Ирландские танцы

Глава 21 Набережная д’Орсе

— Ясно, — вздохнул я, поднимаясь с места. Посмотрев на раненого поручика, сказал: — Что же, выздоравливайте, товарищ Лоботрясов, а там решайте — будете вы в торгпредстве работать или нет. Машину уже в ремонт отдали, если вам интересно. А со своими сердечными делами сами разбирайтесь. Я здесь вам ничем помочь не могу. На всякий случай напомню, что я женат, а что там считает мадмуазель Семеновская — это ее дело.

Я, было, направился к выходу, как услышал:

— Вино свое заберите. И фрукты тоже.

Боится, что я его отравлю? Но переспрашивать не стал, а только ухватил бутылку и попытался рассовать по карманам яблоки. Разумеется, не получилось. Пришлось пару штук нести в руках. И куда я это добро дену? А, придумал.

Выйдя в коридор обнаружил, что Елисей уже вовсю болтает с ажаном. Французский у бывшего легионера, пожалуй, даже получше, чем у меня, хотя парень, скорее всего, не имел наставников, вроде моей Натальи. Мне даже стало немного завидно. Но с другой стороны, Коновалов здесь и живет подольше.

Посмотрев на гостинцы, телохранитель удивленно спросил:

— А что, не понадобилось?

— Говорит, у него своего много, — соврал я. — А это добро лучше раненым товарищам отдать, что в палате напротив лежат. — Обратившись к полицейскому, я спросил: — Месье, вы позволите вручить подарок русским товарищам?

Полицейский нахмурился.

— У него команда — к раненым никого не пускать, — пояснил Елисей, словно бы я сам об этом не догадался. Странно только, что к нападавшей, скажем так, стороне, охрана приставлена, а к потерпевшей нет.

— Гийом во время войны в пехоте служил. Оказывается, он тоже в Майнце был, как и мы, — сообщил Елисей.

Ишь, а коли один город брали, так почитай, сослуживцы. Тогда точно уговорим.

— Мсье, я только отдам вино и фрукты. Могу передать подарки в вашем присутствии, — сказал я, кивая телохранителю, что бы тот взял бутылку. А когда рука освободилась, то она полезла в карман и вытащила… ух, хотел-то пару десяток, а вылезло пятьдесят франков.

Пятьдесят франков решили дело. Не бог весть какая сумма, но полиция всего мира зарабатывает мало. А я, вроде бы, ничего противоправного не собираюсь делать. Ну, отдам гостинец для раненого. И Елисей заговорил с полицейским, да так быстро, что я едва успевал понимать. Уговаривает.

— Мсье, у вас пять минут. И при открытых дверях, — буркнул полицейский, убирая бумажку и демонстративно положив руку на кобуру.

— Благодарю вас, мсье, — поблагодарил я ажана, забирая бутылку у Елисея. — Кто из них русские?

Но спросил просто так. В этой палате тоже лежало человек восемь, но «своих» я узнал. Один до сих пор без сознания, а у второго перевязано плечо. Тумбочка пустая.

— Никто до сих пор не навестил? — посетовал я. — Вот ведь, народ какой пошел. Как под пули послать — так это всегда, а винца для поправки принести — так тут шиш.

Подойдя к раненому, поставил бутылку на стол.

— Ты кто? — поинтересовался белогвардеец.

— А я тот человек, в которого ты стрелял, — сообщил я, вытаскивая яблоки из карманов. — Имена и фамилии можешь не называть, но скажи главное — на хрена?

— Все имена и фамилии уже в морге, сам узнаешь, — огрызнулся белогвардеец. — А капитан первого ранга Карнаух рядом лежит, подыхает. А на хрена стреляли — не твое собачье дело, краснопузый.

— Грубый ты, — вздохнул я. Улыбнувшись в сторону, чтобы показать ажану свое миролюбие, быстро сказал. — Скажешь правду — на кого охотились, чье имя тебе назвали, помогу выкарабкаться. Нет, отправишься на гильотину. Ты же никого не выдашь, ничего не расскажешь. Сам же сказал — все в морге. Но ты-то парень умный? Давай быстро. Скажешь — на кого и зачем, подскажу. Ты же не террорист, а идейный враг. К чему правду скрывать? Зачем вы решили убрать Кустова?

Про гильотину я малость загнул. Тут такое дело, что гильотины не будет. Но беляк-то об этом может и не знать. И не до благородства и фанаберий, если лежишь в больничке, а твой товарищ умирает. А тебе-то жить хочется. Да и тайна-то не бог весть какая.

