Инстинкты и смысл жизни. Почему в нас так много животного

Для некоторых моих друзей хиппи лето 1969 года было временем любви и фестиваля в Вудстоке. А я тем летом научился вместе с оравой пятилеток петь песню «Джон Яков Джингельхаймер Смит»[16]. Это было лето, когда я впервые столкнулся с глупыми человеческими предрассудками. Я тогда получил работу воспитателя в летнем лагере для детей из состоятельных семей Лонг-Айленда[17]. Платили мне мало, а дети были шумные и невоспитанные, но для студента эта работа имела некоторые плюсы: среди других воспитателей было множество атлетически сложенных и привлекательных студенток. Очень скоро я начал встречаться с одной из них — весьма симпатичной брюнеткой. Хотя мне казалось, что я ей нравлюсь, мне и в голову не приходило заглянуть к ней в гости. Причина заключалась в том, что ее дед и бабка, ортодоксальные евреи, пришли бы в ужас от того, что их внучка встречается с гоем. Я вырос в районе, где некатолики составляли меньшинство, поэтому их реакция меня больше забавляла, чем обижала. Учитывая, что дед моей подруги прошел через нацистский террор, их недоверие к не-евреям можно было простить. Но меня обидела реакция моей собственной матери, когда я привел эту замечательную девушку к нам в дом. Моя мама была воспитана в католической вере сестрами-монахинями, которые впоследствии учили и меня «любить ближнего как самого себя». Моя мама не посещала мессу уже более десяти лет, после того как развелась с моим папашей-ирландцем и вышла замуж за протестанта, поэтому я считал, что она лишена религиозных предрассудков. В пользу этого говорило и то, что она была умеренным либералом и принимала участие в президентской кампании Джона Кеннеди. Но реакция ее оказалась неодобрительной: «Дуглас, просто невероятно, что ты встречаешься с еврейкой!»

Я не причинил большого расстройства ни еврейским дедушке и бабушке, ни и своей маме, в прошлом католичке, потому что начал встречаться с другой воспитательницей — блондинкой по фамилии Вильгельмсон. Я по-настоящему влюбился в Вильгельмсон, и вскоре мы решили пожениться. Но когда я пришел к ней домой, чтобы познакомиться с ее матерью, то столкнулся с еще одним видом племенной нетерпимости: моя будущая теща страстно желала, чтобы ее дочь вышла замуж за лютеранина, причем не за любого. Она переживала, что ее сын женился на лютеранке из Германии. Мужем ее дочери должен был стать не больше и не меньше как лютеранин скандинавского происхождения, как и они сами. Даже сам Мартин Лютер не мог бы претендовать на ее руку. Когда на Рождество я оказался с этой девушкой в доме одного из ее родственников, где гостям был предложен шведский стол, собравшиеся, мешая шведский язык с английским, начали брюзжать, что эти «чертоффы пуэрториканцы приезжают в этту страну и не удосужживаются фыучить английский!». Опрокинув несколько бутылочек пива, я по глупости завел разговор об этнической толерантности, на что один из присутствующих парней ответил с явным шведским акцентом, что «Гиттлер был прафф!». Моя будущая жена не разделяла в полной мере их шведско-лютеранских ценностей, и мы все-таки поженились. Свадьба проходила в лютеранской церкви, что снова вызвало неудовольствие моей матери, в прошлом католички.

Неумение распознать, кто есть кто²⁰

На протяжении всей жизни я наблюдал, как упорно люди пытаются провести границы между различными национальностями внутри белой расы и между различными христианскими общинами, что, на мой взгляд, глупо. С другой стороны, неспособность увидеть эти различия может также быть предрассудком. Рассмотрим случай Ленела Гетера. Гетер был инженером и работал в исследовательском центре в Далласе. Комментаторы на радио и телевидении были в шоке, когда он получил пожизненный срок за ограбление закусочной «KFC». Такой строгий приговор вызвал еще больше изумления, если учесть, что Гетер никоим образом не был связан с преступным миром и что его коллеги по работе подтверждали, что во время ограбления он находился за пятьдесят миль от места ограбления. Кроме того, у него не было мотивов для совершения этого преступления. Стоило ли инженеру рисковать своей прибыльной работой ради украденных 615 долларов? Но суд присяжных, целиком и полностью состоявший из белых, проигнорировал этот факт и доверился показаниям белых и латиноамериканских свидетелей, которые со всей уверенностью заявили, что именно этот тип и есть преступник. Его коллеги и Национальная ассоциация помощи цветному населению начали борьбу за пересмотр решения, но Гетеру пришлось провести более года в тюрьме, пока полиция не арестовала человека, участвовавшего в серии подобных ограблений, и не установила с помощью надежных свидетелей, что грабителем является именно он. Если вам показать фотографии Гетера и настоящего преступника, то вы будете поражены, насколько они разные. В разговоре с моим коллегой Стивом Нейбергом Гетер пошутил: «Я-то гораздо симпатичнее» (так оно и есть). Но и у того и другого есть несколько общих черт: оба молоды, оба мужчины и, самое главное, оба чернокожие.

