Инстинкты и смысл жизни. Почему в нас так много животного

Прошло почти четыре десятилетия с той поры, когда я, будучи длинноволосым студентом университета, не хотел готовиться к выпускным экзаменам и отправился в книжный магазин. Научный руководитель моей дипломной работы Боб Чалдини в то время тоже был молодым парнем, совсем недавно окончившим университет. А всего лишь несколько месяцев назад я проводил заседание кафедры, на котором Чалдини выступал со своей «последней лекцией» по случаю ухода на пенсию. Хотя до сих пор мне хочется думать о себе как о молодом бунтовщике, но, проходя мимо зеркала, я вижу в нем почтенного мужчину, убеленного сединами (поэтому я стараюсь смотреть на себя в зеркале как можно реже, в основном, когда нужно подстричься). Некоторые из моих однокурсников, с которыми мы пялились на молоденьких студенток в майках с голой спиной, вышли на пенсию. Но только не я. Мой пенсионный счет настолько мал, что если бы мне пришлось уйти с работы, то нужно было бы перебираться в Эквадор или заняться попрошайничеством (читать лекции за кусок хлеба).

Пенсионный счет, опустошенный потомством

Хотя я делал мало отчислений на свой пенсионный счет, зато истратил свыше полумиллиона долларов на двоих сыновей. С точки зрения классической экономической теории подобный способ распоряжаться деньгами является абсолютно неразумным. Возьмем, к примеру, случай с моим старшим сыном Дэйвом. Я мог бы настоять, чтобы он поступил в Аризонский университет, где кроме бесплатного образования декан одного из престижных факультетов предложил ему еще бесплатное жилье и питание. Я же согласился раскошелиться не на один десяток тысяч долларов, чтобы он учился на факультете кинематографии Нью-Йоркского университета (неразумное решение с экономической точки зрения). Позднее я выделил ему еще несколько десятков тысяч долларов, чтобы он поступил в магистратуру, сделал первый взнос на покупку дома, а сейчас помогаю ему с расходами на его собственных двоих детей. (Он подобно другим свободным художникам, окончившим режиссерское отделение, еще не способен зарабатывать столько, чтобы купить дом рядом с особняком Стивена Спилберга.)

Кроме этого я потратил и часть своих более ограниченных нефинансовых ресурсов — под этим я подразумеваю время, проведенное с внуками. (Я понимаю, что выполнение их непрекращающихся просьб дорогого стоит, учитывая, что у меня самого дома оставался маленький сын). Кстати, мне сегодня придется отложить книгу, которую я пишу, потому что Дэйв собирается подкинуть мне внука. Естественно, время — деньги; я мог бы потратить больше времени, чтобы пополнять свой пенсионный счет или заняться чем-нибудь еще, чтобы заработать больше, если бы мне не приходилось столько времени уделять младшему сыну и внукам.

Как я отношусь к этим потраченным времени и деньгам? С чисто прагматической экономической точки зрения мне бы следовало ежемесячно выставлять счета своим сыновьям и ругаться с ними по телефону, если они задерживают их оплату. Младшему пять лет, но у него уже есть велосипед, и может, стоит подумать о том, чтобы он занялся доставкой газет!

Я бы точно выразил возмущение, если бы кто-то из моих коллег или друзей раскрутил меня на пол-лимона долларов, но я не испытываю ни негодования, ни злости по отношению к своим сыновьям. Наоборот, я чувствую какую-то вину, что мало им помогаю. Я даже чувствую себя неловко, когда пишу эти строки, потому что мне не хочется, чтобы мои дети это прочитали и думали, что я рассматриваю их с точки зрения «финансовых инвестиций». Я испытываю к сыновьям самые теплые и нежные чувства. Да, это все неразумные экономические вложения, но я был бы рад делать их еще и еще.

Помимо своих «неразумных» вложений в детей я выделил тысячи долларов «Сьерра-клубу»[46], обществу защиты природы, Центру Брэди по предотвращению насилия и т. д. и т. п. Как раз на этой неделе я отправил чек в организацию, которая борется, чтобы убедить конгресс принять закон, обеспечивающий всеобщее право на медицинское обслуживание другим американцам. (У меня самого есть медицинская страховка, и я буду получать медицинскую помощь по правительственной программе страхования здоровья престарелых подобно другим старперам, которые так успешно выступали против государственной системы медицинского обслуживания для молодежи). И я пытаюсь научить своего младшего сына быть более щедрым по отношению к другим. Например, вчера сунул ему доллар, чтобы он положил его в коробку на нужды Армии спасения, когда мы вошли в магазин, где планировали купить рождественский подарок и передать его анонимно одной бедной семье в его школе.

