Имя Звезды

25

Стивен вел машину с мрачным, сосредоточенным напряжением. Мы пронеслись мимо школы, мимо скопления телевизионных фургонов и полицейских машин в районе рынка Спайталфилдс. Мне пришлось сесть сзади, потому что сидеть на переднем сиденье полицейской машины разрешается только полицейским, — так что прохожие, вероятно, принимали меня за правонарушительницу. Юная рыдающая правонарушительница, раскрашенная под зомби.

— Откуда ты узнал, где мы находимся? — спросила я, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Она позвонила, сказала, что ты куда-то исчезла с вечеринки, а потом еще раз позвонила с улицы, доложила, что нашла тебя.

— Отвези меня в больницу.

— Куда угодно, только не туда, — сказал Стивен, глянув на меня в зеркало заднего вида. — Ты уже в поисковике.

— Где?

— В поисковике. В главной поисковой системе министерства внутренних дел. В смысле, в полицейской базе данных. Ты — свидетель по делу Потрошителя, ты под нашей защитой. Но в других подразделениях полиции, собственно, не до конца осведомлены о нашем статусе. Ситуация некоторым образом усложнилась.

— Усложнилась? — выпалила я. — Бу валяется на дороге, то ли живая, то ли мертвая, а ты это называешь «усложнилась»?

— Я пытаюсь обеспечить твою безопасность — собственно, безопасность вас обеих. Ей мы ничем не могли помочь. «Скорая» ехала следом за нами. Лучшим выходом было увезти тебя оттуда.

Он снял полицейскую фуражку и утер лоб.

— Скажи мне одну вещь, — добавил он. — С Потрошителем что-нибудь случилось?

— В смысле?

— После аварии с ним что-нибудь случилось?

— Он куда-то ушел, — ответила я.

— Не было вспышки света? — продолжал допытываться он. — Звуков? Еще чего-нибудь? Ты уверена, что он ушел?

— Он ушел, — повторила я.

Стивен издал громкий досадливый звук, а потом включил мигалку и сирену. Ударил по газам, машина рванула так, что меня отбросило на спинку сиденья. Я примерно представляла, что мы едем на запад, в сторону центра. Через несколько минут до меня дошло, что цель наша — Гудвинз-Корт. Когда мы доехали, Стивен резко затормозил. Мне пришлось дождаться, пока он выпустит меня с заднего сиденья, потом он поволок меня по переулку к своему дому. Автоматически загорелся свет — он потащил меня вверх по лестнице.

— Мне нужно сделать один звонок, — сказал он, включая верхний свет. — Посиди тут.

Стивен скрылся в коротком коридоре, который вел в соседнюю комнату, ненадолго оставив меня одну. В квартире было темно, воздух застоялся. У двери лежал мешок с упаковками из-под готовых обедов и всякими объедками — китайская еда, рыба с картошкой. По диванам и стульям была раскидана одежда. У окна, видимо, случился бумажный взрыв: груды распахнутых картонных папок, ворохи, кучи и веера страниц. Заметки на стене, похоже, успели полностью обновиться.

Через тонкую перегородку до меня долетал голос Стивена. Он что-то напряженно втолковывал собеседнику.

— Как Бу? — спросила я, когда он вернулся.

— Пока не знаю. Там в больнице наш сотрудник, он мне доложит, когда будет что. Твоим учителям сообщили, что ты в полиции, даешь показания. Присядь-ка. Нам нужно поговорить.

— Я не хочу садиться. Я хочу видеть свою соседку.

— Она не твоя соседка, — сказал Стивен. — Она сотрудник полиции. И помочь ей ты можешь только одним способом: рассказать мне все, что знаешь.

— И все-таки она моя соседка, — воспротивилась я.

Вот ведь странное дело. Совсем недавно я бы с радостью уступила Бу любому желающему за самую бросовую цену. А сейчас для меня не было ничего важнее ее благополучия.

— Хочешь ей помочь? — сказал Стивен. — Тогда рассказывай все в подробностях.

Он указал на диван. Я села. Он пододвинул один из стульев, сел прямо напротив меня и нагнулся вперед, чтобы смотреть мне в глаза: можно подумать, с близкого расстояния по моим зрачкам видно, вру я или нет. Я же уже побывала на полицейском допросе. И опыт не прошел зря — теперь я была готова.

— У нас в школе были танцы… — начала я.

— Знаю, — прервал меня Стивен.

— Ты велел рассказывать все, — огрызнулась я. — Как, будешь слушать или будешь мне говорить, что именно ты уже знаешь?

Стивен вскинул руки, признавая мою правоту.

— Продолжай, — сказал он.

— У нас были танцы, — повторила я. — И мы там… танцевали. Все было замечательно. А тут — он. Просто появился…

— Он?

— Ну, этот тип, этот мужчина. Потрошитель. — От слова «Потрошитель» мне сделалось не по себе. Я утерла нос тыльной стороной ладони. — Он встал прямо передо мной. В смысле… я чувствовала его. Что-то такое чувствовала. Потом он велел выйти с ним на улицу. Я не хо тела, но…

Только тут я вдруг сообразила, как бы могли развиваться события, если бы я с ним не пошла. Возможно, он бы просто ушел, и с Бу ничего бы не случилось. Но возможно и другое — что он просто всадил бы нож Джазе в шею. Я мысленно просмотрела оба этих варианта, и тогда меня тоже затрясло.

— Он спросил, помню ли я нашу первую встречу. Я подумала — он про ту, в школе, но он сказал, что мы виделись в «Цветах и стрелах» в ночь второго убийства…

— Ты была в «Цветах и стрелах» в ночь второго убийства?

— Мой… знакомый. Джером. Он уговорил меня пойти с ним. Мы были на улице, не в самом пабе. К пабу вообще было не подойти.

— Я там был, — сообщил Стивен. — Говоришь, и он тоже?

— Так он сказал. Сказал, что мы там виделись, но я его не помню.

— А вот он тебя запомнил, — проговорил Стивен. — Значит, ты как-то отреагировала на него. Может, просто посмотрела или обошла. Он понял, что ты его видишь.

— А, ну да. Он знает, что я его вижу. Знает, что мне это дано. Ну, это. Что и всем нам. Он и сам был таким.

— Он умел видеть?

У Стивена в одежде что-то запиликало. Он хлопал себя но карманам, пока не отыскал телефон, потом прочитал эсэмэску. Схватил пульт, включил телевизор. На экране засветился знакомый красный логотип Би-би-си.

Репортер стоял на улице возле какого-то здания, залитый светом от десятков прожекторов и окруженный десятком камер.

— Здесь, в «Десяти колоколах», где проходила международная конференция специалистов по Потрошителю, вечер выдался крайне странный. Когда организатор конференции Ричард Иклз начал свой доклад, в здании, по словам очевидцев, отключилось электричество. Иклз утверждает, что, пока в комнате было темно, кто-то ударил его головой о доску и написал на ней следующую фразу…

На экране появилось изображение доски, на которой твердой рукой заглавными буквами было выведено: «ДА УБОИТЕСЬ ИМЕНИ ЗВЕЗДЫ».

— Суть послания пока не ясна, — продолжал репортер, — но уже отмечено то, что эта фраза отсылает к цитате из Библии…

— Это из Апокалипсиса, — сказала я. — У нас дома в одном рыбном ресторане каждую неделю вывешивают новую цитату из Апокалипсиса. Мы называем это местечко Рыбокалипсис. Там говорится про третьего ангела, который явится перед концом мира. И про звезду, которая как-то связана с полынью.

Вдоль всех стен громоздились книги. Некоторое время Стивен обшаривал их взглядом и наконец обнаружил нужную в высокой стопке. Выхватил, хотя при этом пять-шесть верхних книг попадали на пол. Не обратив на это внимания, он принялся перелистывать странички из папиросной бумаги.

— Так, так, так… вот. «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь"; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

На экране опять появилась студия новостей, ведущий разговаривал с гостем передачи:

— …Большинство наших соотечественников полагают, что это происшествие было обычным розыгрышем, однако существуют определенные опасения, что это странное послание все-таки оставил сам Потрошитель. Если так, из этого следует сделать самые серьезные выводы. Сэр Гай, каково ваше мнение?

— Ну, — сказал гость, — я полагаю, что мы не можем полностью исключить террористическую угрозу. В цитате из Библии упомянуто отравление вод. По моему мнению, будет преступной халатностью полностью исключить возможность того, что вся эта история является замаскированной террористической атакой, призванной довести Лондон до…

Стивен выключил телевизор, в комнате повисла тишина.

— Так, — сказал он, чуть помедлив. Вышел, отправился в дальний конец коридора. Вернулся с охапкой одежды и грубоватым красным полотенцем. — Переоденься-ка вот в это. Так тебе будет удобнее.

Ванная у них оказалась без всяких украшательств: две зубные щетки, два полотенца, две бритвы. Я долго терла лицо крошечным кусочком мыла, косметика превратилась в сероватое месиво, которое щипало глаза и отмылось только минут за десять. На всех полотенцах остались длинные серые полосы. Я посмотрела на себя в зеркало: бледная нездоровая кожа, покрасневшие глаза, влажные волосы, перемазанные косметикой и мыльной пеной. Собственное отражение по неявной причине едва не довело меня до слез. Пришлось сесть на край ванны и несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. Потом я скинула свой маскарадный костюм и разобрала выданные Стивеном шмотки. Там нашлась пара спортивных брюк с надписью «ИТОН» на лампасах. Буквы почти стерлись от многочисленных стирок и длительной носки; слово перекосилось. Название «Итон» мне было знакомо. Там также имелась здоровенная застиранная фуфайка, изготовленная по случаю некоего события под названием «Уоллингфордская регата». Стивен был ростом за метр восемьдесят, я же едва доросла до метра шестидесяти, пришлось здорово подвернуть штаны, чтобы не спотыкаться.

Собирая свои вещички, я нащупала в кармане телефон. Вытащила и обнаружила несколько сообщений от Джазы и Джерома — оба хотели знать, все ли со мной в порядке. Потом отвечу. Я вышла из ванной — Стивен сидел на кухне и смотрел на закипавший чайник. Смотрел так пристально, что я подумала: наверное, мысленно помогает ему кипеть.

— Я готовлю чай, — сообщил Стивен, не отрывая глаз.

Простотой кухня оказалась под стать всему остальному в этой квартире, вот только встроенная техника была высшего качества — блестящая нержавеющая сталь. (Столешницы из блестящего гранита, шкафчики из тонированного стекла. Обстановка как-то не вязалась с крошечным ломберным столиком, приспособленным для еды, складными пластмассовыми стульями и разномастными кружками.

— Звонили из больницы, — сказал Стивен. — Она очнулась. Сейчас делают рентген. Похоже, у нее перелом, причем не один. Насколько все серьезно, они еще не решили, однако она очнулась. Это уже немало.

Я села к столу, подобрала ноги, поставила их на край стула. Чайник заурчал и отключился. Стивен бросил по пакетику в две кружки.

— Симпатичная кухня, — сказала я, чтобы хоть чем-то нарушить молчание.

— Нам она досталась по дешевке. — Он взял кружки и подошел к столу. У моей был скол на бортике. — Нам бы никогда не хватило денег на такое жилье, но… тут был еще один обитатель, который досаждал жильцам. Никто не хотел снимать эту квартиру. А мы с ним разобрались.

— Призрак?

Стивен кивнул.

Я обхватила лодыжки руками, положила подбородок на колени.

— Из всей полиции только вы и ловите этого Потрошителя, да? — спросила я. — Остальные полицейские его просто не видят. А если вы его не поймаете?

— Поймаем, — ответил Стивен.

Он поставил передо мной пакетик с молоком длительного хранения, будто поставил точку в ответе. Он сказал все, что собирался сказать по этому поводу. Некоторое время мы сидели молча, смотрели на кружки с чаем, но пить не пили. Чай заваривался, делался все темнее — как и наши мысли. Освещение на кухне было слабое, сгущалась тьма, все вокруг мрачнело на глазах.

— Что с тобой случилось? — спросила я. — Почему ты стал таким?

Он позвенел ложкой в чае, обдумывая ответ.

— Несчастный случай во время гребной тренировки. В школе.

— В Итоне, — уточнила я, показывая на свою штанину. — Так ты там учился?

— Да.

— И давно ты работаешь… вот так? Ну, полицейским, или как это называется.

— Два года.

Стивен вытащил пакетик из кружки и положил на крышку от пластикового контейнера. Похоже, он что-то взвешивал в уме. Глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

— Всем известно, что в Лондоне особенно много призраков, — сказал он. — Это такой город с привидениями. И общем русле наведения порядка и сохранения власти над империей было принято решение — в узких кругах, — что необходимо что-то предпринять, создать какую-то организацию. Но вера в призраков, с одной стороны, и наука, закон, порядок — с другой, они плохо сочетаются. В тысяча восемьсот восемьдесят втором году группа видных ученых создала Общество психических исследований; пожалуй, то была самая серьезная и научно обоснованная попытка взяться за изучение потустороннего. Именно в тот период возникли и настоящая полиция, и органы госбезопасности. Полицейская система ведь сложилась не так уж давно. Лондонское полицейское управление было создано в тысяча восемьсот двадцать девятом году, органы и вутренних дел — я имею в виду МИ-4 и все такое — в тысяча девятьсот девятом. А в тысяча девятьсот девятнадцатом, при помощи Общества психических исследований, были образованы «Духи».

— «Духи»?

— Этим словом иногда называют призраков. Про МИ-5 иногда говорят, что это «призрачная» структура, мы же гораздо меньше размером, но при этом куда более странные. Крошечный, малозаметный отряд. Нас еще иногда называют «кладбищенской полицией». Как бы то ни было, наш отряд существует уже давно. В полнейшей тайне. Сотрудников немного. Но во времена Тэтчер… кто-то пронюхал о нашем существовании, и им это не понравилось. Не знаю точно, что там произошло… что-то связанное с политикой. Словом, в начале девяностых отряд расформировали. А два года назад решили создать заново. Вышли на меня. Я стал первым.

— А как тебя нашли?

— Сложная история, — ответил он. — И не подлежащая разглашению.

— Так ты — полицейский? Настоящий?

