Инспектор и «Соловей»

СИНЯЯ КУРТКА

Нынешним летом я провел свой отпуск в приморском доме отдыха. В один из знойных дней моим соседом на пляже оказался плечистый черноволосый человек. Он довольно долго лежал, подставляя палящим лучам солнца то спину, то грудь. Я успел уже несколько раз побывать в теплой воде, а он все загорал.

— Так можно обжечься, — предупредил я соседа.

Он взглянул на золотые часы, поблескивающие на его руке, и, мягко улыбнувшись, сказал:

— Пробую загорать по расписанию. Но чувствую, что скоро обуглюсь. Пора в воду.

Он снял с руки часы, положил их рядом со мной и попросил:

— Через полчаса — махните мне полотенцем. Это будет мне сигналом. Хоть часики водонепроницаемые — пусть лучше побудут на берегу.

И он побежал, припрыгивая, к морю, которое лениво плескалось рядом с нами, через несколько минут я увидел белую шапочку моего соседа далеко от берега. Он плыл размашисто, крупными саженками.

Прошло немного времени, и я вспомнил о просьбе соседа. Вытащил из-под махрового полотенца часы и увидел на крышке выгравированную надпись: «Подполковнику милиции Ю. Б. Зинкевичу от министра внутренних дел».

Так я познакомился с заместителем начальника Ленинского районного отдела внутренних дел города Кишинева Юрием Борисовичем Зинкевичем.

Я попросил его рассказать, за что он награжден именными часами. Он долго отнекивался, не хотел вспоминать. Но все же удалось уговорить Юрия Борисовича, и он поведал о трагическом происшествии, которое произошло недавно.

Весь рассказ передаю без изменений.

— Город наш южный. Зима мягкая, но вы и сами, наверно, заметили, что иногда в марте бывают обильные снегопады, порой и метель на несколько дней закружит. Говорят «баба Евдокия шубы перетряхивает».

Шестого марта вечером был я дежурным по отделу. Сидел в теплом кабинете, просматривал какие-то дела, а больше думал о том, что скоро праздник, и все прикидывал, какой подарок купить своей женушке, чем обрадовать дочурок. А за окном — падают и падают крупные хлопья снега. Ветер навевает снежинки на стекла и кажется, что там на улице уже намело по самые окна. Очень мне хотелось, чтобы ночь прошла спокойно и не нужно было мчаться в белую метель на происшествие. В общем, расслабился. Позабыл о своей службе. А она тотчас напомнила о себе. Прибежал дежурный сержант и взволнованно скороговоркой доложил:

— Позвонил неизвестный человек. В проходном дворе, недалеко от центральной площади, лежит мужчина. Вокруг него кровь. Возможно, убийство.

«Этого еще не хватало», — подумал я. Но сообщение есть — нужно проверить сигнал.

— Передайте по рации — дежурному патрулю немедленно следовать по адресу. Вызывайте карету скорой помощи, эксперта, представителя прокуратуры.

Прошло минут десять пока сержант обзванивал всех, кто обычно выезжает на происшествия подобного рода. Я прикинул, из кого можно создать оперативную группу, если сигнал подтвердится. А уж я понимал, что он подтвердится. И в самом деле — мотопатруль сообщил, что в проходном дворе обнаружен труп. Поблизости никого из очевидцев нет.

Через десять минут наша оперативная группа была на месте.

Первым начал осмотр судебно-медицинский эксперт. Пульса нет. Снежинки, падающие на лицо распростертого человека, не тают… Ножевые ранения в области брюшной полости и сердца.

Какая трагедия разыгралась в пустынном темном дворе? Кто ее участники? Где они? Теперь эту задачу предстояло решать мне и моим помощникам — членам оперативной группы.

Положение тела и ножевые раны давали основания полагать, что человек убит с целью ограбления. Пока это предположение. Я осматривал место, двор, пытался найти следы. Но что можно найти под таким обильным снегопадом? Шагнешь — и через минуту твой след засыпан снегом и не узнаешь, по какому месту только что сам прошел.

Из кармана пиджака убитого извлекли документы — паспорт, пенсионную книжку, военный билет. Укрывшись от снега, мы прочитали: Палий Николай Константинович, бывший летчик, работает на заводе. Я подумал, что теперь придется писать — работал. Для этого человека уже все в прошлом времени. Настоящего и будущего нет. И все мучила меня мысль, заставляя до предела напрягаться, кто мог остановить время этого человека.

Двор одними воротами выходит в переулок, другими на площадь. Отсюда, из центра, можно уехать в любом направлении в троллейбусе, автобусе, такси. Хоть дома и далеко от места трагедии, но должны же были жильцы слышать шум, возню, крики — все, что сопровождает убийство. Ведь это произошло где-то в девять часов. В это время не спят. Впрочем, жильцов мы успеем опросить.

Чувствую, что меня трясет озноб. Не от холода. Наверно, от волнения. Мелкая дрожь не дает возможности сконцентрироваться.

— Давайте перекурим и подумаем, что нужно предпринять, — предложил мой помощник, инспектор угрозыска Валентин Матковский, недавно окончивший Кишиневскую школу милиции.

Посидели в кузове машины. У водителя нашелся термос с горячим кофе.

— Я думаю, что нам теперь надо на две группы разбиться, — сказал инспектор, прихлебывая кофе из пластмассового стаканчика. — Одна поедет на завод, где работал Палий, а вторая — по домашнему адресу.

План был правильным, и я одобрил его. Мне не хотелось ехать на завод — рыться в личном деле, опрашивать сотрудников. Мне нужно услышать живое слово о погибшем от близких ему людей. Интуитивно я проникся чувством симпатии к бывшему военному летчику. А может, это было только сострадание! Не знаю. О том, что он был женат, я видел по отметке в паспорте.

Инспектор поехал на завод.

…Квартира Палия в одном из новых микрорайонов города. Дверь нам открыла остроносая, белесая женщина в нарядном платье. Глаза ее быстро перебегали с одного на другого посетителя. Она явно смутилась и, пытаясь скрыть это, резко спросила:

— Чем обязана? У меня гости. Не могу вам много времени уделить.

Из комнаты доносился перезвон гитары. Густой баритон пел старинный романс, ему подпевали женские голоса. Я бросил взгляд на обувь в передней. Она была сухая, а из-под наших сапог уже начали растекаться струйки воды. Значит, гости пришли давно. Успела обувь просушиться.

— Мы по поводу вашего мужа. Хотели бы знать…

Она не дала договорить:

— Муж еще не приходил с завода. Он теперь часто задерживается. Жить не может без коллектива.

Как видно, по нашим лицам она о чем-то догадалась. И тотчас переменила тему:

— Может, он что-то натворил? Украл? Избил? Его будут судить? Пусть! Туда ему дорога.

И опять поняла — не то.

— Пройдите, пожалуйста, на кухню. Не хочется, чтобы гости видели, кто пришел. Я им скажу, что соседка зашла.

Эта женщина была явно настроена против Николая Константиновича. И это раздражало. Мне уже представлялось, как она примет известие о гибели мужа. Но подождем, узнаем. Может быть, я ошибаюсь.

На кухонном столике — объедки сыра, колбасы, коробки из-под шпрот, пустые винные и коньячные бутылки. Видимо, не скучает супруга. Развлекается.

Она прибежала из столовой, постукивая толстыми каблуками лакированных туфель, плотно притворила дверь кухни. Я попросил рассказать подробно все, что она знает о Палие, и добавил, что сейчас это имеет большое значение для многих людей.

Она начала так:

— Мой муж — неудачник.

Об этом мы уже знали, к великому сожалению.

— Он был военным летчиком. Летал на каких-то сложных машинах. Однажды что-то случилось. Ему приказали катапультироваться. А он этого не сделал. И сам пострадал. Получил тяжелые травмы, спасая самолет. А потом его отчислили из летного состава. Я ему говорила, чтобы он просился в наземные службы. Ему должны были сохранить оклад. А он меня не послушал. Теперь получает пенсию наполовину меньше оклада. Разве так можно жить по-настоящему?

Этот вопрос был адресован нам. Мы промолчали. Она снова побежала в столовую. Я подумал, что она помчалась выпить стопку коньяка. Она быстро вернулась, и продолжала:

— Когда он демобилизовался, я предложила купить автомашину. Можно подрабатывать. Один рейс с пассажирами в Одессу и обратно — ведь нетрудное дело для бывшего летчика. Так ведь делают. Но он отказался. Пошел на завод работать. И кем работает? Стыдно сказать — механиком! Хоть бы директором или заместителем. Он сгубил мои лучшие годы.

