Имя ветра

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ДОСТАТОЧНО ВЕРЕВКИ

На следующий день я пришел на лекцию Хемме на десять минут раньше и сел в первом ряду. Я надеялся поймать Хемме до того, как начнется занятие, и таким образом избавить себя от присутствия на еще одной его лекции.

К сожалению, он не пришел раньше. Лекционный зал был полон к тому времени, как он вошел через маленькую дверь и поднялся по трем ступенькам на возвышающуюся деревянную сцену. Он оглядел класс, ища меня глазами.

— Ах да. Наш чудо-ребенок. Встаньте, если не трудно.

Не совсем понимая, что происходит, я встал.

— У меня приятные новости для всех, — сказал Хемме. — Господин Квоут вчера уверял меня, что он полностью понимает принципы симпатии. По ходу дела он предложил прочитать сегодняшнюю лекцию. — Он сделал широкий жест, приглашая меня присоединиться к нему на сцене, и улыбнулся, буравя меня холодным взглядом. — Господин Квоут?

Конечно, он издевался надо мной, ожидая, что я сгорблюсь на своем сиденье, оробевший и пристыженный.

Но я повидал за свою жизнь немало провокаций и провокаторов. Поэтому я поднялся на сцену и пожал ему руку. И заговорил со студентами хорошо поставленным сценическим голосом:

— Я благодарю магистра Хемме за эту возможность и всего лишь попытаюсь помочь ему пролить некоторый свет на этот чрезвычайно важный предмет.

Начав эту маленькую игру, Хемме не мог прекратить ее, не выставив себя дураком. Пожимая мне руку, он бросил на меня взгляд, каким волк удостаивает загнанного на дерево кота. Самодовольно улыбаясь, он сошел со сцены и занял мое место в первом ряду. Уверенный в моем невежестве, он был готов продолжать фарс.

Я бы ни за что не выкрутился, если бы не два из многочисленных слабых мест Хемме. Во-первых, его общая глупость: он не поверил в то, что я рассказал магистрам за день до того. Во-вторых, его желание увидеть меня потерпевшим поражение.

Проще говоря, он дал мне достаточно веревки, чтобы повеситься. Очевидно, он не понимал, что, когда петля завязана, она подойдет к любой шее.

Я обозрел класс.

— Сегодня я покажу пример работы законов симпатии. Однако, поскольку время ограничено, мне потребуется помощь. — Я указал на первого попавшегося студента. — Не будете ли вы так добры принести мне волосок магистра Хемме?

Хемме выдернул волосок с преувеличенным изяществом. Когда студент принес его мне, Хемме осклабился, искренне забавляясь, уверенный, что чем грандиозней мои приготовления, тем большим будет мой конфуз в конце.

Я извлек пользу из этой маленькой заминки, чтобы посмотреть, с каким оборудованием мне предстоит работать. На одном краю сцены была установлена жаровня, а быстрый обыск ящиков стола принес мне мел, призму, серные спички, увеличительное стекло, несколько свечей и несколько металлических болванок странной формы. Я взял три свечи, а прочее оставил.

Я принял волос магистра Хемме у студента и узнал Бэзила, мальчика, которого Хемме застращал накануне.

— Спасибо, Бэзил. Принесите сюда эту жаровню и зажгите как можно быстрее.

Когда он поднес ее ближе, я с восторгом увидел, что она оборудована маленькими мехами. Пока Бэзил поливал угли спиртом и высекал искру, я обратился к классу:

— Концепцию симпатии не так уж просто понять. Но в основе всего лежат три простых закона. Первый — доктрина соответствия, гласящая: «Подобие усиливает симпатию». Второй — принцип сродства, который говорит: «Часть предмета может представлять весь предмет». Третий — это закон сохранения: «Энергия не может быть создана или уничтожена». Соответствие, сродство, сохранение — три «С».

Я сделал паузу, слушая звук полусотни перьев, записывающих мои слова. Рядом Бэзил усердно раздувал меха. Я понял, что вполне могу получать удовольствие от всего этого.

— Не огорчайтесь, если пока вам это кажется бессмысленным. Демонстрация сделает все предельно ясным.

Поглядев вниз, я увидел, что жаровня хорошо разогревается. Я поблагодарил Бэзила и, подвесив металлическую чашу над углями, бросил на нее две свечи, чтобы натопить воска.

Третью свечу я поставил в подсвечник на столе и поджег серной спичкой. Потом убрал чашу с жара и осторожно вылил расплавленное содержимое на стол, получив приличную кляксу размягченного воска. Я снова посмотрел на студентов.

— В симпатии большая часть вашей работы состоит в перенаправлении энергии. Симпатические связи — вот те каналы, по которым идет энергия. — Я вытащил из воска фитили и начал лепить из него куколку, отдаленно напоминающую человека. — Первый закон, который я назвал «Подобие усиливает симпатию», просто означает, что чем больше предметы похожи друг на друга, тем сильнее будет между ними симпатическая связь.

Я поднял куклу и показал классу:

— Это магистр Хемме. — По залу пронесся смешок. — На самом деле это мой симпатический образ магистра Хемме. Кто-нибудь хочет угадать, почему он не слишком хорош?

Наступила тишина. Я позволил ей подержаться немного: холодная публика, Хемме их запугал вчера, и они не торопились отвечать. Наконец с задних рядов один студент сказал:

— Не того размера?

Я кивнул и продолжал озирать класс.

— Сам-то он не из воска.

