Ирано-таджикская поэзия

1

Эту поэзию принято в современной науке называть «ирано-таджикской», что выявляет роль двух ветвей иранской народности в ее создании. Первоначально она возникла на территории Средней Азии и Хорасана (входящего сейчас в границы советской Средней Азии, Северного Афганистана и Северного Ирана), в среде так называемых «восточных иранцев» (таджиков), затем распространилась также на территории Ирана, в среде «западных иранцев» (персов, ныне именуемых «иранцами»). Таким образом, до XV века эта литература является общим наследием современной таджикской социалистической нации и иранской нации. После XVI века литературное развитие обоих народов — таджиков и персов — сохранило взаимосвязи, но проходило, однако, отдельно для каждого из них.

2

Подробнее о «Шах-наме» Фирдоуси см. статью Б. Гафурова в томе Фирдоуси «Шах-наме», «Библиотека всемирной литературы», 1972 г.

3

Подробнее о Низами см. статью А. Е. Бертельса в томе Низами, «Библиотека всемирной литературы», 1968.

4

В этот раздел включены оды, дошедшие до нас полностью («Стихи о старости» и «Стихи о вине») или почти целиком. Формальные признаки касыды — относительно большое число бейтов, обычно не менее двенадцати — четырнадцати, и монорифма по формуле: аа ба ва и т. д. — соблюдены в переводе, за исключением касыды «Стихи о вине», где монорифма заменена «сдвоенной», смежной рифмой по формуле: аа бб вв и т. д., что свойственно жанру маснави.

5

Стихи о старости (стр. 23). — Название условное, в подлиннике отсутствует. Касыда носит автобиографический характер и написана, вероятно, в родном селении поэта, после его изгнания из дворца Саманидов.

6

Абулхасан Муроди — современник Рудаки, один из поэтов его «плеяды». Касыда представляет собой образец траурной элегии — марсия. Составление касыды приписывается без достаточных оснований и другим поэтам, в том числе Джалалиддину Руми (XIII в.), будто посвятившему ее памяти суфийского поэта XI века Санаи.

7

Но мать-земля взяла угаснувшую плоть, // А душу — небосвод: он был ему отцом . — Здесь отражено древнейшее представление индо-иранских народов о «великой родительской паре», создавшей вселенную: об отце — Небе и матери — Земле.

8

Реец — житель Рея, древнего города, который располагался близ теперешней столицы Ирана — Тегерана. Мерв — ныне Мары на территории Туркменской ССР, в области Хорасана. Рум — Византия. Смысл двустишия: люди в разных концах земли (такими в эпоху Рудаки были, например, Хорасан на Востоке и Рум на Западе) сохраняют свои особенности («свой особый дом»).

9

Шахид Балхи — друг Рудаки, известный поэт X века, писавший на фарси и по-арабски.

10

«В благоухании, в цветах…» — Эта касыда представляет собою образец «весенней» оды («бахария»), обычно составлявшейся ко дню «Новруз», то есть к празднику Нового года, отмечавшегося у иранских народов в день весеннего равноденствия (21–22 марта). Безосновательно авторство приписывается также малоизвестному поэту Хаффафу.

11

«Я думаю о том…» — Видимо, эта касыда посвящена одному из венценосных покровителей поэта из династии Саманидов. Показательно, что в касыде воспроизводятся мотивы и образы древнеиранской, домусульманской традиции. Авторство касыды приписывается также Фаррухи (XI в.).

12

Стихи о вине — Название этой касыды условное. Полный ее текст приводится в старинной исторической хронике «Тарихи Систан» («История Систана», XI в.), где рассказывается, что касыда была приложена к хуму (сосуду) с вином, подаренному эмиром Насром II Саманидом, покровителем Рудаки, вассальному правителю Систана (потомку более ранней иранской династии — Саффаридов) Абу Джафару. Стихи приписывались Катрану, но в настоящее время авторство Рудаки признано бесспорным.