Она передохнула. Ждала, что мы посочувствуем ей. И будто спохватилась:

— В последнее время он совсем изменился. Дома все молчит. На заводе подолгу задерживается. Иногда приходит нетрезвым. Ну, что мне оставалось делать? Естественно, что я рада каждому живому человеку, который заглянет к нам. Надеюсь, что вы не осудите меня за это?

Она кивнула в сторону столовой.

— У него было много денег?

— Нет. Сбережения на книжке. Я ее держу под контролем. Но по вашим вопросам я чувствую, что-то произошло. Скажите что?

Я подумал: видимо, несладкую жизнь прожил Палий. И сообщение о его смерти не вызовет большого горя у супруги. Сказал:

— Ваш муж убит сегодня в девять часов. Вам нужно опознать его.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Только подкрашенные брови изогнулись дугой. Ничего не изменилось в ее поведении. После непродолжительной паузы она спросила:

— Его увезли в морг? Я приду туда утром. Надеюсь, похороны — за счет государства!

Ни слезинки, ни вопроса: где убит, кем, за что? Когда мы вышли на лестницу, сотрудник почти простонал:

— Железо, а не человек.

А из-за неплотно прикрытой двери все доносился перезвон гитарных струн…

Всю дорогу я думал об этой женщине. Разумеется, что к убийству мужа она не имела отношения, но, может быть, толкнула его под нож.

Было уже за полночь, когда мы приехали в отдел. Нас уже ждал инспектор, вернувшийся с завода, Возвращались и другие члены оперативной группы, которым было поручено опросить работников магазинов, кафе, жильцов в районе, места происшествия. Самые ценные сведения принес инспектор Валентин Матковский. Ему удалось установить, что Палий получил первую зарплату. И не желая нарушать традицию — пригласил сотрудников обмыть ее. Торжество состоялось в маленькой забегаловке неподалеку от завода. Компания из шести человек выпила два литра водки. Никто не спорил. За столом вели себя спокойно. Палий пил меньше всех, но сотрудников потчевал усердно.

В двадцать часов вся компания доехала в троллейбусе до центра. Здесь все разошлись и больше Палия никто из сотрудников не видел.

По мнению инспектора, опрошенные им участники выпивки к происшествию не имеют отношения. Убедительные алиби. Если не найдутся другие следы, можно будет вернуться к проверке каждого доказательства.

Он был прав.

Сразу мелькнула мысль: в двадцать часов Палий остался один. Убит между 21 и 21.30. Где же он был час с лишним? Куда, к кому заходил? Кто видел его в это время? Расстояние от остановки троллейбуса до проходного двора — 400 метров. Не мог же он на этот переход потратить час, даже в такую непогоду, которая была в тот вечер?

Только узнав это, мы могли выйти на след.

Однако позднее время не позволяло продолжить опросы. Приближалось утро нового дня. Метельное, пасмурное. Что оно принесет нам? Членам оперативной группы нужно было дать несколько часов на отдых. Прилег и я на диван в своем кабинете.

Наверно, задремал под завывание ветра за окном. Почудилось мне, что дверь кабинета отворилась и неслышно вошла жена Палия. На лице у нее ни кровинки, все также изогнуты подкрашенные брови… Она присела на край стола и, не пошевелив губами, сказала:

— Я ведь ему не жена. У него есть другая женщина. У нее все узнаете.

Я открыл глаза. В кабинете — никого. Дверь изнутри заперта. Приснилось. Уже рассвело. Время писать рапорт о происшествии. Начался новый рабочий день.

Вскоре члены оперативной группы снова отправились в кафе, магазины, киоски опрашивать людей: кто мог вчера вечером видеть человека в сером ратиновом пальто?

Судебно-медицинская экспертиза подтвердила вчерашние данные, уточнила толщину и длину ножа, которым был убит Палий. На правой руке сильный порез. Вероятно, он оборонялся, старался отвести удар ножа.

Инспектор уголовного розыска позвонил по телефону и попросил срочно приехать в подвальчик, который находится под одним из центральных ресторанов, неподалеку от площади. Это в районе, где свершилось ночное происшествие. Буфетчица видела вчера после 20 часов Палия в обществе двух мужчин в подвальчике. Они пили водку и о чем-то спорили. Ей были показаны фотографии Николая Константиновича, которые я вечером попросил у его супруги. Буфетчица опознала его. В подтверждение своих слов она сказала:

— Посетителей вечером было мало. А этот гражданин все время курил и бросал окурки на пол. Заходил погреться милиционер и он тоже сделал этому человеку замечание.

Срочно был вызван милиционер, несший патрульную службу на этом участке. По фотографии он опознал убитого. Более того, одного из троих он знал, как постоянного клиента близлежащих забегаловок и приблизительно мог указать его адрес.

Можно себе представить нашу радость. Найти человека, который был с Палием, может быть рядом с ним, в тот злополучный час. Нам показалось, что свет начинает проливаться на это темное дело. Инспектор угрозыска вместе с милиционером немедленно отправились на поиски. Я с нетерпением ждал их возвращения. Уже готовился вести допрос, начать следствие. Через два часа инспектор доставил ко мне в кабинет трех человек. Да они вчера были в подвальчике. Выпивали. Но никакого Палия в глаза не видели. На одном из них было серое ратиновое пальто и такая же меховая шапка бельцкой фабрики. Какое-то отдаленное сходство с Николаем Константиновичем было. И оно, видимо, ввело в заблуждение буфетчицу и милиционера. Во всяком случае, она сразу узнала всех. Пришлось перед ними извиниться и отвезти домой, на работу.

Казалось, что этот заколдованный круг невозможно разорвать. Снова вся группа в сборе, сидим, думаем, а дело с места не движется. И, наконец, инспектор проговорил:

— Но ведь был очевидец. Кто-то позвонил. Звонок был через десять минут после происшествия. Этот человек звонил из близлежащего автомата. Можно попытаться найти его.

— Дельно. Там на площади — несколько автоматов, несколько учреждений. Возможно, дворники, сторожа видели человека, звонившего в этот час. Действуйте.

Инспектор ушел. Видно было, что ему нравятся такие поручения. Он любил трудные дела, над которыми нужно было поломать голову. Этот человек мне пришелся по душе. Он легко схватывал любое задание, пробовал необычные методы поиска. Ну в самом деле — попробуйте вы найти среди четырехсот тысяч жителей города человека, который вчера звонил в милицию в 21 час вечера. Я уверен, что вы посмотрите на дающего такое задание с желанием узнать, в своем ли он уме. Но инспектор принял поручение, как самое обыкновенное задание, будто ему предстояло полистать телефонный справочник и записать адрес. Я знал, что мой помощник раздобудет необходимые сведения.

Через несколько минут ко мне зашел начальник отдела и положил на стол сводку ночных происшествий. Красным карандашом на листке были подчеркнуты какие-то сообщения. Я прочитал их и оторопел. Рядом с местом убийства Палия, в то время когда мы осматривали труп, на площади действовали грабители. Они избивали прохожих, забирали у них деньги, снимали меховые шапки, дорогие шарфы. Неужели преступники настолько обнаглели, что даже не пытались уйти подальше от места убийства? Странно.

На поиски этих грабителей были брошены остальные члены оперативной группы.

Четыре дня мы охотились за грабителями. Но они каждый раз появлялись на новом месте. То на привокзальной площади, то в отдаленном микрорайоне. Сводка происшествий пестрила сообщениями о ночных ограблениях.

На пятый день в больницу была доставлена девушка с легким ножевым ранением. Вызванный сотрудник угрозыска допросил ее. Она сообщила приметы одного грабителя, утверждая, что он учится в городском профтехучилище. Она его знала лично. Утром он был в наших руках, а следом за ним и его соучастники.

Расследование, было недолгим. Они быстро во всем сознались. Действительно, вечером 6 марта мальчишки занимались грабежом. Но к убийству ни один из них не имел отношения. Палия никто из них не видел в этот вечер. В этом мы убедились в тот же день, когда задержали всю группу.

Пришлось вернуться к варианту с телефонным звонком. Все эти дни инспектор угрозыска занимался только этой шарадой. И вот настала очередь его доклада. Он разложил на столе схему района, где был обнаружен труп Палия. Ближайший от проходного двора автомат находился возле здания музея. Мы уже знали, что звонили в милицию через десять минут после смерти Палия.

Инспектор попробовал пробежать расстояние от двора до автомата. Мало ушло времени. Попробовал путь к другому автомату: не успел за 10 минут. Снова к музею, но теперь уже медленно. Все равно оставалось время. И все же он решил, что звонили только из кабины, расположенной неподалеку от музея. Остальные автоматы не работали. Их исправили седьмого. Теперь оставалось спросить у сторожа, приметил ли он кого-нибудь в тот снежный вечер.