Причислят ли меня к лику святых за подобную щедрость? Означает ли это, что мое более молодое, драчливое и одержимое сексом «Я» вдруг превратилось по волшебству в святого? Отнюдь. На самом деле мое на вид бескорыстное поведение с точки зрения эволюционной психологии настолько же эгоистично, насколько эгоистичны мои самые очевидные корыстные поступки. И вы в этом отношении от меня не отличаетесь. Как это все действует, можно увидеть на примере результатов ряда интересных исследований, проведенных на стыке эволюционной психологии и классической экономики.

Экономическая корысть, психологическая неразумность и глубокая разумность⁵⁸

Если отталкиваться от классической модели разумного человека, мы, люди, обладаем разумом, мы неплохо информированы и можем принимать такие решения, которые принесут нам максимальную пользу и удовлетворение. Эта общая модель совершенно замечательно объясняет такие вещи, как спрос и предложение, она помогает нам понять, как конфликт эгоистичных интересов продавца и покупателя приводит к установлению разумных цен на товары. Экономисты пользуются понятием полезности как разменной монетой: она позволяет им сравнивать такие несовместимые вещи, как вкусный ужин с друзьями, романтическое путешествие и «Порше Каррера Джи-Ти», с точки зрения психологической значимости разных желаемых последствий.

За последние несколько лет новые идеи в области бихевиористской экономики изменили лицо экономической теории. Оспаривая классическую модель разумного человека, экономисты-бихевиористы включили в свою сферу данные исследований в области когнитивной и социальной психологии, которые убедительно показывают, что люди склонны принимать упрощенные и разумные решения. К примеру, экономисты Ричард Талер и Касс Санстэйн в своей популярной книге «Толчок»[47] пишут: «Если вы почитаете учебники по экономике, вы узнаете, что Homo economicus (то есть человек, мыслящий экономическими категориями) может мыслить так же, как Альберт Эйнштейн, что у него такая же память, как у суперкомпьютера, и такая же сила воли, как у Махатмы Ганди». Талер и Санстэйн разделяют всех людей на эконов, разумно мыслящих, способных принимать тщательно обдуманные и взвешенные решения, и на обычных людей, которые принимают неосознанные и необдуманные решения, диктуемые интуицией и различными неразумными идеями.

Возможно, самым показательным примером бихевиористской экономики является демонстрация Даниэлом Канеманом и Амосом Тверски феномена боязни потери — они выявили, что люди психологически тяжелее переживают потерю ста долларов, чем находку или получение такой же суммы денег. С точки зрения разумной экономики сто долларов равны ста долларам. Однако Канеман получил Нобелевскую премию за свои работы, в которых он доказывал, что это на вид простое и разумное уравнение не всегда является таким. Совместно с Тверски Канеман провел ряд экспериментов с целью показать, что потеря ста долларов психологически действует сильнее, чем приобретение ста долларов, и продемонстрировал, что обычно человек готов заплатить гораздо больше, чтобы обезопасить себя от потери ста долларов, причем за такую же возможность получить дополнительные сто долларов он платить не готов.

Эконы, обычные люди и болваны⁵⁹

Появление данных когнитивной психологии явилось толчком для появления нового взгляда на экономику. По моим прогнозам, если к этой смеси добавить еще и эволюционную психологию, то это будет равноценно новому сейсмическому толчку в земной коре. Я считаю, что бихевиористы-экономисты правы только отчасти, сосредоточивая свое внимание на ограниченности людей при принятии решений. Хотя я согласен с делением человечества на эконов и обычных людей, я бы предложил еще один бихевиористско-экономический вид — болваны и эволюционно-психологический — люди — смышленые обезьяны (или эволы). Экономисты-бихевиористы сосредоточили внимание на непосредственных склонностях, участвующих в принятии эвристических решений, и я не спорю, что люди часто принимают поспешные решения. Тем не менее новая эволюционная теория ближе к позиции, которую занимают Герд Гигеренцер, Питер Тодд и их коллеги: человеческие существа используют простые эвристические правила таким образом, что это делает нас удивительно умными.

