Ирландский спаситель

ЛИАМ

Вторая свадьба Виктора и Катерины такое же грандиозное событие, как и первая. И, как и ожидалось, Сирша здесь в качестве моей пары. Она ждет меня в машине, когда я спускаюсь, элегантно одетая в изумрудно-зеленое шелковое платье, присборенное на груди, чтобы наилучшим образом подчеркнуть ложбинку между грудями, тонкие бретельки удерживают его на ее бледных стройных плечах. Ее рыжевато-светлые волосы уложены в сложную прическу и закреплены золотыми и изумрудными заколками, а макияж безупречен. Она мило улыбается мне, когда я сажусь в машину, поправляя сшитый на заказ пиджак, и я знаю, что послание, которое ее отец посылает через нее, ясно.

Она — ирландское видение, принцесса из трилистника, одетая в зеленое. Грэм О'Салливан не смог бы проявить меньшую деликатность, даже если бы ударил меня по голове католическим катехизисом и вылил на меня пинту эля, чтобы я следовал ему во время исполнения песни Galway Girl. И она прекрасна сегодня вечером, я не могу притворяться иначе. Платье делает ее и без того зеленые глаза еще ярче, под стать моим, и она сияет, как свеча на подоконнике.

Слова Найла возвращаются, чтобы преследовать меня. Любой мужчина был бы счастлив жениться на ней. Любой мужчина был бы благодарен, если бы ему вручили такую девушку, как Сирша О'Салливан… любой мужчина, кроме меня, очевидно. Потому что, несмотря на то, как мило она выглядит, как мило улыбается или насколько мягка ее рука в моей, когда я подношу ее к своим губам, я ничего не чувствую к ней. Ни привязанности, ни возбуждения. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я укладывал женщину в постель. Я должен бы быть в восторге от одного вида ее грудей, обтянутых этим шелковым платьем, от которых у меня текут слюнки, но я не чувствую даже дрожи внизу. Мой член крепко и по-настоящему спит, и даже ее легкого вздоха, когда мои губы касаются тыльной стороны ее ладони, недостаточно, чтобы пробудить его ото сна.

— Это мило, ты не находишь? — Спрашивает Сирша легким и музыкальным голосом, и я вопросительно смотрю на нее.

— Что именно?

Она моргает, глядя на меня, как будто я немного медлителен.

— Свадьба, конечно. Их вторая свадьба, теперь, когда они влюблены. — Она делает некоторый акцент на последнем слове, и мне интересно, что она под этим подразумевает. Это ее признание того, что союз, который ее отец пытается организовать для нас, не является браком по любви, и что она не ожидает, что он будет таковым? Или это она намекает, что хочет от меня большего, какой-то знак привязанности и романтики?

Я надеюсь, что это не последнее, потому что даже если я приму контракт о помолвке так, как меня уговаривали Лука и Виктор, я не смогу любить Сиршу. Может быть, со временем, если я женюсь на ней, я почувствую теплую привязанность, которую, как я полагаю, любой порядочный мужчина должен испытывать к женщине, которая согревает его постель, ведет его дом и рожает ему детей. Но страстная любовь, такая, которая обжигает жарко и ярко и толкает мужчин и женщин на выбор, который они иначе не смогли бы сделать, такая, которая сводит человека с ума от потребности, такая, которая заставляет мужчину сжечь дотла весь мир, чтобы добраться до любимой женщины… я не могу дать ей этого. Я не могу представить это с ней, никогда.

Она была воспитана как хорошая дочь королей, ирландская принцесса, самое близкое к королевской семье существо, которое у нас осталось. Я не думаю, что она ожидала этого. И все же, краем глаза я вижу, как учащается ее дыхание, когда она почтительно отводит свою руку от моей, складывает их на коленях и смотрит в окно на проплывающий мимо пейзаж.

Я знаю, что она хочет меня. Я не настолько скромен, чтобы не осознавать, что я красивый мужчина. Я далек от того плейбоя, которым когда-то был Лука, но через мою постель прошла изрядная доля женщин, и ни одна из них не была принуждена к этому или осталась неудовлетворенной. У меня никогда не было проблем с поиском женщины, желающей переспать со мной. Я уверен, что Сирша ничем не отличалась бы. И если бы я женился на ней, я бы сделал все возможное, чтобы угодить ей. Но я знаю, что мое сердце не лежало бы к ней возможно, даже меньше, чем к другим женщинам, с которыми у меня был секс. Потому что сейчас у меня на уме кое-кто другой, конкретная женщина, от которой я не могу отказаться. И я знаю, в глубине души, что это причинит Сирше боль гораздо большую, чем простая отстраненность с моей стороны. Муж, который ее не любит, каждая дочь высокопоставленного криминального авторитета знает, что, скорее всего, это ее судьба. Влюбленный муж, даже одержимый женщиной, которую знал всего несколько дней? Я знаю, это задело бы глубже.