А тут Елисей о чем-то спросил у полицейского. Молодец, понимает, что нужно еще потянуть время.

— Кустова решили убрать, потому что не должен краснопузый быть кавалером ордена Почетного легиона. Государи-императоры крест легиона носили, а тут какой-то красный торгаш.

Ух ты, прямо-таки гора с плеч. Убрать должны Кустова, а не Аксенова. И убивать меня решили какие-то монархисты.

— Ясно, — кивнул я. — Краснопузые не должны быть кавалерами. Спасибо за откровенность. — Посмотрев в глаза белогвардейца, сказал: — На допросе скажешь, что вообще был не при делах. Вышел погулять, а тут машина остановилась, а из нее люди выскочили и принялись стрелять. Понял?

Если этот белогвардеец не совсем дурак, так и скажет. Здесь ведь и на самом деле ситуация спорная. Как ни крути, но первыми начали стрелять мы. Конечно, мы с Лоботрясовым в этом не признаемся, но у французской Фемиды положение сложное. Мы говорим одно, бандиты — другое, но их слово против нашего слова, а свидетелей либо нет, либо их просто не стали искать.

— Эй, Кустов, я про орден не вру.

— Ага, — рассеянно отмахнулся.

Откровенно-то говоря, немного обидно. Ладно бы и на самом деле решили ухайдакать по какой-то серьезной причине. А тут, из-за такой ерунды? Или у монархистов мозги совсем набекрень?

Так, кое-что я уже узнал, возможно, Светлана Николаевна еще что-нибудь выяснит. А что потом? Да ничего.

Если раненый дурак, так пусть рассказывает про орден Почетного легиона. Вот здесь уж точно французы обидятся.

Мне же, самое лучшее — замять это дело. Мертвецов, как они вылежатся в морге, предать земле, а раненых, после лечения, отпустить на волю. Я претензии высказывать не стану, водитель тоже (Мария поговорит!). И правительство Франции не заинтересовано поднимать шум.

Думал, что на сегодня все дела закончены, ан, нет. Только вернулся в торгпредство, как сообщили, что пару часов назад звонил сам мсье Бертело, который будет меня ждать в своем кабинете на набережной д’Орсе аж до двадцати часов.

Заинтригован. Французы не любят задерживаться после конца рабочего дня. Впрочем, я тоже этого не люблю, но у меня нет такого понятия как рабочий или нерабочий день. Вот, социализм построим, тогда и отдыхать станем.

Мсье Бертело, верно, устал целый день таскать в глазнице стеклянный протез, поэтому его отсутствующий глаз был прикрыт повязкой. Секретарь МИД сегодня напоминал не английского адмирала, а старого пирата.

Бертело был один, без переводчика. Видимо, понадеялся на мое знание французского языка. Я тоже надеюсь, что все пойму. Если не с первого раза, то со второго.

— Мсье Кустов, у меня к вам очень непростой вопрос, — начал разговор хранитель внешней политики Франции.

— Я весь во внимании, — изобразил я почтение. Наверняка сейчас станет расспрашивать меня о покушении. Но я ошибся. Такие мелочи, как неудачные покушения, правительство не интересовало. Жив — и ладно, и хорошо.

— Тогда не будем ходить вокруг котелка. До меня дошли слухи, что филиал вашего торгпредства закупает в Германии винтовки.

Я слушал мсье Бертело и не сразу понял — что он имеет в виду под котелком? Потом дошло, что это просто аналог нашего «вокруг да около». А чуть позже дошло, что кто-то закупает оружие, а я почему-то о том не знаю. Интересное кино.

— Разумеется, это дело обставлено так, будто советское торгпредство закупает металлолом, но мы-то с вами прекрасно знаем, что если разобрать несколько сот винтовок, свалить их в груду, назвать металлоломом, то кто потом помешает все это собрать и сделать оружие? Вы станете меня уверять, что металлолом нужен России? Мне прекрасно известно, что ваша промышленность ничего не производит, металлургические предприятия стоят, да и надобности тащить металлолом из-за границы у вас нет.

Так-то вот, конспираторы хреновы. Думаете, что вы тут самые умные? Просил ведь «старую» большевичку не лезть в это дело. Трамп под исландским флагом через день должен подойти к берегам острова Мэн. Все же уже изладили, осталась одна разгрузка.

Так ведь нет же, залезла. Так влезла, что уши торчат. Вот, их бы ей и надрать. И что же теперь делать? Говорить, что я ничего не знал, не ведал — так это еще хуже.

