Ирано-таджикская поэзия

О ищущий! Дойди до сердца всех явлений

Без сердцевины нет ни знаний, ни умений.

Лишь истину познав, о правде говори!

Не знающий пути — не годен в главари.

О, не влагай руки в неведомую руку,

Чтобы, стремясь вперед, не колесить по кругу.

У истины святой есть полунощный тать:

Не вздумай же ему ты ноги лобызать.

На рынке бытия воров шныряет свора.

Так береги карман и в каждом бойся вора.

Пройдет ли тот слепец дорогой до конца,

Который вожаком берет себе слепца?

Скорбящий! Отыщи поводыря такого,

Чтоб для тебя нашел сочувственное слово.

Во всей подлунной нет обиднее обид,

Чем величать ханжу: «Священный Баязид!»

Послушаешь иных — аллахова порода!

А поразведаешь — ни племени, ни рода…

Как драгоценный клад в развалинах зарыт,

Так праведника дух под рубищем сокрыт.

Из пыли и шипов на свет выходит роза.

Не образ пред тобой: тут жизненная проза.

«Жалей» ростовщика: ведь из своих палат

Бедняга перейдет в неугасимый ад!

При взгляде на него презреньем насладимся:

Базарный пес — и тот почтенней лихоимца.

Одушевлен ли сей бездушный человек,

Который за дирхем нас душит целый век?

Который, окружен роскошеством и негой,

Способен бедняка лишить его ночлега?

Зато, когда скупец испустит бранный дух,

Сынок устроит пир с толпою потаскух.

Тот скряга целый век гонялся за наживой,

А этот спустит все, хоть юный да плешивый…

Сундук ростовщика — сам по себе порок!

И благо совершит — пойдет оно не впрок.

Не пей ты с ним вина — хоть умирай от жажды:

Кровавая слеза сокрыта в капле каждой.

Позорит ростовщик не только прах, но твердь!

С брезгливостью к нему притронется и смерть.

И хоть мильоны лет гореть в аду он будет,

Сам дьявол навсегда в котле его забудет.

Тупице подносить стихов святое зелье —

Что наряжать осла в шелка и ожерелье.

Стоишь и за стихом читаешь пышный стих,

А честь твоя меж тем стекает на пол с них…

Не стыдно ли тебе великое слагать

И славословье лить и в каждом слове лгать?

И вот надменный шах до облака раздут, —

А ты награды ждешь за этот рабский труд?

Не открывай же уст для пошлой суеты,

Не оскорбляй того, кто ищет красоты.

Ведь в шуме слов твоих стиха такого нет,

Чтоб заключались в нем раздумье и совет.

Они ведь рождены во имя серебра!

Так и не жди от них ни света, ни добра.

Ни трепета любви, ни скорби, ни веселья

Не сыщешь ничего в ослином ожерелье.

Как отвратительна властителя душа:

Изволь с ним говорить, почтительно дыша.

Самовлюбленный лев с когтями и клыками,

Обидчив, как цветок, дрожащий лепестками.

Когда объявит шах торжественный прием,

Не сами ль небеса сгибаются при нем?

И кажутся тогда почтенные мужчины

Кишеньем черноты, собраньем чертовщины.

Вот гадина юлит раздавленным хвостом,

Вон жаба перед ним дрожит с умильным ртом…

Когда он поутру подымется не в духе,

Просители бледны, как неземные духи.

Но если благостен и примет их гурьбой,

Как он на них глядит? Что видит пред собой?

Семь отроков пускай предстанут из Эфеса,

Явленью не придаст ни веры он, ни веса.

Да хоть бы сам мудрец о небо оперся —

Для шаха глас его не выше лая пса.

К воскрылиям души он полон неприязни,

Христа вторично он подверг бы лютой казни.

Зато к ослу Христа он нежностью согрет,

Копыто превратив в священный амулет.

Ремесленником быть — нет в мире лучшей доли.

Не царь, но и не раб. Всегда на вольной воле.

Стучит он или шьет на трудовой скамье,

Но вечером поет, в родной своей семье.

Пускай не каждый день по горло сытым ходит,

Но умножает он все то, что производит.

Под молотом его златые искры мчатся…

И видят лишь добро жена и домочадцы.

Он в полночь сладко спит в куренье мирных снов,

А на заре опять среди своих обнов.

Тачает или шьет, варит или грохочет,

Он низменных страстей не знал и знать не хочет…

До смерти дни свои он знает наперед,

Доволен им господь. Доволен и народ.

Трудолюбив. Шутлив. Общительного нрава.

Осанна ремеслу! Ремесленнику слава!

Нет! Равного ему не сыщете нигде:

Ведь и самим царям нужда в его труде.

