Исчадия разума

Глава 18

Тетка предсказывала, что день превратится в пекло, и была права. Волны жара, отражаясь от бетонного покрытия, катились мне навстречу. Небо сверкало как латунная чаша, воздух обжигал, и не было ни ветерка, чтобы хоть чуть колыхнуть его.

Поначалу велосипед доставил мне несколько неприятных минут, но уже две-три мили спустя тело начало припоминать навыки, сохранившиеся с детства, и я стал управляться с педалями довольно уверенно. Ехать было, может, и нелегко, но, разумеется, легче, чем идти пешком, – и разве у меня оставался выбор?

Я сказал тетке, что дам за велосипед хорошую цену, и она поймала меня на слове. Сто долларов – почти все деньги, какие у меня были. Сто долларов за допотопную железяку, скрепленную на живую нитку проволочками и случайными винтиками! Красная цена ей была – десятка, но тут уж либо плати, либо отправляйся на своих двоих, а я спешил. И, – добавил я себе в утешение, если нынешнее положение вещей продержится и дальше, я, пожалуй, даже не переплатил. Если б у меня не отобрали лошадку, я оказался бы обладателем ценнейшей собственности. Будущее, как оно складывается, принадлежит лошадям и велосипедам…

Автострада была забита брошенными машинами и грузовиками, кое-где среди них торчали автобусы, но людей не попадалось. У тех, кто застрял в отказавшем транспорте, было более чем достаточно времени убраться с дороги. Картина оставляла гнетущее впечатление, словно все эти машины были живыми существами, а теперь их убили и бросили на месте убийства, – да и сама автострада недавно была живой, полной шума и движения, и вот лежит бездыханная.

Я крутил и крутил педали, то и дело отирая рукавом рубашки пот, стекающий в глаза, и мечтая о глотке воды – и в конце концов понял, что добрался до пригородов.

Тут, конечно, были люди, но движение замерло, как и всюду. На улицах попадалось немало велосипедистов, я встретил и смельчаков, взгромоздившихся на роликовые коньки. Самое потешное на свете зрелище – джентльмен в безупречном костюме, с деловым кейсом в руке, бегущий на роликовых коньках, но старающийся не уронить своего достоинства. Выбор у людей был невелик либо ничего не делать и молчаливо ждать, усевшись на бровке тротуара, на крылечке, на лужайке подле дома, либо пытаться с упорством отчаяния придерживаться прежнего распорядка жизни.

Потом я спешился у сквера, типичного вашингтонского сквера со статуей в центре, скамейками в тени деревьев, со старушкой, пришедшей покормить голубей, и фонтанчиком для питья. Надо ли говорить, что меня привлек фонтанчик. Долгие часы я накручивал педали под палящим солнцем, и язык иссох до того, что рот казался наполненным ватой. Однако остановка не затянулась: напившись и чуть отдохнув на скамейке, я вновь уселся на велосипед и тронулся в дальнейший путь.

Приблизившись к Белому дому, я еще издали заметил собравшуюся возле него толпу. Толпа стояла полукругом, не только заполнив тротуары, но и выплеснувшись на мостовую, и все безмолвно пялились в одну точку, похоже, на кого-то, кто держался ближе к ограде.

Кэти! – подумал я. Это же было в точности то место, где я и надеялся ее увидеть. Но что они все на нее уставились? Что еще стряслось?

Нажав на педали, я добрался до края толпы и соскочил с седла. Велосипед повалился набок, а я кинулся в самую гущу, работая плечами и локтями. Люди сердито огрызались, кто-то орал на меня, кто-то толкался в ответ. Не обращая внимания на тычки и окрики, я пробивался в первые ряды и наконец пробился. И увидел.

Нет, это была не Кэти. Это был тот, кого, пораскинь я умом, я и должен был здесь увидеть, – старина Ник, его сатанинское величество, дьявол собственной персоной.

Наряд у него остался без изменений: непристойное его брюхо все так же перевешивалось через грязную тряпку, видимо, отвечавшую его понятиям о минимуме приличий. Зажав хвост в правой руке, он ковырялся в грязных зубах, используя кисточку как зубочистку. Небрежно привалившись к ограде и уперев раздвоенные копыта в пересекшую бетон трещину, дьявол сверлил толпу плотоядными глазками, намеренно доводя ее до исступления. А заметив меня, не медля выпустил хвост и, сделав шаг-другой вперед, обратился ко мне как к закадычному приятелю, которого, собственно, и поджидал.

– Привет герою! – протрубил он, быстро двигаясь мне навстречу и раскрывая объятия. – С возвращением домой! С возвращением не откуда-нибудь, а из Геттисберга! Я вижу, вы ранены. Но где, хотел бы я знать, вы раздобыли прелестную повязку, которая вам столь безусловно к лицу?

Он и впрямь чуть не обнял меня, но я уклонился. Я был раздражен: как это он посмел оказаться там, где я рассчитывал встретить Кэти?

