Ирландские танцы

Глава 23 Диплом для карьеры

— Олег, ты как-то говорил, что был бы не против поучиться? — спросил тесть, когда мы собрались на завтрак.

Завтрак пришелся аж на семь утра, но у Комаровских так принято. Даже Наташка, которой были послабления, спустилась вниз и теперь сонно копалась в своей тарелке.

Я молча кивнул. Есть мне с утра не хотелось, обошелся бы только кофе, но Ольга Сергеевна, по случаю прибытия зятя, наварила рисовой каши. Сама, между прочем! А я раньше думал, что графини кашу варить не умеют.

И мне тоже хотелось спать, но это уже привычное состояние. Как хорошо, что во Франции имеется кофе! Да, а когда я успел сказать тестю, что хочу учиться? Не помню. Но старый граф ничего не делает и не говорит зря. Ежели, напоминает мне о моем желании, стало быть, я точно того желал.

— Я тут отыскал кое-что интересное, — полез тесть во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда свернутый лист бумаги.

— Андрей, может, следует отложить деловые вопросы до конца завтрака? — строго спросила теща. — Пройдете в кабинет, а уже там и поговорите.

Тесть отмахнулся.

— После завтрака Олегу будет некогда сидеть со мной в кабинете, и заниматься этими делами. Верно?

Я снова кивнул. Я и так сидел, словно на иголках. Мне нужно было срочно бежать в торгпредство, составлять шифрограммы, а уже потом отправлять телеграммы в Берлин и в Вену. Жаловаться на Стомонякова товарищу Ленину пока подожду, посмотрю на развитие ситуации. Возможно, хватит и моих собственных увещеваний. Жаль, что на расстоянии увещевать сложно.

— Оленька, ты не видела моих очков?

Ольга Сергеевна только вздохнула, а потом вытащила очки графа, укрывшиеся за его собственной тарелкой. Да, есть у очков такая особенность — прятаться от своего хозяина.

— Спасибо, родная, — поблагодарил тесть супругу, погладив ее по рукеи та сразу зарделась, словно девчонка. — Ну вот, — продолжил разговор Комаровский, — специально зашел в Коллеж де Франс, попросил сделать выписку. Думаю — авось, что-то да и заинтересует моего зятя.

— Коллеж де Франс? — с сомнением переспросил я.

— А что в нем плохого? — сдвинул очки тесть.

А что тут плохого? А плохого, откровенно-то говоря, явились ассоциации с колледжами моего времени, в которые были превращены бывшие ПТУ. А ведь во Франции коллеж — высшее учебное заведение.

— Нет, можно, разумеется, и в Сорбонну, — обиженно произнес Комаровский, складывая бумажку.

Вот ведь, теперь еще и тесть обиделся.

— Андрей Анатольевич, — улыбнулся я. — на Сорбонну я даже и не замахиваюсь, а про Коллеж де Франс никогда раньше не слышал.

— Почему это ты не замахиваешься на Сорбонну? — вмешалась Наталья. — Если бы я не знала, что ты закончил только учительскую семинарию, думала бы, что у тебя за плечами университет. Хотя… — хмыкнула супруга, критически посмотрев на меня, — для выпускника университета ты слишком молод. И с арифметикой у тебя плохо. А для учебы в университете следовало окончить гимназию, а там бы тебя живенько обучили хотя бы сложению или умножению.

Теперь обиделся я. Вернее — сделал вид, что обиделся. Надо же поддержать разговор.

— Если тебе нужен кто-то постарше, то выходи замуж за кавказского долгожителя. А считаю я не хуже тебя, выпускницы Мариинки…

— Дети! Не ссорьтесь! — вмещалась Ольга Сергеевна, подойдя к нам и обхватывая за плечи и меня и Наталью. — Наташа, ты разные глупости не говори, а ты, Олег, то есть Володя… Олег… не слушай те глупости, что изрекает беременная женщина.

— Ага, когда ты была беременна Натальей, ты уверяла, что я увлечен вдовой купца Полосухина… — хмыкнул тесть. — А я эту вдову никогда в жизни не видел.

— Зато после этого пошел на нее смотреть, — упрекнула мужа Ольга Сергеевна.

— Так надо же было посмотреть — к кому ты меня ревнуешь? — парировал тесть.

— И как она, купеческая вдова? — заинтересовался я.

— А, — отмахнулся граф Комаровский. — Как говорят в народе — ни кожи, ни рожи.

