Инспектор и «Соловей»

ПОБЕГ

Солнце клонилось к закату. Теплый апрельский денек разморил уставших людей. Многие сбросили ватники, куртки, шапки, подставив ласковым лучам стриженые головы. Работа шла ни шатко ни валко. И люди, работавшие в карьере, и те, кто стоял на сторожевых вышках, чутко прислушивались к неугомонному весеннему шуму березового колка.

Там, за колючей проволокой, за вышками, была воля: можно было поваляться на зеленой травке, разжечь костер и спечь в горячей золе картошку, а потом с наслаждением съесть ее. Можно было делать что угодно. Именно делать что угодно. Об этом мечтают все, кто находится в пространстве, ограниченном колючей проволокой и сторожевыми вышками.

Владимира Броницкого и Вячеслава Канарейкина судьба свела в колонии строгого режима. Первому предстояло пробыть здесь десять лет, а второму — пятнадцать. Броницкий осужден за грабежи и насилие, Канарейкин в пьяном виде убил человека, который помешал ему спрятать украденное добро.

Жесткие нары по ночам натужно скрипели. Приятели, переворачиваясь с боку на бок, тайком обсуждали планы выхода на волю. Очень им хотелось еще покуражиться на свободе, допить недопитое, отомстить тем, кто упрятал их за колючую проволоку. Варианты один смелее другого составлялись на скрипучих нарах, но тотчас отбрасывались, как невыполнимые. Ни днем, ни ночью не дремлет охрана, три ряда колючей проволоки, сторожевые псы… Такой заслон пройти невозможно. Нужно придумать какой-то способ… Рыжеватый Броницкий, здоровенный Канарейкин — опытные преступники. На воле после каждого дела им ничего не стоило обмануть, перехитрить преследователей, повести их по ложному следу, подолгу скрываться от возмездия. И только случайность или преждевременная самоуспокоенность приводили к провалу. А в колонии вся их изворотливость, уменье маскироваться пока не давали возможности осуществить задуманный побег.

И все же мысль о воле не давала покоя. Все, что они делали в колонии — каждый шаг на работе, выход на медосмотр, — все было связано с мыслью о побеге. Между ними и охранниками шла незримая война. Осужденные, как волки, следили за вооруженными людьми, в глазах была мольба: зазевайся на минутку, оступись на один шаг и я вцеплюсь тебе в горло, использую твою оплошность, и вырвусь отсюда. И эта обоюдная настороженность не прекращалась ни на одну секунду.

…В тот апрельский день работа в карьере уже подходила к концу. Как обычно, многие уже перекуривали на обочине дороги, ожидая команду к построению. На железнодорожной ветке показался маневровый паровоз с двумя товарными вагонами.

Паровоз отцепили, и он, попыхивая облачками пара, укатил в глубь зоны. Появившийся в карьере начальник скомандовал:

— Все на разгрузку.

Послышались робкие возражения, что пора заканчивать работу, а разгрузка займет несколько часов.

— Быстрее закончите разгрузку и вернетесь в бараки. Предупреждаю, паровоз вернется через час.

Броницкий и Канарейкин вместе с другими начали выгружать ящики. Когда вагоны уже были почти пусты, Броницкий заметил под потолком металлические перекладины. Только глазами показал своему напарнику. Тот без слов все понял.

— Выдержат двоих? — спросил шепотом.

Броницкий повис на одной. Затем тихонько спустился к Канарейкину.

— Как только подойдет паровоз, надо пробраться в вагон. Оставь здесь фуфайку. Если спросят, — забыли в вагоне.

— А если на пропускной задержат?

— Скажем: не могли с полок слезть. Кореш, считай дело сделано. На воле стопочку поставишь мне.

Паровоз подкатил, когда уже наступили сумерки. Броницкий и Канарейкин сумели незаметно залезть в вагон. Подставлена спина Канарейкина, и Броницкий примостился на железной перекладине, а потом подтянул Канарейкина. Едва они пристроились, с грохотом отошла дверь вагона и луч фонарика начал обшаривать вагон. Вот он медленно движется вдоль стен, задерживается в углу, ползет по другой стене. А приятели там, под потолком, замерли, затаив дыхание. Если бы они могли в этот миг слиться с досками, раствориться в них, то сделали бы это с радостью. Видимо, охранник не знал о перекладинах под потолком. Осмотрев вагон, он спрыгнул на насыпь, толкнул дверь, и она с металлическим визгом захлопнулась. Паровоз торопливо пробасил, и маленький состав, почти с места набрав скорость, удалился.

Пустой вагон довольно сильно раскачивало. На перекладине сидеть было неудобно. Затекли ноги, ныли спины, и Канарейкин уже собрался спрыгнуть на пол, но Броницкий навалился на него корпусом, прокричал в самое ухо:

— Будет еще одна проверка. Сиди не дыши.

И в самом деле поезд замедлил ход. А вскоре совсем остановился. Кто-то отворил дверь. И по вагону опять пошел гулять луч фонаря. Броницкому и Канарейкину этот маленький снопик света сейчас казался страшнее приставленного к горлу ножа. И снова как завороженные провожают две пары глаз красноватый лучик — уткнется он в них или мимо пройдет? Страх им неведом. На карту поставлена давняя мечта о воле. С насыпи послышался голос:

— Не возись. Проверяли уж. Пусто там.