Но труд ремесленника миру не сгодится,

Когда у пахаря зерно не уродится.

Как славен труд его, Адама древний труд!

Что с земледелием сравниться может тут?

Он демонов зимы богатствами встречает,

Зверей и диких птиц в хозяйстве приручает.

Крестьянин что ни год, то открывает клад:

Здесь пашня у него, а там цветущий сад.

Кормилец добрый он создания любого,

Будь это человек, овца или корова.

И если только он на ремесло в обмен

Торгашески на хлеб не подымает цен,

То во вселенной нет и не было от века

Подобного ему святого человека.

Да будет всяк из нас велик своим трудом!

Здесь ключ от бытия. Здесь наш очаг и дом.

Под присмотром всегда держи свои владенья,

Ибо владенье ждет забот и наблюденья.

Два уха у тебя, два глаза у тебя —

Вот для твоих ворот надежнейшие звенья.

Учись и познавай! В превратностях судьбы

Познания твои — одно твое спасенье.

Кто знания щитом себя вооружил,

Тот в шуме бытия не знает треволненья.

Еще один совет: ты послухам не верь!

Молва всегда молва: шумит! Но тем не менье

Услышанным словам, услышанным вестям

С увиданным тобой — не может быть сравненья.

Поэтому слушков, как зайцев, не лови:

Всему, что услыхал, потребуй подтвержденья.

И наконец, еще: слова не есть дела.

Деянье — это плоть! Слова же — только тени…

Ты можешь сотни лет о жемчуге твердить,

Но если не нырнешь — он твой лишь в сновиденье.

Разумному внушает разум одно и то же — навсегда.

Остерегайся зла, запомни: зло — величайшая беда.

Ни хищникам, ни травоядным не уподобься — ты не зверь,

Но если зло творишь — от зверя чем отличаешься теперь?

Увы, подобна злая воля змее гюрзе! Сойди с тропы,

Не то ужалит, — ведь от страха к земле прикованы стопы!..

Но у души есть крылья: разум! Крылата разумом душа,

Взлетит из пропасти глубокой, освобождением дыша…

Взнесись на этих крыльях выше! Внизу, над разумом глумясь,

Тебя невежество поймает… Не поддавайся, — втопчет в грязь!

Да будет жизнь твоя для всех других отрадой.

Дари себя другим, как гроздья винограда.

Но если нет в тебе такой большой души —

То маленькая пусть сияет, как лампада.

Не огорчай людей ни делом, ни словцом,

К любой людской тоске прислушиваться надо!

Болящих — исцеляй! Страдающих — утешь!

Мучения земли порой жесточе ада.

Ты буйство юности, как зверя, укроти,

Отцу и матери всегда служи отрадой.

Не забывай о том, что мать вспоила нас,

Отец же воспитал свое родное чадо.

Поэтому страшись в беспечности своей

В их старые сердца пролить хоть каплю яда.

К тому же — минет час: ты старцем станешь сам,

Не нарушай же, брат, священного уклада.

Итак, живи для всех. Не думай о себе, —

И жребий твой блеснет, как высшая награда.

Ты знаешь, сердце, что такое друг?

Он должен быть твоей судьбою — друг.

Для этого иди такой тропой,

Чтоб восхищался бы тобою друг.

Ищи такого, чтобы за него

Не жаль пожертвовать собою, друг!

Но в то же время, чтобы за тебя

Рискнул бы также головою друг.

Когда такого в жизни ты найдешь,

Не становись к нему спиною, друг.

В любой тоске, в томлении любом

Придет с улыбкою родною друг.

Два века надо жить, чтобы понять,

Чтобы осмыслить золотое — «друг»…

Не шутка это — хорошо дружить,

А дружба — дело непростое, друг.

Деяньем дружбу нужно доказать —

Не всякий друг тебе душою друг.

Ты должен различать, кто друг тебе, кто недруг,

Чтоб не пригреть врага в своих сердечных недрах.

Где неприятель тот, который в некий час

Приятностью своей не очарует нас?

Где в мире мы найдем тот корень единенья,

Который не покрыт корой и даже тенью?

Собака, что визжит и ластится, как друг,

Она своим друзьям не изменяет вдруг.

Собака — говорю! Но так ли ты уверен,

Что подлинный твой друг тебе до гроба верен?

И сердцевину тайн, доверенных ему,

Не обнажит вовек по слову своему?

Испытывай друзей и голодом и жаждой.

Любовью испытай! Но только раз — не дважды.

Кто дружбе изменил хотя бы только раз,

Тому уж веры нет, хоть пой он, как сааз.

И пусть перед тобой юлит гадючье тело,

Башку ей размозжить скорей — благое дело.