Гетер стал жертвой хорошо известного психологического предрассудка, называемого кажущейся однородностью внешней группы. Несколько десятилетий исследований показали, что большинство из нас лучше различает членов собственной группы, нежели чужой. В восприятии внешней группы как однородной среды есть своя оправданная логика, как и в большинстве необъективных умозаключений нашего сознания. Как правило, у нас больше опыта в области оценки членов своей группы и, как правило, для нас гораздо важнее в повседневной практике проводить различие между ними. Когда мы сталкиваемся с членами чужой группы, то скорее видим группу в целом, а не ее членов по отдельности (к примеру, если члены футбольной команды из Амстердама едут на поезде из Флоренции в Неаполь, все, что им нужно, это отличать своих голландцев от чужих итальянцев). Сходным образом, если вы не орнитолог, вы можете и не видеть разницы между черношапочной гаичкой, коричневоголовой синицей и пепельной синицей — для вас они будут просто маленькими щебечущими пташками.

Существует ли утилитарная необходимость различать членов чужой группы? Наша исследовательская команда изучала этот вопрос в ходе экспериментов, проводимых под руководством Джоша Акермана и Дженессы Шапиро. Мы высказали предположение, что обычная тенденция воспринимать внешнюю группу в совокупности, а не каждого человека по отдельности, изменяется, когда кто-то из этой группы проявляет агрессивность. Для этой гипотезы у нас было несколько причин. Прежде всего, потому что не помешает обратить внимание на кого-то, кто раздражен или зол, потому что этот человек может излить свою агрессию на вас. В отличие от членов вашей группы (которые могут иметь к вам какое-то отношение и даже быть вашими родственниками), которые могут испытывать угрызения совести, причинив вам вред, чужака такие чувства мало заботят. Еще одна причина заключается в том, что гнев — очень личный и конкретный сигнал угрозы, исходящий от одного человека (разгневанного или рассерженного) и направленный на другого (например, на вас). И третья причина такова: проявления гнева скоротечны; раздраженный или разгневанный человек может попытаться скрыть свои чувства, но при этом будет продолжать думать о том, как нанести удар. Поэтому лучше попытаться запомнить, какой конкретный человек в чужой группе выглядел раздраженным или злым.

Чтобы проверить гипотезу о том, что выражения гнева сводят на нет эффект кажущейся однородности внешней группы, мы показывали участникам нашего эксперимента фотографии белых мужчин и негров, лица которых могли выражать злость или добродушие или не выражали ничего. Чтобы усложнить задание, мы показывали эти фотографии лишь полсекунды, при этом старались отвлечь внимание испытуемых, демонстрируя на экране рядом с фотографиями абстрактные картинки. Затем мы проверяли, насколько хорошо испытуемые запоминали увиденные лица. Этот тест был своего рода процедурой опознания подозреваемого в полицейском участке: испытуемым нужно было узнать какие-то определенные лица на фоне других подобных лиц.

В случае фотографий с нейтральным выражением лица подтвердился эффект кажущейся однородности внешней группы. Наши испытуемые (в основном это были белые американцы и латиноамериканцы) лучше запоминали неэмоциональные лица белых людей, чем неэмоциональные лица чернокожих и постоянно путали лица негров. Другими словами, белые испытуемые становились жертвами принципа «увидеть одного — значит увидеть всех». Но совсем по-другому обстояли дела, когда испытуемым показывали фотографии негров с раздраженным выражением лица. Для испытуемых они не сливались в однородную группу. Наоборот, их запоминали так же хорошо, как раздраженные лица белых. А когда задание усложняли и показывали вместе с фотографиями отвлекающие абстрактные картинки, то эффект кажущейся однородности внешней группы оказывался совершенно противоположным — испытуемые лучше запоминали раздраженные лица чернокожих, чем лица белых людей.

Эти результаты совпадают с мнением, что наш мозг функционально распределяет когнитивные ресурсы: сознание высвобождает место, чтобы обратить особое внимание на других людей, которые могут иметь непосредственное отношение к нашему выживанию или продолжению рода. Обратный эффект кажущейся однородности внешней группы не означает, что мы становимся менее предвзято настроенными, когда чувствуем угрозу извне. Просто эта угроза заставляет нас обрабатывать информацию так, чтобы это наилучшим образом послужило нашим интересам. Последующие исследования, проведенные нашей группой и другими исследователями, позволяют предположить, что такая обработка информации мозгом себе на благо часто порождает возникновение стереотипов и предрассудков.