В предыдущих главах я упоминал своих трех бывших студентов — Джил Санди, Норм Ли и Влад Гришкевичус, — каждый из которых изучал экономику, а потом заинтересовался эволюционной психологией. Мы посвятили несколько лет поиску связей между экономическими теориями и идеями эволюционной психологии и недавно, объединив усилия со Стивом Нейбергом и Джессикой Ли, выдвинули идею, что кажущиеся на первый взгляд неразумные решения многих людей на самом деле являются проявлением глубокой разумности.

С точки зрения глубокой разумности принятие решений отражает психологические наклонности, но они могут быть чем угодно, но только не произвольными и не неразумными. Напротив, они — результат действия умственных и эмоциональных механизмов, предназначенных для того, чтобы максимально усиливать не немедленное личное удовлетворение, а генетический успех в долгосрочной перспективе. Кроме того, наша точка зрения включает понятие модульности, и это понятие является центральным. Согласно этой точке зрения, внутри нас сидит не кто-то один, кто принимает разумные решения в соответствии с единым набором правил, предназначенных для извлечения максимальной пользы, а целый ряд различных подтипов-экономистов. Каждый из этих экономических подтипов смотрит на разные ценники, мысленно их сравнивает и думает, что будет выгоднее, чтобы максимально избежать риска или воспользоваться предоставленной возможностью с наибольшей пользой для себя.

Как избежать дилеммы заключенного⁶⁰

Если вам когда-либо читали курс по экономике или социальной психологии, то вы слышали о так называемой дилемме заключенного. Она представляет собой следующее: два члена банды были арестованы по обвинению в совершении грабежа и посажены в тюрьму. Каждый заключенный был помещен в одиночную камеру, не имея возможности общаться с другим. Но у полиции нет достаточно улик, чтобы вынести этой паре приговор по основному пункту обвинения, поэтому их обвиняют еще и в серии ранее совершенных краж. В этом случае у каждого из них два варианта: молчать (тем самым вступая в сговор с другим заключенным, пытаясь избежать более сурового приговора) или признаться (тем самым нарушая договоренность о молчании с другим заключенным). Если признается только один член банды, то у прокурора появляются доказательства вины второго, а признавшийся выходит на свободу. Для них обоих лучший вариант — молчать (в этом случае они получат более короткий срок по менее тяжкому обвинению). Но здесь и возникает дилемма: если один решает молчать, другой заключенный может выступить с признанием — и тогда дела первого плохи. Чисто с экономической точки зрения вся эта игра — обман, поэтому наиболее разумным решением будет предать другого. Если другой заключенный будет молчать, то первый выходит на свободу; если другой заключенный также предает первого, то первый получает более короткий срок, чем если бы он молчал. Но и это дилемма, потому что если оба заключенных принимают совершенно эгоистичное решение в собственных интересах, то результат все равно хуже, чем если бы они действовали сообща.

Рис. 11.1. Как избежать дилеммы. Стандартная дилемма заключенного представлена в квадрате слева. В каждом квадрате выгода, извлекаемая заключенным А, изображена выше диагонали, а выгода заключенного В — под диагональю. Для заключенного А максимальная выгода, если он предаст подельника (выбор D), а не станет с ним сотрудничать (выбор C) (7 против 6, если В сотрудничает, и 3 против 2, если В предает). Цифра справа показывает, что ситуация меняется, если оба игрока — братья, имеющие одинаковые гены. В этом случае выгода каждого заключенного может быть перерассчитана с учетом половины оттого, что достается брату. То, что получено в результате перерасчета, изображено справа, — для этого каждый участник игры должен сотрудничать друг с другом, независимо от выбора брата