— Мсье секретарь, не стану увиливать и сразу же назову кота котом, — торжественно заявил я.— Вы абсолютно правы. Мои люди действительно закупают в Германии винтовки, а так как Германия не имеет права продавать оружие, то они его продают именно как металлолом.

Кажется, секретаря министерства удивило мое признание. Или он сделал вид, что удивлен?

— Я получил информацию по своим каналам. Те, кого ваша покупка может обеспокоить всерьез, пока о ней не знают. Но сами понимаете — у наших э-э… добрых соседей по ту сторону пролива, имеются собственные источники информации. Откровенно-то говоря, мне все равно, куда пойдет ваш металлолом, но шум вокруг этой сделки мне ни к чему. И если выйдут на ваше торгпредство, то мне придется ответить на неприятные вопросы.

Ага, понимаю. В принципе, французы не возражают, чтобы оружие досталось Ирландской революционной армии, но не хотят поднимать шум. Интересно, почему не возражают? Из каких-то своих соображений? Или так, на всякий случай? ИРА пощипывает британцев, а тем приходится тратить силы и средства на борьбу с повстанцами. А для соседа всегда хорошо, если соседа пощипывают.

— А почему ваши соседи будут подозревать, что мое учреждение как-то помогает мятежникам?

— Советская Россия, хотя и не признала юридически самопровозглашенную Ирландскую республику, но она ее признает фактически, — пояснил Бертело, переходя с языка дипломатии на общедоступный. — Не исключено, что и юридическое признание не за горами. Как вы сами считаете?

Я-то знал, что мы, хотя и сотрудничали с Ирландской республикой, но так ее официально и не признали. Но все-таки, сделав умный вид, сказал:

— Все дело в позиции Лондона. Если английское правительство пойдет навстречу чаяниям молодой советской республики, признает ее, то Москва не станет помогать повстанцам. (Открыто уж точно не будет!) Тут, увы, дело не в идеологии, а в практицизме. Что там станет с Ирландской республикой, пойдет ли она по пути строительства коммунизма, как мы — еще вопрос, а помочь нам в решении насущных проблем ирландцы не смогут. А вот Англия, имеющая развитую промышленность, очень даже может. И поставлять винтовки в Ирландию не в наших интересах.

— И эти винтовки пойдут именно в Россию? — поинтересовался секретарь МИД.

— Разрешите встречный вопрос? — улыбнулся я. — Как вы узнали о закупке металлолома в Германии? Мы свою деятельность не скрывали, но и не афишировали.

Но секретарь был непреклонен:

— Нет, вначале ответьте на мой вопрос. А я отвечу на ваш.

И что, вы мне и на самом деле ответите? Хм… Так, и куда мне винтовки отправить?

— Можно сказать, что винтовки пойдут в Россию, но это не совсем так. Закупка предназначалась для Крыма. В свое время Советская Россия помогла Слащеву осуществить государственный переворот. И раз уж мы взялись помогать, то приходится. Возможно, вам даже известно, что я выступил поручителем одного из людей Слащева, который брал кредит. (Бертело кивнул. Ага, значит банки тоже «сливают» информацию!) У Слащева не хватает оружия, потому что много винтовок ушло вместе с Врангелем. Крымская республика опасается, чтобы барон не попытался вернуться.

— Думаете, это реально? — усмехнулся Бертело.

— На мой взгляд — нет. У Врангеля нет денег, чтобы прокормить своих людей, обитающих в Турции. Но опасность вражеского десанта, пусть даже и минимальная, все-таки существует. У нас лишнего оружия нет, а подкинуть Слащеву хотя бы двадцать или тридцать тысяч винтовок — вполне возможно. Вот, с боеприпасами плохо, их за металлолом не выдашь.

— Убедили, — кивнул Бертело. — Теперь, как я обещал, отвечу на ваш вопрос. Мой информатор — один из владельцев металлургического завода, скупающий металлолом в Германии. Мой министр является пайщиком предприятия. Вам достаточно?

— И что, закупка каких-то жалких ста тонн повысили цену на металлический лом? — удивился я.

— Пока нет, но меры предосторожности…

Все понятно. Кто-то из металлургов испугался возможной конкуренции и на всякий случай «вложил» нас (я тут не при чем, но все равно — нас) министру или секретарю. А тот уже сам додумал и про ИРА, и про все прочее. А ведь умный человек, мсье Бертело. И правильно делает, что остается в тени. Руководит внешней политикой Франции, а сам, под шумок, проворачивает какие-то свои дела. Нынешний министр иностранных дел мсье Бриан — прожженный политикан, но он никогда не был совладельцем предприятий. В принципе, у него могут быть какие-то акции, но не более того. Думаю, Бертоло сам заинтересован.