Поэтому-то я твержу одно и то ж:

Кто так тебя поймет, как сам себя поймешь?

Лишь те-то и друзья не на словах — на деле,

Кто наши кандалы и на себя б надели.

Мне дружба в обители этой отрады еще не дала,

Я сердца такого не знаю, в котором бы правда жила!

От кучки друзей лицемерных уж лучше бы стать в стороне,

Ненужные эти знакомства довольно поддерживать мне!

Друзья не затем суетятся, что им твоя доля близка:

Своей они требуют доли и сладкого ищут куска.

Твоей они ищут поддержки, когда ты здоров и богат, —

А в черный твой день убегают и прямо в глаза не глядят.

Уменьшится если богатство — уменьшится тут же любовь,

Не быть презираемым хочешь — динары, динары готовь!

Друзья тебе вред приносили, радея о пользе своей, —

От них похвалы ожидая, для них свои силы развей.

Ты весел, покамест у власти, — легко пробегают года,

Но стать беспокойным, угрюмым любого заставит нужда!

Напрасно ты ищешь надежных, кольчуге подобных друзей:

Никто узелка не развяжет запутанной сети твоей!

Ни в холод, ни в зной — ты запомни — друзья не годятся. Они

Холодного ветра не терпят, от зноя спасутся в тени.

Но другом мудрец называет того, кто испытан не раз,

Кто друга нигде не покинет, ни в горький, ни в радостный час,

Поддержкой его успокоит, и тайну его сохранит,

И другу послужит опорой печалей его и обид!

Кто поясом дружбы заветным себя препоясал навек,

Кто счастьем друзей не томился, под корень его не подсек.

Он жизни желает живущим, друзьям свои силы дарит,

Душой не кривит обинуясь: что чувствует, то говорит.

Друг — чистое зеркало друга, — друг другу они зеркала,

Взаимно друзья отражают сердца, и мечты, и дела.

Взаимности доброй и дружбы не ищет мудрец у глупца:

Нигде не сойдутся их мысли, никак не споются сердца.

Один непонятен другому, а значит, всегда и везде

Один неприятен другому, — подобны огню и воде!

Лишь глупому глупый годится, но дружба на лад не пойдет:

Начнут враждовать беспричинно, — один на другого плетет!

Два мудрых зато человека для дружбы пригодны вполне,

Друг другу прекрасные тайны доверят они в тишине!

Друг друга ничем не обидят, — поэтому вечно дружны.

Вранье, сквернословие, глупость, бессмыслица им не нужны.

И ты хорошенько запомни, откуда берется вражда.

От праздной, неумной насмешки, которая дружбе чужда.

Язык придержи, пребывая порой в нетерпении злом,

Не скалься, — остроты пустые не делай своим ремеслом!

Ты сам топором ударяешь по собственным тощим ногам,

А ногу друзьям подставляя, ты шею подставишь врагам.

Ты видишь ли внутренним оком — не светится лик у того,

Кто лжет или зря зубоскалит и друга хулит своего!

А вот клеветник, пересмешник — совсем не в чести у людей:

Пускай не свершил преступлений, — по-моему, все же — злодей!

Хоть будь ты царем, а насмешка тебя обесчестит, смеясь,

Хоть месяцем был ты высоким — повергнет на площади в грязь!

Душа к совершенству стремится, к насмешке — лукавый язык,

И каждый к тому и другому, не будучи твердым, привык.

Познанием разум гордится, высокое слово приняв,

Когда суесловием, ложью он брезгует гордо — он прав!

Зачахнув, душа умирает, бездельем пустым занята;

Ее каждодневная пытка — насмешка, вранье, суета…

Душа, оживленная правдой, играет, свободно дыша,

Становится нрав человека прекрасен и мил, как душа!

Насилие брось и подругой себе справедливость бери,

А те, кто вершить не боятся неправедный суд, — дикари.

Чужой тебе нужен достаток, отрады не видишь в ином…

Доколе тебе упиваться насилия черным вином.

Из этой обители хрупкой какое добро заберешь?

Понравился шелковый саван, — холщовый тебе нехорош.

Ты, коль других не стыдишься, — себя самого постыдись:

Не люди — собаки бесстыдны, взглянуть не могущие ввысь!

По ногам опутан ты, поскольку жадно пожелал чего-нибудь,

Жадность ты от рук отмой без спора, — выйдешь на свободный, чистый путь.

Алчно и угрюмо не гляди ты на принадлежащее другим:

Имя потеряет именитый, ежели он жадностью томим.

Желтые всегда у алчных лица, сытому желудку вопреки;

Алчности, — кто мужеством гордится, — голову скорее отсеки!