Функциональная проекция²¹

Одной из многих удивительных идей Зигмунда Фрейда была концепция защитных механизмов сознания. Фрейд считал защитными механизмами средства, с помощью которых мы оберегаем себя от волнения и беспокойств. К примеру, если вам досаждает какое-то неприятное воспоминание, вы можете защитить свое Я, подавив это воспоминание, удалив его из памяти. Одним из наиболее интересных защитных механизмов является проекция — склонность приписывать свои собственные нежелательные порывы кому-либо еще. Вспомните, как часто люди говорят: «У меня-то предрассудков нет». Дескать, все эти проклятые предрассудки есть только у мусульман, христиан, евреев или протестантов!

Хотя Фрейд рассматривал проекцию как средство уберечься от волнений и невротических состояний, мои коллеги и я полагаем, что она может быть чем-то большим. В ряде исследований, проведенных в наших лабораториях, мы изучали процесс, который назвали функциональной проекцией, то есть это стремление проецировать свои ощущения на других людей так, чтобы это наилучшим образом служило нашим адаптивным целям. В отличие от фрейдовской проекции, которая позволяет мне увидеть, что окружающие могут испытывать некоторые неловкие чувства, такие же, что и я, функциональная проекция показывает, что окружающие испытывают чувства, очень отличные от моих собственных. Поэтому, к примеру, если я испытываю страх перед кем-то, следует сделать логичное умозаключение, что этот кто-то в это же самое время испытывает гнев, в особенности если этот гнев направлен на меня. Можно ожидать, что этот проекционный процесс смещается таким образом, чтобы максимально способствовать моему выживанию и воспроизводству. И этот процесс должен быть очень направленным — с утилитарной точки зрения я должен чувствовать сильные эмоции только тех людей, от которых может исходить угроза или которые могут принести мне какую-нибудь пользу. Проецирование может играть существенную роль в образовании предрассудков.

Мы с коллегами решили узнать, насколько оправданны подобные проекции, и посмотреть, что может проецироваться и на кого. Для этого мы показывали белым студентам фотографии белокожих и чернокожих мужчин и женщин. Сначала испытуемым предлагали следующую установку: вы увидите несколько фотографий, на них изображены люди, которым нужно было вспомнить какой-то момент жизни, вызвавший сильные эмоции, а затем попытаться «принять» нейтральное выражение лица, чтобы скрыть эти эмоции, — и в этот момент их сфотографировали. Испытуемым предстояло по снимкам определить скрытые эмоции. Возможно, это покажется трудным, говорили мы испытуемым, но люди часто неосознанно замечают самые скрытые эмоции на лицах окружающих. Лучше всего, если вы будете основывать выводы на своих первых интуитивных впечатлениях.

В действительности задача не имела ничего общего со способностью улавливать невыраженные эмоции, потому что мы подобрали фотографии лиц, не выражающих эмоции. На самом деле мы хотели узнать, проецируют ли люди свои эмоциональные состояния на эмоционально нейтральные изображения, и если да, то как это происходит. Чтобы манипулировать эмоциональным состоянием испытуемых, мы показывали каждому из них эпизод какого-нибудь фильма и просили представить чувства героя. Одним эпизодом была сцена из фильма «Молчание ягнят», когда белый мужчина, серийный убийца, преследует в темном подвале белую женщину, агента ФБР. Эпизод заканчивается, когда убийца в очках ночного видения приближается к женщине, которая не может видеть, что к ней тянется его рука. Другой эпизод был из фильма «Чем заняться мертвецу в Денвере»: очаровательная женщина идет на первое свидание с симпатичным мужчиной. Третий эпизод — из фильма «Кояанискатси» («Жизнь, выведенная из равновесия»), снятого в технологии замедленной съемки — изображал людей, двигающихся вверх и вниз по эскалатору, работающих на конвейере или занятых другими делами.

Эмоции, которые наши испытуемые «видели» на фотографиях, отчасти были их эмоциями, а отчасти тем, как они оценивали снимки. Мужчины, которым показывали отрывки из романтических фильмов, были склонны обращать больше внимания на сексуальную сторону изображаемого и переносили это на фотографии женщин, но только привлекательных. Напротив, женщины, которым показывали тот же самый эпизод фильма, не проецировали свои сексуальные эмоции на фотографии, даже если это были снимки весьма симпатичных мужчин.

Процесс функционального проецирования также связан со специфическим типом образования расовых стереотипов. Испытуемые, которым показывали сцену из триллера, не переносили свой страх на фотографии, как следует из теории Фрейда. При этом у них возникало чувство гнева, а не страха, которое проецировалось на изображенных чернокожих мужчин, которых они ассоциируют с физической угрозой (о чем нам было известно из опросов). А в другом эксперименте из той же серии участникам предлагали взглянуть на фото арабов, и опять же испытуемые проецировали на них не страх, а гнев. Мы также оценили скрытое отношение к арабам, определив скорость, с которой испытуемые учились ассоциировать положительно и отрицательно окрашенную лексику с арабами. В этом эксперименте свой гнев на арабов переносили только те участники, которые испытывали к ним скрытую вражду, причем это чувство возникало у них не только по отношению к мужчинам-арабам, но и к женщинам. Показательно, что это исследование мы проводили тогда, когда пресса изобиловала сообщениями об арабских террористах-смертниках, многие из которых были женщинами.

