Инвестиции в семью (СИ)

Глава 25

Возвращаюсь от Владлена эмоционально выжатая. Нам так и не удалось договориться. Не могу ничего с собой поделать — я ему не верю. Раз за разом вспоминаю передвинутую дату развода — и ненавижу его так же, как и четыре года назад. Почему-то всё могу понять и даже, возможно, простить, учитывая обстоятельства, которые отчасти сама же спровоцировала, кроме этой проклятой даты.

И никак не оставляет ощущение, что Розовский что-то задумал. Недаром заговорил о разрыве договора, который, по большому счёту, не слишком меня напрягает. И, главное, заявил о разводе.

Зачем он ему понадобился? Тем более поскорее, пока он не оформил на себя ребёнка. Что он собирается делать после признания себя отцом? Подаст в ненавистный ему суд и отберёт у меня опеку, аргументируя своими высокими доходами, недвижимостью и прочими возможностями?

Не надо было мне к нему приходить за помощью… Похоже, я снова ошиблась.

И ещё эта странная история с химзаводом и инвестором. Почему он вдруг решил открыть все карты? Никогда не посвящал меня в бизнес, а тут — выложил с подробностями. Доверия захотел? Но разве это соразмерные вещи: завод, который так важен для него и их семьи, и отношения со мной и сыном? Как одно может быть связано с другим?

Я боюсь. Ужасно, безумно, до колик… Жорик — самое главное, единственное по-настоящему важное, что есть в моей жизни. Естественно, сын нужен Розовскому, теперь понадобился. И Влад ни перед чем не остановится, чтобы получить над ним опеку. Он постоянно почву пробует, подкидывая фразы, что хочет быть ему настоящим отцом.

Но причём тут завод — не понимаю.

Такое впечатление, что мне дали разрозненные кусочки из разных пазлов. Собрать их во что-то единое невозможно, но я отчаянно пытаюсь. Как будто если мне это удастся, то я найду клад…

С Вайнштейном мы встречаемся на следующий день после его приезда. Одет он достаточно просто. Но не сомневаюсь, что за этой видимой простотой скрываются многозначные ценники. О его достатке говорит отель, в котором он остановился, и арендованный автомобиль. А ещё за ним по пятам следует телохранитель и по совместительству водитель — крепкий парень лет тридцати с военной выправкой. Нечасто встретишь такие колоритные фигуры на улице. Кроме того, рядом с ним постоянно крутится помощник, который записывает всё, что говорит босс, и время от времени отдаёт указания кому-то по телефону. Догадываюсь, что этими двумя группа сопровождения охрана миллионера не ограничена, но остальные не маячат перед глазами, а обеспечивают комфортное и безопасное пребывание хозяина в чужой стране, находясь в тени.

Мы едем в архив, где Роберта уже ждут. К счастью, мне удалось убедить администрацию, что их посетит особенный гость, которому они должны предоставить вип-условия.

Нам выделяют кабинет директора — светлое и уютное помещение со свежим ремонтом. Все сотрудники бегают вокруг нас куда быстрее, чем обычно, и непривычно широко улыбаются.

В архиве Роберт проводит полдня, а затем отправляется в отель отдыхать. Всё-таки работа с документами — непростое дело, особенно для неподготовленного человека преклонного возраста.

Вайнштейн, конечно, хорохорится, но я вижу, с каким трудом ему даётся чтение старого рукописного текста в документах полуторавековой давности.

Попрощавшись с гостями, отправляюсь домой. У меня назначена онлайн встреча со столичным адвокатом. Вадим Филиппов специализируется на семейном праве. Я нашла в интернете много восторженных отзывов о его успехах в бракоразводных процессах и делах об опеке. Одинаково эффективно представляет интересы как мужчин, так и женщин и не прогибается перед толстосумами.

Встреча с ним оставляет неоднозначное впечатление. Вадим оказывается значительно моложе, чем я его себе представляла. Я понимаю, что молодость — это не всегда неопытность. Но зачастую в этом возрасте у людей ещё не выветрился авантюризм, который в моём деле неприемлем. И хотя количество побед Филиппова впечатляет, я нервничаю.

Я должна действовать на опережение, подготовиться к иску Розовского. У меня будет только один шанс отстоять своего сына. И если адвокат допустит ошибку, то мне она дорого обойдётся.

Несмотря на сомнение, я отправляю ему копии документов, которые он запросил. Вечером посылаю вдогонку соглашение об опеке над Жориком, которое Розовский предлагает подписать у нотариуса, когда мы внесём изменения в регистрацию рождения сына.

Влад приносит его после работы и оставляет мне для изучения.

— Кажется, юристы всё учли. Но если хочешь что-то добавить или изменить — только скажи, обсудим, — он говорит нейтральным тоном, а сам не отрывает взгляда от сына, уплетающего за обе щеки творог с йогуртом. — Можно тебя на минутку?

Я напряжена. Присутствие мужа меня пугает и очень нервирует. Каждую минуту жду какого-то подвоха. Но выхожу за Владом из кухни.

— Мила, когда ты скажешь обо мне Георгию? — спрашивает шёпотом.

— Моего сына зовут Жора! — взрываюсь. — Ему всего три года! И он не какой-нибудь наследный принц, чтобы с раннего детства обращаться к нему по полному имени!

Сама не понимаю, какая муха меня кусает. Видимо, нервы сдают.