Но именно об этом мои мысли задерживаются, когда я открываю дверь Сирше, беру ее за руку, пока мы поднимаемся по ступеням Русской православной церкви, где Виктор и Катерина впервые обменялись своими обетами и теперь сделают это снова. Катерину вынудили сделать это в первый раз, но она делает это охотно сейчас. Все это очень мило и романтично, как и сказала Сирша, и я рад за них. Я рад, что они обрели мир друг с другом. Но я никогда не был так далек от ощущения умиротворения.

Я сажусь рядом с Сиршей, когда начинается церемония, Лука и София по другую сторону от меня. Виктор и Катерина пропустили повторное воспроизведение каждой части свадьбы, отказавшись от свадебной вечеринки, за что я благодарен хотя бы потому, что это означает, что мне есть с кем продолжить разговор, кроме Сирши.

— О, она выглядит прелестно, — восхищенно выдыхает Сирша, и я поворачиваю голову как раз вовремя, чтобы мы все встали для выхода невесты.

Я не из тех, кто разбирается в свадебных платьях, но Катерина действительно выглядит прекрасно хотя бы потому, что она практически сияет в выбранном ею кружевном платье. У него мягкие, ниспадающие с плеч рукава, позволяющие ее коже сиять в свете свечей, но при этом достаточно широкие, чтобы ее шрамы были демонстративно скрыты. Из того, что сказал Виктор, я знаю, что она все еще стесняется их, но никто в церкви при свечах не заметил бы, если бы на ней было платье без бретелек с глубоким декольте. Она выглядит слишком красивой, ее темные волосы распущены по плечам, ее глаза предназначены только для Виктора.

Для меня невероятно видеть изменения в них. Я помню, как видел ее оцепеневшей и напуганной на их первой свадьбе, Виктора напряженным и холодным, насколько очевидно, что это был брак по расчету, средство остановить кровопролитие между итальянцами и русскими. Теперь Виктор смотрит на нее мягким, теплым взглядом, желание и любовь к своей жене ясно читаются на его лице. И это пробуждает что-то во мне, что-то, чего, я знаю, у меня не может быть с Сиршей. Что-то, что заставляет меня еще больше стремиться уйти сегодня вечером и отправиться за Анной.

Это глупое решение. Я знаю это до мозга костей. Мудрым выбором тем, который сделали мой отец, и брат, и Найл, и каждый мужчина, к чьим советам я когда-либо прислушивался или хотел бы принять во внимание, было бы остаться здесь. Пусть Виктор и Левин используют свои связи, чтобы послать кого-нибудь еще на ее поиски. Или, в качестве альтернативы, верить в то, что мужчина, заплативший сто миллионов долларов хороших денег за женщину, будет относиться к ней с некоторой добротой и нежностью, возможно, большей, чем Ана недавно испытала от рук других. Жениться на Сирше, укрепить свое место во главе Королей и продолжать ту жизнь, к которой я начал привыкать до того дня, когда встретил Анастасию Иванову. И все же я так же глубоко знаю, что не могу. Это иррациональный и безрассудный, своего рода романтический, страстный выбор, который делает дураками таких мужчин, как я, но я не могу ее отпустить. Я не могу забыть о ней, и я не могу ее бросить.

Ради нее я готов поставить на кон все, что бы это ни значило. Я хочу то, чего никогда раньше не хотел, вплоть до этого момента. Я хочу почувствовать ту любовь, ту страсть, ту преданность, которая заставляет такого мужчину, как Виктор, смотреть на свою жену так, как он сейчас смотрит на Катерину, когда они обмениваются новыми клятвами.