— Да, — ответил он. — Прошел стандартный курс под готовки. Форма у меня настоящая. Служебная машина — тоже.

В двери звякнул ключ, вошел Каллум в форме сотрудника метрополитена.

— Что случилось? — спросил он. — Получил твою эсэмэску.

— Несчастный случай, — ответил Стивен.

— Какой еще несчастный случай?

— Бу…

— Бу попала под машину, — сказала я. — Ко мне явился Потрошитель. Бу попыталась мне помочь, и он швырнул ее под колеса.

Поначалу у Каллума отнялся язык. Он прислонился к столешнице, поднес руку ко лбу.

— Она…

— Травмирована, — сказал Стивен, — но жива. Мне пришлось забрать оттуда Рори.

— Жива? Жива и в сознании? Насколько жива?

— Там, на месте, она была без сознания.

Каллум вытаращился на меня.

— Она тут ни при чем, — заметил Стивен.

— Да знаю я, — отмахнулся Каллум, хотя, судя по виду, не знал и знать не хотел. — Ну скажи же, что она его чпокнула. Скажи же, пожалуйста. И пусть на этом все это закончится…

— Судя по всему, она пыталась, — сказал Стивен. — По не смогла.

— Зря ты послал ее туда одну, — рявкнул Каллум. — Я тебе говорил, что зря. Говорил, что нам обоим нужно дежурить в школе.

— Мы должны были вести расследование.

— Какое расследование? И чего мы там такого нарасследовали?

— Он заговорил с Рори, — продолжал, повысив голос, Стивен. — Кое-что мы выяснили. Мы выяснили, что при жизни он обладал нашим даром. Видимо, именно поэтому он и следит за Рори. Поэтому совершил убийство именно в Вексфорде. Он нашел человека, который видит его и слышит.

— А, ясно, — сказал Каллум. — Ну, ладушки. Выходит, мы что, все разгадали?

— Каллум! — Рык у Стивена получился поразительной глубины. Я почувствовала, как он отозвался эхом у меня в желудке. — От тебя один деструктив. Давай завязывай или иди прогуляйся и соберись с мозгами.

На какой-то миг мне показалось, что сейчас будет драка — настоящая, с рукоприкладством. Потом Каллум поднялся, выпрямил спину и ринулся прочь. Я услышала, как где-то в дальнем конце квартиры хлопнула дверь.

— Прости, — сказал Стивен негромко. — Он скоро успокоится.

Я слышала, как в другой комнате швыряют на пол вещи. Потом дверь снова отворилась, Каллум вошел и плюхнулся на стул с такой силой, что сотряс ломберный столик и расплескал наш чай.

— Итак, что нам известно? — осведомился он.

— Пока утрясаются бюрократические вопросы. Мне позвонят и скажут, когда можно будет отвезти Рори обратно в Вексфорд. А до тех пор оставайся здесь, с ней.

— По-моему, мы должны быть там и заниматься расследованием.

— Я тоже так считаю, — ответил Стивен, — но мы не имеем никакого понятия, где он теперь. Пока же надо разобраться с тем, что мы узнали от него сегодня вечером. Он вступил в контакт.

Стивен быстро рассказал Каллуму, что сказал и написал Потрошитель, — я пила чай и сидела тихо. Собственно, в тот момент я побаивалась их обоих. Ведь Бу попала в беду из-за меня.

— После одного из убийств, совершенных Потрошителем в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, на стене обнаружили надпись, — сказал Стивен. — Это было после четвертого убийства, надпись носила антисемитский характер. Многие считают, что это был ложный след, что надпись сделал кто-то другой, — а если и сам Потрошитель, то с одной целью: сбить следствие со следа. Вот и сейчас что-то в этом его послании не так…

— Может, он просто искал повод забрести на этот «Рипперкон», — предположил Каллум. — Раздать поклонникам автографы.

— Не исключено, — подтвердил Стивен. — Все его действия вообще свидетельствуют об одном: он ищет внимания. Даже сама затея поиграть в Джека Потрошителя направлена на то, чтобы привлечь внимание и посеять страх. Он совершает убийства прямо под объективом камер видеонаблюдения. Он отправляет записку на Би-би-си, чтобы ее зачитали на всю страну. Правда, Рори он сегодня отвел в сторонку. А теперь пишет это послание перед журналистами со всего мира, цинично отсылая к Библии. Все явно продумано и рассчитано на театральный эффект.

— Да все решат, что эту фразу написал сам Ричард Иклз, — заметил Каллум. — Кроме нас, ни одна душа не поверит, что его отпихнул невидимка и написал какую-то странную фразу, похожую на библейское пророчество. По крайней мере, в этой его фразе про Рори все понятно.

— Это где там и что про Рори? — осведомилась я.

Каллум чуть отъехал от стола и принялся перебирать край полиэтиленовой скатерти. Стивен выдохнул, долго и медленно.

— Об этом мы тебе пока не говорили, — сказал Стивен, пристально глядя на Каллума. — Не хотели лишний раз тревожить. Все у нас под контролем.

— Что еще за фраза про Рори? — не отставала я.

— В письме к Джеймсу Гуду, — сказал Стивен, — была еще одна фраза, для нас она стала подтверждением того, что ты его действительно видела. В эфире ее так и не прочитали. Фраза такая: «Скоро я приду к той, которая видит меня, и вырву ей глаза».

Оба молчали, пока я переваривала эту новость. Я уставилась на самое дно своей кружки. Я из Луизианы. Из города Бенувиль в штате Луизиана. Я не здешняя. Я из края жаркого зноя, внезапных бурь и оптовых магазинчиков, из края чудиков, медуз и индивидуальных коттеджей, выстроенных по типовому проекту. Там мой дом. Я хочу домой.

— Ты — наша единственная зацепка, — сказал Стивен. — Мы уже испробовали все остальные возможности. Письмо и посылку, которые прислали на Би-би-си… уже исследовали со всех сторон. И бумагу, и коробку купили в одном из канцелярских магазинов «Райман» — их продают тысячами штук. Это не сильно нам помогает, поскольку он, понятное дело, их не покупал: не может невидимка войти в магазин и купить коробку, — так что где именно он их приобрел, установить не удастся. На записи с камер видеонаблюдения, как теперь уже ведомо всем, ничего нет. Ни на одном месте преступления не обнаружено физических следов убийцы — опять же, для нас это самоочевидно, а криминалистов ставит в тупик. Все, чем мы располагаем, — это ты. С твоих слов, по крайней мере, стало ясно, что это не тот самый, первый, Джек Потрошитель, поскольку его внешность…

Тут он, видимо, понял, что мне все это не очень помогает, и умолк.

— Наш план очень прост, — добавил он. — Ты остаешься в Вексфорде, мы находимся поблизости. Совсем рядом. Если он вдруг к тебе приблизится…

— Он сегодня уже приблизился, — напомнила я.

— Именно поэтому мы удваиваем охрану, — сказал Стивен. — Такое больше не повторится. Но теперь ты все знаешь, ты должна нас слушаться и доверять нам.

— А что вы можете сделать? — спросила я — голос дрожал. — Если он ко мне приблизится, что вы можете сделать?

Каллум открыл было рот, но Стивен покачал головой.

— Мы тебя защитим, — сказал он. — Как именно — это государственная тайна. Можешь, конечно, злиться. Можешь обижаться. Как тебе угодно. Но факт остается фактом: только мы можем обеспечить твою безопасность. И мы ее обеспечим. Это не совсем наша работа, но он напал на нашу подругу, и нам это, видишь ли, совсем не безразлично.

— Я могу уехать домой, — предложила я.

— Бежать от него бесполезно. Собственно, даже если ты уедешь, это вряд ли его остановит — раз уж он всерьез взялся за дело. По нашему опыту, призраки перемещаются в пространстве примерно так же, как и люди. И хотя, по большей части, они привязаны к конкретному месту, многие способны удаляться от него на значительные расстояния. Потрошитель, судя по всему, свободно передвигается по всему Ист-Энду. Нет оснований предполагать, что что-то помешает ему пересечь океан.

Он решил меня не щадить. И его прямолинейность почему-то меня успокоила.

— Так что лучше тебе оставаться там, где мы можем хоть чем-то тебе помочь, — подытожил он. — Словом, продолжай, по мере возможности, жить обычной жизнью.

— Как вот вы оба? — спросила я.

Удар был ниже пояса, но Каллум все-таки рассмеялся.

— Похоже, она начинает врубаться, — сказал он.

26

Стивен привез меня обратно в Вексфорд ближе к трем часам ночи, но почти во всех окнах еще горел свет. Выходя из машины, я заметила, что многие смотрят на меня.

— В ближайшие дни мы с Каллумом будем за тобой присматривать, — сказал Стивен. — Кто-то из нас постоянно будет поблизости. И помни, другим ты должна говорить, что она просто шагнула на мостовую и не заметила машину.

Клаудия распахнула дверь еще до того, как Стивен дотянулся до кнопки звонка. Раньше я и представить себе не могла, что когда-нибудь ей обрадуюсь, но в ее несокрушимом жизнелюбии теперь мне виделось нечто обнадеживающее. Она вроде как с неподдельной заботливостью осмотрела меня с ног до головы, а потом отправила спать, сама же осталась разговаривать со Стивеном. Уже с лестницы я кивком пожелала ему спокойной ночи.

Джаза не спала. В комнате горел весь мыслимый свет, включая ночник над моей кроватью. Едва я открыла дверь, Джаза вскочила и крепко меня обняла.

— Как она там?

— Вроде ничего, — ответила я. — Пришла в себя. Кости переломаны.

— А что случилось-то? Ты ушла в туалет и куда-то пропала.

— Меня чего-то стало тошнить, — сказала я. — Вышла подышать. Проветриться немного. А Бу… пошла меня искать. Идет и говорит по телефону. Наверное… она просто не заметила эту машину.

— Я теперь чувствую себя полной дрянью. Сколько я про нее гадостей наговорила. А на самом деле она такая прелесть. Вот только она ведь правда ужасно рассеянная, да? А ты как?

— Нормально, — соврала я. В смысле, физически-то я не пострадала, а вот внутри все так и тряслось.

— А я тут решила тебя немножко согреть, — сказала Джаза, указывая на батарею, где грелся сырный соус.

— Как я люблю, когда ты говоришь непристойности.

«Чиз-виз» в меня все-таки не полез, я подошла к шкафу, достала пижаму.

— А откуда у тебя такая одежда? — поинтересовалась Джаза.

— А… дали на время.

Я быстренько стянула итонские штаны и пихнула их в грязное белье.

— Тебе в полиции дали брюки из Итона?

— Ну, почему-то они у них там лежали.

— Рори… ты уходишь с вечеринки, Бу идет следом, Бу попадает под машину… Ну, я не знаю. Не хочу лезть не в свое дело, но… что происходит?

В первую секунду я хотела было ей все рассказать. Ей-то уж можно. Даже представила, что именно я говорю и как она это воспринимает.

Но говорить было нельзя.

— Так… все к одному… одно хуже другого…

Джаза уронила плечи. Я не поняла, что это — облегчение или обида. По счастью, разговору не суждено было продолжиться, потому что в дверь постучали и в комнату ввалились практически все наши соседки по коридору, жаждущие узнать последние новости.

Когда в ту ночь я наконец закрыла глаза, перед ними все время стояли две картины: Бу, лежащая на мостовой, и Потрошитель.

Никто не мог этого понять. Ни одноклассники. Ни учителя. Ни полицейские.

Джаза спала. Я — нет.

Наверное, меня бы не стали ругать, если бы на следующее утро я не пошла на занятия, только я сама не видела смысла сидеть в комнате. Я и так черт знает сколько часов пролежала в постели, таращась в потолок, прислушиваясь к Джазиному дыханию и пытаясь отвлечься от бесконечных жутких мыслей. В шесть я встала, приняла душ. Кожа была липкой от пота — не потому, что мне было жарко, а потому, что я столько времени провалялась без сна. Я сдернула форму со спинки кровати, сняла с вешалки блузку. Подвязать волосы, да и просто расчесать их сил не было. Я только разобрала пальцами пряди.

Завтрак я пропустила, отправилась прямо на историю искусств. Когда я вошла в класс, никто даже не стал скрывать любопытства. Не знаю, что послужило причиной — новости про Бу или мой внешний вид. У нас дома на меня бы посыпались вопросы. Из меня бы вытянули все до последней мелочи. В Вексфорде для этого прибегли к другому способу — взглядам исподтишка.

Марк, человек в школе пришлый, был не в курсе вчерашней драмы.

— Сегодня, — начал он бодро, — я хотел бы посвятить, наше занятие определенной теме. Поговорим о насилии и его отображении в искусстве. Для начала я хотел бы показать вам работы художника Уолтера Сикерта. Сикерт принадлежал к числу английских импрессионистов конца девятнадцатого — начала двадцатого века, рисовал, по большей части, городские сценки. Его частенько поминают, когда заходит речь о Джеке Потрошителе. И на то есть несколько причин…

Я потерла переносицу. От этого Потрошителя не спрячешься. Он повсюду.

— Сикерт был буквально одержим преступлениями Джека Потрошителя. Специально снял комнату, в которой, по его домыслам, когда-то обитал Потрошитель, и написал там картину, которую назвал «Спальня Джека Потрошителя». Ходили слухи, что Сикерт и был Джеком Потрошителем, но, по моему мнению, вряд ли эти домыслы имеют под собой какие-то основания.

На экране возникла картина. Темная комната, в центре кровать. Простой, темный, мрачный интерьер.

— Еще одна причина заключалась в том, — продолжал Марк, — что в тысяча девятьсот восьмом году Сикерт создал серию картин, посвященных преступлению, имевшему место в реальности, так называемому Убийству в Кэмдене. Оно произошло годом раньше, обстоятельства во многом напоминали обстоятельства смерти последней из жертв Джека Потрошителя, Мэри Келли — по крайней мере, в части обстановки.

Щелчок. Другая картина. На постели лежит, отвернувшись от зрителя, обнаженная женщина. На краю кровати сидит мужчина, скорбя над тем, что сам же и содеял.

— Искусство и преступление, — проговорил Марк. — Художники часто выбирают своей темой смерть. Распятие изображали много сотен раз. Казнь королей. Убиение святых. Однако это полотно скорее посвящено убийце, чем жертве. Художник даже заставляет нас посочувствовать ему. Эта картина из кэмденской серии называется «Чем бы заплатить за жилье?».

