Инспектор милиции

26

Проснулся я с тяжелой, смурной головой и отвратительным привкусом во рту.

Арефа, словно поджидая, когда я открою глаза, тут же выглянул с верхней полки.

— Через час Юромск.

Ему, наверное, было скучно одному, и теперь он обрадовался. Я сел, взял со столика стакан с чаем. Остывший. Молодец, Арефа, позаботился.

— Знаете, кого я встретил в вагоне-ресторане? Отца Леонтия.

— Я слышал, будто он уезжает от нас. — Денисов спустился, присел рядом.

— Уже едет.

— С ним, значит?.. — подмигнул Арефа.

— Да, обмыли. — Я потер лоб, виски. — Голова как неродная.

Арефа вынул из-под сиденья бутылку пива и поставил на столик.

— Выпей. Полегчает…

— Не-е, — отмахнулся я.

— Не бойся. Это единственное лекарство. — Он сам откупорил бутылку и налил пиво в стакан из-под чая. — Зачем мучиться?

Я стал цедить пиво.

Солнце, большое и багровое, мчалось параллельно поезду на размытом горизонте, чиркая по верхушкам столбов.

— Арефа Иванович, вы уверены, что мы застанем Дратенко?

— Застанем, — кивнул Денисов. — Он свадьбу затевает. В Юромске и будет играть. Приглашения разослал…

Неужели у Васьки чиста совесть, если он спокойно готовится к свадьбе, да еще всех известил об этом? Или так сумел спрятать концы, что ему плевать на всех и вся?

— А чем он занимается?

— Говорят, большой делец. — Арефа закурил, видимо размышляя, стоит ли откровенничать. — Я, правда, точно не знаю, но будто зимой он возит на Север фрукты с Кавказа, летом промышляет скотиной, лошадьми в основном… Да мало ли можно найти выгодных занятий? Как говорится, у каждого Гришки свои делишки.

— А попасться не боится? Это ведь до поры до времени.

— Пока не попадался.

— Не понимаю таких людей. Мне кажется, риск себя не оправдывает. Честное дело всегда надежней, с какой стороны ни подойти…

— Таких, как Васька, трудно приучить к нормальному труду. С малолетства к махинациям приучен. Отец его занимался спекуляцией. Старший брат…

— Арефа Иванович, а почему о цыганах такая молва? — перебил я его.

Он задумался.

— Да как тебе сказать? С одной стороны — трудяги, умельцы, которые даже при королевских дворах в Европе славились. Были настоящие, всемирные музыканты, но находились и дельцы. У нас даже есть легенда, почему цыгане такими были. Не слышал?

— Нет, не слышал.

После некоторой паузы Денисов начал рассказывать:

— Случилось это бог знает когда. Решил всемогущий Иисус наделить людей ремеслами. Ну и послал за цыганом святого Петра. Тот искал цыгана недолго, потому что цыган лежал в своей халупе, на краю села, лежал прямо на земляном полу, на соломе, и гонял с живота мух. «Что ты делаешь, морэ?» «Морэ» — по-нашему, значит, цыган. А цыган отвечает: «Я пока без ремесла, вот и гоняю мух». Петр говорит ему, что, мол, поспеши к богу, тот как раз раздает всякие подходящие занятия. Цыган, разумеется, и не чешется. «Мне не к спеху, — говорит он. — Вот придет моя жена из деревни, может, чем-нибудь поживится, принесет поесть, я и тебя попотчую. А покуда я не могу уйти из дому». И начал песенку напевать, чтобы не скучно было. Святой Петр, конечно же, ждать не стал, дел у него было предостаточно, не одни ведь цыгане жили на земле, всем ремесла нужны. А может быть, ему песня не понравилась. Оставил он цыгана в халупе гонять мух. Так лежал цыган весь день, весь вечер. Уже ночь на дворе, а жены все нет и нет. В животе у него пусто и тоскливо. Жена вернулась в полночь да еще с пустыми руками. Так и легли спать с пустым брюхом. И как это полагается у настоящих ромов, то есть цыган, проспали до следующего вечера. Проснулся цыган и думает: а ведь к богу надо наведаться, наверное, приберег какую-нибудь выгодную профессию. Разбудил он жену, стряхнул с нее солому, чтобы поприличней выглядела, и отправились они наверх, предстать пред святые очи. Петр подвел их к богу, а тот, к удивлению цыган, говорит: «Бедный цыган, раздал я ремесла все до одного. Ничего тебе не осталось. Но раз уж ты все-таки пожаловал ко мне, я тебя не оставлю без занятия. Пробавляйся-ка ты кражей, а жена твоя — гаданием. Вы, я слышал, и прежде этим занимались». Вот так будто и получилось, что цыган считают бесчестными, дразнят и ругают, потому что не захотели они перечить богу… Арефа замолчал.

— Невеселая сказка, — сказал я.

— Невеселая…

— Странно. Обычно народы сочиняют о себе красивые легенды. Богатырей разных, чудеса, смелых и добрых героев.

— И у нас такие есть.

— А эта очень критическая. Прямо сатира народная. Арефа улыбнулся.