– Где Кэти? – спросил я без обиняков. – Я думал увидеть ее здесь…

– А, маленькую девицу! – весело откликнулся он. – Оставьте свои опасения. Она в безопасности. В большом белом замке на вершине. Над ведьминым постоялым двором. Вы, надо думать, помните замок?

– Значит, вы мне солгали! – задохнулся я в ярости. – Вы же заверяли меня…

– Ну и солгал, – ответил он, разведя руки в знак того, что это не имеет для него ровно никакого значения. – Лгать – один из моих самых мелких пороков. И что за невидаль небольшая ложь между добрыми друзьями! Кэти в полной безопасности, покуда вы со мной заодно…

– Это я-то с вами заодно!.. – возмущенно воскликнул я.

– Вы же хотите, чтобы ваши драгоценные машины покатились, как прежде? Хотите, чтобы радио бормотало, а телефоны трезвонили?..

Толпа беспокойно зашевелилась и начала смыкаться вокруг нас. Может, они и не понимали, что происходит, но навострили уши, едва дьявол упомянул про машины и радио. Впрочем, он не удостоил толпу вниманием.

– Однако вы и впрямь можете стать героем. Вам посильно осуществить переговоры. Посильно вступить в контакт с важными шишками…

Мне вовсе не хотелось проявлять героизм. Инстинкт подсказывал мне, что толпа вот-вот станет неуправляемой.

– Мы войдем внутрь, – изрек дьявол, – и поговорим с ними начистоту.

И не оборачиваясь ткнул пальцем через плечо, указывая на Белый дом.

– Не можем мы войти туда, – сказал я. – Нельзя просто так взять и войти туда с улицы…

– Но у вас же есть аккредитационная карточка!

– Конечно, есть. Но она вовсе не означает, что я могу войти в Белый дом в любой момент, когда мне заблагорассудится. В особенности с таким компаньоном…

– Вы что, не можете попасть в Белый дом?

– Во всяком случае, не так просто, как вы себе представляли.

– Послушайте, – почти взмолился он, – вы должны вступить с ними в переговоры. Вы способны подобрать подобающие выражения, вы владеете протоколом. Я не смогу ничего добиться без вашей помощи. Они не станут меня слушать.

Я покачал головой. От ворот Белого дома отделились двое охранников и двинулись по тротуару в нашу сторону. Дьявол проследил за моим взглядом и осведомился:

– Что, неприятности?

– Вероятно, да, – ответил я. – Охрана, должно быть, уже успела позвонить в полицию. Да нет, конечно, позвонить они не могли, но догадываюсь, что послали кого-нибудь за полицией. Чтоб упредить назревающие беспорядки…

Дьявол приблизился ко мне и произнес уголком рта:

– Только столкновения с полицией мне недоставало… – Он вытянул шею, желая получше рассмотреть охранников, которые целеустремленно вышагивали, направляясь несомненно к нам. Тогда он схватил меня за руку. – Давайте уберемся отсюда…

Удар грома – и мир ушел у меня из-под ног, его скрыл мрак, заполненный ревом ураганных ветров. И вдруг мы очутились в большой комнате. Центр комнаты занимал длинный стол, а вокруг стола сидело много народу во главе с президентом Соединенных Штатов.

В ковре на полу была прожжена дыра, от нее поднимались струйки дыма. Я стоял рядом с дьяволом. Воздух загустел от запаха серы и горящей ткани. В комнату вели две двери, и кто-то отчаянно барабанил по ним снаружи.

– Будьте любезны сообщить им, – произнес дьявол, – что сюда все равно не попасть. Боюсь, что двери заклинило.

Человек со звездами на плечах вскочил на ноги, и комната содрогнулась от его разъяренного рыка:

– Это еще что такое!

– Генерал, – ответствовал дьявол, – пожалуйста, сядьте на место и постарайтесь вести себя как подобает военному и джентльмену. Обещаю, что никто не пострадает.

В подтверждение своих слов он яростно помахал хвостом.

Я быстро оглядел комнату, проверяя первое свое впечатление, и оно оказалось правильным. Мы угодили прямо на заседание кабинета – а может, и нечто большее, чем заседание кабинета, потому что тут были не только министры, а и директор ФБР, и глава ЦРУ, и несколько высших военных чинов, и еще какие-то сумрачные личности, которых я не узнал. У стены поставили ряд дополнительных кресел, и на них расположилась группа весьма серьезных, по-видимому, ученых гостей.

Кто бы мог подумать, – мелькнула мысль, – мы-таки добились своего!..

– Хортон, – обратился ко мне госсекретарь, не повышая голоса и нисколько не волнуясь (он не умел волноваться), – что вы здесь делаете? Мне говорили совсем недавно, что вы ушли в отпуск…

– Я действительно ушел в отпуск, – ответил я, – только отпуск оказался непродолжительным.

– Вы, конечно, уже слышали про Фила?

– Да, я слышал про Фила.

Генерал опять вскочил на ноги, – в отличие от госсекретаря, он был взволнован до крайности.

– Тогда, – рявкнул он, – может, государственный секретарь соблаговолит объяснить мне, что происходит?