Если вы мыслите эволюционными терминами, никакой дилеммы не существует, когда вторым членом в дилемме оказывается ваш брат или ребенок. Поскольку половина ваших генов совпадает с генами вашего ребенка, к вашему банку совокупной приспособленности присоединяются баллы — и половина выгоды, получаемой вашим ребенком, идет в ваш актив (подобным образом половина его неудач оборачивается вашей неудачей). Другими словами, эволюционный банкир в моем мозге дает мне скидку в 50% на каждый доллар, потраченный мной на брата или ребенка. На рис. 11.1 на одном типичном случае показано, как это происходит. Рисунок объясняет, как ситуация, которая могла бы привести к дилемме, исчезает, если участники находятся в близких родственных отношениях. Федерико Санабриа, Джил Санди, Петер Килен и я более подробно рассмотрели этот механизм и пришли к следующим выводам: существует ряд ситуаций, в которых измена близкому родственнику принесет выгоду, однако количество этих ситуаций более ограниченно, чем в случаях с неродственниками. Во всех стандартных экономических моделях в качестве отправной точки берется предположение, что речь идет о неродственниках, поэтому вопрос выгоды/ невыгоды для второго участника снимается и рассматриваются только собственные интересы.

И у моего брата, и у моего ребенка примерно половина генов одинаковы. Но есть другой уровень эволюционных вычислений, который еще больше облегчает мне задачу тратиться на своего отпрыска. Мои гены подсчитывают, что если я потрачу лишний доллар на партнера или его поиск, то маловероятно, что маржинальная полезность для моих генов будет такой же, если я сделаю вложение, равное одному доллару, в своих детей. У меня уже были достаточные средства, когда мой сын Дэйв поступил в колледж, поэтому вместо того, чтобы инвестировать в себя, мне казалось более разумным отправить его учиться в Нью-Йорк, где он мог развивать свои артистические данные в режиссуре, чтобы потом не горбатиться на заводе. В результате он оказался желанным партнером, на него заглядывались девушки с университетским образованием, и у него родились двое детей с высоким коэффициентом умственных способностей. Мой младший сын, у которого с мозгами все в порядке, скорее всего, тоже выиграет от моих инвестиций в него, которые продолжаются по мере его взросления и развития творческих талантов. Мои гены не получили бы такой «прибыли», если бы я как настоящий эгоист решил прекратить инвестировать время и деньги в своих детей и внуков, а вместо этого вышел бы рано на пенсию, купил крутой дом на колесах и занялся гольфом.

Жизнь — банковский счет⁶¹

Все это имеет смысл, если принять во внимание положения, которые сторонники эволюционной теории называют теорией жизненного цикла. Согласно этой теории (о ней я кратко говорил в главе 7), жизнь любого животного можно разделить на две или три основные стадии. На каждой стадии вы получаете определенную отдачу от сделанных инвестиций. Первая стадия называется периодом соматических усилий — животное в основном занято строительством своего тела. Вторая стадия — брачный период, — когда животное ищет полового партнера. У некоторых животных есть (как мы об этом говорили) третья стадия — родительский период, когда они основное время и силы уделяют воспитанию потомства.

В каком возрасте животное должно переключить свои соматические усилия на брачные? И следует ли тратить время и силы на заботу о детях? Это вопросы касаются экономических плюсов и минусов, и ответ на них зависит от того, какую выгоду вы ожидаете получить. Хорошо известно, что вскармливать и воспитывать детенышей млекопитающих весьма затратное дело. Им нужна мать, которая вынашивает их в своем теле и которая позволяет им месяцами, а то и годами после рождения высасывать из себя соки. Поэтому типичная млекопитающая самка ничего бы не приобрела, если бы слишком рано вступила в репродуктивную стадию, поскольку ее младенец не выжил бы, ожидая, пока у нее появятся физические возможности и поведенческие навыки для этого. Хотя самцы могли бы производить сперму гораздо раньше, период их перехода к стадии репродукции длится даже дольше, пока организм не станет достаточно сильным, чтобы самец мог соперничать с другими более зрелыми самцами (они действуют по известному правилу «не уверен — не обгоняй»).

Предполагается, что у людей все обстоит так же. Особи женского пола, как правило, не могут вынашивать ребенка до достижения 13-летнего возраста. Половая зрелость у мальчиков наступает на год-два позже. Как говорилось в предыдущих главах, наш вид относится к явному меньшинству млекопитающих, где отец активно подключается к воспитанию отпрыска, потому что человеческие детеныши развиваются медленно, у них большой мозг, требующий много энергии, а значит, им особенно нужна родительская забота.