— Так, дорогой, а если бы у нее была и кожа, и рожа, тогда бы ты увлекся? — заволновалась теща.

Мы переглянулись с супругой и нам стало весело. Ладно, что не прыснули, но тогда бы это уже совсем несолидно. Все-таки, мы не так молоды, чтобы вести себя как влюбленные подростки.

— Володя, а почему я должна выйти замуж за кавказского долгожителя? — спросила Наталья. Явно отвлекает родителей от интересной разборки. — Там что, таких много?

— Слышал, что на Кавказе имеются люди, живущие по сто двадцать, а то и по сто тридцать лет.

— А… — протянула супруга, а теща спросила: — Олег, а зачем тебе еще где-то учиться? Ты и так умный, а должность статскому советнику соответствует, а то и действительному статскому советнику.

Тут возмутился тесть, имевший перед выходом в отставку как раз чин статского советника. Кстати, тоже немалый чин. Как-никак, когда-то он соответствовал бригадиру, говоря по западному — бригадному генералу. Но Комаровский-старший до сих пор переживает, что не дослужился до генеральского «градуса».

— Нет, если бы Олег имел ранг посла, то его бы тогда и сделали действительным статским советником, но из-за выслуги лет он бы пока в надворных советниках ходил.

— Пап-мам, в Советской России чины и звания отменены еще в семнадцатом году, — вмешалась Наталья.

— Вот и ладно, — хмыкнула теща. — Я про то и говорю — зачем Олегу учиться, если он и так умный? Если в Советской России от образования чин зависел, так ведь нет. Помню, как твой отец гордился, что по окончанию императорское училища правоведения получил не коллежского советника, а титулярного. У Ленина с Троцким какое образование? А у твоего начальника?

— У Ленина, как я помню, закончен Казанский университет, а вот что там у Троцкого, даже не знаю, — пожал я плечами и посмотрел на жену. Уж она-то должна знать.

— У Льва Давидовича закончено училище святого Павла в Одессе, а у начальника Олега — Санкт-Петербургский университет, — сообщила Наталья.

У Феликса Эдмундовича закончен университет? Тьфу ты, Наташка же про Чичерина говорит. Для Комаровских-старших именно он и является моим начальником.

Посмотрев на часы, висевшие в простенке, увидел, что минутная стрелка уже дошла до половины восьмого, а в восемь меня телохранитель будет ждать.

— Андрей Анатольевич, вы начали про Коллеж де Франс рассказывать, — напомнил я тестю.

— Да, — кивнул граф, опять разворачивая бумажку. — Коллеж основан еще в шестнадцатом веке. Обучение там бесплатное, безо всяких ограничений по подданству, полу, возрасту или вероисповеданию. Правда, диплом об окончании курса не выдают, и ученую степень не присваивают. Нынче там сорок кафедр, но естественные науки тебя вряд ли заинтересуют. А вот для тебя бы подошло… — Комаровский-старший уткнулся в бумажку и начал читать. — Сравнительная грамматика, египтология, еврейский и халдейский языки, история латинской литературы, средневековый французский язык, средневековая французская литература, эстетика и история искусства, историческая география Франции, история религии. Есть целых семь кафедр по философии, обществознанию и этике… А, да, имеется кафедра славянских языков, но там уклон в чешский и польский.

Я растерянно захлопал глазами. Наверное, тесть обо мне слишком большого мнения, коли считает, что мне подошло бы изучение еврейского и халдейского языков или египтологии.

— А нет ничего попроще? — жалобно поинтересовался я. — Истории римского права, например, или истории науки и техники?

— Имеется курс по истории медицины, — сообщил тесть. — Его ведет доктор Огюстин Кабанес. Правда, сам он по образованию не историк, а фармацевт, зато у него есть интересная книга про медицинские загадки. А еще он написал про Наполеона на острове Эльба. Будет время, обязательно прочитай. И, вообще, в Коллеже де Франс нет академического образования. Полная свобода преподавания! У профессоров нет ни плана лекций, ни программ. Полная свобода исследования, преподавания.

— Это не как наш университет Шанявского? — поинтересовался я.

— Не совсем, хотя он очень похож. В университете Шанявского и плату за обучение, пусть и небольшую, но брали, а программа в нем утверждалась министерством просвещения.

Кажется, до меня стало доходить. Свобода исследования — нечто вроде преподавания того, что стукнет в голову преподу. Можно толкать фольк-историю, а то и лжеисторию в духе Фоменко с Носовским. А ведь пожалуй, что этот вуз для меня подойдет[1]!