Снаружи по-прежнему барабанили, и даже громче, чем раньше. Словно ребята из секретной службы старались взломать двери, используя столы и стулья.

– Все это очень необычно, – промолвил президент спокойным тоном, – но поскольку джентльмены уже здесь, можно догадаться, что они явились сюда с определенной целью. Предлагаю выслушать их, а затем вернуться к нашему обсуждению.

Разумеется, ситуация сложилась нелепая, и мной завладело ужасное подозрение, что я так и не выбрался из Страны воображения и что все вокруг, включая президента, и членов его кабинета, и остальных, – не более чем бредовая пародия, годная разве что для комикса.

– Полагаю, – обратился президент ко мне, – что вы Хортон Смит, хотя, признаться, я бы вас не узнал.

– Я был на рыбалке, мистер президент, – ответил я, – и не успел переодеться.

– О, ничего страшного, – заверил президент. – Мы тут не склонны придерживаться формальностей. Но я не знаю вашего друга.

– Не уверен, сэр, что он мой друг. По собственному его заявлению, он дьявол.

Президент глубокомысленно кивнул.

– Так я и подумал, хоть это представляется весьма театральным. Но если он в самом деле дьявол, что он здесь делает?

– Я явился, – сообщил дьявол, – обсудить взаимовыгодное соглашение.

Министр торговли оказался догадливым:

– Относительно наших проблем с машинами?

– Что за безумие! – воскликнул министр здравоохранения, просвещения и социального обеспечения. – Я вижу это собственными глазами и все-таки говорю себе, что этого не может быть! Даже если бы дьявол действительно существовал… – Он запнулся и обратился ко мне:

– Мистер Смит, уж вам-то прекрасно известно, что так не делается…

– Конечно, известно, – подтвердил я.

– Согласен, – заявил министр торговли, – что процедура отлична от общепринятой, но ведь и ситуация необычна. Если мистер Смит и его сернистый приятель располагают какой-то информацией, мы обязаны их выслушать. Мы уже выслушали многих, включая наших ученых гостей, – при этом он обвел широким жестом людей на дополнительных стульях у стены, – и, собственно, ничего не узнали. Нам наперебой втолковывали, что случившееся попросту невозможно. Ученые сообщили нам, что события последних дней противоречат всем физическим законам и ставят их в тупик. А инженеры добавили…

– Но при чем тут дьявол!.. – взревел все тот же человек со звездами на плечах.

– Если, – заметил министр внутренних дел, – он действительно дьявол.

– Друзья, – вмешался глава Белого дома, потеряв терпение, – эти стены видели президента, великого президента военных лет, который, когда его упрекали в сотрудничестве с одним малосимпатичным иностранным правителем, сказал, что согласен воспользоваться помощью дьявола, лишь бы перебраться через стремнину. Сейчас перед вами еще один президент, который не устыдится вступить в переговоры с дьяволом, если они обещают решение наших проблем… – Он бросил взгляд на меня. – Мистер Смит, можете вы толково объяснить нам, что значит вся эта чертовщина?

– Мистер президент, – запротестовал министр здравоохранения, просвещения и т.д., – право же, смешно терять время на подобную чепуху. Если пресса когда-нибудь пронюхает о том, что происходит в этой комнате сию минуту…

– А что им проку, – хмыкнул госсекретарь, – если они пронюхают? Как они свяжутся со своими редакциями? Их каналы связи не действуют точно так же, как и все другие. И, в любом случае, мистер Смит сам представляет прессу и если захочет, разгласит все до мельчайших подробностей, что бы мы ни предпринимали.

– Напрасная трата времени, – объявил генерал.

– Мы уже потратили напрасно все утро, – напомнил министр торговли.

– Теперь вы потратите время еще и на меня, но, боюсь, с тем же результатом, – сказал я. – Да, я могу рассказать вам, в чем дело, только вы не поверите ни одному моему слову.

– Мистер Смит, – заявил президент, – не заставляйте меня упрашивать вас…

– Сэр, – огрызнулся я, – вам незачем просить…

– Тогда будьте добры сесть и вместе со своим приятелем сообщить нам то, с чем пожаловали.

Я перешел комнату, чтобы взять себе стул из тех, на которые он указал. Дьявол ступал рядом, возбужденно помахивая хвостом. Барабанный стук по дверям наконец прекратился.

Пересекая комнату, я словно физически ощущал взгляды, прожигающие мне спину. Боже правый, куда меня занесло, – подумал я, – в одну компанию с президентом и членами кабинета, с шишками из Пентагона, знаменитыми учеными и отборными советниками… И самое скверное, что, прежде чем я расстанусь с ними, они растерзают меня в клочья. Помнится, я недоумевал, сумею ли найти хоть кого-нибудь, кто располагал бы властью или был близок к властям и набрался бы терпения меня выслушать. И вот, пожалуйста, – не кто-то один, а целая комната власть имущих, и они, похоже, намерены меня выслушать, а я боюсь до полусмерти. Министр здравоохранения, просвещения и социального обеспечения не сдержал себя, генерал тоже, остальные пока что хранили бесстрастность, однако я не сомневался: прежде чем я доведу свою миссию до конца, к тем двоим присоединятся многие другие.