Марк продолжил — он рассказывал об английских импрессионистах, об особенности их мазка и светотени. Я же тупо смотрела на неподвижную фигуру на кровати — затененную, почти развоплощенную фигуру женщины.

Я не испытывала сочувствия к убийце.

Через полтора часа нам полагался короткий перерыв. Я первой выскочила за дверь.

— Я туда не вернусь, — сказала я Джерому. — Слушай, может, ты… ну, не знаю, арестуешь меня как староста. Но в класс я не пойду ни за что.

— Арестовывать я тебя не стану, — ответил Джером. — Лучше провожу домой. А Марку скажу, что ты заболела.

Джером довел меня до Готорна — туда было метров десять. У самой двери остановился.

— Осталось всего несколько дней, — сказал он. — И потом все закончится.

Джером поколебался, потом положил ладонь мне на щеку, нагнулся и поцеловал меня.

Подняв глаза, я заметила Стивена. Он сидел на скамейке на площади и делал вид, что читает. Одет он был в свитер и джинсы, на шее шарф — никакой формы. Он оперативно снял очки и принялся ими поигрывать — мол, не видел я никакой целующейся парочки. Однако он все видел, и это оставило во мне какое-то странное ощущение. Я сделала шаг назад.

— Спасибо, — сказала я. Я, вообще-то, имела в виду то, что он меня проводил, но прозвучало это как благодарность за поцелуй.

— Ты видела последние новости? — спросил Джером. — Про это послание? Все теперь считают, что это намек на Библию и, возможно, как-то связано с терроризмом. А я так не думаю, да и рипперологи тоже. Имя звезды… Вовсе это не из Библии, он имеет в виду свое прозвище Джек Потрошитель. Это и есть имя звезды.

— Как это?

— Сам Джек Потрошитель никогда так себя не называл. Это имя всплыло из письма, присланного в Центральное агентство новостей. Явная фальшивка, и нет почти никаких сомнений, что написал его один из репортеров газеты «Звезда». Через эту газету Потрошитель и прославился. Вообще-то, он — типичный плод газетной шумихи. И эти его слова, «Да убоитесь имени звезды», по сути, сущая правда: всех пугает сама идея Потрошителя, а благодаря СМИ эта история раздувается все сильнее. А он в этом шоу главная звезда, так? Такой розыгрыш. Жутковатый, но все же розыгрыш. Ничего в этом нет хорошего, вот только… терроризм тут ни при чем. По крайней мере, лично я так думаю. Может, тебе от этого полегчает.

Он махнул рукой и зашагал обратно к учебному корпусу. У меня не было никаких дел. Я только что сбежала с единственного своего субботнего занятия, все мои соседки были на уроках. На маленькой лондонской площади под стенами Вексфорда было безлюдно. Я слышала, как в музыкальных классах звучат разные инструменты. Среди них была и Джазина виолончель, но я не могла вычленить ее звук из общего шума.

Я пошла прочь от школы, на торговую улицу, где было полно людей: суббота — день для покупок. Не придумав ничего лучше, забрела в местную кофейню, отстояла до глупого длинную очередь, заказала первое, что пришло в голову. Свободных столиков не нашлось, я прислонилась к барной стойке поближе к окну. Вошел Стивен, встал рядом.

— Я слышал, что сказал твой приятель.

— Привет, — откликнулась я.

— На самом деле это ценное наблюдение. Я мог бы и сам додуматься. Газета «Звезда». Конечно. «Да убоитесь имени звезды…» Люди боятся Джека Потрошителя. Он вовсе не Библию имеет в виду. Он насмехается над тем, что к нему приковано всеобщее внимание. Насмехается над рипперологами, над полицией, над журналистами…

Я выглянула на улицу — по моим понятиям, это была типичная лондонская улица. Невысокие постройки, яркие витрины, куча рекламы дешевых телефонов и всякой выпивки. Время от времени мимо проезжает красный двухэтажный автобус. Чаще проходит какой-нибудь турист с картой, фотоаппаратом и в потрошительском цилиндре — их продают на всех сувенирных лотках.

— Но Каллум вчера сказал толковую вещь, — продолжал Стивен. — Никто, кроме нас, не знает наверняка, что это не Ричард Иклз написал ту фразу на доске. Мне кажется… мне кажется, меня дурачат. Лично меня.

— Джо, — вдруг вспомнила я. — Нужно же сообщить Джо, что случилось.

Он не ждал такого поворота темы.

— Что?

— Джо, — повторила я. — Подруга Бу.

— А. Конечно. — Он почесал в голове. — Да. Конечно.

— Я хочу съездить поговорить с ней.

— Давай, пожалуй, — согласился Стивен. — Правда, я без машины. Я, когда в штатском, ею не пользуюсь.

Мы поехали на метро. Стивен больше молчал, да и ехать от Вексфорда было недалеко. Джо мы обнаружили рядом с детской площадкой, той самой, где я увидела ее впервые. Она бродила по улице и собирала мусор.

— Давай ты… — сказал Стивен. — Наверное, лучше, если…

Я до этого не видела, чтобы он колебался.

— Ладно, — согласилась я.

— Я тут подожду.

Я подошла к Джо сзади. Она не обернулась. Наверное, привыкла, что люди подходят совсем близко и даже проходят сквозь нее.

— Привет, — поздоровалась я. — Это я. Рори. Помнишь… мы виделись несколько дней назад?

Она удивленно обернулась.

— А, конечно! — сказала она. — Тебе получше? Я понимаю, какое это было потрясение.

— Я-то в порядке, — сказала я. — А вот Бу…

Я осеклась — мимо шла какая-то женщина с коляской. Двигалась она невыносимо медленно. Мне хотелось зайти к ней за спину и подтолкнуть, чтобы она нам не мешала. Джо стояла не шевелясь, пока женщина не отошла подальше.

— Она попала под машину, — закончила я.

— И что с ней?

— Жива, — ответила я. — Но покалечилась. Она в больнице. А сделал это Потрошитель. Он явился ко мне, а Бу попыталась меня защитить. Потому и пострадала. Он толкнул ее под колеса. Я просто подумала… что тебе нужно сообщить.

Часто, услышав дурные новости, люди резко втягивают в себя воздух или начинают тяжело дышать. Джо ничего такого не сделала, потому что Джо не дышала. Она нагнулась, подняла с земли пластмассовую чашечку из-под кофе. Похоже, это потребовало от нее огромного усилия, поэтому я перехватила чашечку и отнесла к урне в полутора метрах от нас.

— Спасибо, — сказала Джо, — но такое я и сама могу донести. Обертки от бутербродов, кофейные чашки, контейнеры из фольги. Их я могу поднять. Однажды смотрю — там, в конце улицы, у кафе, сидит девушка. Сумочку она поставила рядом. Подошел какой-то мужчина, взял ее. Девушка не заметила. А я как раз проходила мимо, протянула руку, выхватила у него сумочку и положила на место. Вот это было нелегко, но я справилась. Девушка так ничего и не заметила, зато мужик здорово перепугался. Это моя улица. Тут должно быть чисто и безопасно.

Говорила она без особых эмоций, но я почувствовала: она потрясена и, чтобы справиться с этим, говорит и продолжает делать свое дело. Ей явно нужно было выговориться.

— А ты здесь и жила? — спросила я.

— Нет. А вот умерла прямо вон там. Видишь вон ту многоэтажку? — Она указала на современное здание. — Ее недавно построили. В мое время на ее месте стояли отдельные домики. Там все и случилось. Вообще-то, я жила не здесь, но потом это место стало моим домом. Странная тяга — оставаться там, где умер. Я и сама не знаю, почему я так…

— А что тогда случилось? — спросила я. — Если, конечно, об этом можно спрашивать.

— А чего нет? — проговорила она чуть ли не радостно. — Налет люфтваффе. Десятое мая тысяча девятьсот сорок первого года. Последний серьезный ночной налет за период «Блица». В эту ночь немецкие бомбы упали на Сент-Джеймский дворец и на здание парламента. Я работала связисткой, рассылала закодированные депеши и донесения о том, что происходит в Лондоне. Тут, неподалеку, у нас был маленький телеграф. Бомба взорвалась в дальнем конце улицы и все тут разрушила, в том числе почти все домики. Я пришла на работу уже после налета. Было слышно, что под обломками еще остались живые люди. Я помогала какой-то девчушке выбраться из-под завала, тут ее дом на нас и обрушился. Вот, собственно, и все. В ту ночь погибло тысяча триста человек. Я была лишь одной из многих.

Она говорила об этом как о чем-то вполне обыкновенном.

— А когда ты поняла, что стала призраком? — спросила я.

— Да тут же и поняла, — ответила Джо. — Вот я помогаю этой девчушке, а в следующую секунду уже смотрю на кучу обломков и вижу, как меня вытаскивают оттуда, причем совершенно очевидно, что я мертва. Это, конечно, было потрясение. Налеты потом на некоторое время прекратились, но в городе было столько разрушений… столько работы. Я потом иногда находила какого-нибудь человека, который едва не погиб и поэтому мог меня видеть, садилась с ним и разговаривала. Вытаскивала из-под обломков всякую мелочь — фотографии, все такое. Старалась приносить пользу. Не хотелось просто взять и исчезнуть. Поначалу было нелегко. Случались длинные периоды, целые недели, когда у меня ни на что не было сил, я могла только сидеть на том месте, на котором погибла. У меня вообще не было никакого облика. Но я все-таки выбралась из-под завалов. Можно сказать, создала себя заново. Нельзя позволять всяким глупостям становиться на твоем пути. Помнишь, как говорил наш премьер-министр Черчилль: «Никогда ни перед кем не пасуйте — никогда и ни в чем: ни в великом, ни в малом, ни в важных вещах, ни в пустяках». Великолепная речь. Произнес он ее уже после моей смерти, но ее повсюду цитировали. Эти слова стали моим девизом. И помогают мне держаться уже столько лет.

Джо буквально поразила меня своей несгибаемостью, однако было ясно и то, что ей ведом страх. Она знала, что это такое и как с этим бороться.

— Мне страшно, — сказала я. — Мне правда очень страшно. Потрошитель… он ищет именно меня.

Я произнесла эти слова — и вдруг осознала их смысл. Джо повернулась ко мне, посмотрела в глаза.

— Джек Потрошитель был всего лишь человек. Никакой не волшебник. Даже Гитлер был всего лишь человеком. И нынешний Потрошитель всего лишь человек.

— Вернее, призрак, — поправила ее я. — Призрак, наделенный большой силой.

— Так призраки — они те же люди. Мы только с виду, наверное, пострашнее, потому что представляем собой нечто неведомое. Нас почти никто не видит. Считается, что нас вообще не должно быть. Но на свете есть хорошие люди, они поймают этого Потрошителя.

— Знаю, — ответила я, — только… они еще… совсем молодые. Как я.

— А кто, по-твоему, идет воевать? Молодые. Нашу страну защищали именно молодые люди. На поле боя. В самолетах. В штабах, где они разгадывали шифры. Знала бы ты, сколько моих знакомых наврали и ушли в армию в пятнадцать-шестнадцать лет…

Она смолкла и посмотрела на какого-то типа — он крутился около велосипеда, явно ему не принадлежавшего. Джо разгладила форменный китель, хотя никаких морщин на нем не было. Наверное, и не могло быть.

— Спасибо, что сообщила, — сказала она. — Не все считают, что меня… тоже нужно информировать. Ты, как и Бу, очень заботливая. Она славная девочка. Незрелая пока, но хорошая. Ну, пойду разберусь с этим велосипедом.

Джо зашагала по улице, практически не обращая внимания на едущие сквозь нее машины. Пройдя полпути и остановившись прямо перед капотом маленького спортивного автомобиля, она обернулась.

— В страхе нет ничего зазорного, — сказала она. — Но если захлестнет — не давай ему воли. Страх — змея, лишенная яда. Помни это. Эта мысль может оказаться спасением.

Она шагнула в сторону, когда до машины оставалось всего несколько сантиметров, а потом пошла дальше.

27

Я смутно помню, чем занималась следующие несколько дней. Занятия на всю неделю отменили. Каллум со Стивеном по очереди дежурили в школе. А календарь отсчитывал дни: 4 ноября, 5 ноября, 6 ноября… Журналисты, в отличие от меня, пристально следили за ходом времени.

В среду 7 ноября я проснулась около пяти утра. Мозг, дремавший много дней, вдруг взял и включился, пульс зашкаливало. Я села, обвела глазами темную комнату, останавливая взгляд на всех предметах. Вот тумбочка у моей кровати. Мой письменный стол. Дверца шкафа приоткрыта, но слегка, за ней не спрячешься. Вот Джаза, спит в своей постели. Я схватила клюшку, потыкала под кроватью, ничего. Потом сообразила, что призраков так искать бессмысленно, поднялась, как можно тише соскочила на пол, встала на четвереньки. Никого. Джаза пошевелилась, но продолжала спать.

Я взяла халат, косметичку и прокралась в душевую — там, прежде чем встать под душ, я осмотрела все кабинки и даже после этого задернула занавеску только наполовину. Войдет кто-нибудь — наплевать.

Как только открыли столовую, я пошла завтракать — Джаза еще даже не вылезла из кровати. На углу напротив столовой стоял Каллум. На нем был синий форменный костюм сотрудника Лондонского метрополитена, а сверху — ярко-оранжевый жилет; в руке он держал планшетку. Если он думал, что выглядит уместно и совсем не подозрительно, то жестоко ошибался.

— Ты чего делаешь? — осведомилась я.

— Делаю вид, что слежу за транспортными потоками в преддверии прокладки нового автобусного маршрута. Видишь — планшетка и все такое.

— Вы своими головами до этого доперли?

— Разумеется, мы доперли своими головами, — ответил он. — Что тут еще придумаешь — мне придется простоять перед школой несколько дней, и никто не должен ничего заподозрить, а кроме этой планшетки, никаких подходящих вещей у нас не нашлось. Кстати, нас не должны видеть вместе, так что вали.

Он снова уткнулся в планшетку, положив конец разговору. Я зашагала прочь, чувствуя себя полной дурой.

