Интермеццо Лина

Глава 23

Она вернулась в комнату на рассвете. Где-то вдали пели петухи, щебетали лесные птицы, а сверчок, напротив, насвистелся вдоволь и затих — даже ему, такому неугомонному, требовался сон. Вот и Лина, едва коснувшись головой подушки, сразу улетела в царство Морфея.

— Эй, соня, вставай, десятый час уже! — прошептал ей на ухо Филипп, в нос ударил продирающий до мозга запах. Лина поморщилась и приоткрыла глаза. — Там мамаша твоя заявилась, почувствовала, видно. — Фил криво усмехнулся, пряча в карман какой-то пузырёк.

Лина с трудом разлепила сонные веки и непонимающе посмотрела на парнишку. Кажется, ей что-то снилось. Что же? Она зажмурилась, пытаясь вспомнить. Точно. Это был мотылёк. Сел в раскрытые ладони, качнул золотистыми крылышками и затрепетал. Лину внезапно сковало холодом, как будто горсть колких льдинок пощипывала пальцы. Но вскоре лёд растаял и стало тепло, даже жарко. Пылали руки, лицо, сердце заходилось в восторженном стуке, а мотылёк исчез…

— Ну, вставай же говорю, Эла приехала! — Фил уселся рядом с дремлющей девочкой и привалился к спинке кровати. — Я уже и на речке успел искупаться, а ты всё спишь! Эй, ну. — Он легонько потряс её за плечо, когда та повернулась к нему спиной. — Пропустишь самое интересное, поднимайся!

И вдруг до Лины дошёл смысл его слов — Эла!

Девочка так и подскочила, распахнув глаза, и уставилась на парнишку немигающим взглядом.

— Эла⁈ — хрипло прошептала она и замотала головой, будто отгоняя от себя кошмарный сон. — Нет, нет, я не хочу. Нет!

— Так и сказать? — усмехнулся Филипп.

Лина неуверенно кивнула, и Фил, быстро скатившись с кровати, вышел из комнаты.

Из гостиной доносились голоса взрослых. Сомнения мучили девочку. Ей одновременно и хотелось, и не хотелось увидеть сестрицу-мать, однако интерес оказался сильнее. Крадучись, Лина вышла из гостевой и, затаив дыхание, спряталась за перилами лестницы.

Эла… её Эла… На девочку вновь накатили щемящая боль и обида, а ещё, быть может, капелька радости⁈

Девушка стояла в центре гостиной, оставив на пороге огромный лакированный чемодан. Даже сейчас, огорчённая и уставшая с дороги, она выглядела великолепно, будто фотомодель, сошедшая со страниц глянцевого журнала. Светлые волосы были убраны в высокий хвост, тонкая прядка, выбившаяся из причёски, вилась у виска и щеки. Нежный неброский макияж, едва коснувшийся губ и ресниц, умело подчёркивал её красоту. Стройные ноги облегали модные джинсы, куртка, небрежно наброшенная на плечи, поблёскивала серебристыми молниями.

— Что это значит? Что значит «не хочет»? — возмутилась сестрица-мать и всплеснула руками.

— А что вы хотели после стольких лет отсутствия? — холодно произнёс дядя Эдик, скептически поглядывая на девушку.

— Прекрасно, мы уже на вы! — горько усмехнулась Эла, — меньше всего я ожидала такой реакции от тебя, Эдик, ах да, простите, от вас!

Мужчина промолчал, и девушка взволнованно продолжила:

— Мне жаль, что всё так вышло, но ты… вы… даже не хотите понять, вникнуть в суть…

— Да чего уж тут понимать, — возмутился Эдуард. — Ты многое пропустила, вернее, упустила. Думала, стоит приехать — и девочка кинется в твои объятия? Увы, дети очень быстро растут! Пока ты жила в своё удовольствие, она повзрослела… пришлось повзрослеть! Она уже маленькая личность, чувствует и понимает всё не хуже любого взрослого! Быть может, даже лучше тебя — несостоявшейся матери! Так чего ты теперь хочешь⁈

Эла задохнулась от негодования и заметно побледнела:

— Я не оправдываю себя, ничуть, но в этот раз у меня действительно были веские причины. Я вынуждена была отключить телефон! — на удивление ровным голосом ответила она и вздёрнула подбородок. — Ты не можешь знать, что со мной происходило и…

— Что бы там ни происходило, — резко оборвал её Эдуард, — тебе нет оправдания — как любой дочери, которая не заботится о матери, как любой матери, которая бросает ребёнка! Теперь попробуй, докажи ей, что это не так. Что у тебя были дела поважнее…

С кухни послышался звон разбитой посуды, кажется, тётя Марина не удержала чашку в руках, и дядя Эдик замолчал.