С точки зрения жизненного цикла ранний соматический период развития, как я говорил в главе 7, сродни открытию банковского счета. Брачный период — это своего рода снятие денег с этого счета.

У разных животных жизненные циклы проходят таким образом, чтобы расход средств со счета шел по схеме, гарантирующей максимальный генетический успех с учетом тех проблем и возможностей, которые могут возникнуть у данного животного. Если говорить об инвестициях с точки зрения этих циклов развития, то транжирить свои пенсионные накопления на развлечения, вместо того чтобы вложить их во внуков, это чистый эгоизм на проксимальном уровне. А на эволюционном уровне (конечная перспектива) для наших генов это будет саморазрушением. Поэтому такая перспектива сдвигает понимание разумности от немедленной личной выгоды к гораздо более отдаленной перспективе с точки зрения наследственности.

Сдвиг приоритетов⁶²

Каждый вид оценивает разумность по-разному. Слонам для достижения половой зрелости требуются десятилетия, а некоторые мелкие млекопитающие могут приступить к репродукции уже спустя несколько месяцев после рождения. Эволюционная разумность различна и внутри отдельного вида и зависит от пола животного, а также от стадии развития. В любой конкретный момент непосредственная окружающая среда может создать для конкретного животного именно эти, а не другие возможности (или угрозу). Как я говорил в предыдущих главах, наш мозг оснащен некоторыми подпрограммами, предназначенными для того, чтобы фокусировать наше внимание и направлять наши умственные способности на самые важные из возникающих возможностей и угроз. Таким образом, в нашем мозге действует не один «разумный» процессор, обрабатывающий информацию, а несколько различных подпрограмм, каждая из которых обрабатывает поток данных и решает наиболее неотложную проблему. Запомните одну из основных идей, появившихся в результате синтеза эволюционной психологии и когнитивной науки: человеческий мозг — это не один мощный компьютер, обрабатывающий информацию, а множество мини-разумов, это набор независимых друг от друга умственных адаптаций, предназначенных для решения конкретных адаптивных проблем путем переработки различных видов информации самыми разными способами. Это имеет важное значение для принятия экономических решений. То, что выглядит удачным распределением ресурсов для решения одной проблемы, может быть совершенно неудачным для решения другой.

Если продолжить рассуждения главы 6, то можно сказать, что у каждого индивида, принимающего решение, есть несколько различных экономических подтипов. Какой из них задействован в данный момент, зависит от того, какие перед ним встают проблемы или предоставляются возможности в текущий момент в окружающей среде. То, что может показаться неразумным для одного подтипа, оказывается глубоко разумным для другого. К примеру, ваш материалистический подтип, задающий вопрос: «А что я с этого получу?», придет в ужас, получив непомерный счет за то, что ваш родительский подтип согласился оплатить учебу младшего сына в колледже.

Полностью выводы эволюционной теории по поводу многомодульного мозга применительно к экономическим решениям еще не изучены. Но в этой книге мы уже рассмотрели доводы в пользу того, что женщина руководствуется совершенно разными правилами, когда торгуется с незнакомым продавцом на рынке и когда принимает решение, как потратить деньги на своего сына, который «носит в себе» половину ее генов и зависит от ее щедрости, в особенности когда он вступает в брачный период жизни. Помимо того что люди руководствуются разными ментальными правилами при общении с незнакомыми людьми и с родственниками, им еще нужны другие наборы правил поведения при общении с друзьями, с которыми у них нет общих генов, но с которыми они связаны узами взаимного доверия. А влюбленные пары строят свои отношения по совершенно другим правилам принятия решений.

Исследования, которые я проводил со своими коллегами и о которых говорил в предыдущих главах, показали, что независимо от того, хочет кто-то или нет пустить пыль в глаза окружающим своим богатством и щедростью, поразить заботой о людях, рискнуть принять вызов на бой или пойти против мнения большинства, все это предсказуемо, как приливы и отливы, и зависит от того, мужчина это или женщина, от того, пребывает ли этот человек в состоянии поиска полового партнера или нет либо же, напротив, поглощен думами о своем положении и своей жизни.

