свое ужасное поведение. Он спокойно кивнул и предложил проводить меня к казначею, чтобы не вышло никакой путаницы с моей вступительной «платой».

— После того как было решено принять тебя на тех условиях, что ты предложил… — Лоррен сделал краткую, но многозначительную паузу, подводя меня к мысли, что все оказалось не так просто. — Возникла некоторая проблема: не было еще случая, чтобы поступающим студентам раздавали деньги. — Он снова сделал паузу. — Довольно необычная ситуация.

Лоррен провел меня через холл и вниз по лестнице в другое каменное здание.

— Здравствуй, Рием.

Казначей был раздражительным пожилым человеком, который стал еще раздражительнее, когда узнал, что ему придется отдавать деньги мне, а не наоборот. После того как я получил три таланта, магистр Лоррен вывел меня наружу.

Я вспомнил кое-что и порылся в кармане, радуясь поводу сменить тему беседы.

— У меня есть расписка из «Разорванного переплета». — Я передал ему клочок бумаги, забавляясь мыслью, что подумает владелец, когда книгу, проданную ему грязным уличным оборванцем, вдруг потребует назад университетский магистр архивов. — Магистр Лоррен, я очень ценю, что вы согласились сделать это, и надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарным, если я попрошу еще об одном одолжении…

Лоррен бросил взгляд на расписку, прежде чем сунуть ее в карман, и внимательно посмотрел на меня. Нет, не внимательно. Не вопросительно. На его лице вообще не было никакого выражения: ни любопытства, ни раздражения — ничего. Если бы не тот факт, что его взгляд был сосредоточен на мне, я бы мог подумать, что он обо мне забыл.

— Проси, не стесняйся, — сказал он.

— Эта книга. Она — все, что у меня осталось от… прежней жизни. Я бы очень хотел выкупить ее у вас когда-нибудь, когда у меня будут деньги.

Он кивнул, по-прежнему не изменившись в лице.

— Это можно устроить. Не беспокойся: ее будут хранить так же тщательно, как любую другую книгу в архивах.

Лоррен поднял руку, подзывая проходящего мимо студента.

Рыжеватый юноша резко остановился и, явно занервничав, подошел. Излучая почтение, он кивнул магистру архивов, кивок получился похожим на поклон.

— Да, магистр Лоррен?

Лоррен указал на меня своей длинной рукой.

— Симмон, это Квоут. Ему надо все тут показать, записать на уроки и все такое. Килвин хочет его на артефакцию. В остальном доверяйся своему опыту. Сможешь?

Симмон снова кивнул и отбросил волосы с глаз:

— Да, сэр.

Не сказав больше ни слова, Лоррен повернулся и пошел широким шагом, заставлявшим его черную магистерскую мантию развеваться позади.

Симмон выглядел юным для студента, но все же старше меня на пару лет. Он был выше, но лицо и по-детски робкие манеры выдавали в нем мальчишку.

— У тебя есть где остановиться? — спросил он. — Комната в трактире или что-нибудь?

Я покачал головой.

— Я только пришел. Главное было — сдать экзамен, дальше не загадывал.

Симмон хмыкнул:

— Знаю, что это такое. В начале каждой четверти все еще потею от страха. — Он указал налево, вдоль широкой аллеи, окаймленной деревьями. — Тогда пойдем сначала в гнезда.

Я остановился.

— У меня не так уж много денег, — признался я.

Снимать комнату я не планировал, привыкнув спать на улице и зная, что мне нужно сохранить свои три таланта на одежду, еду, бумагу — и на обучение в следующей четверти. Не стоит надеяться на щедрость магистров две четверти подряд.

— Прием прошел не слишком удачно? — сочувственно спросил Симмон, взяв меня за локоть и направляя к другому серому университетскому зданию. Оно было трехэтажное, с большим количеством окон и несколькими крыльями, расходящимися от центрального круга. — Ты не расстраивайся. Я так нервничал, когда поступал, что чуть не описался. Фигурально выражаясь.