— А ты изменился, — прошептала Эла, и на лице её вспыхнул румянец.

— А ты… — Эдуард осёкся при виде встревоженной жены, появившейся в дверях кухни. Он возмущённо качнул головой и вышел из дома, громко хлопнув дверью.

Женщины вздрогнули. Эла проводила его взглядом до самого порога и отчаянно всхлипнула. В глазах её блестели слёзы.

Тётя Марина молча взирала на нарушительницу спокойствия, и на лицо её словно тень набежала.

— Вы… извините его, Элеонора. — Тётя Марина бессильно развела руками. — Иногда он бывает резок и не совсем владеет собой, на самом деле он не такой, он…

— Я прекрасно помню, какой он, — жёстко ответила Эла, — то есть каким он… был! — Девушка нервно вздохнула. — Простите, но сейчас мне лучше уйти.

Она направилась к выходу, но, схватившись за ручку чемодана, внезапно обернулась:

— Лина должна свыкнуться с мыслью, что я заберу её…

Тётя Марина вызвалась проводить гостью до ворот:

— Я думаю, нам не помешало бы собраться за ужином и обсудить создавшуюся ситуацию. Мне очень хочется помочь вам, Эла. Вы бы… отдохнули с дороги, а потом…

— Спасибо, я не устала! — отрезала девушка, — я бы очень хотела немедленно забрать девочку и уехать отсюда!

— Не горячитесь, мы все очень сильно переволновались из-за Марты и… из-за того ужасного происшествия на речке. Эдик остынет, а с Линочкой я поговорю. Не спешите, не рубите сплеча!

Лина так увлеклась разыгравшейся сценой, что не удержалась на корточках и съехала со ступеньки, задев напольный цветок. Тот стремительно покатился по лестнице, звонко подскакивая и рассыпая содержимое горшка по полу. Эла так и впилась в неё взглядом, глаза её сузились, губы плотно сжались. Притаившийся в нише стены Фил громко хмыкнул — всё это время он тайком наблюдал за происходящим.

Девочка испуганно вскочила, уставившись на Элу, и тут же оробела, уловив бушующие эмоции сестрицы-матери.

— Лина⁉ — громко воскликнула Эла, — немедленно спускайся, слышишь, немедленно!

— Я никуда не пойду! Зачем ты приехала⁈ Уезжай обратно в свой Калининград! — срывающимся голосом прокричала девочка. Слёзы покатились по щекам, дыхание перехватило.

— Да как ты смеешь так разговаривать со мной? Я сказала, спускаться вниз! — закричала Эла, едва владея собой, и, отшвырнув чемодан, угрожающе шагнула навстречу дочери. Девочка отшатнулась от перил, однако уходить не спешила — замерла в ожидании.

— Боже, — прошептала тётя Марина, — я слышу Мартины интонации, тише, прошу вас, Эла, вы всё испортите!

— Хорошо. — Усилием воли сестрица-мать взяла себя в руки и сверкнула взглядом в сторону лестницы. — Я приду вечером, поговорите с ней, прошу!

Весь день Лина ходила словно в воду опущенная, а время, как назло, летело быстро. Она пыталась занять себя чтением или игрой на фортепиано, но мысли её были далеко. Фил, как всегда, пропадал на улице, лишь после обеда Лина поймала его в саду.

— И как ты себя повёл, когда тётя Мариночка вернулась? — заламывая руки, спросила девочка.

— Игнорил, что ещё? — на бегу ответил тот, — тебе тоже советую сильно не загоняться. Сухо гни свою линию!

Лина смотрела вслед парнишке. «Как это не загоняться и какую линию гнуть?» — думала она. С этими мыслями девочка отправилась на кухню, где тётя Марина готовила ужин.