«Стихи о вине» — образец классической касыды по форме: 1. Вступление — внепанегирический сюжет: здесь — описание изготовления вина, выраженное поэтической метафорой «Матери вина» — виноградной лозы, у которой отнимается и заключается в темницу (давильню) ее детище — виноград; 2. Переход («гозаргах») — с бейта двадцать второго до двадцать шестого, когда поэт переходит от метафорического описания к восхвалению посредством связующего звена — приглашения, отведав вина, устроить пир: «Тогда средь ярких роз и лилий поутру // Ты собери гостей на царственном пиру». 3. Панегирик (бейты 27–74) — восхваление знати и главного героя оды — систанского владетеля. 4. Заключение (бейты 75–95) — включение в касыду имени поэта, автора панегирика (намек на вознаграждение) и завершающее величание (апофеоз). По содержанию же касыда Рудаки резко отличается от льстивого панегиризма придворной поэзии, поскольку одическое восхваление незаметно переходит в проповедь идеи справедливого правителя, и касыда «превращается» в дидактическую. В ней поэт, часто в подтексте касыды, выражает свою излюбленную мысль о гармонии Любви и Разума. Мечта Рудаки о победе красоты жизни и разумного человеческого дела, непреходящий характер такой победы выражены в апофеозе (в мотиве Красоты, сияющей, как солнце, и в родном для поэта образе горного кряжа), с которым он обращается к эмиру, как к выдающемуся человеку .

13

Сюда включены дошедшие фрагменты, представляющие собою либо отдельную газель (которая, как и касыда, монорифмична, но короче ее), либо «вводную часть» хвалебной оды-касыды, ее внепанегирическую часть (см. примечание к «Стихам о вине»), преимущественно лирического содержания.

14

Есть Ночь могущества … — иначе: «Ночь определений» — по преданию, двадцать седьмая ночь месяца рамазан, когда в божественном откровении был ниспослан Коран.

15

«Не для насилья и убийств мечи в руках блестят…» — Приписывается, без достаточных оснований, также поэту Носиру Хисроу.

16

Трехдневный мир — в смысле кратковременный земной мир, в отличие от вечного горнего мира.

17

«Мне жизнь дала совет на мой вопрос в ответ…» — Безосновательно приписывается также малоизвестному поэту Джуйбари Бухари.

18

«О трех рубашках, красавица, читал я в притче седой…» — Стихотворение носит автобиографический характер: мотив «третьей рубашки» — намек на слепоту поэта. В основе стихотворения лежит библейско-кораническая легенда. Братья Иосифа, продав его в плен, показали своему отцу Иакову окровавленную рубашку, как доказательство того, что Иосиф растерзан зверем (первая рубашка, которую «окровавила хитрость»); жена египетского сановника Пентефрия, разорвав рубашку Иосифа, оклеветала его, заявив, будто он покушался на ее честь (вторая рубашка, которую «обман разорвал»); впоследствии, когда Иосиф стал главным везиром фараона и послал свою рубашку отцу, ослепшему от слез и горя по якобы погибшему сыну, то Иаков мгновенно прозрел от ее благоухания (третья рубашка, от которой «прозрел Иаков»).

19

Меджнун и Лейли — знаменитая легендарная влюбленная пара, восточные Ромео и Джульетта.

20

«Для радостей низменных тела я дух оскорбить бы не мог…» — Песня в честь свободного творческого духа, выражающая разочарование панегирической поэзией, превращающей поэта в придворного раба, восхваляющего владык на пирах, вместо выполнения высокой миссии — быть пророком высоких идеалов.

21

В иссохшем ручье Эллады … (в подлиннике «иссохший греческий ручей»). — Эту фразу надо понимать не в философском смысле («греческая мудрость»), а как метафору бездумной, «великосветской» жизни знати, прожигающей время в пирах и увеселениях.

22

«Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал…» — Приписывается поэту Муиззи (XI в.), что маловероятно.

23

«Ветер, вея от Мульяна, к нам доходит…» — Наиболее знаменитое из дошедших до нас стихотворений Рудаки.

В трактате «Чахар макале» Низами Арузи Самарканди (XI в.) об этом стихотворении приводится следующее предание:

«Амир Наср сын Ахмада (находясь в Герате. — И. Б.) сказал: «Куда мы станем летом уезжать, ведь лучше этого места нет, уедем в праздник Михрган осенью. Когда же Михрган наступил, он сказал: «Справим гератский Михрган и уедем».