— Лучше самим себя ругать, чем другим позволять. И еще как-то оправдываться надо было. А бог чем нехорош?

— Это верно. Где вы эту байку слышали?

— От матери. Она работящая была. И отец дельный человек был. До революции извоз держал под Псковом. Имел с десяток лошадей, подводы, занимался гужевыми перевозками. Сам за кучера, братья и сыновья с ним. Семья у нас немалая росла. Жили оседло. Помнится, все дома работали. Хозяйство требовало рук. Сами ковали лошадей, чинили подводы. Шорничали, лечили скотину. Не скрою, жили не бедно. От той жизни у меня самовар остался из чистого серебра и дюжина ложек. Такой же самовар и брату достался. Ты видел у Мирикло. А потом много разного случилось. Отец умер, хозяйство распалось. Сыновья и братья разбрелись кто куда, Я многое перепробовал в жизни. В шорниках ходил, в кузнецах, в лудильщиках. Но меня больше к животным тянуло. Потом война. Сначала финская. Не успел я демобилизоваться, как Отечественная. В ней семью потерял. Только Полина осталась в живых. Чудом. Но что я приобрел на фронте, так это настоящего друга. Муж Ксюши Ракитиной, Игнат. Бывает такое, встретишь человека и у тебя вся жизнь изменится. Славный Игнат был. Добрый, справедливый. Надо же, чтобы бог соединил такую пару— его и Ксюшу. Я вот с тобой сейчас сижу, беседую, а на самом деле жить должен был он. Может быть, мою пулю на себя принял. В разведке это случилось. Попали в засаду. Он первый заметил фрицев. И как толкнет меня в овраг, а сам не успел. Подстрелили. Я его и схоронил. Вот этими руками закрыл глаза. Закончилась война, дома у меня нет, семьи — тоже. Кто я? Вольный цыган. Подался в Бахмачеевскую. Ксюша мне ведь словно родная сестра стала. Работал на конеферме. Ох, трудное было время! Трудодней много, а хлеба нет. Я тогда на Заре женился. Дети пошли. Потом отыскал Полину. А жрать нечего. Зара меня все подбивала кочевать. Думаю, была не была, хуже не будет. А тут табор проходил мимо. Ну, сманили. Конечно, я не красная девица, которая побежит, только помани. Но если бы я с самого начала рос от земли, наверное, вытерпел бы, не ушел. А когда в пятьдесят шестом вышел указ об оседлости, вернулся в колхоз… А зачем я тебе все это рассказываю? — спохватился Арефа?

— Рассказывайте, пожалуйста. Интересно.

— Между прочим, — закончил Арефа, — мой средний брат в Ленинграде преподает в институте. Кандидат наук.

— Значит, легенда ваша не соответствует действительности?

— Время другое.

В дверь заглянул проводник.

— Не помешал?

— Нет, входите, — предложил Арефа. Проводник с почтением протиснулся в купе, не спуская глаз с Денисова.

— Я, товарищ, с вашего позволения, стаканчики… Может, еще чайку?

— Как, Дмитрий Александрович?

— После пива не хочется.

— Я могу еще сбегать за пивом, — с готовностью откликнулся проводник. — Только вы успеете? Скоро Юромск.

— Спасибо, не надо, — отказался я.

Проводник, продолжая глазами есть Арефу, нехотя удалился. Уж больно ему хотелось пообщаться с «артистом».

— Очень вежливый, — сказал Арефа, когда тот тщательно и аккуратно закрыл за собой дверь. — Все спрашивал, удобно ли я устроился. К чему бы это?

— Культура…

Меня разбирал смех, но я ничего Арефе не сказал.

Голова у меня действительно прошла, и все-таки я решил к спиртному больше не прикасаться.

Поезд застучал на стрелках, задергался. Пути стали раздваиваться и побежали рядом, пересекаясь и множась. Зашипели тормоза.

Когда мы сошли на перрон, я попросил Арефу подождать на вокзале и буквально бегом направился в комнату линейной милиции.

В управлении Михайлова не было. Пришлось звонить домой. Взяла трубку Света. Она мне обрадовалась. Сообщила, что Ксения Филипповна завтра возвращается в станицу. И еще сказала, что хочет сама съездить в Бахмачеевскую. Если удастся уговорить мужа немного отдохнуть. Я не стал говорить ей о том, что, возможно, еще сегодня Борьке придется отправиться туда.

— Соскучился, Кича? — спросил мой приятель, взяв трубку. — Откуда?

— Из Юромска.

— С приездом!

— Слушай, у меня нет времени. Проверьте в Бахмачеевской Лохова. — Я продиктовал фамилию по буквам.

— Почему именно его?

— Да чушь какая-то получается. У него справка на инвалидность. В ней указано: одно легкое и туберкулез, В действительности — оба легких на месте.

— Ты что, из Юромска это разглядел?

— Да, в подзорную трубу. А если без шуток, нашего врача в поезде встретил. (Борька молчал.) Ты слышишь?

— Слышу. Большие вы деятели с Сычовым, скажу я тебе. А если промахнемся?

— Извинитесь.

— Ладно, Кича.