Я пододвинул стул к столу, и президент напутствовал меня:

– Не смущайтесь, просто расскажите все, что знаете. Мне доводилось раз-другой слушать вас по телевидению, и я уверен, что ваш рассказ окажется живым и интересным…

С чего начать? Как, не затратив ни одной лишней минуты, поведать им обо всем, что пережито за последние несколько дней? И внезапно до меня дошло, что единственный способ сделать это – представить себя перед микрофоном и телекамерой и говорить так, как я привык годами. Хотя, конечно, нынешняя задача потруднее обычного. В студии я бы выкроил какое-то время, чтобы решить заранее, что именно я хочу сказать, и даже, может, набросал бы сценарий, который служил бы подспорьем в самых каверзных местах. Здесь я был один на один с судьбой, и мне это отнюдь не нравилось, но деваться некуда надо было перетерпеть и довести дело до конца, надо было показать лучшее, на что я способен.

Все смотрели на меня, только на меня. Многие, я знал заведомо, гневались, решив, что я намеренно оскорбляю их интеллект, а кое-кто просто развлекался, – и те, и другие были убеждены непоколебимо, что дьявола нет в природе, и ждали подходящего повода, чтобы разнести меня вдребезги. А были и такие, кто перепугался не на шутку, – но это не составляло разницы, поскольку они, конечно же, начали праздновать труса еще до того, как мы с дьяволом объявились в комнате.

– Отдельные факты, о которых я расскажу, – начал я, – можно проверить. Например, то, что касается смерти Фила. – При этом я посмотрел на госсекретаря, и он явно удивился, но я не дал ему возразить, а повел свою линию:

– Однако по большей части мой рассказ проверке не поддается. Я сообщу вам правду или, по крайней мере, то, что я лично воспринимаю как правду. А уж поверите вы мне или нет, частично или полностью, – решать вам…

Самое трудное было взять старт, дальше пошло легче. Я внушал себе, что выступаю вовсе не перед членами кабинета, а в студии перед микрофоном, и как только скажу все, что хочу сказать, спокойно встану и уйду. Они сидели довольно тихо и слушали внимательно, хотя время от времени кто-нибудь ерзал, словно намереваясь прервать меня. Но каждый раз президент вскидывал руку и, восстановив порядок, разрешал мне продолжать. Время я не засекал, но, по-моему, говорил я примерно четверть часа, может быть, чуть-чуть дольше. Мне удалось сжать свое выступление до предела, проще говоря, опустить все, кроме самого существенного.

Когда я замолк, никто не решался нарушить тишину. Я обвел собравшихся взглядом. Наконец, директор ФБР зашевелился и произнес:

– Весьма интересно…

– Ну уж как же! – желчно отозвался генерал.

– Если я правильно понял, – сказал министр торговли, – ваш приятель возражает против того, что мы засылаем в его мифическую страну множество подрывных элементов и, таким образом, путаем ему карты, мешая попыткам создать достойное правительство…

– Не правительство, – вмешался я, ошеломленный таким поворотом мысли: это же надо умудриться говорить о правительстве в мире, который я описал! – Речь идет о культуре. Может статься, ее лучше назвать образом жизни. Или поисками цели – потому что в этом мире до сих пор, по-видимому, не было общепризнанных целей. Каждый веселится и гнет свое, и никто никому не дает указаний. Разумеется, надо принять в расчет, что я провел там всего несколько часов, а потому не могу ручаться…

Министр финансов смерил министра торговли взглядом, исполненным ужаса:

– Уж не хотите ли вы сказать, что приняли на веру эту… эту байку, эту сказочку для детей?..

– Не знаю, принял или не принял, – ответил министр торговли. – Но мы выслушали свидетеля, заслуживающего доверия, и, по моему убеждению, он не стал бы сознательно искажать факты…

– Его одурачили! – вскричал министр финансов.

– Или это какой-нибудь новый рекламный трюк, – предположил министр здравоохранения и т.д.

– С вашего разрешения, джентльмены, – взял слово госсекретарь, – хотел бы обратить внимание на одно обстоятельство, поразившее меня чрезвычайно. Сотрудник нашего департамента Филип Фримен умер, по заключению следователя, от сердечного приступа. Но вскоре прошел загадочный слух, что он был сражен стрелой, которую выпустил убийца в одежде средневекового лучника. Никто, конечно, не поверил этой версии, она звучала слишком не правдоподобно. Точно так же и выслушанный нами только что рассказ кажется не правдоподобным, но…

Министр здравоохранения и т.д. чуть не взвился на дыбы:

– Вы что, тоже поверили в эту чепуху?

– Поверить трудно, – ответил госсекретарь, – но я остерег бы вас от побуждения отбросить этот рассказ, затолкать его под ковер, не удостоив повторным взглядом. По меньшей мере это следовало бы обсудить.