— Линочка, как ты думаешь, любит ли твоя… Эла… стейки из индейки? — Вопрос растворился в тишине. Откуда Лине знать предпочтения сестрицы-матери?

Вечером девочку нарядили в яркий сарафан с пышной юбкой. Тётя Марина долго колдовала над причёской, соорудив наконец косичку-колос. Фил, только что вернувшийся с улицы, скрылся в своей комнате. Дядя Эдик, час назад отправившийся за Элеонорой, до сих пор не вернулся.

Тётя Марина накрыла стол в гостиной и поглядывала на часы. Она немного нервничала, но выглядела свежо и изящно. Нежное салатовое платье простого кроя подчёркивало хрупкость фигуры и белизну кожи, а неизменно медные волосы выгодно оттеняли бледность лица.

Наконец на пороге послышались голоса Эдуарда и Элы. Невероятно красивая, в нежно-голубом платье, девушка казалась трогательно юной и прекрасной. Образ дополнял вечерний макияж и тонкий шлейф духов, наполнивший комнату ароматом ландышей. Платиновые волосы струились по округлым плечам блестящей волной.

«Вот что значит холодная красота», — подумала Лина, невольно сравнивая ледяные оттенки северного сияния с тёплыми солнечными красками осени. Она интуитивно напряглась, опасаясь, что взрослые вновь затеют спор. Но тётя Марина с милой улыбкой встречала Элу как долгожданную гостью.

— А у меня всё готово, пожалуйста, к столу. Филипп, спускайся!

Дядя Эдик доставал из бара бутылки марочного вина и изучал их иностранные названия.

— Эла, что ты будешь пить?

— Пожалуй, белое, хотя не откажусь от чего-нибудь более крепкого, — улыбнулась девушка и нехотя отвела от мужчины взгляд.

Вскоре Полянские и Альтман приступили к ужину. Эла держалась с достоинством королевы и, потягивая напиток, украдкой поглядывала на супругов. Тётя Марина пыталась завести непринуждённую беседу о погоде, однако тема быстро исчерпала себя.

Наконец дядя Эдик распаковал армянский коньяк, пошутив о благодарных больных и тяжёлой артиллерии, и после нескольких рюмок разговор полился сам собой.

— Я ведь только что из Будапешта, — поведала Эла, слегка улыбаясь. — Ну вот кто мог знать, что так произойдёт? Специально отключила телефон, не хотелось выслушивать нотации мамы. Мне нельзя было отвлекаться по пустякам. Я настраивалась на победу в конкурсе! Искусство требует самоотдачи и, как ни избито будет сказано, жертв. А она… она даже на расстоянии меня воспитывает. Заряд бодрости для хорошего дня. Да, для мамы я навсегда останусь ребёнком. Ну, вот кто мог подумать⁈ — Эла сокрушённо вздохнула. — Прилетела в Москву, вставила сим-карту, а тут такое…

— А что за конкурс? — поинтересовался дядя Эдик.

— Конкурс стилистов, ежегодный. И мы, как всегда, первые! — Девушка обворожительно улыбнулась. Лина заметила на её плече тонкие линии татуировки и пирсинг на носу.

— Стилист, значит? Ты же в медицинском училась? — Дядя Эдик вопросительно вскинул брови.

— Пыталась. Почти два курса… — усмехнулась девушка, — а сейчас думаю, что это к лучшему. Ну какой из меня врач? На всю жизнь запомнила экзамен по анатомии. Угораздило же попасть к профессору Поплавскому. Ну не давалась мне латынь, хоть убей. Помню свою последнюю попытку сдать экзамен. У нас всех двоечников подводили к трупу — я и там отличилась, «весика утерина» с «весика уринария» перепутала. Помню, как возмущался старенький профессор, кстати, это он меня навёл на мысль о будущей профессии, сказал, а почему бы вам, девушка, не пойти в модели или в парикмахеры, на худой конец. — Эла опустила глаза и пригубила сок из высокого стакана.

— Даже так⁈ — Дядя Эдик, уже совсем оттаявший от утренних передряг, от души рассмеялся.