Наша склонность к стереотипизированию усиливается не только внутренним состоянием, но и окружающей средой, способствующей возникновению страха. Марк Шаллер, Джастин Парк и Аннет Мюллер, члены нашей исследовательской группы в Университете Британской Колумбии, показали, как это происходит, в эксперименте с возникновением стереотипов, связанных с темнотой. Ночь повсеместно ассоциируется с силами зла, угрозой и опасностью, что неудивительно. Страх перед внезапным нападением становится еще сильнее, когда вы не видите, что происходит вокруг, поэтому нужно отдать должное эволюции, которая научила нас быть особенно осторожными в ночное время. Шаллер и его коллеги решили узнать, может ли одна только темнота способствовать появлению стереотипов, с помощью которых мы пытаемся защитить себя.

Эксперимент состоял из двух частей. Сначала Шаллер и коллеги производили оценку того, насколько испытуемые считали мир вокруг опасным. Для этого они использовали шкалу Боба Альтемейера, исследователя, занимавшегося изучением связей между чертами личности человека и его предрассудками. Делается это достаточно просто: испытуемые говорят, насколько они согласны с утверждениями, подобными этому: «С каждым днем по мере того, как в нашем обществе все больше утверждаются беззаконие и жестокость, люди все больше и больше подвергаются риску быть ограбленными, избитыми и даже убитыми». Затем коллеги Шаллера опрашивали испытуемых, какого рода эмоции они проецируют на фотографии чернокожих и белокожих мужчин, не выражающих каких-либо эмоций. Они обнаружили, что канадские студенты, испытывающие хроническое беспокойство по поводу того, что мир опасен, чаще других говорили, что негры, изображенные на фото, опасны, но только если фото им показывали в затемненном помещении. Причина того, что испытуемые были более склонны выражать общие предрассудки, была не в темноте; они не подтверждали других распространенных стереотипов, таких как «негры безграмотны» или «негры бедны». Но усилившийся страх просто снижал у них порог восприятия угрозы, в особенности при виде незнакомого человека — представителя чужой расы.

Результаты проведенного исследования перекликаются с данными по поводу предрассудков, полученными в последнее время нейрофизиологами. При помощи функциональной магнитно-резонансной томографии (метода, который непосредственно измеряет активность головного мозга) Элизабет Фелпс, Мазарин Банаджи и их коллеги регистрировали активность мозга белых студентов, когда те просматривали фотографии чернокожих мужчин. Исследователи обнаружили, что у студентов, которые испытывали негативное отношение к черным, был зафиксирован высокий уровень активности в миндалине (области в височной части мозга, связанной с эмоциональной оценкой), причем происходило это, только когда они видели фотографии незнакомых субъектов, а не известных чернокожих, таких как Уилл Смит или Дензел Вашингтон.

Когда чужое кажется отвратительным²²

Марк Шаллер — интересный человек. Он провел детские и юношеские годы в Индии и Африке, потому что там работал его отец Джордж, известный биолог-практик, изучавший львов, горилл, снежных барсов, панд и другие исчезающие виды млекопитающих, которые сейчас обитают только на окраинах человеческой цивилизации. В результате Марк нормально себя чувствует в окружении, которое может показаться крайне странным людям типа меня, для кого Италия и Нидерланды — уже экзотика. Родители подруги Марка, Куинси Янг, тоже много путешествовали, и она провела детство в Эфиопии. Когда дочери Марка и Куинси не исполнилось еще и года, они взяли рюкзаки, отправились в Перу и возили ее с собой по джунглям, а потом все трое жили несколько месяцев в Шри-Ланке. Когда я ужаснулся тому, что они рискнули путешествовать с грудным ребенком по странам третьего мира, подвергая ее бог знает каким редким и экзотическим болезням, Марк только рассмеялся в ответ.

Как-то Марк пригласил на обед Пола Розина, занимавшегося изучением пристрастий и отвращений к еде. Они ели салат из овощей, выращенных в огороде Марка, и вдруг увидели в одной тарелке крупного яркого жука. Пол, который в свое время ввел термин «дилемма всеядного», означающий, что иногда приходится делать нелегкий выбор между необходимостью искать новые виды пищи и преодолевать испытываемое к ним отвращение, в шутку спросил Марка, сможет ли тот съесть жука. Марк подцепил жука, положил в рот и проглотил.