Генерал развернулся на стуле и обратился к приглашенным, сидящим у стены:

– Не следует ли первым делом спросить, что думают по этому поводу наши выдающиеся ученые?

Один из ученых медленно поднялся с места. Седовласый, нервный и немощный, но по-своему очень величественный, он старательно выбирал слова, подчеркивая их чуть заметными движениями венозных рук:

– Я не считаю себя вправе говорить от имени всех своих коллег, но надеюсь, они поправят меня, если я заблуждаюсь. Мое мнение, и я тщательно взвесил его, сводится к тому, что обрисованная ситуация противоречит всем принципам, известным науке. Я бы сказал, что она не представляется возможной.

И он сел так же аккуратно, как встал, предварительно взявшись за ручки кресла и лишь затем бережно опустившись в него. В комнате вновь воцарилось молчание. В группе ученых двое-трое согласно кивнули, остальные держались непроницаемо.

Дьявол возмущенно обратился ко мне:

– Эти болваны не поверили ни одному слову!..

Он не стал снижать голоса, и в окружающей мертвой тишине его слова прозвучали совершенно отчетливо, их нельзя было не услышать. В общем-то, можно предположить с достаточным основанием, что политиков (коль скоро они таковы, каковы есть) непременно обзывают болванами, но чтоб им сказали это без обиняков, в глаза – такого, надо полагать, с ними еще не случалось. Я покачал головой, отчасти попрекая дьявола за несдержанность, отчасти подтверждая, что да, увы, не поверили. Просто не посмели: любого, кто рискнул бы поверить, осыпали бы градом насмешек и без промедления лишили бы политического поста.

Вскочив на ноги, дьявол хлопнул тяжелым волосатым кулаком по столу. Из ушей у него вырвались струйки дыма.

– Вы создали нас! – завопил он. – Ваши грязные, мелкие, злобные умишки, ваши бесподобно смутные умишки, ваши неумелые, ненасытные, трусливые умишки создали нас и тот мир, куда вы нас поместили! Вы не предвидели, что получится, и не виновны в том, что натворили. Хотя, раз уж вы так сведущи в физике и химии, могли бы и догадаться – только вы, грамотеи, предпочли талдычить по-прежнему, что этого не может быть. Но теперь-то вы знаете, что может, теперь мы заставили вас понять это! И теперь вы морально обязаны облегчить несносные условия, которые сами нам навязали. Вы обязаны…

Президент в свою очередь поднялся на ноги и, подобно дьяволу, стукнул кулаком по столу. Впрочем, эффект оказался намного меньше, поскольку пустить дым из ушей он не сумел.

– Мсье дьявол, – выкрикнул президент, – я хотел бы, чтобы вы ответили на мои вопросы. Вы заявили, что остановили машины и радио…

– Чертовски верно, остановил! – прорычал дьявол. – Остановил не только здесь, а по всему миру, но это лишь первое предупреждение, легкая демонстрация моих возможностей. И обратите внимание, я проявил гуманность. Машины остановились плавно и спокойно, ни одного пострадавшего. Самолетам, прежде чем я остановил их, было дозволено приземлиться. А фабрики и заводы я и вовсе пока не тронул, чтобы не лишить людей работы и не оставить их без денег и потребительских товаров…

– Но ведь без транспорта нам все равно крышка! – вскричал министр сельского хозяйства, до той поры молчавший. – Люди, лишенные подвоза продовольствия, начнут голодать. Прекращение перевозок промышленных товаров приведет к остановке бизнеса…

– А интересы армии! – взвизгнул генерал. – Ни самолетов, ни танков, коммуникации перерезаны…

– Вы еще ничегошеньки не видели, – объявил дьявол. – В следующий раз я наложу запрет на колесо. Колеса просто перестанут вращаться. Не останется ни фабрик, ни велосипедов, ни роликовых коньков, ни…

– Мсье дьявол, – крикнул президент, – прошу вас высказываться потише. Прошу всех высказываться потише. От того, что мы орем что есть мочи, нет никакой пользы. Проявим благоразумие. У меня назрел еще один вопрос. Вы сказали, что вы это сделали. Не скажете ли вы нам, как вы это сделали?

– Ну как, как, – начал дьявол и запнулся, – просто сделал, вот и все. Приказал, чтоб это случилось, оно и случилось. Я многое делаю именно таким способом. Вы же сами вложили в меня этот способ, выдумали его, описали его, без конца говорили о нем между собой. Дьявол может все, что угодно, при одном-единственном условии – если творит зло. Очень сомневаюсь, что мне удалось бы с таким же успехом творить добро…

– Заклятье, джентльмены! – провозгласил я. – Единственное объяснение случившемуся – заклятье. И не пеняйте на это дьяволу – мы сами придумали заклятье, как и все остальное.

Старичок, выступавший от имени ученых, тоже оказался на ногах. Он сжал кулаки и, пошатнувшись, поднял их над головой.