Так он откладывал отъезд с разу на раз, пока не прошло четыре года, ибо была это лучшая пора Саманидской державы, и все было благоустроено, и страна не знала врагов, и армия была готова выполнять все распоряжения, и все время было счастливое, а счастье было полное. Но все это наконец опостылело, и тоска по дому взяла верх. Увидели, что шаху пригляделось это место, и на уме у него только страсть к Герату, а на сердце — привязанность к Герату. В своем разговоре он уподоблял Герат кущам Эдема, даже отдавал ему предпочтение и ставил выше кумиров Китая. Догадались, что он намерен и ближайшее лето провести в Герате. Тогда военачальники и высшие сановники государства отправилась к устоду Абуабдулло ар-Рудаки (а из собеседников падишаха не было ни одного, кто был бы так почитаем и авторитетен, как он) и сказали ему: «Мы одарим тебя пятью тысячами динаров, а ты прояви такое искусство, чтобы падишах покинул эту землю, ибо сердца наши изнывают в тоске по детям, а душа томится в стремлении к Бухаре». Рудаки согласился, а нащупав пульс у эмира и зная его нрав, он понял, что прозой он не проймет его, и обратился к поэзии, сложив касыду. Когда эмир утром опохмелялся, он вошел и сел на свое место и, когда умолкли певцы, он взял чанг и начал касыду на мелодию «ушшок»^*. Он как тополь! Ты как яблоневый сад! — Он — имеется в виду эмир; ты — Бухара. Тополь в сад благоухания приходит. — «Когда Рудаки дошел до этого бейта, эмир был так взволнован, что сошел с трона и без сапог вздел ногу в стремена своего оседланного скакуна и направился в Бухару, так что шаровары и сапоги ему доставили лишь в Бурун, через два фарсанга; там он обулся и не выпускал поводьев из рук нигде вплоть до самой Бухары». Старинное предание весьма правдиво объясняет секрет воздействия этой газели, образно передающей одну страсть — тоску по родине.

^*В своем трактате о музыке Джами писал, что мелодия «ушшок» вызывает чувство бодрости, радости, мужества.

24

«Я всегда хочу дышать…», «Сегодня Бухара — Багдад…», «Лицо твое светло…», «Лишь ветерок из Бухары…» С. Нафиси обнаружил в одном старом суфийском трактате, где они приписаны другому автору, но признал их принадлежащими Рудаки, что остается спорным, поскольку эти стихи напоминают подражания стихотворениям Рудаки.

25

«Зачем на друга обижаться?..», «В мире все идет…» — Обнаружены в том же источнике, однако в данном случае авторство Рудаки не вызывает сомнения.

26

«Только раз бывает праздник…», «Казалось, ночью на декабрь…», «Тебе, чьи кудри…», «Я потерял покой и сон…» — Эти произведения приписывались поэту Катрану (XI в.), подражавшему во многом Рудаки. Однако эта атрибуция убедительно оспаривается, и авторство Рудаки можно признать с большей вероятностью.

27

Вамик и Узра — по старинным преданиям (возможно, эллинистического происхождения), любовная пара, воспетая после Рудаки в одноименной поэме Унсури (XI в.).

28

…дай рубин … — равносильно выражению: «Целуй меня поцелуями уст [рубиновых] твоих».

29

Четверостишия, содержащие одиннадцать — тринадцать слогов, написанные своеобразным метром, плод древнейшей иранской народной традиции. Рифмовка: аа ба, либо аа аа.

30

«Если рухну бездыханный…» — Это четверостишие безосновательно приписывается также малоизвестному поэту Ланбони (XIII в.).

31

Юсуф — библейский Иосиф Прекрасный. По кораническому преданию, проданный в Египет, Юсуф так поразил всех своей красотой, что женщины во дворце его хозяина, резавшие фрукты, засмотрелись на него и поранили себе в кровь пальцы.

32

«Мою Каабу превратила…» — Это стихотворение обращено к христианке, возлюбленной Рудаки.

33

«Еще я не пустился в путь…» — Это стихотворение приписывается поэту Кисаи (X–XI вв.).

34

«Слепую прихоть подавляй…» — С этим четверостишием связано следующее предание: один из сановников, усомнившись в способности Рудаки к прозрению, подумал об этом при встрече с поэтом. В ответ на свои сомнения он услышал строки четверостишия и был сконфужен. Безосновательно это рубаи приписывается также поэту Пахлавану Махмуду Хорезми (XIV в.).

35

Жанр кыта (фрагмент) представляет собою небольшое (до 10–12 бейтов, обычно не более 5–7) монорифмическое стихотворение, которое формально отличается от газели тем, что в кыта первые две строки между собою не рифмуются, по содержанию кыта преимущественно носит характер размышления, дидактического высказывания, философского обобщения и т. д.

В настоящий раздел включены фрагменты, которые являются скорее всего законченной кыта (первые двадцать три отрывка) либо отрывком кыта, а возможно, и касыды. Начиная с «загадки» и до конца раздела приводятся четверостишия, которые, однако, не являются рубаи, а скорее всего — обрывками кыта либо касыды.

