Исцеление Перекрестка

Глава 2

Бидж отодвинула в сторону чашку чая, которого ей не хотелось, и прошла в комнату отдыха, чтобы привести себя в порядок. Можно было, конечно, воспользоваться зеркалом в зале для церемоний, но она не могла представить себе в такой ситуации свою мать; значит, и для нее это не подходит. Бидж впервые была на похоронах в качестве представительницы своей семьи.

Флюоресцентные лампы заставляли даже ее загорелую кожу выглядеть бледной. Бидж была в хорошей форме, но это освещение придавало ей анемичный вид. По привычке она стала искать симптомы болезни, потом быстро тряхнула головой, поправила жакет, получше заправила блузку и безуспешно попыталась пригладить волосы — слишком много странных ветров лохматило их за последнее время.

— Сошлюсь на выезд на пляж, если кто-нибудь спросит, — пробормотала она себе под нос. Было очень важно остаться незаметной и выглядеть как все.

Выглядеть так, как надо, было важно. Бидж вспомнила, как ее мать в таких случаях перед зеркалом в передней поправляла юбку, решительно одергивала рукава жакета — жакета более темного и строгого, чем любая одежда матери в другие дни. «Куда ты?» — спрашивала Бидж.

«Общественное мероприятие, — твердо отвечала ей мать, долго всматриваясь в собственное отражение. — Я должна представлять нашу семью». Она бывала серьезна и решительна — она, которая всегда все делала смеясь и с увлечением…

Прошло пятнадцать месяцев со дня смерти матери, ее похороны были самыми последними в семье. И вот теперь настала очередь Бидж выполнять те же обязанности.

Дорогу к похоронному бюро обозначали указатели, но даже не будь их, Бидж легко нашла бы дорогу. Она припарковала машину и быстро, хотя и несколько неуклюже из-за высоких каблуков парадных туфель прошла через площадку ко входу. Бидж вежливо кивнула швейцару — молодому человеку лет двадцати, на лице которого было написано сочувствие, но вовсе не печаль.

— Семейство Салем?

— Нет, Честертон… То есть да, спасибо. — Бидж представила, как ее мать снова и снова приезжала на похороны родственников, никогда ничего не говоря ни ей, ни Питеру. Бидж подошла к книге, лежащей на столике, и расписалась в ней: «Бидж Воган»; поколебавшись секунду, она добавила: «Абонентный ящик 795, Кендрик, Западная Виргиния». Зал для церемоний был украшен со вкусом. Викторианский стиль как нельзя лучше отвечал чувству, что смерти подобает торжественность ушедших веков. Простой ковер цвета шербета застилал пол, сочетая элегантность с прочностью асфальта. Бидж крепко стиснула в руке предписанную обычаем черную сумочку, которую она купила всего час назад, и прошла через зал, кивая тем, кто, как ей казалось, пытался ее узнать.

Лежащая в гробу женщина была страшно худа, и даже искусство кладбищенского гримера не смогло придать ее лицу безмятежный покой. Бидж присмотрелась внимательнее.

Она была ветеринаром, но и в человеке могла различить красноречивые признаки: мускулы, долго не получавшие нервных импульсов, атрофировались, поза, традиционно приданная телу кладбищенскими служителями, не была естественной для этой женщины. Тетя Кэтрин умерла после тяжелой болезни.

Бидж пробормотала молитву, закончив ее благодарностью от всего сердца за то, что теперь она сама не придет к такому же концу.

— Хелло! — Толстая седая женщина в черном грубошерстном костюме подошла вплотную к Бидж и остановилась рядом — чересчур близко. — Ты ведь дочка Лорел, верно? — Она крепко стиснула обе руки Бидж. — Я тебя помню. Спасибо, что приехала. Не очень достойные похороны, — пробормотала она, — на достойные похороны все должны бы приехать с поминальными пирогами для раздачи бедным. — Заметив недоуменный взгляд Бидж, она снизошла до того, чтобы назвать себя: — Элизабет Честертон Блаунт.

— Мамина тетушка Бетти. — Бидж, в свою очередь, стиснула руки женщины. — Я рада познакомиться с вами. Мама часто говорила о вас.

— Правда? — Женщина оттаяла и благодарно взглянула на Бидж.

У той никогда не хватило бы жестокосердия добавить: «Мама считала, что вы давно умерли». Вместо этого она сказала:

— Она часто вспоминала вас, рассказывая о своем детстве. И, — Бидж обвела взглядом зал, — о других случаях.

— Мы не очень дружная семья. Хорошо хоть, что по таким случаям собираемся все вместе. — Тетушка Бетти тоже огляделась. — А ты похожа на бедняжку Лорел, вот я и узнала тебя. И я запомнила тебя с ее… ну…

Бидж кивнула.

— Наверное, мы встречались на ее похоронах. Тогда так много было народу… — Подумав, Бидж добавила: — И на похоронах дедушки мы встречались.

Упоминание о дедушке было ошибкой: тетушка Бетти попятилась, что-то вежливо пробормотала и ретировалась к группе более тактичных родственников. Впрочем, Бидж была рада этому. Она смотрела на представителей старшего поколения, на родителей, знакомивших с родственниками своих детей. Если не считать того, что присутствующие разговаривали друг с другом как с не очень близкими знакомыми, все выглядело так, как выглядело бы при встрече членов любой другой семьи.

— Прости. Ты Бидж?

Она с удивлением повернулась на голос и увидела перед собой синий спортивный пиджак. Чтобы посмотреть в лицо говорящему, Бидж пришлось запрокинуть голову.

Белобрысому и светлоглазому молодому человеку было не больше двадцати. Он серьезно посмотрел на Бидж.

— Я слышал о тебе. Ты ведь занимаешься медициной.

Бидж поморщилась. Те члены ее семьи, которые заговаривали о медицине, бывали обычно ужасно неуверены в себе, безуспешно пытаясь разрешить проблему при помощи тестов, но все равно подозревая правду — как правило, из семейных преданий.

— Я ветеринар.

— Верно. — Молодой человек протянул руку. — Я Энди Честертон. Мы с тобой двоюродные.

— Бидж Воган… Ох, прости: ты же знаешь, как меня зовут. — Бидж пыталась проследить родственные связи. — Должно быть, твой отец — мой дядя Вайатт. — Она с беспокойством вспомнила, что дядя Вайатт давно умер — один из тех родственников, о которых в семье старались не говорить.

Юноша пожал плечами, и при обычных обстоятельствах Бидж и не догадалась бы, чего стоит такой небрежный жест.

— Мой отец сгорел в собственной постели во время пожара. Может, все и загорелось от его сигареты. Никто не знает, отчего начался пожар, хотя ни для кого в семье не секрет, почему он не смог погасить огонь.

— Мне очень жаль твою тетю…

— Мне тоже. Она, кстати, и твоя тетя. — Он еще раз тряхнул ее руку, не замечая, казалось, что делает.

— Ты был близок с ней? Молодой человек нахмурился.

— В нашей семье никто ни с кем не близок. Послушай, не можем ли мы выйти куда-нибудь и поговорить? — Он казался чем-то испуганным. — Это важно.

— В таком случае… Недалеко отсюда есть кафе, — сказала Бидж.

— Э-э… знаешь, если ты предпочитаешь не разговаривать со мной, я пойму. Бидж покачала головой.

— Всю мою жизнь родственники шарахались от меня. — Ей было всего двадцать восемь, но различие ее и Энди жизненного опыта было поразительным и слегка пугающим.

Бидж заказала чай и долила в него молока. Энди заказал черный кофе без сахара, но испортил эффект, соблазнившись ореховым пирожным. Юноша сгорбился в углу кабинки и ждал, пока Бидж начнет разговор.

— Энди, я что-то запуталась. Кто твои братья и сестры?

Юноша покачал головой.

— Я единственный ребенок.

— Так, Значит, у тебя никого нет, кроме матери…

— И от нее я ничего не могу узнать. — Он сделал большой глоток кофе, поморщился и откусил огромный кусок пирожного; сироп, которым были политы орехи, потянулся длинными извивающимися нитями. — Я хотел бы, чтобы ты взглянула кое на что. Сначала это кажется чистым безумием, но, клянусь тебе, тут не просто совпадение.