— Да я не расстраиваюсь, — сказал я, внезапно очень остро ощутив три таланта в кошельке. — Но я боюсь, что обидел магистра Лоррена. Он показался немного…

— Холодным? — перебил Симмон. — Сухим? Похожим на каменный столб с глазами? — Он расхохотался. — Лоррен всегда такой. Ходят слухи, что Элкса Дал давно обещает десять золотых марок тому, кто его рассмешит.

— А-а. — Я немного расслабился. — Это хорошо. Он последний человек, с которым мне хотелось бы поссориться. Я собираюсь много времени проводить в архивах.

— Просто хорошо обращайся с книгами, и все будет в порядке. Обычно Лоррен абсолютно невозмутим, но с книгами его будь аккуратен. — Он поднял брови и покачал головой. — Когда дело касается книг, магистр страшнее медведицы, защищающей детенышей. Честно говоря, я бы лучше попался медведице, чем Лоррену, если он увидит, как я загибаю уголок на странице.

Симмон пнул камешек, послав его скакать по мостовой.

— Ладно. Ты можешь устроиться в гнездах. За талант тебе дадут койку и карточку на еду на четверть. — Он пожал плечами. — Не особенно роскошно, но хоть от дождя укроет. Можно получить комнату на двоих за два таланта или на одного — за три.

— А что за карточка на еду?

— Еда три раза в день вон там, в столовой. — Симмон указал на длинное невысокое строение через лужайку. — Не так уж и плоха, если не слишком задумываться о том, откуда она могла взяться.

Я быстро подсчитал. Талант за два месяца хорошей еды и сухое место для сна — лучшее, на что я мог надеяться. Я улыбнулся Симмону:

— То, что надо.

Симмон кивнул, открывая дверь в гнезда.

— Тогда койки. Пошли найдем старосту и запишем тебя.

Койки для студентов-неарканистов располагались на четвертом этаже восточного крыла гнезд — самого дальнего от умывален первого этажа. Как и предупреждал Сим, жилье оказалось не особенно роскошным. Но на узкой кровати лежали чистые простыни, а под ней стоял сундук с замком, где я мог хранить свои скудные пожитки.

Все нижние койки уже были заняты, поэтому я выбрал верхнюю, в дальнем углу комнаты. Выглянув со своей койки в узкое окно, я вспомнил потайное место на тарбеанских крышах. Похожесть удивительно успокаивала.

На обед полагалась миска истекающего паром картофельного супа, бобы, тонкие ломтики жирного бекона и свежий бурый хлеб. Большие дощатые столы были заполнены почти наполовину, всего в столовой сидело около двухсот студентов. Помещение полнилось тихим гулом разговоров, прерываемых смехом и металлическим стуком ложек и вилок по жестяным подносам.

Симмон провел меня в дальний угол длинной комнаты. Два студента подняли на нас глаза, когда мы подошли. Симмон, ставя поднос, свободной рукой указал на меня:

— Люди, встречайте Квоута. Наш самый новенький ясноглазый первочетвертник. — Он показал сначала на одного студента, потом на другого: — Квоут, это худшие студенты, которых может предложить арканум: Манет и Вилем.

— Уже виделись, — сказал Вилем. Он оказался тем самым темноволосым сильдийцем из архивов. — Ты действительно шел на экзамены? — добавил он, слегка удивленный. — Думал, ты пытаешься меня надуть. — Он протянул мне руку: — Добро пожаловать.

— Тейлу болезный, — пробормотал Манет, оглядывая меня. Ему было не меньше пятидесяти. При его буйной шевелюре и седеющей бороде вид он имел слегка взъерошенный, словно проснулся пару минут назад. — Я действительно так стар, как себя чувствую? Или он так молод, как выглядит?

— И то и другое, — жизнерадостно заверил его Симмон, садясь. — Квоут, Манет тут в аркануме дольше, чем все мы, вместе взятые.

Манет фыркнул.