Все это к тому, что Марк не из тех, кого легко остановит отвращение к пище. Тем не менее многие преодолеть подобное отвращение не смогут. Марк и его коллеги Джей Фолкнер, Джастин Парк и Лесли Дункан наблюдали явление, когда люди ставили знак равенства между чем-то «чужеземным» и «вызывающим отвращение» и часто ассоциировали иностранцев с такими разносчиками инфекции, как крысы и вши. Древние римляне считали иностранцев мусором. А во время недавнего геноцида в Руанде хуту называли тутси тараканами[18]. Я вырос в Нью-Йорке и часто слышал, как его жители оправдывали свое предубеждение по отношению к пуэрториканцам и чернокожим тем, что обвиняли их в нечистоплотности: «Эти народы любят жить в грязи». Занятно, как часто мне приходилось слышать подобные обвинения от людей, чьих пра-прадедушек и пра-прабабушек обвиняли в этих же грехах.

Когда-то подобная нетерпимость была оправданна. Чужак представлял бóльшую угрозу, чем кто-либо из местных, потому что он мог принести с собой болезнь, перед которой наши предки был беззащитны. Поэтому, чтобы избежать последней разновидности ветряной оспы, чумы или свиного гриппа, чужестранцев сторонились. Если вы читали книгу Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь», вы, возможно, знаете, что от болезней, принесенных из Европы, погибло больше индейцев, чем от европейского оружия. Понятно, что все крутилось вокруг обмена товарами. Наши предки обменивались товарами с представителями других групп и часто находили себе супругов не в своих деревнях. Поскольку абсолютная изоляция несет не только опасности, но и имеет свои плюсы, Шаллер со своими коллегами считает, что попытки уклониться от болезни должны быть разумными. Ярко выраженные симптомы заболевания, слух об эпидемии или же индивидуальная склонность к тому или иному заболеванию — достаточно веская причина, чтобы не вступать в контакт с чужаком (например, беременная женщина дорого заплатит, если заразится). А в прочих случаях, как полагают Шаллер и коллеги, от ксенофобии выгоды нет.

Люди отличаются восприимчивостью к болезням. Некоторые, такие как мой друг Шаллер, считают, что их иммунная система позаботится о них, поэтому нет нужды волноваться, если ты пьешь из чьего-либо стакана или пожимаешь руку незнакомому человеку. Шаллер и его коллеги создали психологическую шкалу для оценки ощущения восприимчивости к болезням и инфекциям. По этой шкале я получил высокую оценку, а выполняя соответствующий тест, вспомнил, как Шаллер начал подшучивать надо мной за ужином в одном китайском ресторане, когда я с гримасой обратился к другим сидящим за столом с просьбой не лезть в общую тарелку облизанными палочками.

Чтобы изучить связи между тем, насколько человек считает себя предрасположенным к болезням, и предрассудками, Шаллер и его ученики попросили канадских студентов поделиться своим мнением по поводу притока иммигрантов в Канаду. В одном случае этим студентам, обучающимся в Университете Британской Колумбии, главным образом выходцам из Европы или Азии, говорили, что речь идет об иммигрантах из дальних и незнакомых им мест, таких как Восточная Африка, Шри-Ланка или Перу, в другом случае иммигрантами были лица из более знакомых стран Европы или Азии. И всякий раз Шаллер обнаруживал, что студенты, считающие себя хронически предрасположенными к заболеваниям, проявляли большую ксенофобию по отношению к чужеродным группам, чем к тем, кто прибывает из более знакомых стран Европы и Азии.

Исследователи из группы Шаллера также провели пару экспериментов, чтобы выяснить, насколько внушение испытуемым мысли о возможности заболеть влияет на их мнение об иммигрантах. Некоторым из них предлагали фотографии на тему инфекционных заболеваний (паразиты на волосах человека, грязные тряпки для мытья посуды). Контрольной группе предлагали снимки, изображающие происшествия из повседневной жизни (к примеру, в ванну падает радиоприемник). Затем испытуемых просили поделиться мнением об иммигрантах либо из известной им страны (например, Шотландии), либо из далекой и неизвестной (например, Нигерии). Только те испытуемые, которым внушили мысль о заболеваниях, проявляли больше враждебных чувств по отношению к людям из незнакомых стран.

Эти результаты получили развитие в другом очень интересном исследовании — изучении поведения беременных женщин. Во время первого триместра беременности плод особенно подвержен опасности заражения через контакты матери. У женщин есть определенные биологические и психологические механизмы, позволяющие уменьшить риск заражения. Так, беременные становятся особо щепетильными в выборе пищи, избегают употреблять новые продукты, а также мясо и рыбу, в которых могут содержаться бактерии. Первый триместр беременности часто сопровождается тошнотой и отвращением к некоторым видам пищи. Да, это неприятно, но функционально оправданно. У тех женщин, которые испытывают большинство подобных симптомов, сопровождающих беременность, вероятность выкидыша меньше, а шансов на рождение здорового ребенка больше.