Он вытащил сложенный в несколько раз лист бумаги с аккуратно напечатанными именами.

— Это наше генеалогическое древо. — Энди расправил лист, прижав его подставкой для бумажных салфеток, солонкой и пепельницей. Схема включала четыре поколения. Около каждого имени значились даты рождения и смерти; указаны были и причины смерти, если они были известны. Когда же они известны не были, рядом красовались жирные черные вопросительные знаки.

Захваченная увиденным, Бидж разыскала на листе имена своего деда, матери (с вопросительным знаком) и Кэтрин Честертон Салем, потом коснулась пальцем собственного имени и имени своего брата Питера. Энди кашлянул.

— Знаешь, я совсем не хотел бы тебя пугать.

— Почему это должно меня испугать? — Но Бидж уже все было ясно, и теперь она старалась найти способ, как объяснить этому мальчику…

Энди вытащил второй лист; на нем имена были выстроены в колонки.

— Здесь у меня даты смерти и возраст, в котором умирали члены семьи, — отдельная колонка для каждой ветви. — Он постучал пальцем по первому листу. — На генеалогическом древе ранние смерти тоже помечены.

На Бидж это произвело впечатление. Почему такая мысль не пришла ей самой?

— Я обработал семейные архивы Дайзартов, Блаунтов, Воганов и Честертонов. Из всех ветвей большинство ранних смертей… ну если не ранних, то в среднем возрасте, приходится на Честертонов. — Энди виновато взглянул на нее. — Это та ветвь, из которой происходила твоя мать.

— Да, я знаю. — Бидж собралась с силами и тихо проговорила: — Моя мать покончила с собой.

— Ох… Похоже, что и мой отец тоже. — Энди закусил губу. — Мне действительно очень жаль, Бидж, но поэтому-то мне и приходится обратиться к тебе: может быть, твоя мать знала о чем-то? С нашей семьей что-то не так? — Когда Бидж ничего не ответила, он продолжал: — Пожалуйста, помоги мне. Я понимаю, мы только что встретились, и все это звучит странно и невразумительно. Но не говорила ли тебе чего-нибудь твоя мать? Папа ничего мне не рассказывал — просто отказывался говорить о родственниках.

Бидж долго молча смотрела на Энди. Молодой человек был загорелым, как на рекламе мужского одеколона, и мускулистым, хотя детский жирок еще был заметен. Глаза его, несмотря на тревогу, смотрели ясно и удивительно, как показалось Бидж, невинно.

В памяти Бидж всплыли строки предсмертной записки ее матери: «Бидж, писать это — самое трудное дело, которое только может выпасть матери. Особенно тяжело это делать мне — зная, что может наступить день, когда ты окажешься перед таким же выбором…» Бидж впервые сейчас поняла чувства, которые испытывала ее мать, и перестала горько упрекать ее в душе за то, что та никогда, пока была жива, ничего не говорила ей о семейной болезни.

Бидж сделала выразительный жест руками.

— Поверь, я не пытаюсь от тебя отделаться. — Она отхлебнула чаю, пытаясь найти подходящие слова, потом сдалась. Заставлять его ждать жестоко, а подготовиться к такому разговору все равно невозможно. — Ладно. Существует такое заболевание: болезнь Хантингтона, или хорея Хантингтона. Тебе приходилось о ней слышать?

Энди покачал головой. Его руки, лежавшие на пластиковой столешнице, сжались в кулаки с такой силой, что суставы побелели.

— Это болезнь, вызывающая дегенерацию нервной системы, болезнь неизлечимая. Она связана с аутосомамиnote 2… — Энди смотрел на нее непонимающе, но Бидж продолжала: — Это генетическое нарушение, поражен доминантный ген. В нашей семье заболевает половина родившихся, если, конечно, не оба родителя больны, тогда вероятность еще выше.

— В чем это проявляется? — спросил Энди напряженным дрожащим голосом.

Бидж снова взмахнула руками, не находя нужных слов. Какой-то частью сознания она отметила, что теперь часто делает этот жест: был период в ее жизни, когда она следила за своими руками, не позволяя им жестикулировать.

— Болезнь в чем-то сходна с рассеянным склерозом, в чем-то — с шизофренией. Ты не можешь управлять своими мускулами, как другие люди, твое настроение быстро меняется — от возбуждения к депрессии. На ранних стадиях часто ставят неверный диагноз — шизофрения или раздвоение личности, если не бывает известна история семьи.

Энди машинально откусил еще кусок пирожного, хотя казалось, что его вот-вот начнет тошнить.

— Что ты имеешь в виду насчет невозможности управлять мускулами? В чем это проявляется?

— Человек становится неуклюжим. У него дрожат руки. Ты все роняешь, часто теряешь равновесие… Вот что: тебе нужно посоветоваться с врачом, иначе ты будешь приходить в ужас каждый раз, как что-нибудь уронишь или разобьешь. — Бидж попыталась улыбнуться. — Мы ведь обыкновенные люди и бываем неуклюжи, как и все.

— Неуклюжи, как и все, — задумчиво повторил он. — Ко мне это подходит. — Он облизал губы. — А всегда ли… — юноша сглотнул, — это смертельная болезнь? Всегда ли она протекает одинаково?

Бидж вспомнила свою мать и родственников по материнской линии.

— Всегда. Как только появятся первые симптомы — обычно между тридцатью пятью и сорока пятью годами, — дальше болезнь прогрессирует безжалостно. — Бидж не стала отвлекаться на описание более легкой формы — ювенильной хореи. Если Энди так же страстно заинтересован, как была она сама, он скоро все узнает.

Дыхание молодого человека стало быстрым и поверхностным.

— Лекарство от нее существует?

Бидж почувствовала себя отвратительно эгоистичной.

— Пока еще нет. Ведутся эксперименты по лекарственной терапии: она замедляет вырождение клеток мозга. Больше в общем-то ничего.

— О'кей. — Но он пристально смотрел на столешницу, и было ясно, что все далеко не о'кей. В соседней кабинке две школьницы громко обсуждали кого-то по имени Трент: девственник он еще или нет? Это был глупый и бессмысленный разговор, живой и веселый — такой чуждый для Энди и Бидж.

Наконец он спросил:

— Так что я могу сделать?

Бидж не обратила внимания на это «я».

— Ты можешь пройти тестирование. Это не очень дорого, и после ты будешь знать наверняка. Знать, — откровенно призналась она, — много тяжелее, чем не знать. Я понимаю, тебе кажется, будто это не так, однако можешь мне поверить.

— Ты прошла тестирование? — Энди поспешно зажал рот рукой, словно пытаясь загнать вопрос обратно, но было поздно. Его резкое движение заставило чашку с кофе подпрыгнуть, и жидкость расплескалась: темное пятно на листе с генеалогическим древом накрыло половину имен.

Бидж промокнула лужу салфеткой.

— Я обдумывала это. — Бидж не стала говорить, что наличие у нее хореи Хантингтона подтвердилось, и уж тем более не стала сообщать, что теперь для нее это не имеет значения. — Сначала думаешь, будто знание принесет тебе облегчение, потом вспоминаешь об остальных своих родственниках.

Энди закрыл глаза, погрузившись в размышления.

— Конечно. Я понял. — Бидж видела, что он и в самом деле понял — немножко. Юноша обхватил себя за плечи, хотя в кафе не было холодно, и тихо пробормотал: — Спасибо.

Бидж была поражена.

— За что? Я узнала об этом два года назад, и вся моя жизнь тогда развалилась на части. Мне ужасно жаль говорить обо всем этом тебе.

Энди устало потер обеими руками лицо, став похожим на старика, огорченного семейной ссорой.

— И все-таки так гораздо лучше, чем догадываться о чем-то и ничего не знать достоверно. — Бидж подумала, что такой же жест он будет делать, когда ему исполнится пятьдесят, если, конечно, он сможет дожить до этого возраста. — Самое странное — как обыденно все это воспринимается, даже наш разговор. Можешь ты представить себе что-нибудь такое же странное в своей обычной жизни в реальном мире?

Бидж улыбнулась ему.

— А я и не живу в реальном мире.