— О да, я ничуть не жалею, что бросила институт. Ну не моё это. Как вспомню, всякие форамены, инцизуры, оссы, лемнискусы.

— А по-моему, очень поэтично звучит, — задумчиво произнесла тётя Марина.

— О да! Dum spiro, spero, Aliis inserviendo consumer, In vino veritas!* Засим мои познания заканчиваются!

— Я тебе больше скажу — Hominis errare est, insipientis perservare! Потом посмотришь перевод, — загадочно сказал дядя Эдик и вскинул бровь.

— Так не честно, не честно, ну скажи, надеюсь, там ничего ужасного! — защебетала Эла, раскрасневшись от эмоций.

— Так и быть. «Человеку свойственно ошибаться, глупцу — упорствовать».

— Да, ты всегда был тактичен, — манерно вздохнула девушка.

— Ты зачем в медицинский пошла, Эла?

— Детские мечты! Да и как по-другому, когда по соседству семья врачей? Помню, как ты на первом курсе учил латынь. И Филиппа Эдуардовича помню, его шуточки: «Эла, какое у тебя платье прекрасное», «Не красное, а зелёное!» — Эла изображала всё артистично и с юмором. — «Дядя Филипп, а кто из нас самый красивый?» — это мы со Светочкой наряжались, а он нам: «а-а, я конечно!», шутник ещё тот! Как он, как Изольда Дмитриевна?

— Нормально, всё так же, в строю. — Дядя Эдик с удовольствием поддерживал беседу и с теплотой поглядывал на гостью.

— О. — Эла взмахнула пушистыми ресницами, скрестив на груди ухоженные руки и демонстрируя безупречный маникюр. — Помню варенье Изольды Дмитриевны из розовых лепестков, а ещё — королевское: крыжовник с сиропом из листьев смородины! Благодать… — Она очаровательно улыбнулась.

Лина невольно любовалась красотой сестрицы-матери. Чувствовался в ней настоящий шарм и утончённость. Убеждённая в собственной неотразимости, Эла несла себя степенно и с достоинством. «Разве можно быть настолько прекрасной?» — думала девочка — обаяние сестрицы-матери действовало на Лину словно магия. «Неужели я попала под её влияние вопреки всем своим ожиданиям и твёрдой решимости не поддаваться⁈»

— Как же ты так с матерью, Эла? — протянул дядя Эдик расслабленно, в голосе его больше не было упрёка.

— Две Альтман в семье никогда не уживались, вот и мы никогда не находили общего языка! — вздохнула Эла, кокетливо накручивая прядку волос на пальчик. Её идеальные ногти поблёскивали стразами в свете приглушённых ламп.

— Теперь три! У Лины есть упорство, свойственное Альтман! Она умница! — возразила тётя Марина.

Эла наконец удостоила взглядом дочь:

— Мне всё это предстоит узнать! — подмигнула она девочке.

— И надолго ты к нам? — поинтересовался дядя Эдик.

— Пожалуй, задержусь на пару недель, подожду, пока с мамой всё наладится. Ты ведь отвезёшь меня в клинику, Эдик? — проворковала Эла, ласково улыбаясь.

Тётя Марина неожиданно закашлялась, поперхнувшись водой, и прервала идиллию.

— Простите меня. — Она быстро поднялась из-за стола и скрылась на кухне. Щёки её побледнели, а руки задрожали.

Мужчина тут же поднялся из-за стола и поспешил к жене.

— Что с тобой, Мари? — послышался его обеспокоенный голос.

— Я просто устала, не волнуйся, милый, видимо, долго была на ногах.

— Ну, мы что-то засиделись, — обратилась Эла к дочери, на лице её промелькнула досада.

— Но я хочу остаться тут, — нахмурилась девочка.

— Прошу тебя, Лина, не усложняй всё, пойдём домой. Нам есть о чём поговорить. Я правда очень… очень скучала…

— Хорошо. Я только вещи соберу и попрощаюсь с Филиппом, — согласилась она, тяжко вздохнув.

Dum spiro, spero*(лат.) — пока дышу, надеюсь;

Aliis inserviendo consumer* (лат.) — светя другим, сгораю сам;

In vino veritas*(лат) — истина в вине.