В жизни затруднение любое легким, я советую, сочти —

Так преодолеешь легче вдвое непреодолимое почти!

Иве подражаешь ты плакучей, — каждый ей тревожен ветерок…

Солнце и луна — пример получше: нам невозмутимости урок.

Будь на этом поприще достоин мужественных воинов в бою:

Враг твой — вожделение, ты — воин, в твердость мы поверили твою.

Коркою будь сыт, — но на свободе; в рубище, — но истинной красы.

Счастья нет у тех, чьи по моде кольцами закручены усы!

Жадный, — ты унижен, как собака. Кто не поиграл твоей судьбой?

Жадность от себя отринь, тогда ты будешь властелином над собой!

Слова, которые пошли с делами врозь

И жизнь в которые вдохнуть не удалось,

На дыню «дастамбуй» похожи, как ни грустно:

Она — красавица, душиста, но безвкусна…

Благоразумному указываю путь:

Игральным шариком иль мячиком не будь!

Польстив играющим, в низкопоклонстве пылком

Мяч обращен ко всем лицом, а не затылком.

А ты не сей того, что пожинать не рад,

Те не болтай слова, что самому претят.

Прекрасен рот. Но в логовище рта

Беда для человека заперта.

Язык его таит и зло и грех.

Молчанье — вот сокровище для всех!

Но коли речь не можешь устеречь,

Так пусть добром твоя блистает речь.

Слова любви — как золото зари…

Такое, если можешь, говори!

Но слово зла скатится с языка, —

Гони его, как беркут бирюка!

Для коня красноречия круг беговой —

Это внутренний твой кругозор бытия.

Кто же всадник? — Душа. Разум сделай уздой,

Мысль — привычным седлом, и победа твоя.

Но позор, если круг беговой не широк, —

Пред судом ездоков не срами скакуна.

Не годится по узкой арене скакать,

Что не только коням — жеребятам тесна.

Знай, в поэзии лучших наездников нет,

Чем арабы, а Греции древней сыны

Медицину избрали ареной своей,

В чародействе индусские люди сильны.

Математика, музыка — римлян удел,

Власть Китая в искусстве рисунка тверда,

Но искусней художников свет не видал,

Чем багдадские мастера, никогда.

Так, по складу характера, ищет один

Содержание скрытое видимых тел,

А другой — безусловную ценность вещей,

Дорогого, дешевого точный раздел.

И на каждой из названных мною дорог

Превосходные, право, наездники есть,

И немало испытанных в деле мужей

Охраняют высокого опыта честь.

Кто открыл, что Юпитер, и Марс, и Луна

У горящего Солнца заимствуют свет.

Что моря, и пустыни, и горы Земли

Держит воздух — иного фундамента нет.

Или горьким растением «мироболан»

Огневицу кому врачевать удалось.

Где — в Китае — ревень, или в Риме самом

Против рези желудочной средство нашлось.

Кто был первым, кто римскую краску добыл,

С желтой серой дрожащую ртуть сочетав.

Кто сказал, что спасенье для гаснущих глаз

Исфаханского горного камня состав.

Кем назначено, что бадахшанский рубин

Йеменского сердолика ценней.

Разве менее красен, чем лал, сердолик.

Так откуда ж неравенство этих камней…

В суть явлений глазами ума загляни:

Лишь для них проницаема жизни кора.

Ты глаза свои много лечил, человек, —

Очи разума разве лечить не пора?

То, что скрыто от наших телесных очей,

Открывается ясному взору ума.

Разум — яхонт, а сердце живое — руда,

Рудником же душа да послужит сама.

Только разум все лучшие блага души

Философскому камню подобно творит:

Он — исток справедливости и доброты,

Милосердию учит и счастье дарит.

Страж бескрылого, темного тела — душа:

Благородная — тело она бережет,

Но не разум ли душу спасает твою

Из мирского зиндана — темницы забот.

Разум — тайный посланец к тебе, человек:

Неспроста поселился он в сердце твоем…

Как разведчик — о множестве тайных вещей

Вопрошает, оставшись с тобою вдвоем.

Это схоже, мол, с тем, а не схоже с другим —

Почему? А вот это похоже на то…

Строй вселенной был в первое время какой?

И за гранью вселенной крутящейся что?

Если скажешь: вселенной крутящейся вне

Лишь пустая, бездонная есть глубина, —

Объясни: относительно к той глубине,

Где вселенная? Движется ли она?

Предположим, доподлинно знает о том

Бог вертящейся нашей вселенной один,

Разрушающий и созидающий бог,

Всех развалин и добрых начал господин.

Предположим, он миру поставил ислам,

Почему же он так оборудовал мир,

Если знал, что в познании смысла вещей

Мусульманина будет превыше кафир.