Удача. Интуиция. Расчет. Назовите, как хотите. Но инспектор добился своего и вышел на цель. Сторож музея Матвей Курган оказался словоохотливым стариком.

Причем инспектор услышал от него такое, что подумал: уж не мерещится ли ему старик и все, что он рассказывает:

— Иду на дежурство вечером через проходной двор. Помнишь, какая снежная каша была. Гляжу, в темном кутке возле сарая парень мужика с земли поднимает. А тот, видать пьяный, голову свесил и ноги подкосил. Другой парень в сторонке стоял. Я спросил: «Может, помощь требуется?» А он мне в ответ: «Иди, старик, своей дорогой. Без тебя обойдется». Грубо так сказал. Дерзко. Я и пошел. Что с ними связываться.

— Помните их? — нетерпеливо спросил инспектор. — Какие они были?

— Не упомню. Может, если увижу — по фигуре узнаю. На том, который поднимал мужчину, была синяя спортивная куртка. Это уж знаю точно.

Больше старик не мог ничего сообщить о приметах этих людей.

— Дедушка, а из автомата никто не звонил вечером?

— Звонил, звонил, сынок.

— Кто-то из тех двоих?

— Нет. Другой. Он где-то здесь рядом живет. Часто звонит. Я ему иногда менял двухкопеечные.

— Может, знаете, где живет?

— Не знаю. Он по утрам на работу вон к той остановке ходит. Утром я тебе его в миг укажу. Я его и вчерась видел. А скажи ты мне, сынок, правда, что в том дворе человека убили?

— Правда, дедушка. Ищем, кто это сделал. Ты уж, пожалуйста, никому не говори об этом. И помоги мне с этим парнем поговорить.

— Можешь быть спокоен. Матвей Курган умеет язык за зубами держать.

Утром инспектор беседовал с Валентином Мрыщаком возле троллейбусной остановки. А потом пригласил его в милицию.

…На следующий день, как это часто бывает у моря, погода изменилась. Вода стала холодной, солнце скрылось за обложными тучами. Ни искупаешься, ни позагораешь.

Юрий Борисович предложил:

— Чем сидеть и скучать на балконе — пойдем на рыбалку. В такой день должны хорошо бычки ловиться. Поймаем — ухи наварим.

У соседей по дому отдыха мы одолжили снасти и отправились на канал. Он был в нескольких километрах от дома отдыха. Канал этот когда-то соединял море с большим лиманом. Но беспокойное море намывало на берег песок. И образовалась перемычка. Море отделилось от лимана. А в лимане осталось много рыбы. Особенно много было прожорливых бычков. Они хватали любую наживку — червяков, креветок, кусочки мяса. И ловили их все, кто только мог держать удочку в руках.

Мы расположились в безлюдном месте на берегу канала. Забросили удочки. Сразу поймали пару довольно крупных бычков. А потом — будто все они из канала исчезли. Ни одной рыбки не могли поймать.

Юрий Борисович махнул рукой на снасти. Задумался. Я спросил, был ли этот парень — Валентин Мрыщак — причастен к мартовскому происшествию и на этом ли кончилось дело.

— До конца еще далеко, — ответил Юрий Борисович. — В тот вечер, когда со сторожем музея разговаривал инспектор, ко мне явилась неожиданная посетительница. Молодая интересная женщина. Чуть удлиненное лицо, светлые живые глаза под высоким лбом. По всему чувствовалось, что чем-то удручена. Какое-то горе. Одета во все черное.

Она представилась:

— Ася Кремнева, работаю на заводе. Имею отношение к убийству Николай Константиновича, — она исподлобья посмотрела на меня. Мне показалось, что я подпрыгнул со своего стула. Такие заявления в нашей практике — редкое явление. Я пригляделся еще раз к этой женщине: в здравом ли она уме? Как будто все в порядке.

Словно разгадав мои мысли, она сказала:

— Я пришла к вам по зову совести.

— Давно вы знакомы с Николаем Константиновичем?

— Три года. Я была на последнем курсе института. В составе комсомольской делегации поехала в подшефную авиачасть. Нас очень хорошо приняли, познакомили с очень храбрыми летчиками. Среди них был и Николай Константинович. А в день отъезда офицеры устроили прощальный ужин. За столом я сидела рядом с Николаем. Мы весело и непринужденно болтали. А потом перешли и к более серьезному разговору. Он почти ничего не пил, хотя на столе были коньяк, водка, вино. Не буду от вас скрывать — Николай Константинович мне очень понравился. Да и как мог не понравиться студентке блестящий офицер, остроумный и красивый человек?

— Но разница в возрасте!

— Для меня это не имело значения. Да и увлечение было чисто платоническим. Мы расстались. И даже не переписывались.

Она сделала паузу. Видимо, ей трудно было ворошить прошлое. Я налил ей стакан воды. Она его залпом выпила. И продолжала:

— По окончании института я получила назначение в этот город. Как молодому специалисту мне дали однокомнатную квартиру в новом доме. Жила, как говорится, припеваючи. Познакомилась в кино с одним человеком — Юрием. Не скажу, что он мне нравился. Но все-таки есть знакомый, с которым можно пойти в кино, театр, просто погулять. Однажды, провожая меня после концерта Юра попросил взять его на квартиру. Я отказала.

Через некоторое время, а точнее — прошлой осенью я увидела на улице Николая Константиновича. Он шел, опираясь на палочку. Я поняла, что у него какое-то несчастье. Подошла к нему. Но он меня не узнал, забыл о нашей встрече в авиачасти. Я постаралась ему рассказать некоторые детали. И он стал припоминать. Я пригласила его к себе. Он пришел через несколько дней. С удовольствием провел вечер. Стал бывать чаще. Я видела, что в моем присутствии у него пропадает озабоченность, он становится веселее, разговорчивее. Только не подумайте, что между нами что-то было такое. Нет. Можете мне поверить. С Николаем Константиновичем мы просто стали настоящими друзьями. Я знаю, что вы сейчас спросите — рассчитывала ли я стать его женой. Отвечаю: да.

— Почему?

— Он рассказал мне, что́ с ним произошло на службе. Во время одного из тренировочных полетов вышел из строя один из двигателей, второй стал барахлить. Он попытался дотянуть до аэродрома. Но на пути к нему находился большой поселок. Если второй двигатель откажет — машина врежется в жилые дома. Чем это кончится — каждому понятно. Поэтому решил сажать самолет немедленно, на скошенное поле. Даже исправную машину трудно приземлить на небетонированную полосу, а такую и подавно. Машину он посадил, но сам пострадал: переломы ног, перебиты ребра. После лечения уже не мог продолжать дальнейшую службу в летной части. Ушел в запас. И пошли семейные нелады. Они и прежде были. Жена считала, что на такую пенсию невозможно будет прожить. И настаивала на том, чтобы Николай Константинович просился в наземные части.

Она, можно сказать, отвернулась от него, проводила время в обществе других людей. А Николай Константинович все более замыкался в себе. Он жалел, что так сложились их отношения. И просто не хватало силы воли разорвать семейные узы, ставшие, по сути дела, весьма условными. Но я знала, что он готовится к этому, как он сам его называл, «постыдному» шагу.

Она передохнула, а затем продолжила печальную исповедь.

— Теперь я перейду, наверно, к самому главному, — сказала она, тяжело вздохнув. — Иногда я встречалась с Юрой. Однажды он сделал мне официальное предложение стать его женой. Сказала ему прямо, что не готова принять решение по той причине, что недостаточно хорошо его знаю. Короче — деликатно ему отказала. Теперь мне никто не был нужен, кроме Николая Константиновича.

Юра воспринял отказ, как оскорбление. Лишь сейчас я поняла смысл слов, сказанных им: «Я знаю, кто к тебе ходит. Я его отважу».

— Вы полагаете, что он убил? — спросил я.

Она посмотрела на меня исподлобья. Помолчала. Спокойно ответила:

— Нет, он не мог этого сделать. Труслив. Но он мне говорил, что у него есть друзья — железные парни. Они могут на любое дело пойти.

— Пожалуй, вы правильно рассудили. За этим, может, что-то крыться. Можете вы более подробно узнать о Юре и его дружках? Хотите нам помочь?

— Пришла, чтобы хоть этим искупить свою вину. И очень хочу, чтобы убийца не остался безнаказанным.

Я попытался ее успокоить и потому сказал:

— Не вижу вашей вины. Теперь у нас общая цель. Считайте, что мы заключили договор во имя человека, которого вы любили. Да, как вы узнали об этом трагическом случае?