Дверь снова затворилась. Застучали на стыках колеса. Дробный стук этот отдавался в душе беглецов, как дивная музыка. Через несколько минут они спрыгнули на пол и закружились в диком танце. Разрядка. От усталости свалились на пол и долго лежали, блаженно отдыхая. Затем на ощупь отыскали дверь и слегка отворили. К ним ворвалась ночная свежесть, Поезд мчался на большой скорости. Вдоль железнодорожной насыпи можно было различить большие деревья. Отличное место, чтобы скрыться, — подумали оба. Но прыгать на ходу было опасно. И теперь, после столь удачного побега, решили не рисковать. Когда паровоз втянул вагоны на один из запасных путей, Броницкий и Канарейкин выпрыгнули.

Два дня сряду они пересаживались с одного пригородного поезда на другой, все время меняя направления. Знали, что их ищут. И им удалось замести следы. На станции Дорогобуж, далеко от места побега, они немного успокоились.

— Кажется, пронесло, паря, — сказал Броницкий и, сплюнув сквозь зубы, выругался.

— Надо прибарахлиться, — ответил Канарейкин. — Больно приметна наша роба.

— Ксивы будем добывать. Без паспортов нет дороги, — сказал Броницкий.

— Не тужи, возьмем…

Началась эта история далеко от Кишинева, и, наверно, никто из сотрудников кишиневского угрозыска не предполагал, что им придется через некоторое время сразиться с одним из участников дерзкого побега.

…На вокзале в Дорогобуже беглецы составили новый план. Истосковавшийся по деньгам, водке, Канарейкин предложил сразу же приступить к делу:

— Постоим у ресторана. Припугнем гуляку, прихватим, что у него будет, и дальше двинем.

Однако Броницкий не одобрил этого:

— Шум может подняться. А нам надо тихо, без лишних глаз. Пойдем в город.

Из ресторанной кухни неслись запахи жареного мяса и картофеля. Но Броницкий и Канарейкин только глотали слюнки.

— Пойдем, пойдем отсюда, — сказал Броницкий. — А то ты, паря, чего-то сотворишь. Скоро будет жратва.

Ночью в одном из магазинов на окраине города Броницкий и Канарейкин высадили окно. Колбаса, консервы, шоколад — все, что может пригодиться в пути, было вынесено. В одном из дворов увидели мотоцикл. Потихоньку вывели на улицу, погрузили в него добычу и помчались по автостраде.

На рассвете подъезжали к Вязьме. Свернули с большой дороги в березовую рощу. Спрятались в кустах. Видимо, хозяин мотоцикла собирался на рыбалку. В коляске были приготовлены удочки и другие рыболовные снасти. Броницкий и Канарейкин воспользовались и этим. Понатыкали в глинистый берег удилища, неподалеку развели костер. Кто мимо пройдет и впрямь подумает: приехали люди на отдых.

Ловко орудуя ножом, Канарейкин вскрывает банки с тушенкой, крупными ломтями нарезает хлеб, распечатывает бутылки «Московской». Впервые со дня выхода из колонии Броницкий и Канарейкин без опаски поели досыта. Разморенные водочкой, друзья блаженствуют, настроение мечтательное. Броницкий прилег у костра, подбрасывает в огонь охапки хвороста. Говорит:

— Добуду правильный паспорт, подамся в Молдавию.

— Места там хорошие — ребята рассказывали, — поддерживает беседу Канарейкин.

— Лопухи твои друзья. Больно нужны эти места. Дело там можно сделать.

— Я всегда готов на дело! — решительно заявляет собеседник.

Броницкий покосился на упругие бицепсы дружка и отрицательно покачал головой.

— В таком деле не кулаки нужны, а мозги. Серый ты человек.

— Не томи душу, говори, что задумал.

— Явимся в заготовительную контору и скажем: в проводники, мол, желаем вступить. Давайте нам вагон с вином, мы его хоть на Камчатку, хоть на Северный полюс в целости и сохранности доставим. Им такие люди всегда нужны.

— Ну, а дальше что будет?

— Оформляют нас. Дают вагон. Мы по дороге найдем купца. Он у нас за полцены все заберет. Денег куча. Гуляй, пей смело. Живи душе на утеху.

— А искать-то будут растяп, которые нам паспорта подсунули, — догадался Канарейкин. — Во голова, министр.

Вечером «рыбаки» отправились в город. Мотоцикл оставили в лесу. Бродили по Вязьме, выбирали улицы потемнее. На окраине набрели на промтоварный магазин. Сторожа поблизости не оказалось. Вмиг пущена в ход отмычка, и створки окна магазина растворились. Минуты не прошло, как Броницкий и Канарейкин оказались в магазине. Вошли туда оборванцами, а вышли одетыми по последней моде — отличные костюмы, нейлоновые рубашки, плащи. Позаботились и о сменном гардеробе. Все аккуратно уложили в чемоданы — и были таковы.

Честным людям за такую покупку пришлось бы выложить около трех тысяч рублей, а Броницкому и Канарейкину всех трудов стоило — отворить окно магазина.

…В колонии исчезновение Броницкого и Канарейкина обнаружили в тот же вечер. Патрули, посланные в карьер, на железнодорожную станцию, в окрестные села, беглецов не обнаружили. Поиски продолжались несколько дней, но результатов не дали.

Стало ясно, что преступников поблизости нет. Немедленно был объявлен всесоюзный розыск. Во все отделения милиции были разосланы портреты Броницкого и Канарейкина, описания примет. Словом, о них было сообщено все, чтобы их можно было опознать и задержать.