Энди улыбнулся тоже, приняв ее ответ за шутку. Он настоял, что заплатит за чай Бидж, и они вместе прошли на автостоянку перед похоронным бюро.

— Ты пойдешь на кладбище? — спросила Бидж. Энди передернуло, и Бидж поняла, почему мать никогда не брала их с братом на похороны.

— Я должен уехать. — Резко повернувшись, Энди заглянул Бидж в глаза. — Неужели тебе не страшно? Не смотришь ли ты на календарь, гадая, сколько тебе отведено лет, не боишься ли, что это случится с тобой?

Бидж подумала: какой была бы его реакция, ответь она: «Со мной это уже случилось». Но произнесла она другое:

— Вроде бы, как мне говорили, ты собираешься поступать в Западно-Виргинский университет? — Совпадения тут не было; их семья предпочитала Западно-Виргинский Университету Виргинии.

— Да, на физический. Да, ведь верно: ты тоже там училась, только в ветеринарном колледже. А чем ты занимаешься после окончания?

— У меня частная практика, — пожала плечами Бидж.

Распрощались они с чувством неловкости: имевший место разговор едва ли располагал к обмену любезностями.

— Желаю тебе благополучно доехать до дому, — сказала Бидж.

— На самом деле я еду не домой. — Он слабо улыбнулся. — Я встречаюсь на побережье с друзьями, мы там сняли на неделю дом. — Он порылся в кармане своего спортивного пиджака. — Где-то у меня есть карта… Как только доберусь до побережья, там уже не заблужусь.

Бидж рассеянно откликнулась:

— На юг по 95 — му шоссе, потом объедешь Ричмонд по 295 — му, снова по 95 — му на 460 — е, напрямую к Питерсбергу, затем по 64 — му объедешь Норфолк, на юг по 17 — му через Дисмал-Суомп и свернешь на восток по 158 — му, не доезжая Элизабет-Сити.

Энди вытаращил на нее глаза.

— Ты уверена?

Бидж, заглянув в себя, могла бы перечислить все дренажные трубы, каждую неожиданную на южных дорогах трещину от мороза, каждую колдобину, не заделанную при ремонте.

— Более или менее уверена.

— О'кей. — Он сделал шаг вперед и обнял Бидж. — Спасибо, что рассказала мне. Тут Бидж решилась.

— Энди! Когда вернешься в университет, оставь мне записку в моем абонентном ящике на почте. — Она быстро написала свой адрес. — Есть один профессор физики, с которым я хочу тебя познакомить.

— Ладно. — Молодой человек сел в машину, и Бидж повернула ко входу на кладбище.

Церемония у могилы не заняла много времени. День был прекрасный, дул легкий теплый ветерок, и на ветке распевал кардинал — защищая свою гнездовую территорию, вспомнила Бидж. Теперь она гораздо лучше понимала дикую природу, чем раньше.

Священник произнес короткую молитву, потом прочел отрывок из «Книги Притчей Соломоновых»: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя»note 3. Это должно было служить похвалой Кэтрин Салем.

Бидж, однако, подумала о своей матери и поморщилась. Быстрый взгляд на стоящих вокруг могилы родственников оставил у нее впечатление, что и они чувствуют вину. Только две дочери Кэтрин Салем, женщины лет под сорок, не обращали ни на что внимания.

Гроб опустили в могилу, и собравшиеся поспешно стали кидать на него горсти земли. Какой-то пожилой родственник из Западной Виргинии пропел гимн:

О, возрадуйся, брат мой возлюбленный,

Ты избавлен теперь от мучений.

Так забудь все свои испытанья,

Все заботы оставь в сей юдоли.

Бидж сочла, что с нее достаточно. Быстро кивнув собравшимся, она прошла к своей взятой напрокат машине.

До Кендрика было три с половиной часа езды по шоссе. У Бидж не было так много времени.

Вздохнув, она сняла парадные туфли, вытащила из-под сиденья кроссовки и надела их; потом достала из багажника рюкзак и пошла пешком. Бидж свернула направо в первый же переулок. Кирпичные стены домов по обе стороны скоро приобрели цвет песчаника, превратились в сложенную из крупных камней ограду, потом в стену каньона.

Еще сорок шагов, и она, пройдя между дюн, оказалась на песчаной дорожке, вьющейся между грудами водорослей. Арлингтон, оставшийся у нее за спиной, виден не был.

На протяжении следующей минуты Бидж дважды поворачивала на отходящие в сторону тропинки. Голоса морских птиц умолкли, воздух больше не пах солью. Справа поднялись глинистые кручи, впереди ветер гнал волны по заросшему клевером лугу. Одинокий крик похожей на сокола птицы отдался эхом от скал. Бидж улыбнулась и свернула налево.

Дорожка резко пошла в гору, песок под ногами сменился черноземом, потом поросшими мхом скалами. Среди мха начали попадаться пятна лишайников, тропинка была теперь усыпана сосновыми иглами. Облачное небо низко нависло над головой.

За последние пять минут Бидж не заметила на тропинке ни единой обертки от жвачки, банки из-под пива, контейнера от «бигмака».

Обойдя скалу, Бидж оказалась на озаренном солнцем склоне. Радуга висела над пустынной зеленой долиной, над струящимся с ее противоположной стороны водопадом. Бидж ощутила слезы на глазах: кто мог бы подумать, что по пути с похорон она увидит всю эту — красоту?

За поворотом дороги гравий сменился булыжником; по обеим сторонам появились глубокие канавы. Бидж пересекла не имеющий, казалось, возраста каменный мост через глубокий каньон. Несколько скоп или каких-то других похожих птиц парили ниже моста, высматривая добычу в скрытой туманом текущей по каньону реке. Одна из них вдруг резко нырнула вниз, исчезнув из виду. Бидж ощутила странную тоску по крупным хищным птицам.

Крутой склон ущелья сменился округлыми зелеными холмами. Их вершины тонули в тумане, но Бидж знала, что высоко они не поднимаются.

Через каждые несколько шагов характер дороги под ногами Бидж менялся, словно это было лоскутное одеяло: большие каменные плиты, булыжник, гравий. Преодолев небольшой подъем, Бидж оказалась на узком гребне, разделяющем глубокие долины.

Слева неуклюжее четвероногое размером с корову со странной формы челюстями и выступающими губами издало унылый рев и ринулось вниз по склону. Бидж, словно услышав сирену, подающую сигналы в тумане, вышла на середину дороги и постаралась не приближаться к обочинам.

Теперь скальный гребень перешел в пологую возвышенность, напоминающую старые сгладившиеся горы вроде Аппалачей. Туман ненадолго рассеялся, и Бидж увидела под ногами широкую долину. Девушка свернула на первую же тропинку, ведущую вниз, и вокруг нее снова сомкнулся туман.

Когда она вынырнула из влажной пелены, перед ней открылся великолепный вид на Кендрик и Западно-Виргинский университет. Ее отделяло от них не больше пяти миль.

Бидж шла теперь по проселочной дороге и почти сразу оказалась у въезда на ферму. Перед ней был типичный сельский дом, с белым штакетником вокруг, с большой верандой. Черепица на крыше поросла мхом; доски веранды были выщерблены и нуждались в покраске. Такая ферма могла быть где угодно в холмах Виргинии — обычный старый дом, принадлежащий самым обычным людям.

Сетчатая дверь широко распахнулась; появился огромный клюв, а затем хищная голова с пронзительными золотыми глазами — орлиная, но гораздо больше, чем у любой птицы. Страшные когти вцепились в дверь, и на веранду одним прыжком вылетело львиное крылатое тело.

Голова склонилась набок, глаз глянул на Бидж. Клюв раскрылся, и резкий ясный голос произнес:

— О, что за встреча. Царственная охотница, девственная и прекрасная. Ох… Прошу прощения — это другая богиня.

Бидж сказала с облегчением:

— Как же я рада тебя видеть. — Жизнь внезапно снова стала нормальной. Глава 3

Потом Бидж много раз думала, с нежностью и острым чувством сожаления, как похоже все это было на неспешный воскресный отдых — солнечный свет, друзья, семья. Тот день напоминал ей многие, проведенные в обществе матери, — номер «Вашингтон пост», валяющийся на полу гостиной, пересуды по поводу последнего безумного романа Питера, добродушное, почти безразличное обсуждение новостей…

Грифон склонил голову в любезном поклоне и протянул для пожатия когтистую лапу. Бидж была рада видеть, что он без труда сохраняет равновесие, а крылья, которые за время их знакомства не раз оказывались переломанными, благополучно срослись.