Я клянусь всегда держать тебя рядом со мной, любить тебя такой, какая ты есть, всегда видеть в тебе лучшее. Отдавать тебе свое тело, свое сердце и свою душу…

Это не традиционные клятвы. Я слышу, как Сирша вздыхает рядом со мной, слышу, как она слегка шмыгает носом, осторожно прикладывая платок к глазам. Они романтичны, страстны, написаны самими Виктором и Катериной. Это своего рода клятвы, которые дает по-настоящему влюбленная пара. Я никогда этого не чувствовал. Я никогда не ожидал. Но теперь? Теперь я хочу знать, на что это может быть похоже. Испытать такую преданность, которая отправила бы мужчину через весь мир на поиски женщины, которую он любит. Это заставило бы мужчину совершить насилие, подобное тому, которое я наблюдал у Виктора, когда он разрезал Алексея на куски.

Я тоже немного помог. Но основную часть этого сделал Виктор. Не ради своего бизнеса, не из-за потери прибыли, которой стоил ему Алексей. Он разбирал Алексея на части кусочек за кусочком, обрекая на медленную и ужасную смерть, потому что Алексей посмел прикоснуться к его детям и жене. Потому что он хотел отомстить за то, что любил. Теперь моя очередь. Я не могу сказать, что то, что я чувствую к Ане, является любовью в самом прямом смысле, пока нет. Но этого достаточно, чтобы заставить меня отложить все в сторону и отправиться на ее поиски. Как это называется?

Одержимость? Увлечение? Желание?

Я не знаю, и мне уже все равно.

Прием элегантный и красивый, проводится в отеле Plaza в центре Манхэттена, но мне трудно получать удовольствие от любой его части. Мои мысли сосредоточены на Ане, настолько сильно, что трудно сосредоточиться на чем-то другом, включая то, что Сирша говорит мне. Когда раздают основное блюдо на ужин: тушеную баранину с картофелем с чесноком и свежей зеленью, Сирша кладет руку мне на плечо, явно пытаясь привлечь мое внимание.

Ее ногти накрашены на оттенок темнее тона кожи. Элегантно и просто. В соответствии с тем, какой Сиршу воспитывали, леди, достойной мужчины моего статуса. На самом деле, не в моей лиге, поскольку я никогда не должен был быть наследником. Это должен быть мой брат Коннор, сидящий здесь с рукой Сирши на его руке, ее зеленые глаза устремлены на него. Тогда я был бы свободным человеком. Свободно искал бы Ану. Свободно делал с ней все, что мне нравится… спал с ней, женился бы на ней, все, что мне заблагорассудится. Если бы я не был лидером Королей, меня бы вообще не было там, чтобы встретиться с ней. Коннор уехал бы в Россию, а я бы остался.

Однако сейчас я не в настроении думать об этом.

— Лиам. — Мягкий голос Сирши доносится до меня. — Ты кажешься очень далеким.

— Я просто отвлекся. — Я нарезаю маслянистую баранину, которая разваливается под моей вилкой, но на вкус она как картон на языке несмотря на то, что приготовлена пятизвездочным шеф-поваром. Что ест Ана? Хорошо ли ее кормят? Заботится ли о ней мужчина, который купил ее, или он морит ее голодом, получая удовольствие от того, что заставляет ее полагаться на него? Стал бы мужчина, заплативший сто миллионов долларов за женщину, морить ее голодом?

Я стискиваю зубы, отгоняя навязчивые мысли. Это никому не приносит пользы, и я это знаю. Я чувствую, что схожу с ума, и это не поможет ни Ане, ни мне, ни кому-либо, кто связан с этим. Мне нужно держать себя в руках, как бы трудно это сейчас ни было.

Сирша тоже ковыряется в еде, но я думаю, это больше из-за беспокойства о моем настроении, чем из желания казаться изысканной. По крайней мере, я на это надеюсь. Мысль о том, что она, возможно, пытается казаться леди и деликатной, раздражает меня еще больше, и я сосредотачиваюсь на своей еде, изо всех сил стараясь завязать разговор с Лукой. София, кажется, замечает мое настроение и умудряется отвлечь внимание Сирши, за что я благодарен.

Я едва справляюсь с десертом, как начинаю испытывать клаустрофобию, галстук на моем горле слишком туго завязан, воздух слишком густой. Когда музыка становится громче, Виктор и Катерина встают из-за стола, чтобы потанцевать, я заставляю себя подняться на ноги. Сирша с надеждой смотрит на меня, и я знаю, что она думает, что я планирую пригласить ее тоже потанцевать, когда освободится танцпол, но сейчас ничто не может быть дальше от моих мыслей.

— Мне просто нужно подышать свежим воздухом, — быстро говорю я, игнорируя выражение обиды на ее лице, когда резко разворачиваюсь на каблуках, направляясь к ближайшему балкону.