Начальник Кишиневского уголовного розыска Геннадий Петрович Донченко просматривал почту. За несколько дней праздников накопилась изрядная стопка писем, сообщений. Самые важные, срочные он, не медля, вскрывал и внимательно прочитывал, делал на полях пометки. И вот письмо о всесоюзном розыске. К таким документам он всегда относился с особым вниманием. Бежавший преступник. Это опасно. В любую минуту такой человек может появиться в городе и натворить немало бед. А потом ищи ветра в поле.

Геннадий Петрович пригласил к себе всех сотрудников. Вот они рассаживаются в кабинете, покуривают, смеются, обмениваются впечатлениями. Начальник спрятал улыбку. Он был доволен своими работниками.

— Я должен вас ознакомить с весьма важным сообщением. Из колонии строгого режима бежали два рецидивиста. Путь их следования не просмотрен. Можно ждать их у нас.

Затем он перечислил все приметы Канарейкина и Броницкого. Показал фотоснимки беглецов.

— Прошу обратить внимание на особые приметы Владимира Броницкого — на левой руке вытатуировано имя — ТОЛЯ. — И, заканчивая совещание, добавил: — Прошу представить личные соображения по розыску.

Вскоре он смог изучить все планы, составленные сотрудниками. В основном это были профилактические меры, которые всегда применялись, когда объявлялся всесоюзный розыск. Где-то между строк угадывалась нотка самоуспокоенности: бежали в Смоленской области. Далеко от наших мест. К нам не доберутся. В дороге десять раз изловят преступников.

Геннадий Петрович привык прислушиваться к мнению своих сотрудников, верил их чутью и на этот раз как-то заразился их спокойствием. Подумал: и впрямь без документов даже самые опытные конспираторы не смогут долго пробыть на вале.

А потом сегодняшние, сиюминутные дела захлестнули Геннадия Петровича и его сотрудников. Сообщение о беглецах как-то отодвинулось на второй план. В угрозыске сочли меры предосторожности вполне достаточными.

…Между тем Броницкий и Канарейкин спокойно покинули магазин в Вязьме и направились на автобусную станцию. Взяли билеты на Иваново. До рейса оставалось минут сорок, и они решили перекусить в соседнем буфете.

— В Иванове барахлишко толкнем, — шепотом проговорил Канарейкин, — и мотнем в теплые края. Бросим свои кости на морской песок.

Броницкий одернул напарника:

— Ксив нет никаких! Пора добывать. И никакого базара не устраивай. Мы теперь туристы-отпускники. Разъезжаем ради собственного удовольствия. Понял?

— Чего тут не понять.

— В Иванове надобно мне с одной чувихой повидаться. После этого все прояснится.

— К чему эти ходы-переходы, — проговорил Канарейкин, оглядывая посетителей буфета. — Я бы сейчас любого чудака припугнул и забрал документы.

— И тебя тут же сцапают. Прощай, воля. Принимай, тюрьма, своего вечного постояльца, — рассмеялся Броницкий. — Все надо делать с умом.

Автобус доставил беглецов в Иваново под вечер. Броницкий со своим дружком отправился в район камвольного комбината. У подъезда многоэтажного дома остановился и сказал:

— Ты, Канарейкин, побудь здесь и посмотри, нет ли хвоста. Я тебя скоро кликну.

Дверь квартиры на втором этаже открыла миловидная женщина. Увидела Броницкого и обомлела:

— Ты откуда? Проходи… Сейчас чай вскипячу…

Броницкий прошел в комнату, оглянулся. Все блестело. Чистота и аккуратность. По всему чувствовалось, что хозяйка домовитая женщина.

— Не хлопочи, дорогуша. Знаешь, ведь не любитель я чаи гонять. Посиди со мной.

По тому, как женщина растерялась, увидев его, как поспешно убежала на кухню, чтобы скрыть волнение, Броницкий понял — с этим человеком связь потеряна.

— Ты в законе? — спросил он.

— В полном. Попала под амнистию. Теперь работаю на комбинате. Комнату дали, помогли обставить. Наладилось все. Алешка и мать со мной. А с прошлым — завязала.

— Сына покажешь?

— Мать пошла за ним в детский сад.

— Меня никто не спрашивал?

— Приходил дружок один из Смоленска. Хотел с тебя какой-то должок получить. Что-то вы не по совести поделили.

Броницкий понял, что его ищут. Не было у него долгов, не было дружка, который знает, где живет его бывшая жена и напарница.

— Ну, мне пора, — заторопился гость. — Может еще зайду, а может много денег пришлю на воспитание сына. Обо мне никому ни слова.

— Попутного ветра. Не нужны мне твои деньги.

— Жаль, времени нет. Я бы с тобой поговорил, — пригрозил Броницкий.

— Давай проваливай. Сейчас крикну соседей — каюк тебе будет.

Броницкий в один миг скатился по лестнице и выскочил на улицу. Оглянулся. Канарейкин стоял с каким-то парнем и поплевывал шелухой подсолнечника. Увидев Броницкого, потянулся следом за ним.

— Кто был? — спросил Броницкий.

— Парень из этого дома. Хотел на троих сообразить.

— А может, он…

— Да нет, сопляк еще. Хочешь, я кликну его.

Броницкий махнул рукой и в глубоком волнении быстро зашагал прочь. Разговор с бывшей женой не давал покоя. Укрепил в мысли, что нужно остерегаться. Видимо, уже прощупывают все дороги, по которым может пойти беглец.

В эту же ночь в нескольких школьных буфетах были совершены кражи. Школьные здания по ночам не охраняются. Забраться в них легко. Выручка, продукты — все пригодилось Броницкому и Канарейкину.

Утром путешественники отправились в Ярославль. Вечером снова пошли на обход школьных зданий. Отмычка работала безотказно.