Не хочу я в твои аргументы вникать,

Что «пророк и учитель такой-то изрек».

Ведь в науках другие народы сильны,

Разве ты — не рожденный с умом человек.

Изучай, познавай, не пугаясь преград:

Познающему — трудное станет легко;

Доказательства сделай кольчугой своей,

Аргументы, как щит, подними высоко!

Мягким словом осилишь невежду — врага:

Дождь долбил полегонечку каменный склон.

Речь премудрых должна быть метка, недолга

Стал «Сахбоном» отец лаконизма Сахбон.

В сто ман весом — ты разве не видел — броню

Острый камешек боя пронзает насквозь.

Ты познанием разум острей отточи,

Так Лукману напутствовать сына пришлось…

Чем лотос голубой виновен, — чем небосвод лазурный плох.

Ты, обвинитель, голословен, — упрямец к разуму оглох!

Нет, небосвод тобой не занят! Ему земное не под стать…

Познавший истину не станет незнающего упрекать.

Скинь со спины поклажу долга, по чести действовать учась.

Зачем откладывать надолго? Срок правосудию — сейчас!

Как счастья выпросишь у неба и счет предъявишь бытию,

Когда во мрак уводишь слепо звезду счастливую свою.

О человек! Ты разве ликом подобен ангелу? — Отнюдь!

В благотворении великом подобен ангелу пребудь.

В новруза день благоуханный в степи ты видишь неспроста,

Как распускаются тюльпаны, и каждый — яркая звезда!

Тюльпан блистающий, ликуя, звезде подобен почему? —

Он принял форму не другую, а ту, что надобна ему.

А ты, разумный, почему же не подражаешь тем, кто прав,

И образы берешь похуже, высоконравных не признав?

Нарцисса золото червонно и серебро его бело, —

Как Искандарова корона, земли созданье расцвело!

И померанец благовонный подобен царскому венцу, —

Плодами, цветом, пышной кроной он славе цезарской к лицу.

Но гордый тополь жаждал славы и свысока на мир глядел, —

Он прогадал — сереброглавый: ему — бесплодия удел.

А ты, — когда венцом господства твоя прельстилась голова, —

Ищи с достойнейшими сходства, пойди в учение сперва!

Дерев бесплодных древесину сожгут, и кончено для них.

И в том бесплодие повинно, — судеб не может быть иных.

Но если знание завяжет плоды на дереве твоем,

Тебе и небо честь окажет: в плодах мы солнце познаем.

Не ошибись, о брат, считая труд стихотворца баловством!

Затея, думаешь, простая писать о сложном и простом.

Ремесла праведные эти благой указывают путь:

Тебе на том — не здешнем — свете за них причтется что-нибудь.

Занятия почтенны эти, благоразумен книжный труд:

За них на том — не здешнем — свете подарки сладостные ждут!

Но если, добрый мастер слова, ты стихотворцем вздумал стать,

Ты не завидуй, что другому — быть музыкантом благодать!

Где восседать певцу в обычай, тебе не место ни на миг,

Не похваляйся глоткой бычьей, укороти-ка свой язык!..

Но есть опасность и другая… Доколе будешь ты опять,

Тысячекратно повторяя, «тюльпан» и «пальму» восхвалять.

«Явитесь, розовые щеки и стан красавицы, скорей!

Луноподобный лик жестокий и амбра черная кудрей!»

Так льешь потоки славословий на мир невежества и зла —

На тех, кто всюду наготове творить бесчинства без числа!

Нам всем их прихоти знакомы, — так для чего тебе, скажи,

Стихами прославлять законы корыстолюбия и лжи.

Обманов бездну не измеря, ты, очевидно, слишком прост!

Ложь — достояние безверья, бесчестьем пущенное в рост.

Невежд учение излечит. А я… Я — тот, благодари,

Кто перед свиньями не мечет свой жемчуг, о язык «дари»!

О, доколе кружиться тебе надо мной

Днем и ночью, высокий шатер голубой?

Мчась, как бешеный конь, ты полвека меня

Обещаньем надежды влечешь за собой.

Мать ты многих и многих. Но дети твои

В униженья повергнуты, в горе тобой.

Беспредельны твои вероломство и зло.

Устыдись своей лживой природы кривой!

Мать какая и где еще, кроме тебя,

Для детей своих участи хочет худой?

Осыпаешь ты сахаром яд. Тростником

Накрываешь глубокую яму с водой.

Вот каков этот мир!! Лишь дорогой добра

Невредимо пройдешь над его западней.

В Зенд Авесте написано: гибели злых

Все их злые деяния будут виной.

Так бывает: кто яму копает другим,

В эту яму и сам попадает порой.