— Я уговорила Николая Константиновича пойти работать механиком на наш завод. Шестого марта, в день первой своей получки, он сказал, мне, что зайдет вечером отметить это событие и поздравить с наступающим праздником. Я ждала его весь вечер. Он не пришел. Такого никогда не случалось. Сердцем я поняла, что с ним приключилась беда. А утром на заводе мне сказали, что Николая Константиновича нет в живых. Я заболела. И только сегодня поднялась, чтобы пойти в милицию.

Совсем неожиданный оборот дела. Эта девушка должна стать нашим союзником. Когда она ушла, у меня мелькнула мысль — не предпринимает ли кто-то отвлекающий маневр. Но мне не верилось, что она могла пойти на такой шаг. Очень искренне говорила. Такое горе даже самая талантливая актриса не смогла бы сыграть. И вскоре я убедился, что чутье не обмануло меня. Ася помогла нам добыть такие сведения, без которых мы могли бы долго и безуспешно искать преступников.

…Поплавок удочки Юрия Борисовича давно скрылся под водой, а он не обращал на него внимания. И только заметив мой взгляд, он почти автоматически подсек. И в тот же миг над водой затрепыхался бычок. Вскоре и мне удалось вытащить бычка. Начался клев. Беседа прервалась. Но я знал, что она продолжится после лова.

В дом отдыха мы возвращались довольные. Полное ведерко рыбы и предвкушение наваристой ухи были причиной хорошего настроения.

К вечеру разразилась гроза. Вспышки молнии освежали бушевавшую морскую лагуну. Волны вздымались, словно стремились раздвинуть своими вершинами низко нависшие тучи. Но не достигнув туч, со страшным грохотом обрушивались они на песчаный берег и снова с ревом скатывались в море.

Мы сидели на террасе, наблюдая грозу над морем. И Юрий Борисович продолжал свой рассказ:

— Инспектор угрозыска пригласил на беседу Валентина Мрыщака. Парень недавно вернулся из армии. Работал на экспериментальном заводе. Пока инспектор с ним разговаривал, я по телефону навел о нем справки. Никаких компрометирующих данных, На заводе числится в середняках. Не очень активен, но и в отстающих не ходит. В общем, эти предварительные сведения давали какое-то направление для разговора. Но ведь за такой неяркостью могло скрываться что-то более серьезное. Едва я вошел в кабинет, Мрыщак по-армейски встал, а инспектор доложил:

— Этот гражданин — Валентин Мрыщак. Он звонил нам шестого марта.

По тону доклада было ясно, что с парнем можно вести спокойный разговор.

Мы сели на диван. Мне очень хотелось, чтобы наша встреча перешла в непринужденную беседу и не носила характера допроса. Протоколы настораживают партнера, не дают возможности установить контакт, вызвать взаимное доверие. Я спросил у него:

— Почему же вы в тот вечер не назвали свою фамилию, адрес?

— У меня никто об этом не спрашивал. Но даже если бы и спросили, не сказал бы. Во-первых, я не хочу быть свидетелем, во-вторых, очень торопился, а самое главное — не был уверен, что этот человек был мертв.

— Кто еще видел убитого? Куда вы торопились? Как вы попали в проходной двор?

Я специально задавал ему но нескольку вопросов одновременно. Рассчитывал — пока он ответит на один, не успеет подготовиться к следующему. Но Валентин отвечал вразумительно и без утайки:

— У меня была назначена встреча с приятелями. Я немного опаздывал и чтобы выиграть время решил сократить путь. Мы торопились на вечер в кооперативный техникум.

— С кем?

— С Леней Ломачевским и Женей Мурзыкаевым.

Инспектор поднялся с дивана и попросил разрешения выйти. Мне было ясно, что он отправился наводить справки о тех, кого назвал Валентин. Если он назвал вымышленные имена — мы на месте уличим его во лжи. А пока я старался узнать побольше деталей.

— Значит, эти ребята долго ждали вас на площади?

— Да. Когда я пришел, они были недовольны. Но я им сказал, что во дворе убили человека. Они не поверили. И пошли сами посмотреть.

— А вы остались?

— Нет. Я пошел к автомату возле музея и позвонил сюда.

Теперь мне было понятно, почему расстояние в 400 метров он преодолел за 10 минут. — Что было потом?

— Женя и Леня пришли со двора и сказали, что это пьяный, наверно, разбил бутылку красного вина. Могло быть и так, потому что снег все укрывал. Мы решили, что от холода он отрезвеет и сам пойдет домой. Но все же позвонили уже из другого автомата в вытрезвитель.

— Из какого?

— Рядом с техникумом. Мы купили бутылку вина, немного печенья, конфет и отправились на вечер. Вот и все, что я знаю.

— Вы сказали ребятам, что звонили в милицию?

— Нет. Думал, что они будут меня ругать за это.

В его ответах все было логично. Вызывало некоторое недоумение, что трое молодых парней равнодушно оставили на снегу человека. Пусть даже пьяного.

— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были в магазине? На вечере?

— Девушки могут сказать, когда мы приехали в техникум. А насчет магазина — не знаю. Прошло ведь много дней. Может быть, продавщица или кассир. Она слишком долго давала сдачу с двадцатипятирублевки. Я ее поторопил. Она так косо на меня посмотрела.

В кабинет вошел инспектор. По выражению его лица можно было сразу догадаться, что фамилии названы правильно. Он включился в беседу:

— Скажите, пожалуйста, Валентин, какая одежда была на вас и ваших приятелях в тот вечер. Постарайтесь вспомнить.

Парень описал, свой наряд — зимнее пальто, шапка-ушанка, черный костюм.

— А на других какие были пальто? — нетерпеливо спросил инспектор.

— Женя всегда ходил в коричневом пальто, а Леня в нейлоновой спортивной куртке.

— Какого цвета куртка? — вырвалось у инспектора. В глазах его заиграли зайчики. Я знал, что теперь решающие значение имеет, какой цвет назовет Валентин.

— Куртка у него была зеленая, — ничего не подозревая, ответил Валентин.

Зайчики в глазах инспектора погасли. Он как-то обмяк. И еще раз почти равнодушно переспросил:

— Вспомните цвет куртки. Может быть, синяя? Это имеет большое значение.

Но парень стоял на своем:

— Зеленая. Она, наверно, еще хранится у его матери.

— А что Лени разве нет? — удивился я.

— Через несколько дней после этого случая Леню и Женю призвали в армию, — ответил Валентин.

Мельком взглянув на инспектора, я понял, что он об этом уже знает.

— Вы с ними переписываетесь? Знаете, где они служат?

— Не переписываюсь, но знаю где служат.

Мы дали ему отдохнуть. Покурили. А потом я обратился к Валентину:

— Понимаю, что вы не имеете отношения к тому трагическому происшествию. Вы пришли в проходной двор после того, как произошло убийство. Но ваши друзья были у ворот этого двора раньше, когда этот человек был еще жив. Подозрение, разумеется, падает на них. Мы вынуждены их допросить. Вспомните, быть может они о чем-то говорили по поводу убийства, может быть видели кого-нибудь. Подумайте. Вспомните. Прошу, Валентин, учесть, что это имеет важное значение для вас, ваших друзей и для нас. Скажу вам прямо — убийца до сих пор не задержан. И еще: были ли у ваших друзей ножи?

— Не маленький. Все понял. Могу дать голову на отсечение, что Женя и Леня никогда на такое дело не пошли бы. Не такие ребята. Ножа у них никогда не видел.

Он говорил искренне. Трудно было ему не поверить.

— Нам придется все проверить, — сказал инспектор.

— Кое-что я припоминаю. Тогда я на это не обратил внимания. Но сейчас мне кажется, что Леня сказал: «Со двора выбежали два человека».

— Кажется или точно? — переспросил я.

— Да, он это сказал! — уже уверенно ответил Валентин.

На этом наша беседа закончилась. Мы попросили его никому ничего не говорить, не писать о нашем разговоре друзьям.

Едва за ним закрылась дверь кабинета, я спросил инспектора, какого цвета куртка ему нужна. Он рассказал мне о беседе со сторожем музея Матвеем Курганом. А я ему — о посещении Аси Кремневой. На душе стало как-то спокойнее: хоть и не вышли на след, но уже были на подступах к нему. Теперь нужно было срочно побеседовать с Ломачевским и Мурзыкаевым.