Подсчитывая «выручку», Канарейкин благодушно говорил:

— А ты здорово придумал — школьные буфеты. Учителя даже милицию звать не станут. Подумают, свои сорванцы почистили.

— Это старый ход. Меня в тюряге один корешок надоумил — он всю жизнь этим занимался. Жил припеваючи.

— А как же застукали?

— Выследили, — угрюмо ответил Броницкий.

Канарейкин задумался. Видимо, короткое «выследили» навело на мысль, что и их каждую минуту ждет такая же судьба.

— Послушай, Владимир, — нерешительно проговорил он. — Давно хочу тебе сказать. Может, бросим все это и пойдем в отделение. Погуляли и хватит.

Броницкий встрепенулся.

— Надоела тебе воля. Смотри, сколько натерпелись. Ведь нас запросто убить могли. Но проскочили. А сейчас на самом пороге свободы… Нет, нет, ни в коем разе. Сегодня добудем документы. Другими людьми станем. Никакая милиция под нас не подкопается.

Пробираясь по тихой улице, вдоль высоких домов осторожно идут двое мужчин. Их профессия, вечная настороженность выработали особую походку, чем-то напоминающую охотничьи повадки кошки. Словно завороженные остановились они перед открытым и освещенным окном квартиры на первом этаже. Свет люстры мягко падал на круглый столик в центре комнаты. На спинку стула наброшен пиджак. Постояли минуту, другую — в комнате ни души. Еще подождали — пусто. Заглянули во двор. А там, под навесом, при свете лампочки стучали костяшками домино азартные игроки.

— Пойдем сыграем, — предложил Канарейкин. Соскучился по людям. Как волки прячемся от каждого встречного и поперечного.

— Я тебе сыграю, — пригрозил Броницкий. — Самый момент добыть документ. Пошли.

Снова пришли к освещенному окну.

— Полезай, — скомандовал Броницкий.

— Никогда не домушничал, — попытался отказаться Канарейкин.

— Надо ради дела. Подашь мне руку. Я следом пойду.

Залезли. Вывернули карманы пиджака. Пусто. Погасили свет и начали в шкафу перетряхивать одежду. В темноте копошились долго. А в это время парень из соседней квартиры возвращался из кино. Проходил мимо окна, услышал какой-то шум в квартире. Подошел к доминошникам и удивленно спросил:

— Дядя Коля, кто в вашей комнате ходит? Никак гости приехали?

— Вчера гости уехали, — ответил игрок. И тут же смекнул: — Может, кто залез? Пойдемте, проучим.

Через несколько минут участковый инспектор слушал захлебывающийся в телефонной трубке голос:

— Приезжайте скорей… Мы их захлопнули в квартире Твердохлебова. Может, у них оружие есть.

Немолодой инспектор нехотя снял со стола планшет, проверил свой пистолет и отправился по указанному адресу. Он устал. Несколько дней праздника вконец измотали его. Все время вызовы. В одном доме пьяная драка, в другом — семейный скандал. И каждый раз ему приходилось разбирать жалобы, писать протоколы, опрашивать свидетелей. И сейчас ему было неприятно, что в этот теплый вечер придется снова заниматься какими-то протоколами.

И как только он увидел Канарейкина и Броницкого, подумал — пустяки. А бумаги придется извести немало.

— Кто такие? — спросил он, усаживаясь за круглый стол в квартире Твердохлебова.

Броницкий и Канарейкин молча переминались с ноги на ногу. Не волновались, не суетились. Наконец, Броницкий, не скрывая улыбки, проговорил:

— Даже стыдно говорить, товарищ старший лейтенант. Гостим у своего приятеля. Сами мы из Сибири. Были в кино. Заблудились. Дома здесь все одинаковые. Квартиры и мебель одинаковая. Бродили, бродили, никак попасть не можем. Увидели открытое окно. Вроде — наше. Зашли. Показалось, — к чужим попали. Решили проверить по документам, а они, наверно, в шкафу.

Участковый подумал: «И впрямь, дома все одинаковые. Могло такое случиться».

— Гражданин Твердохлебов проверьте все. Если есть пропажа, говорите сразу. А вы, сибиряки, предъявите свои документы.

К инспектору приблизился Канарейкин.

— Документы и вещички остались на квартире нашего друга, товарищ старший лейтенант, — сказал он и поправил на голове кепку. Только сейчас инспектор заметил, что гости острижены наголо.

— А где живет ваш приятель?

Броницкий назвал первую пришедшую в голову улицу.

— Да ведь это совсем в другом районе города, — сказал кто-то из присутствующих. — Забрели.

— Вот и я говорю — блуждаем. Места незнакомые, — обрадовался Броницкий.

«Вполне возможное дело», — подумал инспектор. Вынул пачку сигарет, поднес Канарейкину, а затем Броницкому. Тот взял сигарету правой рукой, хотя ему ближе было протянуть левую.

— В каком кинотеатре были, какую картину смотрели?

Они назвали кинотеатр, расположенный на привокзальной площади, и фильм, который шел на экранах несколько лет назад. Однако инспектор виду не подал, что заметил оплошность.

— Ну ладно. Пора заканчивать, — сказал он добродушно. — Вы, товарищ Твердохлебов, напишите объяснительную и завтра передадите мне. А вас, сибиряки, прошу пройти со мной. Сейчас мы вас отправим к вашему другу или пригласим его в отделение. Как уж вам покажется удобнее.

Втроем они пошли по ночным притихшим улицам. Инспектор думал, почему они острижены, почему не сходится название фильма. И очень ему хотелось узнать, кто эти странные люди. Усталость как рукой сняло.