– Заклятье? – пискнул он. – Не может быть никакого заклятья! Нет таких законов науки…

Он хотел продолжить, но задохнулся, постоял минутку в надежде вновь обрести дыхание и дар речи, не справился с этим и сдался, бессильно опустившись обратно в кресло.

– Наверное, нет, – согласился дьявол. – Но при чем тут законы науки? Что мне за дело до науки? Мой следующий шаг – колесо, потом электричество, а потом, надо полагать, огонь, хотя так далеко в будущее я еще не заглядывал. А когда это будет выполнено, назад к феодализму, к старому доброму средневековью, ко временам простого честного мышления и…

– Теперь, сэр, – вмешался президент, – если вы покончили с угрозами, разрешите еще вопрос.

– Мой превосходный сэр, – ответил дьявол в тон, изо всех сил стараясь быть вежливым, – я отнюдь не угрожаю. Я просто заявляю, что еще может быть сделано и будет сделано, и вы…

– Но зачем вам это нужно? – поинтересовался президент. – Чем вы недовольны? На что жалуетесь?

– Жалуюсь! – заревел дьявол, вспылив и мгновенно забыв о вежливости. – Вы еще спрашиваете, на что я жалуюсь! Хортон Смит, раненный при Геттисберге, сражавшийся голыми руками с Дон Кихотом, гонявшийся за злобной ведьмой по страшным чащобам, уже обрисовал перед вами мои печали. – Тут он одумался и в знак доброй воли снизил голос с рева до обычного рычания. – Некогда наш мир был населен отважным народцем. Одна его часть была честной и искренней в своей добродетели, другая честной и искренней в служении злу. Не стану скрывать, друзья мои: я был и остаюсь в числе служителей зла. Но по меньшей мере мы сознавали свое назначение и вели достойную жизнь – добрые и злые, феи и бесы в равной мере. А кого нам навязывают сегодня? Я скажу, кого. Крошку Эбнера, Чарли Брауна и опоссума Пого. Сиротку Энни, Дэгвуда Бамстеда и двойняшек Боббси. Хорейшо Элджера, мистера Мэгу, фею Динь-Динь, Мики Мауса, безмозглого Хауди Дуди…

Президент попытался жестом остановить его.

– Полагаю, вы очертили проблему с достаточной ясностью.

– Ни у кого из них нет характера, – не унимался дьявол. – Ни в ком из них не чувствуется ни вкуса, ни стиля. Все они пресны, как вата. Ни по-настоящему злобных, ни по-настоящему добрых – от той доброты, что в них якобы заложена, выворачивает желудок. Спрашиваю вас со всей искренностью: мыслимо ли с таким контингентом выстроить толковую цивилизацию?

– По правде сказать, – вклинился министр здравоохранения и т.д., – этот джентльмен – не единственный, у кого выворачивает желудок. Просто поражаюсь, чего ради мы принимаем участие в этом балагане…

– Потерпите еще минуту, – произнес президент. – Я стараюсь разобраться, что к чему. Пожалуйста, проявите терпение.

– Вероятно, – заявил дьявол, – вам хочется выяснить, что вы можете предпринять.

– Совершенно верно, – согласился президент.

– Вы можете положить конец этим глупостям. Можете остановить интервенцию крошек Эбнеров, Хауди Дуди и Мики Маусов. Можете вернуться к прямым и честным фантазиям. Можете придумать существа, исполненные настоящей злобы, и другие существа, исполненные подлинной доброты, и можете поверить в них…

– Никогда во всей моей жизни, – вскричал министр сельского хозяйства, поднявшись на ноги, – я не слышал такого позорного предложения! Он предлагает контроль над мыслями! Он предлагает нам диктовать характер развлечений и зрелищ, душить художественную и литературную творческую свободу! Но даже если бы мы согласились на это, каким образом это осуществить? Можно ли представить себе такой закон или президентский указ? Пришлось бы развернуть специальную кампанию, секретную, совершенно секретную, – хотя, на мой взгляд, ее все равно не удалось бы удержать в секрете более трех дней. И даже если бы удалось, потребовались бы миллиарды долларов и годы настойчивых усилий самых хитроумных экспертов Мэдисон-авеню – а толку, уверен, все равно не вышло бы никакого. Нынче не средние века, которые, по-видимому, приводят этого джентльмена в такой восторг. Мы не можем заставить наш народ или другие народы мира заново поверить в дьяволов и чертей, да и в ангелов тоже. Предлагаю считать дискуссию законченной.

Слово взял министр финансов.

– Мой коллега, – сказал он, – принял данное происшествие чересчур серьезно. Я лично и, подозреваю, многие другие в этой комнате не в силах отнестись к услышанному даже с минимальным доверием. Принять эту смехотворную концепцию, пусть гипотетически, и обсуждать ее, по-моему, унизительно и несовместимо с нашим достоинством и общепринятыми правилами.

– Слушайте! Слушайте! – возопил дьявол.

