Индустриальные новеллы

Мистер Шулаев

Когда Иван Петрович Шулаев приехал в Индию в качестве эксперта Советского Союза по прокатному производству, в Бхилаи уже действовали три доменные печи, шесть мартеновских, блюминг, рельсо-балочный цех. Завод, построенный по советскому проекту, обогнал в производстве своих соседей — металлургические заводы в Руркела и Дургапуре, сооруженные фирмами Западной Германии и Англии. Но блюминг еще не достиг проектной мощности: сто тысяч тонн проката в месяц, миллион тонн в год. Индийские специалисты считали эту цифру завышенной.

— Не верю, не может быть такого, — убежденно говорил главный прокатчик завода смуглолицый шестидесятилетний инженер Пандж.

Он бывал на многих металлургических предприятиях Европы, работал на английской фирме «Тата» и нигде не видел, чтоб блюминги достигали такой производительности. Шулаева пригласил к себе директор завода Индержид Сингх. Он пододвинул к русскому инженеру бутылку холодного лимонада и спросил:

— Вы действительно полагаете, что наш блюминг в состоянии прокатывать до ста тысяч тонн металла в месяц?

— У меня нет в этом сомнения, — последовал твердый ответ.

— А технические формулы и расчеты есть, чтобы убедить меня в этом?

— Я могу приготовить их к завтрашнему дню.

Директор был неторопливый человек. Он перевернул две страницы настольного календаря и сказал:

— Сегодня среда. Принесите расчеты в субботу.

Два вечера Шулаев сидел за письменным столом, включив вентилятор. Расчеты сделать было нетрудно. Индийский блюминг был почти копией магнитогорского, а там давали три-четыре миллиона тонн проката в год. «Сто тысяч тонн в месяц — это самая доступная грань», — думал Шулаев. Сейчас ему предстояло расчленить эти сто тысяч на каждые сутки, определить ритм, скорость прокатки каждого слитка, паузы между слитками, время их нагрева. Он тщательно вычертил несколько диаграмм, схем и принялся за описание.

В субботу на столе директора лежал подробный расчет технико-экономических показателей работы блюминга и методика их определения. Сингх принялся все изучать.

Наконец, директор поднял голову от бумаг:

— Да, вы меня убедили. Теперь убедите каждого работающего.

— Каждого работающего прежде надо научить работать. Я с этого и начну.

— Хорошо, — согласился директор.

Шулаев каждый день собирал группы рабочих и проводил с ними занятия. «Производительность блюминга зависит от температуры нагрева слитка», — говорил он сварщикам на английском языке. Они понимающе кивали головой. Но когда Шулаев приходил на нагревательные колодцы, то обнаруживал понижение нагрева. Тогда он сам пошел к директору и сказал:

— Я напишу инструкцию, а вы обяжите каждого выполнять ее безоговорочно.

Работая над инструкцией, Иван Петрович ссылался на опыт магнитогорского комбината. Он приводил убедительные примеры из практики своих земляков. В эти часы воображение переносило его из Индии на Урал. Он видел знакомые лица магнитогорских вальцовщиков, чутко стоявших у клетей, сварщиков, не боявшихся, что горячий воздух прожжет им легкие. «Их бы сюда. Они бы показали чудо», — думал Шулаев, склоняясь над столом.

И. П. Шулаев.

Директор, прочитав инструкцию, одобрительно сказал:

— Мы издадим ее. Она будет нашим учебником.

Пока набиралась, печаталась инструкция, Шулаев продолжал практические занятия с вальцовщиками. Вечерами он писал статьи в индийские журналы, готовился к лекциям.

В открытое окно тянуло зноем, как из печки. Прядь тонких волос прилипала ко лбу. На белые страницы падали капли пота. В такие минуты Шулаеву хотелось ощутить уральскую свежесть предутренних туманов. Он писал на Урал:

Он сообщал о новой стороне своей работы в Бхилаи:

Техническая инструкция, написанная Шулаевым, вышла с предисловием директора завода Индержид Сингха.

Директор обращался с просьбой ко всему обслуживающему персоналу завода «обогатиться знаниями технической инструкции и ее конкретных требований технологии».

Знакомя с автором, разработавшим правила технологии, Сингх сообщал:

Иван Петрович еще раз прочитал написанное и чуть усмехнулся: «мистер Шулаев». Вот бы подивился этому отец, сельский плотник из глухой деревни со странным названием «Не Пролей Каши». В далекие времена царской России нарекли деревню этим скупым именем за убогую бедность. На сухих подзолистых землях не то, что хлеб, картошка плохо родилась.