— Бери больше: я в аркануме дольше, чем любой из вас прожил.

— И все еще презренный э'лир, — заметил Вилем, из-за его сиарского акцента непонятно было, с сарказмом он говорит или нет.

— Ура э'лирам, — с готовностью отозвался Манет. — Вы, мальчишки, еще пожалеете, если продвинетесь выше по рангу, уж поверьте мне. Только больше склок и выше плата.

— Мы, Манет, хотим получить гильдеры, — сказал Симмон. — И желательно до того, как помрем.

— Гильдеры тоже переоценивают, — заметил Манет, отламывая кусок хлеба и обмакивая его в суп. Беседа звучала легко и непринужденно, и я предположил, что тема привычная.

— Как у тебя? — нетерпеливо спросил Симмон у Вилема.

— Семь и восемь, — буркнул тот.

Симмон выглядел пораженным.

— Что, во имя Господа, случилось? Ты дал в глаз кому-то из них?

— Да промахнулся с цифрами, — мрачно ответил Вилем. — Лоррен спросил о влиянии субинфеодации на модеганскую валюту. А Килвину пришлось переводить. Даже тогда я не смог ответить.

— Моя душа рыдает по тебе, — беспечно сообщил Симмон. — Ты издевался надо мной последние две четверти, я был просто обязан в конце концов отыграться. У меня пять талантов и за эту четверть. — Он протянул руку. — Плати.

Вилем порылся в кармане и отдал Симу медную йоту.

Я посмотрел на Манета:

— А ты не играешь в это?

Шевелюристый старикан фыркнул и покачал головой.

— У меня против них слишком большое преимущество, — ответил он с набитым ртом.

— Давай послушаем, — вздохнул Симмон. — Сколько за эту четверть?

— Один и шесть, — ответил Манет, по-волчьи осклабившись.

Прежде чем кто-нибудь догадался спросить меня о моей плате, я сказал:

— Я слышал, кому-то назначили тридцать талантов. Часто так задирают?

— Нет, если у тебя достаточно здравого смысла, чтобы оставаться в нижних классах, — буркнул Манет.

— Только дворянам, — сказал Вилем. — Краэмлиш, недоумки, которым нечем заняться, здесь учатся. Думаю, им ставят такую высокую плату, только чтобы они могли жаловаться.

— Мне все равно, — сказал Манет. — Пусть берут их деньги, а мою плату оставят низкой.

Я подпрыгнул, когда по другую сторону стола грохнул поднос.

— Полагаю, вы говорите обо мне.

Владелец подноса, голубоглазый и красивый, с аккуратно подстриженной бородкой и высокими модеганскими скулами, был одет в насыщенные, но неяркие цвета. На бедре у него висел нож с резной рукоятью — первое оружие, которое я видел в Университете.

— Совой? — ошарашенно спросил Симмон. — Что ты здесь делаешь?

— Я задаюсь тем же вопросом. — Совой посмотрел на скамью. — Что, в этом месте нет приличных стульев? — Он сел, странно сочетая в своем движении непринужденное изящество и чопорность оскорбленного достоинства. — Отлично. Дальше я буду обедать с солдатней и через плечо бросать кости собакам.

— Этикет диктует, чтобы через левое, ваше высочество, — ухмыльнувшись, заметил Манет с полным хлеба ртом.

Глаза Совоя вспыхнули гневом, но, прежде чем он успел что-нибудь сказать, Симмон спросил его:

— Что случилось?

— Моя плата теперь шестьдесят восемь стрелаумов, — возмущенно сообщил он.

Симмон ошеломленно моргнул:

— Это много?

— Это много, — язвительно отозвался Совой. — И без всякой причины. Я ответил на все вопросы. Это зависть, просто и ясно. Мандраг меня не любит, и Хемме тоже. Кроме того, всякий знает, они выжимают из благородных вдвое больше, чем из вас, просто до костей высасывают.

— Вон Симмон благородный. — Манет указал ложкой. — Но, кажется, неплохо сам справляется.