А Канарейкин и Броницкий думали о том, как им без шума избавиться от этого инспектора, которого они так легко обвели вокруг пальца. Попасть в отделение милиции им совсем не хотелось. Это было равносильно концу. Сразу же раскроется, что никакого приятеля не существует.

Вышли на широкую улицу. Пустынно. Броницкий произносит условную фразу: «Нас ждут». Через несколько шагов Канарейкин с деланной осторожностью, так, чтобы инспектор заметил, роняет на землю белый пакетик.

Инспектор встрепенулся:

— Что выбросил?

Нагнулся за пакетиком. В этот миг сознание у него помутилось от страшного удара. Уже не ведая, что делает, он обхватил руками ноги Канарейкина. Броницкий рассчитывал, что Канарейкин без труда убежит, и потому, не оглядываясь, спокойно отправился в соседний темный переулок. Еще в квартире Твердохлебова они разработали этот вариант. Условились утром встретиться у входа в трест похоронного обслуживания. Однако, инспектор мертвой хваткой сцепил ноги Канарейкина. Бандиту казалось, что он попал в капкан. Хоть бы камень добыть, чтобы ударить по этим одеревеневшим рукам. Да где его найдешь на гладком асфальте? В таком положении обнаружил их мотопатруль. Судьба Канарейкина решилась.

Неделю он гнул свое. Сибиряк. Гостил у приятеля.

В названной им деревне не оказалось ни одного жителя с такой фамилией. И лишь после того, как ему предъявили фотографии, копию дела, по которому был осужден, он во всем признался. Неделю он вилял, тянул время, чтобы дать возможность своему напарнику уйти подальше.

Броницкий уходил с места происшествия спокойно. Со стороны никто бы не сказал, что он только несколько минут назад нанес человеку смертельный удар. И думал он не о том, что случилось, а как спрятаться, притаиться. Почти в центре города он видел светящуюся вывеску с красным крестом. Пункт скорой помощи. И сразу — за угол. Достал нож и довольно сильно резанул по пальцам левой руки. Хлынула кровь, заливая буквы татуировки. Перехватив руку носовым платком, он побежал к пункту скорой помощи. Его сразу взяли на перевязку. Осмотрев рану, врач спросил:

— Где это вас так?

— Рядом с вами. Иду с ночной смены, а они вдвоем и на меня. Документы велели отдать. Я достал. А он меня кулаком в грудь. Я в ответ. А второй ножом резанул.

— Может, милицию позвать? — засуетился врач.

— Не нужно, отец. Все равно завтра заявлять о краже паспорта. Я их сам найду.

И в этот момент Броницкий побледнел и потерял сознание. Он эти номера довольно ловко проделывал и в тюрьме, когда хотел увильнуть от тяжелой работы. Ему тотчас сделали укол, уложили на койку. И весь остаток ночи у его постели дежурила сиделка. А поутру, собираясь уходить, он подмигнул сиделке и с улыбкой сказал:

— Мы еще повоюем, сестрица. Сейчас иду в милицию и не успокоюсь, пока не найду головорезов.

Ему снова сделали перевязку. Прощаясь, он сказал:

— С удовольствием написал бы вам благодарность. Поправлюсь, зайду к вам.

На условленное место Канарейкин не явился. Броницкий подождал немного у входа. Перешел на другую сторону улицы. Но Канарейкин не появлялся. Оставаться здесь было опасно. И Броницкий понял, что сейчас важно смешаться с толпой, стать как можно незаметнее. А где больше всего людей в утренние часы? На рынке. Туда и отправился Броницкий. Громаден центральный рынок Ярославля. Чем здесь только не торгуют. А сколько подвальчиков, в которых с утра толкутся любители выпить. Из одного в другой переходит Броницкий, нигде подолгу не задерживается. Из-под козырька кепки глаза настороженно ощупывают каждого посетителя. Высматривал, высматривал и пристроился возле одного:

— Помоги, друг, бутылку откупорить. Рука не действует. Из больницы я, операцию делали. Хотели совсем оттяпать руку, но я не дался этим коновалам.

Сосед налил стаканчик. Броницкий его угостил. Потом распили еще бутылочку. И стали они друзьями. Весь день провели вместе, кочуя по злачным местам. А вечером Броницкий сказал своему новому знакомому:

— Пойду на вокзал ночевать. Коновалы проклятые из больницы выписали, а мне еще неделю на перевязки ходить надо.

— Какой разговор, у меня поживешь. Для хорошего человека… — говорил ярославец, еле ворочая языком.

Утром, когда Алфеев проснулся, Броницкого уже не было. Вместе с ним исчезли паспорт, командировочное удостоверение, деньги, добротный костюм.

А в это время вчерашний корешок в зале ожидания Ярославского аэропорта, примостившись на мягком диване и держа на весу перевязанную руку, жаловался молодому человеку, по всей видимости студенту:

— Не успел выздороветь, а меня уж в командировку отправляют. Будто больше некому слетать. Но я сказал, что использую командировку и для лечения.

— Да, в Одессе есть хорошие врачи. Дядя мой там лечился, — поддержал беседу молодой человек.

— Дорогой мой, сходите возьмите мне билет в кассе. Очередь не велика, но могут толкнуть.

Юноша взял деньги, паспорт Алфеева и отправился в кассу. Через несколько минут он вернулся и сказал:

— Вам явно не везет. На Одессу, Симферополь продажа билетов прекращена. Придется поездом.

— Тогда возьмите на Кишинев. Я оттуда к морю на машине доберусь. Знаю эти места.