В начале тридцатых годов плотник Петр Шулаев завербовался строить Магнитку. Поначалу большая семья Шулаевых жила в общем бараке за ситцевой занавеской. Потом на краю барачной улицы отец сколотил избу о пяти углах. Из окон виднелись крутые откосы горы Магнитной. По утрам дети вскакивали с постели от глухих взрывов. На руднике взрывали аммоналом руду, и дребезжащие стекла в оконных рамах звенели, как стеклянные подвески абажура.

Иван заканчивал девятый класс, когда началась война. На горе по-прежнему ухали взрывы, но теперь в них чудились раскаты далекого боя. Иван с нетерпением ждал, когда получит аттестат и уедет добровольцем на фронт. Так думали и другие шесть мальчиков из класса. Через год, после школьного бала они отправились в военкомат. В карманах лежали короткие заявления. Мальчики просили отправить их добровольцами на фронт. Военком оглядел их с головы до ног и сказал:

— Мы уже всех отправили. Но там все — рабочие с завода. Теперь их надо заменить. Вы здоровые, грамотные ребята. Идите на завод. Надо катать металл.

Ивана Шулаева направили на прокатный стан «300-3». Как он там пишет, директор Сингх, «занимал различные посты». Да, первый его пост был подручный сварщика. Каждое утро он занимал свое место у горячих печей и следил за нагревом заготовок. Раскаленные заготовки подавались на стан, где вальцовщики следили за прокаткой длинных полос.

Еще в школе Иван писал стихи о дружбе, о своем городе, о товарищах. Но никому их не показывал. Они оставались ни кем не читанные в его общей тетради. В цехе Иван написал стихотворение тоже о товарищах, но теперь ему хотелось, чтобы его прочитали все. Он принес его в редакцию городской газеты. Редактор прочитал стихотворение и сказал: «Будем печатать».

На другой день оно появилось в газете и называлось «Вальцовщики». Шулаев помнил его и теперь:

Вскоре фамилия Шулаева появилась в приказе директора комбината, направлявшего на учебу в институт группу молодых грамотных рабочих. Свое совершеннолетие Иван Шулаев отметил новым расписанием своей жизни: в пять утра — подъем, в семь — прием смены в цехе. В пять вечера — институт. Час на подготовку к занятиям. В шесть — лекции. Он добирался домой в двенадцать ночи и снова заводил будильник на пять утра.

Спустя два года он познакомился в институте с девушкой, эвакуированной из Воронежа. Ее звали Шурой. А в сорок шестом, когда Иван работал уже над дипломным проектом, они поженились.

После окончания института Шулаев продолжал работать на том же прокатном стане «300-3», только теперь в должности начальника смены. Вместе с другими инженерами он занимался автоматизацией прокатки. Вальцовщики уже не ловили заготовки стальными клещами.

За эти годы гора Магнитная заметно осела, и на ней все реже грохотали взрывы. Деревянный домик плотника Петра Шулаева был давно снесен. На том месте вырос новый прокатный цех.

С тех пор, как подросток с темными глазами и широкими мальчишечьими ладонями пришел в цех катать военный металл, прошло два десятилетия. Он уже защитил диссертацию на тему: «Исследование калибровок непрерывно-заготовочных станов», получил ученую степень кандидата технических наук. В «Металлургиздате» вышла его книга «Прокатка на обжимных и заготовочных станах». А теперь здесь, в Индии, он, как мог, помогал развитию индийской металлургии.

В Индии каждый уголок Магнитки виделся Ивану Петровичу с яркостью «почти осязаемой. Ему слышался гул родного прокатного цеха; в трудные минуты он мысленно советовался с людьми, с которыми проработал много лет. Он знал сдержанность магнитогорских металлургов и сам был сдержан, но теперь в письмах не таил того, что просилось из глубины души.

Горячим пропагандистом его технических идей на Бхилайском заводе стал индийский инженер Раджагополан. Высокообразованный специалист, особенно в области свойств металла, он возглавлял на заводе лабораторию. Раджагополан часто спускался из лаборатории, приходил в цех, и они подолгу обсуждали вопросы прокатки, находя общий инженерный язык и понимание. А вскоре у Шулаева установились дружеские отношения и с инженером Панджем. Наступил месяц, когда блюминг прокатал сто тысяч тонн проката. Вот тогда-то к Шулаеву подошел взволнованный Пандж:

— Вы, русские, оказались правы, мистер Шулаев. Это настоящая победа. — Пандж протянул Ивану Петровичу руку.