– Мы сыты вашими выходками по горло, – обратился к нему директор ФБР. Не в духе американских традиций, чтобы государственный совет выслушивал потоки оскорбительной и злобной чепухи, да еще из уст кого-то либо чего-то, кому и чему, в сущности, нет места в действительности.

– Прекрасно! – взъярился дьявол. – Нет места в действительности, говорите вы? Я покажу вам, олухи, что почем. Колесо, затем электричество, а потом я вернусь и у нас, быть может, появится лучшая база для откровенных переговоров. – С этими словами он потянулся и схватил меня за руку. – Мы удаляемся!..

И мы удалились, не сомневаюсь, в клубах пламени и дурно пахнущего дыма. Так или иначе, мир опять ушел из-под ног, нас накрыл мрак, завыли ветры, а когда мрак рассеялся, мы вновь очутились на тротуаре у ограды Белого дома.

– Ну что ж, парень, – заявил дьявол самодовольно, – похоже, я сказал им все, что о них думаю. Похоже, я содрал фальшивую шкуру с их напыщенных задниц. Обратил ты внимание, какие у них были рожи, когда я назвал их олухами?

– Да, конечно, вы выступили блестяще, – ответил я досадливо. – Прямо-таки с изяществом бегемота.

– Теперь, – он потер руки, – теперь колесо…

– Откажитесь от этого, – предупредил я. – Вы разрушите наш мир, но что произойдет тогда с вашим собственным миром?..

Однако он уже не слушал меня. Он уставился мне через плечо на что-то вдали, видимое только ему, и на его лице застыло странное выражение. Толпа, окружавшая дьявола в момент, когда я увидел его здесь впервые, рассеялась но в парке на другой стороне улицы было немного народу, и вдруг все как один подняли восторженный крик.

Я резко обернулся, чтобы выяснить, что там такое.

К нам стремительно приближался Дон Кихот, до него оставалось едва ли полквартала. Он мчался верхом на мешке с костями, служившем ему в качестве боевого коня. Дон Кихот был в шлеме, щит поднят, сверкающее на солнце копье взято наперевес. Следом поспешал Санчо Панса, увлеченно настегивая своего ослика, который прыгал на непослушных ногах, как мог бы прыгать вспугнутый кролик. В одной руке Санчо держал кнут, в другой, плотно прижатой к туловищу, – ведро, где была какая-то жидкость. Ослик не хотел отставать от коня, прыгал изо всех сил, и при каждом прыжке она выплескивалась на мостовую. А позади Дон Кихота и Санчо гарцевал единорог, на ярком солнце он казался ослепительно белым, точеный рог отливал колдовским серебром. Единорог бежал грациозно и легко, он был само изящество, и на спине у него, примостившись боком, сидела Кэти Адамс.

Дьявол снова потянулся ко мне, но я отбил его руку и, поднырнув под нее, ухватил его поперек живота. Одновременно, выбросив ногу назад, я пропихнул ее меж чугунных прутьев ограды. По сути я не отдавал себе отчета в том, что делаю, я не планировал ничего подобного и, скорее всего, вообще не понимал в ту секунду, что делаю и зачем. Но, вероятно, подсознание подсказало мне, что это может сработать. Только бы не позволить дьяволу перебраться за долю секунды в иные края – тогда Дон Кихот доскачет до нас и, если не промажет, нанижет его на копье. Была и еще какая-то мыслишка о том, что мне при этом не помешает надежный якорь, а может, припомнилось и поверье, что дьяволу не по нутру соприкосновение с железом, – по той ли, по другой ли причине моя нога оказалась меж прутьев и там заклинилась.

Дьявол извивался, пытаясь вырваться, однако я вцепился в него мертвой хваткой, сомкнув руки на его брюхе. Шкура у него была вонючая. Мое лицо, поскольку я поневоле прижался к ней, взмокло от его жирного пота. Он вырывался, ругался последними словами, молотил по мне кулаками, но уголком глаза я все время видел устремленное к нам острие копья. Стук копыт отдавался все громче, надвигался все ближе, и вот копье с хлюпающим звуком вонзилось в цель. Дьявол упал. Я выпустил его и тоже упал на тротуар, а нога так и застряла между прутьями.

Кое-как вывернув шею, я увидел, что копье ударило дьявола в плечо и пришпилило его к ограде. Он извивался и подвывал, взмахивая руками. Изо рта у него текла пена.

Дон Кихот попытался открыть забрало, но петли заело. Тогда рыцарь дернул шлем так, что сорвал его с головы целиком. Старческие пальцы не удержали тяжесть, шлем вывалился из них и заклацал по тротуару.

– Мошенник! – вскричал Дон Кихот. – Предлагаю тебе сдаться и дать торжественный обет, что отныне и навсегда ты воздержишься от вмешательства в дела людей…

– Будь ты проклят на веки вечные, – отвечал дьявол. – Уж кому бы я сдался, так только не бестолковому добродею, который дня не может прожить, не затеяв новый крестовый поход. Изо всего вашего племени ты несомненно самый несносный. Ты способен учуять доброе дело за миллион световых лет и рвешься к нему как одержимый. А я не хочу иметь с тобой ничего общего. Пойми ты наконец – ничего общего!..