Если б я злодеяния не совершил,

Я бы не был в оковах, в темнице глухой.

Но доколе же своду тюрьмы тяготеть

Над твоей благородной и мудрой душой?

Поступай, как тебя наставляет худжат,

О мудрец, берегись этой бездны мирской.

Этот мир — безрассудный, бессмысленный див,

Ты один на один с этой силой слепой.

Если хочешь безумного ты укротить,

Знаний крепкий аркан ты имей под рукой.

Удались от злодеев, чтоб не возмутить

Мир душевный раскаяньем, черной тоской!

Что тебе не по нраву, того и другим

Не желай ты — чья жизнь бушевала рекой.

Ты иголку искал, а кетмень потерял,

Для смятенных исход неизбежен такой.

Завтра руки наследников жадных твоих

Достоянье растащат твое меж собой…

Сон тяжелый неведения отгони,

Солнцу знанья навстречу зеницы открой!

Если сам топором ты поранил себя,

Сам своим врачевателем будь, о больной!

Утром рать испарений над морем взошла,

Горы перлов из моря с собою взяла.

Рассмеялись зеленые лики полей,

Когда туча над ними рыдать начала.

Роза, шапочку яхонтовую надев,

С благовонной одежды росу отрясла.

Верба, жалуясь на притесненья зимы,

Воротник на груди своей разорвала.

От наветов и сплетен холодных ветров

Роза робкая взгляд от ручья отвела.

Разве ты не видал: на горах по утрам

Покрывалом собольим наброшена мгла?

Ветер просит прощенья за резкость свою

У тюльпанов, которыми степь расцвела.

Умывает он поле прохладной росой,

Где весна свое знамя с зарей подняла.

И одежды сверкающие цветникам,

Бирюзою осыпанные, соткала.

Чайной розе она подарила наряд,

В чашу красным тюльпанам вина налила.

Принесла она лилии белый венец,

А шиповнику серьги его припасла.

И короной царя в месяц Урдибихишт

Молодому нарциссу главу облекла.

Изумляйся деяньям вселенной вокруг,

Поучайся, смотря на земные дела.

Вот ликует земля, увидав, что над ней

Туча темная трауром высь облегла.

Посмотри на тюльпан и на тучу: огонь

Создал тучу, а туча огонь родила.

Тем, кто бедствовал долгой зимою, весна

В утешение свой ветерок подняла.

Если в мыслях твоих вожделенье к вину,

Если сердце красавица песней зажгла,

Ты без муки не освободишься от них,

Крепки путы у страсти, тверды удила.

В плен попав, не уйдешь ни из царских дворцов,

Ни от страха перед старшиною села.

Не уйдешь, если страсть, как веревка с кольцом,

В нос верблюду продетым, тебя повела.

Не таков человеческий подлинный путь.

Ты подумай, покамест пора не прошла.

Хочешь славы и чести, а сам говоришь:

«Я слуга властелина, носитель жезла!»

Ты добычею стал, на добычу идя,

Как лиса попадается в когти орла.

Знай, — пока ты пытался навьючить меня,

На тебя чья-то грузная ноша легла.

Ты, на взгляд мой, животное вьючное; спесь

У тебя беспредельна, а честь — умерла.

Ни на чем не основанной спеси твоей

Ты стыдился бы, если бы совесть была.

Ты животного хуже. Ты спину свою

Сам под ношу подставил, что так тяжела…

Ты лишен человечности лучших плодов,

Ты высок, но бесплоден душой, как ветла.

Хоть ветла никогда не приносит плодов,

Пусть бы знания плод твоя жизнь принесла!

Да, напрасно тебе — негодяю — судьба

Стан высокий, стройней кипариса дала.

О, когда б ты опомнился, ива твоя

Плодоносною стала бы, амброй текла!

Ну, а если останешься прежним, как див,

С сердцем полным невежества, скверны и зла,

От тебя будет нечего ждать, как в саду

От гнилого, лишенного сучьев ствола.

Человеческий образ ты носишь: так что ж

Добровольно себя превращаешь в осла?

Ты прекрасен лицом: но на стенах дворцов,

В банях наших — прекрасных картин без числа.

Помни: выше невежды в глазах мудреца

И змея, что на солнце из тьмы приползла.

Друг отшатнулся от меня вчера,

Увидев, что прошла моя пора.

Любимая дорогу позабыла

Сюда, ко входу моего шатра.

Неужто потому, что исхудал я —

Стал тоньше соколиного пера,

Ты не узнал меня, мой собеседник,

Со мною проводивший вечера?

Мой стан, как ручка посоха, согнулся…

Когда дохнули зимние ветра,

Увял мой цвет, и лик румяный бледен

Стал, как зола угасшего костра…

Но против гнета времени слепого

Есть в сердце сила у меня одна —

Моя опора и моя защита, —

Величие духовное она.