36

«Как тебе не надоело…» — Безосновательно приписывается также поэту Ашрафи Самаркандскому.

37

«На рассвете слышу я звуки тихого стенанья…» — Авторство этого стихотворения, попавшего в старинную энциклопедию «Братьев чистоты» («Ихван ас-Сафа», XI в.), определено С. Нафиси. Стихотворение написано по типу загадки.

38

«О время! Юношей богатым…» — Это стихотворение носит автобиографический характер.

39

«Ожесточась, изгнал я из дому тебя…» — Этот фрагмент приводится в качестве цитаты из Рудаки в стихотворении Сузани Самаркандского (XI в.), посвященном прощанню со своим сыном. Возможно, что и у Рудаки идет речь о размолвке с родным сыном (хотя соответствующий факт из его биографии неизвестен).

40

«Ты — лев, который стал потомком дива…» — Фрагмент содержит, вероятно, восхваление коня. Возможно, это загадка (подобно нижеприведенной), а разгадка: конь, скакун .

41

«Ты на доске, где моют мертвецов…» — Вероятно, это отрывок из автобиографического стихотворения; возможно, фрагмент траурной касыды-марсия.

42

«На мир взгляни разумным оком…» — Отрывок сохранился в арабском переводе в известной антологии Саалиби (XII в.) и переведен С. Нафиси на фарси в стиле Рудаки.

43

«Как ни ласкай змею…» — Приписывается также младшему современнику Рудаки — Абушакуру Балхи.

44

Загадка — Разгадка: калам — тростниковое перо.

45

«Не для того свои седины…» — По преданию, это стихотворение было написано в ответ на упрек, сделанный Рудаки другим поэтом — Абутахиром Хусравани:

Как выяснил индийский ученый У.-М. Даутпота, этот фрагмент Рудаки представляет собою перевод стихов арабского лирика Али ар-Руми (IX в.).

46

Книга на среднеперсидском языке, представляющая собрание притч и басен, систематизированных вокруг рассказа о двух шакалах, «Калилак ва Димнак», была переводом древнеиндийской обрамленной повести «Панчатантра». Эта индийская книга, переведенная на разные языки, стала известной во всем цивилизованном мире и питала басенный репертуар многих писателей, вплоть до Лафонтена и Крылова. Знаменитый почитатель иранской старины, поплатившийся за это жизнью, будучи обвинен в ереси, Ибн ал-Мукаффа перевел в VIII в. книгу со среднеперсидского на арабский (прозой), а в X в. Рудаки целиком переложил ее на фарси стихами (под названием «Вращение солнца»). До наших дней дошли лишь несколько десятков разрозненных бейтов этого перевода.

47

«Закладывай крепко основы…» — Приписывается также поэту Фаралави (современник Рудаки).

48

«Пусть одежда будет грязной…» — Приписывается также поэту Кисаи (XI в.).

49

«Один только враг…» — Приписывается также поэту Шахиду Балхи.

50

«Кто следует за вороном…» — Приписывается также поэту Унсури (XI в.).

51

«Так как создан ты из праха…» — Это двустишие воспроизводит один из библейско-коранических мотивов.

52

«Росток мой — от воды небытия…» — В этом четверостишии поэтически выражено распространенное в ирано-таджикской культуре положение античной философии, восходящее к Эмпедоклу (490–430 гг. до н. э.) о четырех первоисточниках («корнях» всего существующего): земля, вода, воздух и огонь, — эти слова соответственно выделены разрядкой: вода, пламя, ветер, прах.

53

«Один Телец висит высоко в небесах…» — Первый Телец — знак зодиака; другой — легендарный бык, на рогах которого, согласно мифу, держится Земля.

54

«Зачем ты мой кувшин с вином разбил, господь?..» — Предание гласит, что внезапно налетевший ветер опрокинул и разбил кувшин с вином, когда Хайям пировал с друзьями. Поэт экспромтом сложил это рубаи. В наказание аллах сделал его лицо черным. Хайям, не смутившись, сымпровизировал следующее рубаи: «На свете можно ли безгрешного найти?» Аллах устыдился, и к Хайяму вернулся его прежний облик.

55

Палаток мудрости — намек на имя Хайяма, означающее (по-фарси) ткач (швец) халатов, мастер шатров.

56

Рассказ о винограде — Виноград — на фарси: ангур, по-тюркски — узум, по-гречески — стафиль, по-арабски — эйнаб.