Ух ты, а ведь уже без двух минут восемь. Быстренько допив кофе, поцеловал Наташку, раскланялся со старшими Комаровскими и выскочил.

Около дома уже ожидало такси, а возле него стоял хмурый Коновалов. Кажется, он тоже не выспался.

— В торгпредство? — на всякий случай поинтересовался телохранитель, открывая мне дверь, хотя я вчера обозначил мой утренний маршрут.

— Благодарю вас, — автоматически поблагодарил я, усаживаясь на пассажирское место.

— Олег Васильевич, телохранителей за такое не благодарят, — наставительно произнес Елисей. — Это моя работа.

Ага, знаю. Открывая для шефа дверь, заодно прикрываешь его от пули.

Пока ехали, я раздумывал — а чего это я решил учиться? Впрочем, в Сорбонну бы я с удовольствием на лекции походил. Скажем — записался бы на курс по старофранцузской литературе, изучал бы рыцарские романы и фаблио. А еще лучше — поучиться бы у основателей «школы анналов». Походить бы на лекции Люсьена Февра и Марка Блока. Но эти ученые, скорее всего, пока в Сорбонне не преподают, а свою научную школу еще не создали[2].

Ну а все-таки, зачем мне нужно получать образование? То, что у меня имеется из того мира, не в счет. Разумеется, время от времени лекции, читанные мне когда-то мои профессорами, пригождаются, но не настолько, чтобы эти знания имели какую-то решающую роль. Я все равно, при всем желании, не смогу вспомнить деталей биографий или исторических событий, что совершаются в этом мире. Да и мир, нужно сказать, уже не тот, что был прежде. Вон, Игнатьев передал свои миллионы Красину в двадцать пятом, или в двадцать четвертом году, а двести восемьдесят миллионов франков двадцать четвертого года — совсем не те миллионы, что в двадцать первом. В двадцать четвертом и восьмой части того, что я сумел прикупить, мы не сумели бы приобрести. А кто «ввел» в эту реальность фигуру Семенова-Семенцова, умудрившегося единым махом рассчитаться с французскими долгами? И кто бы подумал, что Финляндия станет не буржуазной, а социалистической республикой, а Крым, напротив, обретет независимость?

Стоп, опять отвлекся.

Итак, зачем мне нужно образование? Или же мне нужен диплом?

В этом мире, насколько помню, ценили не дипломы, а именно образование. Выдающийся советский генетик Тимофеев-Ресовский, завершив обучение в университете, тратить время на получение какой-то бумажки, подтверждавшей его образование, просто не стал, а отправился работать. И один из моих любимых писателей-фантастов, а заодно и известный ученый-палеонтолог Иван Ефремов, сначала по совокупности научных работ получил ученую степень кандидата биологических наук, а лишь потом обзавелся дипломом о высшем образовании.

Надо посмотреть правде в глаза. Нужно быть честным и перед собой, да и перед своим читателем. Высшее образование, вернее — диплом, мне нужны для удовлетворения собственных амбиций и для карьеры.

А еще для того, чтобы мне перестали тыкать в нос моим семинарским образованием.

Граф Комаровский сказал, что Коллеж де Франс, в отличие от Сорбонны, не выдает выпускникам дипломы. Это плохо. Но хоть какую-то справку мне должны дать. Вроде — прослушал курс лекций. И можно будет писать в анкете, в графе «образование» — мол, по социальному происхождения крестьянин, зато имею титул виконта, образование высшее, закончил учительскую семинарию и исторический факультет Коллежа де Франс.

А еще, если уж совсем честно, то было бы интересно посетить какую-нибудь лекцию этого профессора-фармацевта Огюстена Кабанеса (ишь, даже имя запомнил), посвященную истории медицины. А вдруг услышу нечто такое, что пригодится? Может, узнаю тайну создания чудодейственного лекарства из плесени? Так вот, услышу, а потом подскажу профессору Барыкину и пока еще младшему научному сотруднику Зильберу?

Около торгпредства я увидел машину, в которой сидел инспектор Левин. Впервые мы с ним столкнулись во время обыска в нашей конторе, а теперь видимся почаще. Именно он и наорал на полицейских, что заковали меня в наручники. Он и ведет дело о покушении на торгового представителя Советской России. И что же нужно полиции с утра пораньше? Не стряслось ли чего с моим Лоботрясовым?

Мы оба вышли из авто, отошли в сторонку. Инспектор сразу же взял быка за рога.