В первые дни апреля ветер разогнал тучи. Повеяло настоящим теплом. Весна взяла свое. Снег быстро таял и буквально на глазах превращался в ручьи. А как только снег сошел, мы стали обладателями совершенно неожиданного сюрприза. Матвей Курган, сторож музея, утром шел с дежурства через проходной двор. Ковылял между лужами и в одной из них увидел нож с наборной рукояткой из цветной пластмассы. Ой лежал метрах в двадцати от того места, где был обнаружен труп Палия. Старик осторожно поднял нож, бережно завернул в газету и пошел в милицию. Самодельная финка была отправлена на экспертизу. Криминалисты нашли на основании клинка, у самой рукоятки, ворсинки шерсти. Они были из ткани, из которой было сшито пальто Николая Константиновича.

Это давало основания полагать, что именно этим ножом были нанесены смертельные раны Палию.

Уж как мы благодарили старика за его бесценную находку. Он был доволен, что оказал нам услугу.

Но когда он ушел, мы призадумались. Нож есть, но кто его хозяин? Не выставлять же эту финку в столе находок и ждать пока за ней придет владелец.

К этому времени по нашей просьбе Леониду Ломачевскому и Евгению Мурзыкаеву предоставили краткосрочный отпуск. Мы встретили их на вокзале и прямо там, в линейном отделении милиции, взяли у них показания. Беседовали с ними поочередно. У них были доказательства весьма убедительные. Когда мы спросили у них, видели ли они кого-нибудь вечером 6 марта выходящими со двора, получили важный ответ: не выходили, а выбегали двое. На одном действительно была нейлоновая куртка, прошитая подобно ватному одеялу. Цвет запомнили: синий. И того, кто выбежал первым, Леонид знал. Это был Семен Крицкер. Он проживает недалеко от центральной площади.

— Вы с ним знакомы?

— Нет. Но я его видел в обществе нечистоплотных людей. Слышал, что его зовут Сэм.

— Как вы понимаете нечистоплотность?

— Нечестность. Такие люди сразу узнаются.

Мы проверили, есть ли в нашем городе Семен Крицкер. Вскоре получили о нем более подробные сведения. Он недавно вернулся из мест заключения, где отбывал срок за карманные кражи. «Сэм» — воровская кличка. Он и сейчас занимается своим промыслом. В хулиганстве, пьяных дебошах не замечен. Перед нами встала задача заполучить этого карманника в свои руки. А это можно было сделать, только поймав его на месте преступления, с поличным. Если вызвать его по другому вопросу, он может разгадать наши истинные замыслы и увильнуть от ответа.

Десять дней продолжалось наблюдение сотрудников угрозыска и дружинников за этим скользким типом. И, наконец, на центральном рынке он был схвачен через полминуты после того, как вытащил бумажник у одного человека.

А в это время Ася Кремнева, по нашей просьбе, снова стала встречаться со своим старым знакомым Юрой. Встретились они будто случайно. Ася даже была обижена, что он ее перестал навещать.

— Прикончили твоего друга — заскучала, — с ухмылкой проговорил Юра. — Знал я, что так будет.

Ася проглотила пилюлю.

Они стали встречаться довольно часто. Вероятно, этот парень думал, что настал момент сближения. В один вечер он открыл ей душу. Рассказал, что зовут его не Юрой, а Василием. Работает на химзаводе. Раньше бывал в разных компаниях. Но теперь решил остепениться. А может быть, и жениться. Очень хочет, чтобы Ася ему в этом помогла.

— Откуда ты знал, что моя дружба с Палием закончится трагично? — задала она неожиданный вопрос.

По тому, как он растерялся и невнятно ответил, Ася решила: ему что-то известно.

— К чему была эта маскировка с именем? Кто твои дружки? — продолжала задавать вопросы Ася.

Василий рассвирепел. Он стал что-то подозревать.

— Почему ты об этом спрашиваешь? Захотела к своему другу? — спросил он грозно.

— Ну не сердись, Василий-Юрий, — ответила, как могла ласково Ася. — Ведь ты второй раз делаешь мне предложение. Должна я знать о тебе, твоих друзьях, чтобы на что-то решиться. Скажи, кто твой друг и я скажу кто ты — это древняя истина.

Ответ был логичным. Но собеседник решил ее проверить:

— Я тебя недавно видел выходящей из милиции.

— Вызывали по делу Палия. До сих пор не могут поймать убийцу. А ты, случайно, не знаешь, кто это мог сделать?

Вася промолчал. И Ася вновь подсознательно подумала, что он знает, знает о многом.

— Может быть, ты меня познакомишь со своими друзьями?

— Вряд ли ты найдешь с ними общий язык. Они люди другого круга.

— С тобой мы ведь находим. А ты тоже не моего круга.

— Я больше с ними не общаюсь и не хочу видеться.

— Как ты, однако, легко бросаешь друзей. В один день ты так же легко и от меня откажешься.

— Просто я считаю, что они больше не нужны.

— А прежде были нужны? «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти». Впрочем, ты этого не знаешь. Я забыла.

— Не знаю никакого мавра. Так какой ответ ты мне даешь?

— Я сказала. Хочу прежде узнать твоих друзей. Чтобы лучше понять тебя. Потом буду решать.

— Я тебе расскажу о них и ты сама поймешь, что с такими людьми не следует знакомиться порядочной женщине. Но боюсь, что ты и со мной после этого не захочешь знаться.

— Думаю, что не это может быть главной причиной! — дразнила она Василия.

— Ну, так слушай. Несколько лет назад я был осужден за соучастие в краже. Не думай, что я крал. Меня попросили постоять ну, допустим, на страже: и если кто-нибудь появится — свистнуть. Это дело провалилось. Всех, и в том числе меня, осудили.

В лагере я подружился с другими ребятами. Они были настоящими сорвиголовами. Один имел две судимости, другой три. У каждого за плечами было по мокрому делу.

— Час от часу не легче. Отличные друзья, — иронически заметила Ася. — Пожалуй, ты прав. Не стоит с ними знакомиться. Во всяком случае у меня уже нет никакого желания.

— А я о чем тебе говорил? Малютка, слушайся меня — в накладе не будешь.

— Я сварю кофе. А ты пока подумай, как можно от них избавиться, — сказала Ася и вышла в кухню.

Когда она вернулась с двумя чашечками кофе, Василий полулежал на диване.

— Может, выпьешь чего-нибудь крепче?

— Не откажусь. Сегодня у меня трудный вечер.

— Ты, кажется, назвал фамилии этих рецидивистов? — спросила Ася, налив бокал водки.

Не говорил. Зачем тебе их фамилии знать?

— Чтобы остерегаться при случае, А чем они теперь занимаются?

— Их условно освободили. Они работают. Изредка выходят на добычу. Пожалуйста, не проговорись. Будь здорова.

Он залпом осушил бокал.

— Если с тобой будут знакомиться Владимир Басюк или Валерий Акименко — остерегайся.

— Можешь не сомневаться. За сто верст таких людей буду обходить.

Утром мы получили записку, в которой были три фамилии — Юрия-Василия, Владимира Басюка, Валерия Акименко. За ними было установлено тщательное наблюдение. Сведения о том, что Владимир Басюк, Валерий Акименко занимаются грабежами пьяных граждан подтвердились.

Поскольку они были освобождены условно, уроков не извлекли, нетрудно было их водворить снова в исправительно-трудовую колонию. Но нужно прежде с ними поговорить. Важно было знать, знакомы ли они с Сэмом. Мы не хотели преждевременным арестом настораживать их. Послали обыкновенную повестку, мол, пожалуйте в такое-то время к нам для уточнения данных. Юра-Вася, Владимир Басюк явились в назначенный срок. Валерий Акименко — отсутствовал. Посланный по адресу оперативный сотрудник установил, что Акименко бежал. Тотчас был объявлен всесоюзный розыск. На станции Чернигов Акименко был снят с поезда и на следующий день мы могли с ним говорить.

Предварительные допросы Басюка и Юры-Васи не пролили света на все это дело. Во всяком случае на все наши вопросы они отвечали так, что ничего нельзя было вменить им в вину. Об убийстве Палия повторили общие сведения, которые в те дни циркулировали по городу.

Инспектор угрозыска показал им нож с наборной рукояткой. Но оба прикинулись такими простаками, которые никогда в глаза не видели ножей, а с малолетства пользуются только резиновыми сосками. А когда мы попросили их описать одежду, в которой ходил Акименко зимой, весной, то получилось, что одевался только в рубище. Между тем, от соседей по дому, где проживал Акименко, мы уже знали, что зимой он носил синюю нейлоновую куртку. Это было установлено сразу после его побега. Только потому, что они не упомянули о ней, нетрудно было догадаться, что эти ребята решили играть с нами в прятки.

Ну что же, оставим их уверенными, что они нас провели. Пусть отдохнут. Подумают.