Совой резко втянул носом воздух.

— Папаша Симмона — бумажный герцог, кланяющийся жестяному королю в Атуре. Да у лошадей моего отца родословная длиннее, чем у половины из вас, атуранских дворянчиков.

Симмон слегка напрягся, но глаз от еды не поднял.

Вилем повернулся к Совою, его темные глаза сурово сузились. Но прежде чем он что-нибудь сказал, Совой ссутулился и потер лицо рукой.

— Прости, Сим, мой дом и имя твои. Просто… все вроде бы шло лучше в этой четверти, а стало, наоборот, хуже. Мое содержание даже не покроет плату за обучение, и никто больше не даст мне кредита. Знаешь, как это унизительно? Мне пришлось уйти из моих комнат в «Золотом пони». Я теперь на третьем этаже гнезд. Мне чуть ли не приходится делить комнату. Что бы сказал мой отец, если бы узнал?

Жующий Симмон пожал плечами и сделал некий жест ложкой, который, видимо, означал, что он не обижен.

— Ты бы лучше не наряжался, как павлин, — сказал Манет. — Снимай шелка, когда идешь на экзамен.

— То есть как это? — вопросил Совой, снова вспыхивая гневом. — Я должен унижаться? Посыпать голову пеплом? Рвать на себе одежду? — По мере нарастания злости его мелодичный акцент становился все более отчетливым. — Нет. Ни один из них не лучше меня. Мне нет нужды кланяться.

За столом наступила неловкая тишина. Я заметил, что немало студентов наблюдает за представлением из-за ближних столов.

— Хилта тиам, — продолжал Совой. — Нет ничего в этом месте, что не заслужило бы моей ненависти. Погода у вас буйная и первобытная, религия варварская и ханжеская. Ваши шлюхи невежественны и невоспитанны. А язык ваш едва способен выразить, насколько это жалкое место…

Голос Совоя становился все тише, и наконец он уже будто разговаривал сам с собой.

— Мои корни уходят в глубь веков на пятьдесят поколений, они старше деревьев и камней. И я докатился до такого. — Он подпер подбородок ладонями и воззрился на свой поднос. — Ячменный хлеб. Боги свидетели, человек создан, чтобы есть пшеницу.

Я наблюдал за ним, жуя свежий ячменный хлеб — божественно вкусный.

— Не знаю, о чем я думал, — внезапно сказал Совой, вскакивая. — Я не могу так жить.

И он унесся прочь, оставив поднос на столе.

— Вот это Совой, — непринужденно сказал мне Манет. — Не худший в своем роде, хотя обычно до такого он не допивается.

— Он модеганец?

Симмон рассмеялся:

— Большего модеганца, чем Совой, не найти.

— Не стоило заводить его, — сказал Вилем Манету.

Из-за акцента я не мог понять, упрекает ли он старого студента, но его темное сильдийское лицо выказывало явный укор. Я догадался, что он, будучи иностранцем, сочувствует Совою в привыкании к языку и культуре Содружества.

— У Совоя действительно трудные времена, — поддержал его Симмон. — Помните, как ему пришлось отпустить своего слугу?

Манет, жуя, закатил глаза и изобразил обеими руками игру на воображаемой скрипке. На лице его не отражалось никакого сочувствия.

— В этот раз ему пришлось продать кольца, — заметил я. Вилем, Симмон и Манет повернулись ко мне с любопытством. — У него на пальцах были бледные полоски, — объяснил я, подняв руку для наглядности.

Манет оглядел меня внимательнее.

— Неплохо! Наш новый студент, похоже, умен со всех сторон. — Он повернулся к Вилему и Симмону. — Парни, у меня есть настроение побиться об заклад. Ставлю две йоты, что юный Квоут попадет в арканум до конца своей третьей четверти.

— Три четверти? — удивленно пробормотал я. — Они сказали, я должен только подтвердить, что освоил основные принципы симпатии.