Через час лайнер взял курс на юг. Среди пассажиров на борту самолета находился и Броницкий. Правда, в списки он был внесен под фамилией Алфеев.

В Кишиневском управлении внутренних дел все утро шло совещание работников уголовного розыска.

Геннадий Петрович ознакомил сотрудников с показаниями Канарейкина, сообщениями сотрудников ярославской милиции о том, что Броницкий с паспортом Алфеева вылетел в Кишинев.

— Итак, мы имеем очень многое, — суммирует начальник уголовного розыска. — И в то же время почти ничего.

Каждый сотрудник высказался, внес свое предложение. Один о фотографиях, другой о предприятиях, занимающихся отгрузкой вина, третий о паспортах.

Когда совещание закончилось, Геннадий Петрович попросил Керницкого задержаться.

— Вы говорили, что имеете особые соображения. Прошу их изложить.

— В общих чертах я уже говорил. Могу конкретнее. Давайте проанализируем имеющиеся сведения, Ярославль сообщает, что, по показаниям Алфеева, паспорт украл человек, похожий на Броницкого. Проверкой установлено, что в аэропорту был выдан билет до Кишинева на имя Алфеева. Не думаю, чтобы такой опытный «конспиратор» и дальше скрывался под этой фамилией. Этот паспорт уже использован и теперь выброшен или уничтожен.

— Вы полагаете, что он будет искать другой паспорт?

— Уверен. Ему нужен документ с кишиневской пропиской, и это продиктует дальнейшие действия преступника. Поэтому нам необходимо получить о Броницком полные сведения. Надо запросить Ярославль, чтобы Канарейкин обрисовал портрет своего напарника во всех деталях: как ест, что пьет, какие словечки употребляет. Без этих подробностей мы не сможем его опознать.

— Ваша просьба будет выполнена, Орест Павлович. Но нам нужно в первую очередь знать, здесь ли Броницкий.

— Я разговаривал с экипажем самолета, который выполнял рейс в тот день. Похоже, Броницкий был на борту. Стюардесса подавала лимонад и обратила внимание на пассажира с забинтованной рукой.

— А может быть, он из Кишинева подался в Бельцы, Тирасполь, Бендеры?

— Возможно. Но в этих местах он долго не задержится. Новый человек в маленьком городе сразу заметен. Ему нужно побольше вокруг людей, чтобы быть среди них неприметней. Считаю целесообразным взять под контроль питейные заведения, предупредить всех кадровиков на винзаводах. Надо переговорить с работниками фотоателье, где делают фотоснимки для документов. Если Броницкий добудет паспорт — наверняка захочет вклеить в него свою фотокарточку…

Суммируя все предложения, Геннадий Петрович уже имел четкое представление о том, какую трудную работу надо выполнить, чтобы обнаружить и поймать беглеца. Понимал он, что преступник хитер, изворотлив и только хитростью его можно заманить в ловушку. И предложение Ореста Павловича в этом отношении вполне приемлемо.

Едва эта картина вырисовалась, отправился на доклад начальнику управления.

— Товарищ полковник, хочу доложить план операции «Беглец».

— Отлично. Я собирался через пять минут пригласить вас, Геннадий Петрович. По этому делу мне уж звонили из министерства, из Ярославля. Торопят. Видимо, матерый… Итак, я слушаю, Геннадий Петрович.

— Просматривается четкая линия. Преступник ищет документы, подходящие ему по возрасту и с кишиневской пропиской. Если он здесь, в ближайшие дни начнут поступать заявления о пропаже паспортов. Это один путь…

Доклад затянулся. Полковник остался доволен всем планом. Заканчивая беседу, сказал:

— Операцию одобряю. Особенно вторую половину. Держите меня в курсе дела.

На следующее утро в кабинет Геннадия Петровича стали стекаться сведения обо всех пропавших, утерянных, украденных в последние дни паспортах.

Сотрудники отправились выполнять задания. Георгий Войку побывал во всех отделах кадров винзаводов, изучал дела каждого человека, оформленного на должность проводника вагона. И каждого сотрудника отдела кадров предупреждал, коль появится человек с приметами Броницкого, не вызывая подозрений, сообщить в уголовный розыск.

Орест Павлович Керницкий пошел в фотомастерские, которые делают снимки для паспортов. В одну, другую, третью. Дни у него уходили на просмотр негативов, готовых отпечатков. И все безрезультатно. В последнюю мастерскую, ту, что на Армянской улице, шел без веры в успех. Думал: «В чем-то я ошибся. Только напрасно уйму времени потерял». Зашел в павильон. Попросил фотографа на пару минут оторваться от дела. А когда тот подошел к нему, поглаживая сверкавшую в свете юпитеров лысую голову, спросил без всякой подготовки:

— Вы помните людей, которых фотографировали? Говорят, у вас замечательная профессиональная память.

— Что вы, товарищ капитан, — смущенно ответил фотограф. — Вот раньше было. Один раз увижу человека — на всю жизнь запомню. А теперь уже не то. Совсем не то. Старею.

Орест Павлович обрисовал приметы Броницкого. Напомнил, что на пальцах левой руки должна быть татуировка — ТОЛЯ. Фотограф задумался и провел рукой по голому черепу. А потом сказал:

— Кажется, такой клиент у меня был. Вот только, что на пальцах у него было, не прочитал. Они зеленкой замазаны.

У капитана сразу мелькнула мысль: вывел, подлец, татуировку. Он спросил:

— Можете найти негатив?