В столовой я в этот час оказалась единственной. Думала, как обычно, захомячить целую тарелку сосисок, но впихнула в себя только стаканчик сока и черного, обжигающего, как лава, кофе. От нечего делать я принялась читать медные таблички на стенах — имена выпускников, их достижения. Поглазела на витраж в высоко расположенном окне — там был изображен ягненок, но тут же вспомнила, что ягнят только и делают, что ведут на заклание, если только они сами не отправляются не-разбери-пойми-куда в обществе всяких сомнительных львов.

Мне нужно знать, как именно они собираются остановить Потрошителя. Если я этого не узнаю, я свихнусь. Я встала, сунула поднос на каталку, снова вышла на улицу и направилась к Каллуму.

— Я же только что сказал…

— Покажи, как вы работаете, — сказала я.

— Сама видишь как.

— Я не о том… Покажи, как вы разбираетесь с ними.

Он поковырял булыжник носком сапога.

— Нет, не могу, — сказал он.

— И вы еще хотите, чтобы я не свихнулась? — осведомилась я. — Ты считаешь, я не имею права знать? Я совершенно беззащитна. Покажи.

— Ты хоть представляешь, сколько я в своей жизни подписал бумажек, в которых написано, что я никогда и никому не скажу?

— Ну ладно, тогда и стой здесь со своей планшеткой. Только если не покажешь, я буду стоять рядом и пялиться на тебя. Буду ходить за тобой хвостом. Буду делать все, чего делать не должна. Выбора у тебя нет.

Уголок его рта слегка дернулся.

— Совсем нет? — уточнил он.

— Ты даже не представляешь, на что я способна, если меня довести.

Он огляделся: вправо, влево, вокруг площади. Отошел ненадолго, позвонил куда-то.

— Договоримся так, — сказал он, вернувшись. — Ты никому не скажешь. Даже Стивену. Уж тем более Бу. Никому.

— А чего скажу-то? Меня здесь вообще не было.

— Договорились. Мне сегодня звонили со станции «Бетнал-Грин». Там у них проблема. Давай, пошли.

Мы дошагали до «Ливерпуль-стрит». По дороге я тоже принялась считать камеры — мне удалось разглядеть тридцать шесть штук, а на самом деле их наверняка было гораздо больше. Камеры крепились к углам зданий, светофорам, прятались в оконных проемах, торчали над каменными карнизами, висели рядом с фонарями на столбах… столько камер, и ни от одной из них никакого толку, если речь идет о Потрошителе.

Мы зашли в метро, Каллум предъявил пропуск, я приложила проездной к считывателю. Пока я возилась, он уже спустился до середины эскалатора, пришлось нагонять его бегом.

— А по их мнению, ты чем занимаешься? — спросила я, когда мы сели в поезд.

— Официально я сотрудник Лондонского метрополитена. Они думают, что я инженер. Так написано в моем личном деле. Еще там написано, что мне двадцать пять лет.

— А на самом деле?

— На самом деле двадцать.

— А что они делают, когда врубаются, что ты… никакой не инженер?

— Ну, мое имя и телефон им сообщают начальники других станций — если у них что-то… происходит. Я приезжаю, решаю проблему. По моему опыту, большинство вообще не хочет лезть ни в какие подробности. Если бы они знали, сколько я решаю этих самых проблем, сколько поездов выбивались бы без меня из графика… Не исключено, что я самый нужный сотрудник метро.

— При этом самый скромный, — заметила я.

— Ну, это большой вопрос. — Он улыбнулся. — Метрополитен — огромная штука. Настоящий подземный мир. Одних рельсов почти четыреста километров, но я в основном занимаюсь теми участками, которые расположены глубже: двести километров запасных путей плюс неиспользуемые и служебные туннели.

Поезд шел по туннелю. Из окон мне было видно только темноту, лишь иногда — очерк кирпичной стены.

— Я много работаю на той станции, куда мы сейчас едем. Меня там знают. Там погибло больше народу, чем на любой другой станции, да и вообще где-либо во всей системе. В войну там было бомбоубежище. Однажды ночью неподалеку испытывали новые зенитные орудия — испытание было секретное. Жители услышали взрывы, подумали, что начался налет, и опрометью бросились под землю. Кто-то споткнулся, упал на ступенях, на лестнице началась страшная давка. Погибло сто семьдесят три человека — многие так здесь и ошиваются.

Тут в громкоговорителе раздался голос диктора — он объявил, что поезд прибывает на станцию «Бетнал-Грин». Мы вышли, на платформе было совсем тихо. Нас дожидался пузатый мужчина — на лице множество лопнувших капилляров.

— Приветствую, Митчелл, — сказал он, кивнув. — А она кто?

— Стажер. Побудет на платформе. Что тут у вас?

— Неполадки на пути восточного направления. Поезд доходит до автостопа. И встает, с какой бы скоростью ни двигался.

Каллум кивнул с видом человека, которому все понятно.

— Хорошо. Действуем по обычной схеме.

— Да.

Пузатый удалился, оставив нас вдвоем.

— А как это «по обычной схеме»? — спросила я.

— Он сваливает, садится пить чай и не задает никаких вопросов.

Каллум поставил сумку на платформу, снял пиджак, подпрыгнул и набросил его на камеру видеонаблюдения, направленную на дальний конец платформы.

— Снимай куртку и делай то же самое вон с той, — сказал он, указывая на камеру в середине платформы.

Я сняла куртку и подошла к камере. Висела она довольно высоко, но после нескольких неудачных бросков я ее все-таки накрыла. Каллум отошел в дальний конец платформы — там имелся технический проход высотой примерно по грудь. Дверь была увешана всяческими предупреждениями. Все клонили к одному: «Нет. Нельзя. Назад. Стоять. Шаг вперед — и тебе конец». Каллум открыл дверь — за ней оказалось несколько ступеней, спускавшихся до уровня рельсов.

— Итак, — сказал Каллум, — поломки в работе автостопа. Автостопы — это автоматические датчики, расположенные на путях в начале и в середине каждой станции. Мели поезд проходит их на скорости больше пятнадцати километров в час, срабатывает автоматика, поезд останавливается. И есть важная подробность. Посмотри-ка вниз. Сколько там рельсов?

Я посмотрела. Увидела три: два, по которым катятся колеса, и еще один, более массивный, посередине. Они лежали на шпалах высотой сантиметров в пятьдесят.

— Три, — ответила я.

— Вот-вот. Лучше всего не наступать ни на один из них. Но если припрет, наступай, только не на центральный — поджаришься заживо. Проще всего ходить между рельсами. Вот, с этой стороны расстояние пошире. Идти нужно очень, просто очень аккуратно. Это не слишком сложно, но если оступишься — тебе крышка, так что смотри под ноги. Ты хотела учиться? Вот и учись.

Каллум кривовато усмехнулся. Я так и не поняла, шутит он или нет. Решила лучше не спрашивать. Спустилась вслед за ним на пути. Перед нами было устье туннеля — тускло-черный полукруг, уводивший в непроглядную тьму. Каллум вложил мне в руку фонарик.

— Свети вперед и вниз. Иди медленно, аккуратно, увидишь крысу — не подпрыгивай. Она сама свинтит, не волнуйся.

Я пошла, делая вид, что мне решительно наплевать на рельс с высоким напряжением и на крыс в темноте. Едва мы шагнули в туннель, температура упала на несколько градусов. Метрах в семи перед нами стоял человек. Он находился точно между рельсом и кирпичной стеной туннеля. На нем была грубая рабочая рубаха и такие же сапоги, просторные фланелевые брюки; никакой куртки.

— Ненавижу эту станцию, — чуть слышно пробормотал Каллум.

Я направила фонарик прямо на незнакомца, видно его от этого стало только хуже. Он был совсем бледный и хрупкий, скорее просто игра света, зримый образ печали в темноте туннеля.

— Послушай, приятель, — сказал Каллум. — Я лично тебя понимаю. Но ты кончай баловать с этим переключателем. Просто не подходи к нему, ладно?

— Моя семья… — начал незнакомец.

— Чаще всего, — пояснил Каллум, не сводя с него глаз, — они, вообще-то, не хотят делать ничего такого. Само их присутствие сбивает работу автоматики. Он, скорее всего, понятия не имеет, что замыкает цепь. Ты ведь это не специально, а?

— Моя семья…

— Вот бедолага, — посочувствовал Каллум. — Ну ладно, Рори. Подойди ближе. Вот сюда.

Каллум шагнул в небольшую нишу в стене, чтобы подпустить меня поближе к незнакомцу. Я подошла — воздух сделался более студеным и каким-то кисловатым. Глаза незнакомца напоминали бельма. Зрачков у него не было. Выражение лица казалось бесконечно печальным.

Каллум забрал у меня фонарик и вложил на его место мобильный телефон. Та же допотопная модель, что и у Бу.

— Теперь делай вот что, — сказал он. — Нажми две кнопки, единицу и девятку. Сильно, и не отпускай.

— Чего?

— Нажимай, говорю. Давай. Только стой от него сантиметрах в тридцати, не дальше.

Я нащупала единицу и девятку и хотела уже нажать, но тут Каллум вытянул руку и толкнул мои ладони вперед — они, вместе с телефоном, прошли сквозь грудную клетку незнакомца. Я ощутила едва заметное сопротивление — будто прорвала кулаком надутый бумажный пакет. Я невольно вздрогнула, однако незнакомец вроде как и не заметил, что я засунула руки ему в грудную полость.

— Молодец, — похвалил Каллум. — А теперь нажимай, обе сразу, и посильнее!

Я стиснула телефон, впечатала ногти в клавиатуру. И тут же почувствовала, что воздух переменился — повеяло слабым, но прирастающим теплом, а руки мои задрожали.

— Держи-держи, — сказал Каллум. — Будет легкая вибрация. Не отпускай.

Мужчина посмотрел вниз — на себя, на мои руки, сложенные молитвенным жестом у него в груди, — руки дрожали, я изо всех сил вцепилась в телефон. Через секунду-другую туннель озарила вспышка, будто лампочка перегорела, только лампочка была огромной, размером с человеческое тело. Шума не было, лишь прошелестел легкий порыв ветра, и туннель наполнил странный сладковатый запах — я бы описала его как запах горящих цветов и волос.

А незнакомец исчез.

28

Мы оказались на небольшой площади у входа в церковь. Викарий как раз открывал дверь, чтобы впустить прихожан на утреннюю службу, и совсем не обрадовался, увидев, как я тихонько блюю в кучу свежеопавших листьев. Было что-то необъяснимо приятное в том, чтобы облегчить желудок в чистом, ветреном воздухе. Это значило, что я еще жива, что я выбралась из туннеля. Это значило, что я больше не ощущаю этого запаха.

— Полегчало? — осведомился Каллум, когда я разогнулась.

— Что я такое сделала?

— Ты решила проблему.

— Да, но что именно я сделала? Совершила убийство?

— Разве можно убить мертвеца? — возразил Каллум. — Это чушь какая-то.

Я добрела до каменной скамейки и рухнула на нее, подняв лицо к небу, навстречу желанной мороси.

— Но что-то же я сделала. Он… лопнул. Или что-то в этом роде. Что с ним случилось?

— А мы без понятия, — ответил Каллум. — Они просто исчезают. Ты хотела знать. Вот, теперь ты знаешь.

— Знаю, что вы боретесь с призраками с помощью мобильников. Немного же я знаю.

— Эта штука называется «терминус», — поправил Каллум.

Викарий так и таращился на нас с верхней ступеньки. От спазмов в желудке у меня все еще тряслись ноги, но с каждым шагом силы прибывали. Не знаю, что я из себя вытряхнула, но хорошо, что оно не осталось внутри.

— Стивен сказал, с ним что-то случилось во время гребной тренировки, — сказала я. — А с тобой?

Каллум откинулся на спинку скамейки, вытянул ноги.

— Мы тогда только переехали сюда из Манчестера. Родители разошлись, мы все время мотались из дома в дом. Мама нашла тут работу, мы поселились в Мил-Энде. Я хорошо играл в футбол. Метил в профессиональный спорт. Я знаю, многие такое про себя говорят, но в моем случае это правда. Тренировался до посинения. Прошел отбор. Считалось, что через несколько лет я наберу нужную форму. У меня не было в жизни ничего, кроме футбола. Где бы мы ни жили, мама всегда находила мне футбольную секцию. Так вот, был декабрь. Моросил дождь, стояла холодина. Автобусы ходили кое-как. Один одноклассник показал мне, как срезать путь через бывший приют, который собирались сносить. Вообще-то, входить туда запрещалось. Вокруг забор, повсюду предупреждающие знаки, но никого это не останавливало.

— Приют? — не поняла я. — Это для сирот, что ли?

— Нет-нет, — сказал Каллум. — Приют — это место, где можно переночевать. У вас такие, кажется, называют ночлежками». Не самые роскошные здания. А это было и вообще хуже некуда: все раздолбанное, вонючее, полуразвалившееся — словом, опаснее не бывает. Так что народ куда-то перевели, а здание определили под снос. Решили построить там квартиры для богатеньких. Ну, я топаю вприпрыжку, мне-то что. Дорога домой короче. И тут… передо мной провод. Разорванный. Под напряжением. На земле. Он искрит. А я стою в луже размером с пруд всего метрах в трех от него. Я видел, как он поднялся над землей. Видел, как взлетел на воздух. А потом как хлестанет по воде, я почувствовал первый удар электричества… и тут я его увидел. Длинные волосы, странная такая желтая рубаха с большим воротником, сверху коричневая безрукавка, брюки-клеш и такие ботинки… красно-белые, на толстенной подошве. Я в жизни не встречал такого чувака, он будто явился из семидесятых. Еще секунду назад его там не было, а теперь смотрю — держит провод и смеется. И тут я понял, что ноги у меня дрожат. Я упал на колени. А он крутит проводом над самой водой, а я все повторяю: «Нет, нет, не надо». А он хохочет. Я попытался отползти, но только упал лицом в воду. После этого ничего не помню. Я, понятное дело, выжил. Всю эту историю зафиксировали камеры видеонаблюдения, кто-то из охранников увидел, что происходит. Ну, понятно, что они увидели: я забрел на запретную территорию, у меня случился какой-то припадок, и я упал в лужу, в которой стоял. Когда они туда прибежали, то, само собой, увидели провод и сообразили, что меня ударило током. Я попытался рассказать им про этого типа, но они просмотрели видеозапись и никого там не обнаружили. Так все и началось…

Каллум поднял глаза на церковный шпиль. Викарию надоело таращиться, и он оставил нас в покое.