— Хорошо-хорошо, не кипятись. Буду называть его Жора, — поднимает руки вверх, имитируя капитуляцию. — Так что по моему вопросу?

— Когда-нибудь, когда я на это настроюсь, — рявкаю в ответ и возвращаюсь к ребёнку.

Веду себя как истеричка. Но такое поведение непреодолимо вызвано стрессом, который тайфуном гуляет по внутренностям.

Не даёт покоя вопрос: справится ли молодой парень Филиппов с Розовским и его акулами юриспруденции?

Я не понимаю поведения Влада. И это меня пугает. Иной раз я готова допустить, что сама себе придумала страшилки, а он, наоборот, заботится обо мне и сыне, старается угодить нашим желаниям. А временами я снова завожусь до истерики от какой-то брошенной им провокационной фразы.

Кроме того, меня беспокоит ситуация вокруг концерна. Я даже допустить не могла, что дела у Розовского могут идти плохо. Думала, я ему нужна для понтов и репутации, на которой помешана его семейка. А если он так нуждается в деньгах Вайнштейна, то должна ли я ему помочь заполучить эту инвестицию?

Влад прав: мне очень хочется его покарать за все мои обиды. Но ведь любое наказание должно быть соразмерным преступлению. Нет сомнений — четыре года назад он повёл себя отвратительно и непорядочно. Да и сейчас вряд ли согласился бы помочь, если бы не был во мне заинтересован. Впрочем, я бы и не пошла к нему, если бы он сам меня не нашёл…

Но концерн — это слишком серьёзно. Это огромные, сумасшедшие деньги. Как сейчас, так и в отдалённой перспективе. Если я не сведу мужа с Вайнштейном и старик отдаст предпочтение кому-то другому, то благосостояние Розовского пошатнётся. И тогда у меня появится шанс выиграть суд по опеке. Если он, конечно, подаст его против меня вопреки своим заверениям.

С другой стороны… Наверняка мне будет любопытно наблюдать за его крахом. Пусть не полным, но ощутимым. Потеря химзавода наверняка окажется для Влада крайне болезненной. Однако разве совесть меня из-за этого не замучает? Разве меня не сгрызёт чувство вины? Как я с этим буду жить?

В конце концов, Георгий — его сын и наследник. Я не знаю, как сложится наша с Жориком жизнь в будущем. Наверное, будет правильно, если сын продолжит их династию и будет работать с отцом, а со временем — возглавит концерн. Отнимая у Влада возможность привлечь инвестиции, я, возможно, лишаю своего ребёнка чего-то в будущем.

Весы шатаются под воздействием противоречивых мыслей. Чаши перевешивают то в одну, то в другую сторону.

Мне импонирует поведение мужа и отношение к нам в последние дни. Он не скандалит, ни на чём не настаивает, не выдвигает условий и не угрожает. Надеется на моё благоразумие и чрезмерную доброту?

Он проводит с Жориком все вечера. Сын тянется к нему, радуется возвращению отца с работы. А Влад каждый день настойчиво интересуется, когда я расскажу ребёнку, что он — не какой-то посторонний для него человек, а папа.

Я выжидаю. Сама не знаю, чего именно. Наверное, какого-то чуда, которое волшебным образом вернёт мне доверие к Розовскому.

У меня не поворачивается язык сказать Вайнштейну, что я не замужем, и в один из вечеров он приглашает меня с мужем в ресторан.

— Влад, что ты делаешь завтра после работы? — спрашиваю накануне, приняв окончательное решение помочь ему с заводом.

Пусть Розовский получит свои деньги, а дальше будь что будет. Не смогу я жить с муками совести.

— Если ты хочешь пригласить меня на свидание, то я весь в твоём распоряжении, — ехидничает, прикручивая пластмассовому роботу отвалившуюся руку.

Жорик, как истинный терминатор, только и делает, что ломает игрушки. Как направить его энергию на созидание — я никак не придумаю.

— Ты опоздал. На свидание меня уже Роберт пригласил. Но ты мог бы пойти со мной в качестве бодигарда или просто группы поддержки.

— Ты… решила мне помочь? — спрашивает как-то неуверенно, поднимаясь с пола, где они с сыном устроили баталию роботов.

— Не тебе, а себе и своему сыну. Потому что если у тебя будут деньги, то от алиментов ты на сей раз не отвертишься. А если я тебе не подыграю, то кто знает, не пойдёшь ли ты по миру? И тогда нам с Жориком снова придётся на всём экономить.

— Вас я в любом случае больше в нужде не оставлю, можешь не бояться. Но если с инвестором выгорит, то я буду тебе должен. Проси, что хочешь — звезду с неба достану.

Я знаю, чего хочу. Мне нужны гарантии, что Розовский не будет пытаться отобрать у меня ребёнка. Вот только одна проблема: его словам я не верю. Что бы ни сказал и ни пообещал — буду сомневаться и ждать предательства. И это неизменно.

Даже тому договору, который подготовили его юристы, доверия нет. Но он хотя бы зафиксирован на бумаге и может служить хоть каким-то аргументом…

Несмотря на моё скептическое отношение к затее Влада, в ресторане всё происходит именно так, как он предполагал. Они с Робертом быстро выясняют, что заочно знакомы, и настолько увлекаются обсуждением бизнеса, что я успеваю заскучать.

Значит ли это, что химзавод спасён? Не знаю. Но фундамент в дело по его реанимированию наверняка заложен…