Логика глубокой разумности говорит о том, что фундаментальные биологические мотивы, например спаривание и самозащита, способны радикально повлиять на традиционное поведение и склонности, обусловленные экономически, такие как временное дисконтирование (тенденция оценивать выше небольшую немедленную выгоду по сравнению с большей, но в будущем) и вероятное дисконтирование (предпочтение, отдаваемое небольшой выгоде сейчас по сравнению с большей выгодой потом). Эти же самые биологические мотивы могут изменить восприятие человеком предметов роскоши и того, что ему просто необходимо. Проявляются эти мотивы по-разному у мужчин и женщин, что подтвердил ряд экспериментов, проведенных Нормом Ли и его коллегами, которые продемонстрировали разницу между мужчинами и женщинами в том, как они различают роскошь и необходимые вещи в разных ситуациях, когда приходится принимать решение. К примеру, если людям дать большую сумму денег и сказать, что они могут истратить их на знакомство, то и мужчины и женщины подбирают себе похожих партнеров: они хотят найти человека физически привлекательного, веселого, душевного и имеющего высокое положение. Но большинство из нас не состоятельные кинозвезды, которые могут позволить себе «иметь все, что хотят». Нам, в отличие от них, приходится выбирать между тем, без чего не обойтись, и тем, что может подождать. Когда мужчинам предлагают для знакомства с женщиной более ограниченный бюджет, то они в первую очередь выбирают физическую привлекательность, указывая, что она является наивысшим приоритетом. Женщины в подобной ситуации поступают иначе: для них приоритет — партнер с деньгами или с положением, тогда как красивую внешность они воспринимают как роскошь одноразового пользования.

Как проявляется боязнь потери у болванов и эволов

Давайте рассмотрим классический случай боязни потери в свете глубокой разумности. Как я упоминал ранее, согласно теории боязни потери, предложенной Канеманом и Тверски, потеря некоторой суммы (скажем, ста долларов) оказывает более сильное психологическое воздействие, чем приобретение такой же суммы. Теперь это положение, подкрепленное многочисленными исследованиями, приводится в учебных курсах по введению в экономику. В одной статье даже говорилось: «Было выполнено столько исследований феномена боязни потери, что теперь мы можем с определенной долей уверенности сказать, что эффект от потери чего-либо в два раза сильнее, чем эффект приобретения». Но в чем причина такого сдвига? И подходит ли он для всех типов потерь и приобретений?

Сторонники эволюционной теории, в том числе Эдвард Уилсон, предложили вероятный ответ на вопрос о причине этого явления: предки людей смогли выжить, потому что они в первую очередь старались избежать потерь, а уже потом хотели что-то приобрести, потому что они часто находились на грани выживания (если есть лишняя еда, то это хорошо, но если еды нет, то это означало голодную смерть). Было обнаружено, что феномен боязни потери характерен не только для людей, но и для других видов (чьи предки, как и наши, не столько бы выиграли от изобилия пропитания, сколько потеряли бы от его нехватки). Это весьма правдоподобная функциональная гипотеза о ситуации в прошлом, но она не в полной мере использует научные достижения современного эволюционного подхода, который можно применить, чтобы предложить новые гипотезы относительно того, когда и как боязнь потери усиливается или ослабевает в силу функционально важных причин.

К примеру, обычная боязнь потери должна исчезать или даже превращаться в желание получить, когда активируется брачный мотив. Кроме того, такое исчезновение боязни потери должно наблюдаться только у особей мужского, но не женского пола. Почему? Как я говорил ранее, женщины, как и самки млекопитающих, изначально вкладывают больше в своих детей, поэтому они ведут себя более избирательно в отношении самцов. А самцам приходится соперничать за то, чтобы быть избранными самками. Я уже говорил о том, как самцы кричат: «Выбери меня! Выбери меня!» Один из способов заявить о себе во всеуслышание — играть на публику (распускать хвост, как павлин, или купить «Порше Каррера Джи-Ти»); другой способ — побороть других самцов (нанести удар рогами или победить в конкурентной борьбе за место в руководстве компании). Если вы победитель в соревновании, то вам меньше страшны другие опасности — и, как я отмечал в главе 9, самцы млекопитающих становятся особенно опасными в брачный период. Из этого следует, что мужчины, готовые к брачной игре, должны вести себя как снежные бараны в период половой охоты, когда слишком сильная боязнь потери мешает вступить в рискованную борьбу и победить других самцов.