— Там, в этой луже, со мной что-то случилось, — сказал Каллум. — В смысле, что-то случилось с ногами. С тех пор я разучился нормально бегать. Разучился бить по мячу. Сделался нервным. У меня отобрали единственное, что я умел, — футбол. А потом, через несколько недель, в дверь к нам постучался какой-то мужик и спросил, не нужна ли мне работа. Он уже все про меня знал — про семейную ситуацию, про футбол. Не сразу убедил меня, что все это правда, а потом я согласился. Сперва меня отправили на подготовку — в основном по полицейской части. Потом познакомили со Стивеном. Он считался главным. Поначалу мы здорово собачились, но, вообще-то, Стивен нормальный парень. Когда он начал меня учить, я быстро понял, почему его назначили главным.

— Почему?

— Потому что он гений, — ответил Каллум. — В Итоне был отличником. А для этого нужны еще какие мозги. При этом он не полный ботаник, как другие, — так, иногда бывает странноватым. В общем, первое время я стажировался у одного мужика в метро. Учился. А Стивен рассказал мне под «Духов», про их историю, про планы — как все будет работать в будущем. А когда решил, что я готов, выдал мне терминус.

Каллум поднял телефон повыше и посмотрел на него с восхищением.

— Терминус? — повторила я. — Вот как он называется…

Каллум кивнул.

— Я как его получил, сразу же рванул на ту стройку. К этому времени уже возвели новый дом. Такой, из блестящего стекла, со спортзалом на крыше, набитый сплошными банкирами. Пришлось поискать, но я его все же обнаружил. Похоже, новое здание ему оказалось не по душе. Он ошивался на стоянке, так, бродил без цели и явно скучал. Собственно, мне даже стало немного жаль этого придурка — застрять на всю жизнь на какой-то там парковке рядом со стеклянной уродиной. Он меня не узнал. И не сообразил, что я его вижу. Не обратил внимания, как я подошел к нему, вытащил телефон, нажал на единицу с девяткой и запек его. Хватит издеваться над людьми. Но именно в тот день я и понял, в чем мое настоящее призвание. Не знаю, что бы я иначе делал. Для меня это главное в жизни. Я снова понял, что живу не зря.

— Когда Бу к нему подошла, в руке у нее был телефон, — сказала я, совмещая его рассказ с воспоминанием, которое снова и снова прокручивалось в голове. — Я подумала, она хочет дать его мне.

— Значит, она хотя бы попыталась пустить его в ход, — сказал Каллум и осекся. — Надо же… — Он наклонился вперед, обхватил голову руками. — Она принципиально против терминуса, — пояснил он. — Мы на эту тему все время ругаемся.

Я так увлеклась своими собственными переживаниями, что как-то не успела разобраться, какие у Каллума, Стивена и Бу отношения между собой. Я видела, что Каллум и Стивен тогда расстроились, но тут… тут до меня вдруг дошло. Они все друзья.

— Ладно, — сказал Каллум, поднимая голову. — Теперь ты знаешь, что его ждет. Тебе полегчало?

Я не ответила, потому что не знала ответа.

Когда я вернулась, Джазы не было, и вот я осталась одна — сидела и прислушивалась, как в соседних комнатах болтают и смеются.

На моем рабочем столе царил кошмар — там скопилось кладбище не сделанной за последние дни работы. Удивительно, как быстро можно выпасть из учебного процесса.

Всего неделя-другая — и ты уже ни во что не врубаешься. Можно подумать, что пропустила целый год. Стоило ради этого приезжать в Вексфорд? Правда, сейчас у меня были заботы и понасущнее, но я все-таки позволила себе роскошь на несколько минут впасть в панику по поводу того, в какой космической заднице я оказалась — даже если забыть о Потрошителе. Похоже, мозги мои решили хоть ненадолго взять отпуск от всей этой призрачной жути с убийствами.

Стремительно темнело, я зажгла настольную лампу. Потом услышала, как соседки встают и идут ужинать. Пять вечера. Аппетита у меня не было, но я решила дойти до столовой. Все лучше, чем сидеть тут одной. Я вышла на улицу — Каллум исчез, на том самом месте стояла полицейская машина. На водительском сиденье устроился Стивен. Он знаком подозвал меня, открыл дверь. Как только я села, он отъехал за угол, подальше от любопытных глаз моих однокашников, топающих на ужин.

— Самое время обсудить план на завтра, — сказал он. — Он чрезвычайно прост. Ты остаешься в Вексфорде. Мы весь день держим здание под наблюдением. Появится Бу — ей уже можно. Правда, она пока не ходит, приедет на коляске. Будет смотреть в оба. Завтра утром я тщательно обыщу здание. Мне уже дали официальное разрешение. Если мы убедимся, что там все чисто, на ночь ты останешься внутри вместе с Бу. Я буду дежурить снаружи у центрального фасада, Каллум — у заднего. Незаметно он войти не сможет. Ты ни на миг не останешься одна, не останешься без защиты. И еще держи вот это.

Он протянул мне телефон — тот самый, который я видела у Бу, ту самую старомодную модель, которая была у каждого из них. На черном пластмассовом корпусе остались белые царапины от удара об асфальт, когда Бу попала под машину.

— Я знаю, что ты знаешь, что это такое, — сказал он.

— Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила я.

— Я проследил за вами, — просто сказал Стивен. — Видел, как вы доехали до «Бетнал-Грин» и как ты выглядела, когда вы вышли наружу.

— Ты проследил…

— Каллум с самого начала хотел все тебе рассказать, — сказал Стивен. — Да я бы, наверное, и сам рассказал, если бы он меня не опередил. Я как чувствовал, что так оно и будет. Но раз уж ты все знаешь…

Он поднял телефон повыше.

— Эта штука называется «терминус». Слово, означающее конец или пограничный камень.

— Это же телефон, — возразила я.

— От телефона тут один корпус. Это устройство можно смонтировать в любом корпусе. Просто в телефоне проще всего, да и внимания на него не обращают.

Он снял заднюю панель и показал мне внутренности аппарата. Там, где должны были находиться всякие проводки и микросхемы, оказались небольшой аккумулятор и два проводка, соединенные в центре изолентой. Стивен осторожно приподнял обмотку и жестом велел мне нагнуться пониже. Тонкие кончики проводов сходились на каком-то драгоценном камне — розоватом, с кривым потеком посередине.

— Это алмаз, — пояснил Стивен.

— У вас что, алмазные телефоны?

— Всего по одному алмазу в каждом. Проводки пропускают сквозь них ток. Если одновременно нажать единицу и девятку, через камень начинает идти ток, и камень испускает импульс — мы его не слышим и не чувствуем, но он…

— Уничтожает призраков.

— Я предпочитаю такую формулировку: распыляет остаточную энергию, которая сохраняется после физической гибели человека.

— Пусть так, — согласилась я. — А алмазы?

— Это не так уж странно, если вдуматься, — сказал Стивен. — Алмазы — прекрасные полупроводники. Их часто используют в этом качестве. Наши три алмаза имеют множество дефектов, для большинства они не представляют почти никакой ценности. А для нас — ценнее некуда.

Он аккуратно надел панель на место. Убедившись, что телефон собран, он протянул его мне.

У них у всех есть имена, — добавил он. — Этот называется Персефоной.

— В честь владычицы подземного царства, — сказала я. В детстве у меня была книжка про легенды и мифы.

— Гомер называет ее царицей духов, — кивнул Стивен. — Тот, что у Каллума, называется «Гипнос», а мой — «Танатос». Гипнос — божество сна, а Танатос его брат, смерть. Поэтические имена им дали не случайно. У всех видов тайного оружия есть кодовые названия, для архивов и учета. Я только что передал тебе особо секретную вещь, так что, пожалуйста, обращайся с ней аккуратно.

Я посмотрела на телефон. В ноздри снова полез тот запах, который я почувствовала в метро. Я снова ощутила тот сквозняк, увидела свет…

— А им больно? — спросила я.

— Понятия не имею, — ответил Стивен. — Раньше меня тоже волновал этот вопрос, а теперь — нет. Ты должна иметь при себе эту штуку, и если понадобится — пустишь ее в ход. Понятно?

— Я этого никогда не пойму, — ответила я.

— Единица и девятка, — напомнил Стивен. — Это единственное, что ты должна помнить.

Я сглотнула. Горло все еще саднило от рвоты.

— Ладно, иди, — сказал Стивен. — Попробуй передохнуть. Я буду здесь. А это держи при себе.

Я вылезла из машины, стиснув в ладони телефон. Попыталась вспомнить, что там говорила Джо — что защищали страну в основном совсем молодые люди. Посмотрела на Стивена. Он выглядел усталым, на подбородке — легкая тень небритости. У меня есть он. У меня есть Каллум. У меня есть допотопный телефон.

— Спокойной ночи, — сказала я осипшим голосом.

29

И в эту ночь я проснулась около пяти. Заснула я с терминусом в руке, но во сне выпустила его из кулака. Несколько секунд ушло на поиски. Он оказался под одеялом, в ногах. Понятия не имею, что я такое вытворяла во сне и как он там очутился. Я выпростала его из простыни и стиснула в ладонях, надавив на единицу и девятку. Повторила упражнение несколько раз — откладывала телефон и снова хватала, нажимала кнопки, стараясь проделывать это как можно стремительнее. Я поняла, почему они пользуются старыми моделями — там кнопки без выкрутасов. Если что, можно мгновенно их нащупать и прижать подушечками пальцев.

Я встала, подошла к окну и прислонилась к батарее.

Полицейская машина Стивена стояла чуть ли не под окном. Собственно, только ее одну я и могла различить в темноте (солнце еще не встало) — желтые светоотражающие квадраты по бокам, на заду они же вперемешку с синими, оранжевыми и неоново-желтыми. В английской полиции явно позаботились, чтобы машины их не оставались незамеченными.

Для остальных обитателей Вексфорда то был обычный четверг — или почти обычный. Как и в предыдущий «день Потрошителя», нам предстояло сидеть взаперти — после раннего ужина. У фасада уже стояло несколько полицейских машин, к ним подтягивались телевизионные фургоны.

В середине дня я пошла в библиотеку. Все кабинки были заняты — мои однокорытники, как обычно, работа ли на совесть, забивали головы знаниями, которые понадобятся на следующей неделе, когда возобновятся занятия. Я сразу отправилась наверх, в книгохранилище. Алистер, как всегда, валялся на полу с книгой. На сей раз он читал стихи. Я это поняла, подметив широкие поля на странице и его особо томную позу.

Я присела поблизости, положила на колени раскрытую книгу — если вдруг кто-то войдет, подумают, что я читаю. Мы не обменялись ни единым словом, но его вроде как не смущало мое присутствие. Через несколько минут явился библиотекарь с тележкой. Указал на книгу, которую читал Алистер.

— Твоя? — обратился он ко мне.

— Нет, — ответила я.

Могла бы сообразить, к чему это приведет: библиотекарь поднял книгу и положил на тележку. Алистер насупленно проводил взглядом свой недочитанный томик.

— Ты чего? — осведомился он. — Вид у тебя какой-то квелый.

В его устах это прозвучало почти как комплимент.

— Это очень тяжело? — спросила я. — Ну — умирать.

— Слушай, не надо, — сказал он, ложась на пол пластом.

— Я боюсь смерти, — сказала я.

— Тебе, скорее всего, до нее еще далеко.

— Потрошитель хочет меня убить.

Тут он осекся. Поднял голову с пола, взглянул на меня.

— С чего ты это взяла? — осведомился он.

— Он сам так сказал.

— Не дуришь? — уточнил он. — Сам Потрошитель?

— Угу, — ответила я. — Можешь чего посоветовать? Ну, если оно случится?

Я попыталась улыбнуться, но даже сама поняла, что на улыбку это не очень похоже; дрожь в голосе мне тоже не удалось скрыть.

Алистер медленно сел, постучал пальцем по полу.

— Я даже не помню, как умер. Просто уснул — и все.

— Вообще ничего не помнишь?

Он покачал головой.

— Я просто подумал, что мне снится очень странный сон, — сказал он. — Во сне боевики ИРА заложили мне в грудь бомбу, я чувствовал, как она там тикает, и пытался всем сказать, что она вот-вот взорвется. Потом она взорвалась. Я видел взрыв — прямо у себя в груди. А потом сон кончился, я оказался в своей комнате, было утро. Смотрю и вижу себя на кровати. Мне тогда показалось, что это продолжение сна. Может, мне он так до сих пор и снится.

— Как ты думаешь, почему ты вернулся?

— А я не возвращался, — возразил он. — Я просто никуда не уходил.

— Но почему? В смысле, ведь принято считать, что призраки возвраща… в смысле, не уходят, потому что у них остались какие-то недоделанные дела.

— У кого это принято считать?

Хороший вопрос. Ответ на него звучал так: в телевизоре, в фильмах, а еще у кузины Дианы. Не слишком-то надежные источники информации.

— Я эту школу терпеть не мог, — продолжал он. — Одного хотел — поскорее свалить отсюда. Вроде как в этом смысле смерть была кстати, а вот поди ж ты. Застрял в этой вонючей школе на двадцать пять вонючих лет. Не знаю, что тебе сказать. Я не знаю, почему я именно такой и что происходит после смерти с другими. Только знаю, что я все еще здесь.

— А мог бы свалить — свалил?

— В ту же секунду, — ответил он, снова ложась на пол. — Только почему-то не получается. Я уж об этом и думать перестал.

Я стиснула в кармане терминус. Я могу исполнить мечту Алистера прямо сейчас. В одну секунду. Вопрос был настолько смысложизненный, что казался смешным. Не хочешь больше существовать? Ради бога! Чпок! Готово дело. Струйка дыма — и тебя больше нет, фокус-покус. Я провела пальцем по кнопкам. Может, мне именно так и предназначалось прожить этот день — подарить кому- то свободу.