Над разумом моим и над душою

Власть небесами диву не дана.

Хоть все, что сделать мог со мной, он сделал:

Гляди, как плоть моя измождена.

И побелела борода, что прежде

Была, как амбра свежая, черна.

Но эта плоть жемчужнице подобна,

И в ней жемчужина заключена.

Стремиться буду к действенному знанью,

Пока стена Юмгана мне верна.

Я страха перед временем не знаю,

Я независим, жизнь моя вольна.

Покамест на меня не взглянет время,

Мысль от него моя отвращена.

Судьбы-верблюда моего веревка

Не будет в руки шаху отдана.

Стремлением к презренному величью

Моя одежда не загрязнена.

И никогда, пока владею телом,

Душа врагу не будет предана.

Вовек не будет милость недостойных

Как оскорбленье мне нанесена.

По степи знаний и высоких споров

Крылатого гоню я скакуна.

В пыли его копыт тропа кривая

Противников теряется, темна.

Эй, Носиби, невежда, враг Алия,

Что так мила тебе со мной война?

Ты, как змея, шипишь и угрожаешь,

Но мне твоя угроза не страшна.

Злорадствуешь, что жизнь моя в Юмгане

Любви и состраданья лишена?

Как в недрах гор скрываются алмазы,

Так мысль моя — в горах блестит она.

Вышел волк голодный, видит полн ягнят простор степной,

Медленно проходит стадо мирной пастьбою ночной.

Режет волк овец. А овцы щиплют сочную траву.

Волк и овцы наполняют с жадностью желудок свой.

Волк траве — ягненок мирный, а для волка он — трава.

Помни это! Редко встретишь меткий оборот такой.

Помни это выраженье, зорче в жизнь свою вглядись:

Волком быть или ягненком, бойся участи любой!

Ты в погоне за ягненком? Но, глупец, не забывай:

На тебя, как на ягненка, смотрит кто-нибудь другой.

Ты не волк и не ягненок? Почему же при дворе

Состоишь? Без оговорок дашь ли мне ответ прямой?

Не гордись, что хлеб пшеничный и ягненка ешь, а друг

Черствый хлеб, отсевков полный, ест с холодною водой.

Одинаково придется как тебе, так и ему

Вечность пролежать недвижно без обеда под землей.

Разве ты услышишь это, разве сердцем ты поймешь,

Если уши внемлют пенью, если взгляд пленен игрой?

Удивительного хочешь. Чуда в жизни ищешь ты.

Что ж в окно через решетку смотришь ты на мир земной?

Нет, гляди и удивляйся на себя, что скован ты

Цепью крепкою под этой высью вольной голубой.

Что в неведении жалком чистая твоя душа,

Как сова, живет в руинах, в сумрачной степи глухой!

Что тебе от этих пышных цветников, садов, дворцов?

Плоть твоя — чертог прекрасный, панорама — разум твой.

Спишь ты сладко. Над тобою днем и ночью небосвод

Колыбельным пеньем веет, а не громом, не грозой.

Если жизнь провесть ты хочешь, как осел, в еде и сне,

Ты душой увязнешь в муках, как в грязи осел зимой.

Чтоб с лицом, покрытым прахом, не предстать пред судией,

Чистою водою знанья лик души своей омой!

Баня, мускус и бальзамы старости не победят;

Старые стирать одежды и утюжить — труд пустой.

Ведь они не обновятся… наставления прими,

Хоть совет полезный горек, как целительный настой.

Сохрани же от худжата хорасанского навек

Слово доброго совета, слово мудрости живой!

В горьких раздумьях моих вся истомилась душа.

Тщетно я людям внимал, мудрых возжаждав речей.

Лгал мне и тот и другой, лгали глупец и слепец,

Стал у пророка искать я указанья путей, —

Но про Корана стихи тщетно я спрашивал всех,

Молвить кому бы я смог: душу мне знаньем согрей!

Дом я покинул тогда; бросил, в скитанья спеша,

Сад, где пестрели цветы, тканей узорных пестрей.

Лгал мне и тюрк, и араб, некто из Синда, индус,

Старый румиец, и лгал так же мне сын твой, о Рей!

Спрошен был мною в пути тот, кем не чтится творец,

И манихей, и сабей, спрошен был мною еврей.

Часто, на камни ложась, из облаков свой шатер

Я мастерил и в глуши спал наподобье зверей.

Я по горам проходил выше высокой луны,

Спутником рыб по волнам несся я ветра быстрей.

То я блуждал по пескам жарче горячей золы,

То по стране, где зимой мрамора тверже ручей.