— Хелло, дорогая. Как же приятно тебя увидеть! Грифон разговаривал с ней, как интеллигентный и благовоспитанный дедушка, и вид у него был, как у сказочного противника героя мифа. «Это не так, — сердито поправила себя Бидж. — Он просто необыкновенно красив».

Она порылась в рюкзаке, неожиданно почувствовав смущение.

— Я тебе кое-что принесла.

— Мне? Как замечательно! Это что-то боится, молит о пощаде, залито кровью?

Раздался звучный низкий женский голос:

— Не обращай внимания, Бидж. Он сегодня просто не в настроении.

— Я никогда себе такого не позволяю — не обращать на него внимания. — Бидж прекрасно знала, что и Лори тоже всегда внимательна к настроениям грифона. — Принесла я книгу. — Она робко протянула грифону подарок, поняв, что он с самого начала видел, что лежит у нее в рюкзаке. Почему, разговаривая с грифоном, все время приходится сожалеть о неточности своих высказываний ?

Грифон жадно схватил подарок когтями и развернул бумагу.

— «Алиса в Стране Чудес». Кажется, ты как-то упоминала об этой книге.

— Я принесла тебе факсимильное воспроизведение первого издания — того, где иллюстрации Тенниела. — Бидж была ужасно рада, когда ей удалось найти его; она подумала, что грифон оценит подарок. — Полное название «Приключения Алисы в Подземном Царстве», и вот еще продолжение. — Бидж протянула грифону «Алису в Зазеркалье». — Надеюсь, тебе понравится.

— Еще бы, конечно. — Грифон прижал первую книгу к доскам пола и с интересом рассматривал иллюстрации, переворачивая страницы когтем. — Это чья-то фантазия или рассказ о действительно случившихся где-то событиях?

— Фантазия… — Бидж заколебалась, взглянув на лукавое лицо Лори, — насколько я знаю. Можно мне войти?

Грифон одним движением ухватил обе книги когтями и забросил себе на спину. Книги прочертили изящную дугу и скрылись между крыльями, заботливо сложившимися над ними.

— Прошу. — Грифон попятился, став еще более похожим на геральдическую фигуру на щите, и придержал дверь одной когтистой лапой, одновременно делая другой гостеприимный жест. — Пожалуйста, входи. — Он крикнул кому-то внутрь дома: — У нас сегодня к обеду, похоже, кто-то из мигрирующих сельскохозяйственных рабочих.

Бидж так и не вошла в дом: навстречу ей скользнул самый красивый мужчина из всех, кого только она знала.

— Бидж! — Он передвигался, опираясь на трость — последствие участия в недавней схватке, — а его улыбка была такой сияющей, что глазам становилось больно. — До чего же замечательно снова вас видеть! — Он низко поклонился и поцеловал ей руку, потом со смехом ловко, как танцор, привлек ее к себе и нежно поцеловал в губы. — Пожалуйста, не обижайтесь на нас.

— Я и не подумаю. — Она тоже обняла его, чувствуя собственную неуклюжесть, но совсем не огорченная ею. — Как идет ваше выздоровление?

— Неважно. — Солнечный луч блеснул на его гладко зачесанных волосах, безупречно гладкая бронзовая кожа, казалось, сияла отсветом послеполуденного солнца — перед Бидж был идеальный латиноамериканский возлюбленный, мечта любой женщины. — Я приехал сюда, чтобы миз Клейнман вынесла свое суждение. Она замечательно действует на выздоравливающих.

— Это все мое умение подойти к больному, — раздался голос из-за двери. Грифон и Протера машинально повернулись в ту сторону. Протера тут же снова обернулся к Бидж, улыбнулся и виновато пожал плечами.

Бидж коснулась его платья.

— Это что-то новое.

Протера кивнул и расправил подол.

— Мне повезло с покупкой: я заказал платье по каталогу, а сидит оно лучше сшитого на заказ. Но, пожалуйста, давайте уйдем с веранды: я чувствую себя здесь не очень уютно. — Выглядел он так же естественно и грациозно, как пантера на стволе дерева.

— Ну, когда я весь целиком на веранде, — заметил грифон, — вряд ли найдется что-то еще, что показалось бы странным.

— Вот как? — Протера предложил Бидж руку. — Прошу вас, входите.

Гостиная представляла собой странную смесь типичного для Западной Виргинии салона и восточного сераля. Посередине ее стояла старинная набитая конским волосом софа, достаточно большая и массивная, чтобы выдержать грифона. На стене красовались черно-белые фотографии: команда лесорубов, снятая в 1912 году, вид на Нью Ривер, нечеткий и неправдоподобный снимок слона на железнодорожной платформе: лебедка поднимала его за цепи, обмотанные вокруг шеи. На другой стене висели огромные цветные репродукции: несколько театрально разодетых римлян, приносящих клятву на мечах, и что-то похожее на охоту на львов. — Та, что слева, — «Клятва Горациев» Жака Луи Давида. Честь превыше жизни. Охота на львов справа — картина Делакруа. Обрати внимание, как изображена мускулатура. — Бидж уже заметила совершенное знание анатомии художником и подумала, что тот, должно быть, наблюдал львов с близкого расстояния. — Это, к сожалению, всего лишь репродукции. — Грифон огорченно смотрел на них. — Оригиналы один в Лувре, другой — в Чикагском институте искусств. Я хотел их получить, но миз Клейнман убедила меня, что это привлечет слишком много внимания.

Пока он рассматривал картины, Бидж заглянула в его спальню. Комната была обставлена по-спартански — огромный матрац на голом полу, поднос с единственной чайной чашкой, книжные полки от пола до потолка. Бидж с улыбкой глянула на лежащие у постели две пары вязаных домашних тапочек — набор для четырех лап. Или тапочки растянулись, или они были специально изготовлены так, чтобы подходить и орлиным, и львиным конечностям.

Грифон обернулся к Бидж.

— Надеюсь, ты оценишь компьютер, — сказал он, не скрывая гордости. — С тех пор, как ты была здесь в последний раз, появились кое-какие усовершенствования.

Действительно, увиденное ею было просто чудом. Монитор висел на прикрепленном к стене кронштейне; его можно было поворачивать под нужным углом. К стене же на петлях была подвешена изогнутая — в соответствии с требованиями эргономики — клавиатура. … Над ней висел ятаган, лезвие которого имело точно такую же кривизну. Под кушеткой виднелся явно мало употребляемый и приобретенный для полноты картины модем рядом с гнездом для подключения. Сам же компьютер со всеми его дисководами и дополнительной памятью стоял под изящным столом из вишневого дерева; на столе в низкой лаковой вазе лежала горка черных камней, из нее торчали темно-лиловые ирисы.

— Ты пользуешься Интернетом? — Бидж, которая за последние полтора года и телевизор-то видела редко, не говоря уже о компьютерах, выговорила название не очень уверенно.

— Иногда.

— Куда же от этого денешься, — сказала вошедшая в комнату и сразу же заполнившая ее Лори. Лори Клейнман страдала от ожирения, ее прическа — длинные прямые волосы — не изменилась с тех богемных дней, когда она занималась филологией и не стала еще лучшим анестезиологом ветеринарного колледжа. Совсем недавно, решительно высказав мнение по какому-либо поводу, она спряталась бы в облаке табачного дыма, боясь, что ее услышит кто-нибудь неподходящий. Теперь же она казалась уверенной в себе, как императрица, и грифон поклонился ей так же естественно, как в свое время кланялся королю.

Тут грифон заметил открытую дверь в спальню и стремительно нырнул туда.

— Ты видела мой справочный отдел? — Он указал на книжные полки, одновременно с деланно равнодушным видом накидывая покрывало на матрац и пряча тапочки. — Позволь показать тебе одну из моих любимых книг — своего рода бестиарий.

Грифон распахнул створки, вытащил когтем книгу и элегантным движением лапы стал перелистывать ее, склонив голову и устремив на страницу один золотой глаз.