Но это ведь был Алистер, а я уже привыкла думать о нем как о своем однокашнике — это совсем не то же самое, что та неприкаянная душа в туннеле. Или как там они у них называются? Духи.

Я вытащила терминус из кармана, положила на колени. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не вошел Джером и не сел рядом. По счастью, с другой стороны — в противном случае он уселся бы прямо на Алистера.

— Это что? — поинтересовался Джером, кивая на телефон.

— А, это… телефон Бу.

— Вот это вот? Сколько этому бронтозавру лет?

Джером потянулся к телефону, но я отодвинула его подальше.

— А ты чего не учишься? — поинтересовалась я.

— У меня должен был быть семинар по латыни. Но в группе всего пять человек, и трое из них уехали.

— Трусы.

— Audaces fortuna juvat.

— Что это значит? — спросила я.

— Фортуна благосклонна к храбрым, — ответили они с Алистером в один голос.

Джером чуть подвинулся — теперь мы соприкасались по всей длине рук и ног.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Ты чего это сидишь тут на полу?

— Тихо тут, — ответила я. — И я в принципе люблю сидеть на полу.

Похоже, в тот момент Джером был готов принять любое мое замечание за приглашение к флирту. Выражение его лица выдавало, что уровень гормонов у него зашкаливает, а время самое что ни на есть подходящее. При любых других обстоятельствах я была бы этому только рада. В тот же момент мне не хотелось совсем ничего. Запас чувств у меня иссяк начисто.

— Этого не хватало, — пробормотал Алистер.

— Извини, — сказала я.

— Извинить — за что? — Это уже Джером.

— Мне показалось… я тебя царапнула, — соврала я. — Ногтем.

— Ладно, валяйте, — сказал Алистер устало. — Тут оно все время происходит. Я уже привык.

— С тобой все в порядке? — спросил Джером, вплотную придвигая свое лицо к моему.

Такой английский выговор. «Фсссе в повятке». Я не ответила. Я его поцеловала.

В прошлый раз у нас все это вышло довольно неловко. Сегодня — иначе. Мы сомкнули губы и замерли. Я чувствовала теплое дуновение из его носа при вдохе и выдохе. Мы целовали друг друга в шею. Я постепенно начала отогреваться, желеобразная кровь разжижилась и снова поползла по сосудам. Поцелуи помогают мириться со многими из тех гадостей, которые волей-неволей приходится терпеть в школе — да и не в школе — в подростковые годы. Они бывают странные, неловкие, недоделанные, но от них внутри становится мягко, и ты просто забываешь, что творится вокруг. Пусть даже ты находишься в горящем здании или в автобусе, который вот-вот рухнет с обрыва. Неважно, ты превратился в лужу. Я стала лужей на полу библиотеки, слившейся в поцелуе с кудрявым парнем.

— А обязательно кататься прямо по мне? — осведомился Алистер. — Я, между прочим, сюда первый пришел.

Когда прозвенел звонок, возвещавший, что настал конец учебного дня — которого сегодня, правда, так и не было, — оба мы подскочили и дружно моргнули. Алистер уже некоторое время назад встал и удалился в другой угол, откуда время от времени доносилось ехидное шипение. Из библиотеки мы выбрались с затуманенным взором и перекошенными воротниками. Три полицейские машины превратились в две полицейские машины и четыре здоровенных фургона. А еще мимо проходили люди — парами, тройками, четверками, в руках у них были плакаты и свечи.

— Сегодня ночью решено устроить бдение, — сказал Джером, поправляя свой галстук старосты. — На месте гибели Мэри Келли. Всего в нескольких улицах отсюда, говорят, там соберутся тысячи людей.

Солнце закатывалось, толпы все прибывали. Потрошитель, Потрошитель, Потрошитель.

Мы вошли в соседнюю дверь — дверь столовой. Джером держал меня за руку. Это не укрылось от чужих глаз. Это обошлось без комментариев. Но заметили — точно. Я вдруг почувствовала волчий голод и бухнула на тарелку огромный кусок рыбного пирога. Одной рукой ела, другой сжимала под столом руку Джерома. На лбу у него выступила чуть заметная испарина. Я внутренне этим гордилась. Ведь именно я ее вызвала.

Примерно полчаса жизнь была очень даже ничего.

— В общем, все гадают, где оно сегодня случится, — ляпнул Джером. — А ведь случится не на улице, да? Многие считают, что в какой-нибудь гостинице, столько ведь туристов понаехало.

Хорошее настроение как рукой сняло. Пуф — и нету.

Джером минут десять распространялся о том, где, скорее всего, произойдет нынешнее убийство. Я терпела сколько могла.

— Мне нужно позвонить родителям, — сказала я, вставая из-за стола. Шваркнула поднос на каталку и вместе с другими пошла к выходу.

Опять зарядила дурацкая морось. Мелкую взвесь было прекрасно видно в оранжевом свете фонарей у лужайки и перед школой. Вокруг скопились новые толпы людей: люди с плакатами, полицейские, кучка журналистов — те, которые решили вести репортаж с места предыдущего преступления.

— Эй! — крикнул мне в спину Джером. — Постой! Рори!

— Это не игра, — сказала я, оборачиваясь.

— Я знаю, каково тебе, — ответил он. — Ты не думай, я помню, что ты свидетельница. Прости.

— Ничего ты не знаешь, — огрызнулась я.

И сразу же пожалела об этих словах, но куда же уйдешь от простого факта: чем-то нужно пожертвовать. Поцелуи меня ненадолго отвлекли, а теперь я вернулась к реальности.

Джером смотрел на меня в обалдении и тряс головой, не в силах подобрать слова.

— Я домой, — сказал он. — Дежурю всю ночь.

Я смотрела, как он пересекает площадь, — воротник блейзера поднят, чтобы защитить шею от дождя. Остановился он лишь один раз, чтобы поправить лямку сумки на плече.

Стивен, в форме, стоял у двери. Я увидела и Каллума — тоже в полицейской форме. Узнала я его не сразу: он надвинул шлем до самого носа. Стивен обычно ходил в полицейском джемпере — темном, с треугольным вырезом и с эполетами на плечах. Сегодня на нем, как и на всех полицейских, включая Каллума, был тяжелый бронежилет со множеством мелких карманов. Когда я шагнула к двери, Стивен кивнул.

В общей комнате царило некоторое возбуждение. Выяснилось, что причиной тому — Бу, победно вернувшаяся на инвалидной Коляске. Да, Бу не пользовалась особой любовью среди одноклассников, но она же попала под машину и вернулась в школу на коляске. Всегда найдутся желающие поглазеть на такое. Я заметила, что прямо за ее коляской стоит Джо, вежливенько скрестив руки. Я даже не стала с ними здороваться, а сразу пошла наверх.

Я обещала родителям позвонить после ужина, вот и пошла звонить. Родители вытянули из меня множество торжественных обещаний, типа того, что я не сделаю ни шагу за пределы здания, которое охраняет половина британской полиции. Как выяснилось, бристольская полиция была приведена в состояние повышенной готовности — да и полиция других крупных городов тоже. А вдруг Потрошитель направится в другую часть страны? Вдруг объявятся желающие повторить его подвиги? Судя по всему, в провинции переживали, как бы опять вся слава не досталась Лондону. А так страх будет честно поделен на всех.

Я повесила трубку при первой возможности, закрыла глаза. Услышала, как вошла Джаза.

— Ты видела Бу? — спросила она.

— Угу, — откликнулась я.

— А почему ты с ней не поздоровалась? А Джером, между прочим, шляется перед нашим корпусом в совершенно растрепанных чувствах.

— Поругались, — ответила я.

— Да, много из тебя не вытянешь.

Я почувствовала, что она присела на край моей кровати.

— Не одной тебе страшно, Рори, — сказала она.

Желание закричать было почти непреодолимым, но я с ним справилась. Кричать на Джазу — это уж совсем. Я плотнее зажмурила веки, потерла лицо.

— Сходила бы ты вниз и поговорила с ним, — предложила она.

— Схожу.

Джазу мое поведение разочаровало. Я поняла это по легчайшему вздоху, по тому, как она встала и вышла, не сказав ни слова. Итак, на сегодня я разругалась с троими — с Алистером, Джеромом и Джазой. Собственно, со всеми в Вексфорде, с кем меня хоть что-то связывало. Если этой ночи предстоит стать для меня последней, начало я ей положила славное.

Спустилась тьма, и началась ночь Потрошителя.

30

Ночь оказалась долгой, мне трудно сказать, что было хуже — ужас, который я сдерживала почти через силу, или скука. Мы просидели в пустом классе целых шесть часов. Бу пыталась меня развлекать, читала всякую чушь про телезвезд — в основном английских, я имена-то их выучила совсем недавно. Попа у меня затекла от сидения. Спину ломило. Воздух в крохотном классе сделался тяжелым, и я успела возненавидеть светло-голубые стены.

Мне представлялось, что все будет куда более драматично, не будет этого тупого ожидания, бесплодных часов, которые все тяжелее давили мне на плечи.

— Если хочешь, можешь поспать, — предложила Бу примерно в час ночи. — Не в кровати, конечно, но можешь лечь здесь.

— Нет, — покачала я головой. — Я не засну.

Бу покачалась в инвалидном кресле.

— Ты ведь видела нас с Каллумом, да? — спросила она.

Я не совсем поняла суть вопроса. Нуда, я видела Каллума, видела Бу.

— Как тебе кажется… — Она опять произнесла «кажется» как «кафется». — Короче, это… ну, он мне нравится. С самого начала, но пока некому было об этом рассказать. Представляешь — молчать о таком целый год? И ведь может быть, он считает, что мы не должны встречаться, потому что работаем вместе. Они оба гораздо серьезнее ко всему этому относятся. Им обоим досталось больше, чем мне. Каллум озлобился. А Стивен… ну, Стивен и есть Стивен.

Внезапное посвящение в личную жизнь Бу заставило меня смешаться.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила я.

— Он умный — в смысле, по-настоящему умный. Учился в Итоне. А там все пижоны. Но что-то в нем такое… ну, я просто чувствую, что с ним случилось что-то нехорошее. Я знаю, что он в ссоре с родными. Никогда ничего не делает помимо работы. Ну, я хочу сказать, они ведь за что-то его выбрали, чтобы он заново создал с нуля наш отряд. Я очень люблю Стивена. Правда. Я никогда не думала, что когда-нибудь подружусь с этаким-то пижоном. Но он просто прелесть. Вот только жизни у него нет никакой. Читает. Звонит по телефону. Сидит за компьютером. Я вообще сомневаюсь, что у него есть гормоны.

В словах Бу была доля правды. Из всех известных мне парней Стивен был самым… не знаю, как это назвать. Но я поняла, что пыталась сказать Бу. Глядя на Стивена, можно подумать, что у него вообще не бывает никаких таких мыслей.

— А у Каллума с гормонами порядок, — продолжала Бу. — Я его видела в деле, когда мы ходили гулять — и смысле, мы ходили как друзья. Стоит ему войти в клуб или еще куда — и он с порога кого-нибудь цепляет. Но всерьез ни с кем не встречается. Может, это вообще не для нас. Может, у нас такая работа. Ну, в смысле, мы же никому не можем рассказывать о том, чем занимаемся. Ну ничего, теперь все поправится. Ты ведь мне поможешь, да? Хорошо иметь в команде девчонку.

Она вздохнула и слегка улыбнулась.

— У тебя-то с гормонами без проблем, — добавила она. — Вон, вы с Джеромом обжимаетесь при каждом удобном случае.

Джером. Он совсем рядом, в Олдшоте, а впечатление такое, что он на луне. Я могла бы послать ему эсэмэску, позвонить, бросить записку, но в ту ночь мне не давались такие разговоры. Так что, скорее всего, обжиманиям пришел конец.

— Да, — сказала я грустно.

Медленно прополз еще один час. Джаза постучала в дверь и сообщила, что она ложится. Зашла Шарлотта и проинформировала нас, что в общей комнате раздают печенье — даже принесла несколько штук. Забежала Гаэнор, поболтать с Бу. Время от времени заходила Джо и докладывала, что в здании все тихо.

Я так и подскочила, когда заурчал мой телефон. В такой час эсэмэски могли прийти от немногих: от американских друзей (хотя те по большей части писали мейлы) или от Джерома.

«Привет, — гласило сообщение. — Мне скучно».

Я готова была сказать то же и о себе, только не знала, кому говорить. Номер чужой, не Джерома. В память моего телефона было забито всего пять английских номеров, а это был какой-то другой номер.

«Кто это?» — ответила я.

Телефон заурчал снова. Еще одно сообщение, посланное с другого номера:

«Все мы любим Дерзкого Джеки».

— От Джерома? — поинтересовалась Бу.

Дерзкий Джеки. Еще одно прозвище того, старого, Потрошителя, еще одна поддельная подпись. Телефон снова заурчал. Новое сообщение:

«Приходи в четыре на станцию метро „Кинг-Уильям-стрит“».

В комнате вдруг сделалось холодно. Бу, видимо, поняла: что-то не так; она посмотрела на экран моего телефона.

— «Кинг-Уильям-стрит»? — повторила она, глядя на сообщение. — Нет такой станции.

Она все еще держала телефон, когда пришло следующее сообщение. Бу прочла его, не спросив разрешения, я увидела, как помрачнело ее лицо.

— Что там? — спросила я.

— Звоню Стивену, — ответила Бу. Потянулась за своим телефоном, не выпуская моего, но я свой отняла.

«Я нынче буду убивать, — гласило послание. — Убивать, убивать, убивать и снова убивать, пока не доберусь до тебя. Я буду убивать на всем пути. Я проложу к тебе кровавую дорогу. Лучше приходи сама».

Что же, он, по крайней мере, выразился совершенно ясно. Я была ему чуть ли не благодарна за определенность.

Стивен влетел в класс примерно через минуту. Выхватил у меня телефон, быстро просмотрел все сообщения.

— Все с разных номеров, — сказал он. — Ты хоть один из них знаешь?

Я покачала головой. Он уже вытащил свой телефон и куда-то звонил.

— Нужно проследить источник текстовых сообщений…

Он продиктовал все номера и отключился, не попрощавшись. Бу успела схватить свой компьютер.

— Станция «Кинг-Уильям-стрит», — сказала Бу. — Я ее поискала. Она находится к северу от Лондонского моста и теперь не используется.