Судя по тому, что вы прочитали в этой главе, вы, наверное, ожидаете, что беременные женщины склонны с подозрением воспринимать незнакомых людей. Карлос Наварет, Дэн Фесслер и Серена Энг решили проверить это. Они провели исследование: просили американок дать оценку двум эссе. Одно было написано американцем, выражавшим явно проамериканские взгляды, а другое — иностранцем и содержало критику в адрес Соединенных Штатов и американцев. Беременные женщины в четыре раза активнее выражали свою поддержку проамериканским взглядам, чем небеременные. И более того, такая относительная антипатия отмечалась сильнее в первом триместре беременности. Но проявление ксенофобии, равно как и тошнота, по мере развития беременности становилось менее частым.

Расы и политика²³

Это исследование должно показать, как эволюционная перспектива может помочь нам лучше понять возникновение стереотипов и предрассудков. Чем лучше мы сможем понять эти процессы и их причины, тем успешнее можем им противостоять.

Борьба с предрассудками была и остается одной из самых благородных целей психологии. К сожалению, те теории, на которые опирались психологи, часто оказывались неполными, а иногда и совершенно неверными. Например, прежде чем психологи начали понимать, что сознание пользуется различными правилами для обработки информации разного рода, мы рассматривали все формы предрассудков как явление более-менее одного порядка, как «отрицательные чувства по отношению к членам какой-либо группы». Но как отмечают мои коллеги Стив Нейберг и Кати Котрел, у отрицательных чувств может быть не один, а несколько «привкусов». Один и тот же человек может испытывать предрассудки по отношению к неграм, потому что он боится, что эти парни могут напасть на него, избить или ограбить; он испытывает предрассудки к гомосексуалистам, потому что ему отвратительны эти двое танцующих и целующихся мужчин; наконец, он испытывает предрассудки по отношению к выходцам из Азии, потому что боится, что они вытеснят его с работы и лишат заработка. Как показывает исследование Шаллера, некоторые предрассудки обусловлены боязнью заболеть, другие — страхом перед физической угрозой, поэтому предрассудки в отношении чернокожей женщины из Нигерии мотивированы чем-то иным, нежели предрассудки в отношении чернокожего мужчины из Лос-Анджелеса. Лишь в некоторых случаях одно и то же предубеждение касается двух разных групп лиц, причем иногда это проявляется неожиданным образом. К примеру, Котрел и Нейберг обнаружили, что студенты вузов (как парни, так и девушки) проявляют удивительно сходные отрицательные чувства по отношению к христианам-фундаменталистам и к радикальным феминисткам. Они воспринимают эти две группы как угрозу личной свободе.

Попытки избавиться от предрассудков могут закончиться неудачей или даже иметь обратные результаты: предубеждение против кого-то еще больше возрастает. Это важно иметь в виду. Стив Нейберг и Марк Шаллер попытались объяснить это в статье, которую направили в официальное издание Американской ассоциации психологов — журнал «Американский психолог» («American Psychologist»). Но материал отказались напечатать, а рецензент в полной мере проявил старую политическую антипатию к эволюционной психологии. Несмотря на то что Американская ассоциация психологов открыто заявляет о своем намерении бороться со стереотипами, предрассудками и дискриминацией, эволюционный подход, с которым выступили авторы статьи, был расценен как «недостаточно деликатный».

По правде говоря, журнал «American Psychologist» предъявляет самые высокие требования к публикуемым материалам и по этой причине отказывает большинству авторов. Возможно, что статью Нейберга и Шаллера отказались печатать по другим причинам. Но я все-таки считаю, что предложенная Нейбергом и Шаллером эволюционная модель предрассудка и следующие из нее выводы гораздо важнее тех многих «деликатных» статей, опубликованных в тот период (которые зачастую перепевали на новый лад старую песню о том, что психологи по сути своей расисты или сексисты даже тогда, когда стараются ими не быть).

Заблуждение биологов «правого крыла»²⁴

Нападки на работы, вдохновленные эволюционным подходом, такие как работы Нейберга и Шаллера, берут свое начало от нападок на социобиологию в 1970-х годах. Уллика Сегерстрале, работавшая над диссертацией по историографии науки в Гарвардском университете в то время, когда разразился шторм, написала работу «Защитники истины», представлявшую детальное описание происходящего ранее. Когда вышла книга Уилсона «Социобиология», группа промарксистски настроенных ученых, включая Ричарда Левонтина, известного биолога из Гарвардского университета, и его коллегу Стивена Джей Гульда, палеонтолога и очень известного автора популярных книг о науке, начала массированную атаку на идею о том, что поведение людей можно объяснить в терминах эволюционной теории. Они утверждали, что социология — это попытка белой элиты мужского пола оправдать существующий порядок вещей. Гульд заявлял, что социобиология сродни нацизму, антисемитизму, сексизму и прочим формам общественного зла. После смерти Гульда знамя было подхвачено его несколькими рьяными последователями, такими как Хилари и Стивен Роуз, которые утверждают, что эволюционная психология — это «по всей очевидности одно из направлений атаки либертарианцев правого крыла на коллективизм и прежде всего на государство всеобщего благосостояния».