— Вот, пожалуйста. Справочник профессора Саута по мифическим и сказочным животным. — Бережно держа книгу когтями, он с серьезностью начал читать вслух: — Вот описание грифона: «Это существо воинственное, хищное, бдительное. Если доверить ему охрану кого-либо, грифон заботлив и даже иногда нежен. Как мститель он безжалостен в своем преследовании врагов». — Грифон удовлетворенно кивнул. — Удивительно точная книга.

— Ну еще бы, — фыркнула Лори. — Автор становится таким объективным, стоит ему заговорить о грифонах…

— Можно взглянуть? — Бидж взяла у грифона книгу и стала ее просматривать. — Как интересно! «Говорят, коготь грифона, если сделать из него чашу, меняет цвет при соприкосновении с ядом».

— Это, несомненно, преувеличение, но вокруг знаменитых животных слагаются многочисленные мифы. Протера лукаво поднял бровь.

— «Средневековый немецкий трактат, — читала дальше Бидж, — предписывает даже поместить живого грифона на грудь женщины, чтобы излечить ее от бесплодия».

— Безотказное средство, — хихикнула Лори. Грифон несколько раз смущенно и обиженно щелкнул клювом. Бидж взглянула на Протеру; к ее удивлению, на его лице лукавую улыбку сменило задумчивое выражение.

— Думаю, этот немецкий автор был хорошим наблюдателем, но плохо умел интерпретировать увиденное. Что касается когтя грифона и яда… — Протера махнул рукой с безукоризненным маникюром. — Возможно, если автор попал туда, где мог видеть грифонов, то и ускоренное и легкое исцеление он видел там же.

Это заставило умолкнуть всех, особенно грифона.

— Боже мой, доктор, неужели вы думаете, что он посетил…

— Мне кажется, — твердо ответил Протера, — что свои наблюдения он сделал не в Германии. Похоже, он побывал в стране, где плодовитость — норма; там же он встретил и грифонов. — Протера слегка стукнул тростью по полу. — Думаю также, что нам пора за стол.

Лори приняла позу усталой официантки. — Добро пожаловать в «Клейнман и Грифон». Вам в зал для курящих или некурящих?

— Это не имеет значения, не правда ли, дорогая? — откликнулся Протера. — Ведь никто из нас не курит.

Лори просияла. Отказ от сигарет был ее величайшим достижением.

— Тогда почему бы вам не сесть во главе стола? По дороге в столовую Бидж сказала Лори:

— Пахнет изумительно.

— Конечно, — ответила та, погладив грифона по спине. — На самом деле это он готовил.

Грифон согнул переднюю лапу с когтями, которые, как знала Бидж, с легкостью рассекали камень.

— Я умею срезать шкурку, резать ломтиками и кубиками, а также, подозреваю, сумел бы сделать пюре.

В руке Протеры словно по волшебству появилась бутылка белого совиньона.

— И вытащить пробку из бутылки тоже. — Он бросил бутылку грифону.

Великолепное животное взвилось на дыбы, почти достав до потолка, и поймало бутылку, умудрившись ее не взболтать. Через секунду раздался громкий хлопок, и грифон помахал лапой с надетой на коготь пробкой. Все поспешно протянули ему свои бокалы.

Ни у кого и сомнения не возникло, что именно грифон произнесет тост. Он высоко поднял бокал, чуть заметно дрогнувший в его когтях.

— За Перекресток. Все повторили за ним:

— За Перекресток.

Молча пригубив вино, все подумали об этом месте — месте, ради которого каждый из них рисковал жизнью, но которое не всем было известно в равной мере. Лори бывала на Перекрестке только в чрезвычайных обстоятельствах, Протера в течение года занимался исследованиями, а Бидж как ветеринар нашла там своих первых пациентов. Грифон же был величайшим и отважнейшим защитником Перекрестка.

Протера поставил бокал на стол.

— Это вино из Мальской долины в Чили. — На секунду его акцент сделался более заметным. — Странно, чем дальше ты оказываешься от дома, тем легче напоминают о нем даже мелочи.

Бидж ничего не ответила, все еще погруженная в мысли о Перекрестке. Сегодня ей пришлось слишком близко соприкоснуться со своим родным домом и семьей, и она чувствовала себя значительно лучше на расстоянии от них.

— А как насчет жаркого? — мягко поинтересовался грифон. — Оно тоже напоминает тебе родные края, Эстебан?

Протера попробовал мясо.

— Великолепно, хотя, должен сказать, если бы готовил я, специи были бы совсем другие. Я предпочитаю шафран, тмин и кориандр.

Лори вмешалась прежде, чем грифон успел ответить:

— Не начинайте препираться. Бидж сказала только:

— Жаркое превосходное. — Так это и было на самом деле: обилие лука, сладкого перца, томатов и моркови в густом соусе прекрасно сочеталось с нашпигованным чесноком мясом. — Что собой представляет основной ингредиент?

— Оленина.

Бидж бросила на грифона внимательный взгляд, и тот смущенно кашлянул.

— Я нуждаюсь в гимнастике, и на самом деле некоторое прореживание идет на пользу местному стаду оленей. Надеюсь, ты не возражаешь…

— Конечно, нет. — Против чего же тут возражать, стала оправдывать себя в душе Бидж: действительно, у оленей в Западной Виргинии не было естественных врагов, кроме горных львов, редких настолько, что само их существование иногда подвергалось сомнению. Она отправила в рот еще один кусок мяса и виновато признала про себя: но ведь оно действительно такое вкусное…

Через несколько минут разговор за столом отвлек ее от этих мыслей, и Бидж смогла спокойно наслаждаться превосходным жарким. Лори, грифон и Протера говорили и спорили обо всем на свете, меняя темы с такой же легкостью, с какой передавали друг другу солонку: о последних фильмах, о телескопе «Хаббл», о возможном возрасте Вселенной… О том, как удается уловить мгновение на своих полотнах Ватто и Фрагонару… О том, влияет ли хоть чем-нибудь возраст Вселенной на изображенную на картине увлеченную легким флиртом красавицу на качелях… О лекарственных растениях и лечении запахами стресса — и имеет ли значение снятие стресса в борьбе с раком и СПИДом… О релятивистской и фундаменталистской этике (по мере того как опустошалась вторая бутылка) и о том, существует ли этика универсальная, пригодная для всех известных им миров: грифон утверждал, что существует, Протера отрицал это, Лори Клейнман выступала в роли рефери.

Бидж, по очереди испытывая восхищение, изумление, возмущение, говорила совсем мало; она чувствовала себя ребенком в компании взрослых. «Сколько, интересно, пройдет лет, — думала она, — прежде чем это чувство исчезнет?»

Постепенно разговор переключился на проблемы искусственного интеллекта и тест Тьюрингаnote 4, а потом угас. Грифон повернулся к Бидж.

— Как замечательно, что ты вернулась сюда. Ты шла пешком?

— Да, — кивнула Бидж. — В Вашингтоне я взяла напрокат автомобиль и, чтобы попасть сюда, проехала немного на попутной машине, но в основном шла пешком.

Лори, вытирая хлебом соус с тарелки, фыркнула.

— Только послушать, как вы двое играете в слова. Можно подумать, что, если назвать вещи своими именами, начнется забастовка летного состава.

Но грифон продолжал внимательно смотреть на Бидж.

— Так, значит, ты шла пешком. Как я понимаю, дорога повсюду была достаточно проходима?

— По большей части. Дорога достаточно широка для автомобиля или конного фургона. Ее поверхность была неодинаковой: то булыжник, то гравий или песок. — Бидж нахмурилась. — Местами даже она была вымощена панцирями омаров. Грифон посмотрел на нее с восхищением.

— Великолепно. Все дороги проходят через несколько разных миров. Бидж задумчиво смотрела на деревья за окном.

— А это значит, что на каждой дороге пришельцы могут появиться из нескольких мест. Грифон чуть поколебался.

— Но у них и столь же много шансов потерять дорогу. Только мыслящие существа способны ее проследить, да и то лишь те, кто умеет читать карту.