Попробуем узнать, знакомы ли, связаны ли общим делом Сэм и Акименко. Ведь нам уже известно, что Сэм был в проходном дворе в момент убийства. На втором человеке была синяя куртка. Такая куртка была у Акименко. Но в такой одежде ходят многие в городе. Мог быть и другой человек. Если Сэм Крицкер и Акименко чем-то связаны, можно вести дальнейший поиск в этом направлении. Хотя Акименко был в наших руках, но веских доказательств его вины мы не имели. Только предположения.

Решено было начать с Сэма. После ареста на центральном рынке следователь вел дело только о кражах. Его предупредили, чтобы он ни единым словом не обмолвился об убийстве. Нужно было усыпить внимание Крицкера. Пусть думает, что мы идем только по этому пути и ничего другого не знаем, ничто другое нас не интересует. За это время я довольно тщательно изучил биографию карманника. Знал многое о его характере. Мне было известно, что не пьет даже пива. Ни разу не участвовал в драках. Вероятно, это была трусливость. Мне сообщили, что он долгое время встречался с одной довольно порядочной женщиной. Так что я был подготовлен к беседе. Кроме того, в моих руках были еще кое-какие козыри, которые я мог в любой момент пустить в ход.

Настало время решительного разговора. Сэма Крицкера привели в кабинет. Смуглый парень осторожно присел на край стула.

— Послушайте, Семен Крицкер, не пойму, что происходит. Вы арестованы, как вор-карманник, а наши сотрудники утверждают, что вы соучастник убийства, которое произошло шестого марта в проходном дворе. Помните такое?

Подняв голову от бумаг, я увидел, как Сэм побледнел, капельки пота покрыли его лоб. Удар был нанесен неожиданно и попал в цель. К такому разговору Сэм явно не был готов. И поэтому, наверно, у него, инстинктивно вырвалось:

— Не я убивал!

Ответ прозвучал — убивал другой. Сказанного не воротишь. Теперь нужно было развивать успех, пока Сэм не опомнился.

— Я тоже говорю, что Семен Крицкер никогда не возьмет в руки нож. А мне не верят.

Достал из ящика стола нож с наборной рукояткой.

— Это не ваш нож?

Наблюдаю, как у него расширились зрачки, будто он увидел на столе гремучую змею, а не самодельный финский нож.

Вижу, что узнал. Но упавшим голосом ответил:

— У меня никогда не было ножа.

— И я так думал. Но тогда чей же? Ведь вы были в проходном дворе вечером шестого марта? А эту вещь мы нашли там, на месте преступления.

Но он все-таки опомнился. Я это почувствовал с первых его слов:

— Я стоял недалеко от ворот проходного двора. Видел, как подошла машина «Москвич» и два человека вытащили третьего, видимо, пьяного и повели его во двор. Я подумал, что он живет в этом доме, а друзья привезли его после пьянки. Через некоторое время они выбежали со двора, сели в машину и уехали.

— Запомнили номер машины?

— Падал снег. Я не заметил.

— Каким же образом вы оказались во дворе?

— Подумал, что пьяный еще там. Решил пошарить у него в карманах. Может, что-то осталось после попойки. Он лежал недалеко от сарая. Когда я приблизился, увидел лужу крови. Испугался и убежал. Вот все, что я знаю.

— В общем, это звучит правдоподобно. Но поймите меня правильно. Опровергнуть доводы тех, кто утверждает, что вы соучастник убийства, можно только очень убедительными доказательствами контрдоводами. Подумайте над такими вопросами, которые возникли у меня. Почему вы не вызвали милицию? Не обратились к постовому? Кто был вместе с вами во дворе? Проходившему старику кто-то из вас сказал: «Иди, папаша, своей дорогой». Кто прогнал старика — вы или другой человек? И кто этот человек.

Мой собеседник снова побледнел. Он понял, что у нас немало улик. Но он сделал последнюю попытку увильнуть, Ведь доказать, что он убийца, никто не мог. А раз так — значит он — в безопасности, а от второго — нужно отводить подозрения.

— Со мной никого не было. Может, старику померещилось.

— Вы знакомы с Валерием Акименко?

Смуглое лицо стало совсем бледным. Дрожали длинные пальцы.

— Впервые слышу эту фамилию, — на его лице написано недоумение.

Все эти детали не запишешь в протокол. Это не доказательства.

— Нехорошо, Сэм. Я вас беру под свою защиту, задаю наводящие вопросы. А вы виляете. Если понадобится, мы можем все доказать и иными путями. Могу вам прочитать показания Ломачевского, Мрыщака, Мурзыкаева. Они видели вас вдвоем. Опознали ваши фотографии. Хотите очную ставку?

Он не хотел очной ставки.

— Когда вам стало известно, что в изолятор доставлен Акименко, — вы передали ему два слова: «Будь спок». Как это нужно понимать?

— Я дал ему знать, чтобы он не волновался напрасно.

— Значит — вы знакомы? И в тот вечер он тоже был в проходном дворе? Вы действовали вместе? Следовательно, правы наши сотрудники, утверждая, что вы — соучастник убийства!

И снова я слышу почти утробный крик:

— Я не убивал.

— Верю. Во что был одет Акименко в тот вечер?

— На нем была стеганая куртка.

— Цвет?

— Синий.

Так замкнулась цепь. Но это еще не было доказательством.

Этот допрос дался нелегко. Крицкер совсем издергался и под конец занял позицию «больше ничего не знаю». Продолжать разговор не имело смысла. Когда его уводили в камеру, я посоветовал ему хорошо подумать над своим положением. И быть в дальнейшем правдивым. Он ответил.

— Я связан словом.

— Поймите, что правда дороже слова, данного преступнику.

Несколько раз ко мне приходила Татьяна Тарасова с просьбой разрешить ей свидание с Семеном Крицкером. Это было сразу после его ареста на центральном рынке. Она сперва называла себя его подругой, потом женой. Мы не имеем права разрешать свидания во время предварительного следствия. Я расспросил Тарасову — хорошо ли она знает Семена, известно ли ей, какими делами он занимался. Она ничего не знала. И я ей рассказал, за что арестован Сэм. Она была очень расстроена, удивлена.

Она работала провизором в одной из аптек в центре города. Круг знакомых весьма ограничен. Что связывало ее с таким человеком? Общие дела? С первого разговора можно было понять, что она не имеет представления о том, какими путями добывает деньги Семен Крицкер.

Ей он всегда говорил, что работает в мастерских научно-исследовательского института. Делает очень важные вещи для экспериментов и ему отваливают каждый раз большие премии. Не обижают его и если приборы, которые он монтирует, работают безотказно.

Частые вечерние отлучки он объясняет тем, что в институте иногда работают по ночам и без его помощи экспериментаторы не могут обойтись. Татьяна верила. У нее не было повода сомневаться в правдивости его слов.

А он умел увлечь, пообещать. Перед ней он рисовал довольно радужную картину: как только получит крупную премию — внесет пай на кооперативную квартиру, и они смогут пожениться. И сама Татьяна старалась вести скромный образ жизни, ограничивала свои расходы, чтобы иметь возможность внести свою долю в будущее семейное гнездышко.

Врал или говорил правду? Татьяна уверяла меня, что это — сокровенная мечта Семена. И эта уверенность передалась мне. Возможно, что Крицкер и намеревался покончить с преступными делами. Возможно, что это влияние любимой женщины. Тогда Татьяна — наш союзник. Тем более, что она не намерена отказаться от этого человека и хочет сделать все, что в ее силах, чтобы перевоспитать его.

В тот день, когда я начал допрос Крицкера, была приглашена к инспектору уголовного розыска и Татьяна Тарасова. Он должен был установить точно, где, в какое время виделись шестого марта Татьяна и Сэм. Эти сведения должны были дополнить картину. Ей тоже предъявили для опознания нож. Она решительно заявила, что ножа у Сэма никогда не видела.

После допроса она снова попросила свидания:

— Завтра у него день рождения. Разрешите хоть два слова ему сказать.

Инспектор разрешил принести передачу.

— Это и будет вашим поздравлением. На большее не имею права.

На следующий день Тарасова принесла торт, пирожки, колбасу, бутылку коньяка. Я попросил ее поменять коньяк на ситро. Столик накрыли в моем кабинете. А через некоторое время привели на допрос Сэма.

Пригласили его прямо к столу:

— Вас поздравила с днем рождения очень интересная женщина — Татьяна Тарасова. И я присоединяюсь к ней. Видите, есть люди, которые вас любят. Поешьте. Приятного аппетита.

Он с жадностью набросился на еду.

Пока он уминал колбасу и другую еду, я по выражению его лица старался угадать, о чем он сейчас думает. Упоминание о Тарасовой, о старике в проходном дворе и ребятах, которые его видели в тот вечер, наконец, — нож — все это свидетельствовало о том, что мы имеем очень много улик и доказательств, которые можем предъявить суду. Интересно, понял он, что проиграл?..