Стивен посмотрел ей через плечо на экран.

— А это тут что? — спросил он, указывая на один из абзацев. Именно там в девяносто третьем году имела место неудачная попытка задержания наркоторговцев, которая закончилась гибелью шести тайных агентов полиции.

— Странное совпадение: он приглашает Рори на заброшенную станцию, где погибли шестеро полицейских, — заметила Бу.

— Очень странное, — подтвердил Стивен. — Тут есть ссылка на какую-то статью. Открой-ка ее.

Они все еще читали статью, когда зазвонил телефон Стивена. Он ответил, выслушал, несколько раз пробормотал «да» и отключился.

— Они отследили сообщения, — сказал он. — Все посланы с разных телефонов, но все телефоны находятся в пабе в двух улицах отсюда. Там в баре вечеринка. Мы можем вычислить владельцев, только это ни к чему. Он просто берет чужие телефоны. Нам важно другое — он близко.

— И ладно, — сказала Бу. — Мы готовы его встретить. Но вот эта станция… вряд ли он имел в виду тот самый случай.

Я подтянула к себе компьютер Бу. Текст, который они читали, был вывешен на сайте «Этот день в истории». В нижней левой части страницы располагалась колонка фотографий — лица убитых.

Сначала я решила, что у меня разыгралось воображение. С головой у меня действительно было не в порядке.

— Мне это не нравится, — сказал Стивен, снимая шлем и кладя его на стол. Он ерошил волосы обеими руками, пока они не встали дыбом. — Итак, он где-то неподалеку. Зачем тащить ее через весь город на какую-то заброшенную станцию?

— Может, он хочет выманить ее на улицу и там убить?

— Не исключено, — сказал Стивен.

Я решила не реагировать на легкость, с которой они говорили о моей близкой гибели. Я сосредоточилась на экране. Нет. Никакое это не воображение.

— Он зовет меня на место своей гибели, — сказала я.

Бу со Стивеном разом повернулись ко мне. Я показала на пятый снимок в колонке на экране.

— Это он, — сказала я, указывая на лысого мужчину с улыбкой на лице. — Это и есть Потрошитель.

31

За этими словами последовало долгое молчание.

Я не отводила глаз от фотографии на экране. У Потрошителя было имя — Александр Ньюмен. При жизни он улыбался.

— Рори, — сказал Стивен, — ты в этом уверена?

Уверена как никогда.

— Она права, — подтвердила Бу, наклоняясь к экрану и вглядываясь в снимок. — Я-то его сразу не узнала. Запомнила только, как он, гад, швырнул меня на мостовую. Но она права.

— Тогда все меняется, — объявил Стивен. — Он затеял с нами игру. Сейчас два с небольшим, у нас почти два часа в запасе.

Несколько секунд он шагал по классу. В дверь постучали. Стивен распахнул ее — на пороге возникла Клаудия.

— Ну? — рявкнул он.

— У вас тут все хорошо? — поинтересовалась она.

— Нам понадобилось провести дополнительный допрос, — сказал Стивен.

Судя по лицу, Клаудию это не убедило. И правда, если вдуматься — Стивен выглядел совсем юным и почему-то постоянно тут ошивался. Вряд ли она засомневалась в том, что он работает в полиции, скорее у нее появились подозрения, что болтается он здесь совсем не по служебной надобности.

— Понятно, — сказала она. — Ладно, только загляните ко мне, когда будете уходить.

— Хорошо, — кивнул Стивен. — Спасибо.

И не то чтобы хлопнул дверью ей прямо в лицо, но почти.

— Действуем так, — сказал он. — Пусть думает, что Рори придет. Выманим его туда. И еще — выведем Рори из здания, только чтобы никто не заметил.

— Зачем? — не поняла Бу.

— Затем, — ответил он нетерпеливо, — что раньше мы думали, что он явится сюда, поэтому и ждали. А теперь я не имею понятия, куда он дальше двинет и что совершит. Наша задача его запутать. Он давно чувствует себя хозяином положения, полагаю, он сильно расстроится, если поймет, что не в курсе, что происходит. Есть из здания какой выход, кроме парадной двери?

— Я знаю только один — через окно туалета, — сказала я. — Но там завинтили болты.

— В окно тебе лезть нельзя. Здание окружено. Потрошитель тебя может и просмотреть, а вот полиция засечет точно. А еще есть пути?

Я помотала головой.

— Ладно, — сказал Стивен. — Ждите здесь. Я скоро.

Стивен вернулся минут через десять. Заглянула Джо, по-прежнему патрулировавшая здание, Бу ей все рассказала, и Джо осталась с нами. Стивен вернулся с большим полиэтиленовым мешком — он бросил его на стол. У мешка была только одна ручка, и та порванная, выглядел он грязноватым — будто его извлекли из мусорного ящика. Внутри лежала куча черных и белых тряпок и кусок ярко-зеленого пластика.

— Надевай, — распорядился Стивен.

Я вывалила содержимое на стол — оказалось, что внутри лежит полицейская форма и бронежилет.

— Где ты все это раздобыл? — спросила Бу.

— Это вещи Каллума, — ответил Стивен.

— А на нем что осталось?

— На данный момент практически ничего. Одевайся.

Я заметила, как встрепенулась Бу, услышав эту новость.

— Я пойду переговорю с твоей начальницей. Переоденься. Сложи свои вещи в мешок. Живее.

Мы с Каллумом были примерно одного роста; штаны оказались длинноваты, но не до ужаса. В рубашке я просто утонула — у Каллума были развитые бицепсы и широкая грудь (точнее, широкая не в тех местах, что у меня). Ремень оказался тяжеленным, к нему крепились всякие там наручники, фонарики, жезл и вроде как дубинка. Бронежилет тоже оказался массивным и очень тяжелым, к плечу была прицеплена рация.

— Можешь надеть мои туфли, — предложила Бу.

На ней были черные туфли на плоской подошве — такие удобно надевать и снимать. Они оказались великоватыми и слегка влажными внутри, но все лучше розовых шлепанцев в крапинку, которые были на мне. Стивен стукнул в дверь и сразу же вошел — я успела одеться, но не совсем.

— А я? — спросила Бу.

— Ты с твоей ногой далеко не уйдешь. Кроме того, тебе лучше остаться здесь и держать под рукой терминус — вдруг я ошибаюсь. И еще сделай вот что…

Он вытащил блокнот, написал несколько слов, передал записку Бу.

— Постарайся, чтобы это попало ко всем телевизионщикам. И как можно скорее.

— Я могу помочь, — вызвалась Джо.

Шлем мне не подходил совсем. Это был такой высоченный, типичный шлем английского бобби. Спереди красовалась огромная серебряная бляха, над ней — корона. Шлем оказался очень тяжелым и тут же свалился мне на глаза.

— Просто придерживай его за край, — посоветовал Стивен. — Да, женщины такое на службе не носят, так что не поднимай головы.

— Я не похожа на копа.

— Вблизи ты никого не надуешь, — признал Стивен. — Но нам только-то и нужно, что выбраться из здания и зайти за угол. Я отослал Клаудию проверить, заперто ли одно окно. Пошли, пока не поздно.

Бу явно расстроилась, что остается одна, но времени на сантименты не было.

— Вы там поаккуратнее, — сказала она. — И не делайте глупостей.

— Увидимся через несколько часов, — откликнулся Стивен. — Давай, не отвлекайся. И пусть Джо будет с тобой.

Из Вексфорда мы выбрались легко — несколько шагов по коридору, еще несколько шагов к входной двери.

Мимо общей комнаты прошли так быстро, что там увидели только две стремительно промелькнувшие фигуры, смутно похожие на полицейских.

А вот на улице все оказалось совсем не так просто. У фасада стояло четверо полицейских. Почти все они разговаривали друг с другом или пялились на людей, явившихся поглазеть или уже поглазевших. И все же один из них обернулся в моем направлении. Я тут же опустила голову, придерживая рукой проклятый шлем. К плечу Каллумова жилета была прикреплена рация, я сделала вид, что говорю в нее. Туфли Бу мне были великоваты, и я все время спотыкалась, да и чертов булыжник на мостовой в очередной раз сослужил дурную службу. Я почувствовала, что наскоро подвернутая брючина сползает вниз. Стивен не мог взять меня под руку — это выглядело бы уж совсем странно, — но он шел совсем рядом, чтобы я, чем грохнуться, стукалась бы об него. Он повел меня по булыжной мостовой, мимо учебного корпуса, потом на торговую улицу. Едва мы скрылись из виду, Стивен подхватил меня под руку и поддержал. Дальше он практически волок меня на себе, пока наконец резко не свернул в переулочек возле здания, которое недавно отремонтировали и превратили в дорогой многоквартирный дом.

Вокруг не было ничего, кроме мусора — старые конторские стулья, рулоны потертого ковролина, контейнер, набитый кусками дерева и кусками разломанных стен.

— Это мы, — сказал Стивен.

— Наконец-то, — откликнулся чей-то голос.

Из-за контейнера вылез Каллум. Даже во всей этой неразберихе трудно было не заметить следующее: из одежды на нем были только трусы, носки и ботинки. Трусы были из разряда обтягивающих — не белые подштанники, а такие, подлиннее, более спортивного вида. Ноги у него оказались более волосатыми, чем я предполагала, а еще у него была длинная татуировка — что-то вроде виноградной лозы, начинавшейся примерно у края трусов и тянувшейся почти до колена.

Похоже, пялилась я на него уж слишком откровенно.

— Иди переоденься, — приказал Стивен, передавая мне пакет. — А я подгоню машину.

— Если можно, побыстрее, — добавил Каллум. — Все совсем не так весело, как кажется.

Я перешагнула через какие-то доски и скрылась за контейнером. Там было холодно и пыльно, а когда я сбросила шмотки, стало еще холоднее и неприятнее. Раздеваясь, я выкидывала вещи наружу, и когда вылезла сама, Каллум успел полностью одеться, застегивал последние пуговицы и молнии. Я расстроилась, но самую чуточку.

Стивен подогнал машину к началу переулка, мы погрузились. Стоянка в переулке, скорее всего, была запрещена, но на полицейской машине можно творить что захочется. Стивен открыл компьютер, прикрепленный к центральной консоли передней панели, — судя по всему, он просматривал какую-то полицейскую базу данных.

— Я тут нашел одного Александра Ньюмена, — сказал Стивен. — Он умер в тысяча девятьсот девяносто третьем году, как раз когда произошел тот случай на «Кинг-Уильям-стрит», но в его деле никакой связи между этими фактами не упомянуто. Написано, что он служил в Особом отделе. Получил врачебное образование в Оксфорде. Специализация — психиатрия, стажировался в больнице Святого Варфоломея, прослужил три года… Какое он мог иметь отношение к борьбе с наркотиками?

— Это главное, что должно нас сейчас тревожить? — осведомилась я.

— Он велел тебе прийти на то место, где он умер, — сказал Стивен, не поворачиваясь. — Совершенно очевидно, что оно играет некую роль в том, что происходит сейчас. Чем больше мы об этом узнаем, тем проще нам будет выстроить план своих действий — или разгадать план его действий. Кроме того, в его деле есть еще одна странность. Вроде бы серьезная история — погибли шестеро полицейских. Должна бы быть куча документации. А тут почти ничего.

— Ты у нас великий любитель бумажек, — ехидно прокомментировал Каллум.

— Я просто хочу сказать, что в деле такой важности должно быть несколько сот страниц. А здесь всего-то: общий отчет, заключение судмедэксперта и донесения четверых полицейских. Все, что здесь сказано, — на место в качестве подкрепления выслали группу снайперов, но, когда они туда добрались, все шестеро сотрудников уже были мертвы. Судя по документам, в группе подкрепления было четыре человека.

Пальцы его снова пробежали по клавиатуре. Я посмотрела в окно на темную улицу, на которой мы стояли. Никого. Прямо на нас был нацелен объектив камеры видеонаблюдения. Теперь это казалось почти смешным.

— Из этих четверых один умер, двое на пенсии. А один по-прежнему на службе — сержант Уильям Мэйбрик, лондонская муниципальная полиция, отделение на Вуд-стрит. Он сегодня на дежурстве.

— С чего ты взял? — спросил Каллум.

— Сегодня все на дежурстве, — ответил Стивен. — Думаю, стоит съездить расспросить его подробнее. Если включить сирену, доберемся за пять минут.

32

В одном Стивену не откажешь — машину он водит лихо. Он стремительно переключал передачи, и мы прямо-таки влетели в Сити — проносились мимо банков, на волосок расходились с такси и дорогущими лимузинами, которые все еще катили по улицам. Я расслышала (частично) ехидную ремарку Каллума — что, мол, Стивен, как правило, празднует дни своего рождения, устраивая себе трековые гонки. Стивен приказал ему заткнуться.

И вот, громко взвизгнув тормозами, мы остановились перед отделением. Поскольку машина у нас была полицейская, мы поставили ее прямо перед входом. Отделение полиции на Вуд-стрит напоминало крепость, выстроенную из блоков белого камня. Несколько окон, массивная двустворчатая дверь коричневого дерева, а над ней — вырезанный в камне герб: два льва по обе стороны какого-то щита скалятся друг на друга. Единственным источником света и, в определенной степени, маяком были два старомодных фонаря, судя по всему переделанные газовые светильники на четыре рожка каждый.

— И как ты собираешься его разговорить? — поинтересовался Каллум, отстегивая привязной ремень.

— Есть у нас способы, — ответил Стивен.

— У нас? Половина этого «нас» — это я, а я понятия не имею, что это за способы.

Они вылезли из машины и дальше препирались снаружи, так что слышно мне было плохо. Судя по всему, это и не предназначалось для моих ушей. Я сидела сзади, в своей пижаме с крокодилами. Вроде бы надо было вылезти, вот только дверь не открывалась. Наконец Стивен подошел и выпустил меня. Все мы втроем направились в отделение. Оказавшись у стойки, Стивен таким твердым и авторитетным голосом приказал вызвать сержанта Мэйбрика, что дежурный офицер даже поднял бровь. Посмотрел на Стивена, потом на Каллума, наконец, на меня. Похоже, именно я оказалась слабым звеном в цепи.

— А вы кто такие? — поинтересовался он.