— Это палка о двух концах. — Бидж давно уже мучительно обдумывала проблему: любой вид, спасающийся по дороге из одного мира в другой, может ведь и не найти безопасного убежища. — Теперь очень трудно попасть на Перекресток.

Грифон стукнул лапой по столу так, что тарелки подпрыгнули.

— Ты не можешь одновременно защитить Перекресток и оставить его у всех на виду.

— Но Перекресток бесполезен, — напомнила ему Бидж, — если он не на виду. Я могла не выжить, — а следовало бы сказать: «Не осталась бы в живых наверняка», — если бы не Перекресток и Книга Странных Путей.

— Книга Странных Путей… — Протера, хмурясь, смотрел в свой бокал. — Собрание карт, позволяющее путешествовать между мирами. Дар богов. Как жаль, что все экземпляры, насколько нам известно, уничтожены. — Он быстро добавил, взглянув на Бидж: — Впрочем, в этом вопросе я доверяю твоему суждению.

— Теперь существует новая Книга Странных Путей, — сказала Бидж.

Она почувствовала странную гордость, когда все молча вытаращили на нее глаза. Не так легко было заставить умолкнуть сидящих за этим столом.

— Прошу прощения. — Она сбегала в гостиную и вернулась, неся свой рюкзак. Оттуда она вытащила несколько книг в тщательно прошитых переплетах из мраморной бумаги. На обрезе было заметно, из какой особой — содержащей много текстильных волокон — бумаги сделаны книги. Бидж долго искала по книжным ярмаркам и лавкам, прежде чем нашла достаточно искусного переплетчика; тот подробно расспросил ее, и на каждый экземпляр ушло очень много времени. Первую книгу Бидж вручила грифону, как и подобало.

Он положил книгу на стол, чтобы всем было видно, и стал осторожно переворачивать страницы.

— Карты изготовлены замечательно. Ты пользовалась перьевой ручкой?

— Вроде того. Я имею в виду, что ручка перьевая, но заряжается картриджами с чернилами. — Бидж была горда тем, как у нее получились карты. Ее мать вела дневник, посвященный их саду, и часто делала в нем зарисовки. Бидж постаралась начертить карты с той же тщательностью и вниманием к деталям.

Грифон рассматривал страницы книги, прослеживая извилистые линии, обозначающие дороги: через реки, горы, труднодоступные каньоны.

— И все эти дороги проложила ты? Бидж подумала о своем путешествии в Кендрик из Вашингтона.

— Другие тоже, но я стираю их за собой. — Она снова порылась в рюкзаке. — И я заказала еще пять книг — пока пустых. — Она выложила их на стол. — Клянусь, как только у меня будет время, я нарисую новые карты и в…

Ее голос прервался.

Лори, заглянув через ее плечо, только и сказала:

— Замечательно начерчено. — Грифон, потянувшись через стол, перекинул одну книгу Лори (она схватила ее, как неумелый игрок в регби — мяч) и две — Протере; тот, не сделав, казалось, ни малейшего движения, ловко поймал по одной в каждую руку. Все принялись листать книги, показывая друг другу искусно вычерченные карты без всяких комментариев. Бидж нарушила молчание:

— Я этого не делала. Понятия не имею, как такое получилось.

— Невежественная богиня, — проворчал грифон.

— Я не хотела бы, чтобы меня так называли.

— Тебе придется привыкнуть. — Грифон опустил клюв и искоса посмотрел на Бидж, словно нахмурившись. — Это признание твоих заслуг: создательницы дорог, хранительницы Перекрестка, наследницы и избранницы Бога-Отчима, благодаря которому так много видов живых существ нашли пристанище на Перекрестке. Тебе предстоит научиться смотреть на то, что тебя называют богиней, так же, как на обращение по фамилии или как когда тебя называют доктором. — Грифон ловко подцепил кусок мяса вилкой и отправил его в клюв. Бидж постаралась переменить тему разговора.

— Разве тебе не удобнее есть при помощи твоих… не прибегая к вилке?

— Безусловно — как и тебе было бы удобнее есть, опустив лицо в тарелку. Не ради этого нас учат правильно вести себя за столом.

— Как и многому другому, — добавил Протера, делая глоток вина. — Раньше я думал, что стремление к удобству — характерная черта физики; теперь я в этом не так уж уверен. Бидж, можно предложить тебе еще жаркого?

Она с благодарностью протянула тарелку.

— Спасибо. Да, и мне следовало поинтересоваться раньше…

— Тогда тебе пришлось бы перебить говорящего, — прокомментировала Лори.

— …в каком состоянии твоя нога.

— Постепенно заживает, спасибо. И я должен бы радоваться: впервые в жизни я обзавелся частью тела, которая предсказывает дождь или снег. Теперь уже я могу двигаться почти так же быстро, как и раньше. — Почти помимо воли он признался: — Правда, я ожидал, что она заживет быстрее.

— Мне известно место, где ты выздоровел бы быстрее, — сказала Бидж и прикусила губу. Там и грифон бы скорее поправился.

Лори поднялась из-за стола и встала спиной к ним, глядя в окно. Грифон, казалось, ничего не заметил.

— Ценю твое приглашение, — ровным голосом ответил Протера, — но у меня есть обязательства здесь я ведь преподаю. — Он лукаво взглянул на грифона. — Как и мой коллега.

Бидж пришла в замешательство. Она попыталась представить себе грифона в одном из университетских зданий, показывающего на исчерканную мелом доску и разделывающегося (словесно) с каким-нибудь несчастным студентом. Впрочем, лучшие профессора на последних курсах именно такими и были.

— Так ты преподаешь?

— Пока еще нет. — Однако в голосе грифона прозвучало самодовольство: как если бы он привел неопровержимый довод в споре с умным противником Он кашлянул — Если спрос на консультации профессора Протеры и более постоянен, то все же моя академическая карьера позволяет мне, несмотря на выход на пенсию .

— Не может быть! — расхохоталась Бидж. — Ты — удалившийся от дел преподаватель университета? — Впрочем, конечно. Грифон был никак не меньше чем профессором. — Как это тебе удалось? Боже мой, не вломился ли ты в университетский архив и не подделал ли там документы?

— Конечно, нет, — искренне обиделся грифон. — Да и это было бы немедленно обнаружено. Против подобного рода вторжений существуют предосторожности.

— К тому же, — добавил Протера, — это было бы бесполезно. На самом деле произошло вот что: несколько недель назад, в пятницу вечером, в компьютерном центре административного здания случился пожар. Все записи оказались уничтожены.

— Все? — Бидж, которая относилась к компьютерам с известным недоверием, вспомнила одного выпускника, у которого полетел твердый диск с единственным экземпляром его магистерской диссертации. — Там хранилась выписка из моего диплома.

— К счастью, имелись копии на дискетах, — не глядя на нее, продолжал Протера. — Они находились в другом помещении, их должны были вновь загрузить в центральный компьютер после выходных дней.

Бидж понадобилось несколько секунд, чтобы разобраться в случившемся.

— Так вы поработали с дискетами… Протера поклонился.

— Благодаря наличию дискет все утраченные записи удалось восстановить. Ну и вскоре после этого на имя почетного профессора А. Грифона в Кендрик стала поступать почта.

— Вы проделали все это только вдвоем? Протера был явно шокирован.

— Мы никогда бы такого не осилили Все необходимые программы написала Харриет Винтерфар с математического факультета Я только узнал необходимые коды, а наш друг, — он показал на грифона, — обрисовал стратегию в целом.

Бидж заинтересованно повернулась к грифону.

— Эта доктор Винтерфар… — У нее сохранились смутные воспоминания о написанной Харриет Винтерфар статье о Перекрестке и его нестабильности. — Она знает о тебе?

— Дорогая Харриет, — грифон приоткрыл клюв, что было удивительно похоже на улыбку, — так увлекательно рассказывает о своих исследованиях.

— Если бы я не доверяла твоей чести, — вмешалась Лори, — я бы прикончила ее.

— Не преувеличивай. Мы общаемся по электронной почте, и, по-моему, она подозревает, кто я на самом деле.

— Доктор Винтерфар — мой друг, — добавил Протера. — Мы оба изучаем Перекресток, мы разделяем любовь к Перу, хотя она бывала там только как туристка. — Он лукаво улыбнулся и кокетливо расправил платье. — Мне кажется, она немного в меня влюблена.