Критиковали эту теорию, в основном, за то, что эволюционный взгляд на поведение допускает наличие генетического детерминизма, который, в свою очередь, исключает социальные изменения. Если бы дело обстояло подобным образом, то, конечно, журналу «Американский психолог» не к лицу была бы статья об эволюционной психологии и расовых предрассудках. Это было бы не просто неделикатно, хуже того, это играло бы на руку интриганам правого крыла, пытающимся убедить народ, что расизм заложен в нас генетически, а следовательно, ничего нельзя изменить. Однако проблема заключается в том, что ни в исходных утверждениях критиков эволюционной теории, ни в их выводах нет и доли правды.

Прежде всего, даже если бы представители эволюционной теории на самом деле принадлежали к горстке консерваторов или группе умеренных консерваторов, которые ратуют за статус-кво, это никак не должно влиять на оценку полученных ими результатов. Наука идет вперед, потому что ставит под сомнение наши утверждения, какими бы они ни были, а потом требует подвергнуть эти противоречивые утверждения эмпирическим испытаниям. Основанием для публикации или для отказа в публикации тех или иных результатов исследования должно быть то, насколько они интересны или насколько неопровержимы факты, лежащие в их основе, а не политические взгляды, на которых ученый основывает свою гипотезу. Но я, похоже, зря сотрясаю воздух, потому что, как оказалось, эволюционные психологи, как и большинство ученых, склоняются к левым взглядам. Я не раз присутствовал на заседаниях Общества по изучению поведения и эволюции человека и видел, что его члены — либералы. Люди, которых я там встречал, — в основном молодые мужчины и женщины, похожие на членов экологического «Сьерра-клуба»[19], которые тусуются в кофейнях, где продают кофе, выращенный без эксплуатации детского труда и без применения химических удобрений. А большинство белых, кто постарше, щеголяют там, всем своим видом говоря: «В 60-х я был хиппи».

Кстати, после президентских выборов 2004 года Джош Тайбур, Джеффри Миллер и Стив Гэнгстад провели выборочное исследование с целью выяснить, как проголосовали 168 аспирантов-психологов. Они обнаружили, что студенты, изучающие эволюционную психологию, оказались в значительной мере более либеральными, чем большинство простых американцев, и даже более либеральными, чем студенты, изучающие другие науки. В то время, когда Джош Тайбур проводил свое исследование, 30% американцев относили себя к республиканцам, а среди эволюционных психологов республиканцев не было совсем. В этом они мало отличались от других психологов, разве что у них были более либеральные взгляды (только 12 из 137 неэволюционных психологов голосовали за Джоржа Буша, а из эволюционных — вообще никто). Когда им задали вопрос об их политических взглядах, эволюционные психологи также продемонстрировали более либеральную позицию, чем остальное население США, причем в этом они были схожи с остальными психологами, только имели чуть более либеральный уклон. Единственным существенным отличием эволюционных психологов от другой группы было то, что они значительно более положительно высказывались в пользу научных методов.

Что касается заявлений представителей генетического детерминизма, то они просто-напросто ошибочны. По сути, исследование, проведенное эволюционными психологами, выдвинуло нечто совершенно новое. В процессе эволюции в результате естественного отбора сформировались такие психологические механизмы, которые могли реагировать на изменения в окружающей среде. Поэтому естественно, что эволюционные психологи заинтересовались выявлением тех сигналов, которые подавала меняющаяся среда и которые включали и выключали эти адаптивные механизмы. Это подтверждают все результаты, о которых пойдет речь в данной главе. Я уже упоминал о выводах, которые показывают, что отдельные виды предрассудков обусловлены страхом, другие — болезнью, третьи — экономической угрозой. Это справедливо и для других глав этой книги: мы уже много говорили в предыдущих и будем говорить в последующих главах о том, как адаптивные психологические механизмы реагируют на различного рода угрозы окружающей среды и предоставляемые ею возможности. Все это никак нельзя назвать генетическим детерминизмом. (Дополнительные доказательства можно найти в книгах Джона Элкока «Триумф социальной биологии» или Стивена Пинкера «Чистая доска»).

В то же время попытка понять механизмы возникновения предрассудков — это вовсе не попытка оправдать их. Те, кто утверждает противоположное, совершают ошибку, называемую натуралистическим заблуждением, в результате которого люди путают дискуссию о том, что есть «естественно», с дискуссией о том, что есть «хорошо». Если не слишком задумываться, то легко понять, почему люди совершают эту ошибку Слова «естественный» или «натуральный» часто сопровождаются положительной коннотацией, как, например, в сочетании «натуральные продукты». Но положительная коннотация может исчезать, если вы посмотрите на естественный мир вокруг вас. Вот вполне естественные и натуральные вещи: туберкулез, рак, СПИД, малярийные комары, пиявки, ленточные черви, землетрясения и цунами, а также львы, убивающие своих детенышей. Ничто из этих естественных вещей нельзя считать морально превосходящими «неестественные» вещи, такие как планшетные компьютеры, живопись импрессионистов, автомобили, работающие на гибридном топливе, или ухоженные английские сады.