— Позвоните ему.

— Он сейчас занят.

— Это связано с делом Потрошителя, — сказал Стивен, нагибаясь над стойкой. — Мы не можем зря терять время. Снимайте трубку.

Слово «Потрошитель» производило на всех чуть ли не магический эффект. Дежурный тут же потянулся к телефону. Через минуту из лифта в конце вестибюля вышел какой-то человек. Он был сантиметров на пять выше Стивена, а весил раза в два больше. Под мышками его белой форменной рубахи расплылись пятна пота, а лычек на погонах было куда больше, чем у Стивена.

— Как я понял, у вас есть для меня какая-то информация? — спросил он.

Я уже в состоянии была опознать его выговор — кокни, самый что ни на есть лондонский.

— Мне нужно, чтобы вы во всех подробностях рассказали о гибели шестерых наших сотрудников на станции «Кинг-Уильям-стрит» в тысяча девятьсот девяносто третьем году, — откликнулся Стивен.

Даже на мой слух требование его прозвучало хамски.

— А кто вы, собственно, такой, констебль? — осведомился сержант.

Стивен отцепил от пояса блокнот, открыл, написал что- то, передал листок сержанту.

— Позвоните по этому номеру, — сказал он. — Скажите, что с вами разговаривает констебль Стивен Дин. Скажите, что мне нужно получить от вас некую информацию.

Сержант Мэйбрик взял листок и посмотрел Стивену в глаза.

— Если ты, сынок, морочишь мне голову…

— Звоните, — отозвался Стивен.

Сержант сложил листок пополам, несколько раз прогладил сгиб пальцами.

— Эллис, — обратился он к дежурному, — проследите, чтобы они никуда не делись.

— Есть, сэр.

В дальнем конце вестибюля сержант остановился, достал свой телефон. Стивен скрестил руки на груди, однако по тому, как он сжимал и разжимал кулаки, было понятно, что он далеко не уверен в успехе своего плана. Дежурный неприкрыто разглядывал нас. Каллум отвернулся к стене, чтобы скрыть смятение.

— Это что за номер? — прошипел он в сторону Стивена.

— Одного из старших, — прошептал в ответ Стивен. — И он не обрадуется, что я раздаю его кому попало.

Разговор оказался кратким. Сержант Мэйбрик вернулся к нам, пройдя мимо дежурного, который явно сгорал от любопытства.

— Пошли наружу, — сказал он, шагая мимо нас прямо к двери.

Когда мы вышли, он отошел подальше от здания. Закашлялся, достал пачку сигарет, закурил.

— Вы откуда? — спросил он. — Из Особого отдела? Из уголовки?

— Я не имею права это разглашать, — ответил Стивен.

— Тогда я и знать не хочу. И мне что, говорить в ее присутствии?

Похоже, моя пижама не вызывала особого доверия. А может, не пижама, а то, что я подпрыгивала, чтобы согреться.

— Да, — подтвердил Стивен.

— Скверная это была история, такую бы взять и забыть. — Сержант Мэйбрик потряс головой и глубоко затянулся. — Звонят нам и говорят: произошла перестрелка, погибли наши. Мы без понятия, кто они такие и что там вообще стряслось. Послали четверых, на бронемашине.

Дали адрес: Кинг-Уильям-стрит, здание под названием Риджис-Хаус. Там в подвале дверь, ведет на заброшенную станцию подземки. Глубоко, лифта нет, длинные лестничные пролеты. Помню, я оценил обстановку. Нас четверо, ломимся в незнакомое место, да еще под землей. Если стрелок или стрелки все еще там, они поймут, что их прижали к стенке. Будут снимать нас с лестницы по одному, чего доброго и вообще всех перестреляют. Словом, куда ни кинь, везде клин. А внизу хоть глаза выколи и ступенек неведомо сколько, да все по кругу и по кругу. Рация не берет. Мы крикнули, что спускаемся, включили фонарики — ежели там кто есть, пусть выходит. Тишина.

Прежде чем продолжить, он еще раз взглянул на меня.

— Саму станцию, где платформа, во время войны поделили на два уровня. Построили лестницу на второй этаж, а там какие-то служебные помещения. Дверь туда нараспашку. Мы осмотрели платформу, потом двое поднялись по лестнице, двое пошли в туннель. Я первый нашел женщину, Марго Райли. Она сидела за столом. Дэвид Леннокс лежал на полу у шкафа. Марк Денхерст — в одной из задних комнатушек. У Джейн Уотсон в руке был кусок трубы, — похоже, она пробовала отбиваться. Кэти Эллис обнаружили у входа в туннель. Они погибли задолго до нашего появления.

— А Александр Ньюмен?

— Нас проинструктировали: ищите шестерых. Вроде как пятеро есть, все рядом. Ньюмена поначалу не обнаружили. Потом отыскали, подальше, в одном из туннелей. С пулей в голове. Меня оно до сих пор свербит. Своими же глазами видел, а что-то во всем этом было не так. Мы только потом узнали, что это была секретная операция, брали наркоторговцев и в чем-то просчитались. Эти торгаши как-то получили туда доступ, хранили в старых туннелях наркотики, по ним и перемещали. Ужасная была картина — и очень странная. Уж сколько я перевидал операций по захвату наркодилеров, а эта — ну совсем ни на что не похожа. Никаких тебе наркотиков, никаких следов перестрелки. Это служебное помещение напоминало обычный рабочий кабинет. Можно подумать — сидели себе люди, работали, а тут их взяли и перестреляли. И на мой взгляд…

Он снова запнулся, но на сей раз явно не из-за меня. Затянулся, бросил окурок на землю, затушил.

— На мой взгляд, все было к одному: перестрелял их Ньюмен. Остальные без оружия, в каждом по пуле. У него в руке пистолет, рана вроде как из тех, которые остаются, когда человек сам себе стреляет в голову, — правда, темно там было. Язык не поворачивается обвинить в чем таком коллегу, да еще без всяких доказательств, но… в общем, нас оттуда быстренько высвистали. А дознаватели туда, похоже, даже и не спускались. Не делали никаких фотографий. Нас вытащили наружу и велели держать рот на замке — ну, я до сих пор и держал. Ходил слушок — по только слушок, не больше, — что этого Ньюмена в какой-то момент отстранили от работы. Мы прикинули, что он, может, мозгами повредился и перестрелял остальных — ну, бывает, слишком долго проработал тайным агентом. Существовала официальная версия: операция по захвату наркодилеров, мы с этим не спорили. Ребята-то мертвы. Их уже не вернешь. Опять же, у всех есть родные, — чего их бередить лишний раз. Но меня как свербило, так и свербит. Так вы говорите, оно как-то связано с Потрошителем?

— А что еще вы запомнили из той ночи? — спросил Стивен.

— Только весь этот ужас, — ответил Мэйбрик. — Редко такое случается увидеть, да и не надо. Одного раза на всю жизнь хватит.

— И больше ничего? Никаких странностей?

— Да вот разве… — сказал Мэйбрик, — была одна странная вещь. У Ньюмена, когда мы его обнаружили, в руке был кассетный плейер.

— Чего? — не понял Каллум.

— Ты, сынок, такого и не помнишь, — сказал Мэйбрик. — Кассетник «Сони». Портативный магнитофон. Популярная была штука. Музыку с кассет слушать. И он его не просто держал, а крепко прижимал к телу. Странное дело — прижимать к себе такую штуку во время налета на наркодилеров да во время перестрелки.

Выражение лица Стивена мгновенно переменилось. Брови задрались так высоко, что, казалось, утянули за собой всю остальную физиономию.

— Вам оно о чем-то говорит? — поинтересовался сержант. — Вы что-то знаете? Вы обязаны мне сказать. У меня все сотрудники нынче на улицах, ловят этого мерзавца.

— Спасибо, — ответил Стивен. Авторитетный бас был отброшен. Стивен говорил как обычно. Более того, голос слегка дрожал. — Пока все.

В три утра, в Ночь Потрошителя, не так-то просто найти уголок, где можно погреться, поэтому мы забились в полицейскую машину, отогнав ее за несколько улиц, и не стали глушить двигатель.

— Я не совсем понял, что нам тут рассказали, — сознался Каллум. — Одно точно: мне хреново.

В кои-то веки не одна я сбита с толку и чувствую себя полной дурой. Стивен смотрел прямо перед собой, на зад какого-то грузовика.

— Стивен? — позвал его Каллум. — Скажи, что ты не думаешь того же, что думаю я. Скажи, очень прошу.

— Кассетник, — произнес Стивен ровным голосом. — Самая подходящая маскировка, до появления мобильных телефонов. Та же идея. Обычный предмет, который может быть в руках у любого. На панели кнопки — можно нажать, чтобы замкнуть контакты. Рабочий кабинет в подземке. Убитый с кассетником в руке. Не были они тайными агентами — они были из наших. И ликвидировали наш отдел не потому, что сократили финансирование, а потому, что один из сотрудников сошел с ума и ликвидировал всех остальных.

Каллум мрачно захохотал и провел ладонями по лицу.

— Мертвая станция, — проговорил он. — Мертвые полицейские. В метро так принято говорить про станции, выведенные из обращения: мертвая станция.

— Он знает о нашем существовании, — продолжал Стивен, по-прежнему глядя в одну точку. — Все эти послания. Убийства перед объективами камер. Он изо всех сил старался, чтобы мы поняли, что он — призрак. Хотел привлечь наше внимание. Он знает, кто мы такие. Он один из нас.

— Больно это похоже на ловушку, — сказал Каллум. — Мели ты все рассудил верно, он хочет заманить нас туда, где уничтожил весь прежний отряд. Бывал я в этих старых туннелях и на заброшенных станциях. Если ты там не ориентируешься, хорошего не жди.

— А если мы туда не явимся, он станет убивать, — сказал Стивен. — Это наш единственный, последний шанс. Решение нужно принять немедленно.

Каллум громко выдохнул и постучал головой о спинку сиденья. Где-то вдали раздался вой сирен — уа-уа-уа-уа-уа: полицейские машины в погоне за человеком, которого они никогда не увидят и никогда не поймают.

— А вы не можете кому-нибудь позвонить? — спросила я. — Чтобы кто-нибудь вам сказал, что теперь делать?

— Некому, — ответил Стивен. — Начальство у нас есть, но тут они нам ничем не помогут. Слишком мало времени, слишком отрывочная информация. Нам решать.

Он снова открыл компьютер.

Станция «Кинг-Уильям-стрит», — сказал он. — Излюбленное место всяких краеведов. В сети полно зарисовок и фотографий. Построена в тысяча восемьсот девяностом году, закрыта в тысяча девятисотом. Во время Второй мировой переоборудована в бомбоубежище… Имеется два входа. Один — через подвал большого офисного здания «Риджис-Хаус» на Кинг-Уильям-стрит — о нем и говорил сержант. Через него попадаешь на винтовую лестницу, запасной выход, построенный одновременно со станцией. Спускаешься на двадцать метров, выходишь в туннель. Другой вход — со станции «Лондон-Бридж». Бывшие туннели «Кинг-Уильям-стрит» используются для вентиляции этой станции. Проход туда разрешен только инженерам метрополитена. Больше никого не пускают, потому что на станции полно запитанных кабелей.

— Обожаю эти слова, — сказал Каллум. — Запитанный кабель.

— Ты войдешь через «Лондон-Бридж», — продолжал Стивен. — Похоже, там можно пройти под Темзой через туннель. А я спущусь по лестнице. Подойдем к нему с двух сторон, возьмем в клещи. Не буду говорить, что это совершенно безопасный и вообще идеальный план. Но одно точно: только мы и можем его остановить, и только сейчас мы можем сказать заранее, когда и где он окажется. Почему-то же мы подписались на эту работу.

— Да потому что мы уроды, — ответил Каллум. — И нам крупно не повезло.

— Потому что мы можем делать то, чего больше никто не может.

— Но нам ведь ничего этого не рассказали, верно? Никто и не заикнулся, что один из наших бывших коллег двинулся головой и перестрелял всех остальных.

— А ты бы стал рассказывать? — просто спросил Стивен.

Мне редко доводилось строить планы штурмов и осад, но даже мне было ясно, что нет ничего хорошего в том, чтобы лезть через подвал на глубину в двадцать метров, в дыру, о существовании которой практически никто даже и не подозревает.

— Паршивый план, — наконец заключил Каллум. — Но я знаю, что, если я с тобой не пойду, ты попрешься туда один. Так что ладно, иду.

— Я пойду с вами, — сказала я.

Не скажу, что я очень храбрая, — скорее, я просто забылась на минутку. Может, храбрость в этом и состоит. Ты забываешь о своих заморочках, когда видишь, что кто-то другой в опасности. А может, у всякого личного страха есть предел и я его уже достигла. Как бы там ни было, я это ляпнула не просто так.

— Ни в коем случае, — быстро ответил Стивен. — Мы сейчас тебя где-нибудь припрячем.

— Это не выход, — ответила я. — Ни для вас, ни для меня. Ему нужна я. А если у вас ничего не выйдет, он до меня все равно доберется.

— Она права, — сказал Каллум.

— Она же ничего такого раньше не делала, — возразил Стивен.

— Да и вы почти никогда ничего такого не делали, — заметила я. — Каллум же сказал: это похоже на ловушку. Не получится у вас просто пробраться туда и загнать его в угол. Нужно, чтобы кто-нибудь его отвлекал.

— Она права, — повторил Каллум. — По-моему, у нас не разговор, а жесть, но она права.

— При этом она безоружна, — продолжал сопротивляться Стивен. — Третий терминус у Бу. И ей он понадобится, если он решит пожаловать в Вексфорд. Оставлять ее без оружия мы не можем.

— Хорошо, объясняю по-другому, — сказала я. — Я иду с вами. И я не спрашиваю вашего разрешения. Я не могу так жить. Я не могу жить, не зная, чем все это кончится.

Только я это произнесла, до меня дошло, почему на меня вдруг накатила такая отвага. Я не могла больше так жить — с этим моим даром, с этим пониманием, что за мной в любой момент может явиться призрак. Либо я положу этому конец, либо погибну при попытке это сделать.

Стивен на секунду уронил голову в ладони, потом отбарабанил на руле какой-то маршевый ритм. А потом снова включил сирену и ударил по газам.