Манет мягко мне улыбнулся:

— Они всем это говорят. «Принципы симпатии» — один из предметов, через который надо продраться, чтобы тебя повысили до э'лира. — Он выжидающе повернулся к Виду и Симу: — Ну как? Две йоты?

— Я поспорю. — Вилем глянул на меня и, извиняясь, пожал плечами. — Без обид. Я играю на вероятность.

— А что ты будешь изучать? — спросил Манет, когда они ударили по рукам.

Вопрос застал меня врасплох.

— Все, наверное.

— Ты говоришь прямо как я тридцать лет назад, — ухмыльнулся Манет. — С чего собираешься начать?

— С чандриан, — сказал я. — Я хочу узнать о них все, что только возможно.

Манет нахмурился, потом расхохотался.

— Что ж, это замечательно. Сим здесь изучает фейри и пикси. Вил верит во всяких дурацких сильдийских духов неба и все такое. — Он смешно напыжился. — А я спец по бесам и шаркунам.

Я почувствовал, как мое лицо заливает горячая волна смущения.

— Господне тело, Манет, — оборвал его Сим. — Что тебе в голову ударило?

— Я только что поставил две йоты на мальчишку, который хочет изучать детские сказочки, — пробурчал Манет, тыкая в мою сторону вилкой.

— Он имел в виду фольклор. Вот что. — Вилем повернулся ко мне: — Ты хочешь работать в архивах?

— Фольклор — часть этого, да, — быстро увильнул я, радуясь возможности оправдаться. — Я хочу посмотреть, как сказки в различных культурах согласуются с теорией Теккама о семеричности в сюжетах.

Сим повернулся к Манету:

— Видишь? Чего ты сегодня такой дерганый? Когда ты в последний раз спал?

— Не разговаривай со мной в таком тоне, — буркнул Манет. — Я урвал пару часиков прошлой ночью.

— И какая это была ночь? — нажимал Сим.

Манет задумался, глядя на поднос:

— Поверженья?

Вилем потряс головой, пробормотав что-то на сиару.

Симмон выглядел испуганным:

— Манет, вчера было возжиганье. Неужели ты два дня не спал?

— Наверно, нет, — неуверенно сказал Манет. — Я всегда теряю счет времени во время экзаменов. Когда нет занятий, это ломает мне график. Кроме того, у меня идет проект в артной. — Он умолк, почесав лицо обеими руками, затем повернулся ко мне: — Они правы. Я немного не в себе сейчас. Теккамовская семеричность, фольклор и все такое. Слегка книжно для меня, но прекрасный предмет для изучения, я не хотел тебя обидеть.

— Да я не обиделся, — беспечно сказал я и кивнул на поднос Совоя. — Двиньте-ка это сюда. Если наш благородный товарищ не собирается возвращаться, я заберу его хлеб.

После того как Симмон сводил меня записаться на предметы, я направился в архивы, горя желанием посмотреть на них после стольких лет мечтаний.

На этот раз, когда я вошел в архивы, за столом сидел юноша дворянского вида. Он постукивал пером по листку бумаги, носящему следы многократного переписывания и зачеркивания. Когда я подошел, юноша сердито нахмурился и зачеркнул еще одну строку. Его лицо было просто создано, чтобы хмуриться, а мягкие бледные руки, ослепительно белая льняная рубашка и ярко окрашенный синий жилет просто-таки благоухали богатством. Некая часть меня, не так давно сбежавшая из Тарбеана, зачесалась проверить его карманы.

Юноша еще несколько секунд постучал пером, потом с чрезвычайно раздраженным вздохом отложил его.

— Имя, — сказал он, не поднимая глаз.

— Квоут.

Он пролистал журнал, нашел нужную страницу и нахмурился.

— Тебя нет в книге. — Он коротко взглянул на меня, снова нахмурился и вернулся к стишку, над которым трудился. Поскольку я не собирался уходить, юноша махнул пальцами, словно отгоняя жука. — Свободен, проваливай.