То же самое справедливо в отношении поведения людей: естественное не означает хорошее. Вот некоторые вещи, которые эволюционный психолог считает естественными: склонность мужчин совершать большее количество убийств, чем это делают женщины, склонность женщин к измене в период овуляции, а также, как я только что рассказал, предрассудки в отношении совершенно невинных людей из Гарлема, Шри-Ланки, обусловленные страхом и боязнью заболеть. Ни один эволюционный психолог не будет объяснять такое поведение с точки зрения морали. Эволюционные психологи утверждают, что такое поведение — результат естественных процессов, таких же как материнская любовь, желание делиться и стремление к справедливости. Человеку свойственно так же естественно проявлять и положительные качества. Поэтому не следует думать, что эволюционные психологи считают человеческую природу исключительно отрицательной, нет, они считают ее нейтральной.

Если вы хотите сражаться со змеями, вам потребуется много сил²⁵

Если вы хотите, чтобы мир вокруг вас был лучше, вам потребуется правильная и беспристрастная наука, которая объяснит подлинные причины поведения людей. Разве вам нужна точка зрения, которая вас успокоит, но будет неправильной? Она может привести к неверным решениям. Вопрос не в том, чтобы придумать красивую теорию, а в том, чтобы разобраться, что в действительности заставляет людей поступать так, как они поступают.

Как оказывается, некоторые результаты, полученные в лабораториях эволюционных психологов, дают основания для оптимизма. Когда рождается ребенок, он не знает, кто его враги; ему предстоит узнать, с кем и с чем ассоциировать страх. Наш эксперимент, где мы использовали фотографии сердитых людей, показал, что американские студенты не склонны ассоциировать выходцев из Азии с опасностью. В действительности белые люди постоянно воспринимают азиатов со злым выражением лица как однородную массу.

Как отмечают Роб Курзбан, Леда Космидес и Джон Туби, наши предки вряд ли когда-либо вступали в контакты с представителями других рас. Но они вступали в конфликты с людьми из селения ниже по течению реки — с людьми, которые, скорее всего, выглядели точно так же, как и они сами. В очень интересном исследовании Курзбан и его коллеги показывали студентам-испытуемым напряженную игру в баскетбол. Члены противоборствующих команд были одеты в разноцветные майки. Испытуемые никогда не путали мужчин и женщин, но путали чернокожих и белокожих игроков, если те играли за одну команду. Похоже, что расовые различия довольно легко стереть из сознания человека. Мы наблюдали такую динамику в действии во время президентских выборов 2008 года, когда и республиканцы и демократы думали, что Джо Байден — это скорее член команды Барака Обамы, чем команды Джона Маккейна.

Итак, вывод таков: эволюционный подход может не только помочь нам понять, почему люди настолько сходны в своих предрассудках по отношению к членам внешней группы, но также и осознать причины, которые усиливают или ослабляют эти чувства. Если вы вдруг поверите, что межгрупповые предрассудки — это что-то плохое, и попытаетесь найти способ избавиться от них, что делают большинство психологов, то вам не следует забывать о подлинных причинах, лежащих в основе этих предрассудков. Следует обязательно задать вопрос, были ли те ученые, которых несправедливо обвинили в левацких склонностях и близости к нацистам, особо деликатными, но не заводите меня. Лучше позвольте мне завершить эту дискуссию на более оптимистичной ноте. Мой коллега Марк Шаллер, когда говорит об эволюции и предрассудках, любит цитировать Барбару Кингсолвер (которая в магистратуре занималась эволюционной биологией, прежде чем начала писать книги):

Как выбраться из болота?

Пока что мы сидели в болоте и говорили о «низменном» — о сексе, агрессивности и предрассудках. Сейчас переведем взгляд на высокое и поговорим о том, как результаты, полученные эволюционными психологами, соотносятся с двумя очень важными философскими вопросами о природе человека и о том, как работает сознание. Но даже если вас больше интересуют рассуждения о сексе и насилии, а не абстрактные философские выкладки, не крутите пока ручку настройки. Мы будем рассматривать вопрос природы человека и сознания в свете некоторых очень интересных результатов исследований отношений между мужчинами и женщинами. На сей раз это будут отношения между молодыми женщинами и пожилыми мужчинами. Многие десятилетия социологи считали это явление простым и очевидным следствием американской культуры. Но действительная причина оказалась не столь простой и очевидной. На самом деле анализ причин предпочтений мужчин и женщин в отношении возраста своего партнера стал своего рода научной детективной историей с поиском ключей к разгадке тайны, для чего мне и моим коллегам пришлось попутешествовать по миру. В этой истории также участвовали нехорошие полицейские, желавшие остановить наше расследование.