Вот он насытился. Начал шарить по карманам, Привычка курильщика — после еды сделать хоть несколько затяжек. Предложил ему свои сигареты. Покурили.

— Ну, Сэм, будем говорить правду или опять вертеться вокруг да около? Между прочим, Татьяна просила передать, что будет вас ждать, если станете честным человеком.

Он промолчал. Задумался. Видимо, нужно было что-то решить важное для себя.

— Еще раз повторяю, Крицкер, сейчас правдивые показания и истинная картина происшествия нужнее всего вам. Все сходится на том, что в проходном дворе было два человека. Один из них действовал ножом. Если вы из ложного чувства долга выгородите своего друга — значит вы убили. Третьего — нет. Если вы настаиваете на версии с автомобилем — мы будем продолжать поиски. Но ведь они ни к чему не приведут. Вы отлично это понимаете. Ненужная затяжка. Итак — правда. Только правда.

Он зажал голову руками, уперев локти о колени. Я молчал. Знал, что наступил решительный момент. Кризис. Если он сейчас сумеет преодолеть барьер воровского закона — расскажет всю правду.

— Если выложу все начистоту — следствие и суд учтут это? Будет мне снисхождение?

— Безусловно. Помните, что вас ждет Татьяна. Очень хороший человек.

Было ясно, что лед тронулся.

— Если вы решили говорить правду — я включу магнитофон.

— Включайте. Ваша взяла.

— Меня интересуют все подробности, как вы провели вечер шестого марта. Сейчас я приглашу своего помощника и мы выслушаем вас.

Вошел инспектор угрозыска. Он понял, что нужно включить запись.

— Шестое марта — день рождения женщины, которую я люблю, Танюхи. Наверно, и она меня любит. Видите, Татьяна не отказалась от меня и сейчас, — он кивнул на столик, где еще были остатки еды. — Мы решили отпраздновать именины на квартире Виты Чижевской. Это — подруга Тани. Я дал денег Вите, чтобы она купила еды, вина.

— Зачем вино, ведь сами вы не пьете?

— Для остальных. Где-то часов в семь вечера я забежал на квартиру. Вижу стол отменный. Вскоре явился и Акименко. Он тоже остался доволен столом. Выпил стакан водки. И спросил у меня — какой подарок приготовил имениннице. Я показал ему парфюмерный набор. «Эх ты, нашел, что дарить. Через месяц все выветрится и она о твоем подарке забудет. Надо какую-нибудь дорогую вещь. Пойдем, сейчас по-быстрому сообразим. Есть у меня на примете один кулак. У него всегда — денег куча».

Мы сказали девушкам, что идем кое-что прикупить к столу, и ушли. Поехали на привокзальную площадь. Там есть небольшая забегаловка. Зашли, присмотрелись. Акименко показал на компанию, примостившуюся в углу, и шепнул мне: «Того в сером пальто возьмем на крюк. Будет добыча».

Для отвода глаз мы заказали пива, салат какой-то и пристроились неподалеку от этой компании.

— Вы лично этого человека знали прежде?

— Мне его показал Акименко в забегаловке. Значит, он его знал.

— Откуда?

— Понятия не имею.

— Продолжайте.

— Было без четверти восемь, когда официантка и буфетчица начали торопить посетителей: «Закрываем». Наши соседи, их было человек шесть, поднялись из-за стола. Тот, в сером пальто, пошел к стойке рассчитываться, я стал за ним: думал незаметно потяну бумажник и дело с концом. Но мне не удалось этого сделать.

Они пошли на троллейбусную остановку. Мы за ними. Доехали до центра. И здесь человек в сером пальто остался один. Мы облегченно вздохнули. Были уверены, что сможем отцепить его от бумажника. Он постоял на углу, видимо, прикидывая, куда ему пойти. Больше всего мы боялись, что он сядет в другой троллейбус и поедет домой. Но он двинулся к универмагу. Вы, наверно, знаете, что творится в магазинах накануне женского праздника — всюду одни мужчины в очередях стоят. Раскупают все подряд. Попробуй без очереди что-то взять — вытолкнут, а если руку в чужой карман сунешь, наверно, на месте прикончат. В такие дни я не работал, не хотел рисковать. В общем, шли мы следом за этим бумажником в сером пальто. А он как назло — самые людные места выбирал, переходя из отдела в отдел. Обошел все этажи универмага, потом в соседний магазин подался, затем в кондитерский направился. Хоть бы где в очередь стал, мы бы за ним пристроились. Уж начали терпение терять. Я еще сказал Валере: «Давай другого возьмем». А он отмахнулся: «Только этого!»

Больше часа мы за этим человеком мотались. Потом он в проходной двор повернул. По естественной надобности пристроился возле сарайчика. Спиной к нам стал. Самая удобная позиция. Валера сзади подошел и по голове кулаком его ударил. Видно, шапка смягчила удар. Этот человек развернулся и со всего размаху Валере в челюсть въехал. Он отскочил и выхватил нож. Я стоял поодаль — боялся, что в воротах кто-то появится. Крикнул: «Не надо, Валера». Он выругался и пошел с ножом на него. Но и этот человек был неробкого десятка, он схватил Валеру за руку. За правую. Откуда ему было знать, что Валера левша? И он ударил изо всей силы ножом. Потом еще несколько раз. Человек упал.

Именно в это время со стороны переулка показался старик. Я свистнул потихоньку. Это был наш условный сигнал. Валера сделал вид будто помогает пьяному подняться на ноги. Когда старик вышел за ворота, я подошел ближе и увидел лужу крови на снегу. Меня чуть не стошнило и я бросился бежать, сам не зная куда. Валера догнал меня на улице. Мы немного пришли в себя. Куртка Акименко была облеплена снегом, но сквозь него виднелись пятна крови. Он передал мне бумажник, снял куртку и пытался снегом стереть кровь. Но сколько ни тер, нам казалось, что пятна снова проступают.

— Придется с курткой расстаться, — сказал я Валере. — Заскочим ко мне. Я тебе свою ватную фуфайку дам.

— А куртку куда? — спросил он.

— В котельную сунем.

Однако кочегар на этот раз оказался трезвым, и мы не могли подойти к котлу. После этого Валера предложил:

— Поедем на озеро. В прорубь спустим. Никто не найдет ее.

Мы завернули куртку в газету и поехали на озеро. Недалеко от парка ремонтировали какой-то дом. Мы взяли два кирпича и обернули их курткой. Нашли лунку, возле которой днем рыбаки занимались подледным ловом, и опустили в нее куртку. Времени на эту операцию ушло много. Когда мы вернулись в город, магазины уже были закрыты. Ведь мы за подарком вышли. Но случилась вот какая история.

— Куда девался бумажник? — задал вопрос инспектор.

— Деньги я вынул, а бумажник — в карман куртки сунул.

— Что было после того, как вы вернулись в город?

— Без подарка возвращаться неудобно. Мы присмотрели недалеко от площади одинокую женщину. Подошли к ней и предложили снять шубу. Она запротестовала. И сама отдала нам золотые часики, квадратные. Как подарок для Тани они нам подходили. По дороге мы поклялись, что все происшедшее останется нашей тайной навечно. Потом мы пришли на именины и преподнесли Тане подарок. Она была очень обижена столь долгим отсутствием. Но часы ее обрадовали.

— А судьба человека в сером пальто вас не тревожила?

— Я не знал, что он умер. Рассчитывал, что кто-то натолкнется на него и вызовет скорую помощь.

— Какие приметы синей куртки?

— Обычная, фабричная.

— Может быть порезана, порвана, латки?

— Не присматривался.

Мы прокрутили всю запись показаний Семена Крицкера. Он внимательно прослушал и сказал:

— Так было. Все, что сказано — правда. Отвечаю головой.

Остановились кассеты магнитофона. Сидим втроем молча. Каждый думает о своем. Сэм бледен. Видим, нелегко ему далось признание. Вот он останавливает на мне свои большие, похожие на черносливы, глаза и спрашивает:

— Что теперь со мной будет?

— Это суд определит.

— Я не об этом. Там, в колонии, — ведь узнают, что я раскололся.

— Ну, положим, деваться все равно некуда было.

— Может, это примут в расчет.

— Ну теперь, Семен, скажи не для протокола. По совести. Знали вы этого человека прежде?

— Клянусь, гражданин начальник, я его впервые увидел в забегаловке.

— А дружок твой?

— Наверно, его кто-то навел. Но я прошу учесть, что мы и в помыслах не имели подрезать его. Только бумажник. Не ударь он Валеру — все было бы чин-чинарем.