Шулаев в эту минуту испытывал чувство гордости не только магнитогорца, но и русского советского человека. Однажды индийский инженер пригласил его в гости. Когда сидели за столом, к сыну хозяина приехали на мотороллере два американских парня. У одного темное лицо обрамляла густая борода, другой — рыжеватый, был совсем юнцом. Представляя их, хозяин сказал:

— Это молодые американцы из «Корпуса мира».

Иван Петрович не раз видел мотороллер американцев вблизи жилья русских и сейчас с любопытством приглядывался к ним. Завязалась беседа. Один из парней имел диплом Чикагского университета, другой получил образование филолога в Филадельфии. Но в Индию они прибыли как специалисты по разведению высокопородных кур. Странная миссия посланцев «Корпуса мира» не удивляла. Было известно, что эта организация использовала любую ширму, чтоб заслать в ту или иную страну своих людей для далеко не благородной деятельности. Вот и сейчас американцы проявляли повышенный интерес к подробностям жизни советских специалистов. Они говорили громко, неприятно. Шулаев поднялся.

— Давайте лучше поднимем тост за дружбу, за тех, кто встретился на Эльбе. Пусть и ваше поколение всегда помнит те дни.

Пришлось выпить… А потом американцы взяли гитару и запели крикливую песню, модную на Бродвее. Шулаев попросил у них гитару и напел мелодию американской песни о Джо Хилле. Парни не знали Джо Хилла — легендарного певца американских рабочих. Не знали и того, что Джо когда-то, вступив в профсоюзную организацию «Индустриальные рабочие мира», объездил все штаты. Работал на ферме, в доке, чистил урны — и всюду, где собирались рабочие, пел свои песни протеста:

Нет, парни, из так называемого «Корпуса мира», не знали своего легендарного земляка. Они слушали русского с деланной улыбкой, вяло опустив руки. Недостаток воображения мешал им даже отдаленно представить героическую миссию Джо Хилла, увидеть разницу между «Индустриальными рабочими мира» и их незадачливым «Корпусом».

В тот вечер Шулаев вернулся к себе поздно. В комнате было душно. Он представил, как в этот час в Магнитогорске Шура, кутаясь в пальто, спешит на работу, и под ногами у нее хрустит снег. А здесь за окном тихо шелестели листья, легкий ветерок доносил смешанные запахи роз и олеандра. Вдали слышался стрекот цикад. За год Шулаев привык к индийской экзотике, к ее жаркому климату. Но в часы вот такого покоя и одиночества остро пробуждалась неутихающая тоска по Родине, жене, детям. На листе бумаги неожиданно появились строки:

Утром Шулаева пригласил директор Индержид Сингх.

— Нужен ваш совет, мистер Шулаев, — сказал он.

Не торопясь, он рассказывал о том, как Индия издавна покупает за границей электродную сталь. За это приходится платить золотом. «Нельзя ли освоить на Бхилайском заводе такую сталь и наладить ее прокатку?» — спрашивал Сингх русского инженера. Иван Петрович, подумав, ответил, что надо попытаться это решить совместно с инженерами и рабочими электродного завода в Бомбее.

— Поезжайте в Бомбей, — предложил директор.

Новая техническая проблема захватила Ивана Петровича. Ведь она касалась экономики Индии. Через несколько месяцев на заводе была освоена прокатка электродной стали, и Индия отказалась от покупки ее со стороны. К этому времени в журнале «Бхинд» появилась новая статья Шулаева «Блюминг и непрерывно-заготовочные станы».

На Бхилайском заводе блюминг работал все более устойчиво, и многие советские специалисты теперь возвращались в Россию. Чувство Родины ощущалось острее. Провожая своих земляков домой, Шулаев писал:

На Бхилайском заводе готовились отметить пятилетний юбилей блюминга. По этому поводу состоялся большой митинг, и директор предоставил слово «мистеру Шулаеву». Иван Петрович говорил о дружбе индийских и советских рабочих, инженеров, о том, что Бхилайский завод не только плавит металл, но и закаляет кадры индийских специалистов. Ему долго аплодировали. А потом он услышал негромкий голос директора Индержида Сингха:

«Россия в семнадцатом году по грамотности населения представляла то же, что сейчас Индия, — говорил Сингх. — Но меньше, чем за пятьдесят лет она превратилась в крупнейшую техническую державу. Все русские специалисты, что у нас здесь, начали с простых рабочих. Но они упорно учились. Надо учиться и нам».

Сингх закончил свою речь словами Рабиндраната Тагора: «Ум, в котором все логично, подобен клинку, в котором все движется вперед».

Через несколько дней Иван Петрович Шулаев сердечно прощался с индийскими друзьями, с вечно алыми розами и жгучим солнцем. Он возвращался домой, оставляя в Индии два года своей жизни.