Если наши рассуждения верны, то у мужчин проявления этой известной способности должны изменяться предсказуемым образом под влиянием брачных мотивов. У мужчин, готовых к брачной игре, внимание должно переключаться с потери на добычу. Вместе с Джессикой Ли, Владом Гришкевичусом и Стивом Нейбергом и при щедрой финансовой поддержке Национального фонда научных исследований я решил проверить эту гипотезу. Для одного из экспериментов мы приглашали несколько человек (находившихся в состоянии поиска партнера) и предлагали им представить первое романтическое свидание с человеком, которого они находят очень привлекательным, а других испытуемых из контрольной группы просили просто подумать, как организовать пространство на рабочем столе.

После того как мы задали ситуацию мотивов поведения, все испытуемые должны были ответить на ряд вопросов, таких как: «Представьте себе, что вы принадлежите к пятидесятому процентилю по финансовым доходам (другими словами, половина населения получает меньше вас, а другая половина — больше). Как бы вы себя почувствовали, если бы скатились до сорокового процентиля? Представьте себе одиннадцатибалльную шкалу, где 1 — крайне несчастный, а 11 — очень счастливый. А что будет, если вы подниметесь до шестидесятого процентиля? Насколько это сделает вас счастливым или несчастным?»

Результаты оказались именно такими, как мы и предполагали. В контрольной группе испытуемые были настроены на боязнь потери, то есть они ожидали, что их уровень радости изменится больше после потери, чем после приобретения. Брачный настрой не влиял на реакцию женщин, но он менял восприятие у мужчин. Мужчины в поиске более склонны думать о том, что можно получить, и меньше — о потерях. То есть их психологическая оценка менялась так, чтобы настраивать их на более рискованные поступки. Этот результат касался не просто общего эффекта большего психологического возбуждения. Позднее мы провели другое исследование, в ходе которого поместили испытуемых в ситуацию самозащиты, попросив их представить, как кто-то вламывается в их дом. Когда активировался подтип «ночной сторож», у мужчин, так же как и у женщин, страх потери значительно повышался.

Еще раз о разумности, неразумности и глубокой разумности

Соединяя бихевиористскую экономику с эволюционной психологией, мы, по моему мнению, переходим на совершенно новый уровень мышления в отношении того, что касается экономической разумности. Дэн Ариели, экономист-бихевиорист, очень ярко говорит о том, что мы «предсказуемо неразумны». Но это определение верно лишь наполовину. Несомненно то, что люди отнюдь не всегда рассчитывают потенциальную выгоду и преимущества различных альтернативных решений, а затем выбирают те, которые принесут им оптимальные результаты. Экономисты-бихевиористы правильно указывают, что мы вместо этого принимаем простые эвристические решения без учета важной информации. Таким образом, мы принимаем решения субъективно, не рассматривая все возможные варианты. Но на более глубинном уровне наши субъективные суждения отражают влияние очень важных и функционально значимых мотивов. Кроме того, наше неумение принять упрощенные эгоистические решения является следствием глубокой разумности. Вместо того чтобы устремляться к немедленной максимальной личной выгоде, похоже, многие из нас выбирают такие решения, которые обеспечивают генетический успех в долгосрочной перспективе.

Пока мы говорили в основном о психологии личности. Конечно, все индивидуальные особенности в вашем и в моем сознании должны действовать так, чтобы оказать воздействие на окружающий мир — привлечь партнера, обрести положение в обществе, защититься от врагов и так далее. И как это иллюстрирует дилемма заключенного, ваши и мои индивидуальные решения по сути зависят от решений, которые принимают окружающие. Но значение этой динамической связи между решениями окружающих выходит далеко за рамки ситуации, в которой двое обсуждают, кто будет оплачивать счет в ресторане, или в которой кто-то пытается избежать драки. В действительности ваши личные решения связывают вас с целой сетью совершенно незнакомых вам людей по всему миру: с работниками молочной фермы в Голландии, с финансистами из Нью-Йорка и политическими лидерами в Вашингтоне, Москве и Пекине. В следующей главе мы рассмотрим, как это все работает.