Я кивнул:

— Кукла слегка напоминает его общими очертаниями и пропорциями. Однако это довольно плохой симпатический образ. Поэтому любая симпатическая связь, основанная на нем, будет довольно слабой. Вероятно, около двух процентов эффективности. Как мы можем улучшить ее?

Снова повисла тишина, более короткая, чем первая.

— Можно сделать куклу побольше, — предложил кто-то.

Я кивнул, продолжая ждать. Другие голоса закричали:

— Можно вырезать на ней лицо магистра Хемме. Можно нарисовать. Надеть маленькую мантию. — Все засмеялись.

Я поднял руку, призывая к тишине, и удивился, как быстро она наступила.

— Отложим практику, предположим, что вы сделали все это. Двухметровый, полностью раскрашенный, мастерски вырезанный образ магистра Хемме стоит рядом со мной. — Я сделал жест. — Даже при всех этих усилиях лучшее, на что вы можете надеяться, — это десяти- или пятнадцатипроцентная симпатическая связь. Не очень-то хорошо, а прямо сказать — плохо. Это подводит меня ко второму закону, сродству. Легкий способ запомнить его: «Однажды вместе — навсегда вместе». Благодаря великодушию магистра Хемме у меня есть его волос. — Я показал волос и торжественно воткнул его в голову куклы. — И вот теперь мы уже получаем симпатическую связь, которая будет работать на тридцать — тридцать пять процентов.

Я наблюдал за Хемме. Если поначалу он выглядел немного настороженным, то теперь снова вернулся к самодовольной ухмылке. Он знал, что без правильного заклинания и хорошо сфокусированного алара весь воск и все волосы мира не принесут ни малейшей пользы.

Уверившись, что Хемме считает меня дурачком, я указал на свечу и спросил его:

— С вашего разрешения, магистр?

Он благожелательно махнул рукой и откинулся на стуле, сложив руки перед собой, уверенный в полной безопасности.

Конечно, я знал нужное заклинание. Я говорил ему об этом. А Бен научил меня алару, вере в хлыст, давным-давно — когда мне было еще двенадцать.

Но меня это не волновало. Я поместил ноги куклы в пламя оплывающей коптящей свечи.

Наступила напряженная тишина, все задержали дыхание и вытянули шеи, глядя на магистра Хемме.

Тот пожал плечами, изображая удивление. Но в глазах его мне ясно виделись почти сомкнувшиеся челюсти капкана. Ухмылка растянула уголок его рта, и Хемме начал подниматься с места.

— Я ничего не чувствую. Ч…

— Именно, — сказал я резко, словно щелкнул хлыстом, и снова перевел внимание студентов на себя. — А почему? — Я выжидательно посмотрел на зал. — Из-за третьего закона, о котором я говорил: закона сохранения. «Энергия не может быть создана или разрушена, только утеряна или найдена». Если бы мне пришлось поднести свечу к ногам нашего высокочтимого учителя, ничего страшного бы не случилось. А поскольку всего лишь около тридцати процентов тепла проходят по связи, мы не получаем даже малого результата.

Я сделан паузу, чтобы дать слушателям обдумать мои слова.

— Это главный вопрос симпатии: где мы берем энергию? Ответ прост.

Я задул свечу и снова зажег ее от жаровни. И неслышно пробормотал несколько нужных слов.

— Добавляя вторую симпатическую связь между свечой и более устойчивым огнем… — Я разделил свой разум на две части, одна связывала вместе Хемме и куклу, а другая — свечу и жаровню. — Мы получаем желаемый эффект.

Я небрежно поднес ноги восковой куклы к фитильку свечи — точнее, сантиметра на два-три выше: туда, где пламя горячее всего.

Испуганный возглас раздался с места, где сидел Хемме.

Не глядя на него, я продолжал совершенно бесстрастным тоном:

— И похоже, в этот раз мы добились успеха.

Класс засмеялся.

Я задул свечу.

— Это также хороший пример силы, которой повелевает умелый симпатист. Вообразите, что бы случилось, если бы мне вздумалось бросить куклу в огонь? — Я задержал ее над жаровней.

Словно по сигналу, Хемме бросился на сцену. Может, это была всего лишь моя фантазия, но мне показалось, что он немного волочит левую ногу.

— Очевидно, теперь магистр Хемме считает нужным подвести итоги лекции. — По классу прокатался смех, на этот раз более громкий. — Благодарю вас всех, студенты и товарищи. На этом моя скромная лекция заканчивается.

Тут я использовал один из сценических трюков. Существуют особая интонация и поза, которые дают толпе сигнал аплодировать. Я не могу объяснить, как точно, но это всегда дает желаемый эффект. Поклонившись залу, я повернулся к Хемме среди аплодисментов, хотя и не оглушительных, но, возможно, больших, чем ему доставались за всю его жизнь.

Когда он сделал последние несколько шагов ко мне, я чуть не отскочил. Его лицо опасно покраснело, на горле билась жилка, словно готовая лопнуть.

И все же сценическая подготовка помогла мне сохранить самообладание. Я спокойно встретил взгляд Хемме и протянул ему руку. С немалым удовлетворением я наблюдал, как он бросил быстрый взгляд на все еще аплодирующий класс, сглотнул и пожал мне руку.

Пожатие Хемме было болезненно крепким. Могло выйти и хуже, если бы я не провел в эту минуту над жаровней восковой куклой. Лицо магистра сменило цвет с синевато-багрового на пепельно-серый быстрее, чем можно было ожидать. Его рукопожатие претерпело ту же трансформацию, и я получил свою руку в целости и сохранности.

Я еще раз поклонился студентам и вышел из зала, не оглядываясь.