Лори хихикнула, но закашлялась, чтобы скрыть это.

— Что вполне понятно, — кивнул Протера. Бидж подумала: взгляд Лори на такие вещи стал более снисходительным — недаром у нее самой роман с грифоном.

Отодвинув тарелку, Бидж вздохнула:

— Как хотелось бы, чтобы и Мелина смогла прийти сегодня.

Лори покачала головой.

— Мы приглашали ее, но она не захотела оставить свою работу. Сейчас у нее напряженное время — она даже спит в поле, вместе со своим стадом. Со своим содружеством, — поправилась Лори, и никто не возразил. «Содружество» было правильным названием.

— Почему? — спросила Бидж, хотя тут же догадалась, каков будет ответ, и затаила дыхание.

Грифон наклонился вперед и произнес, подчеркивая каждое слово:

— Они наконец-то готовы принести потомство. Бидж не нужно было спрашивать, кого он имел в виду. У нее неожиданно возникло желание по-детски запрыгать — она была слишком взволнована, чтобы усидеть на месте.

— Не может быть! Это же должно произойти осенью.

— На этот раз они рано спаривались, — решительно заявил грифон. — Если помнишь, на Перекрестке тогда все шло не как обычно.

Бидж моргнула. Даже для грифона такое описание происшедшего — нашествия врагов, гибели полубога-хранителя, смерти короля и необходимости эвакуировать население целого мира — было уж очень сжатым.

— Похоже, — продолжал грифон, — что все те события несколько сбили их обычный ритм.

— И когда же это должно случиться?

— Мелина говорит, что ночью послезавтра — в первое летнее полнолуние. Бидж сглотнула.

— Я должна буду помогать.

Грифон поднял вверх когтистый палец.

— Обязательно. К тому же потребуется еще чья-нибудь помощь. Жаль, что Стефан еще не окончил колледж…

Лори нахмурила брови.

— Он же пастух. Если Мелина может помогать, то и он может, — Значит, он примет участие тоже. — Грифон постучал лапой по полу красного дерева, размышляя. Бидж заметила, что пол в столовой носит множество отпечатков его когтей. — Хорошо, но что еще можно предпринять? — Он пристально посмотрел на Бидж.

— Я могла бы обратиться к своим друзьям, окончившим колледж одновременно со мной, — медленно проговорила она, — но никто из них не успеет прибыть вовремя даже… ну, даже с моей помощью.

Бидж помолчала, ожидая, не предложит ли кто-нибудь еще чего-то. Никто ничего не сказал. Наконец она решила:

— Я повидаюсь с доктором Доббсом, — ей все еще трудно было называть его Конфеткой, — и узнаю, не сможет ли он помочь.

— Прекрасный выбор.

— Почему решение предоставлено мне? — поинтересовалась Бидж.

— Потому что ты лечишь животных и тех, кто животное лишь отчасти. Потому что ты знаешь, какие меры нужно принять. Наконец, потому, что у Перекрестка нет правителя и ты — его единственная предводительница.

Грифон, казалось, смотрел куда-то вдаль, и Лори ласково положила руку ему на спину. Король Перекрестка был самым близким другом грифона.

Бидж нарушила молчание.

— Но предводитель — ты. Ты же… — Она запнулась.

— Генеральный инспектор? Да. Наш непредсказуемый профессор Протера уже знает об этом, как, к сожалению, и многие другие. Я лучше всего выполняю свои обязанности, когда работаю один и втайне. Я не предводитель. — Он хотел сказать что-то еще, но внезапно умолк.

— Я поговорю с Конфеткой Доббсом. Его это не удивит: вы с Лори… — Бидж сделала резкий вдох. — Он как раз планировал проведение студенческой практики в это время. Поэтому-то ты и одобрил мое предложение.

Смех грифона прозвучал как приглушенный львиный рык.

— Тебя по-прежнему нелегко провести.

Бидж раздраженно поставила на стол свой бокал.

— Единственное, что мне не нравится, — это что все, касающееся Перекрестка, всегда имеет несколько скрытых сторон.

Грифон спокойно посмотрел на нее.

— Чем дольше ты будешь там жить, чем дороже станет тебе Перекресток, тем больше вероятность, что ты начнешь действовать так же.

Бидж энергично затрясла головой, так что темные волосы взметнулись вверх.

— Никогда. — Но она не могла долго сердиться на него. — Так или иначе, хорошо, что мы получим помощь. Не могу дождаться, когда же появятся жеребята… козлята… как бы их ни назвать.

Даже Лори казалась взволнованной, перья на шее грифона встали дыбом, а Протера, по какой-то непонятной Бидж причине, выглядел встревоженным.

Он покачал головой и улыбнулся сидящим за столом.

— Обед был превосходен, однако не следует позволять времени ускользать у нас между пальцами. — Он резко постучал по столу, чтобы привлечь внимание. — Пора переходить к боевым действиям.

Грифон напряженно кивнул.

— Охотники накормлены, но война ненасытна. Лори поморщилась.

— Мне, конечно, придется мыть посуду. Лентяи вы.

— На войне как на войне, мадам.

— Подумаешь, новости. — Лори обернулась к Бидж. — Поможешь мне? В конце концов готовил-то он.

— Я был бы рад… — неуверенно начал Протера.

— Ни в коем случае. Силы вам еще пригодятся. — Лори поднялась и решительно скомандовала: — Пошли, Бидж. — Домашняя работа явно действовала ей на нервы.

Бидж поспешно отнесла тарелки на кухню. Лори принялась тереть их с такой силой, что мускулы на руках стали рельефно выделяться.

— Что теперь будет? — поинтересовалась Бидж.

— Обычный послеобеденный ритуал. Сама увидишь. Когда половина посуды была перемыта, Бидж робко сказала:

— Знаешь, я ведь до сих пор видела тебя по большей части в операционной. Никогда не могла представить тебя в качестве домашней хозяйки.

— Я тоже не могла представить себе такого, — откровенно ответила Лори. — И никак не ожидала, что он окажется таким домовитым — спасибо богам.

Бидж глянула через плечо на грифона; тот разговаривал через дверь с переодевающимся в спальне Протерой.

— Как его раны? У меня не было времени для осмотра.

— Он поправляется, — ответила Лори, потом ворчливо добавила: — Но медленно. Кости срослись, а вот мышцы…

— Ox… — Бидж заморгала и перестала вытирать тарелки. — Поэтому он и охотится на оленей, правда?

— Надо сказать, это помогает.

— Но все равно дело идет медленно? На это Лори ничего не ответила.

— Удастся ли исправить весь причиненный ему урон, если он останется в Виргинии? — спросила Бидж. Лори снова промолчала, и наконец Бидж решила: — Ему нужно вернуться на Перекресток.

— Конечно, нужно, — согласилась Лори. Она мрачно посмотрела на посуду, не желая признаваться в своих чувствах, потом круто повернулась, так резко поставив стопку тарелок на кухонный стол, что одна из них разбилась. — А он ни за что не согласится, пока считает, что нужен мне больше, чем вашему проклятому Перекрестку.

Лори в гневе вышла из кухни, хлопнув дверью, а Бидж смела осколки, удивляясь тому, что Лори не высказывает этого грифону открыто.

В кухню заглянул Протера, одетый в фехтовальный пластрон, мешковатые штаны и сетчатую маску; в сочетании со всем этим трость, на которую он опирался, выглядела странно. Сломанная нога Протеры была все еще заключена в пластиковые шины.

— Не выйти ли нам во двор? Сходя с веранды, Протера споткнулся, и Лори поспешно схватила его за руку.

— Спасибо. — Несмотря на хромоту, передвигался Протера достаточно легко; он занял позицию между двумя растущими во дворе соснами. — Я готов. — Он стоял неподвижно, опираясь на трость, и только теплый ветер шевелил его волосы.

Лори кинула ему рапиру, клинок которой странно блеснул. Протера поймал ее свободной рукой.

— Острие покрыто пластиком, — объяснил он Бидж. Протера отсалютовал ей рапирой. — Я доверяю самообладанию грифона больше, чем своему собственному.