— Много денег взяли?

— Акименко говорил, что у него с собой должно быть более трех тысяч.

— А оказалось?

— Сотня с мелочью.

Говорил он хладнокровно, будто рассказывал о самом обычном деле, которое кончилось небольшим недоразумением. И это было противно.

Теперь все, что произошло вечером шестого марта стало нам известно. В наших руках находятся и виновники трагедии. Но к разговору с Акименко мы еще не были готовы. Нужно было попытаться сперва найти синюю куртку. И нам очень хотелось узнать, почему Акименко избрал своей жертвой именно Николая Константиновича. В этот вечер он мог ограбить любого человека без особого риска. Ведь очень легко они добыли золотые часики. Кстати, надо поинтересоваться, сохранились ли они у Татьяны Тарасовой. Она наверно, не знает, каким путем к ней попал подарок, А для нас часы — еще одно вещественное доказательство.

По поступившим заявлениям о грабежах мы нашли женщину, которая жаловалась на то, что у нее хулиганы отобрали квадратные золотые часы.

Время было летнее. По нашей просьбе группа аквалангистов начала поиски синей куртки на дне озера. Несколько дней они метр за метром, квадрат за квадратом исследовали дно озера. И нашли ее. Куртка самая стандартная. Но на внутренней стороне был пришит из другой ткани длинный карман. По форме он напоминал ножны кинжала. Нетрудно было догадаться, что здесь Акименко прятал нож. Примерили. Нож свободно входил. Сэм тоже подтвердил, что эта куртка принадлежала Валерию Акименко.

Мы пригласили Татьяну Тарасову. Еще раз попросили рассказать об именинах. Повели разговор о подарках. Она показала часы — подарок Сэма. Квадратные золотые часы с браслетом.

— А вы знаете, где Валерий и Сэм взяли эти часы? — спросил инспектор.

— Наверно, купили, — ответила Татьяна.

— Увы, они ограбили женщину, чтобы сделать вам подарок в день рождения.

Он вышел и пригласил в кабинет женщину.

— Прошу вас рассказать еще раз, что произошло недалеко от троллейбусной остановки вечером шестого марта, — обратился он к этой женщине.

Она слово в слово повторила рассказ Сэма.

— Можете чем-то подтвердить, что у вас были такие часы?

Женщина порылась в сумочке и положила на стон технический паспорт.

Татьяна Тарасова молча сняла с руки часы и положила их на стол. Она нервно потирала запястье, словно смывала невидимую грязь. Инспектор осторожно открыл корпус. Это был паспорт тех самых часов — заводские номера совпали.

К разговору с Валерием Акименко мы тщательно готовились. Изучали его биографию год за годом. Человек прошел нелегкий путь. Он рано лишился родителей. В трудные послевоенные годы воспитывался у дальней родственницы. Она посылала мальчишку попрошайничать. И если он ничего не приносил — оставляла его без еды. И ничего удивительного нет, что вскоре он подружился с преступниками. Но ему удавалось после каждого проступка выходить сухим из воды. Друзья называли его — «Везучий». И постепенно он сам уверовал, что все ему сойдет с рук.

В девятнадцать лет он участвовал в крупном ограблении. Оказал сопротивление милиции, прибывшей на место преступления. После этого Валерий на несколько лет отправился в исправительно-трудовую колонию. По имевшимся у нас сведениям, он вел себя в колонии очень плохо. И после отбытия срока не собирался менять образ жизни. Устроился на работу грузчиком. Был обозлен на весь мир. По любому поводу мог учинить дебош. На руку был нечист даже в мелочах. Понятно, что такие люди подолгу не держатся на работе. Под всякими предлогами от него старались избавиться. Это и многие другие неурядицы ожесточили его. Он стал вспыльчивым, по любому поводу мог броситься в драку. А поскольку собственных силенок было мало, завел себе нож.

Несколько лет тому назад Валерий Акименко был участником ограбления кассира крупного предприятия. Он нанес человеку девять ножевых ран. Но не успел скрыться с места преступления. От высшей меры наказания его спасло только одно обстоятельство — кассир выжил.

Отбыв половину назначенного срока, он начал просить об освобождении. Писал во многие инстанции. Обещал сжечь все мосты к прошлому — жить честным трудом. Ему поверили, условно освободили. Он недаром носил кличку «Везучий».

Вот с таким рецидивистом нам предстояло вести разговор. Знали, что он будет изворачиваться. Не захочет признаться в содеянном.

Несколько раз мы проверяли себя — не относимся ли мы предвзято к Валерию Акименко. Может быть, он не таков, как его рисуют протоколы, другие документы. Все покажет следствие.

И вот Валерий Акименко перед нами. Начался один из сложнейших эпизодов борьбы следователя и преступника. Один — имеет право все отрицать, от всего отказываться, лгать и плести всевозможные небылицы. Второй — имеет право говорить только правду, сличать факты, поступки, показания очевидцев с тем, чтобы доказать первому его вину.

Еще прежде мы решили, что начнем разговор с фактов. Только фактами мы можем сразу дать понять Акименко, что нам все известно и этот допрос — простая формальность. Петляй, изворачивайся, но от фактов не уйдешь.

Он выслушал наши обвинения совершенно спокойно. Даже улыбался. Но вот на стол ложатся золотые часы. Улыбка с его лица исчезает.

Допрос ведет инспектор. Я сижу в стороне. Перебираю бумаги, делаю вид, что занят другим делом. Слышу инспектор говорит:

— Эти часы вы и Семен Крицкер подарили Татьяне Тарасовой. Она сама их принесла.

— Не знаю.

На стол ложится нож с пластмассовой ручкой. Вижу, что в глазах Валерия — ужас. Зрачки страшно расширились.

Инспектор произносит:

— А этим ножом вы убили человека.

Словно звериный рык вырвался из глотки:

— Нет!

Пауза.

— Нет так нет, — включаюсь в разговор я. — Расскажите, как вы были одеты вечером шестого марта.

— Черный костюм, чехословацкие ботинки, белый свитер и ватная фуфайка.

— Совершенно верно, — повторяю я.

— Непонятно. Отличный костюм и вдруг простая фуфайка, — удивляется инспектор.

— А что тут непонятного — метель была, — говорит Валерий.

— Тоже правильно, — поддакиваю и тут же добавляю: — Фуфайка появилась позже. После убийства. Потому что курточку испачкал кровью, а ее не смоешь. Правильно?

Валерий понял, что попал в ловушку. Догадался и уже почти безразлично говорит:

— Не знаю.

— А свою синюю куртку, нейлоновую, можешь узнать?

— Какую куртку? Не было у меня никакой куртки.

— Была, только ты ее в озере спрятал.

— А вы видели?

— Не видели, но знаем.

Инспектор распахивает дверку шкафа и достает синюю куртку.

— Ну-ка, примерь, Валерий. Вот видишь и боковой карманчик имеется. И твой нож так хорошо в него садится. Так твоя это куртка?

— Моя, — и он опускает голову.

— А ты говорил, что куртки не было. Хотел обмануть?

— А теперь слушай, откуда мы все знаем, — я включил магнитофон. И Сэм, будто он находился рядом с нами, начал: «Я буду говорить только правду»…

Кажется, показания Крицкера совсем доконали Валерия Акименко. Больше он не мог сопротивляться. Можно задать вопрос, который меня давно интересует.

— Человека, которого убил, знал прежде?

— Нет.

Показываю фотографию. На ней Николай Константинович Палий в форме военного летчика. Лицо Валерия перекашивается от страха:

— Если бы я знал…

— Почему именно его ты выбрал?

— Мне его показал Вася Шекель, по кличке «Шакал». Он сказал, что этот человек должен скоро получить машину и у него всегда с собой деньги.

— Юра-Вася… Так вот кто тебя навел? — вскрикнул инспектор. — Не повезло тебе, «Везучий».

Я и раньше думал, что здесь должен быть еще один человек. Мстительный наводчик. Он рассчитывал остаться в стороне от этого дела.

В тот же день Юра-Вася Шекель был арестован.

В Кишиневе Юрий Борисович Зинкевич познакомил меня с приговором суда по этому делу. Суд приговорил Валерия Акименко к высшей мере наказания. На различные сроки осуждены Юра-Вася Шекель, Семен Крицкер.

А что с остальными? Ася Кремнева приходила к Юрию Борисовичу. Она просила помочь ей ускорить изготовление памятника на могилу Николая Константиновича Палия. Ускорить потому, что она переводится в другой город. В другой город уехала и вдова Николая Константиновича. Татьяна Тарасова ждет Семена Крицкера.