Фотограф тотчас начал просматривать пачку негативов. Не отвлекаясь от дела, говорил:

— Но мне кажется, что это порядочный человек. А вот его приятель — настоящий жулик.

— Какой приятель? Разве он не один приходил?

— Конечно, товарищ капитан. Второй все время крутился возле кассира, спрашивал, большая ли у нее выручка, когда закрываем мастерскую. После таких клиентов обязательно бывают кражи со взломом. Это уж как пить дать…

Он еще раз перетасовал пачку негативов. Повернул кусок пленки к свету и воскликнул:

— Попался, голубчик!

Побежал в кассу, перелистал несколько страниц. Сверил какие-то номера. И после этого сказал уверенно:

— Филимонов, адрес: Балановская, 20. Заказ выдан два дня назад.

— Пожалуйста, сделайте отпечаток. Немедленно.

Через пять минут на полоске бумаги в неярком красном свете фотолаборатории капитан увидел лицо Броницкого. Точно такой снимок был прислан из колонии.

Из фотомастерской Орест Павлович сразу направился по указанному в квитанции адресу. Однако он вскоре убедился, что и адрес и фамилия вымышлены. Но это не обозлило, не огорчило капитана. Какой беглец станет оставлять свой адрес? Лишь укрепилось его предположение: Броницкий в Кишиневе.

К концу дня Орест Павлович пришел в управление. Лицо его сияло, каждое движение выражало энергию, он не мог удержаться на одном месте. Геннадий Петрович даже удивился переменам. Он привык видеть своего помощника спокойным, уравновешенным.

— Что с вами, Орест Павлович? Крупный выигрыш? — пошутил Донченко.

— Выигрыш ждет всех нас, — ответил Орест Павлович.

— Что-то вы заговорили загадками. Выкладывайте, что там у вас.

— Я принес Броницкого! — доложил он. И достал из кармана маленькую фотографию.

Геннадий Петрович как-то удивленно посмотрел на инспектора, протер носовым платком очки. Сравнил фотографию, прибывшую издалека, с кишиневской. Изучал внимательно, долго. И наконец, произнес:

— Да. Это один и тот же человек. Я уверен. Но, пожалуй, пусть подтвердят специалисты из лаборатории.

Не дожидаясь ответа лаборантов, поздравил Ореста Павловича с удачей.

— Половина дела сделана, — заключил он. — Теперь предстоит вторая — самая опасная.

По селектору прозвучала команда:

— Все приглашаются в кабинет начальника.

Геннадий Петрович объяснил ситуацию:

— Установлено, что Броницкий в Кишиневе. Имеется даже его фотография. Он не один. Нашел приятеля. По словесному портрету второй мне кого-то напоминает. Через пару часов я назову его имя и адрес. Проверим и этот вариант. Прошу всех запомнить, преступник хитер и опасен. Любой неосторожный шаг и он снимется с места, пойдет на риск. Терять ему нечего. Хочу вам пояснить детали второй части нашего плана, задачу каждого…

Свет в кабинете Донченко горел до поздней ночи. Видимо, и после совещания начальник долго работал. Далеко за полночь Геннадий Петрович Донченко позволил себе немножко расслабиться. Подошел к открытому настежь окну. Город спал спокойно. Ничто не тревожило тишины. Даже листья на застывших деревьях не шелестели. И все же эта тишина не давала успокоения. Геннадий Петрович знал, что в этом спокойном городе бродит опасный человек, преступник. Броницкого он сейчас представлял как своего личного врага.

И еще он думал о том, что перекрыл многие пути своему врагу. «Если он уже добыл документ, пойдет на винзаводы — его опознают, пойдет на кражу, грабеж — мы немедленно узнаем. Орест Павлович предложил отличную приманку».

Июньские ночи коротки. Но эта казалась Геннадию Петровичу очень длинной: хотелось быстрее начать операцию…

Недаром говорится: «рыбак рыбака видит издалека». Как только Броницкий прибыл в Кишинев, он совершил свой обычный рейс по забегаловкам. В одной он приметил Эдуарда Фригина. Тот с утра был навеселе. Подсел. Угостил его стаканом вина. Разговорились. Нескольких слов было достаточно, чтобы убедиться — Эдуард побывал в местах заключения. Знает законы тюрьмы.

Броницкий раскрылся:

— Братва крупное дело затеяла. Войдешь в долю?

— Могу поработать.

— Помоги ксивы добыть. Хата нужна.

— Поживешь у меня. А насчет паспорта подумаем.

Броницкий прищелкнул языком. Потрепал Эдуарда по плечу:

— Правду мне ребята говорили: Эдик свой в доску, за друга на плаху пойдет.

Фригин растаял от похвалы. Забыл, что в колонии братва над ним издевалась, как могла. И никто его своим никогда не считал. Нередко ему приходилось пускать в ход увесистые кулаки, чтобы отбиться от недоброжелателей. Но сейчас, слушая льстивые слова, Эдуард забыл прежние обиды.

Так Броницкий нашел не только пристанище, но и преданного помощника.

В дом, где проживал Эдуард Фригин, Орест Павлович зашел под видом человека, который ищет комнату. Вот он в соседней квартире беседует с миловидной хозяйкой:

— Я бы с удовольствием вам сдала угол. Такого обаятельного квартиранта трудно найти, — говорит она. — Но вы опоздали.

— Кто же мой соперник? — шутливо спрашивает гость. — Это не секрет?

— Какой уж секрет. Весь двор знает. К Эдику, моему соседу, приехал друг из Сибири. Геолог. Отлично зарабатывает. Холостяк. Воспитанный человек. Устраивается на работу. Временно будет жить у меня. Ему обещают ведомственную квартиру.