57

Хоть в начертанье «лев» и «молоко» . — В арабской графике персидские слова «лев» и «молоко» пишутся и звучат одинаково: «шир».

58

Тебризским Солнцем, — Имеется в виду Шамс из Тебриза.

59

Ануширван, когда он умирал, // Призвал Хормуза … — Хормуз-Ормузд IV — иранский царь из династии Сасанидов, правил с 579 по 590 г., сын Ануширвана. Он отличался подозрительностью и мстительностью. Заподозрив советников и министров своего отца в заговоре, он заточил их в темницу. Озлобленные придворные свергли Хормуза с престола и возвели на трон его сына Хосрова Парвиза.

60

И Шируйе сказал Хосров, прощаясь … — Хосров II Парвиз — иранский царь из династии Сасанидов, правивший с 590 по 628 год. Шируйе, сын Хосрова, был избран на престол при жизни отца, которого заставили отречься от власти. По многочисленным легендам, Шируйе, заточив отца в тюрьму, собственноручно убил его, чтобы овладеть своей мачехой, красавицей Ширин. Романтическая любовь Хосрова и Ширин послужила темой многих восточных поэм. Шируйе — символ тирании и коварства.

61

Трон Сулеймана облетел весь мир … — Сулейман — библейский царь Соломон. У него, по преданию, был перстень с именем бога, благодаря этому перстню он якобы достиг невиданного могущества.

62

Пусть, как Иаков, я ослепну, все же // К Юсуфу приведешь меня ты, боже! — По библейско-коранической легенде, братья Юсуфа («Иосифа Прекрасного»), завидуя ему, бросили его в колодец, откуда Юсуфа вытащили проезжавшие мимо купцы и увезли в Египет. Иаков, отец Юсуфа, ослеп от постоянно проливаемых слез. (См. примечание к Рудаки, стр. 578).

63

Довольно вечной им одной любви … — Подразумевается любовь к богу.

64

В «Синдбаде» также сказано о том … — «Синдбад», «Синдбад-наме» — сборник рассказов, обрамленная повесть, о женской хитрости. Саади, по-видимому, имеет здесь в виду книгу Катиба Самарканди, завершившего свой сборник в 30-х годах XII в.

65

«О роднике спроси того, кто знал пустыни желтый ад…» — Эта касыда из цикла «Пестрые касыды» написана частично по-арабски, частично на фарси. В переводе эти два языка передаются путем вплетения в русский стих слов и фраз на фарси, заимствованных из подлинника. Яр — возлюбленная. Сахибджамал — красавица. Омиде ман — надежда моя. Ман на дидам — я не видел. На шоиндам — Я не слыхал. Ба субхе руе то башад — утро лица твоего будет. Каманде ман — силок мой. Калиде ман — ключ мой. Курбане зольфе то башам — да буду жертвой твоих кудрей. Зе чашме дустам фотадам — из поля зрения моего друга выпал. Авах — увы.

66

«Дам тюрчанке из Шираза Самарканд…» — Легенда, с которой связана эта газель, гласит, что Тимур, заняв Шираз, вызвал к себе Хафиза и грозно сказал ему: «Я покорил весь мир, чтобы прославить Бухару и Самарканд, а ты смеешь бросать их в дар какой-то ширазской тюрчанке за ее ничтожную родинку!» — «Погляди, шах, к чему привела меня моя расточительность», — ответил Хафиз, показав на свое дервишское рубище. Остроумным ответом он спас свою жизнь. Легенда отражает «подтекст» газели: давний мотив ирано таджикской поэзии — «конфликт царя и поэта», а также осуждение иноземного завоевателя Тимура, которому поэт противопоставил ширазскую тюрчанку.

67

…вошла в меня из строчки Рудаки … — Имеется в виду стихотворение Рудаки «Ветер, вея от Мульяна…» (см. стр. 43).

68

«Нет, я не циник…» — Это стихотворение лучше других показывает истинный облик Хафиза.

69

Мухтасиб — здесь, вероятно, кличка правителя Шираза — Мубаризиддина, жестокого ханжи и святоши, запретившего вино и песни в Ширазе.

70

Сиятельного солнца — намек на царя и вельмож.

71

Рэнд — вольнодумец, гуляка, каким изображает себя Хафиз.

72

«От дьявола да сохранит нас бог!» — мусульманское заклятие от бесов, которыми Хафиз называет здесь благочестивых святош и их главу — ширазского правителя.

73

В скобках указываются иные формы произношения либо транскрипции данного слова.