То между осыпей шел, то вдоль потоков седых,

То в бездорожье, в горах старого мира старей.

То пред верблюдами брел, тяжко веревку влача,

То, словно вьючная тварь, с ношею — мимо дверей,

В город из города шел, всюду людей вопрошал,

К берегу дальних земель плыл я по шири морей.

В тени чинары тыква подросла,

Плетей раскинула на воле без числа,

Чинару оплела и через двадцать дней

Сама, представь себе, возвысилась над ней.

«Который день тебе? И старше кто из нас?» —

Стал овощ дерево испытывать тотчас.

Чинара скромно молвила в ответ:

«Мне — двести… но не дней, а лет!»

Смех тыкву разобрал: «Хоть мне двадцатый день,

Я — выше!.. А тебе расти, как видно, лень?..»

«О тыква! — дерево ответило, — с тобой

Сегодня рано мне тягаться, но постой,

Вот ветер осени нагонит холода, —

Кто низок, кто высок, узнаем мы тогда!»

Не суди, о чем не знаешь, — правило простое:

Промолчать гораздо лучше, чем сказать пустое.

Коль сам себе не хочешь накликать горя злого,

Так прикуси язык свой, сдержись от злого слова.

Не гордись пустой хвалою, никогда льстецам не верь,

Коль осмеянным не хочешь жить да каяться весь век.

Плачет, словно об увечье, о невежестве своем

Оттолкнувший в детстве книгу и заблудший человек.

Слово с делом примири, чтоб уста и сердце впредь

Не напомнили тебе позолоченную медь.

Глупостью на глупость не отвечай.

Верностью предательство обличай.

Знанье — краса твоя; с нею ль равнять

Купленный блеск драгоценной одежды.

Спорь с пустоловом и помни, что мир

Тесная клетка лишь для невежды.

Мудрый, зная много, богачом слывет,

Но богач не сможет мудрецом прослыть.

Знанием добудешь тысячи мечей,

Но мечом не сможешь знания добыть.

Человек хорош, коль светел изнутри.

На блистательную внешность не смотри.

Счастьем возможно ль гордиться, если оно

С вечною силою знанья разлучено.

Человек велик бывает лишь умом и знаньем,

А без них — неразличимы, бесприметны станем.

Ты взвешивай слово на точных весах.

Бездумное слово — лишь ветер и прах.

Если человек ты родом, волчьей злости не таи.

Не в ладу с высоким званьем низкие дела твои.

Желанное счастье послушно тому лишь,

Кто ясному разуму чутко послушен.

Все трудное — легким в учении станет,

Коль будешь с хорошею книгою дружен.

Ум рабу вручает дар свободы

И подъемлет рухнувшие своды.

Ты в людях цени только нрав благородный,

Не льстись на красу, не пленяйся нарядом.

Лишь знанье высоким достигни главенства

Над всеми, с тобою сидящими рядом.

Перед мудростью склоняться почитай себе за честь,

Если хочешь ввысь подняться и величие обресть.

Мир — дворец благого созидания.

Жить в безделье — хуже нет обычая.

Если в меру сил своих работаешь,

Счастия достигнешь и величия.

Не каждый ли день ты веру меняешь,

То снизу глядишь, а то с высоты.

В гостях всякий раз хозяину вторишь,

Боясь, что лишит своей щедроты.

Народу твердишь: «Ведь я же избранник!»

Но, жалкий, неизбранных ниже ты.

Невежеством ты осрамлен навсегда,

Невежество — вечный источник стыда.

Без ума и знаний — наг и беден ты,

Даже если будешь знатен и богат.

Если ты невежда — ты грешнее всех,

Можно ль утешаться, что не виноват?

Знанье превращая в нерушимый кров,

Обретешь защиту ото всех утрат.

Хочешь стать красноречивым — научись внимать сперва.

Тот, кто слушать не умеет, сможет ли найти слова?

Никогда от правды взора не прячь,

Не мечись туда-сюда, точно мяч.

Все, что слышишь, мерь неверия мерой.

Достоверно то, что видим мы сами.

Веруй зренью лишь, а слуху не веруй.

Требуй правды лишь и спорь с чудесами.

Жемчуг навсегда б остался химерой,

Если бы его искать словесами.

Надо увидеть! Доколь этой серой,

Мутной пелене лежать пред глазами!

Ты должен все узнать. Учись непременно

Ученье — не позор. Сокрытое манит.

Кто изощряет ум, учась откровенно —

В один счастливый день учителем станет.

К чему различие меж существами мира,

Когда ты создал всё и для всего — судья?

Но доля богача бескрайна, словно море,

А доля бедняка — лишь утлая ладья.