— Я это заметил и оценил. — Грифон присел, готовый к прыжку, потом помедлил и повернул голову к Бидж. — Когда-нибудь и тебе понадобится такая тренировка. — Он смотрел на нее одним глазом, и на секунду Бидж ощутила себя беззащитной добычей. — Скажи по правде, у кого из нас ты предпочла бы учиться сражаться?

— У профессора Протеры, — немедленно ответила Бидж: ей нужен был учитель-человек. Однако, чтобы не задеть чувств друга, она поспешно добавила: — Надеюсь, мне никогда не придется сражаться с грифоном.

Тот кивнул.

— Разумно. Однако от меня ты узнала бы больше.

— Ты вполне в этом уверен, сэр? — поднял бровь Протера.

— Конечно, уверен, но готов это продемонстрировать. — Он отсалютовал женщинам — движение было таким быстрым, что лапа мелькнула смазанным силуэтом. Бидж невольно поежилась: когти рассекли воздух с таким же свистом, как и стальная рапира.

— Что ж, начнем. — Протера поднял клинок, сместив его немного от центра, чтобы защитить свою искалеченную ногу.

Грифон припал к земле, его хвост хлестал по бокам. Протера, отведя трость для опоры назад, сделал выпад, держа рапиру без всякого напряжения, не теряя равновесия, готовый и к нападению, и к защите.

Грифон прыгнул; его львиные задние лапы распрямились, как пружины, и восемь футов, отделяющих его от Протеры, он преодолел в долю секунды. Протера упал на землю и перекатился влево. Рапира в его руке угрожающе покачивалась — подняв ее вертикально, он не давал грифону возможности напасть сверху. В тот момент, когда грифон приземлился на три лапы, подняв четвертую для удара, Протера поднялся на одно колено. Рапира рассекла воздух, целясь в то место, где на груди грифона орлиные перья мешались с шерстью льва.

Могучие когти грифона сделали такое быстрое движение, что Бидж не смогла уследить за ним, и отбили клинок. Рапира отклонилась в сторону, но Протера скользнул вперед, просунул лезвие под занесенной передней лапой и каким-то непонятным образом на одной ноге ринулся вперед, опершись в последний момент на трость, чтобы нанести удар.

Грифон с кряхтением перенес весь вес на задние лапы и парировал удар когтями. Протера едва не потерял равновесия, отчаянно взмахнул рапирой и заскакал, отступая, на здоровой ноге. Однако, прежде чем грифон успел напасть, трость взвилась в обманном движении и стукнула его по клюву. Грифон заморгал и попятился.

Противники снова оказались лицом к лицу. Грифон прыгнул, и Протера приготовился отразить атаку, как матадор, выбирающий момент для смертельного удара. У Лори вырвался жалобный писк.

С громким шелестом огромные крылья грифона развернулись в воздухе, и он внезапно взмыл вверх вместе с вечерним ветром. Грифон проплыл над Протерой — вне досягаемости рапиры, — потом сложил крылья так же молниеносно, как и распахнул их.

Протера не мог достаточно быстро повернуться и распластался по земле; огромные когти свистнули в воздухе там, где он только что был. Протера подтянулся, опираясь на трость, как пародия на циркового гимнаста на трапеции, и зажатой в другой руке рапирой отразил удар могучих когтей. Неожиданно он оказался на ногах и нанес удар по лапе прежде, чем грифон успел ее отдернуть. Тот поспешно отступил. Протера стал преследовать его, без зазрения совести нанося удары по голове и груди. Когти сомкнулись на клинке в последний момент, однако контратаковать грифон уже не мог. Грифон попятился, открыв свою покрытую шрамами грудь для удара, и Протера, ожидавший, что его выпад будет отражен, споткнулся. Когти тут же сомкнулись на рапире, и Протере еле-еле удалось высвободить клинок.

Грифон снова кинулся на него, а Бидж с чувством беспомощности подумала: «Протера уже бывал в такой ситуации и знает, что делать». Профессор был лучшим фехтовальщиком из всех ей известных, но мысль о том, что грифон может проиграть, оказалась нестерпимой.

Протера пригнулся, переместился влево, развернулся, опираясь на трость, чтобы оказаться лицом к грифону. На этот раз его готовность к защите, как и положение трости, была безупречной.

Однако перед ним был пустой двор и живая изгородь за ним.

Протеру решительно похлопали сзади по плечу, и он выронил рапиру, сокрушенно улыбаясь и качая головой.

— Как это тебе удалось?

— Ты ожидал, что я снова прыгну или взлечу над тобой, а я перекатился по земле, как раньше это сделал ты, и оказался сзади. — Грифон захлопал крыльями, вытряхивая из них травинки и пыль. — Вместо того чтобы обегать вокруг, я убедил тебя самого повернуться ко мне спиной — не очень, кстати, благоразумное действие.

— Великолепный маневр. — Протера поклонился и, опираясь на трость, поднял рапиру. — И превосходная тренировка. Ты не возражаешь, если мы немного отдохнем?

— Столько, сколько захочешь, доктор, — спокойно ответил грифон. — Мы начнем снова, как только ты будешь готов. — Однако клюв его был раскрыт, а рыжие бока тяжело вздымались, Лори отправилась в дом, и Бидж встретила ее на крыльце, чтобы помочь: та несла кувшин с водой, стакан и большую хрустальную чашу для грифона.

— Такие сражения нужны им для выздоровления, да? — тихо спросила Бидж.

— Надеюсь, — фыркнула Лори. — Он думает, что таким образом готовится к настоящим сражениям. — Тревога проложила морщины на ее лбу. — Все началось с месяц назад. Тогда схватки были короткими, и Протера каждый раз побеждал. Грифон никогда не жаловался, но, думаю, ему было нелегко с этим примириться. — Лори взглянула на тяжело дышащего грифона и тихо добавила: — Если тебе удастся уговорить его вернуться на Перекресток, я смогу это пережить.

Прежде чем Бидж успела что-нибудь сказать в ответ, Лори двинулась к грифону, сжимая в руке маленькую металлическую щетку.

— Надо вычесать траву из шерсти.

— Дорогая, — укоризненно сказал грифон, — я предпочитаю не заниматься своим туалетом при гостях.

— Они совсем как члены семьи. И потом, разве лучше, если ты будешь при них таким грязным? Ты слишком геральдическая фигура для этого. — Лори плавными движениями щетки стала вычесывать траву и сучки со спины и боков грифона, потом опустилась на колени и принялась за живот — чтобы грифону не пришлось переворачиваться на спину. Ее руки обнимали его, и грифон, на минуту позабыв о сдержанности и достоинстве, повернул свою огромную голову и принялся клювом гладить ее волосы. Протера и Бидж молча смотрели на них.

Закончив, Лори поднялась на ноги.

— А как насчет вас, Эстебан? Я понимаю, щетка не годится. Не принести ли вам полотенце или… — Она умолкла, когда он смущенно покачал головой. Невероятно, но на Протере не было ни пылинки.

Лори бросила взгляд на глубокие борозды, оставленные когтями в земле, траве и камне.

— Плохо от вас приходится газону. Грифон поднял пушистую бровь.

— Газон — атрибут цивилизации, а вовсе не ее цель.

— Да и к тому же вы получаете такое удовольствие, приводя газон в плачевное состояние.

— Работа должна быть удовольствием, потому что, когда стареешь, даже удовольствие становится работой. — Грифон встряхнулся и взъерошил перья. — Профессор Протера, готов ли ты для следующего раунда?

Бидж взглянула на часы и вздохнула.

— Мне ужасно не хочется уходить, но мне нужно еще забрать машину и доехать до общежития Стефана.

— Ну конечно, — ответила Лори. — Думаю, твои удовольствия еще не стали работой.

Бидж стала придумывать едкий ответ, обнаружила, что краснеет, и сказала только:

— Спасибо за чудесный обед.

Грифон и Протера поклонились ей, потом повернулись друг к другу, готовые К новой схватке. Лори улыбнулась и кивнула, не обращая внимания на. возобновившуюся дуэль.

Бидж со вздохом свернула на дорогу. Она была так взволнована, что прошла три с лишним сотни миль, отделяющие ее от Вашингтона, меньше чем за двадцать минут.