Женщина характеризовала своего будущего квартиранта с самой лучшей стороны. А перед глазами Ореста Павловича вырисовывался портрет совсем другого человека.

— Где же ночует гость? — спросил Орест Павлович.

— А вот на веранде раскладушка стоит.

— Видимо, вам повезло на квартиранта, — проговорил Орест Павлович. — Хотелось бы с ним познакомиться. Не знаете, где его можно встретить?

— Днем я его ни разу не видела. А по вечерам они с Эдуардом заходят в винную лавку, недалеко отсюда, на улице Александри. Но сам Анатолий не пьет. Эдуарда угощает.

Квартира Фригина была взята под наблюдение, Через час после ухода Ореста Павловича во двор явился водопроводчик, а потом самосвалы начали завозить песок, щебенку. ЖЭК начал асфальтировать двор.

В ларьке «Воды-соки» на улице Александри никогда соками и водой не торгуют. Главный товар — разливное вино. В тесном помещении едва могут разместиться десять человек. Многие располагаются на цементных ступеньках со стаканами вина. Одни коротают время, другие пропускают стаканчик-другой и уходят по своим делам. Буфетчик знает многих постоянных клиентов в лицо. А сегодня после обеда появился новый человек. Пьет немного. Но шумлив, ко всем пристает. Буфетчик попытался урезонить гуляку:

— Мешаешь. Выпил на копейку, а шумишь на рубль.

— Имею право. Я обмываю новый паспорт. Бессрочный, только что получил. Хочешь, покажу?

— Не нужен мне паспорт. Отойди в сторонку.

Гуляка проворчал что-то невразумительное и, покачиваясь, вышел из магазина. Присел на ступеньку рядом со стариком. Пьяным взглядом обвел клиентуру, прислонился к стенке и задремал. Проснулся когда смеркалось. Снова ринулся к прилавку:

— Налей, налей. Обмываю. — Вынул из пиджака паспорт, в нем лежала трехрублевка. Протянул продавцу: — Угощаю всех.

Два человека, словно очарованные, провожали взглядами паспорт, только что спрятанный в боковой карман пиджака. Придвинулись к гуляке.

— Милый человек, ты нас угостил, позволь ответный стакан выставить, — сказал один из них.

И пошла дружеская беседа, прерываемая стаканами вина. Уже совсем опьяневший владелец паспорта рассказывал:

— Потерял я свой документ. Мытарили, мытарили меня. Не давали паспорт. А мне без него, как без рук, потому что на работу не берут. Надоело мне. Пошел к самому главному. Он всех бюрократов вчера расчихвостил. А сегодня в четыре руки заполняли новый паспорт.

— Какого года, друг? — спросил один из собутыльников.

Гуляка ответил.

— Значит, мы одногодки. Давай, еще по стаканчику. Да разойдемся.

Выпили.

На город опустился тихий вечер. Ларек закрылся. Трое гуляк уходили, напевая каждый на свой лад: «Шумел камыш, деревня гнулась…» Завернув на тихую улицу, собутыльники прижали владельца паспорта, который еле держался на ногах, сняли с него пиджак, часы и уложили на ночлег под забором.

Через полчаса Геннадий Петрович получил сообщение: «На улице Александри ограблен человек. Украдены часы, пиджак, паспорт». Начальник уголовного розыска облегченно вздохнул. А через несколько минут снова сообщение:

— Говорит водопроводчик. Они здесь.

О. Керницкий, Г. Войку, А. Патрикеос, В. Лысый двинулись к дому Эдуарда Фригина. Поставлено оцепление, перекрыты все выходы из двора. Подъехал Геннадий Петрович Донченко. Из калитки видна освещенная изнутри веранда. Издали она похожа на большой аквариум. И подвижные тени, падающие на занавески, напоминают каких-то диковинных рыб.

Геннадий Петрович подозвал Керницкого. Спросил:

— Ужинают?

— Нет, к чему-то готовятся.

— Пора начинать. Будьте осторожны и внимательны.

Керницкий бесшумно миновал насыпь из песка и щебня. Подошел к самой веранде. Из темноты вынырнул «водопроводчик». Тронул за руку и шепнул: «Здесь отличная щель». Керницкий ответил: «Зовите соседку». В щель он видел, как Броницкий разложил на столе циркуль, флакон чернил, вынул паспорт и осторожно действуя лезвием, стал отклеивать фотокарточку. Фригин уселся на краю стола и внимательно следит за каждым его движением. Вот карточка, будто на пружинке, подскочила. Броницкий густо смазал клеем другую. В этот момент раздался стук в дверь и голос соседки:

— Эдуард, вас ищет какой-то водопроводчик. Просит выйти.

Фригин двинулся к двери. А Броницкий накрыл стол газетой. Едва дверь приотворилась, «водопроводчик» ворвался на веранду, следом за ним в проеме встал Керницкий.

Броницкий оглянулся и увидел два направленных на него пистолета.

— Вы арестованы, Броницкий.

Он повернул голову к двери в комнату, но и там уже стоял человек с пистолетом. Поднял руки, и все увидели на пальцах левой руки размытые буквы «ТОЛЯ».

Последними с веранды уходили Фригин и Керницкий.

— Захватите пиджачок, — сказал Орест Павлович. — Он ведь имеет другого хозяина.

Фригин нехотя перекинул через руку пиджак.

Броницкого и Фригина усадили в машину. Подошла удивленная соседка. Керницкий коротко сказал ей:

— Вот, тетя, вам и геолог.