— Господин секретарь министерства, пусть министр спит спокойно. А заодно и ваши соседи с островов. Сто тонн железа, при наличие миллионов тонн, никак не повлияют на закупочную цену. Металлолом будет доставлен из Германии в Вену, а там уже по Дунаю, и в Черное море. Чтобы доказать свою невинность — или невиновность, я могу предоставить вам копии накладных. Кстати, ваши знакомые могут приобретать металлолом в Советской России, у Крымской республики. В том же Крыму осталось огромное количество невостребованного железа, а Слащев будет рад отдать весь хлам не по четыре сантима за килограмм, а по два.

Если надумают, мы в Крым еще и свой металлолом подвезем.

Бертело покивал, наматывая мои слова на отсутствующие усы. Но не сказав мне ни да, ни нет на предложение о покупке железа, опять спросил:

— Мсье Кустов, французскому правительству стало известно, что вами интересуется один из бывших русских промышленников и банкиров мсье Рябушинский. Несложно догадаться о причинах такого интереса. За последние полгода Рябушинский скупил все ценные бумаги акционерного общества по разработке радиоактивных металлов в бывшей Российской империи.

— Могу добавить, что наша встреча уже состоялась и господин Рябушинский предложил моему правительству создать концессию. Но я представляю во Франции не официальную структуру, а Центральный союз потребительской кооперации. Решение о создании концессии не в моих полномочиях.

— Это я знаю, — закивал Бертело. — Но вы, как человек, лучше всех в России знающий обстановку во Франции, безусловно можете предложить правительству более интересный проект, нежели Рябушинский.

И что, господин секретарь предложит создать концессию с какой-то фирмой, где пайщиком состоит он сам или его друзья? Неужели во Французской республике все так прогнило, а ее высшие чиновники думают лишь о наживе?

Но секретарь министерства медлил. Верно, желая попить, взял стакан, стоящий на столе, рядом с бумагами, поднес ко рту и, чуть-чуть было не отхлебнул, но вовремя спохватился — там оказался замочен стеклянный глаз.

— Мерде, — выругался мсье Бертело.

Ну, чего тут ругаться-то? Даже если бы отхлебнул, ничего страшного. Я терпеливо ждал предложений мсье Бертело, но их не последовало.

— Надеюсь, наш разговор останется между нами, — попросил меня секретарь. — Господин Рябушинский оказывает определенные услуги правительству Франции, поэтому мне не хотелось бы, чтобы он узнал о том, что мы против его участия в концессии.

Хм. Ничего не понимаю. Типа — сам не ам, и другим не дам? А почему вообще речь идет о какой-то концессии? Француз уверен, что мы сами не в состоянии добывать радиоактивную руду?

— Последний вопрос, мсье Кустов, — склонил голову на бок секретарь. — Кто, по вашему мнению, может занять должность полномочного посла во Франции?

Впору только развести руками. Я не нарком иностранных дел, чтобы ставить послов. Но, боюсь, что этот вопрос в компетенции не НКИД, а Совнаркома, а то и Политбюро. Посланник Советской России во Франции — слишком важный пост, чтобы решает его просто так, единолично.

— Наверное, на должность политического представителя станут рекомендовать либо Ганецкого, либо Красина, — предположил я.

В моей истории первым послом Советской России был именно Леонид Красин. Не сомневаюсь, что в этой реальности назначат именно его. Для должности посла нужен человек, обладавший авторитетом и у нас, и в Европе. А уж Ганецкого я упомянул за компанию, чтобы сделать вид, что я и на самом деле думаю.

— Ганецкий, насколько я помню, посол России в Латвии, а Красин — он ваш коллега, возглавляющий торговое представительство в Британской империи.

— Именно так, — подтвердил я предположения Бертело.

— Благодарю вас, — раскланялся секретарь министерства. — Если у вас нет ко мне иных вопросов, то не смею задерживать.

Я тоже в ответ раскланялся, а выходя испытал легкое недоумение. А зачем секретарь вообще меня вызывал? Предупредить о том, что оружие ирландцам поставлять не стоит? Или о Рябушинском?

Обычно, самый важный вопрос задается в конце, а какая, собственно-то говоря разница, кто станет послом во Французской республике?