Здесь, к счастью, пусто, и я подхожу к перилам, сжимаю кулаки и смотрю на город. Он светится в темноте, обычный великолепный вид на Манхэттен. Я всегда ценил это, более обширное и объемное, чем когда-либо было в Бостоне. Там, внизу, есть люди, достойные небольшой страны, которые живут своей жизнью, занимаются своими делами, не подозревая о человеке, стоящем несколькими этажами выше, обдумывающем опрометчивое решение, которое он вот-вот примет.

В каком-то смысле почти успокаивает мысль о том, сколько людей в этом городе находятся прямо за пределами меня, со своими радостями и гневом, горестями и обидами, своими победами и поражениями, полтора миллиона человек со своими сложными жизнями. Люди, которые думают, что их проблемы ничуть не менее важны, чем я, и это каким-то образом немного проясняет ситуацию, заставляя все, что у меня на уме, казаться меньше.

И все же мне интересно, что бы сделал любой из них, столкнись они с тем, кем я являюсь прямо сейчас. Я знаю Ану всего несколько дней, если честно, в течение нескольких часов в те дни. Но что-то в ней запало мне в душу, проникло в мою кровь и кости, обхватило мое сердце, и я не могу ее отпустить. Я хочу, чтобы она была спасена, и я хочу быть человеком, который это сделает. Это не может быть кто-то другой. Это должен быть я. Я чувствую это до глубины души и знаю, что буду сожалеть об этом до смертного одра, если оставлю это кому-то другому. Даже если я вернусь и мне придется жениться на Сирше, даже если Ана не захочет иметь со мной ничего общего, я не могу позволить кому-то другому сделать это.

Я должен быть тем, кто найдет ее.

— Лиам? — Голос Найла доносится ко мне через балкон, и я автоматически напрягаюсь, слегка поворачиваясь, чтобы увидеть, как моя правая рука поднимается, чтобы присоединиться ко мне у перил балкона. — Чувствуешь себя немного не в своей тарелке, парень?

— Просто у меня много всего на уме. — Я оглядываюсь на город, пока Найл роется в кармане брюк в поисках пачки сигарет, прикуривает одну и протягивает ее мне. Я качаю головой, и он пожимает плечами, щелкая зажигалкой и вдыхая дым, прежде чем выпустить его в сторону от меня. — Я никогда не курил, и ты это знаешь. — Я смотрю на него, когда он снова затягивается, облокотившись на перила.

— Никогда не бывает плохого времени для начала, парень. — Найл ухмыляется. — Ах, я беру свои слова обратно. Твой отец с меня бы шкуру спустил за такие слова, упокой Господь его предательскую душу. — Затем его лицо становится серьезным, разглаживаясь в морщинах, когда он задумчиво смотрит на меня. — Там есть милая девушка, которая выглядит немного обиженной из-за того, что ты еще не пригласил ее на танец.

Я плотно сжимаю губы, отводя взгляд от Найла.

— Знаешь, в тридцать один год ты не настолько стар, чтобы вести себя как мой отец, несмотря на все это, у меня его больше нет.

— Не, не твой отец, парень. Я думаю, я старший брат, раз уж этот тоже свинтил. — Найл не отводит от меня взгляда, его янтарный взгляд тверд. Это то, что я часто ценил в нем, то, что он не боится меня и никогда не боялся моего отца или брата. У него сильные ценности, и он придерживается их, человек яростной преданности и приверженности. Но как раз сейчас это начинает немного раздражать.

— Мне не нужно, чтобы ты рассказывал мне о Сирше. Я достаточно слышал на этот счет.

— Серьезно? — Найл еще раз затягивается сигаретой, а затем щелчком перебрасывает ее через перила, сильно опираясь на локоть и переплетая пальцы перед собой. — Потому что я вижу совершенно милую девушку, которую утешает женщина, которую она едва знает, потому что мужчина, который должен быть ее женихом, без ума от какой-то девушки, с которой он едва знаком.

— Я едва знаком с Сиршей, — парирую я. — Я знаю ее не лучше, чем Ану. И все же ты предлагаешь мне жениться на ней.