— Я только что…

Он снова взялся за перо.

— Слушай, — сказал он медленно и раздельно, словно объясняя дураку. — Тебя нет в книге. — Он театрально показал обеими руками на журнал, потом на двери: — Ты не пройдешь внутрь. Точка.

— Я только что прошел экзамены…

Дворянчик воздел и уронил руки в бешенстве.

— Тогда конечно тебя нет в книге.

Я порылся в кармане в поисках своей приемной карточки.

— Магистр Лоррен сам мне это дал.

— Да пусть он тебя хоть на спине сюда притащит, — отмахнулся благородный невежа, аккуратно обмакивая перо в чернильницу. — Хватит тут тратить мое время. У меня есть дела.

— Тратить твое время? — взвился я, потеряв терпение. — Да ты хоть представляешь, через что я прошел, чтобы попасть сюда?

Он поднял глаза на меня, его лицо внезапно стало глумливым.

— Ну-ка дай угадаю, — сказал он, положив ладони на стол и поднимаясь на ноги. — Ты всегда был сообразительнее других детишек в Трахогрязках, или из какой ты там загаженной дыры. Твое умение читать и считать повергало деревенских в священный трепет.

Я услышал, как за моей спиной открылась и затворилась наружная дверь, но наглец не обратил на это никакого внимания. Обойдя стол, он облокотился на него и продолжал:

— Твои родители поняли, что ты особенный, за пару лет скопили денег и купили тебе пару башмаков, а свиную попойку перешили в рубашку. — Он протянул руку, чтобы пощупать ткань моей новой рубахи. — Это заняло месяцы ходьбы, сотни километров тряски на телегах, запряженных мулами. Но в конце концов… — Он широко развел руки: — Хвала Тейлу и всем его ангелам! Ты здесь — с горящими глазами и полный мечтаний!

Я услышал смех и, обернувшись, увидел двух мужчин и молодую женщину, вошедших посреди его тирады.

— Господне тело, Амброз. Что тебя так взбеленило?

— Проклятые первочетвертники, — проворчал Амброз, направляясь обратно к своему месту за столом. — Заваливаются сюда, одетые в груду лохмотьев, и ведут себя так, словно они здесь хозяева.

Трое вошедших направились к двери с пометкой «Хранилище». Я изо всех сил постарался подавить горячий прилив смущения, когда они оглядели меня с головы до ног.

— Так мы идем вечером в «Эолиан»?

Амброз кивнул:

— Конечно. Шестой колокол.

— Ты не собираешься проверить, есть ли они в книге? — спросил я, когда за ними закрылась дверь.

Амброз повернулся ко мне с широкой, раздраженной и уж никак не дружеской улыбкой.

— Слушай, я дам тебе бесплатный совет. У себя дома ты был чем-то особенным. Здесь ты просто еще один наглый мальчишка. Так что обращайся ко мне «ре'лар», отправляйся обратно на свою койку и благодари того языческого бога, которому молишься, что мы не в Винтасе. Мы с отцом приковали бы тебя к столбу, как бешеную собаку.

Он пожал плечами:

— Ну или не уходи. Оставайся здесь. Закати сцену. Залейся слезами. Еще лучше, набросься на меня с кулаками. — Амброз улыбнулся. — Я дам тебе подзатыльник и выведу отсюда за ухо.

Он взял перо и вернулся к тому, что писал.

Я ушел.

Вы можете подумать, что эта стычка обескуражила меня и привела в уныние. Что я почувствовал себя преданным, а мечты моего детства об Университете были жестоко разбиты.

Совсем наоборот: это придало мне уверенности. Я чувствовал себя несмело, пока Амброз не показал мне, в своей неповторимой манере, что нет большой разницы между Университетом и улицами Тарбеана. Не важно, где ты находишься, — люди по большому счету везде одинаковые.

Кроме того, злость согревает ночами, а уязвленная гордость может подвигнуть человека на отчаянные подвиги.