Санчо Панса соскочил с ослика и устремился к нам со своим ведром, куда, как выяснилось, был опущен черпак. В двух шагах от нас Санчо остановился, схватил черпак и плеснул на дьявола жидкостью, которая тут же с шипением вскипела. Дьявол скорчился от нестерпимой муки.

– Вода! – восторженно вскричал Санчо. – Освященная лично святым Патриком и наделенная чудодейственной силой!..

Он выплеснул на дьявола еще черпак. Тот продолжал корчиться и вскрикивать.

– Проси пощады! – требовал Дон Кихот.

– Сдаюсь! – завопил дьявол. – Сдаюсь, и подавитесь своим обетом!..

– Более того, – заявил неумолимый Дон Кихот, – ты дашь еще обет, что все зло, причиненное тобою людям, отменяется. С настоящей минуты и навсегда.

– Не стану! – взвыл дьявол. – Как же так, разрушить всю мою кропотливую работу!..

Санчо Панса положил черпак на тротуар. Сжав ведро обеими руками, он приподнял его и вознамерился опорожнить на дьявола целиком.

– Погодите! – истошно заорал дьявол. – Уберите проклятую воду! Сдаюсь безоговорочно и приношу любые обеты, какие хотите!..

– Тогда, – заявил Дон Кихот с известной церемонностью, – наша миссия здесь окончена.

Я даже не заметил, как они исчезли. Не было ни мерцания, ни самой короткой вспышки. Просто их вдруг не стало – ни дьявола, ни Дон Кихота, ни Санчо Пансы, ни единорога. А Кэти осталась и бежала ко мне со всех ног, и я еще подумал: как же это она может так резво бежать, ведь у нее растяжение связок… Попытался встать ей навстречу, но сперва надо было выдернуть ногу из ограды, а я не мог. Нога застряла плотно, освободиться не удавалось.

Кэти опустилась подле меня на колени.

– Мы снова дома! – воскликнула она. – Хортон, мы дома!..

Она наклонилась и поцеловала меня, а толпа на противоположной стороне отозвалась на поцелуй громкими возгласами и гиканьем.

– Нога застряла, – пожаловался я.

– Ну так вытащи ее, – улыбнулась Кэти, не сдерживая счастливых слез.

Я попытался еще раз и опять не смог. Ногу, как только я тянул ее на себя, сводило болью. Кэти, поднявшись, подошла к ограде и попробовала помочь мне: тщетно, ничего не получалось.

– Кажется, щиколотка опухла, – сказала она, вновь села на тротуар и расхохоталась. – Два сапога пара, – смеялась она и плакала, – у обоих одно и то же. Сперва моя щиколотка, теперь твоя…

– Но твоя-то теперь в порядке…

– У них в замке живет волшебник. Чудесный старик с длинной белой бородой, в смешном колпаке и в плаще, усыпанном звездами. И вообще этот замок – такое славное место, лучшее из всех, какие я видела в жизни. Все так благородно и вежливо. Право, я могла бы остаться там навсегда, если б только ты был со мной. А единорог! Такой милый, такой ласковый… Ты же видел единорога?

– Видел, видел, – подтвердил я.

– Послушай, Хортон, а кто эти люди, бегущие к нам по лужайке?

Я так увлеченно смотрел на нее, так радовался тому, что она вернулась в наш мир, что лужайка у Белого дома просто выпала из поля моего зрения. Теперь я их увидел. Они бежали к ограде – впереди президент, а за ним все остальные, кто был на заседании.

Добежав и остановившись, президент смерил меня взглядом, который я не назвал бы особо доброжелательным.

– Хортон, – спросил он требовательно, – черт побери, что тут еще происходит?

– Вот, нога застряла, – ответил я.

– Черт с ней, с ногой! – объявил он. – То есть я вовсе не то хотел сказать… Клянусь, я видел здесь рыцаря и единорога…

Участники заседания скучились у самой ограды. И вдруг от ворот донесся выкрик охранника:

– Эй! Смотрите все! Машина! По улице едет машина!..

И точно, на улице появилась машина. На ходу.

– Но что будет с его ногой? – возмутилась Кэти. – Мы не можем вытащить ее, щиколотка опухла. Боюсь, похоже на вывих.

– Надо бы послать за доктором, – сказал госсекретарь. – Раз машины завелись, то, наверное, и телефоны заработали. Как ваше самочувствие, Хортон?

– Нормально, – откликнулся я.

– И пришлите сюда слесаря с ножовкой, – распорядился президент. – Во имя всего святого, пусть перепилят ограду, но освободят ему ногу…

Так я и остался недвижим, поджидая врача и слесаря, и Кэти рядом со мной. Не обращая внимания на толпу министров у ограды, а может, заинтересовавшись происходящим, несколько белок из обитающих подле Белого дома выбрались на тротуар. И сели рядком, изящно поджав передние лапки и выпрашивая подачку.

А по улице катились машины, и их становилось все больше и больше.