— Да, парень, — тихо говорит Найл. — Я бы сказал тебе это, потому что так будет лучше для семьи, для королей, для всего, ради чего твои отец, брат и все остальные так усердно трудились на протяжении поколений. — Он на мгновение замолкает, и я чувствую, как его пристальный взгляд тяжело останавливается на мне, отмечая, насколько я напряжен и раздражителен. — То, что случилось с той девушкой, гребаный грех, — наконец говорит Найл низким и хриплым голосом. — Я не виню тебя за то, что ты хочешь пойти за ней. Любой порядочный человек хотел бы это сделать. Мария, Иисус и Иосиф, я хочу сделать то же самое. Но лучшее, что я могу сделать, это сказать тебе, что и раньше. Поставь условием мира для Виктора использование всех своих ресурсов, чтобы найти ее. Позволь ему таким образом искупить свою вину. Это его рук дело, а не твое, из-за которого бедная девушка попала в эти руки.

— Я знаю, что это не моя вина! — Я ударяю кулаком по перилам, поворачиваясь к нему лицом. — Это не имеет к этому никакого отношения, разве ты не видишь?

— Конечно, парень. — Найл смотрит на меня с жалостью. — Ты с чувством относишься к девушке. Это видно любому мужчине, у которого есть глаза. Но кто сказал, что ты не можешь испытывать то же самое к Сирше? Она прекрасна. Настоящая ирландская роза, созданная для тебя во всех отношениях. Воспитанная, чтобы стать женой такого человека, как ты…

— О, отвали. — Я качаю головой, снова отворачиваясь. — Я бы наполовину подумал, что ты загорелся любовью к ней, судя по тому, как ты себя ведешь.

Найл замолкает, и я слышу щелчок зажигалки, когда он прикуривает очередную сигарету.

— Сирша не для меня, — наконец говорит он низким тоном. — Она О'Салливан, да, и предназначена для мужчины хорошего происхождения и денег. Она никогда бы не запятнала себя такими, как я, и мне было бы стыдно позволить ей это.

Я бросаю на него удивленный взгляд. Выражение его лица задумчивое, и тогда я понимаю то, что должен был понять раньше: мой мужчина справа подталкивает меня к женщине, к которой он сам испытывает, возможно, те же чувства, что и я к Ане. Но, конечно, он прав. Такой мужчина, как Найл, и такая женщина, как Сирша, были бы похожи как масло и вода, из двух совершенно разных слоев общества. Не говоря уже о том, что ее отец с такой же вероятностью сбросил бы ее с крыши их особняка, как и то, что она выйдет замуж за такого человека, как Найл. И, кроме того, это вызвало бы бесконечные проблемы в семьях, даже угрожая моему положению.

— Тебе лучше заняться этим, — тихо говорит Найл. — Возвращайся в Бостон, чувак, и подпиши контракт. Перестань откладывать то, что, как ты знаешь, должно быть сделано. С этим ничего не поделаешь, и было бы глупо этого не делать.

Его гэльский акцент усиливается по мере того, как он говорит, явный признак того, что я начинаю его раздражать, и, по правде говоря, я вряд ли могу его винить. Но я тоже зол, зол на него за то, что он давит на меня, на моего отца за то, что он был предательским ублюдком, который в первую очередь поставил меня в такое положение, из-за моего брата за то, что он ушел.

— Возвращайся в Бостон сам, — резко говорю я, отворачиваясь. — Я позвоню тебе, когда у меня будут новости. До тех пор не беспокой меня больше.

— Лиам…

— Уходи! — Я не смотрю на него, хотя в глубине души знаю, что причиняю боль только одному из немногих оставшихся людей, которые все еще заботятся обо мне. — Это приказ, Найл. Или ты бы тоже меня ослушался?

Наступает минута молчания, а затем я вижу, как Найл щелчком выбрасывает остатки своей второй сигареты, тоже отворачиваясь от меня.

— Конечно, нет, — тихо говорит он. — Ní ghéillim ach do d'ordú (ирланд. Я подчиняюсь только вашим командам).

Его шаги удаляются вдаль, снова оставляя меня наедине со своими мыслями на балконе, компанию мне составляет только теплый ветерок раннего лета. Я должен вернуться внутрь, я знаю, но пока не хочу. Я хочу остаться здесь еще немного, с тишиной и мыслями об Ане, которые одновременно терзают меня и дают ощущение цели.

Звук открывающейся двери и шагов вырывает меня из моих мыслей, и я напрягаюсь, стискивая челюсти от раздражения.

— Найл, мне казалось, я сказал тебе…

— Это не Найл, — говорит женщина, и на одно безумное мгновение я думаю, что это Ана, и она вернулась и нашла меня здесь.

Но потом я поворачиваюсь и вижу, что это София.