— Мсье Кустов, я узнал, что вчера вы навещали раненых в госпитале.

Скрывать свой визит я не посчитал нужным, поэтому кивнул. А то, что я еще побывал в палате, где лежали белогвардейцы — невелик секрет. У инспектора могут быть информаторы среди персонала, а то и еще проще — сообщил кто-то из «сопалатников».

— Надеюсь, вы дали моему сержанту не больше десяти франков?

Ишь, хитер бобер. Задает вопрос с такой интонацией, словно доподлинно уверен, что я давал взятку его человеку. Но ветерана войны я сдавать не стану. А виновен ведь не только тот, кто берет взятки, но и тот, кто ее дает.

— Ваш полицейский как раз отлучился по естественной надобности, а не зайти к злоумышленнику, и не поговорить — было бы странно.

— Это хорошо, — кивнул инспектор, делая вид, что он мне верит. — Наш новый министр очень плохо относится к взяточникам. На каждом совещании у префекта нам дают указание от мсье Маррона — запрещать полицейским брать подарки от населения, не говоря уж о том, чтобы брать самим.

— Мсье Маррон все правильно делает, — кивнул я с самым серьезным видом. — Взяточничество разъедает основы государства. Советской России коррупция досталась как наследие царского режима, а теперь мы стараемся с ней бороться.

— И как, успешно? — с иронией поинтересовался инспектор.

— Не очень, — не стал я врать. — Раньше чиновники брали взятки от жадности, а нынче от бедности. Наша страна живет скудно, поэтому жалованья не хватает, вот, наши советские чиновники и вынуждены брать. Но мы их ловим, наказываем. Надеюсь, со временем, когда уровень жизни поднимется на должную высоту, мы покончим и с этим родимым пятном капитализма.

— Что ж, желаю удачи, — совершенно серьезно пожелал инспектор Левин, а потом перешел к делу. — Надеюсь, вы не станете скрывать от меня каких-то важных обстоятельств покушения?

— Отнюдь, — пожал я плечами. — Один из раненых, имени не знаю, но тот, что в сознании, сказал, что меня решили убить из-за награждения орденом Почетного легиона. Дескать — негоже красным носить столь высокую награду, которой достойны только выдающиеся люди. Наверняка врет.

— Увы, ничего не могу сказать, — покачал головой инспектор. — Вот это раненый — фамилия его Тоголуков, вчера вечером неожиданно сделал заявление — мол, он совершенно не при чем, просто гулял по городу, а здесь оказался случайно — попал под перекрестный огонь двух враждующих группировок, стал жертвой обстоятельств. Дескать — он даже не успел вытащить оружие, хотя оно у него и было. Лжет, разумеется, потому что одна из его пуль попала в ваш автомобиль, но если случится процесс, то он сможет изменить свои слова. Скажет — да, я стрелял, но от страха. А за ношение оружия наказание не предусмотрено.

— А нет возможности замять это дело? — поинтересовался я. — Как я понимаю, второй раненый скончался? Надеюсь, ко мне никаких претензий нет?

Догадаться не сложно. Иначе, с чего бы инспектор поехал вечером, а то и ночью в госпиталь? Поговорить со своей агентурой он мог бы и днем. А вот отреагировать на смерть одного из фигурантов дела он должен. Хотя, тоже мог бы повременить. Но судя по всему, мой инспектор, человек обстоятельный.

— Именно так, — кивнул инспектор, пропустив мимо ушей мой вопрос о причастности к смерти раненого. — Тяжелораненый умер, а довести дело до логического конца перспектив нет. Но дело можно замять, если и ваш водитель сделает официальное заявление — дескать, у него нет никаких претензий. А он сказал, что все заявления только после консультации с начальником.

— И что мне необходимо сделать?

— Заехать в полицейский участок, зарегистрировать ваше заявление, вот и все. А в госпитале у водителя мы сами возьмем отказ.

Ехать не хочется, но придется. А с Тоголуковым все равно еще придется работать. Ну, не верю, что причиной стало мое награждение орденом. Но работать лучше с живым, а не с мертвым.

[1] ГГ не совсем прав. Среди профессоров Коллежа имеются выдающиеся ученые в различных областях.

[2] Есть подозрение, что желание поучиться в Сорбонне на курсе основателей «школы анналов», а уж тем более посещать лекции по старофранцузской литературе — желание не ГГ книги, а автора. Впрочем, автор тоже сомневается, что он бы сейчас пошел куда-то учиться.